Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XXXII. Розыск и казни стрельцов в январе и феврале 1700 г

Такими необычайными празднествами начался в Москве новый 1700 г. Повинуясь общим распоряжениям, датский посол Павел Гейнс также иллюминовал занимаемый им дом сверху донизу каким-то особым, как он пишет, «итальянским манером», неизвестным в Москве, устроив из фонарей большие и малые пирамиды вперемежку с девизами. Иллюминация так понравилась царю, что он тогда же вечером в первый день нового года зашел к Гейнсу и благодарил его за пример, показанный другим. Затем он спросил пить, предложил выпить за здоровье новорожденного датского наследного принца и самым любезным образом поручил послу поздравить короля с рождением сына, о чем он узнал из почтовых новостей. Он пробыл у Гейнса в этот вечер более четырех часов в обществе самого Гейнса, случившегося здесь же датского резидента Бутенанта, переводчика Шафирова и Избрандта, ездившего в Китай; к нему царь, по замечанию Гейнса, проявляет большую милость. Все время он был в отличном расположении духа. «Он мне сказал на ухо, – пишет Гейнс, – что надо ожидать некоторых новостей из Риги, и я думаю, что тотчас вслед за тем сделают диверсию к Ингерманландии, угрожая шведам с этой стороны»[513]513
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 342).


[Закрыть].

Святки, надо полагать, прошли в таких же увеселениях, в каких они проводились и в предыдущие годы. «Пировали до 6 января беспрерывно», – писал Гейнс в той же депеше.

6 января происходила обычная церемония водоосвящения на Москве-реке. «Генваря в 6 день в субботу, – читаем в Дворцовых разрядах, – на праздник Богоявления Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа в соборной церкви Успения Пресвятые Богородицы служил Божественную литоргию и у соборные церкви на освящение воды на Москве-реке на Иордани был преосвященный Трефилий митрополит Сарской и Подонской со освященным собором. А по указу великого государя (т.) за честными кресты и за святыми иконы на Иордани в ходу были: касимовской царевичь Иван Васильевичь, боярин князь Михайло Никитичь Львов, околничей Михайло Тимофеевичь Лихачев, думной дьяк Любим Алферьев сын Домнин»[514]514
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 1112.


[Закрыть]. За крестным ходом шли, как видим, касимовский царевич и особо назначенные для этого случая бояре. Но царь также участвовал в церемонии, только в другом окружении. На празднестве были, рассказывает Плейер, четыре существующих солдатских полка и 12 000 вновь набранного войска, которое теперь ежедневно обучается в хороших мундирах с новыми знаменами и ружьями. Выдавался особенно лейб-регимент царя, т. е. Преображенский полк, в темно-зеленом платье, в красных сапогах и головных уборах (Hauben), все офицеры в одинаковых темно-зеленых венгерских кафтанах (Belzen) с золотыми петляцами и пуговицами. Перед полком шли шесть арапов в турецком одеянии с саблями наголо. Царь держался при своем полку в одинаковом платье со своими офицерами[515]515
  Депеша Плейера от 10 января 1700 г. (Устрялов. История… Т. III. С. 646–649).


[Закрыть].

О следующих нескольких днях нет известий. Из ответного письма псковского воеводы И.И. Головина видно, что 18 января Петр писал ему во Псков с предписанием расследовать дело о пропавшей почте[516]516
  П. и Б. Т. I. С. 788.


[Закрыть]. 22 января прибыл в Москву по вызову царя украинский гетман И.С. Мазепа, бывший в Москве и в прошлом 1699 г. 2 февраля скончался боярин А.С. Шеин. Следя за заседаниями думы в 1700 г., мы видели уже выше, что некоторые бояре не прибыли на заседание 5 февраля, так как отпросились на похороны – «отпущены были за телом»[517]517
  Арх. Мин. юст. Моск. ст., № 767, л. 445–454.


[Закрыть]. Речь на похоронах говорил приехавший из Киева игумен Николаевского монастыря Стефан Яворский. Есть предание, что эта речь его так понравилась Петру, что он приказал игумену остаться в Москве[518]518
  П. и Б. Т. I. С. 798–799.


[Закрыть]. Отсюда можно заключить, что и Петр присутствовал на похоронах Шеина. Предание о впечатлении, произведенном на царя Стефаном Яворским, находит себе подтверждение в письме патриарха Адриана к Петру 17 марта 1700 г., где патриарх вспоминает, что перед отъездом в Воронеж царь посетил его, «старца немощна», и притом говорил, чтобы игумена Стефана Яворского домой не отпускать, а посвятить в архиереи на какую-либо недалекую от Москвы епархию. Из этого письма заключаем также, что между похоронами Шеина 5 февраля и днем отъезда из Москвы 18 февраля Петр навещал больного патриарха[519]519
  Письмо патриарха Адриана напечатано Устряловым (История… Т. III. С. 534–537).


[Закрыть].

Неоднократно приходилось уже говорить выше о необыкновенном постоянстве Петра в распределении своего времени и своих занятий; а повторение одних и тех же занятий в одно и то же время создавало привычку, от которой царь неохотно отступает. То же постоянство и в деле стрелецкого розыска. В конце января и в первых числах февраля предыдущего 1699 г. Петр занимался розыском и казнями стрельцов, оставшихся от больших осенних розысков 1698 г. В свою очередь, и от этих февральских розысков 1699 г. осталось 86 человек. Из них 16 человек, наиболее видных участников восстания, «пущих воров» или «пущих заводчиков», содержались под караулом по боярским дворам, остальные размещены были в заключении по московским монастырям: на Угреше, в Симонове, в Новоспасском, в Андроньеве, в Донском. Таким образом, на некоторых крупных землевладельцев: на бояр и на монастыри, сверх всех прочих возложенных на них повинностей, возложена была еще и повинность стеречь государственных преступников. По боярским дворам стрельцы сидели на цепях под караулом боярских людей, в монастырях под караулом монастырских служек[520]520
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 83.


[Закрыть]. Итак, в конце января и в первых числах февраля 1700 г., совершенно подобно предыдущему году, предпринято было повторение тех же занятий: опять розыск и опять казни. Розыск производился 31 января[521]521
  А не 30-го, как почему-то пишет Устрялов (История… Т. III. С. 240).


[Закрыть] в Преображенском на Генеральном дворе, где на этот раз учреждено было четыре застенка: князя Ф.Ю. Ромодановского и бояр князя М.А. Черкасского, князя И.Б. Троекурова и князя М.Г. Ромодановского. Стрельцы допрашивались о письме царевны Софьи в полки. Единственным сколько-нибудь существенным результатом, добытым на этом розыске 31 января 1700 г., было показание известного уже нам пятисотного Артюшки Маслова. Он явился на розыск с письменной повинной, в которой заявлял о том, что дважды читал присланное в полки письмо царевны и припоминал при этом самые выражения письма: «Вестно де мне учинилось, – писала, по его словам, царевна, – что ваших полков стрельцов приходило к Москве малое число, и вам бы де быть к Москве всем четырем полкам и стать, пришед, под Девичьим монастырем табором и бить челом мне иттить к Москве против прежнего на державство». В повинной он показывал далее, что письмо царевны он после боя под Воскресенским монастырем изодрал и втоптал в навоз у крайнего двора подмонастырной слободы подле огорода. Будучи поднят на дыбу, он с подъема дал совсем другое показание: он изодрал и втоптал в навоз в подмонастырной слободе не подлинное письмо царевны, а только список с него, который он снял после первого чтения письма на Двине и по которому читал письмо второй раз, не доходя 20 верст до Воскресенского монастыря. Подлинное же письмо он еще на Двине отдал для сбережения родственнику своему, торопецкому посадскому человеку Сергею Иванову Жукову, приходившему в стрелецкие полки искать своих пропавших лошадей. И в письменной повинной, и в устных показаниях на подъеме Артюшка Маслов описывает и внешний вид подлинного письма: оно было написано на полулисте лощеной бумаги пономарским или дьячковским, или «от церковных каких причетников не мастерским письмом». На нем была красная сургучовая печать величиною с золотой или побольше, сломанная, потому что он получил письмо уже распечатанным. Ранее о подлинном письме он не сказал, жалея родственника своего Сережку Жукова[522]522
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 3, л. 208–210.


[Закрыть]. Показание Маслова о подлинном письме повлекло за собой тяжелую беду для семейства Жуковых.

Допрос всех прочих стрельцов никаких существенных результатов не дал. Всего допрошен был 31 января 1700 г. только 31 человек. Остальных стрельцов, из партии в 86 человек, предполагалось допрашивать 3 февраля; но ни из каких документов стрелецкого дела не видно, чтоб розыск в этот день продолжался[523]523
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 4, ст. 31. Было пытано 31 января: у князя Ф.Ю. Ромодановского 11, у князя И.Б. Троекурова 7, у князя М.А. Черкасского 7, у князя М.Г. Ромодановского 6. Пыткам были подвергнуты среди этих стрельцов 10 человек из партии, сидевшей в Новоспасском монастыре. Остальные 20 человек из этой Новоспасской партии возвращены были в монастырь непытаными, и велено было привести их в Преображенское вновь 3 февраля – отсюда и заключаем, что на этот день предполагалось продолжение розыска (Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 4, ст. 50).


[Закрыть].

Этот розыск 1700 г. отличается от предыдущих розысков привхождением момента, которого мы в предыдущих розысках не видали; таким моментом был приговор Боярской думы. Припомним, что после прежних розысков стрельцы, даже и те, которые не были допрошены, подвергались казни без всякого особого приговора; они уже все были заранее объявлены достойными смерти и просто истреблялись. Теперь же вопрос о 86 стрельцах и некоторых посторонних лицах, прикосновенных к стрелецкому бунту, поступил на решение высшего судебного органа в государстве, каким продолжала оставаться Боярская дума. Дума по этому делу собиралась дважды: 5 и 9 февраля. Основанием для ее суждения была составленная из дела «выписка» с указанием поведения и вины каждого стрельца. То, что на этот раз из 86 стрельцов был пытан только 31, не должно нас смущать; весьма возможно, что все они подвергались пыткам или допросам на прежних розысках, давших материалы для составления выписки, в которой обозначалось поведение и вина каждого. Дума, как и подобало судебному учреждению, руководясь выпиской, обсуждала и решала судьбу каждого отдельно. Все же в этом порядке, при всех его несовершенствах, нельзя не видеть хотя бы некоторых успехов правосудия в сравнении с прежней расправой со стрельцами. Сохранились и приговоры думы, постановленные в этих заседаниях. «1700 г. февраля в 5 день, – читаем в первом, – по указу великого государя (т.) бояря, сей выписки слушав, приговорили: вором, и изменником, и бунтовщиком московским стрельцом: Чубарова полку – Тимошке Краюшкину, Федьке Замыцкому, Пантелейку Давыдову, Сидорке Иванову, Тимошке Мозину; Гундертмаркова полку – Оксенку Феоктистову, распопе Ивашку Степанову, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в ссылку. Стрельцов же, которых воры и изменники из Торопца к Москве с собою вели неволею: Чубарова – Артюшку Медникова, Максимка Стригольщикова, Микитку Секачева, Петрушку Свешникова, Ивашка Радеева, Якушка Кузнецова, Алешку Болотова, Абрашка Рогова; Колзакова – Ивашка Чулкова, суздальца посадского человека Сенку Холщевникова свободить без наказанья и написать их в городы в посады, куда они похотят». Таким образом, в заседании 5 февраля дума рассмотрела дела двух групп, из которых одну в 7 человек приговорила к наказанию кнутом и к ссылке, а другую в 10 человек оправдала, приведя своему решению мотив: так как бунтовщики вели их к Москве неволею, а сами они не бунтовали. Входя, следовательно, в рассмотрение вопроса о виновности каждого, дума или приговаривала к наказанию, или совсем оправдывала, если усматривала отсутствие злого умысла[524]524
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 40.


[Закрыть]. Приговор думы 5 февраля, как свидетельствует сохранившаяся записка, был в тот же день приведен в исполнение: «и февраля в 5-м числе нынешнего 1700 г… по приговору бояр учинено наказанье, биты кнутом [и запятнаны], и велено послать в ссылки на каторгу» – перечислены указанные выше семеро приговоренных к этому наказанью. «Того же числа без наказанья свобожены и по сказкам их жить велено в городех» – и далее перечислены указанные выше 10 человек, оправданных с указанием городов, куда они заявили желание отправиться на житье: 1 в Севск, 6 человек в Нижний, 1 в Казань, 1 в Ярославль и 1 в Симбирск[525]525
  Там же, карт. 7, ст. 83 «и запятнаны» (см. там же, карт. 5, ст. 16).


[Закрыть].

Приговор думы 9 февраля, изложенный в той же форме: «бояре, слушав выписки, приговорили», касался 78 лиц. Из них семеро были те же, которые составили 5 февраля первую группу; относительно этих семерых приговор был на этот раз изложен точнее и отчасти изменен. Большая точность была внесена в наказания, а именно установлена в них градация: а) смертная казнь, б) ссылка на каторгу (т. е. в гребцы на галеры) с предварительным наказанием кнутом и с запятнанием, в) ссылка в Сибирь в дальние города на пашню также с предварительным наказанием кнутом и запятнанием. К смерти были приговорены 42 человека – наиболее видные участники движения, имена которых часто мелькали на предыдущих розысках, в том числе известный составитель стрелецкой челобитной, поданной под Воскресенским монастырем, с обвинениями против Лефорта и с изложением стрелецких отягощений – Васька Зорин, далее Васька Игнатьев, Артюшка Же-мель, Федулейко Батей и др. Против имени Васьки Зорина в списке приговоренных читаем на полях слова: «а отмечен он на колесо» – отмечен, очевидно, самим Петром, усилившим наказание. В той же группе приговоренных к смерти 9 февраля 1700 г., кроме стрельцов, значится известный нам клушинский дьячок Костька Сухарев, встретивший мятежных стрельцов на дороге к Москве, описавший им страх в столице, вызванный их движением, и уговаривавший продолжать туда путь. К ссылке на каторгу приговорено было 16 человек[526]526
  В том числе пятеро из первой группы по приговору 5 февраля, относительно которой тогда было сказано неопределенно «сослать в ссылку», а именно: Сидорко Иванов, Федька Замыцкой, Пантелейка Давыдов, Тимошка Краюшкин, Тимошка Сосин (Мозин).


[Закрыть], среди них подьячий тамбовского архиерея Федька Григорьев «за прием беглого стрельца Ивашки Пузана»; здесь, таким образом, приводится и мотив назначенного наказания. К ссылке в Сибирь в дальние города и на пашню присуждено 10 человек[527]527
  В том числе двое из первой группы 5 февраля: Аксенка Феоктистов и распоп Ивашка Степанов.


[Закрыть]. Стрельца Гундертмаркова полка Петрушку Плотникова дума постановила «послать на Волок Ламский и по обещанию его постричь в Иосифове монастыре и послать о том в тот монастырь к архимандриту его, великого государя, грамоту». Наконец, 9 человек постановлено было «оставить до его, государева, указа, а смертью не казнить». Эта группа была оставлена в живых для дальнейших розысков; к ней принадлежало несколько «пущих воров», распространявших слухи о гибели Петра за границей: только что упоминавшийся пятисотный, давший показание о царевнином письме, Артюшка Маслов, далее Савостька Плясунов, Епишка Маслов, стрельцы раскольники Микитка Малыгин, Матюшка Бурнашев и Климка Щаулов и площадные подьячие из стрельцов, болтавшие об удушении царевича: Ивашка Мельнов и Федька Степанов[528]528
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 40.


[Закрыть].

Приговор 9 февраля также приведен был в исполнение в тот же день[529]529
  Там же, ст. 83.


[Закрыть]. В Преображенском у Преображенского приказа «по боярскому приговору кажнено смертью» 40 человек. Двое были «по казни взяты»: стрелец Федька Троицкий и клушинский дьячок Костька Сухарев, последний «для исповеди»[530]530
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 5, ст. 13.


[Закрыть]. Осужденные к ссылке на каторгу и к ссылке в Сибирь биты кнутом.

Выше было сказано, что устное показание Артюшки Маслова на розыске 31 января о подлинном письме царевны, которое он отдал своему родственнику, торопчанину посадскому человеку Сергею Жукову, повлекло за собою беду, разразившуюся над семейством Жуковых. В тот же день 31 января, когда дано было это показание, в Торопец за Жуковым были снаряжены поручик Преображенского полка Иван Буколтов и подьячий Преображенского приказа Петр Исаков с отрядом солдат из 10 человек. Они везли с собой для улик и Артюшку Маслова. Как они доносили в своем «доезде», они в Торопец ездили, но Жукова в доме «не изъехали», не застали и его брата Василия, а нашли в доме только их мать, жен и детей. В доме был произведен обыск. Письма царевны, о котором шла речь, найдено не было; но по связи с письмом производившие обыск интересовались, как видно, найденными в доме Жуковых среди их «животов», т. е. движимого имущества, бумагами и книгами, а именно: там оказалось «14 столпцов порожние за таможенными печатями, да тетратка гадательная в четверть скорописная, да книжка, писанная полууставом о вере, о церковных заповедях, а в ней на порожних местах написаны скорописью наговоры». Эти бумаги и книги были взяты. Женщины были подвергнуты допросу. Мать Жуковых, вдова Дунька, показала, что ее дети «Сережка да Васька Евдокимовы, а не Ивановы дети, прозвище Мукины, а не Жуковы, живут в Торопце на посаде в Успенской улице своим двором, торгуют, отъезжая по деревням, москотинным товаром. И на прошлой-де неделе в четверг, взяв с собою товаров, Сережка у торопчанина Евдокима Афанасьева, а Васька, накупя белки в деревнях, явясь в таможне, поехали к Москве с другими посадскими людьми». В московских стрельцах у «ее сродников нет, и Артюшку Маслова она не знает». Артюшка Маслов, присутствовавший при допросе, ее, Дуньку, уличал: «Та-де Дунька ему тетка, матери его сестра двоюродная, мать его Палашкою звали Степанова, а та-де Дунька словет подлинно Жучиха, а не Мукина. А как-де он был в Торопце и в то-де время он к де-тем ее, к своим братьям, прихаживал не по одно время». Жены отъехавших Жуковых Дунька и Дашка дали показания, совпадавшие с показанием матери: Сергей и Василий поехали к Москве с беличьим товаром, Сергей с белками торопчанина Евдокима Афанасьева, а Василий повез с собою белки полторы тысячи, а ту-де белку собирал по деревням. Поехали к Москве на прошлой неделе в четверг, а с Москвы в Торопец как будут, про то не сказали. Привлеченные к допросу трое торопчан посадских людей подтвердили показания женщин: возвращаясь из Москвы, они 29 января на дороге между Красным Холмом и Белой Колпью встретили направлявшихся в Москву братьев Жуковых; с ними ехало еще трое торопчан и один москвич, тяглец устюжской полусотни – купцы в то время ездили по торговым делам компаниями. Таможенный бурмистр с товарищами подали сказку, в которой заявляли, что 24 января Василий Жуков в таможне являлся и к Москве отпущен, а брат его Сережка в таможне не являлся, может быть, потому, что ехал с чужим товаром.

Наложив печати на дом Жуковых и передав взятых там женщин и детей земским бурмистрам за караул, поручик Буколтов и подьячий с отрядом отправились в обратный путь к Москве. Встреченный ими на пути в Вельском уезде «в пустом подлесье» возвращавшийся из Москвы торопчанин посадский человек Аничка Борзов, один из тех торопчан, которые ездили в Москву с Жуковыми, сообщил, что Сережка и Васька Жуковы находятся в Москве, стоят за Никитскими воротами в Земляном городе в приходе церкви Спиридония Чудотворца на дворе у вдовы Афимьи Федоровы дочери Баженовой. Прямо с дороги из Торопца Буколтов с отрядом поспешили в Москву по указанному адресу. Однако Жуковых сразу не нашли, они укрылись. Ваську Жукова сыскали под сараем за санями, а Сережка ушел через забор на соседнее владение гостиной сотни Григория Жукова, и только уже часа через четыре, когда предпринят был обыск и на этом дворе, он явился сам. На расспросе у Буколтова Сергей Жуков получение царевнина письма от Артюшки Маслова отрицал, оговорившись: разве, может быть, Артюшка отдал письмо бывшему с ним вместе в стрелецких полках посадскому человеку торопчанину же Тишке Микляеву. Артюшка в улику показывал, что отдал письмо именно Сережке «на Двине, завернув в белую бумагу, и он же, Сережка, приняв у него то письмо и развернув, посмотрел немного и завернул опять в белую бумагу и положил он-де, Сережка, то письмо к себе в карман. И он-де, Артюшка, ему, Сережке, приказывал, чтобы он того письма берег накрепко и сказал ему именно, что мы-де по тому письму идем к Москве». Васька Жуков на расспросе у Буколтова о гадательной тетрадке показал, что та гадательная книжка письма руки его, писал он ту книжку в то время, как учился писать.

И февраля 1700 г. братья Жуковы приведены были в Преображенский приказ. Сережка с пытки продолжал отрицать обвинение Маслова. Васька к показанию о гадательной книжке добавил, что писал ее в малых летах, тому лет с двадцать и больше, а с чего и кого то письмо, с которого он списывал, того он не упомнит потому, что, как то письмо писано, тому прошли многие годы, «а та-де тетрадка валялась у него в письмах просто, и по той тетрадке он, Васька, гадательства не делывал и никого не учивал и списывать никому не давывал». Как он дабавлял позже, «волшебников никого не знает и волшебству не учивался». 14 февраля Сергей был приведен на вторую пытку, на которой с 15 ударов оставался при прежнем показании. После кнута был жжен головнею, но и с огня говорил прежние речи. Только когда после жжения был опять подвешен на дыбу, очевидно не выдержав мучений, признал, что у Артюшки письмо взял и утопил его в реке Двине. Начался целый ряд новых допросов с пытками, происходивших 17 и 20 февраля перед боярами Т.Н. Стрешневым, Ф.А. Головиным и перед князем Ф.Ю. Ромодановским, вероятно, перед ними же и 4 марта, затем 21 и 26 июня и 5 июля. Каждый раз в застенок приводился и также подвергался пыткам и Артюшка Маслов. Но оба упорно стояли каждый на своем. Маслов показывал, что письмо передал, Жуков упорно это отрицал: «никакого письма не принимывал и в реку не утапливал, Артюшка его клеплет». Признание, вырвавшееся у него 14 февраля, Жуков взял назад, объяснив, что говорил в беспамятстве, не стерпя пыток. Подвергался время от времени пыткам и Васька Жуков, неизменно повторявший свое первое показание о гадательных тетрадках. Дело Маслова с Жуковыми затянулось на несколько лет при необыкновенном постоянстве показаний того и другого. В 1701 г. к нему привлечено было новое лицо – торопчанин Тишка Микляев, сопровождавший Сергея Жукова в стрелецкие полки на Двине при поисках пропавших лошадей. Выяснилось еще, что стрельцы обыскивали Сергея и Тихона, приковав их к пушке, ища царевнина письма, что было подтверждено вызванными по указанию Маслова стрельцами Савостькой Плясуновым и Якушкой Алексеевым. Приговор состоялся только 27 мая 1707 г. «Торопчане посадские люди Сергей Жуков, Тихон Микляев! – гласило объявление этого приговора. – Великий государь (т.) указал вам сказать», – и затем после краткого изложения дела: «А ты, Сергей, в рас-просе и с пытки в приеме того письма запирался и говорил, разве-де то письмо тот Артемей отдал товарыщу своему, тебе Тихону Микляеву, и в том письме вас они воры (стрельцы) у себя в обозе держали за караулом и того письма у вас обыскивали и были вы прикованы у пушки. А товарыщи его, Артюшкины, такие же воры и бунтовщики стрельцы Савостька Плясунов, Якушка Алексеев в распросе говорили имянно, что в том обозе искали они, стрельцы, у вас того царевнина письма… да и сам ты, Сергей, про то, что то письмо у Артемья Маслова взял и утопил в той же реке Двине, и про то, что вас у тех воров обыскивали и у пушки прикованных держали, искали писем, с пыток вы говорили имянно, а после ты же, Сергей, с пыток говорил, будто бы у того Артемья такого царевнина письма не приимывал. И тому твоему запору верить нечему, потому что те бунтовщики Савостька Плясунов, Якушка Алексеев в улику говорили вам имянно, что у вас обыскивали того царевнина письма. И великий государь (т.) указал вас за то ваше воровство и за приход в изменничей обоз сослать в ссылку в Сибирь на пашню в дальние городы с женами и с детьми на вечное житье».

С окончанием дела Жукова кончилась и роль его обличителя Артюшки Маслова; его существование, с точки зрения его судей, не имело более смысла и в тот же день, когда был сказан приговор Жукову, 27 мая 1707 г., решена была и его участь; он был «кажнен… отсечена ему голова»[531]531
  Дело Жуковых. Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 5, ст. 37, л. 149–171, 184, 186–188, 195–216; карт. 2, ст. 28 (приговор); карт. 4, ст. 81; карт. 5, ст. 23, 24, 26, 30; карт. 7, ст. 10 (приговор), 90, 101, л. 145–150, 159–160, ст. 104. Объявление приговора Артюшке Маслову перед казнью: карт. 2, ст. 6.


[Закрыть].

Чтобы покончить с дальнейшими стрелецкими расправами, здесь уместно будет сказать о судьбе тех уже немногих стрельцов и прикосновенных к стрелецкому делу лиц, которые так же, как и Артюшка Маслов, не были казнены в феврале 1700 г. и были оставлены в живых для дальнейших розысков. Судьба их решалась в следующие годы или боярскими приговорами, или чаще собственными именными указами самого Петра. В конце января 1701 г. казнены были стрельцы-раскольники Матюшка Бурнашев и Климка Щаулов. По данным, приведенным в представленной тогда Петру выписке из дела, Черного полка пятисотный Матюшка Бурнашев на розыске говорил, что он «ни про что не ведает, к Москве с Двины везли его будто больного, а свидетеля никакого не сказал». Климка Щаулов был из тех стрельцов, которые даже и не были на розыске в 1698 г., он взят был в Преображенское на Генеральный двор на розыск к окольничему С.И. Языкову, но затем, не будучи спрошен и пытан, был отослан в Симонов монастырь. Составители выписки, сознавая необоснованность осуждения Климки Щаулова, не подвергавшегося допросу, решили исходить из следующего суждения: «а в розыску стрельцы говорили, что к Москве шли они все для бунту». Таким образом, если шли для бунта все стрельцы, то тем самым был виновен и Климка Щаулов. К тому же впоследствии оказалось, что оба они, и Бурнашев и Щаулов, упорные раскольники. «А ныне они ж явились в расколе, и вынято у Матюшки роскольное писмо и стоит противно, в церковь Божию ходить и отца духовного принять и исповедаться и святых тайн причаститься не хотят, хотя и смерть сего числа примут для того, что переменено в книгах многое. 1701 г. генваря в 27 день, – читаем далее, – великий государь (т.), слушав сей выписки, указал: Черного полку стрельцов Матюшку Бурнашева, Климку Щаулова за их воровство и за раскол казнить смертью. И по тому великого государя указу те расколщики перед Преображенским приказом кажнены смертью»[532]532
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 14, 21.


[Закрыть]. «Отсечены головы»[533]533
  Там же, ст. 55.


[Закрыть].

Осенью того же 1701 г. Петр опять вспомнил об «остаточных» стрельцах. 29 октября «великий государь (т.) указал по именному своему, великого государя, указу воров и изменников и бунтовщиков Федьку Троицкого, – взятого от казни в феврале 1700, – казнить смертью, стрельца раскольника Микитку Галагина за бунт и за раскол, Стремянного полка стрельцов Ивашку Мельнова и Федьку Степанова за их воровство и за возмутительные слова, – это были те площадные подьячие из стрельцов, которые весной 1698 г. вели разговоры с Якуш-кой Алексеевым о гибели Петра за морем и об удушении царевича боярами, – учиня наказанье, бив кнутом и запятнав, сослать в Сибирь на вечное житие в самые дальние городы; стрельца Епишку Маслова, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в Сибирь в самые дальние городы», но не пятнать, потому что были основания ему верить, что его вели к Москве силой. Он подавал явку о том, что стрельцы его на дороге били, и явку эту слышали пятисотный Родион Боровков и пристав Ефим Краев. Приговоры эти были жестоки, но все же мягче приговоров 1698–1699 гг.; уже не все стрельцы четырех бунтовавших полков осуждались поголовно на смерть; все же выяснялась степень виновности каждого и соответственно с тем устанавливалась градация наказаний.

Через два дня – 31 октября того же 1701 г. – в Преображенском приказе заседала особая боярская комиссия, в состав которой вошло 9 бояр[534]534
  Князь П.И. Прозоровский, князь М.А. Черкасский, князь И.Б. Троекуров, князь Ю.С. Урусов, А.П. Салтыков, Т.Н. Стрешнев, князь Б.А. Голицын, Ф.А. Головин, И.А. Мусин-Пушкин.


[Закрыть], постельничий Г.И. Головкин, думный дворянин и печатник Н.М. Зотов. Эта комиссия, слушав выписки об остаточных стрельцах и стрелецких женах, приговорила: дьячка Костьку Сухарева казнить смертью, стрельца Якушку Алексеева пытать еще раз «из подлинных речей», стрельца Савостьку Плясунова, этого беспокойного стрельца, сидевшего в заключении во дворе боярина Б.П. Шереметева и постоянно, очевидно, чтобы прерывать монотонность тяготившего его заключения, выступавшего либо с изветами против разных оговариваемых им лиц, либо с жалобами на дурную, даваемую ему людьми Б.П. Шереметева пищу, – Савостьку Плясунова «послать (т. е. выслать) с Москвы без наказанья, куда государь укажет, для того, что по розыску явилось его оправдание». Комиссия решила также судьбу и нескольких женщин, прикосновенных к делу о стрелецком мятеже и нам знакомых. Одних комиссия постановила освободить, большую часть выслать из Москвы в города, третьих, в том числе Афимку Рейтарскую, Офроску Федорову, Анютку Еремееву и сноху ее Аринку, пытать, о постельнице Анне Клушиной и о стрельчихах, которые сидели с ней по делу о передаче письма на дворцовой лестнице, доложить государю[535]535
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 48.


[Закрыть]. Приговор комиссии приводился в исполнение не сразу, по крайней мере относительно клушинского дьячка Костьки Сухарева – «вина ему, Костьке, сказана и смертью кажнен перед Преображенским приказом, отсечена голова, марта в 10 день нынешнего 1702 году»[536]536
  Гос. арх., разряд VI, № 12, карт. 7, ст. 27.


[Закрыть].

Так кончилось в первые годы XVIII в. дело о бунте стрелецких полков в 1698 г. Его последней, уже очень отдаленной от самого происшествия, вспышкой была упомянутая выше казнь Артюшки Маслова 27 мая 1707 г.

Память о мятеже Петр хотел закрепить сооружением своеобразного монумента или, точнее, монументов. Тела казненных осенью 1698 и зимой 1699 года долгое время оставались на местах казни: повешенные продолжали висеть на виселицах у ворот Белого и Земляного города и у Девичьего монастыря, колесованные лежали на колесах, обезглавленные – у плах. В конце февраля 1699 г. эти тела были развезены по 10 ведущим к Москве дорогам: на Владимирскую, Гжельскую (от Семеновского полка), Коломенскую, Каширскую, Серпуховскую, Калужскую, Тушинскую, Тверскую, Дмитровскую, Троицкую[537]537
  Там же, карт. 5, ст. 34, 35. Первоначально предполагалось развезти по 12 дорогам, кроме упомянутых, еще на Боровскую и на Можайскую.


[Закрыть]. «Царский сенат, – писал Корб под 27 февр. / 9 марта 1699 года, – издал приказ, чтоб в два следующие дня все каким бы то ни было образом казненные преданы были погребению, как умершие на плахе, так и подвергнутые колесованию»[538]538
  Корб. Дневник. С. 132.


[Закрыть]. Через день, 1/11 марта, указ приводился в исполнение.

Всего развезено было 1091 труп. Заранее изготовлены ямы по дорогам неподалеку (верстах в 3) от Москвы. Там часть тел была зарыта, а часть положена на поставленные возле могил колеса. Трупы делались добычею волков и собак. Через некоторое время произведен был осмотр и составлена была роспись, «где по дорогам стрелецкие тела осматриваны и подняты». В росписи читаем: «По Калужской дороге два тела подняты: одно цело, а другое изъедено, и те тела положены на колеса по прежнему. По Серпуховской дороге, едучи с Москвы на правой стороне, подняты три тела, одно тело до половины изъедено, другого тела окорока изъедены, третье тело цело, и те тела подняты наги, а на двух порток нет. По той же дороге по левую сторону поднято одно тело и то тело съедено вполовина, а другого тела нашли одни кости, да на колесах двои без порток, и то тело и кости подняты и положены на колеса, а голову нашли от тех колес сажен в 20, вся съедена, одни кости и т. д.»[539]539
  Гос. арх., разр. VI, № 12, карт. 5, ст. 34, 35.


[Закрыть] 15 марта 1699 г. последовал указ, инициатора которого угадать нетрудно. Велено было на этих дорогах возле ям, где зарыты «кажненные воры и изменники и крестопреступники и бунтовщики», сделать каменные четырехсторонние столбы вышиною по 3 аршина, шириною каждая сторона по 1 аршину, в те столбы с каждой стороны вделать по доске железной и на этих досках написать стрелецкие вины. На тех же столбах сделать по пяти спиц железных, на которых воткнуты будут их стрелецкие головы. Доски с надписями отливались на тульских железных заводах боярина Л.К. Нарышкина и были готовы к осени 1699 г. Но, будучи мерою в 2 аршина высоты и в ³/₄ аршина ширины и весом по 25 пудов каждая, они оказались слишком тяжелыми, чтобы сооруженные столбы могли их выдерживать. Тяжесть в 100 пудов не соответствовала размерам столба. Поэтому весной 1700 г. по письму с Воронежа пришлось построенные столбы сломать и ставить новые, придав им для большей устойчивости большие размеры, сделать их в 1¹/₂ сажени высоты и в 1³/₄ аршина ширины. Переделка производилась все лето 1700 г. Столбы были готовы, доски в них вделаны и спицы воткнуты к сентябрю того же года. Если эти страшные сооружения на этот раз оказались прочными, то, надо полагать, долгое время они напоминали проезжим о стрелецком мятеже 1698 г.[540]540
  Там же, карт. 7, ст. 25, 102, л. 85—100. Переписка между приказами о сооружении столбов.


[Закрыть]