Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

26 сентября Трубецкой получил упомянутое выше письмо Головина от 27 августа и новые инструкции о том, что если курфюрст не найдет возможным заключить наступательный союз с царем и начать войну, то пусть, по крайней мере, предотвратит насилие над Данией со стороны Англии и Голландии. «И я, – продолжает Трубецкой в том же письме от 29 сентября[774]774
  См. выше с. 476.


[Закрыть], – нынешнего числа видеть курфирста не получил того ради, что его в Берлине нет, а изволит пребывать в Поцтаме от Берлина в 4 милях. И я Принцу говорил, чтобы мне видеть курфирста донесть ему по указу государя моего, каков мне указ прислан на письме. И он мне сказал, что видеть-де тебе курфирста вскоре невозможно, и увидишь-де ты его в предбудущую неделю. И когда я, государь мой Федор Алексеевичь, увижу курфирстское пресветлейшество, и я ему о всем донесу и буду просить о наступательном союзе и, что получу отповеди, о том писать буду к вашей милости чрез почту». Делать курфюрсту представление относительно второй части той альтернативы, о которой говорилось в инструкции, т. е. о том, чтобы курфюрст, если начать войны ему нельзя, по крайней мере, предотвращал бы насилие над Данией посторонних держав, Трубецкой отказывался, находя такое представление после заключенного Данией со шведами мира запоздалым. «А о недопущении неправедного насилования посторонних до короны датской, – пишет он в том же письме от 29 сентября, – домогаться мне невозможно, потому что за многие недели до сего вышеписанного присланного ко мне письма уже король датский, чего не желал, с принуждением посторонних с пограничными помирился. А как я Принцу говорил о том, чтобы мне видеть курфирста, и он меня спросил: о чем-де тебе доносить курфирсту? И я ему сказал на перечень, а силу сказал ту, что ежели курфирст при нынешнем случае наступательного союзу и нападения не учинит на шведы, то никогда ненарушимая дружба между прежними обоих государств предками нарушима и презренна будет. И он зело удивился и говорил: какая ж де то дружба, что всем то видимо, что ежели при нынешнем случае курфирст зачнет войну против шведа, и тогда тотчас союзники шведские разорят курфюрста так, что никому помочь будет невозможно. Да и курфирст-де тебе прежде сего сказывал и ныне тож скажет, что разве-де пропасть ему, ежели ныне зачать войну против шведов. И что ж де то за дружба, что желает великий государь курфюрсту всякого разорения и пропасти! И ежели бы де не союзники шведские, то бы де курфирст радостною душею по воле великого государя учинил. А то-де курфирсту безмерно печально, что не допустят союзники короля свейского воли великого государя учинить. Прошу у тебя, государь мой, милости, Федор Алексеевич, пожалуй, донеси о вышеписанном всемилостивейшему нашему великому государю. При сем раб милости твоей Юшка Трубецкой покорно челом бью. Из Берлина сентября в 29 день 1700».

С этим письмом Трубецкого от 29 сентября случилось именно то, чего он постоянно так боялся и ради чего он обыкновенно дублировал свои письма: оно пропало в дороге. Оно, равно как и собственноручное письмо курфюрста к Петру, было отправлено с Францем Вейде и Афанасием Темиревым, которые в Польше, не доезжая Гродна, милях в 10 от курфюрстской границы, «в зеленой пуще в лесу» подверглись нападению разбойников, были ранены и ограблены, причем вместе с их имуществом отобраны были у них и врученные им письма. Они вернулись в Кенигсберг, где нашли фон Принцена, ехавшего уже послом в Москву, и он оказал им помощь, дав им взаймы 200 талеров. Отсюда они уведомили о происшедшем Трубецкого, который выслал им копию со своего письма к Головину от 29 сентября. Этот список все же попал к адресату, но уже очень поздно. Темирев доставил его Головину только 28 декабря. Впрочем, в этом опоздании не было большой беды, так как Головиным своевременно, 4 ноября, под Нарвою было получено письмо Трубецкого от 24 сентября[775]775
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 10.


[Закрыть].

Обещанная Принценом аудиенция Трубецкому у курфюрста «на предбудущей неделе» состоялась 4 октября в Розентале. О ней Трубецкой доносил Головину в письмах от 5 и от 8 октября. «Государь мой милостивый Федор Алексеевичь, – пишет он в последнем из этих писем, от 8 октября, – здравствуй на многие лета! Письмо от милости твоей, писанное тайною азбукою, о котором я прежде сего к милости твоей писал с Францом Вейдом, до меня дошло чрез Принца сентября в 26 день. И я получил видеть курфирстское пресветлейшество в Розентале, от Берлина миля и четверть, нынешнего октября в 4 день, и по тому письму я доносил курфирстскому пресветлейшеству о всем подлинно, как в том письме написано, только не доносил о короле датском, а для чего, о том я писал милости твоей с Францом Вейдом. И курфирстская пресветлость, выслушав, мне изволил сказать, что я-де пребываю и ныне при прежнем своем слове и что-де я его царскому величеству обещал, то делать рад. А чтобы-де нападение учинить на корону Свейскую ныне вскоре, как желает его царское величество, и того-де мне учинить невозможно. Мочно то рассудить, что когда было мне возможно (т. е. в 1697 г.), тогда я и сам желал; но тогда-де было невозможно его царскому величеству. И я-де в то время сумнения на его царское величество не имел. Но и королю польскому его царское величество не помог в то время, когда король польский в то вступил того же ради, что было его царскому величеству невозможно ж. А ныне приспело и самому мне такое время, что мне ныне вскоре невозможно ни по которому образу того учинить. А что-де его царское величество сумнение полагает на меня в том и чает, что будто мне ныне вскоре возможно зачать войну, и о том-де его царскому величеству так не известно, что мне. И надежду-де имею в том, что когда его царское величество уведает подлинно о том о всем, за чем-де мне вскоре ныне по воле его учинить невозможно, и тогда-де его царское величество обо мне сумнения иметь не будет. И на нынешних-де днях для сего пошлю нарочно чрезвычайного своего посланника Принца и прикажу-де с ним обо всем. И он-де его царскому величеству донесет о всем подлинно». Трубецкой просит далее о докладе слов курфюрста государю и сообщает сведения о приготовлениях Принцена к отъезду. «А на почте нынешняго октября в 5 день о всем вышеписанном писал к милости твоей слово в слово. А ныне пишу в другой ряд того ради, опасаясь, чтобы то не утерялось. И я прошу у тебя милости, государь мой Федор Алексеевичь, ежели то мое письмо до рук вашей милости не дошло, пожалуй, донеси о всем вышеписанном всемилостивейшему нашему государю. Еще тебе, государю моему, известную: нынешняго дня Принц отпустил обоз свой, а сам поедет к великому государю для вышепомянутого дела нынешняго ж октября в 12 день. Да он же, Принц, с приезду моего и до сего дня, памятуя к себе милость великого государя, ко мне поступает зело любезно. А милость великого государя к себе непространно прославляет и обещается ему, великому государю, служить и радеть во весь свой живот ото всего своего сердца. Раб твой Юшка Трубецкой челом бью. Из Берлина, октября в 8 день 1700»[776]776
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 72–73. Письма от 5 октября в делах прусских нет; о нем только упоминается в письме от 8 октября. Вероятно, дубликат этого письма там же, л. 78–79. На обоих помета: «С Москвы послано на почте ноября въ 1 день. Под Ругодивом принято ноября въ 12 ден».


[Закрыть]. Из этого письма видно, что Трубецкой, как он писал к Головину, не делал представления о помощи датскому королю, так как считал такое представление запоздалым, и что курфюрст непоколебимо оставался при своем решении не вступать в войну, находя момент для такого вступления в высшей степени неудобным. Может быть, чтобы сообщить в Москву что-нибудь утешительное, Трубецкой от 19 октября писал о намерении курфюрста предотвратить нападение шведов на Саксонию и о сосредоточении им войск на шведской границе[777]777
  Там же, л. 75, 76–77.


[Закрыть]. Но такое утешение уже запоздало: письмо это было получено Головиным «в пути 23 ноября», т. е. при возвращении из-под Нарвы после разгрома. В следующем письме, отправленном в начале ноября, Трубецкой рассказывает о происшествии с Вейде и Темиревым в дороге и о тех шагах, которые он предпринял для того, чтобы восстановить отправленное с ними и отнятое разбойниками собственноручное письмо курфюрста.

«Милостивый мой государь Федор Алексеевичь, – читаем в этом письме, – здравствуй на многие лета! Известно тебе буди: сентября в 29 день отпустил я Франца Вейда да Афанасья Антемирева, а с ними послал я к вашей милости письма и велел милости твоей подать, где тебя сыщут. И октября в 30 день пришла ко мне грамотка от Франца Вейда да от Афанасия Антемирева, а в ней пишут: не доехав-де они до литовского города Гродни за 4 мили, ограбили-де их разбойники польские люди, а грабежем-де у них взяли письма те, которые послал с ними к вашей милости, и все, что при них было, и деньги все взял ж.

И едут-де они назад, чтоб им такие ж письма от меня взять. А ответу-де они от меня станут дожидаться в Королевце, и чтобы я прислал к ним такие ж письма, чтобы-де было с чем им приехать. И на проезд чтобы-де я прислал к ним денег. И когда ко мне от них пришла грамотка, и я того ж дни, наняв фурмана, ездил в Ораниенбурк того ради, что был там курфирст и обер-камергер, и виделся с обер-камергером и ему о том сказывал и говорил ему, что я хочу послать к ним такое ж мое письмо слово в слово, какое у них отняли разбойники. Также спрашивал его, изволит ли курфирст послать такое же свое письмо, которое у них отняли те ж разбойники, с моим письмом вместе. И он докладывал курфирста и назавтрея сказал мне, что курфирст к ним письма не пошлет. И я ему бил челом, чтобы с письма курфирстова и с письма Принцева, которые у них отняли разбойники, дал списки для того, чтоб мне послать с них списки с ними для ведома ко государю моему. И он мне сказал, что я бы де рад тебе дать, да невозможно того ради, что увез те списки с собою Принц к Москве. А как-де он будет на Москве, и он о тех письмах великому государю донесет. И я, написав такое ж письмо слово в слово, которое у них отняли разбойники, и послал в Королевец чрез почту с сею моею гра-моткою и велел отдать им, а к ним писал, чтобы они ехали в путь свой и подали бы они мои письма вашей милости. А денег хотел я к ним послать на проезд, да не послал за тем, что получил я ведомость от обер-камергера, что-де им дал Принц в Королевце 200 талеров. И поехали-де они с ним, Принцом, вместе к Москве. И по той ведомости с сими моими письмами писал я в Королевец к почтмастеру о том, ежели они не уехали, чтоб послал немедленно к Москве чрез почту. Да с ними ж, моими письмами, послал я к милости твоей сверток писем, которой прислан в Берлин из Стекольной (т. е. из Стокгольма от князя А. Хилкова), а тот сверток отдал мне по курфюрстову указу обер-камергер»[778]778
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 52–53. На письме помета рукою Головина о получении «декабря въ 28 день Франц Вейт».


[Закрыть].

Ф.А. Головин, отвечая на письмо Трубецкого от 24 сентября, полученное под Нарвой 4 ноября, писал, что никаких новых распоряжений ему не передает, ожидая приезда фон Принцена, о чем сообщал Трубецкой. Однако Головин уведомил его, что царь не одобрил его отъезда в Гамбург и уклонения от сношений с польским резидентом, с которым он должен был действовать совместно, потому что у царя с королем дело общее, одно и то же, и предписывал на будущее время держаться с ним откровеннее и обо всем ему сообщать. В заключение письма Головин обращает внимание Трубецкого на то, как важно было бы, если бы курфюрст сделал приготовления к воинскому походу. Если только возможно, Трубецкой должен постараться побудить курфюрста к такому шагу, много легче было бы тогда вести военные операции под Нарвой. «Государь мой князь Юрья Юрьевич, – писал Головин, – здравие твое, государя моего, купно и всех твоих десница Вышняго навеки счастливо да соблюдет. Письмо, государь мой, присланное от милости твоей ко мне по приезде к себе (т. е. к Трубецкому) Вейда или (?) Темирева здесь мне под Нарвою отдано ноября в 4 день, и о том известно великому государю. Только, государь мой, против того всего отповеди не учиню для того, что дожидаемся к себе по твоему письму особы от курфирста Бранденбурского (т. е. фон Принцена). Только, государь мой, здесь рассуждают, для чего милость твоя не изволил сноситься короля польского с министры, будущими в Берлине, потому что сие дело единое, как царского величества, так и королевского величества, и мнится мне, что о том надобно с ними советовать и что подадут к пользе, надобно им верить, не так, что брандебурским, потому что сие им такожде нужное, как и нам. Что у милости твоей явится впредь, изволишь давать ведать. И зело б сие ныне нужно, хотя б малое что намерение ко обращению воинского походу у вас учинити изволили. Если, мой государь, увидишь буде чем возможно будет всяким образом к сему приводить, изволь потщиться. Возможно, государь, нам сие рассудить, чтоб оттуду начат был некоторой воинской промысл, то б здесь какая сему была легость. О чем подлиннее писать буду впредь; ныне ж, предав здравие твое в сохранении Вышняго, многократно челом бью»[779]779
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 35–36. Черновой отпуск с поправками Головина. На нем помета: «Таково письмо писано по азбуке цыфирной. Отпущена из Ругодива въ 7 ден ноября».


[Закрыть].

Трубецкой, однако, с такой точкой зрения не согласился и в своем ответе на это письмо от 6 января 1701 г. из Кенигсберга, куда он переехал с берлинским двором на коронацию курфюрста, возражал. По двум причинам он не сносился с польским министром: во-первых, он не имел о том указа; очевидно, при наставлении, которое давалось ему в Москве, этот пункт упустили из виду. А затем и по существу, раз курфюрстом на привезенное им предложение дан был отказ, то решительно все равно было бы – советоваться или не советоваться с польским министром, только дело бы разгласилось. Да, кроме того, курфюрстовы министры говорили ему, что польский король в самом скором времени заключит мир со шведами. «Милостивой мой государь батько Федор Алексеевичь, – писал Трубецкой, – здравствуй на многие лета! Письмо, государь мой, присланное от милости твоей ко мне здесь, мне в Королевце отдано декабря в 30 день, в котором ваша милость изволил ко мне писать, что рассуждают-де здесь, для чего-де ты не сносился короля польского с министры, будучими в Берлине. И я доношу милости твоей, для чего я не сносился с ними: первое, что не имел я о том указу. Также, когда мне отказал курфирст в первой авдиенции в моем деле и с какими окрестностьми, и я из того усмотрел, что мне с ними было советовать, что не советовать, делу бы моему прибыли никакие от того не было, только разве бы лишняя была из того разгласка о моем деле. К тому же еще сказывали мне тогда курфирста брандебурского министры, что король де польской одноконечно хочет помириться вскоре с шведом на нынешних днях»[780]780
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1701 г., № 3, л. 1, 2–3.


[Закрыть].

Насколько дипломатическая игра, предпринятая Петром против Швеции, удалась в Москве и в Гааге, где шведские дипломатические представители совершенно проглядели его воинственные замыслы и военные приготовления, и в самом Стокгольме, где введено было в заблуждение шведское правительство, успокоенное приемом шведских великих послов в Москве, снаряжением ответного русского посольства в Швецию и прибытием туда русского резидента, настолько эта игра, вопреки ожиданиям, не удалась в Берлине. Миссия Трубецкого совершенно не имела успеха. Неудача постигла ее с первой же аудиенции у курфюрста 21 июля, и дело не было поправлено ни двумя следующими аудиенциями, 17 сентября и 4 октября, ни откровенными разговорами с фон Принценом. Выражая большое расположение к царю и готовый продолжать с ним самые дружеские отношения, готовый оказывать ему военную помощь тайно, курфюрст не решался выступить против шведов открыто, опасаясь их могущественных союзников, в первую очередь Англии и Голландии, и боясь испытать участь датского короля. Соглашаясь с тем, что в 1697 г. сам он призывал царя к наступательному союзу против Швеции, он теперь находил, что с тех пор обстоятельства переменились, и считал настоящий момент для действий против Швеции совсем неблагоприятным. Поэтому все предложения царя он отклонял. Для более обстоятельных и убедительных объяснений он отправил к царю фон Принцена, к которому Петр был весьма расположен. 12 октября, как мы только что видели, Принцен выехал в Россию.

XLVI. Петр летом 1700 г. в Москве

Мы должны посмотреть теперь, что делалось в Москве в летние месяцы 1700 г., в то время как князь А. Хилков в Швеции отводил глаза шведскому правительству, князь Ю.Ю. Трубецкой старался о привлечении к союзу курфюрста, а Август II безуспешно осаждал Ригу. 15 июля прибыл в Москву уполномоченный Августа II генерал-майор Ланген, долженствовавший заменить погибшего Карловича. «Я прибыл в Москву 15 июля, – доносил Ланген в первой же своей депеше королю, – после путешествия в течение пяти недель[781]781
  Он выехал в Москву из Варшавы в начале июня 1700 г., 4 июля он был в Смоленске (Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 19, л. 1–9).


[Закрыть], найдя дорогу между Смоленском и этой столицей чрезвычайно трудной по причине невероятного числа мостов, которые царь приказал построить для более удобной переправы через болота, которыми до крайности перерезана эта страна, так что это путешествие менее трудно зимою, чем летом. Его царское величество, предупрежденный курьерами, прислал ко мне офицера уведомить, что он назначил 2000 человек для моего публичного въезда. Я отказался от этой почести и от всей церемонии торжественной аудиенции, затруднения которой он [Петр] в высшей степени ненавидит. На другой день рано утром я послал адъютанта к Федору Алексеевичу, первому министру царя, чтобы его приветствовать и в то же время попросить устроить мне аудиенцию, чтобы передать великому царю, его государю, верющие письма вашего величества. Но вместо того, чтобы меня ждать, он прислал ко мне переводчика Шафирова уведомить меня, что его долг посетить меня первому… Но явился сам царь с Федором Алексеевичем и с князем Стрешневым. После объятий, неоднократно повторенных, он мне сказал на своем плохом голландском языке, что так как я отказался от церемоний, то он желает так же действовать со мною (т. е. без церемоний) и приехал за письмом своего дорогого брата, выказывая большое нетерпение узнать новости о вашем величестве. Когда я удовлетворил его по всем этим вопросам, он выслал свою свиту из моей комнаты и со слезами на глазах выразил мне смертельное неудовольствие, которое он испытывает с тех пор, как заключение мира с турками до сего времени задерживается эмиссарами противной партии, несмотря на то что он дал приказания своему послу при Порте не останавливаться на менее важных условиях, но как можно скорее заключить мир или перемирие, даже к своей невыгоде, с тем чтобы иметь свободные руки для помощи вашему величеству и союзникам всеми своими силами»[782]782
  Устрялов. История… Т. III. С. 553–554.


[Закрыть]. В «верющем королевском письме», переданном ему Лангеном, царь нашел собственноручную шутливую приписку Августа II на немецком языке: «Любезный брат! Я вступаюсь за подателя сего, чтобы он был пощажен от водки и от секта, так как это смертельно вредно его природе. От сердца желаю, чтобы в прочем он мог быть полезен моему любезному брату, которого я могу уверить, что на него можно положиться и можно ему доверять»[783]783
  Устрялов. История… Т. III. С. 541–542.


[Закрыть].

Ланген с этого же свидания начал исполнять данную ему Августом инструкцию – убеждать царя скорее разорвать с неприятелем и оказать быструю и значительную помощь королю, вступить в Венгрию, с тем чтобы оттянуть шведские силы от Ливонии и облегчить королю исполнение операций под Ригой. В этом направлении он стал действовать в дальнейшем согласно с датским посланником. Но царь оставался непоколебим и давал только один ответ: он каждую минуту ожидает курьера из Константинополя с известием о мире или перемирии, и, если курьер прибудет сегодня, завтра же он начнет действовать со всеми своими силами и сделает диверсию, которою его союзники будут довольны. Он даже задержал на 8 дней курьера, отправляемого Лангеном к королю, с тем чтобы сообщить с ним какое-нибудь положительное решение; но вестей из Константинополя все не приходило.

О законности и справедливости такой отсрочки в разрыве со Швецией, вызванной ожиданием мира с турками, царь и сам писал Августу II, отвечая ему на давнее его письмо, полученное еще 18 апреля в Воронеже, и на верющее письмо, только что привезенное Лангеном. Царь извиняется за замедление ответом на первое письмо: не хотел писать, не получив вести из Константинополя, которой непрестанно ожидает; он успокаивает далее Августа в сохранении союза, уверяет его, что трудится к его пользе не только сам, но и старается привлечь к союзу курфюрста Бранденбургского, послав к нему нарочного уполномоченного, наконец, указывает на законную причину замедления в открытии военных действий. «Господинъ и другъ, сосѣдъ и братъ любезнѣйшiй! – писал Петр. – Письмо вашей любви, апреля в 18 д. [по-старому] на Воронеже мы приняли, въ которомъ напоминаете ваше величестъво о силе союза. На чьто несумнѣнно надѣемся, что то можете рассудить, что какая бы была то iстинна i слава твердости, что обретши васъ въ такую любоѳь и преднее чаение i оставя то тѣмъ, отъ которыхъ никогда добра видели, въсъпоможение медлениемъ учинили; но законная тому причина суть, которой ниже самъ союзъ проти-витися можетъ, дондеже закълючение получимъ первому. Аднакожъ, какъ возможъно, трудимся о вашей ползе не токъмо сами, но i курѳоршъта Брандебурского въ то привълекаемъ, чрезъ нарочьного давъно уже отъ насъ посылщика, i гораздо претъ тѣмъ посланнику ево Принцу объявълена. Такъ же i iзъ другова писма [чрезъ господина Ланга принесенного] выразумели о вашей постоянной дружъбѣ, которая, дай Боже, вяше i вяше мъножилась. При чемъ пъросимъ васъ, дабы не iзволили iнако то поставить iли думать, чьто мы на первое писмо долго вамъ не соотвѣтсътвовали: iбо iстинно есть тому причина, чъто, не получа зъ другой сътороны полезной вѣсьти, писать не хотѣли, чего непърестанно ожидаемъ. О чемъ простарннѣе данесетъ вамъ господинъ Лангъ. Въ протчихъ же ваше величество предаемъ въ защищенiе Всемогущего, себя жъ в непремѣнной вѣрности къ вамъ братству и содружеству нашего имѣя. Петръ. Писано на Москвѣ, 1700-го июля въ день»[784]784
  П. и Б. Т. I. № 320. Собственноручный отпуск, подписанный Петром. Обращение и заключительные строки писаны рукою Ф.А. Головина. На отпуске помета: «Беловое писано все Головиным и только подписано государем». Этот документ свидетельствует о близком сотрудничестве Ф.А. Головина с Петром.


[Закрыть]. На приписку Августа с просьбой не принуждать Лангена к питью водки и секта Петр ответил собственноручной запиской, в которой выражает сожаление о смерти Карловича, высказывает похвалы Лангену и шутит по поводу просьбы Августа. «Зело намъ не безъ печали было, – читаем в этой записке, – когда мы услышали о смерти господина Карловича; аднако, то съ радостию разсудили, чьто оныi законно положилъ душу съвою за васъ. Но уже о семъ невозвъратномъ доволно, а дѣло оное можетъ господинъ Лангъ iсправить, понеже, какъ мы видимъ, человѣкъ добраго состояния въ словѣ i дѣле. Любезный брате! Какъ о покойномъ Карловиче, такъ i о семъ Ланге писать iзволите, чьтобъ его не неволить горячимъ питьемъ; на чьто отвѣтъсътвую, чьто сами можете раз-судить, чьто сей Ланге не есть Гишьпанъ, но Саксонъ i обретается зъдѣсь въ сътуденыхъ краехъ, а чаю i коѳе зъдѣсь зело мала», и зачеркнуты были дальнейшие слова: «i употреблять не здорово». Почему-то, однако, Петр остался недоволен этой редакцией записки и написал вторую, которая и была отправлена:

«Господине i бърате! Iбо какъ о нынѣшънемъ господине Ланге, такъ i бывъшемъ господине Карловиче [которой законно душу свою положилъ за васъ, любезного съвоего государя] iзволите писать, чътобъ не нудить iхъ, любезныi бърате, горячим пи-тьемъ, о чемъ сами можете рассудить, что сиi господа не Гишьпанцы i не въ Хину приехали. I какъ мънѣ на то, чьто уже съколь сотъ лѣтъ завелось, мушьтукъ положить? Къ тому жъ i признакъ доброй iмѣетъ господинъ Лангъ – подагру»[785]785
  П. и Б. Т. I. № 321, 322.


[Закрыть]. Добавим, что записка эта доставила большое удовольствие королю. 27 августа в лагере под Ригой русский резидент Судейкин был у короля во время утреннего завтрака, и король говорил ему, что получил два письма от царя, одно на немецком, другое на русском языке. Русское письмо он дал для прочтения Судейкину и при этом говорил, что он «барзо теми царского величества листами тешится. А как королевское величество, – продолжает Судейкин, – ранее снедание кушал и в то время воевода (иноврацлавский), и генералы, и ближние люди, тут же и он, посланник, стояли… покамест он кушал и за тем кушаньем изволил королевское величество пить из кубка стеклянного про здравие великого государя. А потом, наложа в тот же кубок, изволил из своих рук отдать ему, посланнику, а посланник, выпив тот кубок, на его, королевской, милости бил челом. А после его, посланника, пили воевода иноврацлавской, а за ним генералы, которые тут были. А откушав, его королевское величество поехал из обозу за Двину реку осматривать пушек и военных припасов, которые перегружают лодьями и стругами из-за реки Двины на сее сторону к шанцом»[786]786
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 365.


[Закрыть].

Военные приготовления Петра летом 1700 г. заканчивались, и то, чего не мог разглядеть шведский резидент, было ясно видно датскому и саксонскому дипломатам. В беседе с датским послом Гейнсом в Преображенском 4 июня царь уверял его, что формируются полки и делаются все необходимые приготовления для энергичной борьбы со Швецией[787]787
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 360).


[Закрыть], и это было действительно так. Оба союзных дипломата: и датский и саксонский, – судя по их депешам, в полном восторге от достигнутых результатов. «Новые полки чудесны, – писал в Копенгаген Гейнс, – и на ученье и парадах так же хороши, как могли бы быть и старые. Набрано этою зимою до 30 полков по 1200 человек каждый и два драгунских полка по 1000 лошадей»[788]788
  На самом деле сформировано было всего 29 полков, в том числе два драгунских.


[Закрыть]. Приготовленную артиллерию он находил образцовой. По его сведениям, было снаряжено 400 бронзовых пушек, лучших в свете; к ним заготовлено 20 000 бомб, 30 000 каркасов, 40 000 ядер (licht kugeln)[789]789
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 364, 365).


[Закрыть].

В конце июля и в начале августа барон Ланген доносил польскому королю о происходящих, вероятно, военных приготовлениях царя и о своем восхищении столь хорошо обученной и столь дисциплинированной пехотой[790]790
  Je peux assurer votre Majesté, foy de fidèle serviteur, que le Czaar se prépare incroyablement pour la guerre et j’admire de trouver parmi cette nation une infanterie si bien exercée et disciplinée.


[Закрыть]. В одной только Москве, по его словам, находится около 40 000 хорошей, прямо отборной пехоты, которая ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней, с раннего утра до обеда упражняется с оружием и так подготовлена в заряжании и стрельбе, как только могла быть подготовлена немецкая пехота[791]791
  Донесения Лангена от 29 июля и от 4 августа; Устрялов. История… Т. III. С. 553–555, 557–560; Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 19, л. 15–16.


[Закрыть].

В записках Желябужского находим страницу, бросающую свет на личную деятельность Петра летом 1700 г. по комплектованию армии: «Июля в 9 день в Преображенском на Генеральном дворе генерал Адам Адамович Вейд докладывал великого государя по росписи о стольниках, которые писались в ту роспись за болезнью и старостью. И великий государь изволил их сам смотреть: больных изволил отставливать и отмечать в росписи своею рукою»[792]792
  Желябужский. Записки, изд. Акад. наук. 1840. С. 167.


[Закрыть]. Петр не терял интереса и к вновь созданным морским силам. Он ведет переписку с адмиралтейцем Ф.М. Апраксиным, с англичанином кораблестроителем Осипом Наем и с вице-адмиралом Крюйсом. Ф.М. Апраксину в письме от 27 июня он дает указание о переделке пяти венецианских, т. е. строенных венецианцами, кораблей, ссылаясь на изложенное в письме свое мнение об этих кораблях; уведомляет, что говорил с Любсом и Брантом по просьбе Апраксина по какому-то делу о 12 голландских плотниках, Любс и Брант за то взялись; просит предоставить Осипу Наю строить корабль, где он хочет, пересылает письменное рассуждение о кораблях, «которое мы по указу вашему чинили на Воронеже», и дает какие-то указания о постройке брандера, прилагая для этой постройки роспись размеров на тот случай, если Апраксин поручит его строить голландцам, «потому что они с текена (чертежа?) делать не умеют». В заключение Петр просит извинить его в замедлении ответом, «ибо самъ можешь разсудить», и заканчивает письмо так: «За сим во охранение Божие вашу особу купно и с добрыми помощниками вручив, пребываю вашей милости всегдашний слуга Piter, адмиралитейц верфа бас. С. Москвы, июня в 27 день 1700». В письме от того же числа к Осипу Наю читаем: «Her Nai. Письмо твое я принял и о деле твоем писал к Федору Матфеевичу, чтоб он учинил тебе всякое довольство. А когда зачнешь корабль делать, к нам отпиши. За сим отдаем вас в сохранение Божие. Piter. Ис Москвы, июня 27 д. 1700»[793]793
  П. и Б. № 309, 315, 316.


[Закрыть].

На царское письмо от 27 июня Апраксин отвечал письмом от 15 июля, и это письмо, полученное в Москве 19 июля, должно было живо перенести мысль Петра в Воронеж в обстановку кораблестроения. «За премногую твою милость челом бью, – писал Апраксин, – что изволил писать ко мне, рабу своему, с Фадеем Поповым и с Савою Уваровым; они же мне вручили от милости твоей брандарам чертеж с размером и свидетельствованные статьи (т. е. письменное мнение царя о кораблях). И по указу твоему, что можем, станем управлять. Только, государь, в новом (т. е. новых постройках) гневу не положи: ей, старого не можем осилить, паче всего имею великую скудость в плотниках. Товарыщи мои, виц-адмирал и шоутбейнахт, великую между себя противность имеют, и был, государь, такой случай, что показали друг другу свои шпаги, а если бы не случился тут я, такожде и не помогли другие афицири, мню, что бъ из них кому был ущерб». Сообщая о вспыхнувшей между ними ссоре, Апраксин, однако, с большими похвалами отзывается об их работе и просит царя их не разлучать: «А в делех, государь, зело исправляются чисто и осмотрительно; дай Боже и впредь так, и чаять от них или до милости твоей или до господина адмирала (Ф.А. Головина) известие есть. Только, государь, разводить их не изволь, дондеже дела свои исправят. И если всемилостивый Господь Бог сподобит видеть очи твои, устне милости твоей донесу. Покорнейший твой раб Федка Апраксин челом бью. При сем моем писании был виц-адмирал и принес письмо до милости твоей, и то письмо, государь, я послал на сей же почте. С Воронежа, июля 15 числа 1700 году»[794]794
  П. и Б. Т. I. С. 819.


[Закрыть]. Письмо вице-адмирала Крюйса также от 15 июля на голландском языке было ответом на полученное им 13 июля письмо царя и также вводило Петра в круг воронежских корабельных дел[795]795
  П. и Б. Т. I. С. 820–821. (Оно почему-то получено 27 июля.)


[Закрыть].

Эти письма из Воронежа отвлекали на время мысль Петра на юг к флоту, но только на время. Уже из того, что он запаздывает отвечать на письмо адмиралтейца и пишет, что Апраксин сам может «рассудить», видно, что не к Воронежу были направлены его главные заботы. Его внимание летом 1700 г. захвачено было подготовляемой армией и предстоящими северными делами. И однако, с этой возбуждавшей удивление иностранных наблюдателей ежедневно обучаемой и отлично дисциплинированной армией царь не двигался с места, выжидая вестей из Константинополя. Союзники уже давно начали военные действия, Август безуспешно осаждал Ригу, а участь Дании уже решалась в вооруженном столкновении со шведами и с флотами голландцев и англичан, но Петр все медлил. В начале июля, получив известие о вторжении люнебургских и шведских войск в Голштинию, Гейнс сделал об этом представление Ф.А. Головину, указывая ему, какие тяжелые последствия для Дании будет иметь это вторжение, настоятельно просил о скорейшем разрыве со Швецией.

Головин ему отвечал, что он, посол, сам видит, как все готово для того, чтобы разорвать со Швецией на следующий же день по прибытии курьера из Константинополя с подтверждением о мире, что вновь 12 000 войска направлено к шведским границам, для первоначального обложения Нарвы, пока подвинется главная армия, что для этой цели везде чинятся дороги и мосты, что на каждых 10 верстах велено держать по 12 тысяч повозок для ускорения перехода войск, что это вызвало подозрение у шведов, так что можно думать, что войска из Финляндии не пойдут на помощь к Риге. На заявление Гейнса о том, что напрасно выжидать установленного трактатом трехмесячного срока для начала военных действий, припомним, что по статье 3-й русско-датского союзного договора помощь подвергшемуся нападению должна быть оказана союзником не позже как через три месяца по его уведомлении[796]796
  П. и Б. Т. I. №. 279.


[Закрыть]. Головин ответил, что царь не стесняется ни временем, ни способом, ни размерами, ни направлением помощи и будет действовать всеми силами, но, как то обусловлено сепаратными статьями, исполнение договора со стороны России начнется только после заключения мира с турками. В этом весь вопрос. Подождать придется немного. В Москве удивлены, что курьер из Константинополя так запаздывает, и думают, не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья в дороге. В заключении мира совсем не сомневаются, потому что из Константинополя в Азов вернулся корабль, который вез посла в Константинополь, и его капитан Памбург привез с собою 175 русских пленных, отправленных турками без выкупа, чего не произошло бы, если бы турки имели намерение продолжать войну[797]797
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 365).


[Закрыть].