Электронная библиотека » Михаил Богословский » » онлайн чтение - страница 14


  • Текст добавлен: 25 ноября 2022, 17:40


Автор книги: Михаил Богословский


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 14 (всего у книги 62 страниц)

Шрифт:
- 100% +
XXIII. Последняя (шестая) конференция со шведскими послами. Отпускная аудиенция

20 ноября перед отпускной аудиенцией у шведских послов был последний, шестой, съезд во дворце с ответной комиссией. Доставленные в Кремль с обычным парадом послы в сенях Ответной палаты были встречены дьяками Гаврилой Алексеевым и Никифором Зайцевым, которые, сказав им встречную речь, ввели их в Ответную палату, где в дверях встретили их члены ответной комиссии и, «витаясь» с ними, спрашивали о здоровье, на что послы «взаимно ближнего боярина с товарищи поздравляли ж». Затем, «седчи по местом», послы поблагодарили бояр за предварительное сообщение им списков с докончальной и с любительной грамот, которые посланы будут с ними от царя. Головин ответил, что эта предварительная присылка сделана по обыкновению всех христианских государей.

Затем послы вновь показывали ответной комиссии художественно исполненный экземпляр подтвержденной грамоты, который они показывали еще на первой конференции. Теперь этот экземпляр был сверен с подлинными шведскими текстами договоров, в нее включенными. Головин сообщил о намерении государя послать к стокгольмскому двору постоянного резидента как для своих государственных дел, так и для разбора частных тяжб – «для росправных дел и смирения ссор и обид». Послы выразили по этому поводу удовольствие. Наконец, боярин обратился к послам от имени государя с просьбою: по письмам из Новгорода от новгородского митрополита государю стало известно, что «воры и раскольники, и противники и распиратели святой восточной церкви некоторые старцы и попы», отступя от православной веры, собрались в Олонецкий уезд близ шведского рубежа в лесах в числе с 3000 человек, «чинятся святой восточной церкви противны и святейшему патриарху и его царскому величеству послушания не отдают». Великий государь намерен для унятия тех раскольников будущим ранним весенним временем послать в те края своих ратных людей, чтобы их из тех мест выжить и привесть в послушание. Между тем о тех раскольниках известно, что они мыслят, если на них будет ратных людей наступление, уходить в сторону королевского величества за рубеж – так чтобы король для соседственной дружбы и любви по договорам вечного мира не велел своим генералам и комендантам тех перебежчиков и беглецов-раскольников принимать, если же какие и будут приняты, тех, переимав, отдавать. Послы говорили, что в королевской стороне тем перебежчикам пристанища никакого не будет, король разошлет об этом указы своим генералам и губернаторам. Но в ответ на эту просьбу о выдаче беглецов-раскольников послы со своей стороны предъявили просьбу о выдаче одного шведского перебежчика, «потому что со стороны его королевского величества в прошлых годах перебежал в сторону великого государя королевского величества подданный капитан Ян Рейн Пакель (Иоганн Рейнгольд Паткуль), которой довелся за вины свои его королевского величества наказанья и от того наказанья ушел и ныне живет в стороне великого государя на Москве, о том они слышали от иноземцев, которые живут на Москве. И чтоб того иноземца, сыскав, в сторону королевского величества отдать».

У первого посла, канцлера Ягана Бергенгельма, был, конечно, особый интерес поймать эту добычу: Бергенгельм был как раз докладчиком в той комиссии, которая обвиняла Паткуля. Пат-куль действительно находился в Москве и усердно помогал Карловичу в переговорах с Петром и Головиным о союзе против Швеции, был даже, как мы видели, лично представлен царю и познакомил его с планом овладения Ригой. Это не помешало Головину ответить послам, чтоб они о том иноземце подали в государственный Посольский приказ письменное заявление и «приказали бы за тем делом ходить и того иноземца присылали б узнавать фактору их Томасу Книпперу, и как он узнан будет и его отдадут немедленно».

В этот момент переговоров в Ответную палату вошел присланный от Петра стольник Иван Бутурлин с приказанием идти к нему, государю, в Столовую палату. По этому приказу боярин Головин, окольничий Языков и дьяк Василий Посников пошли в Столовую, захватив с собою докончальную и любительную грамоты, которые надлежало передать послам на аудиенции. С послами остались П.Б. Возницын и дьяк Борис Михайлов. Возницын и дьяк вели с послами разговор «о поведении, как им быть у великого государя на отпуске. Думный советник чел день поведению (т. е. церемониал аудиенции), и послы того слушали и на то склонились». Было условлено, что речи их, которые они будут говорить государю, переводиться на русский язык не будут, так как содержание их государю известно. Еще раньше, на пятом съезде, было условлено, что на прощальном приеме они будут произносить только краткие титла государя, потому что на приемной аудиенции он «полных титл слушать не изволил»[264]264
  Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1699 г., № 2, л. 559.


[Закрыть]
. Среди этого разговора явился дьяк В. Посников звать послов к великому государю в Столовую палату на отпуск. Послы шли от Ответной палаты в Столовую с думным советником и с дьяками. У дверей Столовой их встретили по-прежнему стольник князь Андрей Хилков да дьяк Андриан Ратманов и говорили встречную речь с короткими титлами. В Столовой находился государь. Одетый в тот же суконный гвоздичный кафтан, в каком он был и на первых двух приемах, он стоял под балдахином у кресла подле стола, «а бояре и окольничие, и думные люди стояли при великом государе все в суконных кафтанах». Представил послов по-прежнему П.Б. Возницын. Церемония на этот раз происходила, по-видимому, с большим соблюдением установленного ритуала, по крайней мере, никаких нетерпеливых порывов, подобных имевшим место на первом приеме, не отмечено. После речи первый посол поднес царю подтвержденную грамоту. Царь велел ее принять ближнему боярину Л.К. Нарышкину «у самого своего государского места», а сам «наднес на ту грамоту свою руку». Думный советник от имени царя спросил послов о здоровье. Послы выразили благодарность. Им говорена речь о делах. По окончании речи ближний боярин Л.К. Нарышкин поднес государю докончальную и люби-тельную грамоты, «он наднес над ними свою руку», и тогда боярин передал их послам в обертках из красной камки. По отдаче грамот государь «приказывал послам к королю поздравление».

Послы «говорили речь о донесении поздравления и докончальной грамоты и великому государю поздравляли», т. е. пожелали здоровья. В заключение они были у руки, сказан им «стол» и отпущены на подворье. Со «столом» ездил к ним тот же стольник князь Юрий Трубецкой, которому они за оба «стола» подарили две серебряные кружки весом в 8 фунтов. Послы от государя в ответ на их подарки одарены были соболями[265]265
  Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1699 г., № 2, л. 622–624; л. 593–612 – отпуски докончальной грамоты. См.: также трактаты со Швецией, № 65. Докончальная грамота напечатана в П. и Б. Т. I. № 283. Отпуск любительной грамоты. См.: Дела шведские 1699 г., № 2, л. 613–621. О выдаче послам соболей – там же, л. 636–643.


[Закрыть]
.

XXIV. Ратификация союзного договора с Данией

Наконец, состоялась ратификация датского договора. После подписания трактата с Августом II 11 ноября Гейнс настойчиво возобновил свои просьбы о размене ратификаций. Царь стал опять откладывать, ссылаясь на то, что новые обстоятельства – разрыв Августа II со Швецией – требуют некоторого прибавления к договору с Данией. Гейнс настаивал на том, о чем уже договорились и что было решено, уверяя царя, что король охотно согласится на все те добавления, которые царь найдет необходимыми и предложит в своих интересах и в интересах короля. Петр поручил переговоры об этом предмете Головину, с которым Гейнс имел несколько бесед. «Царь, – пишет Гейнс[266]266
  В депеше от 27 ноября.


[Закрыть]
королю, – приказал его превосходительству Головину урегулировать все это со мною, и после нескольких конференций я в прошлый четверг[267]267
  Четверг приходился на 23 ноября.


[Закрыть]
был приглашен за два часа до рассвета в дом первого фаворита царя по имени Александр Данилович Меншиков, где его величество провел эту ночь. Царь, вставши, пригласил меня в свой кабинет вместе с его превосходительством Головиным и тайным переводчиком, и в моем присутствии он, прочитавши все, сам подписал как трактат, так и сепаратные статьи и велел приложить свою кабинетную печать, каковую ваше величество соблаговолите увидеть; это та печать, которою царь пользуется для всех своих секретных приказов, и трактат с польским королем был скреплен этою печатью, так что я ничего против этого не возражал»[268]268
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 337).


[Закрыть]
. Таким образом, подписание и главного трактата, и сепаратных статей, заключенных с Христианом V, текст которых был фактически принят 21 апреля в Воронеже, состоялось 23 ноября в Преображенском в доме Меншикова. Тексты главного трактата и сепаратных статей на русском языке с собственноручными подписями Петра хранятся в Копенгагенском государственном архиве, причем ратификация главного трактата датирована «в нашем царствующем велицем граде Москве в лето от Рождества Христова 1699-ое месяца августа в 24 день, государствования нашего 18-го году», а ратификация сепаратных статей совсем не датирована, оставлены лишь незаполненные белые места для написания месяца и числа – знак, что дата и главного трактата была чисто условной. Почему именно для такой условной датировки избрано было 24 августа, когда Петр в действительности находился с флотом в Керчи, сказать так же трудно, как и ответить на то, по каким соображениям датский экземпляр этого договора датирован 16 июля[269]269
  Подробности по этому вопросу изложены в статье автора: «Русско-датский союз 1699–1700 гг.» (Ученые труды Института истории РАНИОН. Т. V. М., 1929).


[Закрыть]
.

Ратификация договоров с Августом II Польским и с Христианом V Датским были первыми дипломатическими актами, подписанными собственноручно московским государем. Такой порядок вводился вопреки старым дипломатическим обычаям. Ранее московские государи ратифицировали тексты договоров, скрепленные подписями их послов и государственной печатью, не подписывая их сами. Ратификация состояла прежде в торжественном, даваемом в присутствии посольства той страны, с которою договор заключался, обещании соблюдать договор, подкрепляемом целованием креста и евангелия, под которые клался на особом аналое экземпляр договора. Это было старинное целование креста, присяга, которой закрепляли свои взаимные договоры еще киевские и суздальские князья. Петр нарушил дожившую до него старину. Так как переговоры о союзах в 1699 г. он, также вопреки старине, вел непосредственно сам лично в глубокой тайне, в тайне даже от своих министров, то и форму утверждения трактатов он предложил новую, соответствующую тайне ведения переговоров: пожелал, чтобы договоры были облечены в форму актов, скрепленных подписями только самих государей, что и было принято его контрагентами. Текст договора с Августом II был, как мы уже знаем, написан на бланке с подписью Августа. Ратификация Христиана V скреплена его подписью и контрасигнирована его министром Иессеном. Соответствующие же акты, исходившие от Петра, в обоих этих случаях скреплены только одной его подписью без всякого контрасигнирования. Об этом нововведении, относя его именно к 1699 г., Петр вспоминал впоследствии при составлении «Поденной записки», где читаем: «В том же (1699) году начал государь все грамоты, отправляемые ко другим христианским государем, и ратификации или подтверженные грамоты подписывать собственною своею рукою, что прежние российские государи мало чинили, а употребляли вместо подписи только печать»[270]270
  Журнал, или Поденная записка. Т. 1. С. 7.


[Закрыть]
.

Но, подписав 23 ноября свою ратификацию заключенного с Христианом V договора, Петр отказался тотчас же ее выдать Гейнсу и потребовал принятия еще одного пункта трактата, содержащего в себе толкование 3-й статьи главного договора в том смысле, что наступление, предпринимаемое Россией и Данией в силу этой статьи, надлежит разуметь так, что оно должно продолжаться до конца предстоящей войны и до заключения совершенного мира. Как ни уговаривал Петра Гейнс, что в таком добавлении нет надобности, что в нем нет ничего нового сравнительно с трактатом, царь упорно стоял на своем, и посланнику пришлось уступить. «Затем, – продолжает свой рассказ Гейнс в той же депеше королю от 27 ноября, – его величество мне сказал, что он готов обменять свою ратификацию… на таковую же вашего величества, но при условии включения туда одной статьи, проект которой царь заранее заготовил. Хотя я возражал, что в этой статье нет ничего иного, о чем бы не было уже сказано в трактате, однако царь безусловно ставил дело в связь с принятием этой статьи. Наконец, я, зная его нрав, который не терпит много противоречий, должен был согласиться, чтобы не упустить случая кончить дело совсем». Этот новый пункт о наступлении, или «о наступательном нападении», имеющем продолжаться до окончания предпринимаемой войны, Петр внес в текст того «подтверждения», которое было им подписано в ответ на ратификацию короля Фридриха IV. В пункте говорится, что наступление, о котором гласит 3-я статья главного трактата, заключенного с Христианом V, «тако разумети надлежит, что оному договору имеет в самом деле продолжену быть, дондеже предстоящая война окончится и совершенной мир обоим странам ко удовольствованию учинен будет»[271]271
  П. и Б. Т. I, № 284.


[Закрыть]
. Но так как с датской стороны нельзя было вставить этой новой статьи в имевшийся уже в руках Гейнса текст ратификации Фридриха IV, подписанный им 5 сентября, то Гейнс принужден был написать эту статью в виде особого акта, который он скрепил своей подписью и печатью. 26 ноября состоялось подписание «подтверждения»[272]272
  Там же.


[Закрыть]
Петра в ответ на ратификацию Фридриха IV и особого артикула Гейнса[273]273
  П. С. З., № 1724.


[Закрыть]
, а также произведен был и размен всех этих документов, т. е. ратификации главного трактата и сепаратных статей с Христианом V, «подтверждения» с Фридрихом IV и особого артикула Гейнса. Гейнс передает при этом слова Петра, сказанные им при размене: «Царь по поводу размена своей ратификации, смеясь, сказал, чтобы я не сердился на то, что со мной он разделывается только простой бумагой и чернилами вместо позолоченных букв и печатей в серебряных привешенных ящичках, но что, думается, ваше величество будете лучше удовольствованы, чем другой (mais qu’on croyoit que Votre Majeste seroit mieux pourveus de l’autre)». Последними словами царь намекал на шведов, которым он только что перед тем на торжественной аудиенции 20 ноября вручил такую раскрашенную подтвердительную грамоту с большой печатью в футляре, намереваясь в то же время начать со Швецией войну[274]274
  Депеша Гейнса (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 338). Акты, оформившие союз Дании с Россией в 1699 г., были следующие: А) С датской стороны: 1) Главный трактат, ратификованный королем Христианом V, – Арх. Мин. ин. дел. Датские трактаты, № 8 (П. С. З., № 1691). 2) Две сепаратные статьи, ратификованные королем Христианом V, – Арх. Мин. ин. дел. Датские трактаты, № 9. 3) Подтвердительная грамота короля Фридриха IV от 5 сентября 1699 г. – Арх. Мин. ин. дел. Датские трактаты, № 11 (П. С. З., № 1724). Б) С русской стороны: 1) Главный трактат с Христианом V, ратификованный Петром (П. и Б. Т. I. № 279). 2) Две сепаратные статьи, ратификованные Петром (П. и Б. Т. I. № 279). 3) Подтвердительная грамота 26 ноября 1699 г., соответствующая подтвердительной грамоте Фридриха IV со включением в нее особливого артикула (П. и Б. Т. I. № 284). Всеми этими документами формальное закрепление союза еще не кончилось, и к перечисленным актам в начале 1700 г. присоединены были еще два: А) С датской стороны: 4) Ратификация особого артикула Гейнса королем Фридрихом IV, данная в Копенгагене 13 января 1700 г., – Арх. Мин. ин. дел. Датские трактаты, № 12. Б) С русской стороны: 5) Подтвердительная грамота Петра от 30 апреля 1700 г. в ответ на ратификацию Фридриха IV от 13 января 1700 г. (П. и Б. Т. I. № 310). См. статью автора «Русско-датский союз 1699–1700 гг.» (Ученые труды Института истории РАНИОН. Т. V. М., 1929).


[Закрыть]
.

К концу истекающего 1699 г. международное положение России можно обозначить так: с Турцией велись переговоры о заключении мира или длительного перемирия, и согласно обещанию, данному Карловичу, был послан в Константинополь сержант Жерлов с предписанием Украинцеву согласиться на уступки по вопросу о днепровских городках, только бы ускорить заключение мира. Со Швецией подтвержден был старинный договор вечного мира с уверениями в непоколебимой дружбе. Дано было обещание в ответ на прибытие шведского посольства в Москву отправить большое торжественное посольство в Стокгольм для подтверждения вечного мира со стороны Петра – маскарад, прикрывающий истинные намерения. В то же время были в непроницаемой тайне заключены наступательные союзы против Швеции с Августом II и с Данией. Так совершена была дипломатическая подготовка войны со Швецией. Обязавшись наступательными союзами, Петр стоял в готовности напасть на нее, ожидая первого известия из Константинополя о заключении мира с Турцией.

XXV. Смерть Гордона

В начале 1699 г. Петр лишился одного из своих друзей-иноземцев – Лефорта; конец этого года унес в могилу другого – Гордона. Генерал еще командовал войсками, участвовавшими в церемонии приемной аудиенции шведского посольства 13 октября, но затем слег в постель и более уже не поднимался. 29 ноября «в восьмом часу утра, – как пишет Корб по полученным из Москвы известиям, – он в полном благочестии скончал свои дни. Его царское величество навещал его пять раз во время его предсмертной болезни, а в последнюю ночь был у него дважды и собственной рукою закрыл ему глаза, когда тот испустил дыхание». Много подробностей о кончине Гордона и яркое изображение поведения при этом царя находим в письме одного из находившихся тогда в Москве иезуитов Франциска Эмилиана. «Ослабела наша паства в своих силах, – писал Франциск, – потому что наш столп, господин генерал Гордон простился с этим миром 29 ноября старого стиля. Я был при нем до последней минуты. Во время этой болезни (у него была cholica ventosa) он много раз врачевал себя св. исповедью и подкреплял св. причастием. В то время как я совершил таинство елеосвящения, он просил, чтобы мы оба (с другим иезуитом Иоанном Берулой) пришли к нему, и, когда это было исполнено, он простился с нами. В полдень прибыл и светлейший царь. Увидев, что я стою у умирающего, он спросил генерала: «Это врач твой?» Господин генерал отвечал на это: «Да, светлейший государь! Телесные врачи теперь мне не помогут; единственное утешение мне – врач моей души».

На это светлейший царь ответил: «Dobro batzka, niemozesch lutschi gielat (dielat)». После того светлейший царь совещался с находившимися тут врачами и сам советовал разные средства. Прибыв затем опять, около 11 часов ночи, когда я тут находился неотступно и когда больному, по-видимому, стало лучше, царь удалился с великим утешением; но вскоре после его ухода боли стали сильно увеличиваться, так что генерал сказал мне: «Отец, для чего вы молитесь о моем здоровье; все кончено, приготовимся в путь». Поэтому вскоре затем, по его желанию, мы стали читать отходную его душе, и он как будто по данному знаку впал в агонию, но затем, воздав еще твердым голосом глубочайшее благодарение Богу за то, что умирает не так, как пришлось умереть столь многим другим, без священника, без Св. Таинств, в татарских степях, просил нас еще прочитать псалом «Помилуй мя, Боже», наскоро простился с супругой, благословил сыновей и дочерей и затем, приказав им слабым голосом удалиться, повторил уговор, чтобы по его знаку дать ему разрешение, и прерывающимся голосом стал указывать в частности, что нужно разрешать, а также сказал опять о своем намерении приобресть священные индульгенции. Вдруг голос его стал более и более слабеть; тем не менее, хотя голос его уже прерывался, он продолжал, насколько мог, перечислять дела веры, надежды и любви и вдруг, осеняя себя святым крестом, ударил себя в грудь и схватил мою руку. Придя в себя, он опять осенил себя крестом, подал условленный знак, опять убеждал, чтобы исполнено было его решение касательно священных индульгенций, призывая святейшие имена, которые он кое-как повторил три раза, затем совершенно потерял голос и, подняв глаза на висящий вблизи постели образ Пресвятой Девы, лишился всех чувств в то самое время, как светлейший царь входил в соседнюю комнату. Когда светлейший царь вошел и увидел, что я отступаю к изголовью, чтобы не заслонять с правой стороны умершего, то царь сказал: «Оставайся здесь, отец, и делай свое дело, как хочешь: я тебе не буду мешать». При этом он возгласил к умершему: «Петр Иванович, не узнаешь меня?» Но он даже не отвел глаз от образа Пресвятой Матери и не подал никакого знака, что узнает. После двух легких конвульсий он сладко вздохнул. Тогда светлейший царь, взяв зеркало, исследовал, есть ли еще признак жизни, не нашел никакого и, взглянув на меня, сказал: «Отец, я думаю, он уже умер». Когда это подтвердили и врачи, то я совершил обычный обряд, и, когда я вливал в сосудец святую воду, чтобы окропить умершего, светлейший царь подошел и спросил меня: «Что это такое?» Я ответил: «Святая вода». – «Хорошо, очень хорошо ты делаешь», – ответил он и, закрыв умершему глаза и поцеловав его, с глазами исполненными слез удалился».

Похороны Гордона были столь же торжественны, как и похороны Лефорта. Царь «отдал приказ справить похороны генерала Гордона с такой же пышностью, с какой состоялось погребение генерала Лефорта, – пишет Корб. – Выстроенные для исполнения печальной церемонии три гвардейских полка сопровождали тело скорбными звуками труб и барабанов. Царь занимал обычное место в полку; залп из двадцати четырех больших пушек служил при похоронах выражением или скорби, или приветствия. При погребении цесарский миссионер Иоанн Берула отслужил обедню и произнес проповедь, как приказал это сам царь, а накануне у службы в католической церкви был царевич с любимейшей сестрой царя Натальей».

Франциск Эмилиан сообщает некоторые подробности также и относительно похорон. «Во время похорон генерала Гордона, – читаем в упомянутом выше его письме, – светлейший царь приказал сказать нам, чтобы мы совершали все вообще церемонии, как у нас принято, и служили бы обедню, хотя в то время был такой жесточайший мороз, какого здесь не запомнят за двадцать лет. Над надгробной речью я проработал вместе с другими почти восемь дней, извлекая содержание из целых томов рукописи, в которых сам благочестиво скончавшийся описал свою жизнь. Но труд мой оказался напрасным. Некоторые змеи-еретики, боясь, что наш генерал получит какое-либо большее прославление, чем Лефорт, так устроили у царя, что накануне похорон к ночи пришло приказание, чтобы надгробная речь была по-польски. Отец Иоанн (Берула) превосходнейшим образом это выполнил, насколько мог. Царь с надлежащею скромностью присутствовал, когда в доме кадили ладаном и окропляли труп; потом он вел в строю своих солдат, затем присутствовал при богослужении и проповеди, стоя то в самом храме, то в ризнице, смотря по тому, как ему позволяло время, свободное от занятия с солдатами. О царе говорят что кому вздумается, но несомненно, что у него громадные дарования. Я стоял почти в оцепенении (ибо дело было для меня совершенно неожиданное), когда он разговаривал с докторами у тела благочестиво почившего господина генерала и все как следует называл подлиннейшими словами, то латинскими, то греко-латинскими, употребительными в медицине, приводил примеры из истории и свидетельства, словом, это был бы знаменитейший государь и был бы благосклоннейшим к нам, если бы его не окружало столь много ядовитых лиц, которые всячески противодействуют нашему благу. У гроба благочестиво почившего господина генерала царь выказал мне великое внимание, так что мы чрезвычайно этому удивлялись. В день похорон царь позволил цесаревичу, т. е. своему маленькому сыну, прийти к нам. Царевич с любопытством все осматривал и с большим благоговением воздавал честь нашему храму.

Вскоре затем прибыла и сама царевна, его сестра Наталия, и держала себя в храме со всею скромностью и благоприличием. О, если бы Бог тронул сердце светлейшего царя!»[275]275
  Корб. Дневник. С. 255–256; Письма и донесения иезуитов о России, изд. Археографической комиссии. С. 45–49; Донесения Плейера: Устрялов. История… Т. III. С. 646.


[Закрыть]

2 декабря боярин Ф.А. Головин давал пир в честь отъезжающих шведских послов. На пиру присутствовал царь, с величайшей вежливостью к ним относившийся, по замечанию Гейнса. 3-го послы уехали из Москвы[276]276
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 340).


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации