Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XXXI. Культурные преобразования 1699–1700 гг

«Журнал, или Поденная записка Петра Великого», как мы уже видели выше[445]445
  См. выше, с. 184.


[Закрыть], говоря о реформах, предпринятых Петром в 1699 г., перечисляет, между прочим, целый ряд преобразований, направленных к распространению просвещения и к изменениям в формах быта, преобразований, которые можно назвать культурными. Сюда относятся: устройство школы, устройство типографии, перевод с иностранных языков и печатание книг, посылка русских людей для науки за границу, перемены во внешнем облике подданных, вызванные указами об обязательном брадобритии и о ношении платья нового образца, наконец, перемена в обычае празднования Нового года. Следуя за «Поденной запиской», рассмотрим каждое из этих нововведений.

Мысль о школе должна была возникнуть у Петра задолго до 1699 г. Ее с особенной силой должны были возбуждать введенные им перемены в вооруженных силах страны. Создание большого азовского флота, как самое кораблестроение, а затем и мореплавание, ставило вопрос, во-первых, об инженерах и техниках, знающих основы математической науки, необходимые при кораблестроении, во-вторых, о морских офицерах, умеющих пользоваться картой, компасом и всякими другими употребляющимися при кораблевождении инструментами, для чего также необходимы были математические знания. Грамотности, умения читать и писать, и даже той книжной начитанности, какая тогда в иных случаях встречалась, было совершенно недостаточно. Для кораблестроения, для навигации, для артиллерии и постройки крепостей необходимы были математические науки: арифметика, геометрия, тригонометрия. При организации флота и устройстве регулярных войск выдвигался вопрос также о медицинской науке, так как новые военные части должны были снабжаться медицинским персоналом. Можно сказать, что на каждом шагу своей все расширяющейся организаторской деятельности Петр неизбежно сталкивался с нуждой в знающем человеке. За недостатком своих знающих людей приходилось обращаться к иностранцам, искать инженера, морского офицера, артиллериста, врача и всякого другого специалиста за границей, нанимать этих специалистов плохого качества, платя им дорогую цену. Все это не могло, конечно, не наводить Петра на мысль о подготовке нужных специалистов из своих путем посылки их для обучения за границу или посредством создания школы у себя дома. Заграничное путешествие должно было также подтвердить его мысли о значении науки и школы. Он увидел здесь и развитие науки самой по себе при посещении научных учреждений: университетов, музеев, обсерваторий, лабораторий, и значение прикладной науки в приложении к жизни в различных ее областях: и на корабле, и в войске, и на заводе, и в госпитале. Мысль о необходимости собственной школы, устроенной на манер западноевропейских школ, повела во время заграничного путешествия к некоторым шагам, направленным к ее практическому осуществлению. В Англии Брюсу давно было поручено обозреть английские школы и представить о них отчет. В Англии же в 1698 г. Петру были представлены трое преподавателей, согласившихся вступить на русскую службу и ехать в Москву, чтобы учредить там математическую школу[446]446
  См. т. II настоящего издания, с. 427–428.


[Закрыть].

С тех пор мысль о школе не покидает Петра. В 1699 г., вскоре по возвращении в Москву из Керченского похода, посещая 4 октября больного патриарха, он разговаривал с ним о школе. Патриарх записал или приказал записать происшедший разговор.

Записка, озаглавленная словами: «Во имени Господни извещение. Изволил великий государь царь святейшему патриарху глаголати, быв у него октоврия месяца в 4 день ради посещения от немощи его» – показывает нам, что Петр думал тогда о школе[447]447
  Записка не обозначена годом. Устрялов (История… Т. III. С. 511) считает возможным относить этот разговор или к 1698, или к 1699 г. Мне кажется, его следует относить именно к 4 октября 1699 г. Петр имел обыкновение, а он, несмотря на молодость лет, был очень верен своим привычкам, посещать патриарха каждый раз по возвращении своем в Москву после продолжительных отлучек. Так, он посещал его 1 октября 1696 г. по возвращении из Азовского похода и 31 августа 1698 г. по возвращении из-за границы. (См.: Устрялов. История… Т. I. С. 376. Т. III. С. 12–13.) Подобным же образом он посетил патриарха 4 октября 1699 г., вернувшись в Москву 27 сентября после продолжительного путешествия в Воронеж, Азов и Керчь.


[Закрыть]. Царь, по свидетельству записки, прежде всего выразил недовольство по поводу необразованности духовенства; затем перешел к критике существующей школы, указывал причины ее недостатков, наконец, сообщил патриарху, какую школу ему хотелось бы иметь в России. Священники, говорил Петр, ставятся малограмотные. Их надо бы обучать и тогда уже ставить в тот чин; надо назначить человека, да и не одного, для наблюдений за этим делом и устроить место, где быть обучению духовенства. Образованное духовенство нужно как для вразумления православных христиан, так и для обращения в христианство «зловерцев»: татар, мордвы, черемисы и других народов, не знающих «Творца Господа». Для такого образования хорошо бы послать человек десять в киевские школы. Есть школа и в Москве, и можно бы порадеть об этом деле; но в школе этой мало учатся, потому что никто о ней, как подобало бы, не заботится. Нужен для такой заботы человек знатный «в чине и во имени» и богатый, чтобы мог оказывать поддержку и учащим и учащимся[448]448
  «А надобно к тому человек знатный в чине и во имени и в довольстве потреб ко утешению приятства учителей и учащихся».


[Закрыть]. А такого человека нет! Действительно, московская Славяно-греко-латинская академия, которую подразумевал здесь царь, открытая при царевне Софье в 1685 г. братьями Лихудами, после их удаления в 1694 г. стала падать. Патриарх, видимо, проявлял к ней мало интереса; да к тому же последние годы своего правления все время болел. Лица, которые вели дело без патриаршего надзора и попечения, не стояли на должной высоте. Ученики, числом 150, бедствовали. Даже и по внешнему виду школа пришла в полный упадок; здание, отведенное ей в Заиконоспасском монастыре, разрушалось, потолки и печи обвалились, как свидетельствовал дьяк Оружейной палаты А. Курбатов, осматривавший школу 25 октября 1700 г., вскоре после смерти патриарха[449]449
  Устрялов. История… Т. III. С. 356–357.


[Закрыть]. Дав отрицательную характеристику состояния Заиконоспасской академии, Петр далее в разговоре высказал взгляд на цели той школы, которая была бы ему нужна и которая бы его удовлетворяла, и развил ее программу. В этой школе прежде всего, конечно, следует преподавать евангельское учение – это свет и «знание Божеское», больше всего надобное людям в жизни.

А затем такая школа должна обучать знаниям, необходимым не только для церковной службы, но и для гражданской, а именно: воинскому делу, инженерному и врачебному искусству: «воинствовати, знати строение и докторское врачевское искусство».

«Многие, – продолжал царь, – желают учить детей своих свободным наукам», – под этим названием, бывшем в ходу и у нас в XVII и в начале XVIII в., подразумевались знания, входившие тогда в состав общего образования на немецких философских факультетах, а именно словесные науки: грамматика, диалектика, риторика; математические: арифметика, геометрия, астрономия и, наконец, музыка, – и для обучения свободным наукам отдают детей иноземцам или держат учителей-иностранцев в своих домах; иностранцы же эти русского языка не знают, да к тому же еще иноверцы и при обучении малым детям «ереси своя знати показуют». Отсюда детям вред, православной церкви может быть «спона велия», а речи русской от них неискусства повреждение. «А в нашей бы школе при знатном и искусном обучении всякого добра училися». И тогда бы люди, имеющие начатки знаний, заглянув в царскую школу, захотели бы продолжать свое образование, – «и кто бы где в науке заправился, в царскую школу хотя бы кто побывать пришел, и он бы пользовался. И сего смотрети же надобно и прирадеть тщательно зело!» Но как вера без дела и дело без правой веры мертвы, так и не приносит пользы и слово без деятельной заботы, без правильного распорядка и без надлежащих средств – «тако слово без промысла, а труд без чина и без потреб не успеет пользовати». Свое рассуждение о школе царь закончил указанием на великую злобу, которую питает против школы дьявол: дьявол – враг школы, старается, чтобы где-либо не завелась настоящая наука, и строит ей всякие козни и препятствия – «еще же велия злоба от Диавола и козни его на люди, еже бы наука благоразумная где-либо не возымела места; всячески бо препинания деет в той. Господь же Бог во всем помощь да сотворит людем спасительну»[450]450
  Устрялов. История… Т. III. С. 511–512.


[Закрыть]. Слова о том, что дьявол – враг настоящей науки, злобствует на нее и противодействует ей, а Господь Бог окажет ей помощь, были очень смело сказанными для того времени, когда провозглашалось, что «мерзостен пред Господом всяк, любяй геометрию», и когда таблицы логарифмов считались «черною книгой», через которую человек вступает в сношение с дьявольской силой.

Московская академия, видимо, не удовлетворяла Петра не только потому, что она оставалась без попечения, была запущена и заброшена, но и потому, что он желал школы с более широкой программой, такой, где давалось бы не только богословское и словесное образование, но где ученики подготовлялись бы к воинскому делу, к инженерному искусству и к врачеванию. Иными словами, он хотел иметь в Москве университет, каким должна была быть московская академия по замыслу ее учредителей и по данному ей в 80-х гг. уставу, от которого она отклонилась на практике, усвоив характер словесно-богословского училища. Но, критикуя существующую школу и высказывая пожелания относительно будущей, царь хорошо, конечно, понимал, что от старого и больного патриарха исправления недостатков существующей школы и создания будущей ждать невозможно. Поэтому к достижению намеченных целей приходилось искать иных путей.

В то время как происходил приведенный разговор с патриархом, в Москве уже жили нанятые в Англии преподаватели, которые и организовали здесь школу желательного для Петра типа. Это были: профессор шотландского эбердинского университета Фарварсон (Henry Fargwarson) с двумя своими товарищами Гвином (Stephen Gwyn) и Грейсом (Richard Gries). «Поденная записка» в перечне нововведений Петра за 1699 г. относит учреждение школы этих учителей – Навигацкой, как ее стали называть, – именно к этому 1699 г.; так, по крайней мере, можно заключить из слов записки: «Тогда же (под 1699 г.) почалась школа Навигаторская, также и прочих наук школы начало свое восприимать по малу стали, тако ж и разные художества; и приумножены школы латинские и вновь заведены немецкие и других языков»[451]451
  Журнал, или Поденная записка. Т. I. С. 7.


[Закрыть]. И князь Б.И. Куракин в своей автобиографии относит заведение математических школ к времени между 20 июля 1699 г. и 20 июля 1700 г.[452]452
  «Того ж года заведены школы математическия» (Архив князя Куракина. Т. I. С. 259).


[Закрыть] В нашей старой литературе открытие Навигацкой школы относилось почему-то даже к точно определенному дню, именно к 19 августа 1699 г., что повторяется иногда и теперь[453]453
  Голиков. Дополнения к деяниям Петра Великого. Т. V. С. 294. Ср.: Русский биографический словарь под словом «Фарварсон».


[Закрыть]. Однако последующие разыскания Веселаго выяснили, что трое названных выше англичан по приезде в Москву осенью 1699 г. более года оставались без дела. Возможно предположить, что они прибыли в Москву 19 августа 1699 г., день, к которому и стали затем приурочивать открытие школы. В ожидании занятий они поселились у своего земляка, англичанина Андрея Кревета, переводчика Посольского приказа, жили втроем в одной тесной комнате, или, как они писали в своем челобитье, «палатченке», и терпели нужду. Кревет довольствовал их чем мог, однако не всем: «сподоблял их всякими нуждами: питьем, и людьми, и лошадьми, и прочим, только кроме харча, и платья». Захваченный другими делами, Петр на время как бы забыл об их существовании, а они не могли добиться толку в московских учреждениях, чтобы двинуть дело, для которого их вызвали, и чтобы выхлопотать себе обещанное им жалованье[454]454
  Веселаго Ф. Очерк истории морского кадетского корпуса. СПб., 1852. С. 5, 8.


[Закрыть]. В декабре 1700 г. они подавали прошение об отводе помещения под их школу на Мясницкой или на Покровке[455]455
  Голубцова М.А. Московская школа Петровской эпохи (Москва в ее прошлом и настоящем. Т. VII. С. 42).


[Закрыть]. Только 14 января 1701 г. последовал указ об открытии школы математических и навигацких наук, в которой велено быть преподавателями «англинские земли урожденным: математической науки Андрею Данилову сыну Фархварсону, навигацкой – Степану Гвыну да Рыцарю Грызу». Школа отдавалась в ведомство Оружейной палаты. Контингент учеников для нее предписывалось набрать из «добровольно хотящих», иных же отдать туда «и со принуждением», причем ученикам устанавливалось содержание, смотря по успехам в учении, по 15, по 10 копеек и меньше в день. Для помещения школы этим указом предписывалось взять Большой Полотняный двор в Кадашевской слободе, об очистке двора снестись с постельничим Гаврилой Ивановичем Головкиным, управлявшим Мастерской палатой, в ведении которой находилась Кадашевская слобода, деньги на всякие нужды по устройству этого двора отпускать из доходов Оружейной палаты[456]456
  Указ 14 января 1701 г.: напечатан неисправно в приложении I к книге Веселаго. Очерк истории морского кадетского корпуса. В напечатанном тексте указа нет даты, так что, откуда взята дата 14 января 1701 г., неясно. По всей вероятности, впрочем, дата опущена при напечатании документа, как это сделано и с документом, напечатанным в приложении II. Напечатанный документ заканчивается словами: «Подлинный указ за скрепою думного дьяка Автонома Иванова», из которых видно, что напечатанный документ есть копия, а не подлинный указ. Копией называет его Веселаго и в примечании 5, где дается указание, что «копия с подлинного указа находится в Главном морском архиве в делах коллежских, папка 96, № 26». Но по напечатанному тексту можно думать, что это не копия с подлинного скрепленного Автономом Ивановым указа, а кем-то сделанный его пересказ, украшенный высокопарными выражениями, которые в деловом приказном языке не употреблялись: «Великий государь (т.), ревнуя древлебывшим грекоправославным пресветлосамодержавнейшим монархом, премудро управляющим во всяком усмотрении государствие самодержавия своего и иным в Европе ныне содержащихся и премудро тщательно управляемых государствий пресветлосодержавнейшим монархом и речи посполитые управителем, указал именным своим, великого государя, повелением в государстве богохранимые своея державы всероссийского самодержавия на славу всеславного имени всемудрейшего Бога и своего богосодержимого храбропремудрейшего царствования во избаву же и пользу православного христианства, быть математических и навигацких, то есть мореходных хитростно наук учению» и т. д. Вся эта напыщенная риторика едва ли могла содержаться в подлинном именном указе, форма которого в то время была обыкновенно такая: «Великий государь (т.) указал по своему, великого государя, именному указу» и т. д.


[Закрыть]. Однако устроить школу на Полотняном дворе оказалось по каким-то причинам неудобным, и 23 июня того же 1701 г. велено было поместить ее в незадолго перед тем (1692–1695 гг.) выстроенной над Сретенскими воротами башне, получившей название Сухаревой, где школа и находилась во все время ее существования с 1701 по 1715 г.

Таким образом, начало Навигацкой школы в Москве следует относить только к 1701, а не к 1699 г., как это делает «Поденная записка». Время указано «Запиской» приблизительно, и небольшая неточность, допущенная ее составителями, легко объяснима. В 1699 г. приехали из Англии преподаватели для Навигацкой школы. Об устройстве школы могли быть разговоры в связи с их приездом осенью 1699 г. и в 1700 г. по поводу поданных англичанами челобитных. Затем последовали распоряжения об открытии школы в 1701 г. В памяти Петра и его помощников по составлению «Поденной записки» 1699 г. запечатлелся как действительно начальный исходный момент всего этого дела; к нему и приурочено было учреждение школы.

Как другое культурное нововведение 1699 г., кроме школы, «Поденная записка» отмечает печатание таких книг, которые ранее в России не печатались. «Того ж года, – читаем в записке, – исправлена друкарня в чистоте печати, и начали многие книги переводить и печатать инженерские, артиллерийские, механические и прочих художеств, также и исторические и календари». В этих словах содержатся собственно два известия: во-первых, об исправлении типографии, во-вторых, о появлении книг нового научного содержания. К какой типографии относить и как понимать слова «исправлена друкарня в чистоте печати»? Идет ли здесь речь только об улучшении шрифта на московском Печатном дворе, или же известие «Записки» о типографии можно толковать шире? На московский Печатный двор 26 марта 1698 г. был назначен справщиком из преподавателей Славяно-греко-латинской академии Федор Поликарпов, впоследствии долгое время бывший директором этой типографии. Это был по своему времени образованный человек, знавший древние языки, много переводивший с них и составивший «триязычный словарь греко-славяно-латинский» (М., 1704), не вышедший из практического употребления еще и в 70-х гг. XVIII в. О том, чтобы Поликарпов тотчас же по вступлении в должность справщика ввел в 1699 г. какие-либо улучшения в шрифте Печатного двора, нет известий; если бы такую заслугу он за собою знал, он не преминул бы о ней упомянуть в своих неоднократных жалобных челобитных, подававшихся им по поводу злоключений, постигших его при управлении типографией, наложенных на него начетов и штрафов; он не был в управлении типографией бескорыстным. Между тем, как раз наоборот, Поликарпов писал, что за его время печать в его типографии ухудшилась, и жаловался, что никто новых книг не покупает, покупатели предпочитают брать старые книги хорошей печати, давая даже за них более дорогую цену: «…нынешних книг обегают и больше со стороны покупают прежние книги чисто печатные с наддачею, нежели новые марашки меньшею ценою»[457]457
  Румянцов В.Е. Древние здания московского Печатного двора. М., 1869. С. 17.


[Закрыть]. Да и едва ли «Поденная записка» – эта история царствования – стала бы упоминать об исправлении шрифта как об историческом факте. Поэтому вернее предполагать, что в приведенных словах «Записки» речь идет не о московском Печатном дворе, а о славянской типографии, заведенной в 1698 г. в Амстердаме по желанию царя крупным амстердамским негоциантом Яном Тессингом. Коммерческая фамилия Тессингов вела дела с Россией. В 90-х гг.

XVII в. этот торговый дом составляли три брата, из которых средний, Фридрих, жил по торговым делам в Вологде, а младший, Ян, бывал в Архангельске, где видал Петра. Во время пребывания в Амстердаме Великого посольства дом Тессингов оказывал посольству услуги по переводу векселей и по закупке разного рода припасов для флота. Петр водил с Яном личное знакомство и посещал его. Как он сам рассказывает в предисловии к Морскому регламенту, он, будучи «на загородном дворе Яна Тессинга в компании», встретил среди гостей англичанина, который, услыхав его жалобы на недостаток голландской корабельной науки, посоветовал ему для усовершенствования в корабельной архитектуре ехать в Англию. В ноябре 1697 г. Ян Тессинг подавал посольству мемориал о необходимости понижения в Архангельске вывозной пошлины на мачтовые деревья, указывая на вредную для Архангельска конкуренцию со стороны Нарвы и Риги, где эти пошлины были ниже[458]458
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1697 г., № 5, 17 ноября.


[Закрыть]. Как уже мы видели выше[459]459
  См. т. II настоящего издания, с. 479–482.


[Закрыть], перед самым отъездом посольства из Амстердама в Вену он уже подал челобитную на имя царя о предоставлении ему монополии на типографские произведения в России сроком на 15 лет с платежом пошлины, какая будет государем установлена. Он брался завести в Амстердаме типографию, в которой изготовлять для ввоза в Россию картины и книги: «…всякие земные и морские картины или чертежи, листы и всякие книги о земных и морских ратных людех, о математике, архитектуре, городовом строении и иные художественные книги» с русским и немецким текстом вместе, а также с этими текстами порознь. Свою просьбу он мотивировал указанием, что от таких книг царские подданные получат большую пользу для службы и будут по ним обучаться всяким знаниям и художествам. Просьба докладывалась Петру под городом Нимвегеном, и царь удовлетворил ее. Яну Тессингу была предоставлена просимая им монополия на 15 лет с воспрещением всем иным помимо Тессинга ввозить и продавать подобные же произведения под опасением конфискации товара и штрафа в 1000 ефимков за каждый ввоз, из которых ²/₃ идут в казну, а ¹/₃ Тессингу. Картины, чертежи и книги, выходящие из типографии Тессинга, должны были быть снабжены его подписью и печатью. При ввозе своего товара в Архангельск Тессинг должен был платить таможенную пошлину по 8 денег с рубля, с тем что никаких других пошлин с него уже взыскиваться не будет. Ту часть товара, которую Тессинг или его приказчики не распродадут в Анхангельске, он волен отпускать из Архангельска к Москве и в иные великороссийские города, подавая в Москве заявление о привезенном товаре в Посольский приказ. Сравнительно с текстом челобитной Тессинга Петр сделал в указе одну оговорку: ему предоставляется право на печатание всяких книг «опричь церковных книг греческого закона». Указ тогда же, 17 мая 1698 г., под Нимвегеном был вручен Тессингу, может быть сопровождавшему посольство до Нимвегена или ожидавшему его в Нимвегене, в виде отписки от посольства на имя архангельского воеводы князя М.И. Лыкова, которая заканчивалась приказанием записать сей великого государя именной указ у города Архангельского в книгу для сведения будущим воеводам приказным людям, а также объявить о нем находящимся в Архангельске иноземцам. От кого исходила инициатива всего этого дела печатания русских книг в Амстердаме? Трудно думать, чтобы Тессинг по собственному почину «восприял намерение трудиться во изготовлении и делании всяких печатных листов и книг», как он заявлял в своей челобитной. Знакомый с нравами московского общества, коммерсант не мог, конечно, рассчитывать на сколько-нибудь значительную прибыль от этого предприятия в стране, где книга совсем не была распространена и где царь только приступал к насаждению математических, географических и иных светских наук, действуя принуждением. Вернее предполагать, что Тессинг взялся за это дело и подал свою челобитную, чтобы сделать угодное царю, зная его настойчивое желание завести в своем государстве светские науки, может быть, действовал так не без расчета на какие-либо льготы и уступки со стороны царя в других, более выгодных коммерческих предприятиях в России. Судя по его заявлению в челобитной, что он уже трудится над изготовлением книг, можно думать, что он под воздействием разговоров с царем приступил к делу еще до подачи челобитной, а челобитная и последовавший на нее указ 17 мая только оформляли дело. Несколько времени спустя, когда посольство было в Вене, он адресовал туда на имя царя письмо, в котором просил о выдаче ему на предоставленные ему указом 17 мая права обещанной жалованной грамоты, причем извещал о ходе работ по изданию книг и карт. Подготовляется перевод сочинения Квинта Курция о деяниях Александра Македонского с посвящением этой книги государю; через шесть недель будет готова карта территории от Москвы до южных берегов Черного моря. Успеху дела мешает недостаток переводчиков, иначе дело приняло бы широкие размеры: «Токмо мне скудость, милостивейший государь, в переводчиках; инако бы же великие дела почал»[460]460
  См. т. II настоящего издания, с. 482 и Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1698 г., № 4, л. 6–8.


[Закрыть]. Ходатайство Тессинга о жалованной грамоте было удовлетворено, но много позже; грамота была ему дана только 10 февраля 1700 г. Схельтема в своем труде о Петре Великом свидетельствует, что подлинник грамоты хранился в его время у потомков Тессинга, и правильно описывает этот подлинник: грамота на пергаменте, каймы ее разрисованы золотом, серебром и яркими красками, в заглавии русский герб с 25 другими гербами областей, подвластных царю; государственная печать привешена на золотом шнуре, и вся грамота обернута в шелковую ткань[461]461
  Пекарский. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. I. С. 11.


[Закрыть]. Жалованные грамоты выдавались тогда действительно в таком именно виде: на пергаменте с разрисованной красками, золотом и серебром каймой и в оболочке из камки.

По своему содержанию грамота в основном только более приподнятым и велеречивым слогом повторяет указ 17 мая 1698 г. с некоторыми, однако, отличиями. Иначе обозначены языки, на которых будут печататься книги в амстердамской типографии. В указе были упомянуты русский и немецкий языки, в грамоте говорится о славянском и голландском языках; «немецкий» язык было тогда обозначение очень неопределенное, охватывавшее собой чуть ли не все западноевропейские языки. Есть небольшое дополнение в упоминании тех карт и чертежей, которые будут печататься: «повелели ему в том городе Амстердаме печатать европейские, азиатские и америцкие земные и морские картины и чертежи»; остальные предметы издания: «и всякие печатные листы и персоны» и т. д. – обозначены так же, как и в указе. Расширена сделанная в указе оговорка «опричь церковных книг греческого закона»; к ней прибавлено в грамоте пояснение «потому что книги церковные славянские греческие со исправлением (т. е. с соблюдением) всего православного устава восточные церкви печатаются в нашем царствующем граде в Москве». Кроме этой оговорки относительно печатания церковных книг, в грамоте сделана и другая, которой нет в указе 17 мая: относительно составления, печатания в Голландии на славянском и голландском языках и ввоза в Россию таблиц, чертежей и книг, касающихся Сибири и китайских владений: «Сибирскому нашему царствию и китайскому владению городам и землям и рекам». Право на эти географические издания, относящиеся к Сибири и Китаю, предоставлено было ранее голштинцу Елизарию Избрандту, за ним оно и остается. Наконец, грамота содержит еще одно условие, которого не было в указе 17 мая: чтобы печатаемые Тессингом карты и книги служили к славе русского государя, «к цветущей и наивящей похвале» Российскому царству между европейскими монархами и к «общей народной пользе и прибытку», и распространению знаний и чтобы они не заключали в себе какого-либо понижения царского величества чести и государств его славы[462]462
  П. и Б. Т. I. № 291.


[Закрыть].

Итак, по всей вероятности, слова «Поденной записки» «Того же года исправлена друкарня в чистоте печати» относятся к учреждению типографии Яна Тессинга в Амстердаме. В ней были отлиты славянские шрифты более округленные по образцу латинских; может быть, этим и достигалась та большая чистота печати, о которой говорит «Поденная записка»[463]463
  Соловьев А.Н. Государев печатный двор и синодальная типография в Москве. М., 1903. С. 55. «Начало округления славянских букв по образцу латинских впервые появилось в изданиях амстердамских».


[Закрыть]. С 1699 г., именно с того, который указан «Запиской», типография начала работать. Мы уже видели выше[464]464
  См. выше, с. 80.


[Закрыть], что в июле 1699 г. Адам Вейде посылал из Москвы Петру в Азов «листок», присланный из Амстердама от Тессинга к Бранту, вероятно заглавный лист печатающейся книги, и при этом делал замечание: «…и будут таких книг на русском языке 600 к городу Архангельскому присланы»[465]465
  П. и Б. Т. I. С. 777.


[Закрыть]. Работа шла, разумеется, слабо. Один из современников так отзывался о ней в частном письме от 10 апреля 1700 г.: «Я узнал о намерении Тессинга действовать по силе преимущества и привилегии, данных ему царем; но он еще ничего не сделал, да и не думаю я, чтобы он что-нибудь сделал, разве захочет человек более ученый вмешаться в это дело и сделаться товарищем по предприятию, что очень бы хотелось Тессингу; но трудно ему будет сыскать такого человека. Притом же москвитяне, как и вам это известно, нисколько тем не интересуются; они все делают по принуждению и в угоду царю…»[466]466
  Пекарский. Наука и литература в России. Т. I. С. 12–13.


[Закрыть]

В этом письме как на причину неудачного хода дела указывается на отсутствие ученого специалиста, который бы составлял и приготовлял к изданию книги. Тессинг сам мог вести только техническую – типографскую и коммерческую – часть в деле. Однако такой ученый человек у Тессинга уже имелся и сотрудничал с ним. Это был некто Илья Федорович Копиевский, украинец из Польши, знавший русский язык. Свою фамилию Копиевский, или, как он иногда подписывался, Копиевич, он производил от «копья», переводя ее на латинский язык таким образом: de hasta Hastenius, что может указывать на военно-служилое происхождение. В Амстердаме, однако, он принадлежал к духовному званию, но уже не православного, а реформатского исповедания: «духовного чина, веры реформатской собору Амстердамского», как он сам себя называет. Каким образом судьба занесла его в Амстердам, стал ли он уже на родине реформатом или переменил веру за границей, неизвестно. Примкнув к амстердамской реформатской общине, он имел звание кандидат-пастора, т. е. бесприходного, ожидающего прихода священника. Когда в Амстердаме стала появляться для обучения русская дворянская молодежь, сначала посланные для навигацкой науки стольники, а затем состав Великого посольства, Копиевский занимался преподаванием этим молодым людям, причем на этом бескорыстном, по его словам, педагогическом поприще ему пришлось испытать немало злоключений и не только страдать от неблагодарности учеников, но и терпеть материальные убытки. «Известно есть твоему пресветлейшему царскому величеству, – писал он Петру в челобитной 18 декабря 1699 г., – колико я князей твоего пресветлейшего царского величества учил боле году, а за тое не желал от них денег, аще же трудился их ради днем и но-щию. Вси же поехали и спасибо не сказавши за учение; но со-противно мои ж еще глобусы четыре, не заплативши, завезли; два князь Осип Иванович Щербатов, тые глобусы, которые были на индейском (Ост-Индском) дворе, два глобусы завезл Семен Андреевич Салтыков[467]467
  С а л т ы к о в С.А. – один из стольников, отправленных в Амстердам в январе 1697 г. (Устрялов. История… Т. II. С. 566).


[Закрыть], за тое, что я его долгое время учил и трудился его ради. Вся же сия претерпех великие ради славы твоего пресветлейшего царского величества и не бысть ничто же мне препятием в трудех моих». Надо думать, что, соприкасаясь с учениками, жившими на Ост-Индском дворе, он тогда сделался лично известен Петру, и царь, ценя его ученость, дал ему поручение составлять книги по светским наукам, печатать которые должен был в своей типографии Тессинг. По крайней мере, в той же челобитной Копиевский говорит, обращаясь к царю, что он по его указу написал книгу, содержащую «воинских дел промыслы некоторые и статьи к ним». Здесь речь идет о его книге, которую он потом издал под заглавием «Краткое собрание Льва миротворца, августейшего греческого кесаря, показующее дел воинских обучение» и т. д. Эта книга заключает в себе наставления Льва Кесаря, переведенные Копиевским с латинского издания их 1540 г., и в его же переводе выписки из рассуждений польского писателя XVII в. Симона Старовольского, вышедших в Кракове в 1640 г. под заглавием «Institutiones rei militaris». К этим двум главным составным частям книги Копиевский в заключение присовокупил еще собственное небольшое рассуждение о пользе наук и «умелости письмен», т. е. искусства писать, так как «письмена разум исправляют и обучают, и утешают» и т. д. Говоря об этом своем произведении, Копиевский извиняется, что не мог дать в нем «совершенного толкования в статьях», потому что уехал в Брюссель тот знающий дело француз, который обещал ему сотрудничество и брался «делать приправы воинские»[468]468
  Пекарский. Наука и литература в России. Т. I. С. 521–522.


[Закрыть].

С этим первым трудом Копиевского постигла неудача. Когда рукопись была готова, он, запечатав ее, вручил боярину Ф.А. Головину. Несмотря, однако, на то, что рукопись была составлена по заказу Петра, боярин вернул ее автору, как ненужную вещь; да вернул еще не сам, а через подьячего Михаила Ларионова, который для довершения обиды принял литератора самым пренебрежительным образом на кухне. «А мне подьячий Михайло Ларивонов, – пишет Копиевский в той же челобитной, – на укоризну приведши мя в поварню, пред всеми отдал мне, аки безделицу какую, поругаяся ми сказал: у нас-де промышленных людей на Москве стегают!» Литератор больно почувствовал удар, нанесенный его самолюбию: он трудился не из корысти, не ради денежного жалованья, его намерением было единственно умножение и расширение великой славы царя – «не имел вины (причины) подьячий поругатися мне!», – с горечью заключает он свой рассказ об этом печальном происшествии. Вероятно, случай произошел еще до того времени, когда Копиевский сделался учителем сына Михаила Ларионова – Петра, о чем читаем в расходной книге Великого посольства под 25 марта 1698 г.: «Дано пастору Илье Федорову за ученье подьячего Михайлова сына Ларионова Петра и на покупку ему ж латинских книг 15 золотых»[469]469
  Арх. Мин. ин. дел. Книги австрийского двора, № 47, л. 30.


[Закрыть].

Работы Копиевского по переводу и составлению книг были все же не безрезультатны. К челобитной 1699 г., в которой он просит относительно так неудачно представленной книги ответить ему, найдет ли царь ее полезной или нет, а также ходатайствует об уплате за увезенные глобусы, он приложил список всех изданных им или приготовленных к изданию книг. Здесь насчитывается их 21; между прочим, здесь указана и книга «Quintus Curtius Rufus de rebus Alexandri Magni», о переводе которой говорил Тессинг в письме к Петру в Вену летом 1608 г. С 1699 г. эти книги, переведенные, обработанные и вообще приготовленные к изданию Копиевским и отпечатанные в типографии Тессинга, стали действительно ввозиться в Россию и появляться на русском книжном рынке, внося довольно резкую перемену в тот книжный состав, который до того времени на этом рынке был заметен. О такой перемене можно судить по хронологическому каталогу книг, вышедших в царствование Петра Великого, составленному Пекарским. В самом деле, по этому каталогу за 1698 г. значатся отпечатанными следующие книги: «Дiоптра или зерцало живота во мирѣ семъ человѣческого», изданная в Могилеве, «Виноградъ Христовъ в нем же лѣторасль едина отъ трех, сi есть брак чесный един отъ трех чинов девствующих, вдовствующихъ и супружныхъ, в честь Богу, в Троици Святой поклоняемому, обрѣта-ющися» и т. д.; эта книжка есть слово иеромонаха Стефана Яворского по поводу бракосочетания нежинского полковника Обедовского, издана в Киеве; «Маргаритъ богоугодныхъ трудовъ вселенского великого учителя во святыхъ отца нашего Iоанна Златоустого», издана в Москве, «Акаѳiсты всеседмичныя съ стихиры и каноны» (Могилев), «Акаѳiстъ святой, славной и всехвальной великомученицѣ Варварѣ (Киев), «Евангелiе, по вся дни чтомое по зачаломъ с толкованiемъ святого блаженного Ѳофилакта, архiепископа Болгарскаго» (Москва), «Псалтиръ» (Москва), «Iрмолой сирѣчь Осмогласникъ (Киев), «Молитвослов повседневный, в нем же чинъ часов церковных и прочихъ спасительных моленiй въ кратце типомъ изданъ» (Киев), «Евангелiе Iисуса Христа» (Москва), «Молитвенник» (Киев), «Евангелiе толковое вседневное» (Москва), «Акаеѳcтъ, служба и житiе св. Николая» (Киев), «Каноникъ» (Москва), два букваря. Таким образом, кроме двух букварей, за 1698 г. в четырех издательских центрах того времени, где печатались славянские и русские книги: в Москве, Киеве, Могилеве и Уневском монастыре, были выпущены в свет исключительно духовные, духовно-нравственные и богослужебные книги. Кроме названных издательских центров, русские книги такого же духовного содержания выходили тогда еще во Львове. С 1699 г. к этим центрам присоединился новый – Амстердам, и в этом году сверх духовных и духовно-нравственных книг, как «Перло Многоцѣнное» Кирилла Транквиллиона (Могилев), «Небо новое, з новыми звѣздами сотворенное, то есть Преблагословенная Дева Марiя Богородица з чудами своими» Иоанникия Галятовского (Киев), «Псалтирѣ», «Октоих», «Триодион» и пр. (Москва), вышли напечатанные в амстердамской типографии три книги совсем иного содержания: «Введение краткое во всякую исторiю по чину историчному от создания мира ясно и совершенно списанное», «Краткое и полезное руковеденiе в аритметыку» и «Поверстанiе кругов небесных» с картою. Таким образом, в первый же год своей работы амстердамская типография выпустила введение в историю и руководства по арифметике и по астрономии, и все это были работы Копиевского.