Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Капитан просил, если уже без осмотра на корабле обойтись невозможно, чтобы посланники дали ему о том письменный приказ «за своими руками». Тогда он этот их приказ исполнит: в их контрактах, как они наняты на службу, написано, что «всякие дела им чинить по письменным указом, а наняты они в службу на три года». Посланники сказали, что письменного указа о том к нему, капитану, не пошлют, и вновь подтвердили, чтобы он исполнял то, что ему приказывают, и словам их верил; если что случится, «они в тех своих словах не запрутся». Если он, капитан, нанят на службу на время, то «по должности своей надобно ему быть во всем послушну, а не противну. Они приказывают ему о том великого государя указом, а не собою».

На этих словах посланников разговор кончился, потому что Памбург, не особенно почтительно расставшись с посланниками, ушел. «И капитан, не учиня им, посланником, подлинного против того ответу, вышел от них, посланников, из палаты вон и пошел с посольского двора»[1052]1052
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 837–841.


[Закрыть].

Вызвав пристава, посланники передали ему слова капитана, что на корабле никаких беглых нет, и повторили вновь, что полоняники третьего дня все были пересмотрены на берегу; ему, приставу, известно, что на посольском дворе беглых не принимали и на корабль не отправляли; челобитчики о своих беглых, будто они находятся на корабле, султану и визирю бьют челом ложно и напрасно, бесчестя их, посланников, тем напрасно. И потому «осмотру на корабле быть не доведется». Говоря теперь совершенно противоположное тому, что только что высказывали, уговаривая капитана, посланники заявляли приставу, что на других иностранных кораблях – французских, английских, голландских и венецианских – таких осмотров не бывает, и если такому осмотру быть на царском корабле, то тем «учинено будет им, посланникам, великое бесчестие. И для чего такое принуждение в осмотре тех полоняников чинится, тому они, посланники, выдивиться не могут, разве-де есть у блистательной Порты некакое иное намерение, а не к миру склонение!». Приведя все эти возражения и протесты против осмотра, посланники все же шли на уступку: «Видя непрестанные от великого везиря присылки, посылают завтра на корабль дворян для осмотра полоняников и чтоб везирь приказал для того осмотра послать от себя четырех человек турок. Если же таких беглых на корабле не окажется, чтоб челобитчикам за ложное их челобитье и за посланничье бесчестье учинено было жестокое наказание».

На уступку визирь ответил также уступкою. В тот же день, 4 мая вечером, «в отдачу дневных часов» капычи-баша вновь приехал от визиря: «Когда они, посланники, обнадеживают, что никаких беглых полоняников на корабле нет, то он, везирь, тому обнадеживанию верит, осмотр отставил и велел им сказать, чтоб корабль с того места, где он стоит, свесть завтра хотя каторгами (гребными судами) под Новое село, где они, посланники, стояли по приезде в Царьград, чтоб-де больше уже о том ему, великому везирю, от челобитчиков докуки не было». С ним же, капычи-башой, визирь прислал и проезжую грамоту кораблю. Поблагодарив визиря за присылку грамоты, посланники сказали, что завтра же рано утром прикажут капитану идти с того места, где он стоит. «А стоит корабль не для своей прихоти, но за противным ветром. А когда даст Господь Бог погоду добрую, и он тотчас пойдет в путь свой на море». Пристав настаивал, однако, на скорейшем уходе корабля, «говорил везирским именем с прошением, чтоб, убегая от челобитчиков и от докуки их», велели посланники провести корабль по проливу ввиду противного ветра каторгами и стать ему в устье пролива, чтобы затем, когда наступит благоприятная погода, из устья отправиться ему на море без замедления. А визирь для подъема и провожания корабля прикажет дать каторг сколько угодно. Посланники просили прислать две каторги, обещая, как только они присланы будут, приказать капитану «выпроваживать корабль теми каторгами на устье»[1053]1053
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 842–843.


[Закрыть].

Обстоятельства переменились. Турки, негодовавшие на уход корабля и только что грозившие задержать его силою, теперь стремились как можно скорее выпроводить его в Черное море, чтобы визирю избавиться от докуки, причиняемой челобитчиками, и чтобы успокоить волнение в городе, поднятое молвой об увозе на русском корабле нескольких сот беглых невольников. Но отправить корабль было не так просто. Капитан Памбург воспротивился выводу корабля из пролива при помощи турецких каторг, находя это несовместимым с достоинством корабля. 5 мая посланники отправили на корабль подьячего Григория Юдина и толмача с полученною накануне проезжею грамотою, с объявлением, что осмотра пленников более не будет, и с предписанием идти из Черноморского пролива «в належащий свой путь без замотчания». Если же из-за противного ветра на парусах идти нельзя, пусть он идет на гребле, «потому что есть на корабле такие нарочные весла, и места, и окна, где быть той гребле», или велит вести корабль турецкими каторгами, которые будут к нему присланы. Капитану предписывалось спешить с уходом, чтобы опять не произошло какой-нибудь остановки из-за полоняников. «У турок носится поголоска такая», будто от них, турок, все полоняники бегут на царский корабль. «Рухлядь» (имущество) задержанных полоняников посланники приказывали, собрав, отдать им, полоняникам, а с собою не увозить.

Памбург, приняв проезжую грамоту, сказал посланным, что в путь идти готов, только ожидает благополучной погоды, «а турскими-де каторгами царского величества корабль вести неприлично. Когда-де он и от Керчи до Царяграда на том корабле шел, и тогда его никто не вел же». На собственных веслах греблею вывесть корабль из пролива против такой быстрой воды (в Босфоре идет сильное течение из Черного моря в Мраморное) и противного ветра отнюдь невозможно, и потому он будет дожидаться попутного ветра. Подьячему и толмачу на корабле сержант Семен Корякин и некоторые матросы рассказывали, что «вчерашнего числа 4 мая ввечеру капитан, приехав от посланников, велел вывести с корабля на берег в другой раз всех полоняников мужеского и женского пола, и, как их вывели, их вновь пересматривал чурбачей, которой стоит на берегу на карауле у ранее отобранных полоняников; и по тому осмотру чурбачей оставил у себя за караулом еще трех человек: города Валуйки казачьего сына Ивашку Валуйку да двух баб». Да еще в то же время, когда они были на корабле, поймали турки в каюке двух человек полоняников-запорожцев, Ваську Черного с товарищем, которые, сойдя с корабля, шатались в том каюке пьяные. Пойманные были отведены под караулом на визирский двор. 6 мая посланникам пришлось посылать за ними к визирскому кегае; будучи приведены на посольский двор, они при допросе объяснили, что в первый еще раз, когда все полоняники были с корабля свезены на берег и «пересматриваны», они тогда остались на берегу и ходили в деревню для покупки хлеба, и, когда оттуда возвратились, турки, поймав их, отвели на визирский двор. Они были отосланы на корабль по-прежнему[1054]1054
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 843–845 об.


[Закрыть].

Турки продолжали торопить отъезд корабля и стали даже прибегать к угрозам. 7 мая Маврокордато приказывал сказать посланникам, «чтоб царского величества корабль отпустить для самого смущения челобитчиков о полоняниках». При этом он разъяснил, что предложенный вывод корабля каторгами следует рассматривать как особый, оказываемый царскому кораблю, почет. Если бы случилось французскому или другому какому кораблю из-за противного ветра стоять и просить о таком выводе, то турки бы в том отказали и выводить бы корабля каторгами не стали[1055]1055
  Там же, л. 847 об. – 848.


[Закрыть].

12 мая визирский кегая прислал капычи-башу спросить посланников от имени визиря, «для чего они по се время царского величества корабля отсюду к Азову не отпускают». Посланники ответили, что «корабль отпущен отсюду давно и проезжая везирская капитану дана, а стоит он в Черноморском гирле за противною погодою». Присланный капычи-баша говорил: «О том-де, что стоит тот корабль за противною погодою, он, везирь, ведает. Только-де такое многое царского величества корабля здесь мешкание салтанову величеству и ему, великому везирю, не само радостно и потребно для того, что многие челобитчики к нему, везирю, приходят и бьют челом о полоняниках и о животах своих сносных (т. е. вещах, унесенных беглыми полоняниками) и сказывают, что тот корабль беглыми полоняниками наполнен, чего-де ему, везирю, слышать зазорно и не хочется. И того-де ради велел салтаново величество тот корабль из того царегородского гирла к устью Черного моря весть против быстрой воды каторгами своими. И те-де каторги у них в готовности. А каторгами-де указал салтаново величество вывесть тот корабль на устье не для иного чего, но токмо для того, чтоб от всенародного подозрения ему, салтану, и везирю поосвободиться».

Посланники ответили, что если султану и визирю «показалось так угодно, чтобы корабль с прежнего места для всенародного подозрения отошел ближе к устью Черного моря, и они, посланники, то учинят и к капитану своему корабельному для того пошлют». Однако, зная нрав своего капитана, сделали оговорку: только бы визирь до тех пор, пока они с капитаном снесутся, не велел каторгам подходить к кораблю, «чтобы от того у него, капитана, с теми каторжными начальными людьми не учинилась какая ссора». Капычи-баша говорил, чтобы «они, посланники, в том, конечно, не отговаривались и учинили против прошения великого везиря без замедления, потому что он, везирь, до иного дня в том деле отложения не требует и откладывать не велел. А корабельному-де их капитану не послушать их, посланников, невозможно. А если-де он, капитан, не послушает и каторгами того корабля вести не даст, и везирь-де велел им, посланником, сказать, что те каторги управятся с тем капитаном и без них, посланников, и что от того дела впредь учинится, и они б, посланники, после на него, везиря, в том досады не имели»[1056]1056
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 856 об. – 858.


[Закрыть]. Еще 2 мая турки грозили задержать корабль силою; 12 мая они уже грозили силою его выпроводить, если он не уйдет сам. Корабль продолжал, однако, стоять на месте.

XIV. Церемония ««подъема»» турецкого флота. Проводы корабля «Крепость»

На 11 мая посланники были приглашены смотреть церемонию «подъема» турецкого флота и выхода его в Мраморное море, для чего им был отведен на Галатском берегу особый двор. Церемония эта ярко и точно описана в «Статейном списке». «В четвертом часу дня (т. е. в четвертом часу по восходе солнца) выстрелено в Терсане из трех больших пушек. И по тех выстрелах рушился караван из Терсаны к берегу и к набережным палатам салтанским, которые стоят у болшого ево двора, салтанского, за городовою стеною на морском берегу. И на первой баштарне, или болшой галере, подъехав за двести сажен до берега и поставя баштарню на якорях, ездил с той баштарни капитан-паша со всеми начальными людми морского каравана в каюках на берег к салтану в те набережные палаты. И при салтане дана ему шуба, а прочим начальным людем кафтаны, и указано ему по-прежнему ехать на ту капитанею, или баштарню. А каторги все в то время стояли рядом за тою баштарнею, роспустя все свои знаки и знамена. А на баштарне играла в то время многая турская музыка. И как капитан-паша на баштарню приехал, и за ним приехал к нему на ту ж баштарню великий везирь, да с ним два кази-аскеря, сиречь судии анатолейской и урумской, и иные паши и министры государства Оттоманского для провожания ево, капитана-паши. И в то же время учинена с той баштарни и со всего каравана изо всех пушек и из мелкого ружья стрельба. И выстрелили одиножды. И поплыла та баштарня на гребле мимо того места, где посланники смотрели, с игранием всей музыки. А за нею плыли по обычаю 21 каторга по черноморскому гирлу мимо Галаты к селу Бесикташу, которое стоит в пяти верстах от Костянтинополя на той помянутой черноморской проливе.

А та капитанская баштарня о штидесят веслах и о двух маштах. И те весла по концам вызолочены, а машты и райны выкрашены зеленою краскою, и на райнах и на маштах роспущены три вымпля (sic) больших, долгие и широкие шолковые по красной земле золотные. А на корме и на носу развернуто было 9 знамен красных больших. А междо кормою и носом по сторонам на той баштарне поставлено было кругом по сту копей на стороне с долгими цветными прапорцами. Да междо веслами по 8 пушек небольших на стороне. Да на носу 6 пушек больших медных. И было на той баштарне всякого чина людей и с гребцами больше осмисот человек. А около той баштарни по обеим сторонам, тако же и за нею, ехали в малых каюках смотрельщики турки, и греки, и иные народы, которых было с пятьсот каюков. Да за тою ж баштарнею междо малыми каюками шел большой каюк везирской, на котором над кормою покрыто сукном зеленым наподобие балдехина. А на том каюке гребцов 24 человека, все в белых кисейных рубашках, а на головах у них тафейки красные суконные. А на достальных катаргах было по 12 и по 14, а на иных и по 16 пушек. И машты и райны крашеные ж зеленою и красною красками, на которых такоже распущены были вымпли и знамена розных цветов. Да на тех же катаргах по 25, и по 26, и по 28 весел на стороне, а на всяком весле по 5 и по 6 человек гребцов, все в бострагах суконных красных. А на иных катаргах гребцы в рубашках в белых, а на головах у них тафейки суконные красные. И все катарги и весла крашеные ж, а наипаче баштарня, изрядного мастерства и все письмами розными красками и с золотом зело преукрашены.

Да под то же село Бесикташ за три дня до того капитана-паши походу выведены ис Терсаны пять караблей воинских, на которых было по 50, а на иных и по 60 пушек, да шестой карабль небольшой. И недошед того села, поставил капитан-паша караван на море по обычаю не тесно, а сам с начальными людьми съехал в каюках на берег на загородной двор мисирского паши. А везирь, и кази-аскери, и иные министры были у него, капитана-паши, на том же дворе на обеде. И по обеде возвратились паки в Константинополь. А капитан-паша со всем караваном остался на море под тем селом»[1057]1057
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 849–851 об.


[Закрыть].

В тот же день, 11 мая, на посольский двор «приходила к посланником с Галаты шинкарка француженка с жалобою на капитана Петра Памбурха, что он, капитан, приходя к ней в дом в розные времена, напил и наел 12 левков и тех левков за тот харч и за питье ей не заплатил. И чтоб они, посланники, велели ему те левки ей заплатить и для того послали б с нею к нему от себя кого нарочно, а она одна к нему ехать опасается». Почтенная француженка, содержательница французского ресторана в Константинополе, имела основательное опасение наедине видеться с Памбургом. «И посланники, – продолжает «Статейный список», – посылали с нею на корабль к капитану подьячего Григорья Юдина и велели ему говорить, чтоб он те левки, буде у него не плачены, той шинкарке отдал. И подьячей, быв у него, капитана, на корабле и пришед, посланником сказал, что капитан тех левков той шинкарке не заплатил и бранил ее матерны и говорил, что он ни в чем ей невинен. А которые-де ее деньги за харч и за питье на нем были, и в том во всем он с нею счелся и розделку учинил. И сказал-де он, капитан, той шинкарке, чтоб она с корабля уехала поскорее, покаместа от него не убита. А они-де, посланники, в такие дела вступаются напрасно»[1058]1058
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 852–852 об.


[Закрыть].

Следом за француженкой потянулись на посольский двор другие кредиторы – ее соотечественники. В тот же день, 1 мая, явились два француза, не то содержатели питейных заведений, не то портные, а может быть, то и другое, Габерт и Добейнот, присланные от французского посла с жалобой на Памбурга, что он, «бываючи на Галате у них, французов, – Габерта и Добей-нота, – в домех их напил шарапу и иного питья на 38 левков и тех левков им не платит. И чтоб они, посланники, для его, послова, прошения велели ему, капитану, за вышепомянутое питье им, французам, те деньги заплатить». Посланники отвечали, что им неизвестно о том, должен ли капитан Петр Пам-бург кому или нет. Однако же для «прошения» французского посла отправили на корабль с пришедшими французами подьячего Федора Борисова сказать капитану, чтобы с французами, если что им должен, «учинил счет и разделку, а бесславия такого на себя не наводил и, не счетчися с ними, из Констянтинополя не уезжал».

Отправившийся с французами подьячий капитана на корабле не застал, а нашел его на дворе голландского посла на Галатском берегу против того места, где стоял корабль. Выслушав жалобу, капитан сказал, что, «когда он на Галате у кого ни бывал и какое питье где пивал, и тем людям деньги он платил». Французы бьют за него челом напрасно и ложно и тем его, капитана, бесчестят. Когда он, капитан, бывал в домах у этих французов, то также деньги платил им. Может быть, кто-нибудь другой с корабля у них пил и денег не платил, «и они бы денег за питье на тех людях и спрашивали, а его бы, капитана, тем не клепали и не бесчестили. И тех французов, – докладывал посланникам, вернувшись с корабля, подьячий, – бил по щекам и солдатом велел их бить и топтать и, бив их, говорил, что он им ничем не должен и тем-де его, капитана, бесчестят они напрасно. А если-де они, французы, приедут впредь к нему на корабль и его, капитана, станут чем клепать, и он велит их за то повесить на средней райне»[1059]1059
  Там же, л. 853–854 об.


[Закрыть].

На другой день французский посол прислал переводчика с жалобой на эту расправу. «Есть-де, – приказывал сказать посол, – здесь в приезде с ними, посланники, на корабле капитан, породою галанец, и тот-де капитан, живучи в Цареграде, учинил королевского величества французского подданным, которые живут здесь на Галате, многую обиду, в денежной нерасплате за харчевые запасы и за питье, также и за работу мастеровым людем. И приходят-де к нему, оратору (послу), те люди на того капитана со многим челобитьем. Да и к ним, посланником, вчерашнего дня приходили их же, французских, два человека портных мастеров, которые на него, капитана, и на челядь его делали немецкое платье, бить челом в работных своих деньгах, потому что-де он, капитан, за дело того платья ничего им не дал… и он-де, капитан, не токмо с ними какую расплату учинил, но еще в прибавку побил их, французов, до полусмерти. И, бьючи-де их по его приказу, челядь его, также и солдаты выхватили у одного француженина из кармана четыре золотых червонных да одиннадцать левков и сорвали с них накладные волосы (парики). И то-де он, капитан, чинит зело непристойно и царскому величеству не к чести».

Посланники отправили на корабль к Памбургу старшего подьячего Лаврентия Протопопова с толмачом и с солдатом Преображенского полка Прокофьем Дубровой со строжайшим выговором по целому ряду пунктов. Отпуск ему давно дан, и с ним посланы отписки к царю и другие нужные письма, а он, капитан, «за упрямством своим и по се число в належащей свой путь не пошел; тем своим стоянием чинит он им, посланником, бесчестье», потому что постоянно присылает к ним великий визирь по султанскому указу со многими выговорами, «для чего он, капитан, в путь свой от Царяграда нейдет? Или ему хочется тот корабль наполнить беглыми и побасурманенными полоняниками?». И сегодня присылал визирь знатного человека, капычи-башу, с тем, чтобы посланники приказали капитану выйти сегодня же или завтра хотя бы до устья Черного моря и на прежнем месте не стоять «для того, что приходят к нему, везирю, турки и иных народов люди со многим челобитьем о беглых своих полоняниках и о сносных животах, а указывают все, что ушли у них полоняники на тот царского величества корабль». А до устья Черного моря корабль выведут «против быстрой воды и против погоды салтанские каторги, две или четыре, как возможно». Если же он сегодня или в крайнем случае завтра к устью Черного моря не отойдет, «каторгами выводить корабля не даст и учинится салтанскому указу противен, то салта-ново величество укажет с ним управиться и без посланников. В том излишнем простое чинятся у солдат, и у матросов, и полоняников на корабле во всяких запасах убытки и оскудение». Он же, капитан, без ведома их, посланников, вывез всех полоняников на берег во второй раз для осмотра «и оставил их на берегу неведомо для чего, и тех полоняников турки перехватали и разобрали по себе в неволю. И те души христианские паки предались в руки бусурманские от него, капитана. А чинить было ему того без ведома их, посланничья, не довелось. И зело он то учинил дерзновенно и не опасно. И от такой-де его, капитанской, страсти, как велел он полоняников в другой ряд вести с корабля на берег, из тех полоняников два человека бросились в море и потонули безвинно.

И такие неповинные христианские души взыщет Господь Бог на нем же, капитане, потому что те люди погибли от него». Наконец, приходят к ним, посланникам, многие иноземцы-французы с Га-латы с жалобами на капитана, что он им должен за питье и за всякие съестные припасы, а также и за работу, и двум французам, посланным к нему с подьячим, он не только «никакого довольства не учинил», но обесчестил и бил до полусмерти. «И те битые французы приходили к ним, посланникам, с жалобами в другой раз»; присылал также и французский посол. «И чтоб он, капитан, – должен был сказать ему подьячий Лаврентий Протопопов в заключение, – впредь так не делал и от такой шатости престал, а поступал бы честно и учтиво, и конечно бы сего числа или завтра, как те салтанские каторги присланы будут, на том царского величества корабле с прежнего места пошел к устью Черного моря и стал там где в пристойном месте и, дождався благополучной погоды, пустился в належащей свой путь. А с тех бы присланных салтанских каторг турков никого на корабль к себе он, капитан, пускать, также и по близку тем каторгам к кораблю приходить не велел, а велел для помочи, как бы из Черноморского гирла вытить безвредно и немедленно, подать с того корабля на те каторги канат, какой пристойно». Если же он, капитан, начнет о тех каторгах по-прежнему спорить, что он каторгами вести корабля на канате не даст, потому что от того нанесется кораблю и его экипажу бесчестье, то посланники велели ему говорить, что в том никакого бесчестья не будет, «потому что о том корабле, каков он в ходу скор, не токмо туркам, но и всему свету известно. И всякой ныне может видеть и рассудить, что такое вспоможение кораблю чинится для двух причин: 1) для противной погоды и 2) для водяные в том царегородском гирле быстрости, что никоторыми мерами без такого вспоможения того корабля против воды взвесть невозможно… И конечно бы он, капитан, в том не отговаривался и учинил бы так, как они, посланники, к нему приказывают, безо всякого прекословия, и то все перенимают», т. е. всю ответственность берут они, посланники, на себя. «Если же по тому их приказу он не учинит, с занятого места вскоре не отойдет, в путь к Азову не пойдет и с присланными салтанскими каторгами какой учинит задор – и они, посланники, за него, капитана, впредь стоять больше не будут… и что над ним учинится, и он бы на них, посланников, не пенял».

Капитан, выслушав, сказал, что «противиться не будет, учинит по их, посланничью, приказу безо всякого спору и каторгам канат с корабля для помочи против быстрой воды к выходу подать велит». При этом Памбург счел нужным оправдаться и против других пунктов, о которых «выговаривал» ему от имени посланников подьячий Лаврентий Протопопов. Полоняников он велел во второй раз свозить на берег тех, у которых вольных листов не было (припомним, что раньше он неоднократно утверждал, что на корабле полоняников без вольных листов нет). Полоняники с вольными листами у него на корабле все в целости. Французов он бил за то, что они били на него челом посланникам ложно; да и сами они еще виноваты тем, что «многое у него платье, взяв делать, перепортили и сделали не так, как он им приказывал, и у кроения платья покрали у него несколько аршин сукна и иных материй. Никому ни в чем здешним жителям за питье и за харчевые припасы он не должен, у кого что имел питьем и ествами, за то за все заплатил. Разве-де кто на него написал, что в лишек или его именем брал кто что иной на иных посторонних людей – только-де ему за всех оплачивать будет трудно. Золотыми и левками те французы поклепали его и людей его и солдат напрасно»[1060]1060
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 858 об. – 865.


[Закрыть].

Получив ответ капитана о готовности его идти в путь, посланники обратились к визирскому кегае с просьбой о присылке каторг и на этот раз с предусмотрительной оговоркой, выдававшей предмет их опасения: «Однакож бы тех каторг начальные люди с вышереченным капитаном поступали учтиво и вежливо и ему, капитану, были послушны, а противного б собою ничего не чинили». Кегая, выразив удовольствие по поводу ухода корабля, ответил, что каторги – две, или четыре, или сколько будет надобно – присланы будут завтра, 13 мая, «а сего-де числа послать не успеть, потому что поздно». 13 мая утром к кораблю подошли четыре каторги. Как говорил капитан посланному к нему в этот день опять с предписанием уходить подьячему Григорию Юдину, «он, капитан, хотел было с корабля на те каторги подать канат, и те-де каторги того каната для противной великой погоды и быстрой воды принять и корабля вести отнюдь не могли и едва сами не потонули. А после-де того теми же каторгами и берегом людьми пятью стами человеки тот корабль тем же канатом нудились вести, однакоже никоторыми мерами повесть его не могли же, потому что вода в том месте, где корабль стоит, гирлом ис Черного моря в Белое море идет зело сильно и быстро. А когда-де противная погода утихнет, и он, капитан, тогда против быстрой воды о походе своем промышлять будет»[1061]1061
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 865 об. – 867 об.


[Закрыть].

13, 14 и 15 мая корабль продолжал стоять на месте. 16 мая на корабль отправился подьячий Григорий Юдин с предписанием сказать капитану, что «противная погода утихла, и корабль каторгами в Черноморское устье вывесть мочно, и чтоб он шел в путь свой без замедления», так как «многим его стоянием их, посланничьи, отписки к великому государю замедлились многими числами». Капитан вновь отказался вести корабль каторгами, считая этот прием против быстрого течения невозможным и утверждая, что и начальные люди каторг выводить корабль каторгами отказываются, а применил для вывода корабля свой способ, который он описал так: «Завезен-де у них теперво вверх против воды якорь и приняты от того якоря на корабль три каната, и будут они возводить корабль воротом и в помочь грести корабельными веслами».

«И, сказав о том, – продолжает «Статейный список», – велел он, капитан, корабль с места поднимать тем воротом и греблею. И против быстрой воды пошел корабль тем воротом и греблею без замедления. А потом учинилась того же часа тому кораблю благополучная ветреная погода, и пошел он парусами, и, поверстався против первых от Царяграда городков, велел капитан выстрелить из пяти пушек, а из городков, из одного из двух, а из другого из одной пушки выстрелили. И прошед все четыре турские городки, которые стоят на Черноморском гирле, стал корабль в самом Черноморском устье на якоре. А турские 6 каторг провожали тот корабль до Нового села и под тем селом остановились. А из того Черноморского устья царского величества корабль пошел на Черное море в путь свой майя против 17-го числа в ночи»[1062]1062
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 875–875 об.


[Закрыть].

Ненавистный туркам корабль с его неспокойным капитаном ушел, наконец, из Константинополя. Памбург выдержал характер, так и не дал вести корабль турецкими каторгами, что, по его мнению, было бы бесчестьем кораблю. Посланники вспоминали о корабле в разговоре с Александром Маврокордато, когда тот приехал 22 мая на посольский двор. Маврокордато для начала беседы спросил посланников, почему они не переезжают на отведенный им загородный двор: «Время приходит самое теплое и в здешнем дворе жить им в такое теплое время будет в здравии их вредительно». Посланники ответили, что не переезжают, потому что от него, Александра, будет далеко и сообщаться с ним будет труднее. Маврокордато объяснил, что можно им будет тогда «пересылаться» и самим ездить водным путем в каюках. «И хотя и подалеку, однакож в здравии их будет безопасно. А стоит-де тот двор в Черноморском гирле в том месте, где корабль царского величества, пошед отсюду в путь свой к Азову, стоял за противными ветры». Посланники по этому поводу вспомнили о корабле: «Чают они, что царского величества корабль в сих числех уже на уреченное свое место к Азову или к Тагану-Рогу пришел, потому что погода настояла, хотя не само великая, только ему была благополучная. Александр говорил: может-де быть, что тот царского величества корабль в назначенное свое место пришел в целости. Дай Боже и им, посланником, настоящие свои дела совершить счастливо»[1063]1063
  Там же, л. 902 об. – 903.


[Закрыть].

Разговоры о корабле и о Памбурге прекратились не сразу: капитан произвел яркое впечатление и оставил воспоминания. 25 мая соотечественник его голландский посол Кольер, которого капитан посещал, закончил свой разговор с присланным к нему от посланников подьячим Лаврентием Протопоповым словами, так переданными в «Статейном списке»: «А потом говорил он, посол, о капитане о Петре Памбурхе: чаять-де они, посланники, от его, капитанского, непостоянства много лишних слов на себя от турков приняли и претерпели. И хотя-де он, капитан, обучением своим к морскому хождению и к воинскому употреблению искусен и добр, только нрав и поступки имел не против здешнего обычая. И много-де он, посол, в том его, капитана, истязал и увещевал для того, что от малые искры великой огнь бывает. Однако ж он, капитан, в том ни в чем совету его не послушал и естли б де такие его, капитанские, поступки и суровости были здесь в прежние времена, то б де не без диковинки у них, посланников, с турками было»[1064]1064
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 927 об.


[Закрыть].

И, выйдя в открытое море, Памбург не оставил турок в покое. 1 июня посланники посылали подьячих Лаврентия Протопопова и Григория Юдина к цесарскому послу графу Оттингену. Посол, между прочим, передал дошедший до него слух: «Слышал-де он, что корабль царского величества, на котором они, посланники, к Царюграду пришли, был остановлен в Черноморском гирле и стояли около его здешние турские корабли и каторги», и затем спросил: «И тот-де корабль где ныне обретается, есть ли им, посланником, о том ведомость?» Протопопов счел необходимым опровергнуть обидный слух о задержании корабля: «О задержании-де того царского величества корабля некто сказывал ему, послу, ложно, потому что никакой остановки здесь от турков тому кораблю не было, а стоял он в том Черноморском гирле за противною погодою. А каторги хотя около того корабля и были, только не для иного какого дела, но присланы были для вспоможения тому кораблю, как бы ему во время той противной погоды и быстро текущей из Черного в Белое море воды из гирла вытить на море. Однакож милосердием Божиим тот корабль из того гирла на Черное море вышел парусами собою и без помочи тех каторг турских и в путь свой пошел Черным морем к Азову маия против 17 числа, и ныне тот корабль под Азовом или под Таганом-Рогом».