Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XXXIII. Масленица 1700 г

Но вернемся к февральским дням 1700 г., о которых, впрочем, имеем очень мало известий. Между розысками 31 января и казнью 40 стрельцов 9 февраля увеселения шли своим чередом, тем более что это была масленичная неделя. Цесарский резидент Плейер сообщал своему двору под шифром, как особо сенсационную и компрометирующую новость, что царь всю масленичную неделю ел мясо и предоставил то же подданным[541]541
  Депеша от 7 марта. Устрялов. История… Т. III. С. 651.


[Закрыть]. 7 февраля в среду на Масленице Петр был на «маленькой пирушке», устроенной датским послом П. Гейнсом, на которую было приглашено до 50 человек, в том числе бояре: Л.К. Нарышкин, князь Б.А. Голицын, Ф.А. Головин, ближние люди: Г.И. Головкин, Ф.А. Апраксин, думный дьяк Виниус и др. Был приглашен, для отвода глаз, конечно, и шведский комиссар Книппер. Царь приехал в 11 часов утра и сидел за обедом до 7 часов вечера, после чего, пишет Гейнс в депеше королю, «я устроил во дворе дома, где я живу, – т. е. на Посольском дворе в Китай-городе, – небольшой фейерверк, который я приготовил, пользуясь содействием одного из моих друзей, английского капитана по имени Вальронда, превосходно знающего это дело. Зная, что царь очень любит это развлечение, я приказал сделать особым способом ракеты (des fuseґes), наполнявшие воздух родом дождя, который называют goldt und silber regenfeuer; он очень понравился царю и компании, и все должны были признать, что такого рода огни были еще не виданы в Москве». По окончании фейерверка царь оставался еще у посла до 10 часов вечера и перед отъездом сам поднес всей компании (porta `a toute la campagnie) большой бокал вина за здоровье датского наследного принца. Уезжая, он сказал послу, что охотно бы еще остался, но должен удалиться отдохнуть ввиду большого совета, который должен был состояться завтра в Преображенском[542]542
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 343–344).


[Закрыть].

Следующее свидание Гейнса с царем произошло, как пишет Гейнс, «у казацкого гетмана», надо полагать, на другой день, 8 февраля. Гетман И.С. Мазепа приехал в Москву 22 января 1700 г. Приемом распоряжался соединенный с Посольским Малороссийский приказ, который и вел переписку с другими приказами по возникавшим в связи с приемом вопросам. По наведенной в Малороссийском приказе справке, в прошлый такой же приезд гетмана десять лет назад, в 1689 г., с ним прибыло генеральной старшины, полковников «и иных знатных особ и войсковых людей и духовного чину и челяди» 551 человек. Рассчитывая и в текущем году на такое же число, приказ распорядился о поставке для гетмана с городов и с уездов, по которым шел его путь, – из Батурина, Севска, Болхова, Калуги – трехсот пятидесяти подвод. Однако этого числа подвод оказывалось недостаточно под огромный обоз гетмана, соответствовавший его огромной свите. 21 января в Малороссийский приказ явился посланный Мазепой войсковой товарищ Самой-ло Васильев и сказал: в нынешнем 1700 г. «послал с ним из Батурина к Москве гетман Иван Степанович обыкновенной живности: лосей, кабанов и иной зверины да про свой, гетманской, обиход питья и иных столовых запасов на сте подводах», на которых войсковой товарищ и довез этот обоз до Мценска, а в Мценске ему дали подводы только под живность, но и то только до Тулы, а под столовые запасы совсем не дали, так что он принужден был оставить столовые запасы в Мценске, а живность в Туле. Приказ распорядился о поставке подвод для дальнейшего продвижения всей этой живности из Украины в Москву[543]543
  Арх. Мин. ин. дел. Дела малороссийские 1700 г., № 19, л. 1–3, 4 об.—6.


[Закрыть].

Для приезжих украинских казаков в Москве существовал особый Малороссийский двор на Маросейке, получившей свое название от этого двора. Для гетмана был особый гетманский двор. Но так как этот последний тогда ремонтировался[544]544
  Там же, № 26.


[Закрыть], то гетман со старшиной и ближайшей свитой был помещен на Посольском дворе на Покровке. Содержание гетмана и свиты отчасти, в дополнение к привезенным ими из Украины запасам, отпускалось из казны. Из Ратуши велено было выдать гетману «и при нем будучей генеральной старшине и иных чинов войсковым людям на поденной корм московского житья и в дорогу поденного и на прогонные деньги 500 рублев». Питья и конский корм доставлялись в натуре. 21 января заведовавшему Посольским двором знакомому уже нам дворянину М.В. Текутьеву предписывалось «принять из Ратуши на Посольский двор для приезду гетмана Ивана Степановича Мазепы питья: 20 ведр вина двойного, 100 ведр простого, 100 ж ведр меду вареного, белого тож, пива мартовского и расхожего четыре вари да конского корму 50 возов сена, 100 четвертей овса, 20 сажен дров». Текутьеву предписывалось далее «то питье вино и мед и пива взяв, на его, гетманской, обиход и при нем будучим знатным особам и иных всяких чинов людем по запросу давать в расход с ведома государственного Посольского приказу дьяков… самому тем питьем не корыстоваться и на сторону никому не давать», а также «того смотреть, чтобы гетман и при нем будучие всех чинов люди были во всяком удовольствовании и государю б челобитья о том не было». Отпуск питей был строго распределен по чинам: гетману надлежало выдавать в день «по 8 чарок вина двойного, по полуведру меду вареного, по ведру меду белого, по два ведра пива доброго». Старшине полагалось: «есаулу Ивану Ломиковскому, бунчужному Ивану Скоропадскому, нежинскому полковнику Ивану Обедовскому по 5 чарок вина двойного, по 3 кружки меду вареного» и пива доброго по стольку же. Далее перечисляются 18 человек знатных товарищей, 4 канцеляриста, священник, аптекарь, трубач и 27 человек челяди и указаны соответствующие ежедневные порции питей каждому в нисходящей градации[545]545
  Арх. Мин. ин. дел. Дела малороссийские 1700 г., № 19, л. 12, 6 об. – 7, 8–8 об.


[Закрыть].

В знак особого благоволения гетман был пожалован кавалером учрежденного в прошлом 1699 г. ордена Св. апостола Андрея Первозванного и был, таким образом, вторым его кавалером; первым был, как припомним, боярин Ф.А. Головин. Пожалование состоялось 8 февраля. В именном указе, данном в этот день и закрепленном думными дьяками Автономом Ивановым и Любимом Домниным, читаем: «1700 февраля в 8 день великий государь (т.) пожаловал своего царского величества подданного войска Запорожского обоих сторон Днепра гетмана Ивана Степановича Мазепу за многие его в воинских трудех и знатные усердно радетельные верные службы, которые он с его, великого государя, малороссийскими регименту своего ратными людми против его, великого государя, неприятелей салтана турского и хана крымского через тринадцать лет… чинил». Эти службы далее перечислены, а именно: действия в 1695 г. с боярином Б.П. Шереметевым и затем поход на низовья Днепра, где были взяты турецкие укрепленные городки: Казыкермень и другие. «И за те за все вышепомянутые его, гетманские, воинские храбрые… победы, – заключает указ, – велел его по имянному своему, великого государя, указу в своих, великого государя, к нему грамотах и во всяких посторонних письмах писати его славного чина святого апостола Андрея кавалером и во знамение вечные славы того вышепомянутого кавалерства дать ему, гетману, святый крест, который имеет он, гетман, всегда на себе носити. И в государственном Посольском приказе и в приказе Малые Росии сей его, великого государя, указ записать в книгу, а в Розряд для ведома отписать память. А ему, гетману, на помянутое кавалерство дать свою великого государя жалованную грамоту»[546]546
  Там же, л. 3–4.


[Закрыть].

Так как гетман в своем широковещательно написанном благодарственном ответе на полученную им жалованную грамоту упоминал, что царь сам устно сообщил ему о назначении его кавалером и собственноручно возложил на него знаки ордена: «…перьвее з уст поданным милостивым своим монаршим словом изволили мя нарещи славного чина святого первозванного Христова апостола Андрея кавалером и скипетродержавными своими руками вложити на мя крестное того знамение»[547]547
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 1146–1147.


[Закрыть], то можно с большою вероятностью предполагать, что это словесное объявление и возложение знаков ордена имело место 8 февраля в доме гетмана, где был и Гейнс. О самой церемонии Гейнс не говорит, но зато сообщает о разговоре, который вел с ним Петр. Он начал с выражения удовольствия по поводу дня, накануне проведенного у Гейнса, и устроенного им фейерверка и обещал провести у него последний день Масленицы – воскресенье 11 февраля. Посол воспользовался случаем и стал просить царя назначить ему до отъезда в Воронеж аудиенцию для вручения верительных грамот от нового короля, которая все откладывалась. Царь не дал ответа на эту просьбу и переменил разговор, перейдя к другой теме и заговорив о своем намерении расширить архангельскую торговлю, учредить в Архангельске торговую компанию по примеру английской и голландской Ост-индских компаний, построить там значительный торговый флот, сделать Архангельск единственным пунктом русской внешней торговли, а довольно тогда развитую русскую торговлю через балтийские порты Нарву, Ревель и Ригу прекратить. Царь имел здесь в виду выгоды русских купцов, которые будут торговать через свой порт и на своих кораблях, а также стремился нанести убыток шведам, получавшим доход от движения русских товаров через их порты. Из этих сообщений Гейнса видно, куда направлена была в то время мысль Петра. Он думает о предстоящей войне со Швецией, которую уже начал его союзник Август II, и, не будучи еще в состоянии, пока не заключен мир с Турцией, вступить в войну с оружием в руках, намеревается вредить шведам, подрывая их торговлю. Своего враждебного отношения к шведам он уже не скрывает. Шведский резидент Книппер, до которого, конечно, дошли сведения о плане царя пресечь торговлю через балтийские порты, был этим крайне расстроен и усматривал в этом нарушение договоров. Но царь, говорит Гейнс, на этих днях – очень может быть на собрании у Гейнса 7 февраля – при всей компании открыто заявил шведскому комиссару, что он не беспокоится о том, как к нему отнесутся в Швеции, что ему надоели хитрости шведов, ему хорошо известно, что хотели покуситься на его жизнь, когда он два года тому назад проезжал через Ригу, а шведский король вместо того, чтобы наказать рижского генерал-губернатора, еще увеличил его власть; он его в один прекрасный день достанет (qu’il pourrait bien le trouver un jour) и для этого ждет только заключения мира с турком[548]548
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 344–345).


[Закрыть].

Мысль, занятая такими обширными планами, как предстоящая война со Швецией, подрыв шведской торговли и переустройство русской внешней торговли, в то же самое время могла доходить до мелочей и с тою же интенсивностью, с какою она разрабатывала обширные государственные планы, могла вникать во все подробности личного домашнего хозяйства. «Меiнъ герценкинъ, – читаем в письме Петра к Меншикову, помеченном 13 февраля 1700 г., вероятно, из Москвы в Преображенское. – Какъ тебѣ сие писмо въручитца, пожалуй, осмотри у меня на дворе i вели вычистить везде i починить, такъже вели въ съпалной здѣлать полъ липовой да i въ другихъ вели новыя полы переделать. Такъже вели пиво Сълобоцькое i другое Андреева въ ледъ засѣчь; такъже вели здѣлать въновь погрепъ потъ тѣмь мѣстомъ, гъдѣ ботъ сътоiтъ iли гъдѣ сътарая баня. Так-же i во въсемъ осмотри i прикажи. А самъ, для Бога, не мешькай, а для чего – сам знаешь. За семъ предаю васъ въ сохранение въсехъ хъранителя Бога. Piter. Ѳевъраля въ 13 д. 1700»[549]549
  П. и Б. Т. I. № 292.


[Закрыть]. В письмо была вложена еще записка на голландском языке, текст которой Устрялов реставрирует так: «Mijn Zielenkind niet vergest mijn manvolk aanzien, met God help…» – «Моей души дитя, не забудь осмотреть моих людей с Божиею помощию»[550]550
  Устрялов. История… Т. III. С. 448, примечание 62.


[Закрыть].

14 февраля в среду на первой неделе поста происходила, по словам Гейнса, новая пирушка, где – неясно, возможно, что опять у него же на Посольском дворе вместо обещанной на последний день Масленицы. Царь сам устраивал и объяснял фейерверк; среди разного рода транспарантов и эмблем обращали на себя внимание две: одна представляла войну, попирающую зависть, ненависть и восстание в виде змей, драконов и других животных с надписью: «oderint dum metuant», вторая представляла руку, исходившую из облака и коронующую сердце с надписью: «sola virtus coronat»[551]551
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 346).


[Закрыть].

В воскресенье 18 февраля Петр уехал в Воронеж. В этих весенних поездках на юг стало как будто устанавливаться некоторое постоянство, свидетельствующее о том, как у Петра, тогда еще очень молодого человека, легко образуются привычки и как он остается верен этим привычкам. В прошлом 1699 г. он уехал в Воронеж в воскресенье 19 февраля, почти в тот же день. Тогда это было Прощеное воскресенье; теперь это была неделя православия – воскресенье, начинающее собой вторую неделю поста. «Действо» в неделю православия в Успенском соборе совершал патриарший заместитель, митрополит Сарский и Подонский (Крутицкий) Трефилий. Царь не присутствовал в церкви; по его указу присутствовать вместо него назначены были: сибирский царевич Василий Алексеевич, боярин князь М.Н. Львов, думный дьяк А.И. Иванов[552]552
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 1119–1120.


[Закрыть]. День был проведен Петром в значительной мере так же, как он проводил последний день в Москве в прошлом году. По обыкновению, как всегда перед отъездом, на этот день выпала большая указная работа, которую царь спешил закончить, собираясь в путь. 18 февраля был издан целый ряд именных указов: об учреждении Палаты об Уложении, о закрытии Иноземского и Рейтарского приказов и учреждении на их место Генерал-комиссариата с назначением князя Я.Ф. Долгорукого генерал-комиссаром, об учреждении Адмиралтейского приказа с назначением ближнего стольника Ф.М. Апраксина адмиралтейцем, о назначении окольничего С.И. Языкова генерал-провиантом, о назначении боярина Ф.А. Головина начальником Посольского приказа. Были даны аудиенции двум иностранным представителям: датскому послу Гейнсу и только что прибывшему в Москву голландскому резиденту ван-дер Гульсту. В прошлом году 19 февраля, также перед самым отъездом, дана была аудиенция бранденбургскому посланнику фон Принцену. Датский посол давно уже просил об аудиенции для представления верительной грамоты от нового короля, но Петр постоянно откладывал эту церемонию и оттянул ее до дня отъезда, дальше которого уже было откладывать неудобно. Сохранился написанный, как это стали делать с последних годов XVII в., на небольших узеньких листках церемониал аудиенции с заглавием «Было по сему у великого государя в передней» и с любопытными отметками, показывающими, как намеченная церемониалом аудиенция происходила в действительности. «1700-го февраля в 18 день, – читаем в церемониалах, – великий государь (т.) указал быть у себя, великого государя, на дворе датскому посланнику Павлу Гейнсу с королевскою грамотою. А послати по него и в город с ним ехать Посольского приказу переводчику Петру Шафирову. И послать под посланника с государевы конюшни сани с возниками да под чиновных людей лошади». Отметка: «сани были о шести возниках, было 5 лошадей (верховых). А ехать перед посланником конюхом – ехало 12 человек. А в городе стоять от Благовещенские паперти солдатом, скольким человеком великий государь укажет». Отметка:

«стоял Гордонов полк». «А приехав посланнику к Благовещенской паперти, и идти Благовещенскою папертью, а по крыльцу и в сенях стояти дворяном и дьяком, и подьячим. А как посланник войдет к великому государю, где он, великий государь, сидеть изволит, и явить его великому государю думному советнику и наместнику Болховскому Прокофию Богдановичу Возницыну, а напред сего датских посланников явливали думные дьяки. А говорить: Божиею милостию пресветлейший и державнейший великий государь (т.) брата вашего Фридерикуса короля датского и иных его королевского величества чрезвычайный посланник Павел Гейнс вам, великому государю, челом ударил. И посланник правит великому государю датского короля поздравление и говорит речь. И, изговоря речь, поднесет великому государю королевскую грамоту. А великий государь изволит на королевскую грамоту наднесть свою, государскую, руку, а принять ту королевскую грамоту, кому великий государь укажет». Отметка: «принял от посла боярин Лев Кириллович Нарышкин. И великий государь изволит спросить про королевское здоровье, встав и сняв шапку». Отметка: «великий государь изволил быть в суконном венгерском кафтане и все отправление посольства изволил стоять непокровенною главою». В дальнейшем все шло, надо полагать, по церемониалу, так как отметок на тексте церемониала более нет. Царь должен был говорить: «Брат наш, Фридерикус король, по здорову ль?» А после того пожалует великий государь, велит посланника и чиновных людей позвать к своей, государской, руке. И думной советник говорит: «Павел! Великий государь жалует тебя и чиновных людей к своей царского величества руке». А после того велит великий государь посланника спросить о здоровье. И по указу великого государя думной советник говорит: «Великий государь, его царское величество жалует тебя, посланника, велел спросить о твоем здоровье. Потом сказать посланнику государское жалованье в стола место ествы и питье»[553]553
  Арх. Мин. ин. дел. Дела датские 1700 г., № 1, л. 6–9. На л. 10–14. «Перевод с немецкого писма з грамоты, какое к великому государю (т.) писал Фридерикус четвертый, король датский, а подал тое грамоту датской чрезвычайной посланник Павел Гейнс, пребывающий на Москве в нынешнем в 1700 году февраля в 18 день». На об. л. 10 помета: «Великому государю известно. И боярам чтено, взять в столп и списать в книгу».


[Закрыть]. Гейнс остался очень доволен приемом и в депеше королю от 6 марта отзывался, что аудиенция была обставлена с невиданным великолепием. После аудиенции он был приглашен к боярину Л.К. Нарышкину, где был и Петр[554]554
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 346).


[Закрыть].

Нельзя определить, состоялась ли другая, данная в тот же день, аудиенция голландскому резиденту ван-дер-Гульсту раньше или позже аудиенции Гейнсу. Она происходила также в Кремлевском дворце в другом помещении – в Столовой палате – по такому же, несколько, впрочем, упрощенному, церемониалу в соответствии с тем, что достоинство Голландских Штатов расценивалось ниже достоинства датского короля. «Являл» резидента государю тот же думный советник П.Б. Возницын; но царь не должен был над грамотою от Штатов «надносить» свою руку и спрашивать о «здоровье Штатов» должен был сидя и в шапке. Отметок об исполнении на сохранившемся тексте церемониала этого приема нет, но можно с уверенностью сказать, что Петр принимал и резидента в том же венгерском кафтане, «непокровенною главою» и стоя – такова уже была его манера. Заключительные моменты аудиенции: обряд целования царской руки, вопрос резиденту о его здоровье, объявление о том, что лист Штатов принят, что царь выслушает его содержание и велит ответ учинить иным временем, объявление ествы и питья в стола место – совершенно те же, что и предыдущем случае[555]555
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1699 г., № 2, л. 143–145 – также на узеньких полосках; л. 146–149. «Перевод с листа галанских стат, каков подал великому государю (т.) галанской резидент Андрей Фан-дер-Гулст, будучи на приезде на дворе у его великого государя в нынешнем 1700 году февраля в 18 день». Это кредитивная грамота от Штатов, датированная 28 октября 1699 г. На об. л. 146 помета: «Великому государю известно. И бояром чтено, взять в столп и списать в книгу».


[Закрыть].

XXXIV. Петр в Воронеже

Как сообщает Гейнс, царь уехал в Воронеж вечером. Перед отъездом, вероятно у Л.К. Нарышкина, он вновь с ним говорил. «Царь меня отвел, – пишет Гейнс, – к окну, с волнением жалуясь на то, что предприятие под Ригой не удалось. Я ответил, что следует ждать какого-либо другого предприятия, и воспользовался случаем ему заявить, что все зависит от уверенности в том, что его царское величество действительно приступит к делу. В ответ я получил решительное царское заявление, что на другой же день после того, как будет получено известие о мире с турком, он употребит все силы против Швеции. Затем царь мне сказал, что он дал свои последние приказания своему министру в Константинополе и что он надеется, что турки удовольствуются сделанными им предложениями; эту надежду укрепило на этих днях прибытие оттуда курьера». Прощаясь, Петр сказал Гейнсу, чтоб он обо всем сносился с Головиным, как с ним самим[556]556
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 346–347). Форстен, очень небрежно излагая депеши Гейнса и так же неисправно приводя части их текста в примечаниях, почему-то отнес аудиенцию Гейнсу к 6 марта, по всей вероятности смешав дату депеши от 6 марта с датой самой аудиенции, о которой депеша рассказывает. Плейер в своей депеше от 7 марта 1700 г. (Устрялов. История… Т. III. С. 649–652) относит отъезд Петра в Воронеж к 11 февраля, т. е. на неделю раньше. Дата Плейера была принята Устряловым (История… Т. III. С. 363), а вслед за ним издателями писем и бумаг Петра Великого (П. и Б. Т. I. С. 788, 790). Между тем вопрос о дне отъезда Петра в Воронеж в 1700 г. решается очень ясно свидетельством «Юрнала», где читаем: «1700 года февраля в 18 день пошли с Москвы на Воронеж, а пришли на Воронеж в 21-м числе». (Юрнал 1700-го года. С. 1.) Подтверждением того, что в «Юрнале» нет в этом случае ошибки, могут служить приведенные выше церемониалы приемных аудиенций и пометы на кредитивных грамотах – везде дата 18 февраля. Наконец, и самый характер дня: накопление указов и аудиенции дипломатам показывают, что это был день отъезда.


[Закрыть].

С дороги, с тульских железных заводов, Петр писал владельцу их Л.К. Нарышкину, жалуясь на плохое состояние дорог, особенно затруднительное, конечно, при той быстроте, с которой он передвигался. Письмо не сохранилось, но о содержании его можем судить из ответного письма Л.К. Нарышкина от 25 февраля: «Мой осударь Петр Алексеевичь, да здравствуешь. За писание твое с заводов благодарствую; а что, мой осударь, писал, что утрудилися и дорогою вам зело было трудь-но, воистинно и мы в великом наряде были. Дай Боже очи твои в радости намерении твоем видить. Левка, пат пред ногами, милости бью челом. Февраля в 25 день. Сего числа царицы Прасковьи Федоровны хоромы сгорели, так же и старые; зело жарко было, а царевны Татияны Михайловны уцелели»[557]557
  П. и Б. Т. I. С. 790.


[Закрыть]. В тот же день 25 февраля писал Петру боярин Т.Н. Стрешнев и также в ответ на царское письмо с дороги. В довольно обширном письме Стрешнев напоминает Петру о его распоряжении, чтобы бояре были в Воронеж к тому времени, когда будет спуск корабля, им самим построенного. Некоторым царь лично сказал об этой поездке в доме Л.К. Нарышкина перед отъездом; о других, кому быть и когда именно, обещал Стрешневу написать, и последний просит об этом написать. Как начальник Разряда, обязанный объявлять царские указы, он сообщает далее царю, что его указы, данные в день отъезда, «сказаны», т. е. объявлены лицам, к которым они относились: «сказано, кому в какихъ чинех и у каких делъ быть: князь Яков Долгорукой – генерал-камисар, Семен Языков – генерал-провиант, другой – адмиралтеец – Федор Апраксин – и они свои дела стали управлять. По приказу твоему сказано Федору Алексеевичю в Посолской приказ. Боярам и столникам Улаженья делать велено». Далее речь идет об изготовлении какого-то образцового насоса, какие надо делать в Таганроге, о распоряжениях по Конюшенному приказу относительно предстоящей поездки в Воронеж царевны Наталии Алексеевны и царевича Алексея Петровича[558]558
  Там же. С. 790–791.


[Закрыть]. От того же числа писал царю Ф.М. Апраксин, уведомляя о выслушании указа о назначении его адмиралтейцем: «По соизволению твоему, премилостивейшего моего государя, указ о принятии адмиралтейских дел слушал и исполнять по воле твоей, государевой, то дело готов. Полагаюсь во всем в твою, государеву, волю. С сего означенного числа неделю спустя к тебе, государю, поеду. Раб твой государской Ф.А. покорно челом бью»[559]559
  Устрялов. История… Т. III. С. 532.


[Закрыть].

24 февраля[560]560
  Арх. Мин. ин. дел. Дела малороссийские 1700 г., № 19, л. 19. «А впредь ему, гетману, и при нем будучей генеральной старшине и иных всех чинов людем, которые были с ним, геманом, в приезде, поденного питья февраля с 25 числа не давать».


[Закрыть] покинул Москву гетман Иван Степанович Мазепа. «Гетман с Москвы поехал февраля в 24 день, – писал Ф.А. Головин Петру в Воронеж, – мешкал токмо за болезнию своею». Перед отъездом он виделся с Ф.А. Головиным, радовался вестям о начале военных действий поляков против Риги.

«…И нас нудит на шведа. Упоминался мне зело, чтоб ты изволил его пожаловать, указать ему дать жалованную грамоту на кавалерию (т. е. на орден Св. Андрея), на что я готовить велел, только без воли твоей, милостивого государя, не отдадим». Петр на этот пункт письма Головина написал резолюцию: «Естьли ведетца iнъдѣ вели дать», т. е. дать грамоту, если так принято в других странах[561]561
  П. и Б. Т. I. С. 296.


[Закрыть]. При отпуске гетману были сделаны драгоценные подарки «во всем против дачи прошлого года». По представленной справке оказалось, что в прошлом году ему было дано также на отпуске: «кафтан золотной на соболях с запаны алмазными, ценою в 861 рубль, кубок серебряный с кровлею, весом в 3 фунта 16 золотников, объярь золотная, баиберек золотной, два бархата гладких мерою по 11 аршин», пара соболей в 30 рублей, сорок соболей в 170 рублей, сорок в 130 рублей и сорок в 100 рублей, всего, кроме кубка и материй, на 1291 рубль. Кубки и материи по чинам даны были генеральной старшине и свите гетмана, также согласно прошлогодней даче. Петр предписывал во всем в точности повторить пожалования прошлого года, но в одном пункте внес изменения, потребовав, чтобы на этот раз гетману был подарен кафтан в ту же цену, как и в прошлом году, но венгерского покроя. Припомним, что только что перед тем, 4 января 1700 г., состоялся указ о ношении венгерских кафтанов, и сам Петр на аудиенции Гейнсу был в венгерском кафтане. Это было время господства венгерской моды[562]562
  Из Казенного приказа было сообщено в Малороссийский приказ описание венгерского кафтана, сделанного для гетмана: «…сделан в Казенном приказе венгерской, бархатной зеленой кафтан, цена бархатному верху 32 руб. 25 алт. 5 ден., испод соболей пластинчатой с рукавы пупчатыми собольи ж в 578 руб. Подпушен отласом золотным, обшит галуном золотным борозчатым широким да снуром золотным же, вместо нашивки нашит линт золото с серебром широким с кистьми золотными ж и с варворки, пугвицы нашиты золотые с изумруды и с яхонты, к рукавам у запястья вместо застежек нашиты пугвицы ж серебреные золоченые с яхонты. Цена тому прикладу, кроме верха и испода соболья, 146 руб. 25 алт. 5¹/₂ ден. Всего тот бархатной венгерской кафтан ценою в деле стал в 757 руб. 18 алт. 2¹/₂ деньги». (Арх. Мин. ин. дел. Дела малороссийские 1700 г., № 19, л. 9—11, 23–24 об.)


[Закрыть]. На дорогу гетману отпущены были питья: «10 ведр вина двойного, 50 ведр простого, 50 ведр меду вареного, белого тож, две вари пива доброго»[563]563
  Арх. Мин. ин. дел. Дела малороссийские 1700 г., № 19, л. 18 об. – 19.


[Закрыть]. За границей отметили перемены в обличье и в платье, с которыми гетман вернулся из Москвы. Варшавский резидент в числе новостей сообщал в Москву весть: «Изо Львова 15 числа (апреля) по календарю польскому, будто из-за Днепра пришла ведомость к пану краковскому такая, что гетман Иван Степанович Мазепа и полковники приехали назад из столицы московской… И то сказывают, что он, Мазепа, был во францужском уборе и будто по указу царского величества велел бороду себе оголить»[564]564
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 178 об.


[Закрыть].

В Воронеж Петр приехал 21 февраля 1700 г. О пребывании его там, продолжавшемся более двух месяцев, известий настолько мало, что надо отказаться от попытки изображения его деятельности за это время в хронологической последовательности и приходится ограничиться лишь указанием тех предметов, на которые его внимание было устремлено. Прежде всего, конечно, кораблестроение. По словам историка русского флота Елагина, к марту 1700 г. все кумпанские суда, за исключением двух, были готовы: 15 кораблей и 6 бомбардирских судов стояли на реке Воронеже, тут же на стапелях находились 14 галер. У пристани Ступино стояли 10 кораблей гостиных кумпанств. Средствами казны строились 11 кораблей, в том числе корабль «Пре-дестинация», или «Божие сему есть Предведение», или просто «Божие Предведение», заложенный 19 ноября 1698 г. и строившийся по чертежу самого Петра под его личным наблюдением, а в его отсутствие под наблюдением двух его близких друзей, выучившихся за границей русских мастеров, которых он считал наилучшими, Федосея Скляева и Лукьяна Верещагина. Таким образом, «Предестинация» строилась русскими инженерами. К приезду Петра работы на ней приходили уже к концу, и предстоял ее спуск на воду. «Карабль чаю, при помощи Божией, отдѣлать, – писал Петр Ф.А. Головину из Воронежа 2 марта 1700 г., – i хочетца съпустить [естьли не помѣшаетъ что] для того, что первой»[565]565
  П. и Б. Т. I. № 297.


[Закрыть]. Спуск предполагалось совершить особенно торжественно. Для присутствия на нем в Воронеж в марте прибыли царевич Алексей Петрович и царевна Наталья Алексеевна со свитой, иностранные представители при русском дворе: датский посланник Гейнс и голландский резидент ван-дерГульст и вызваны были к Вербному воскресенью бояре и ближние люди с семействами, а также бургомистры Ратуши, так что в Воронеже весной 1700 г. должно было собраться большое и блестящее общество[566]566
  Арх. Мин. юст. Моск. ст., № 767, л. 490: «В нынешнем 1700 году велено ехать на Воронеж к Вербному воскресению. Бояря: князь Петр Ивановичь Прозоровской, князь Михайло Григорьевичь Ромодановской, князь Борис Ивановичь Прозоровской, боярин и военной кавалер мальтийской свидетельствованный Борис Петрович Шереметев, князь Михайло Микитичь Львов, князь Яков Федоровичь Долгорукой, думной советник Прокофей Богданов сын Возницын. Стольники комнатные: князь Юрья княж Юрьев сын Трубецкой, князь Федор княж Юрьев сын Ромодановской, князь Григорей княж Федоров сын Долгорукой, Иван Большой Иванов сын Бутурлин, Иван Меньшой Иванов сын Бутурлин. Стольник князь Иван княж Осипов сын Щербатой. Патриарш казначей Иван Яковлев. Бурмистры: Иван Панкратьев, Логин Добрынин, Иван Исаев». Там же, л. 492: «1700 марта в 7 день по указу великого государя к бояром их комнатным людем, которым велено ехать в Воронеж, посыланы из Разряду разрядные дьяки, чтоб они по прежнему ехали на Воронеж с женами. Бояря: князь Михайло Григорьевичь Ромодановской с женою и с снохою, князь Михайло Микитичь Львов с женою, столник комнатный Иван Большой Ивановичь Бутурлин с женою (зачеркнуто: князь Михайла Алегуковича Черкасского княгине с снохою), князь Бориса Алексеевича Голицына княгине с снохою. Боярин и военной кавалер мальтийской свидетельствованной Борис Петровичь Шереметев с женою, Иван Меньшой Ивановичь Бутурлин с женою, князь Григорий Федоровичь Долгорукой с женою, князь Андрея Ивановича Голицына княгине». Тот же список, см. там же, л. 505, 834, 841, 917. Там же, л. 510: Записка князя Ф.Ю. Ромодановского к боярину Т.Н. Стрешневу, как начальнику Разряда, с просьбой отпустить из Разряда с ним, Ромодановским, в Воронеж Ф. Татищева: «Государь мой, Тихан Никитичь, пажалуй, прикажи сказать из Разряду со мною быть на Воронеже Федору Татищеву за моим одиночеством. Ей, мне взять с собою некого, людей взять не с чем, мне он истинно надобен, – мужик он добр и прошу не играючи, вели его завтра сыскать и сказать, чтоб он ехал со мною по государеву указу, истинно неложно прошу, не презри моего прошения. Фетка Рамодановской».


[Закрыть].