Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

В письме 6 апреля А.М. Головин уведомлял царя о смерти майора Преображенского полка Николая фон Залена. На похороны он велел нарядить «полку своего баталию». Вдова его просила выдать денег на погребение; царь, если согласен, пусть напишет и укажет, откуда взять деньги[672]672
  Там же. С. 811.


[Закрыть]. В письме 16 апреля – известие о том, что полкам по царской воле сказан указ о готовности к предстоящему походу. Головин просит отписать о выдаче жалованья на подъем в поход и указать, откуда брать подводы под полки. При этом объявлении было ученье солдатам, и «твоим счастием, – прибавляет Головин, – зело меня обвеселили, и стрельба была изрядная. Дай Боже и впредь такая ж»[673]673
  П. и Б. Т. I. С. 813–814.


[Закрыть]. В письме 22 апреля он сообщает имена офицеров, посланных в Воронеж с малолетними солдатами, и просит вернуть офицеров скорее обратно: надобны начальные люди. По царскому указу послан отряд из 12 человек Семеновского полка во главе с сержантом в деревню к князю М.Г. Ромодановскому, куда он был сослан, впав в опалу, с приказанием смотреть за князем, из деревни к Москве и никуда его не выпускать, а паче всего смотреть, чтобы чего над собою не учинил[674]674
  Там же. С. 814–815.


[Закрыть]. Наконец, в последнем письме, помеченном «Из Преображенского, апреля в 25 день, в вечерни» Головин, сверх известий об обучении офицеров, сообщает еще, что он приказал паяльщику Данилке сделать с поспешением 10 000 трубок к пушкам в запас[675]675
  Там же. С. 816. К этому письму сделана приписка: «Ich kьsse meines gnдdigen Hr. Capitein seiner Hдnde demьtigst, von Blomberg». И.И. Бломберг – полковник Преображенского полка.


[Закрыть]. В каждом почти письме он извещает Петра, что был в его доме и нашел там все благополучным. В каждом письме также всякого рода сообщения, касающиеся Преображенского и Семеновского полков, и при чтении писем А.М. Головина в воображении Петра, вероятно, во всей подробности проносились картины их полковой жизни. Он был в курсе каждого происшествия в полках, как бы оно ни было незначительно, и если на каждый вопрос А.М. Головина «О том что поволишь?» он отвечал изъявлением своей воли, распоряжением или согласием, то понятно, какое близкое участие он принимал в руководстве и управлении полками.

В переписке с Виниусом большое место занимают известия о делах под Ригой: осада Риги саксонскими войсками[676]676
  Там же. С. 807; от 8 марта.


[Закрыть], взятие Динаминде и смерть Карловича[677]677
  Устрялов. История… Т. III. С. 541 – письмо от 9 апреля; П. и Б. Т. I. С. 812 – письмо от 16 апреля.


[Закрыть]. Затем идет речь о каком-то присланном Петру в Воронеж сибирском железе, вызвавшем его одобрение, и о каких-то пожарных трубах, которые он желал бы получить из-за границы от Витзена. «Min Her, – писал ему Петр 21 марта. – Писма, отъ васъ по рознымъ почьтамъ я принялъ, въ которыхъ мъного новинъ виделъ, между которыми зело iзрядное железа Сибирсъкое. Еще зело прошу: отпиши к Вит-цену, чьто тѣ, которыя онъ мънѣ посулилъ, пожарныя трубы, которыя сами воду въ себя тянутъ i прышъшутъ, прислалъ пару, а въпредь велѣлъ бы здѣлать дюжину; а я чрезъ векъсель запълачю. Piter. Съ Воронежа марта въ 21 д. 1700»[678]678
  П. и Б. Т. I. С. 302.


[Закрыть]. Виниус приказание исполнил и Витзену писал[679]679
  Там же. С. 808.


[Закрыть]. Как начальник Сибирского приказа он докладывает Петру по делам сибирской администрации: просит о наградах воеводам: тобольскому – боярину князю М.Я. Черкасскому и верхотурскому – стольнику Кузьме Козлову, что Петр обещал ему ранее. Ближний боярин князь Михаил Яковлевич Черкасский и его сын князь Петр Михайлович, бывший с ним в Тобольске, видимо, пользовались большим расположением царя. Еще в 1698 г., когда у князя Михаила Яковлевича умерла жена, княгиня Марфа Яковлевна, царь 31 августа, через несколько дней по возвращении из-за границы, «изволил о той их печали премилостиво к ним призрить, послать к ним с Москвы из Разряду с своим, великого государя, милостивым словом и с… грамотою стольника А.И. Еверлакова»[680]680
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 1083–1084.


[Закрыть]. Далее Виниус докладывает и просит указа о действиях находившегося в Сибири думного дьяка Данилы Полянского. Дьяк приказа Тайных дел при царе Алексее, а потом думный дьяк Данило Леонтьев Полянский в 1692–1694 гг. был в опале и проживал «до указу в деревне». В 1694 г. был оттуда «взят», в 1695 г. был послан в города Белгородского полка для разбора ратных людей; в 1696 г. проживал в Москве, а с 1697 г. находился в Сибири «для сыску», т. е. послан был туда производить какое-то следствие, по всей вероятности о злоупотреблениях сибирских воевод[681]681
  Арх. Мин. юст. Боярские списки соответствующих годов.


[Закрыть]. Как известно, при Виниусе целый ряд сибирских воевод подвергся преследованиям за злоупотребления; но Полянский не угодил Виниусу тем, что вел следствие пристрастно. Виниус сообщает о нем в письме 31 марта, что когда он хотел приехать для розыска в Красноярск, то красноярцы его к себе не пустили и бьют на него челом, чтоб ему у них не быть, потому что он дружит с тремя прежними их воеводами, которые их разоряли и, обвиняя их в измене и в бунте, чинили им напрасные пытки и поклепы. По мнению Виниуса, на красноярцев «многое затеею безвинно навели». Полянский, производя следствие, держит в течение трех лет в тюрьме 12 человек лучших людей. Виниус испрашивает указа: отозвать ли Полянского к Москве и с ним привезти этих тюремных сидельцев, чтобы выслушать их показания, и тогда будет видно, прав Полянский или нет, или же, пока государь выслушает его дело по посылаемой докладной выписке, оставить его в Тобольске. «А тот, государь, город Красной, – пишет далее Виниус, набрасывая на Полянского подозрение в корысти, – ему надобен и прибылен». Следует далее другой важный вопрос сибирской администрации: «Нужно и митрополиту в Сибири, государь, быть, а Игнатий[682]682
  Митрополит сибирский, находившийся тогда в Москве.


[Закрыть] зело ума исступил». Об умоисступлении Игнатия будет доклад Петру в Воронеж с другой стороны, от патриарха. В этом же письме от 31 марта Виниус сообщил, что с почтой из Вены пришло письмо инженера барона Боргсдорфа, бывшего на русской службе в Азове[683]683
  П. и Б. Т. I. С. 808–809.


[Закрыть]. Письмо Боргсдорфа, как видно, очень заинтересовало Петра, и он потребовал его от Виниуса. «Min Her, – писал ему царь 11 апреля, – писмо твое сего мѣсеца въ 5 д. писанное, я принялъ i зело требуемъ подлинной вѣедомости о Риге i о възятиi шанца Динаментъ, подлинно ль? Такъже i о курѳирсътѣ Брандебурскомъ. А тебѣ чрезъ почьтмейсътера Мемльсъкого вѣдомасть подлинною възять мочьно. Такъже пришъли писмо борона Боршъторѳа, которое онъ писалъ ко мнѣ на сей послѣднѣй почьтѣ въ твоемъ обертъкѣ iли покѣте. Piter. Съ Воронежа, 11 д. апреля 1700»[684]684
  Там же. № 306.


[Закрыть].

Боярин Т.Н. Стрешнев в письме от 5 марта уведомляет Петра, что выедет из Москвы 10 марта и будет в Воронеже на пятой неделе поста. Тем, кто еще должен ехать в Воронеж, об этом сказано, и настоящая «кунпания» поедет в Воронеж скоро; распоряжения, касающиеся этого переезда по ведомству дворцов – хозяйственных отделений приказа Большого дворца, во главе которого стоял Т.Н. Стрешнев, и по Конюшенному приказу, которым управлял он же, сделаны и по дороге подводы под компанию изготовлены. Умер инженер Трузин-Рейнгольд Траузин, строивший таганрогскую крепость; в Таганрог нужен другой инженер, «каво изволение?», т. е. кого угодно царю назначить? О постройке Таганрога и о смерти инженера Т.Н. Стрешнев сообщал в качестве начальника Разряда, в ведомство которого был передан Азов с окрестностями. В приписке к этому письму особое сообщение:

«Торопецкой мужикъ въ письмахъ въ другой разъ подыманъ вчерашнего дня; худ гараздо, для того мало и подымали; стоит в прежнем своем неповиновении»[685]685
  П. и Б. Т. I. С. 800.


[Закрыть]. Речь идет здесь, конечно, о торопецком посадском человеке Сергее Жукове, привезенном в Москву к розыску по делу о сокрытии им письма царевны Софьи к стрельцам по показанию стрельца Артюшки Маслова. Сообщение показывает, что Петр был в курсе этого розыска.

Из Воронежа Петр писал к «всешутейшему патриарху» Н.М. Зотову, который ответил ему с дороги, 16 марта. «Нашего достоинства сослужителю, – пишет Зотов, – и чести достойному, и поверенному в наших духовных секретных и домовых делех, осмотрителю и строителю, архидиакону Р.А., mir и благословение со всеми, при вас будущими. За люботщаливую вашу осторожность, чрез Иеремию священника посланную, ради ведомости о приезде нашем, сугубое восприимете благословение; мы же з Божиею помощию прибыли в Хлевино сего числа в вечеру. Желаю, дабы от вас уведомлен был, в котором месте с подобающею честию имате нас встретить, или нам поспешить ко святей литургии без церемоний, а за несколько поприщ того ожидать от вас буду, только б были вы во образе смирении, а перетдив (?) ни на ком бы не видал, да не лишени будете санов своих. При сем здравствуйте. Подворье ко обитанию нам и домовым нашим было б готово. Писано в Животинном нашею власною рукою. 1700-го марта 16 дня. Архидиакону нашему Петру»[686]686
  Там же. С. 805–806.


[Закрыть].

Из постоянных корреспондентов, с которыми Петр сносится письменно, когда он находится в отлучке из дома, видим еще Кревета. В его письмах находим поздравление с праздником Пасхи, описание медных солнечных часов, которые он подал в хоромы в Преображенском с приспособлением для определения разницы времени в разных городах; далее речь идет о парусных полотнах, изготовляемых на его фабрике, которые он мечтает поставлять даже на английские корабли; о досках, бревнах и горбылях, изготовляемых на его пиловальной мельнице; о пожаре на двух дворах в Немецкой слободе, близ двора полковника И. Чамберса на Яузе; о выезде в Воронеж Андрея Стельса; о болезни и выздоровлении близкого к Петру из младшей его компании некоего Степана Медведя с просьбой взять к нему доктора[687]687
  Гос. арх., Кабинет Петра Великого, отд. II, кн. № 1, л. 94—100. О Степане Медведе см.: Платонов С.Ф. Из бытовой истории Петровской эпохи (Известия Академии наук. 1926. Кн. II).


[Закрыть]. Капитан Преображенского полка И. Гуморт прислал Петру при письме проект углубления устья Дона посредством особых запруд, чертеж которых он представил; острова, лежащие в устье Дона, он предлагает назвать Малой Голландией[688]688
  Гос. арх. Кабинет Петра Великого, отд. II, кн. № 1, л. 83–87; Устрялов. История… Т. III. С. 538–539.


[Закрыть]. Дьяк Оружейной палаты Алексей Курбатов пишет царю письмо с проектом подтверждения указа о венгерских кафтанах[689]689
  Там же, л. 103, 20 марта.


[Закрыть]. Дьяк Преображенского приказа Яков Никонов, которому Петр писал о передаче из Преображенского приказа в Поместный судебного дела Хилковых с Прозоровским, отвечает ему: «Мой государь милостивый. Изволил ты, государь, ко мне писать, чтоб немедленно отослать в Помесной приказ дело Хилковых с Прозоровским. А того, государь, дела в приказе нет; отнес то дело при себе князь Федор Юрьевич на Потешный двор и положил в полату, где тайные дела и денежная казна, в которую кроме его нихто не ходит, и, запечатав, замкнул и ключ той полаты взял к себе. Поволишь ли, государь, мне в ту полату для взятья того дела сходить? При сем Якушка Никонов челом бью. Вручить честно господину бомбандиру»[690]690
  П. и Б. Т. I. С. 810. (Получено в Воронеже 3 апреля.)


[Закрыть].

Из-за границы пишет находящийся в Берлине для обучения князь О. Щербатов, сообщая о ходе своих занятий: «Только язык нас немного зареживает. А что до геометрии надлежит, то мы ее несколько разов прошли», и просит разрешения, не ограничиваясь частными уроками в Берлине, поехать в Кенигсберг, побыть несколько недель в тамошней высшей школе, чтобы кто не подумал, что русские молодые люди «выучили свои хитрости украдкою у приватного человека»[691]691
  Гос. арх. Кабинет Петра Великого, отд. II, кн. № 1, л. 207–208.


[Закрыть]. О пожарных трубах, которые Петр желал добыть из-за границы от Витзена, он пишет еще 21 марта голландцу Кинциусу, ставшему русским агентом для разного рода поручений торгового характера в Голландии[692]692
  П. и Б. Т. I. С. 809–810. (Ответное письмо Кинциуса, из которого узнаем о письме к нему Петра.)


[Закрыть]. Петр пишет также и самому Витзену, пересылая ему «драгоценное честное портище», т. е. кусок ценной материи, на что Витзен отвечает письмом с выражением благодарности от 6 апреля нового стиля[693]693
  П. и Б. Т. I. С. 800–801.


[Закрыть]. О делах совсем уже домашних, относящихся к личному домашнему хозяйству Петра, извещает его и просит распоряжений сержант Афанасий Протасов, вероятно заведовавший его Преображенским двором: «Известно тебе, государь, буди: на дворе твоем все здорова. По письму твоему, государь, что изволил мне, рабу своему, писать о ренском, чтоб прислал Тихон Никитичь, и он послал, да сулеек (бутылок) пятьдесят порожих, да доску каменою, что пишут. Изволь, государь, приказать отписать в старом холодном погребе пиво молодое ставить укажешь ли? И о том мне приказу не было, а без приказу как поспеют пива, ставить опасен гневу. Изволь, государь, приказать отписать. Раб твой Афонька Протасов многократъно челом бьет. Марта в 5 день»[694]694
  Там же. С. 799–800.


[Закрыть].

От важнейших вопросов международных отношений, от союзов с иностранными державами до вопросов о пятидесяти пустых бутылках и о пиве в холодном погребе. Какой разнообразный калейдоскоп лиц, фактов и вопросов заключает в себе переписка Петра за время пребывания его в Воронеже весной 1700 г. Сюда надо прибавить еще церковные дела, которые также не остаются вне поля его зрения, и Петр продолжает править высшими церковными делами из Воронежа, как правил ими в Москве. Ему непосредственно или через посредство приближенных лиц пишет патриарх, испрашивая его распоряжений. Тогда возникли два дела, касавшиеся высшей церковной иерархии. Перед отъездом из Москвы царь, навещая больного патриарха, приказал ему не отпускать из Москвы пришедшегося ему по душе игумена Николаевского киевского монастыря Стефана Яворского, а посвятить его в архиереи на какую-либо недалекую от столицы епархию, как только такая освободится. Вскоре освободилась рязанская и муромская митрополия, и патриарх, исполняя царское повеление, намеревался поставить на нее Стефана, но в этом встретил препятствие со стороны самого предназначенного кандидата. «Егда твое величество, – писал Адриан царю в Воронеж 17 марта, – благоволил еси, по милости твоей царской, нынешняго времени меня, старца немощна, посетити и притом изволил глаголати: ежебы киевского Николаевского монастыря игумена Стефана Яворского, иже прислан в царствующий град от киевского Варлаама митрополита в делех своих их просительных, зде в Великороссийской стране, где прилично, не в дальнем разстоянии от Москвы в епархию посвятити во архиереи, и наша мерность о том тщание имехом. И сего ради, по твоему, государскому, изволению и по смотрению нашему, ему, игумену, из Москвы в Киев ехати не велено до указу, донелиже обыщется где место архиерейства праздное и приличное».

Далее патриарх рассказывает, что в первых числах марта митрополит Рязанский Авраамий по болезни оставил свою епархию и удалился на житье в рязанский Солотчинский монастырь. Патриарх уведомил Стефана, что ему назначено быть рязанским митрополитом. «И он нам скуча много челобитьем своим, чтобы его ныне отпустити в Киев токмо побывать ради нужд его и весною хоте, управився тамо, приехати». Но патриарх его не отпустил и 15 марта послал к нему возвестить, чтобы он готов был на 16-е к наречению в архиереи. Посланному игумен сказал, что повинуется и «в послушании готов будет». Однако утром 16 марта, когда архиереи собрались по обычаю в патриаршую Крестовую палату для наречения и послали за игуменом на Малороссийское подворье, где он стоял, то посланные на подворье его там не нашли; он уехал в Донской монастырь. Патриарх посылал и туда за ним дважды и велел его взять. Между тем в течение двух часов шел благовест. Но он, игумен, «всяким образом архирейства отреклся и из монастыря в собор не поехал к нам, преслушав нас и введе во оскорбление неповиновением своим». Патриарх велел не выпускать его из Донского монастыря до государева указа. Сообщая о таком происшествии, Адриан в заключение испрашивает царского указа об отпуске Стефана в Киев, о посвящении на рязанскую епархию и о «преслушании» его, патриарха.

В том же письме патриарх сообщал царю о происшествии с другим митрополитом, Игнатием Сибирским, проживавшим тогда в Москве и обнаруживавшим явные признаки умопомешательства, о чем со своей стороны, как мы уже видели, писал царю начальник Сибирского приказа Виниус. «Марта сего в 16 день, – пишет патриарх Адриан, – митрополит сибирский пришед ко мне в келию, яко обезумився зело, неистовыми словесы мене в лице оскорби и в досаду злословил без всякие правды; а от мене выбежав из келии во Крестовую палату, архиереев на нарицание тогда сшедшихся имущего быти архиерея (т. е. на наречение Стефана Яворского) вельми бесчестными словесами поругал; также и домовых моих людей священного чина и служителей поносил нелепыми укоризнами и в Крестовой всем людем сотворил смущение и зазор великий архиерейской чести». За такое бесчинство патриарх запретил его в священнослужении и не велел ему съезжать с подворья «да уцеломудрится и в разум придет». Однако он на подворье при всем народе «посланному еще больше всякой непристойной нелепицы наговорил, что не токмо писати, но говорити не подобает, да и слушати нас, говорил, не хочет ни в чем и что он никого не слушает. И в людех какова не учинил бы смущения и сумнения тебе, государю, и каковые досады не принес бы, зело опасно. А на его подворьи беречи, чтоб не съезжал с двора без твоего, великого государя, указу служивых людей не дают. А он, митрополит, в недоумении своем, преслушав наше отеческое ему прещение и что служивого караулу несть у него, в вечернее пение в Крестовую нашу палату пришед, еще брань и смущение многое учини и непристойно много говори. По доношению же нам от стоящих в пении вечерни наших служителей, за таковое его бесчинство и нелепый крик велехом свести в нашу хлебню и оттуду в Чудов монастырь в келию, и велели его тамо в бережении держать и каковое его будет исправление, впредь неизвестно. Пожалуй, государь, аще он сие во уме творит, оборони мене от него и чтоб архиерейский чин в поругании не был; аще ли во изумлении от чего либо, впредь имамы возвестити. И о сем, благочестивейший царю, благорассуждение и повелительное смотрительство изволь сотворити»[695]695
  Устрялов. История… Т. III. С. 535–537.


[Закрыть].

Петр медлил ответом по этим двум делам, и 1 апреля патриарх писал в Воронеж нескольким приближенным к царю лицам: А.Д. Меншикову, Т.Н. Стрешневу, Ф.А. Головину, также и «всешутейшему патриарху» Н.М. Зотову с просьбой напомнить царю о своем донесении от 17 марта[696]696
  Там же. С. 537–539.


[Закрыть]. Т.Н. Стрешнев уведомил патриарха о царской воле через думного дьяка Г.Ф. Деревнина. «И по тому известию, – пишет ему патриарх от 7 апреля, – во имени Господни, киевского Николаевского игумена Стефана Яворского в рязанскую митрополию в митрополиты посвятихом сего апреля в 7 день в неделю». В Дворцовых разрядах читаем: «Апреля в 7 день в неделю Фомину в соборной церкви Успения Пресвятые Богородицы повелением великого государя царя (т.) и по благословению великого господина святейшего кир Адриана, архиепископа Московского и всеа Руси и всех северных стран патриарха, поставлен преосвященным Трефилием, митрополитом Сарским и Подонским в Переславль Рязанской в митрополиты из Киева Николаевского монастыря игумен Стефан.

Да при том же постановлении были и иные власти со освященным собором. А по указу великого государя царя (т.) у действа постановления были: боярин Иван Ивановичь Хованский, околничей Семен Федорович Толочанов, думной дьяк Гаврило Федоров сын Деревнин. А после литоргии из соборные церкви к святейшему патриарху за новопоставленным митрополитом были и до подворья его провожали вышеписанные ж околничей и думной дьяк»[697]697
  Устрялов. История… Т. III. С. 539; Дворцовые разряды. Т. IV. С. 1127–1128.


[Закрыть].

XLII. Сношения со Швецией весной и летом 1700 г

Петр вернулся из Воронежа в Москву 14 мая 1700 г.[698]698
  Письмо шведского резидента Книппера к неизвестному от 16 мая 1700 г., напечатанное в современном издании, озаглавленном: «Livonica. Oder einige zu mehrer Erlдuterung der mit Anfang des 1700 Jahrs in Liefflandentstandenen Unruhe dienlicher Stьcke und actorum publicorum Fascieulus Sexstus, 56: «Ina Czarica Majestas ditorum publicorum 14 hujus mensis saiva et incolumnis ab oppido Voronicia huc rediit». Ср.: Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 283 об.: Записка Судейкина, русского резидента в Варшаве, который говорил Августу II, «что великий государь, его царское величество, из своего, государского, походу с Воронежа изволил придтить к Москве маия 14 числа».


[Закрыть] На следующий день он посетил шведского резидента Книппера. Наряду с другими проявлениями благосклонности, писал об этом посещении Книппер, он свято подтвердил, что он ничего не замышляет против его королевского величества шведского. «Упрекал в шутку мою жену за то, что она написала дочери (бывшей в Воронеже, вероятно, в свите царевны Натальи Алексеевны), что царское величество намерен отправиться с войском против Ливонии, отчего мы все (шведы) живем в Москве в великом страхе. Я едва мог, говорил он, утешить твою дочь, проливавшую слезу. Негодная, сказал я, ты не ждешь от моей души ничего лучшего? Ужели ты думаешь, что я начну несправедливую войну против короля Швеции и разорву вечный союз, сохранять который я свято обещал? Таким благосклонным и милостивым он себя показывал, что мы от радости едва могли удержать слезы. Когда я умолял, чтобы он извинил невежество моей жены, он меня дружески (familiariter) обнял, говоря, что король Польский либо займет Ригу, либо совсем погубит свои силы… и прибавил: если возьмет Ригу у шведов, не удержится, скоро вырву ее из его рук»[699]699
  Sua Czarica Majestas die 14 hujus mensis salva et incolumnis ab oppido Voronica huc rediit atque insequenti me domi meae convenit. Inter alia effusae benignitatis pignora sancte affirmavit, nihil se contra S.R. Majestatem Suecia mali cogitare vel moliri. Uxorem meam joco increpuit, quod filiae scriptisset, destinare Czar. Majestatem cum exercitu versus Livoniam proficisciet propterea nos omnes Moscuae magno in Timore vivere: Filiam, inquiens, tuam effusins lacrymantem consolari vix potui; et inepta, dixi, tu non meliora de meo animo speras putas ne me injustum bellum Regi Sueciae illiaturum rupturumque aeternum foedus, quod servaturum me sancte promiteram? Imo ita se benignum clementemque gerebat, ut prae gaudio a lacrymis abstinere vix potuerimus. Cumque implorarem ut ignorantiam uxoris meae excusaret, me familiariter ampeexa est. Inter alia singulari plane affectu S. Czar. Majestas dicebat, Regem Poloniae vel Rigam occupaturum, vel suas vires omnino attriturum cum alioquin ignoraret, ubi commode vitam degeret. Atqui, subjecit, si Rigam suecis adimat, cam tamen non retinebit: illam cgo profecto manibus ejus eripiam. Constantinopoli nihil certi de pace allatum est. Moscuae. d. 16 Maji 1700.


[Закрыть].

Письмо это лишний раз показывает, в каком полнейшем неведении находился в Москве шведский резидент относительно русских приготовлений к войне с его отечеством, производившихся на его глазах. Лето 1700 г. он проводит совершенно спокойно, ничего не ожидая и ничего не предвидя. «Царь скрывает свои намерения, – доносил Августу II его посланник в Москве барон Ланген 4 августа, – чтобы отнять у шведского резидента Книппера всякую тень подозрения в неприятельском нападении, и этот добрый человек усыплен совершенно `a la Welling (шведский посланник в Польше), так что, как я обстоятельно знаю от его доверенного купца, с которым я вошел в тайные сношения, он уверяет шведскую корону в том, что ей с этой стороны нечего опасаться злого соседства»[700]700
  Устрялов. История… Т. III. С. 560.


[Закрыть]. Книппер в июне и в июле 1700 г. хлопотал между прочим о выдаче находившегося в заключении в Москве маршалка шведского великого посольства майора Ранка, ранившего шпагой бранденбургского резидента Задору-Цесельского. По договору Карла XII с бранденбургским курфюрстом Ранк должен был быть выдан последнему. Хлопоты увенчались успехом. 25 июля Ранка велено было перевести из тюрьмы в Преображенском, где он сидел, в Посольский приказ для передачи его Книпперу. Но Ранк не вынес заключения и умер в тюрьме перед самым распоряжением о выдаче, и выдано было уже только его тело с разрешением вывезти его в Швецию[701]701
  Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1700 г., № 2, л. 48–57, 17.


[Закрыть].

2 июля Книппер сообщил в Посольский приказ текст пришедшей на его имя королевской грамоты от 23 мая 1700 г. с возражениями на жалобы по поводу дурного приема Великого посольства при проезде через Ригу в 1697 г., заявленные Ф.А. Головиным шведским послам во время переговоров о подтверждении вечного мира осенью 1699 г. в Москве. Грамота опровергает эти жалобы. В них говорилось, гласит грамота, будто в Риге великих послов принимали «как барбаров и татаров». Король предписал рижскому генерал-губернатору графу Дальбергу дать объяснения и для этого приехать в Стокгольм. Но так как в это время король польский начал «напрасную» войну, напал на Лифляндию и осадил город Ригу, то Дальберг отлучиться из Риги не мог и представил объяснение письменно. Далее в грамоте излагаются представленные Дальбергом доводы, опровергающие русские обвинения. Дальберг «перед Богом» свидетельствовал, что наговор, будто он великого государя встречал невежливо, сделан напрасно. Посольство было встречено на рубеже и сопровождено в Ригу с великою честию. В город оно было ввезено в каретах при двукратном салюте из 16 больших пушек; по улицам, где проезжали послы, было выстроено три батальона войск; им отведены были хорошие дома. Во все время пребывания послов в Риге им воздавали всякую честь и любовь, за что первый посол генерал Лефорт часто генерал-губернатору благодарствовал и писал о том в Москву. Чтобы расследовать дело, генерал-губернатор приказал расспросить рижских бургомистров и всех советников; они показали, что горожане воздали московскому посольству большие почести, чем каким-либо иным послам прежде. Правда. В то время была значительная дороговизна на съестные припасы, так как не было подвоза от весенней распутицы и не окончившегося ледохода по реке, и вообще в том году была по всей Лифляндской земле дороговизна вследствие неурожая и голода. Бургомистры и советники свидетельствуют, что им ничего не известно о тех 80 золотых, которые будто бы взяты были с послов за перевоз через Двину, на что жаловались между прочим в Москве, но им известно, что послы дали за перевоз всего только 60 ефимков да 2 золотых перевозчикам на вино. При отъезде первый посол выразил городскому магистрату благодарность. Генерал-губернатор, со своей стороны, предложил послам угощение в замке, но затем заболел; была больна и его дочь, поэтому он и не мог посещать послов. В том, что посольским людям было запрещено осматривать городские укрепления, виноваты они сами, потому что некоторые из них ездили по высоким местам с зрительными трубами и «проведывали, каково укрепление городу, стенам и строению, делали чертежи и хотели учинить меру рвам», а также гуляли по стенам и контрэскарпам. Поэтому генерал-губернатор и просил генерала Лефорта запретить своим людям такие занятия и прогулки. Но никому не было запрещено выходить из дому, и они выходили свободно. На жалобу, что надобно было бы царской персоне, бывшей тут же с ними, оказать большую честь, Дальберг отвечал, что в посольстве под страхом смертной казни было запрещено объявлять о нахождении в среде посольства царя, и поэтому в Риге делали вид, что об этом не знают. Если послов не перевозили через Двину в украшенных яхтах, то это только потому, что таких судов в Риге не нашлось: однако им дана была узорчатая яхта, обитая сукном, да еще другие две яхты и больше 30 ботов. При перевозе был сделан салют из 32 пушек. Об обиде, причиненной будто бы проезжавшему через Ригу посольскому курьеру, король предписал произвести расследование и, если кто в том окажется виновен, наказать[702]702
  Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1700 г., № 2, л. 20–46.


[Закрыть].

Устрялов считает содержание грамоты вследствие его оскорбительности достаточным основанием для разрыва со Швецией. «Король шведский, – характеризует он ответ Карла XII, – писал таким тоном, как будто судил двух своих подданных»[703]703
  Устрялов. История… Т. III. С. 373.


[Закрыть]. Однако следует учесть, что грамота была обращена не к московскому государю, а к шведскому резиденту в Москве.

Кроме того, ни по форме, ни по содержанию она не заключала в себе не только ничего оскорбительного, но даже и просто непочтительного по адресу царя или послов. Другое дело – то впечатление, которое она могла произвести на Петра летом 1700 г. В Риге ему не было оказано достаточного внимания, какое оказывалось в других странах, в которых он также путешествовал инкогнито. Дальберг отнесся к приему посольства корректно, но сухо и формально. Из Риги Петр уехал с чувством неудовлетворенности и недовольства приемом.

Военные приготовления весной и летом 1700 г., как уже приходилось упоминать, искусно маскировались предпринимавшимися русским правительством дипломатическими шагами. Андрей Артамонович Матвеев в Гааге, этом дипломатическом центре тогдашней Европы, старался погасить всякие подозрения относительно замыслов царя против Швеции и был особенно любезен и предупредителен со шведским послом Лилиенротом. «С свейским послом, – доносил он в Москву Ф.А. Головину от 14 июня, – и с прочими резидующими министры по указу всемилостивейшего нашего великого государя прохожу со всяким любительным благоповедением и от них к себе взаимно многую любовь имею».

Шведскому послу он говорил, что у царя к Швеции «никакого отягчения нет» и все по договорам исполнено, «о чем он зело урадовался и поступает ко мне любительно»[704]704
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1700 г., № 4, л. 58 об. (Получено в Москве 10 июля.)


[Закрыть]. В конце июня он получил предписание из Москвы от 28 мая «вступить в разговор со Штатами» и уверить их, что ради древней дружбы с ними государь «в неприятельские поступки с Свейскою короною никогда вступать не соизволяет» – с тем, чтобы и сами Штаты в те дела, т. е. в отношения между северными державами, не вступали. Об этом Матвеев 1 июля представлял рату-пенсионарию, который 4 июля дал ему ответ, что Штаты состоят в оборонительном союзе как со Швецией, так и с Данией, и отправили свой флот вместе с английским флотом в Зунд, чтобы прекратить начавшуюся между этими державами войну и установить мир. Рат-пенсионарий просил при этом передать просьбу Штатов царю, чтобы он воздействовал на польского короля и побудил его прекратить со шведами войну, которую тот «начал наглым и напрасным нападением» на шведскую корону. Цесарь и французский король уже просили его прекратить эту войну, но он, король, на их желание ни малой своей склонности не показал, «но и паче первых свирепствовать на ту корону войною своею начал». Штаты надеются, что царю удастся уговорить польского короля[705]705
  Там же, л. 71–72, от 5 июля. Получено в Москве 30 июля.


[Закрыть]. 12 июля Матвеев писал к царю, что он «контравизитовал» шведского посла, который, узнав о вышеупомянутом заявлении Матвеева Штатам, выражал благодарность, что царь не вступил в войну против Швеции по дружбе к шведскому королю, и король за это нерушимое постоянство царской любви обещает искать лучших способов исполнять царскую волю. Он, Лилиенрот, получил известие, что вследствие того, что царь не вступил в войну, и король Польский склоняется к прекращению войны в Лифляндии и готов начать мирные переговоры. Шведский посол в Голландии барон Лилиенрот оказался таким же легковерным и недальновидным оптимистом, как и его коллеги при московском и при варшавском дворах. Правда, через некоторое время после приведенного разговора с Матвеевым он прислал к нему секретаря выразить сомнение: до него дошли слухи, что царь хочет оказать помощь польскому королю, подобно тому как Штаты и Англия оказали помощь шведскому королю, не нарушая в то же время мира с Данией. Но Матвеев рассеял эти его сомнения и успокоил его, поручив присланному секретарю сказать, что действительные намерения царя таковы, как он, Матвеев, заявлял Штатам, о чем и ему, шведскому послу, известно[706]706
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1700 г., № 4, л. 77–79.


[Закрыть].