Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XXXIX. Попытки привлечения к тройственному союзу курфюрста Бранденбургского. Пребывание в Берлине А.А. Матвеева. Отправление в Берлин капитана Меера

Уже при самом возникновении тройственного союза против Швеции, еще до заключения союзных трактатов, появилась одновременно и в Варшаве, и в Дании, и в Москве мысль о превращении тройственного союза в четверной посредством привлечения к нему курфюрста Бранденбургского, также соседа Швеции по ее территориям в Германии и поэтому весьма заинтересованного в шведских делах. Весной 1699 г. в своем втором мемориале, поданном Августу II 7 апреля, Паткуль проводит идею о необходимости прежде всего обеспечить со стороны курфюрста Бранденбургского нейтралитет, без чего нельзя надеяться на успех предприятия против Швеции, а затем постепенно склонять его к мысли о союзе[617]617
  Устрялов. История… Т. III. С. 310–311.


[Закрыть]. Этот проект Паткуля 6 июля 1699 г. был принят Тайным советом, которому под председательством Флемминга Август II поручил рассмотреть мемориалы Паткуля, и в постановлениях совета есть пункт о том, что чрезвычайно выгодно было бы вовлечь в союз курфюрста Бранденбургского. Была определена и награда курфюрсту в случае вступления его в союз: часть шведской Померании[618]618
  Там же. С. 324.


[Закрыть]. В Дании также хорошо сознавали выгоды от присоединения курфюрста к союзу. В 12-й статье договора о наступательном союзе против Швеции, заключенном между Данией и Августом II 25 сентября 1699 г. в Дрездене, говорилось, что «особливо будет от короны датской о том мышленно, чтоб Бранденбург ради равенственной пользы купно в сей союз привесть»[619]619
  Арх. Мин. ин. дел. Дела датские 1699 г., № 5, л. 12.


[Закрыть]. Царь питал мысль о союзе еще со времени встречи с курфюрстом в 1697 г. во время заграничного путешествия и неоднократно о необходимости союза высказывался весной 1699 г. в Воронеже во время переговоров, которые вел там в то время с Гейнсом[620]620
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 309, 329–330).


[Закрыть]. Разговоры о желательности привлечения курфюрста продолжались потом и в Москве во время переговоров, какие там происходили с Карловичем и с Гейнсом поздней осенью 1699 г., и в договор с Августом II была также включена особая статья 6-я, где говорилось о готовности обеих заключающих договор сторон «о том трудитися, дабы его курфистрскую пресветлость брандебурскою купно в сей союз… привлекать»[621]621
  П. и Б. Т. I. № 282.


[Закрыть]. Весной 1700 г. в Воронеже царь в беседах с Гейнсом вновь затрагивал эту тему о желательности привлечь курфюрста к союзу, и тот советовал царю отправить для этой цели специального посла в Берлин[622]622
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 350–353).


[Закрыть]. Мысль о таком специальном посольстве, по-видимому, уже зрела у Петра зимой 1700 г.; намечено было и лицо для этой миссии – князь Ю.Ю. Трубецкой. В не раз уже приводившихся выше докладных статьях от 25 февраля, посланных в Воронеж Ф.А. Головиным, последний, сообщая о начале военных действий в Лифляндии, прибавляет: «…а приписывают, что бутто курфирст брандебурской с ними ж (т. е. с саксонскими войсками). Дай Боже, чтоб то подлинная ведомость!» Но «ведомость» оказалась не подлинной, ложным слухом. Головин говорит далее о необходимости изменить направление ходившей ранее на Ригу почты на Кенигсберг и затем спрашивает: «О Трубецком прислать ли?» – на что Петр отвечает: «Естьли вѣдомосьть къ ползе будетъ, посылай; а буде нѣтъ, после здѣсь здѣлаемъ, какъ будешь», т. е. когда Головин приедет в Воронеж[623]623
  П. и Б. Т. I. № 296.


[Закрыть]. Комнатный стольник князь Ю.Ю. Трубецкой был вызван в Воронеж в числе других лиц, вызванных туда к Вербному воскресенью[624]624
  См. выше, с. 365, 366.


[Закрыть].

Курфюрст Бранденбургский продолжал выказывать московскому царю явные знаки расположения, видя в нем, со своей стороны, возможного союзника в будущем против Швеции, а в настоящем дорожа поддержкой его в споре с Польшей. В конце 1699 г. проезжал через Берлин, направляясь в Голландию, назначенный послом при Голландских Штатах окольничий А.А. Матвеев. Стоит привести несколько страниц из его «Статейного списка», где находится описание пребывания его в столице курфюрста; они содержат яркое описание Берлина в конце XVII в., передают впечатления, вкусы и интересы попавшего в западноевропейский город русского образованного человека, получившего хорошее образование дома и потому интересовавшегося теми сторонами западноевропейской жизни, на которые необразованный человек не обратил бы внимания, и, наконец, свидетельствуют о том из ряда выходящем расположении, которое оказывал курфюрст русскому послу.

Матвеев, как припомним, был назначен послом в Голландию 9 апреля. С ним отправлен был дьяк Посольского приказа Иван Волков, 9 стольников, священник, переводчик Петр Вульф, трое подьячих и лекарь Болдвин Андриус. Из Москвы посольство двинулось 6 августа и ехало не быстро. Началом путешествия Матвеев воспользовался, чтобы побывать в своих подмосковных вотчинах; первый стан имел в селе Спасском на Сетуни в 7 верстах от Москвы, где простоял до 9 августа «для нужного управления к своему пути», т. е. для сборов в дорогу. 9 августа он прибыл в другую свою подмосковную вотчину, в село Рождественское на Клязьме, по Тверской дороге, в 30 верстах от Москвы; там пробыл до 11 августа также «для надлежащего управления в оной же путь свой». Двинувшись, наконец, в дальнейший путь, он только 30 августа был в Новгороде, 11 сентября во Пскове, 29 сентября в Риге, где ему была сделана торжественная встреча. Отправив отсюда свой обоз на корабле, он держал путь через Митаву и Кенигсберг и прибыл в Берлин 26 ноября.

«В Берлин пришел он, посол, ночью того ж месяца (ноября) в 26 день и поставлен на посольском дворе. Берлин город столица есть, где живет сам он, курфирст бранденбурской, велик жильем. Замок и дом строением своим новым зело пространен, работы итальянской, и при нем сад и огород великой, токмо за зимним временем ко усмотрению его тогда был неспособен, но, как сказывают, в оранжерии его помаранцовыми, цытроновыми и иными всякими индейскими деревами и цветами розными наполнен. И домов партикулярных по линеям своею архитектурою уряден (Берлин) каменное строение ж, паче же, что улицы в нем гораздо пространные перед многими вышеупомянутыми городами», т. е. сравнительно с теми немецкими городами, через которые посольство проезжало. «Округ его вал земляной обведен и рвы глубокие с водою. Замок вышеупомянутой сделан четвероугольно, стоит над самою рекою, зовомою Шпре-ем. Детей у него, курфирста, сын кромпринц (sic) да дочь принцесса от первой его курфирстовой супруги.

Того ж города на мосту поставлено медное на лошади в воинском уборе подобие славного в воинских же делах отца его курфирста зело изрядного художества».

Перечислив далее курфюрстовых министров и высшие придворные чины, к которым на другой день по приезде был послан для известия о приезде посла переводчик Петр Вульф, а также тех из этих особ, которые приезжали к послу во двор за эту присылку благодарствовать и поздравлять его с приездом, «Статейный список» продолжает: «Потом у курфирста на приезде был он, посол, трижды приватно. В тот приезд его посольской в замке его, курфирстове, его, посла, встречали у крыльца несколько особ из камергеров, а в антикаморе из вышеименованных министров господин фон Фукс и прочих с 5 особ; а у ближней самой курфирстовой каморы его оберкамергер или первой комнатной граф фон Вантемберг (Вартенберг), имеющий при себе ключ золотой, встретя, отворил ему, послу, дверь, где курфирст, из-под балдахина выступя и пришед ко дверям, с ним, послом, витался и спрашивал про здоровье его царского величества и всего высокодержавнейшего его царского дому с великим и усердным своим желанием и с почтением. При котором (т. е. курфюрсте) только были брат его марграф Людовик и сын его курпринц и оберкамергер и первой з советников его господин фон Фукс. И поставлен был ему, послу, стул, где он сидел. На то он, посол, его курфирстову пресветлейшеству с подобающею честию ответствовал, что по ведомостям к нему, послу, его высокодержавшейшее царское величество и весь его царской всепресветлейшей дом в благополучном своем здравии был. Того же вечера он, посол, ужинал с ним, курфирстом, и сидел за круглым столом возле него, курфирста, да брат его мар-граф и те вышеименованные оба из первых министры и пил про здоровье его царского величества и про весь высокодержавной его дом, стоя, с достойною честию, а потом он, посол, про здоровье его пресветлейшества и всей его пресветлейшей фамилии, стоя ж. А после того он, курфирст, про его, посольское, здоровье взаимно пил, стоя ж, со многою любовию. По ужине той провожали его, посла, церемониймейстеры в королевской корете с пажами и с лакеями и в той же корете, в которой он, посол, на курфирстов привезен был двор, до постоялого его посольского двора. При дворе его, курфирстове, таковые ж равномерные чести особливо и от ее пресветлейшества, курфорштрыни, учинены были в полатах ее и посольской его супруге в вышеупомянутые ее ко двору приезды.

В те же дни он, посол, тем первому и другим его, курфирстовым, министрам свой контравизит отдал и после того в до-мех у оберкамергера графа фон Вартенберга и у фон Фукса довольными столами на обедах их благоприятно потчиван был и все надлежащие чести при тех столех ему, послу, от выше-помянутых министров учинены были.

Он же, посол, по его, курфирстову, желанию был особливо на его, курфирстове, дворе ради смотрения во всех палатах и каморах его и в прочих изрядных уборных покоях, где сокровища его показано, многие алмазные драгоценные вещи и иные дивных богатств премножества. Библиотека во многих совокуплена особых палатах великая в длину 15, а поперек 8 сажен; в ней устроены многие столярные полки, на которых книги всех языков с нумерами и с подписями, и между ими учинены свободные проходы и, как сказывают, что веков истории древних и нынешних и особых вер прежде бывших и нынешних же оные книги тут обретаются с 40 000, из которых есть и словенского языка многие книги ж, печатные и письменные; есть же книга небольшая немецкого языка печатная, которая разгибается на 4 стороны и со всех сторон читают. Книга же негораздо велика немецкого языка писана из 170 образцов, сказывают, одним некоторым писцем. Из тех полат в особой учреждены в шафах нарочных деньги царя Александра Македонского и римских древних кесарей всех государств и владений прежде бывших и нынешние золотые, серебреные и медные; гораздо любопытные обретаются монеты в ящиках выдвижных, всякая монета в особом местечке с надписью лет и имен государей и государств; всем тем монетам подарены ему, послу, 2 печатные книги в лицах на латинском языке. В одной полате из тех же крушка есть негораздо велика золотая, сделана из всякого самородного каменья, на которых различные фигуры не от художества, но из натуры от себя изобразилися. 2 стакана серебряные, один другого больши, согнуты руками Августа, курфирста Саксонского, который ныне в Польше королем есть, большой правою, другой левою руками. Самого курфирста подобие сделано из воску, седящего в креслах, зело подобно, одето в суконное алаго цвету французское платье и в золотном штофном камзоле со всем надлежащим убором в шпаге, и под рукою его шляпа, и так живо, что, вшед в полату за ним, послом, переводчик Петр Вульф, увидя то подобие, совершенно возмнил быть самого курфирста, с почтением ему поклонился. А та полата внутри на потолке и по стенам зело изрядно вся убрана китайским лак-верком чрезвычайною работою.

Оружейная палата из тех же его, курфирствова, дому великая, и ружье всякое пребогатою рукою вельми чисто и уборно сделано, где поставлены и бердыши московские, пансыри, доспехи, латы, седла немецкие, польские, русские и турецкие. В большой и зело длинной палате стоят лошади, сделанные из дерева, против живого их подобия, разставлены по обеим сторонам и убраны богатым нарядом, на которых прежде сиживал отец его, курфирст, и прежних курфирстов подобии ж и его в латах и при них верных и храбрых их генералов седящие; убор на тех лошадях весь тот, который прежде имели оные особы и на каких они ездили и на боях бивали. В нижних под теми ж палатах кореты, коляски, сани изрядной работы золоченые и живописные и великим богатством в них и в шорах учрежденные. Из тех нижних полат вверх по круглой гораздо пространной башне такой свободной в каретах и в санях есть проезд, что там седчи, как вверх, так и вниз безо всякой трудности путем учрежденным и безопасности легким мочно ехать.

Картин живописных во всех палатах премногое множество, подобенство бывших и ныне обретающих великих и знатных персон древнего италианского, брабанского и французского и преизрядного славных живописцев художества, высокою ценою купленые, есть же и простые на потеху писаны разными виды. Между ими ж органы небольшие сами о себе различные играют штуки. И во многих его, курфирстовых, палатах серебреные зеркала, столы и высокие шанданные поддоны, паникадила и иные пребогатые обитья, кровати и прочие многоценные и бесчисленные уборы ему, послу, показываны были.

Он же, посол, в королевской карете везен был на пушечные дворы, которые называются по-немецки цейгаузы, и на тех изрядные палаты построены великою архитектурою и в них показыва-ны были медные пушки и мортиры во многом числе, проставлены вельми стройно и чисто по своим местам, и из тех пушек несколько было медных вновь вылитых под гербами и под именем его, курфирстовым, чрезмерной величины, токмо для красоты и чрезвычайного в ядрах калибра и станка под всеми уборные и крашеные и многие из них французского и свейского полону с надписьми лет видятся из мимошедших случаем военных. В прибытие на гранатном дворе для приезду его, посольского, по указу курфирстову пусканы гранаты верховые да оказывано было ядро, сделанное в смоле и пеньке, округлостию якобы например, аршина 3, которое было положено в выкопанной яме глубиною сверх того ядра на аршин, и около той ямы приготовлено было земли, песку и снегу гораздо много, и как то ядро зазжено, и, горев с минуту, сорвало с него верх и великое пламя из себя выдало, тогда его приготовленною землею и песком и снегом засыпали человек с 10, но не могли его никако утушить и что его больше засыпали, тем наипаче пламя огненное из него сильно отражалось, которого смотрев больше часа, отъехал он, посол, а оное еще в великом пламени осталось.

Потом показываны ему, послу, были на конюшне его, курфирстовой, изрядные лошади и чистые во многом числе от различных шерстей и родов. И для приходу его ж, посольского, поставлены в стойлах извне головами; у четырех лошадей по конюху стояло. В то же время был он, посол, на зверином дворе изрядно устроенном якобы замок четвероугольно, и в стенах звериных поделаны места на то пребывание их, дверьми и выходом внутрь на площадь того замка, где из зверей были медведи, волки, зубры и кабаны дикие.

В Берлине в то присутствие его, посольское, для розных наук были москвичи из оставльших от великого посольства, а именно: князь Осип княж Иванов сын Щербатов, Семен Григорьев сын Нарышкин, Аника Гаврилов сын Щербаков, Данил Дмитреев сын Новицкий. Да по своей воле: Матвей Андреев сын Виниус, иноземец генерала Андреев сын Цея Яков Цей, Посольского приказу подьячего Михайла Ларионова сын его Петр Ларионов. И ездили за ним, послом, те вышепомянутые, кроме подьяческого сына, к курфирсту повсевременно, коли он, посол, ни был позван к его пресветлейшеству.

Лакеи его, курфирстовы, человек по 8 для провожанья, а в вечернее время с великими восковыми свечами присыланы были и кареты с цугами его ж, курфирстовой, конюшни, куды бы ему, послу, выехать при той бытности его ни приключилося. В ту ж его, посольскую, бытность в Берлине ествы и питье все были от его, курфирстова, двора с премногим во всем удовольством с самого приезду по вся дни и до его, посольского, отъезду. К тому столу повседневно для потчивания его, посла, к обеду и к ужину приезжали от курфирстова пресветлейшества к нему, послу, на двор: шлос-гофман господин фон Принцен, церемониймейстер и переводчик фон Берген. При тех столах по вся ж дни, переменяяся, служили ему, послу, его, курфирстовы, лакеи по 6 человек. Бытности той его, посольской, у курфирста было четыре, и в том числе трижды ужинал он, посол, у него и у курфорштрыни при столе с ними вместе вышепоказанным порядком.

При отпуске его, посольском, курфорштрыня, в своих каморах учиня бал, приказала при нем, после, танцовать сыну своиму кур-принцу и дочери марграфине по француску, в котором танцу брат его курфирстова пресветлейшества марграф Альбрехт с прочими честными дамами танцовал. А музыка играла тихо для того, что в то время при том брандебургском дворе печаль была о смерти дацкого короля по ближнему свойству, и тот бал чрезвычайно учинен был ради особливой чести ему, послу, и токмо с дамами и кавалерами придворными. И потом пели по нотам итальянские девицы предивным согласием розных мелодий. По отправлении того курфирст пришел сам в ее, курфорштрынины, каморы и его, посла, взял к себе, и, побыв несколько времени, он, посол, у него, курфирста, просил о своем отпуске в надлежащий путь свой. И по желанию его, посольскому, его курфирстово пресветлейшество соизволил и при отпуске с премногим прошением требовал, чтобы его царское высокодержавное величество в любви своей к нему, курфирсту, непременно всегда соизволил быть, а он, курфирст, до исходу жизни своей с своей стороны то непременное свое намерение и высокую дружбу к его царскому величеству свято содержать будет, в чем и он, посол, его, курфирста, от стороны его царского величества совершенно обнадежил. После всего того, взяв его, посла, поцеловал и проводил до дверей другие каморы, а оберкамергер, первый его министр, до крыльца, а до двора иные его камергеры.

На завтрее его, курфирстово, пресветлейшество соизволил прислать к нему, послу, с шлос-гофманом господином фон Принценом великие не якобы в подарок, но на память, пять медалей золотых, весом около четырех сот золотых червонных, на которых персоны его курфирстова и курфорштрынина и курпринца сына его изображены были тиснением, да арапа, который по-арапску называется Леви, 25 лет; за которые его курфирстовы подарки от него, посла, он, шлос-гофман, церемонийместер и переводчик и секретарь фон Берген довольными подарками были одарены. Такъ же и лакеи, которые при столе курфирстове ему, послу, всегда служили и возницы дачами денежными полными удовольствованы были ж»[625]625
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1700 г., № 2, л. 28 об. – 36.


[Закрыть].

За время пребывания Петра в Воронеже с курфюрстом шла переписка и официальная, и частная. К первой относятся три грамоты официального характера с полными титулами и со всем набором пышных дипломатических фраз. Все они помечены как данные «в царствующем нашем велицем граде Москве», хотя, конечно, рассмотрены и одобрены в Воронеже. В грамоте от 29 февраля царь сообщает курфюрсту о перемене в направлении заграничной почты, которая будет ходить теперь через Вильну на Кенигсберг, и просит о соответствующем распоряжении кенигсбергским почтмейстерам, чтобы они «всякие письма, связки и грамотки из-за моря», т. е., из западноевропейских стран, пересылали в Москву на имя заведовавшего тогда почтами стольника Матвея Андреевича Виниуса, сына Андрея Андреевича; следующая за пересылку заграничной почты в Россию плата будет неукоснительно выплачиваться соответственно весу почты[626]626
  П. и Б. Т. I. № 295.


[Закрыть]. Во второй грамоте от 6 марта содержится поздравление курфюрсту по поводу двух радостных для него событий, о которых он извещал Петра в своей грамоте: во-первых, по поводу благополучного окончания так называемого Эльбингского дела, т. е. спора с Польшей из-за города Эльбинга, заложенного Польшей Бранденбургу в обеспечение сделанного Польшей у бранденбургского курфюрста займа; во-вторых, по случаю обручения дочери курфюрста Луизы-Доротеи-Софии с наследным герцогом Гессен-Кассельским[627]627
  Там же. № 298.


[Закрыть]. Наконец, в третьей грамоте от 7 марта Петр уведомляет курфюрста о посылке в Берлин капитана Меера для найма на русскую службу иноземных офицеров, «ученых и довольно во всем искусных людей», знающих притом польский язык, и просит позволить Мееру приглашать таких офицеров во владениях курфюрста, оказать ему помощь и отпустить без задержания тех, которые будут наняты[628]628
  П. и Б. Т. I. № 299.


[Закрыть]. На этом эпизоде несколько остановимся.

Отправление капитана Преображенского полка Кондратия Меера в Берлин для найма офицеров было задумано еще до отъезда Петра из Москвы. Ф.А. Головин в докладных статьях, посланных в Воронеж в начале марта, писал Петру, что «капитан Меер, которого велено отпустить для призыву начальных людей, отпустится вскоре. Жалованье велю выдать из Оружейной палаты, хотя от себя. Для того что бурмистры (из Ратуши) без указу не дадут. Только он говорил, чтобы написать его маеором для лутчего призыву, чтоб не капитаном капитаны призывал, а в даче жалованья и впредь в чине его – воля великого государя». Петр под этой статьей подписал резолюцию: «Учини по прашенью». Вторая статья доклада касалась того же Меера: «Просит на иждивение тамошнее и чем приемных кормить и довезти до Москвы 2000 ефимков или сколько изволишь». Петр ответил: «Буде мочьно вѣрить, выдать»[629]629
  Там же. № 300.


[Закрыть].

Меер в чине майора выехал из Москвы в половине апреля 1700 г.[630]630
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 4.


[Закрыть] и 6 июня к вечеру прибыл в Варшаву. Явившись к русскому резиденту в Варшаве Любиму Судейкину, он рассказал ему о постигшем его в дороге злоключении: «…сказывал, что де в дороге, в местечке Бочках в корчме, где он стоял, возница его украл у него 582 червонных золотых и, покрадчи де те золотые, тот возница ушел». Заподозрев в соучастии в краже каких-то, вероятно, бывших в той корчме трех лиц, майор заарестовал их и привез с собою в Варшаву. Об этой же покраже Меер писал из Варшавы Ф.А. Головину, титулуя его «высокородным князем» и «высококняжескою милостью» и донося ему, что «я, бедный, от человека моего ограблен есмь ибо он золотые, которые его царское величество на дорогу дать указал, увез и меня без одной копейки оставил»[631]631
  Там же, № 11, л. 2.


[Закрыть]. Любиму Судейкину майор не внушил доверия и показался человеком малоосновательным и болтливым. Некоторые его поступки резидент нашел предосудительными. Майор, между прочим, возвестил ему, что уже в Вильне набрал 20 начальных людей на русскую службу и дал им письма, чтоб ехали в Смоленск. Из расспросов же резидента оказалось, что он не имел никаких полномочий на набор офицеров в Польше, так как ему не дано было никакой грамоты об этом к польскому королю и дана была только проезжая грамота через Польшу и наказ о найме офицеров в Берлине, о чем Судейкин и вразумил майора. Он показался ему не в меру словоохотливым, много рассказывал резиденту о московских делах, о местонахождении царя, о заключении мира с турками, о наборе и дислокации войск и о движении войск в будущих военных действиях: «…поехал-де он с Москвы после Святой недели спустя неделю. А как-де с Москвы поехал, и в то-де время великий государь… изволил быть на Воронеже, где стоят военные морские окренты[632]632
  Okret – корабль; в реляциях Судейкина немало полонизмов.


[Закрыть], а ожидали-де его царского величества пришествия к Москве вскоре. И с турком-де покой учинен, только не на много, а на сколько лет, того он подлинно не ведает. А ныне-де на Москве и в городах набрано войска изо всех чинов со 120 тысяч и стоят-де те новоприборные ратные люди для учения во Твери и в Торжку, в Вязьме и в иных городех, и учат-де их непрестанно. А которые-де полковники и начальные люди прежние были полковому военному делу незаобычны, многие отставлены, а иные написаны в солдаты, а вместо их велено призывать иных офицеров из иноземцев, которые военному делу заобычны. А которое-де войско стоит подо Псковом и над тем-де войском полководцем некоторой Шереметев, а кто именем, того он не знает. А пойдет-де то войско для войны на шведа под Инфлянты и под Ригу. Да и сам-де великий государь… в тот намеренный путь изволит идтить потому же вскоре, чтоб того шведа обще воевать с королевским величеством польским нынешним летом. Он же сказывал, что-де на Москве пожары частые». Резидент опровергал слишком решительные заявления майора относительно будущих военных операций: ежели б о войне такое намерение было, то бы прислана была царская грамота к польскому королю да и к нему, посланнику, было б о том написано, как такие извещения бывали и прежде к нему и к прежним резидентам. «И чтоб он, Кондрат, – наставительно заметил в заключение беседы резидент, – чего ему не наказано, прежде времени здесь о том умолчал и от здешних людей в словах, о чем будут его спрашивать, имел осторожность, а исполнял дело свое, зачем он послан».

Однако майор, кажется, был не очень осторожен в словах и вел о московских делах разговоры не с одним только московским резидентом. По крайней мере, вероятно, не без связи с этими разговорами 10 июня король прислал к резиденту Пат-куля с вопросами, показывающими знакомство с речами майора и желание их проверить: «Где ныне великий государь… изволит обретатися, и войска его царского величества в которых местех стоят и куды идут, и сам великий государь… под Инфлянты и под Ригу как скоро изволит быть и с турком покой ужли учинен?» Резидент ответил, ссылаясь на слова майора, что царь при отъезде майора находился еще в Воронеже, но «в скорых числах» ожидается в Москве; о походе под Ригу и о мире с турками умолчал. Через два дня, 12 июня, встретив резидента во дворце, Паткуль ему сказал, что король пожаловал майора, приказал выдать ему 200 талеров на дорогу, и эта сумма ему уже выдана «чрез его, Паткулевы, руки». Однако польское правительство почему-то решило как можно скорее выпроводить Кондратия Меера из Варшавы, и, сообщив резиденту о пожаловании майору денег на дорогу, Паткуль прибавил: «…и чтоб-де он, маеор, здесь болши не жил, ехал бы в то панство, куды ему ехать указано, и исправлял бы свое дело, зачем он послан». Майор, однако, медлил, и еще через два дня, 14 июня, Паткуль прислал к резиденту писаря королевской немецкой канцелярии с тем, чтобы майор непременно уезжал из Варшавы, иначе король будет писать о том к государю. Майор на другой же день уехал, но оставил после себя некоторое наследство. 16 июня, встретив резидента во дворце, маршалок великий коронный Станислав Любомирский говорил ему: «Маеор-де, который приехал с Москвы, привел в Варшаву и засадил за варту (под стражу) шляхту трех человек невинно. А они-де покражи его не приличилися и сидят де уже другая неделя. А он-де, маеор, до сондов (судов) не ходит и никаких явных улик не положил. А они-де люди знатные – шляхтичи, и один-де из них есть кревней[633]633
  Krewny – кровный, родственник.


[Закрыть] Сапегин». Резидент пытался возражать, что если бы эти трое к краже у майора «не приличились», то он бы их в Варшаву не приводил и просил «учинить по розыску справедливость безволокитно». «И маршалок корунной говорил: вашецде ведай, у нас де право такое: буде кто в три дни до судов не придет и улики никакой не положит, тем отказывают, и сказал, что-де велел тех шляхтичей сего дни свободить». Посланник, выслушав объяснение института Habeas Corpus в польском праве, попросил: «Буде их и свободить, чтоб они подписалися своими руками, чтоб им того вора сыскать и поставить к розыску в Варшаве». Но маршалок в просьбе категорически отказал[634]634
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 252–270.


[Закрыть].

Майор Меер был любезно принят в Берлине и миссию свою исполнил. Он вернулся в Москву в самом начале ноября 1700 г. и привез с собою шесть нанятых на русскую службу офицеров: трех капитанов, двух поручиков и одного хорунжего[635]635
  Там же, № 4, л. 21.


[Закрыть].

К неофициальной или, во всяком случае, менее официальной переписке относятся два письма, которыми обменялись курфюрст и царь весной 1700 г. 28 февраля в Воронеже Петром получено было собственноручное письмо курфюрста от 30 января из Берлина с выражением благодарности, во-первых, за поддержку, оказаную курфюрсту в Эльбингском деле, а во-вторых, за дружественное расположение царя, проявленное им к курфюрсту в деле о столкновении его резидента Задоры-Цесельского с маршалком шведского посольства, столкновении, которое кончилось смертью резидента. Курфюрст считает себя обязанным царю в Эльбингском деле, обещает искать случая оказать царю такую же услугу и называет себя его другом, братом и союзником[636]636
  Там же. Прусские грамоты, № 48 (копия).


[Закрыть]. Петр отвечал письмом от 19 апреля, в котором также называет курфюрста другом и братом (в официальных грамотах это название тогда не употреблялось). Об ответе на это письмо Ф.А. Головин, кажется, напоминал царю, о чем можно заключить из следующих строк в письме Петра к Головину 2 марта: «Хъ курѳирсьту отпишу на будушую почьту, для того надабна подумать; а нынѣ, за многимъ писмомъ, не успѣлъ»[637]637
  П. и Б. Т. I. № 297.


[Закрыть]. Но ответил Петр только 19 апреля. Царь не сомневается в расположении курфюрста, вспоминая взаимное личное словесное обязательство, скрепленное рукопожатием обоих государей во время пребывания Петра у курфюрста в 1697 г. Это напоминание царь счел подходящим в настоящих обстоятельствах, когда желательно было привлечь курфюрста к союзу против Швеции. Вероятно, намек на действия против Швеции следует видеть в заключительных не совсем ясных строках письма, где говорится «о некоторых дѣлех к пользе обоих стран»[638]638
  Там же. № 307.


[Закрыть].