Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Подыскивая другое выражение, которое удовлетворило бы посланников, Маврокордато предложил слово «уезды» – «с своими уездами да возвратятся»; но посланники этого термина не приняли и возражали: «К Казыкерменю ни уездов, ни больших земель отнюдь не бывало, выезживали из Казыкерменя жители только для дров насилу на милю или на две по Днепру»[1096]1096
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 958.


[Закрыть]. Спор этот шел в начале июня. В конце концов в договоре была принята редакция Маврокордато: «А реченные места с своими землями, как до сей войны были, паки во владения Оттоманского государства да возвратятся».

Не обошлось без спора по статье 11 – установление срока разорения днепровских городков. Турки желали, чтобы городки были разорены после присылки в Константинополь из Москвы гонца с царскою «обнадеживательной» грамотой о принятии царем договора. Посланники настаивали на том, чтобы срок разорения городков был назначен после прибытия в Константинополь русского Великого посольства с подтвержденною грамотой. Посланники указывали на то, что при заключении мира с другими государствами такой предварительной присылки гонцов не было. Условие о разорении городков после присылки гонца посланники считали одной из тех «противных и несносных» прибавок, сделанных к тексту договора Александром Маврокордато, которые принять они решительно отказывались. Прислать гонца с обнадеживательною грамотою они обещали, но вносить условие об этом в договор не соглашались: в договоре должно быть упомянуто только о Великом посольстве через семь (а затем они приняли другой срок – через шесть) месяцев после подписания договора[1097]1097
  Там же, л. 898, 912–914, 929.


[Закрыть]. В этом пункте они одержали верх. Предварительная присылка гонца была отменена; в договоре говорится только о приезде в Константинополь через шесть месяцев по подписании договора Великого посольства, и срок разорения городков установлен через 30 дней по подтверждении мира Великим посольством.

Во время переговоров о прибытии Великого посольства в Царьград Маврокордато сделал замечание, что в проекте посланников не обозначено, как прибудет посольство, сухим путем или морем, и высказал решительное требование, чтобы посольство приехало не иначе как сухим путем, категорически; заявляя, что морем оно пропущено не будет. Для приема посольства пришлется нарочно из Царьграда на рубеж капычи-баша; прием будет «учинен с достойным почитанием». Приготовлены будут кормы и подводы. Посланники возражали: «Для чего их тем нудить, чтобы непременно быть посольству сухим путем? На то будет произволение государя, отпустить ли посольство сухим путем или морем». Но Маврокордато решительно повторил, что морем посольство никоим образом пропущено не будет «и чтоб они, посланники, в том много не трудились и не мыслили»[1098]1098
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 922.


[Закрыть]. Опыт с приездом посольства Украинцева морским путем был для турок достаточно памятен, и повторять его они, видимо, не собирались. Посланники принуждены были уступить и согласиться. В статье 14 трактата говорится о прибытии великого посла сухим путем: «Когда к мусульманским рубежам придет… землею, к блистательной Порте провожен да будет».

В статье 3 идет речь о постройке на одной стороне Днепра между разоренными городками и Очаковом села для перевоза путешествующих и торговых людей через Днепр. В тексте посланников говорилось, что село это построится на «средке» между Очаковом и разоренными казыкерменскими городками. Маврокордато просил выражение «на средке между Очаковом и разоренными городками» заменить выражением «на угодном месте», приводя то соображение, что султану, может быть, полюбится построить село не «на средке» между Очаковом и городками, а «пониже к Очакову», так чтобы это не сочтено было за нарушение договора. Однако он соглашался на редакцию посланников с тем, чтобы они уступили в этой статье по другому, более существенному вопросу, именно не указывали бы числа жителей этого будущего села, которое посланники установили в 50 человек. Маврокордато просил никакого числа жителей не обозначать, находя указание числа в этом случае несовместимым с достоинством государей – «для того, что государю с государем о таком малом деле, чтоб в том селе быть жильцом пятидесят человеком, уговариваться неприлично и непристойно». А затем он развивал то соображение, что установление определенного числа жителей в селе раз навсегда невозможно, потому что установленное число будет увеличиваться путем естественного прироста: «Да и то-де должно рассудить, что от пятидесят человек по воле Божии в один год родится другие пятьдесят человек, а потом год от году также будут плод приносить. И такого-де указного числа определить или постановить никоим образом невозможно, потому что-де не по всякую неделю людей считать, чтоб было в том селе 50 человек указное число». Маврокордато упомянул далее, что о числе жителей в перевозном селе не говорили на конференциях, против чего переводчик Лаврецкий и подьячий Протопопов горячо возразили, что в этих словах «стала его неправда». Они знают то подлинно, да и забыть того еще некогда, что на многих конференциях говорил именно он, Александр, через него, переводчика, «чтоб в том селе жить сту человеком, и просил о том у посланников со многим прошением именем великого везиря, а посланники позволивали в том селе жить пятидесят человеком; и на том уговоре стал»[1099]1099
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 885 об. – 886 об.


[Закрыть].

На личном свидании с посланниками 22 мая Маврокордато повторил просьбу не указывать число жителей. К прежним доводам, что «иногда прилучится людей много, а иногда мало, а сверх того люди будут плодиться и множиться», он привел еще уверения, что посланникам опасаться многолюдства в том селе нечего, безопасность будет гарантирована многими другими «укрепительными способами», которые будут включены в договор, а именно условиями, чтобы в селе не было ни городского укрепления, ни пушек, ни иных «воинских приготовлений», ни ратных людей и чтоб к нему не приводить ни морских военных кораблей, ни каторг. Посланники спорили: «Те-де его, Александровы, рацыи кажутся добры, только им вредны». Сам он помнит, что война началась из-за Казыкерменя, где было «пристанище многим своевольным», которые непрестанно кровь христианскую «локтали», и если в том селе «числа людям не назначить», то опасно, чтоб также многим своевольным пристанища в нем не было так же, как в Казыкермене. Александр успокаивал посланников: напрасно они говорят, что село будет другой Казыкермень. В Казыкермене ратных людей было «многолюдство и всякого воинского приготовления довольно; а в том селе станут жить люди не воинские, и чего им того села опасаться?» В Крыму живет множество людей, с 300 000 человек, «однакож царское величество Крыма не боится и вменяет его ни во что. И о таком малом деле или о числе людей великим государям и говорить кажется неприлично». Посланники со своей стороны заявляли, что «то село – дело не малое и для всякого безопаства должно написать в нем жителей указное число». «И были о том у посланников с ним, Александром, – отмечает «Статейный список», – многие споры больше трех часов. И видя посланники, что при предложении своем стоит он, Александр, упорно и об остальных статьях говорить не хочет», и не желая затягивать дело, «по многим спорам» согласились числа жителей в селе не указывать[1100]1100
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 914 об. – 917.


[Закрыть]. В окончательном тексте договора оно и не было указано.

Статья 4 об уступке города Азова с принадлежащими к нему всеми старыми и новыми городками была «договорена и на мере постановлена» еще на XVII конференции. Теперь вызвали спор некоторые чисто словесные выражения этой статьи. На свидании с присланными к нему Лаврецким и Протопоповым 19 мая Александр Маврокордато выразил неудовольствие тем, что предложенный им текст статей посланники переделали по-своему; указал, между прочим, и на поправку в статье 4. «Да и в четвертой статье, что об Азове с городками, есть переправка немалая ж. А та-де статья у них с ними, посланники, договорена и на мере постановлена таким: уговором, что меж теми городками лежащая земля и вода; а ныне-де то переправлено и написано лежащие земли и воды. И та-де речь располагается многочисленным расположением. И чтоб они, посланники, написали и о том против прежнего без той переправки». Разногласие, следовательно, заключалось в том, что находившееся в тексте Маврокордато выражение в единственном числе – «лежащая между городками земля и вода» – посланники переправили на выражение во множественном числе – земли и воды, что Маврокордато и обозначил словами, что в их тексте «речь располагается многочисленным расположением». Переводчик и подьячий соглашались, что статья еще на конференциях была «договорена и на мере постановлена» в том виде, как она была в тексте Маврокордато, но сослались на то, что «приправливать в речениях со обоих сторон не запрещено», чтобы «впредь никакого сумнительства не было». Поправку «в речениях» посланники сделали потому, что у Азова не один городок, а несколько и потому надо эти городки определить «землями и водами» и выразиться во множественном числе. Слова «земля и вода» в единственном числе прилично было бы написать «к такой речи, если б у Азова имел быть какой один городок, а не многие». Если выразиться здесь, как предлагает Маврокордато, «земля и вода», то также следует тогда написать и о городках в статье 2, что они уступаются с землею, а не с землями. Воды в статье 4 упоминаются для того, чтоб русским подданным «в водах азовских, таганских, миюсских и Меотийского моря иметь вольное употребление в рыбной ловле и в иных потребах без всякого препятия». «И чтоб он, Александр, о той четвертой статье много не спорил и написал ее так, как она ныне написана». Маврокордато разъяснял, что раз султан уступает государю город Азов с городками, землями и водами, то из этого ясно, что земля и вода меж теми городками во владении царя от крайнего азовского городка Миуса до Азова. Султану уже до этой земли и воды дела нет, и подданные его в те места для рыбной ловли и иных надобностей никогда не поедут и ходить не станут, а царским подданным в тех местах в реках и в Меотийском озере заниматься рыбной ловлей и ездить туда можно свободно «без всякого препятия». Изменить выражение «земля и вода» на выражение «земли и воды» он, Александр, не смеет, потому что эта статья уж доложена великому визирю и всему султанскому сенату и постановлено так, как было написано в его тексте. На свидании с посланниками 22 мая, вновь подтвердив, что редакцию посланников он принять не может, потому что статья уже прочитана великому визирю, Маврокордато предложил новую версию: «или земля, или вода», заметив, что «в том на него от везиря не будет подозрительно», и приводил посланникам грамматический довод, что «тот падеж и склонение является також, как и они, посланники, говорят». Посланники согласились и приняли предложенную редакцию[1101]1101
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 887–888 об., 917 об.


[Закрыть]. В таком виде статья 4 вошла в окончательный текст[1102]1102
  «Азов город и ныне к нему належащие все старые и новые городки и меж теми городками лежащие или земля или вода, понеже во владении царского величества суть, паки тем же образом всемерно его ж царского величества в державе да пребудут» (П. и Б. Т. I, № 318).


[Закрыть].

По статье 5, в которой говорилось о том, чтобы некоторые приграничные пространства земель между обоими государствами, как с азовской стороны, так и по Днепру, оставались незаселенными и никаких бы городков на этом пространстве не строилось, возникли большие споры как по вопросам, касавшимся существа дела, так и из-за выражений, имевших чисто словесное значение. По существу спорили о двух пунктах. Во-первых, на азовской стороне о пространстве между Перекопом и рекою Миусом и затем о земле по Днепру между Сечью Запорожской и Очаковом. По первому пункту турки потребовали, чтоб земля на 12 часов езды от Перекопского залива в степь по направлению к реке Миусу была во владении султана, не обозначая, должна ли она быть заселенной или пустой; остальное пространство степи до реки Миуса должно оставаться незаселенным и находиться в общем пользовании подданных обоих государств[1103]1103
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 893 об.


[Закрыть].

20 мая в разговоре с Лаврецким и Протопоповым «выняв он, Александр, те латинские статьи из мешечка атласного и смотря по тем статьям, говорил о вышеписанной же 5-й статье[1104]1104
  Текст статьи 5, переведенный с турецкого языка на латинский, а с латинского на русский и записанный в «Статейном списке», таков: «А понеже обоеи стороны намерение есть до обоего государства подданные безопасный и крепкий постановив покой почивания и тишины употребляют ни будущего неприятельства и ссор никакой случай своевольником ни зловольным да подается, но от всякого всесовершенно своевольства да удержаны будут взаимным согласием договоренось дабы от Перекопского замка начинающейся заливы Перекопской двенадцати часов расстоянием простирающейся земли от края даже до нового городка Азовского, которой у реки Миюса реченной стоит среди лежащие земли пустые и порозжие и всяких жильцов лишены да пребудут. Также во странах реки Днепра от Сечи города Запорожского, которой в рубежах Московского государства на вышереченной реки берегу стоит, даже до Очакова среди лежащие ж земли кроме нового села на обоей стороне Днепра равным образом пустые и безо всякого жилища порожние да пребудут. А близ городов со обоих сторон место довольное на винограды и огороды да оставится ниже разоренные городки паки да построятся, но порозжие да пребывают и на местех, которым порозжим пребыть взаимным согласием показалась буде какой городок подобной найдется, тот также со обоих сторон да разорится ни таковы места да состраиваются ни да укрепляются, но как суть порозжи, да оставлены будут» (Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1069 об. – 1070 об.).


[Закрыть], что совершенно-де к Перекопи и к заливе морской Перекопской надобно определить земли на 12 часов в ту сторону, что к Ми-юсу. И по окончании тех двунадцати часов имеет быть земля как до Миюса, так и от Миюса до докончания тех двенадцати часов в общем владении пустая без поселения. А на тех-де вышереченных часах земле быть пустой ли или жилой, и того-де в той статье именно писать он, Александр, не станет. А если-де им, посланником, то противно покажется, и они б вместо того написали, что от городка Миюса до той морской заливы Перекопской и от рубежа, которой на 12-ти часах учинится, быть земле пустой в общем владении». Сомнения русской стороны, чтобы за выделом пространства на 12 часов от Перекопского залива еще нам что-нибудь оставалось для общего пользования, Маврокордато рассеивал, доказывая, что степь между Перекопским заливом и Азовом расстоянием больше, нежели «через весь Крым», и можно той землей обеим сторонам довольствоваться без нужды; или: «А земли-де пустой меж Миюсом и двенадцатью часами будет еще на многое число». Русские спорили, указывая, что в предложении Маврокордато «является перед прежними объявлениями многая перемена и прибавка», но в конце концов уступили с тем только условием, чтобы земля и на эти 12 часов расстояния от Перекопского залива оставалась «впусте». Посланники сказали, что они, «не хотя в том иметь многих споров, от вышереченной заливы морской Перекопской на 12 часов земли к Миюсу во владение безо всякого поселения салтанову величеству напишут»[1105]1105
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 893 об., 857, 918 об.


[Закрыть]. В окончательном тексте договора этот пункт статьи 5 изложен не особенно ясно: здесь говорится, что обе стороны, имея намерение, чтобы подданные обоих государств пользовались покоем и тиши-ною, чтобы не возникало никаких поводов для неудовольствия и ссор от своевольников и чтобы своевольники от своевольства были удержаны, по взаимному согласию договорились, что «от Перекопского замка начинающейся заливы Перекопской двенадцати часов расстоянием простирающейся земли от края даже до нового города Азовского, которой у реки Миюса реченной стоит среди лежащия земли пустые и порожние и всяких жильцов лишены да пребудут». Не особенно ясно, говорится ли здесь о пустоте всей земли от Перекопского залива до реки Миуса или же только о пространстве от «края», т. е. от рубежа двенадцатичасовой отведенной султану земли, до Миуса, о той «среди лежащей» земле, которая должна была (см. статью 6) находиться в общем пользовании.

Разногласие по второму пункту о землях по Днепру между Сечью Запорожской и Очаковом состояло в том, что русская сторона требовала, чтобы оставалось незаселенным и пустым пространство от Сечи Запорожской до Очакова, а турки соглашались, чтобы незаселенным и пустым оставлено было пространство от Сечи только до нового перевозного села. «А что в той же статье, – говорил Маврокордато, – написано, что от Сечи Запорожской до Очакова по обоим сторонам реки Днепра быть землям пустым и в той же пустоте обоих сторон подданным какая будет прибыль? Всегда в городех и в селех жители обыкли иметь и имеют на употребление свое огороды и сады для виноградов и арбузов и иных овощей». Посланники объявили, что такой уступки сделать не могут, напишут так, что землям по обеим сторонам Днепра быть пустым от Сечи до Очакова, кроме одного нового села; а на огороды для виноградов и арбузов и иных овощей, как к Очакову, так и к Сечи, отвести «довольные места»[1106]1106
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 918–918 об.


[Закрыть]. Победа осталась за посланниками. По окончательному тексту договора земля должна была оставаться пустою от Сечи Запорожской до Очакова.

После того как существенный вопрос о пространстве пустых земель был разрешен, из-за отдельных выражений в статье шли продолжительные споры. Маврокордато находил определение границ русских и турецких земель упоминанием Сечи неточным, ссылаясь на то, что местоположение Сечи туркам неизвестно, и предлагал о Сечи совсем не упоминать. «Сечи Запорожской в той статье не именовать, для того, где оная стоит, о том им неведомо». Посланники не согласились. В дальнейшем разговоре он задал вопрос: «Та Сеча, о которой они, посланники, ему, Александру, объявляют, в московских ли рубежах и сколь давно оная построена?» Он объяснил, что спрашивает об этом для того, чтобы выяснить точно границу русских и турецких владений. «С которого места и по которое будет владение земли царского величества, также и по которое место владеть салтанову величеству». Посланники ответили, что «та Сеча, как заведена и построена, тому с двести лет, да у великого государя в подданстве с шестьдесят лет. А стоит она на берегу реки Днепра от московских жилых мест не в ближнем расстоянии, а от Казыкерменя крайней город». В ответ на это Маврокордато рассказал, что «некогда спрашивал его о той Сече великий везирь, где оная обретается? И он-де, Александр, донес ему, везирю, что та Сеча обретается в московских рубежах». В силу этого он и потребовал от посланников, чтобы они определили местоположение Сечи, написав, что она «в московских рубежах». Несмотря на его дальнейшие уверения в безопасности такого выражения, что «противности в том никакой нет и размышлять им о том много не надобно», посланники все-таки заявили, что принять такое выражение им невозможно, а напишут они так, что город Сечь «на берегу реки Днепра, где живут царского величества подданные, запорожские казаки, самый крайней порубежной город». Маврокордато возражал, что «казаков в Сече не надобно поминать, потому что царю вольно держать там казаков или великороссийских ратных людей. А написать бы, что город Сеча, которой на берегу Днепра, в рубежах Московского государства». На вопрос посланников, для чего он принуждает их написать именно это выражение, «что та Сеча в рубежах Московского государства», Маврокордато объяснил, что если Сечь построена вновь на казыкерменских землях, то ее нужно снести, раз эти земли уступаются султану, а если она построена не на казыкерменских землях, то она по-прежнему останется в державе царского величества, поэтому он и «твердит, чтобы написать в московских рубежах». Посланники упорствовали, заявляя, что Сечь построена еще «до первого с турской стороны строения казыкерменского за многие годы» (еще задолго до первого строения Казыкерменя), на что Маврокордато ловко заметил, что раз Сечь построена до прежнего казыкерменского строения и до последней войны, то это и значит, что она находится в рубежах Московского государства, «а не на особном где месте». Кажется, все эти доводы были как нельзя более убедительны, но посланники все же не соглашались; они говорили, что напишут так, как хотели раньше. «И были о том многие споры, – замечает «Статейный список», – по многих спорех написали, что город Сеча в рубежах Московского государства»[1107]1107
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 918–920 об.


[Закрыть].

Но, сдавшись и приняв определение, предложенное Маврокордато, посланники упорно не хотели отказываться и от своих определений Сечи: «где ныне казаки живут» и «что близ реки Днепра стоит», о которых шел спор при «пересылках» 5, 6 и 8 июня. Маврокордато отказывался принять эти прибавки в статье 5, потому что статья была уже прочтена им великому визирю и им одобрена без таких прибавок. «Чает-де он у него, везиря, с тех статей оставлен список; не токмо ему, Александру, такие прибавки вписывать, но и слышать о том не хочется». При этом он раздражительно заметил: «И всегда-де у них, посланников, является новое дело, а для чего так от них чинится, и тому-де не может он выдивиться». Присланные Лаврецкий и Протопопов ему говорили, что против выражения «где ныне казаки живут» он раньше и сам не спорил, а слова «близ реки Днепра» вместо бывшего ранее «на реке Днепре» написаны потому, что «на словенском языке на берегу толкуется почитай что у самой воды, а близ от воды – немного подалей. А Сеча-де Запорожская подворками, се есть базами, и огородами на берегу реки Днепра, а людское жилище от того берега будет в полуверсте или больше. И они-де, посланники, для того и написали близ той реки, чтоб было впредь безо всякого спору». Маврокордато, наоборот, слово «близ» казалось слишком неопределенным, его «мочно толковать разными способами», чему он привел примеры. Его, Александров, двор стоит на самом берегу Терсанской заливы, а близ его двора живут святейшие патриархи Царьградский и Иерусалимский и они, посланники. Но можно сказать, что близко от Сечи находится и город Батурин и Адрианополь. «И то-де слово близ неопределительное, и исчислить его никоторыми меры невозможно, и в мирные договоры такого слова написать отнюдь немочно». Впрочем, Маврокордато хотел доложить об этих выражениях визирю, а визирь, может быть, доложит султану. За последствия, однако, не ручался: «А что-де из того уростет, окончание ли дела или еще иные какие вновь толкования, того ему ныне ведать невозможно. А толкования-де в тех статьях сыскать мочно много». Этот тон задел переводчика и подьячего, и они заметили: «Зело они такому его, Александрову, поступку удивляются; свои слова он ставит правдивыми и состоятельными, и непременными, подобно евангельским, а посланничьи предложения ставит против себя легко, и в том-де является от него, Александра, к ним, посланникам, нелюбовь. А что он говорит о разных толкованиях, и того рассуждать ненадобно для того, что у думных людей будут одни толкования, а посланники не станут молчать, но будут на их толкования располагать свои другие толкования, и в таком поведении невозможно будет кончить дело. А лучше со обоих сторон ничего не вчинать, а делать одно доброе намерение, как бы наискорее те статьи к совершенству привесть». На это увещание Маврокордато сказал, что «больше-де того с ними, переводчиком и с подьячим, говорить он не будет. И потом их отпустил».

Маврокордато находил эти выражения не важными – «не само надобными» и «не само тягостными». Так же думали и посланники, которые готовы были от них отказаться и держались за них единственно с целью заставить турок пойти на взаимные уступки в таких же словесных выражениях статьи 2. «Буде он, Александр, в том по желанию их, посланничью, довольство учинит и в той пятой статье прошение их, послан-ничье, исправит, и они взаимно и его, Александрово, предложение во второй статье о казыкерменских землях («с своими землями») исправят же, а без такого удовольствования они, посланники, о тех казыкерменских землях переправки не учинят»[1108]1108
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 961–963, 967 об.


[Закрыть]. В окончательный текст вошли определения Маврокордато: «которой в рубежах Московского государства» и «на берегу Днепра». От своих выражений «близ» и «где ныне казаки живут» посланники отказались, удовлетворенные, очевидно, победой, одержанной по статье 5 по существу дела – о «пустоте» земель до Очакова. Текст в договоре сформулирован так: «Также во странах реки Днепра, от Сечи города Запорожского, которой в рубежах Московского государства на вышереченной реки берегу стоит, даже до Очакова среди лежащия ж земли, кроме нового села, на обоей стороне Днепра равным образом пустые и безо всякого жилища порожние да пребудут, а близ городов со обоих сторон место довольное на винограды и огороды да оставится». Статья заканчивается запрещением строить на этой пустой земле какие-либо городки, и если бы какой-либо городок там оказался построенным, его немедленно надлежит разорить.

Статья 6 дает более подробное определение, в чем должно было состоять общее пользование теми землями в Приазовье и по Днепру, которые по статье 5 должны были оставаться незаселенными: вольно с обеих сторон мирным образом дрова сечь, пчельники держать, сено косить, соль вывозить, рыбную ловлю чинить и в лесах ловли звериные творить без взимания каких-либо денежных сборов или пошлин. Особая оговорка сделана о стадах, которые крымцы могут безопасно пасти на пустой земле в Приазовье, как это они делали исстари: «А понеже для тесноты Крымского острова и помянутой заливы Перекопской, скоты и иные животные исстари вне Перекопской заливы выгнанные, пастбищ употребляти обыкли суть, на таком пастбище урон и убыток какой да не наносится, но пастбища употребление обыклым правом спокойно и безмятежно да сотворится». Статья прошла довольно гладко. Маврокордато пытался ограничить пользование приднепровскими территориями с русской стороны до нового перевозного села. Он говорил, что от «приездов» к Очакову будет на обе стороны лишняя ссора. И как очаковским жителям к Сечи, так и от Сечи к Очакову для рыбной ловли лучше не ездить; запорожским казакам заниматься рыбной ловлей и иными промыслами только до нового села. Торговым людям приезд в Очаков будет свободен. Однако, после возражений со стороны посланников, он на этом не настаивал, и поправка в договор не вошла. Наоборот, в договоре говорится о занятии упомянутыми промыслами «и на местех к Черному морю ближних». В первоначальной русской редакции заключаемый трактат называли «свежими договорами». Это выражение было по желанию Маврокордато устранено. Он говорил, что если заключаемый договор именовать «свежим», то надо именовать так же и Карловицкий договор, которому срок еще не вышел[1109]1109
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 894 об. – 896 об.


[Закрыть].

Статья 7, принятая после столь многих препирательств на конференциях, говорила об отводе к Азову уезда от кубанской стороны на расстоянии 10 часов обыкновенной конной езды, об установлении границ назначенными с обеих сторон комиссарами; остальные кубанские земли остаются во владении султана. Москвитяне и казаки не должны причинять убытков ногайцам, черкесам и иным подвластным Турецкому государству народам и их животным, и со своей стороны эти народы не должны наносить никакого убытка подданным царского величества и их животным, но должны хранить соседство; «которые дерзнут противно, жестоко накажутся». В тех странах никаких новых крепостей, городов или сел строить нельзя; ныне существующие остаются. В разговоре с переводчиком и подьячим 20 мая Маврокордато сказал, что «статья написана добра», и ограничился лишь одной исключительно редакционной поправкой. В тексте посланников было написано «на кубанской стороне», он предложил поправить «с кубанской» или «от кубанской стороны»[1110]1110
  Там же, л. 895; ср.: л. 871.


[Закрыть]. Поправка была принята; в окончательном тексте читаем: «от кубанской стороны».

Обширная статья 8 посвящена русско-крымским отношениям. Царские подданные, москвичи и казаки, не должны предпринимать никаких набегов на татарские рубежи «и неспокойные и своевольные казаки с чайками и с суды водяными да не выходят на Черное море… и от своевольств и напусков должны быть жестоко удержаны». Жестокое наказание должно грозить за всякое действие, противное миру и «доброму соседству». Равным образом и от Оттоманского государства «прежестокими» указами будет приказано пограничным губернаторам, крымским ханам, калгам, нурадинам, иным султанам и вообще всем татарским народам и ордам повиноваться Оттоманскому государству и не допускать никаких нападений на владения московского государя, полона не брать, скота не отгонять, но «с крепостию и радением соблюдать доброе соседство». Виновные в нападении будут наказаны в зависимости от вины; все пограбленное должно быть возвращено владельцам. «Разорители и мутители», не повинующиеся настоящему договору, будут подвергаться особенно жестоким наказаниям. Во время действия договора всякие неприязненные действия должны быть прекращены и все противное миру с обеих сторон будет запрещено жестокими указами. Мирный договор должен быть как можно скорее опубликован в порубежных местах с обеих сторон. Заключительные строки статьи касаются возбудившего столь много споров вопроса о «крымской даче», в котором русская сторона заняла столь твердую позицию.

Этот вопрос и при редакционных обсуждениях вновь поднялся с прежней остротой. Маврокордато в разговоре с переводчиком и подьячим 20 мая одобрил весь текст статьи: «Также-де и осьмая статья о татарех, хотя оная пространно написана, однакож и в договор напишется как она есть». Он только предложил сделать смягчающее добавление к резкой и категорической редакции заключительных строк в тексте посланников, что дача впредь ни в каком случае даваться не будет и татарам о ней не просить. «Только-де надобно, конечно, в нее приписать, что о даче ханской соседству пристойное добровольно да будет», или, если такая прибавка покажется посланникам неприемлемой, прибавить что-нибудь иное в том же роде. Этой припиской Маврокордато открывал все же возможность такой дачи по доброй свободной воле московского государя. В подкрепление он повторял старые и приводил новые аргументы. Султану от ханской дачи никакой прибыли нет и «не гораздо того желает, чтоб та дача хану и татарам от царя давана была, но желает уладить с обеих сторон это дело, чтобы впредь было крепко и постоянно» и чтобы хана и татар, а также своевольных людей не раздразнить и не привести в отчаяние[1111]1111
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 895, 899 об.


[Закрыть]. Они, посланники, с ними, думными людьми, единомышленны, «только в одних словах разность с ними напрасно творят». Турки вовсе не имеют намерения ввести посланников в какой-либо обман. Если бы он, Александр, такой обман видел, «конечно бы истинным христианским сердцем их, посланников, в том предостерег; и какой бы он был христианин, если бы больше норовил иноверцам, чем своим единоверцам!» В том, что он говорит в предлагаемой поправке о соседственной дружбе, разумеется воля государя «самовольная и свободная, а не принужденная». Посланники «изволили бы в рассуждение принять», что времена меняются; могут сложиться такие обстоятельства, когда и татары государю пригодятся, и если хан и татары «ущедрены будут государскою милостью, то и на всякое услужение государю будут готовы. Времена и лета один Бог знает, а дружба надобна всякому человеку» для будущего. При этом он привел в пример Турецкое государство. Когда султан поднимался войною на цесаря, ему обещали помощь казной и людьми шах персидский, и индийский царь, и хан абиссинский, и тогда султан им в том отказал, помощи принять не захотел: я-де и один сам управлюсь с цесарем! «А на какое ныне время Бог привел государство Турское, то они, посланники, сами видят». Теперь турки везде мира ищут и рады бы принять обещанную помощь у тех государей, только те уж ее не дают.

Все эти аргументы, однако, совершенно не действовали на посланников, и они твердо оставались при своем: без всяких оговорок не давать дачи, ссылаясь вновь на данный им наказ. «О хане написано им имянно, чтоб в мирных договорех написать об нем краткоречием, что не давать, а иного ничего прибавливать к тому отнюдь не велено, потому что за многие неправды крымских ханов и татар не токмо соседьми их именовать и в договорех писать, но и имени их царское величество слышать не хочет!»[1112]1112
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 895, 900–902, 899.


[Закрыть]