Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Х. Запись переговоров на конференциях подьячими Протопоповым и Карцевым

Запись переговоров, делавшаяся подьячими Лаврентием Протопоповым и Борисом Карцевым, не была, разумеется, стенограммой. Во-первых, не всегда все сказанное в нее попадало. Иногда «Статейный список» отмечает, например, что посланники говорили что-нибудь, «выводя пространно»; и самый наказ, им данный, предписывал им о некоторых пунктах говорить «пространными разговоры, как их Бог вразумит»[905]905
  Там же. Дела турецкие 1699 г., № 4 л., 78, статья 33.


[Закрыть]. В «Статейном списке» такое пространное изложение целиком не приводится. Однако вообще запись переговоров очень подробная, и несомненно, что все существенное нашло в ней место. Во-вторых, как уже это ясно из многочисленных приведенных выше выдержек из «Статейного списка», слова сторон передаются в нем не в прямой речи, не так, как они подлинно были сказаны, а излагаются в стройной и синтаксически замечательно правильной – за редчайшими исключениями – косвенной речи. Первоначальные записи подьячих проходили затем некоторую редакционную обработку, которая прежде всего сгладила всякие индивидуальные различия между их авторами, Протопоповым и Карцевым, и слила их в единое, необыкновенно плавно текущее изложение. Равным образом надо думать, что та же редакционная обработка уничтожила индивидуальные особенности в речах отдельных лиц, участвовавших в переговорах с той и с другой стороны, в тех местах записи, где эти речи приведены не от имени каждого из говоривших, а под общими обозначениями: «и посланники говорили», «и думные люди говорили». В этих местах не различишь, что говорил Украинцев и что Чередеев; точно так же не проведешь черты между тем, что принадлежит рейз-эфенди и что Маврокордато. Индивидуальные выступления Маврокордато отмечены, впрочем, гораздо чаще, и из этого видно, что он на своей стороне играл более активную роль, чем его старший коллега или, как он обозначался в «Статейном списке», «большой товарищ» – рейз-эфенди. Можно отсюда заключить, что и под общим обозначением «думные люди» в большинстве случаев разумеется Маврокордато, а не рейз-эфенди. Это тем более вероятно еще и потому, что, помимо более активных качеств своего характера, Маврокордато должен был выступать чаще, ведя разговор на латинском языке, тогда как рейз-эфенди говорил только на своем родном турецком языке. Турецкая речь рейз-эфенди переводилась сначала на латинский язык тем же Маврокордато, а затем переводчик Семен Лаврецкий с латинского переводил ее на русский, единственный понятный для посланников. Таким образом, речь рейз-эфенди должна была выдержать два перевода, а речь Маврокордато – один и поэтому доходила до посланников скорее. Естественно, что Маврокордато по этой причине приходилось выступать чаще.

Но редакционная обработка записи переговоров касалась только формы передачи речей; существа дела она не затрагивала. На точность списка мы смело можем положиться и тексту его должны вполне доверять. Передана не только самая суть переговоров, предметы, о которых стороны спорили и соглашались, но отмечаются и разные эпизоды, происходившие во время переговоров, и это делается с той же наблюдательностью и точностью, с какими вообще теми же подьячими заносилось в «Статейный список» все виденное посольством в Константинополе. Не опускаются и самые мелкие черты и детали, помогающие теперь конкретнее представлять себе внешнюю картину конференции. Наблюдательный подьячий, ведущий запись, упомянет, например, что турецкие уполномоченные вынули поданное им посланниками письменное предложение «из мешка своего» – из портфеля, – и перед нами бытовая наглядная подробность обстановки того времени[906]906
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 609 об. (XIV конференция).


[Закрыть]. Чтобы выяснить расстояние от Перекопа до Очакова и от Очакова до Казыкерменя, о чем зашла речь во время переговоров, турки показывают имевшийся у них «чертеж» днепровских городков[907]907
  Там же, л. 603 об. – 604 (XIV конференция).


[Закрыть]. Когда представилась необходимость, турки наводили справки по имевшемуся при них «Статейному списку» Карловицких переговоров: «И велел рейз-эфенди Александрову сыну принесть из другой палаты Карловицкого посольства «Статейный список»[908]908
  Там же, л. 441 (VIII конференция).


[Закрыть]. Рейз-эфенди иногда приносили в ответную палату бумаги для подписи, чем он и занимался, не прерывая переговоров: «И в то ж время принесли в тое ответную палату к рейз-эфенди для подписи многие готовленые грамоты или письма. И для того он, рейз, из прежнего места вышел на другое место ближе к комину и к тем письмам приписывал имя свое, и той приписки было у него с полчаса»[909]909
  Там же, л. 346 об., V; л. 696, XVIII; л. 764, XXI: «подписывал с час».


[Закрыть]. На XVI конференции 3 апреля такое подписание происходило во время завтрака. Рейз-эфенди «перешел на другое место будто для подписки иных приказных всяких дел и подписывал их часа с два. И во время той подписки принесли к нему в миске ценинной еству мясную с поливкою и хлеб, и тарелку с ложкою серебреною, и он еству ел, а поедчи, учал попрежнему подписывать листы и иные письма закреплять»[910]910
  Там же, л. 655 об.


[Закрыть]. Переговоры вел в это время один Маврокордато. Иногда рейзэфенди, как истый правоверный и твердый в законе мусульманин, во время переговоров вставал и выходил из ответной палаты на молитву в положенные у мусульман для молитвы часы[911]911
  Там же, л. 503 об. – 504, Х; л. 610 об., XIV; л. 683 об., XVII.


[Закрыть].

Запись речей той и другой стороны во время переговоров, несмотря на форму косвенной речи и несмотря на обобщение речей с устранением индивидуальных особенностей, не только не суха и не бесцветна, но так же, как запись приведенных выше предварительных или заключительных разговоров о посторонних сюжетах, полна жизненности и отображает всю живость беседы, так что при чтении ее получается впечатление разговора живых людей со всем разнообразием его тонов и оттенков. Все яркие черты разговора: его пестрота, одушевление, его теплота, а иногда даже и горячность сквозят через плавную и мерную косвенную речь записи, и, читая ее, точно присутствуешь в Константинополе в ответной палате на конференциях, точно слышишь живые голоса спорящих посланников и думных людей. «Статейный список» – не сухой трактат с деловым изложением хода переговоров; он сохраняет все особенности и мелочи, все живые подробности каждого дня переговоров, каждой конференции. Правда, у составителей списка выработалась некоторая эпическая форма изложения со свойственными эпическому стилю повторениями и употреблением в одинаковых случаях одних и тех же выражений; но этот эпический стиль не мертвит дыхания жизни в том, что он передает. Надо, впрочем, сказать, что вообще люди того времени сами были эпичнее и говорили и даже свои чувства выражали гораздо однообразнее и с большими повторениями, чем это делается в наши времена.

В живой беседе с обилием приводились общие положения, сентенции, афоризмы, доженствовавшие служить аргументами в споре. Они сохранены в Статейном списке со всем их ароматом. Так, например, советуя посланникам быть уступчивее при выработке письменного текста договора, Маврокордато так обозначил этот процесс: «Писать бы одну, и другую, и третью статьи вчерне, коликими словами мочно дело описать, и потом бы их рассуждать, и по рассуждении либо что похочется убавить или прибавить, и то бы предлагать другой стороне любовно и приятно, а не с жестокостию сердечною» – и при этом высказал сентенцию, не особенно удачно переведенную в «Статейном списке» с латинского языка, на котором он говорил: «…потому что любовью дело имеет свой лутчей поступок, а в пристойных местех предложение ласковое всегда место имеет и у противников своих»[912]912
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 667.


[Закрыть]. Побуждая посланников к уступке днепровских городков, турецкие уполномоченные проводили ту мысль, что этим будет укреплена дружба между государями: «А если бы де взятое, кому хотя и держать, и в том мало дружбы бывает»[913]913
  Там же, л. 313, об., IV.


[Закрыть]. Для того чтобы ускорить разрешение этого вопроса, они привели следующее рассуждение: «Когда-де кто едет дорогою, то он тщание имеет, чтоб час от часу далее ему быть, а нигде не стоять. А если где похочет постоять, то от товарищей своих останется»[914]914
  Там же, л. 335, V.


[Закрыть]. Происходящий между турецкой и русской сторонами спор турки резюмировали так: «Один просит, другой уступить не хочет, и такой-де спор надобно разнимать снисходительными сердцами и уступкою»[915]915
  Там же, л. 339, V.


[Закрыть]. К такой уступке они старались склонить посланников, ссылаясь, между прочим, на Закон Божий и заповеди. «Какое приятство или доброхотство, – говорили они, – с стороны царского величества салтанову величеству чинится, когда царь желает себе всякого распространения, как в славе, так и во владении многих земель, а другу своему того не желает… и уступить ничего не хочет? А по закону-де и по Божиим заповедям довлеет чинить что себе, то и другу своему»[916]916
  Там же, л. 592, XIII.


[Закрыть]. Посланники бросили туркам упрек в умышленном замедлении и проволочке в переговорах; турки отклонили упрек сентенцией, что государственные дела всегда делаются медленно и делать их надо осмотрительно. «И такое-де на них, думных людей, нарекание в замедлении того дела происходит и вымышленную проволоку выговаривают они, посланники, на их сторону напрасно, потому что о великих государственых делех всегда договоры совершаются не вскоре; а надобно об них мыслить и говорить и делать с великим рассмотрением и истинным склонением»[917]917
  Там же, л. 434–435, VIII.


[Закрыть]. Указывая на необходимость установить точные границы между территориями обоих государств, Маврокордато говорил: «А если-де рубежам не быть, и то-де какой будет и мир?» – и в подтверждение сказанного привел сентенцию: «То-де и крепость миру, что рубежи»[918]918
  Там же, л. 458 об., IX.


[Закрыть].

Благодаря стремлению точнее и короче формулировать то или иное положение в разговоре появляются краткие живые выражения или отдельные оригинальные крылатые слова. «И, такие-де трудности видя, – говорили думные люди, – надобно им на обе стороны учинить по самой истинной правде, чтоб средина была на половине или половина на средине», т. е. надобно найти среднее компромиссное решение, или, как «Статейный список» иногда называет такое решение, «средок», удовлетворяющий обе стороны[919]919
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 339 об., V; 512, 705–706.


[Закрыть]. Днепровские городки следует разорить так, «чтоб камень на камень не остался»[920]920
  Там же, л. 525 об., Х.


[Закрыть]. Вопрос об уступке этих городков посланники называли «камнем претыкания» в переговорах[921]921
  Там же, л. 529, XI.


[Закрыть]. Постоянно в живой речи мелькают метафоры, образные сравнения, изобразительные примеры. Днепровскими городками крымские, очаковские и буджакские татары и запорожские казаки будут удерживаться так твердо, «что конь в узде»[922]922
  Там же, л. 529 об.


[Закрыть]. Резкий отказ посланников согласиться на устройство поселения на месте разоренных городков турецкие уполномоченные назвали «укусными словами»[923]923
  Там же, л. 591.


[Закрыть]. ХХ конференцию, в которой принимали участие Украинцев и рейз-эфенди только вдвоем, рейз-эфенди открыл словами, что вот они только что говорили о болезни своих товарищей, и может Бог подать им исцеление. Но еще есть некоторая внутренняя болезнь в самом их деле – это не трудности, которые мешают соглашению, и эту болезнь «надобно им также загасить всяким добрым поведением и исцелить добрым согласием»[924]924
  Там же, л. 741 об., ХХ.


[Закрыть]. Сделанное Украинцевым предложение об уступке земель к Азову «не токмо у них, думных людей, мысль, но и сердце разожгло»[925]925
  Там же, л. 745 об., ХХ.


[Закрыть]. Сравнения бывают иногда в грубоватой, свойственной тем временам форме. Убеждая посланников не отказывать крымскому хану в посылке ему время от времени со стороны московского правительства «некоторой дачи», от которой московское правительство решительно хотело отказаться, Маврокордато привел такой аргумент: «Но и псов кормят же, чтоб были сыти и голодом не издыхали»[926]926
  Там же, л. 779 об.


[Закрыть], а в другой раз при разговоре о том же предмете он уговаривал посланников упомянуть в трактате о возможности иногда послать кое-что хану «по соседству». Это обещание, говорил он, напишется не для «действительной дачи», а потому что обещанием «учинится татарам повеселение», а до реального его исполнения дело не дойдет: «якобы что по воздуху летало в вид, а ухватить его не мочно»[927]927
  Там же, л. 920 об. – 921.


[Закрыть].

Будучи не согласен с предложенной посланниками редакцией статьи о возвращении султану днепровских городков, где было написано «возвратится и земля, с которою они взяты», Маврокордато заметил, что слова «с которою взяты» будут весьма неприятны султану «подобно тому, как бы кто кого дубиною в голову зашиб»[928]928
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 870 об.


[Закрыть]. Далее, не советуя посланникам слишком уже твердо настаивать на своем и не доводить до конца терпение Порты, он высказал опасение, «чтоб, тянув нитку до самой последней тонкости, не разорвать бы ее, а потом у Порты Оттоманской в двери хотя многими тысячами толкаться станут и тогда двери будут затворены»[929]929
  Там же, л. 959 об. Ср. л. 650–650 об., XVI: «…чтоб показанная междо обоими государствы мирного дела нитка вдруг чем не перервалась».


[Закрыть]. На Х конференции Маврокордато, уговаривая посланников уступить султану днепровские городки, доказывал, что султан за такие «малые места», как днепровские городки, поступается царю «великими и знатными завоеванными крепостьми», т. е. Азовом, и при этом привел сравнение: «А как он, Александр, дознавается и рассуждением своим располагает, что всякому за свое как не стоять? И сказывает он, например, что если б кто с кого содрал два кафтана и так, ободравши и обругав, похотел бы тот борец с тем грабленым человеком искать попрежнему миру и между собою дружбы и то дело как они, посланники, чают? Чем бы мочно его привесть к исполнению дружелюбия? А он-де, Александр, мыслит так, что лутче в том учинить такое расположение: доброй кафтан или лутчей тому насилующему оставить при себе, а другой кафтан, хотя и хуже, для любви возвратить попрежнему тому, у кого он взят. А у салтанова-де величества с царским величеством нынешнее настоящее мирное дело не тем же ли подобием происходит?» По этому примеру, приведенному Маврокордато, выходило, что Петр содрал с султана два кафтана, лучший – Азов и худший – днепровские городки, и теперь, восстанавливая дружбу, должен хотя бы худший кафтан – днепровские городки – султану, как «грабленому человеку», вернуть[930]930
  Там же, л. 504 об., Х.


[Закрыть].

Соглашаясь на уступку России Азова, турки упорно не хотели поименно обозначать в трактате выстроенные в окрестностях Азова крепости: Таганрог, Павловск и Миус – и написать, что Азов уступается с этими городками. Чтобы их урезонить, Украинцев привел два примера: во-первых (может быть, под впечатлением сравнения с кафтанами в речи Маврокордато), он нашел отказ турок упомянуть об отдаче приазовских городков подобным тому «как кто кому отдает кафтан, а рукава того каф-тата оставляет у себя и то платно (платье) стало ни тому, ни другому»[931]931
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 658, XVI.


[Закрыть]; во-вторых, указывая на то, что султан фактически согласился на уступку Азова с городками и что дело идет лишь о том, чтоб эту уступку оформить и закрепить письменно, он сослался на пример составления гражданских письменных актов: «А им-де, посланником, доведется ту его, салтанову, уступку в мирных договорех крепить так твердо, как на свете обыкновенно бывает в народех во уступках меж гражданскими людьми таким прикладом: когда кто кому вотчину или иное какое недвижимое имение продает или по дружбе безденежно поступится, и тот продавец в написании на то крепостей никакой препоны или отговорки купцу чинить не может и из воли его не выступает и велит ему то крепить, как ему угодно». Если же городки уступаются, переходят в русское владение, зачем ставить препятствия в написании соответствующего крепостного на них акта, каким является договор? Турки, однако, нашли пример из области гражданского права неподходящим, заявив, что «вотчинные или иные всенародные в чем сходства к сему государственному делу неприличны и причитать их не доведется»[932]932
  Там же, л. 653 об., XVI.


[Закрыть]. Рейз-эфенди, бывалый, много видевший на своем веку и умудренный опытом старый турок, любил вставить в свою речь пословицу или поговорку, как, например, он это сделал на VIII конференции[933]933
  См. выше, с. 92.


[Закрыть]. Это, вероятно, он и на XIII конференции рассказал посланникам старую турецкую сказку, записанную в «Статейном списке» так: «И думные люди говорили… скажут-де им, посланником, они ныне древнюю свою турскую пословицу, которая и доныне у них есть. Некогда-де бывал спор у малой бороды с большою. И меньшая-де одолела было большую и ухватилась за нее. Потом, одумався, большая сказала ей, что она ее, малую, и забыла было. А когда она сама задор учинила, то мочно ей, большой бороде, с малою бородкою управиться. Так же де и Казыкермень: хотя он ныне к Крыму и близок, авось либо во свое время может быти и далеко». Под большою бородою в этой притче разумелся Крым, под малою – днепровский городок Казыкермень. Посланники указывали, что для царя Казыкермень важен в том отношении, что оттуда можно сдерживать набеги татар. Притча была рассказана турками с той целью, чтобы доказать, что Крыму не страшна такая близость и что он управится с Казыкерменем, как большая борода управится с малою, начавшею спор[934]934
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 587 об. – 588, XIII.


[Закрыть].

Переговоры не были обыкновенною беседою со спокойным высказыванием суждений сторон, это был спор, притом спор не академический, в котором стороны высказывают положения и приводят аргументы, долженствующие доказывать истинность их суждений, а спорт дипломатический, где стороны предъявляют требования, выдвигаемые реальными интересами договоривающихся государств. Если и в академическом споре нередко спокойствие тона нарушается, тон повышается и обсуждение становится горячее, то тем более это имеет место в дипломатическом, где требование может не только подкрепляться аргументами, но и поддерживаться угрозами. Здесь постоянно выступает затронутое и возбужденное чувство. Каждая сторона может проявить упорство в отказе или настойчивость в требованиях, что может вызывать в противоположной стороне раздражение. На конференциях 1699–1700 гг. и русские и турки говорили комплименты друг другу, выхваляли взаимные качества, увещевали друг друга содействовать делу мира и указывали на то, как надо вести переговоры. Посланники называли турецких уполномоченных миротворителями «сведателями мысли салтанской и везирской». Турки платили тем же. На IX конференции рейз-эфенди, тонко льстя посланникам, говорил о высоком мнении, которое сложилось о них у великого визиря. «А он-де, везирь, – говорил рейз-эфенди, – об них, посланниках, слышал и ведает подлинно, что они у великого государя пребывают во всякой милости и в верности. И во время бытности их, посланничьей, у него, везиря, зело они, посланники, ему понравились благоразумным и искусным своим поведением и поступком, будто они в посольских церемониях породились… и показалось ему, что они в том богоугодном миролюбивом деле будут склонны безо всяких отговоров. И тот их поступок выхвалял он, везирь, и салтанскому величеству и рассуждал, что то начатое дело (т. е. мирные переговоры) могут они с ними, думными людьми, привести к совершенству»[935]935
  Там же, л. 461 об. – 462, IX.


[Закрыть].

В виде вступления к переговорам на конференциях произносились хорошие слова и высказывались добрые пожелания и надежды на успех. Открывая XVII конференцию 10 апреля, Маврокордато говорил: «Видит-де он очима, да и сердце-де его слышит, что нынешний их съезд милосердием Божиим имеет быть благоугодной и намерению и мысли обоих великих государей желательной и растворительной», и высказал затем мысль, что если у обоих государей есть намерение к мирному согласию, то посланникам надлежит поступать с думными людьми «самою откровенною душою и истинным и чистым намерением и совестью безо всякого скрытия»[936]936
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 677–677 об.


[Закрыть]. На XVIII конференции 13 апреля уполномоченным был представлен приехавший в Константинополь к посланникам из Москвы с письмом от царя гонец Чернышенко. Турецкие уполномоченные отнеслись к нему внимательно и любезно: «Поздравя того гонца, спрашивали его о дорожном пути, все ли он благополучно ехал. И гонец говорил, что он, милосердием Божиим, тот свой путь препроводил здраво и благополучно. И, сказав и поклонясь думным людям, из ответной палаты вышел». По поводу прибытия гонца турки, открывая переговоры, высказали: «Паче-де всех съездов нынешний съезд им есть радостен, слыша от него, посланника, о здравии великого государя, его царского величества. И о такой радостной ведомости донесут они, думные люди, великому везирю, а везирь салтанову величеству. И, услышав-де салтаново величество и он, везирь, о добром здравии царского величества, также будут радоватись». Украинцев в ответ принес благодарность[937]937
  Там же, л. 689–690.


[Закрыть].

Но в ходе переговоров были случаи, когда в пылу спора представители обеих сторон под влиянием раздражения, досады и недовольства обменивались взаимными упреками и угрозами, выражавшимися если не в грубых, то все же в недружелюбных и жестких словах. Когда посланники на XII конференции 2 марта объявили, что никакой уступки относительно разорения днепровских городков не будет, «за что они не токмо какую тесноту, но хотя в Едикуле (тюрьма в Константинополе) заточение терпеть готовы», Маврокордато выразил удивление такому их «зело упорному и жестокому сопротивлению»[938]938
  Там же, л. 554, XII.


[Закрыть]. По поводу нежелания турецких уполномоченных вести переговоры о дальнейших статьях, не договорясь о первой, посланники сказали: «Знатно-де по всему, что у них, думных людей, к мирному делу склонности нет, а чинят они некакую вымышленную проволоку, и лучше-де им посланникам, живучи здесь, в печалех своих принять смерть, нежели не по обыкновению и не по пристойности, как ведется, в дела вступать и их делать»[939]939
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 612, XIV.


[Закрыть]. На XVI конференции 3 апреля Украинцев бросил турецким уполномоченным упрек в том, что «хочется им, думным людем, в том деле какой ни есть учинить вымысл или обман, понеже то обыкновение у них издавна ведется»[940]940
  Там же, л. 652 об., XVI.


[Закрыть]. Когда на той же конференции рейз-эфенди отошел в сторону подписывать дела и завтракать, Украинцев, ведя переговоры с Маврокордато о приазовских городках, представил ему «образцовое письмо» – проект второй статьи будущего трактата. Маврокордато показал письмо рейз-эфенди и затем передал Украинцеву его отзыв: «Рейз-де эфенди говорит такие слова: знатно-де он, посланник, приехал к ним с своим уставом; только-де за таким междо ими несогласием едва ль что может у них учиниться доброе. Да и поступает-де он, посланник, с ними зело несклонно и сердито»[941]941
  Там же, л. 657–658, XVI.


[Закрыть]. В споре об уступке Турции днепровских городков по разорении их уполномоченные высказали недовольство в следующих словах: «Какая-де то уступка… что городки разорить… то-де не уступка, но некакое насилие и посмеяние». Посланники возражали, что это, напротив, очень значительная уступка, что для царя важно иметь эти крепости поблизости к Крыму, потому что они держат крымских татар в страхе, из крепостей удобно русским войскам предпринимать походы на Крым: «Та уступка великая, понеже те городки устроены великими крепостьми и от Перекопи крымской только во осми часах езды и всегда от них может быть татаром великой страх и от нахождений царского величества ратных людей утеснение и разорение». Эти слова посланников очень задели рейз-эфенди. «И рейз-эфенди говорил с великим сердцем: такие де их, посланничьи, слова и угрозы слышать им зело досадно, что будто те городки от крымской Перекопи во осми часах и будто может быть от них салтанова величества подданным татаром страх и утеснение. А государь их, салтаново величество, на свете никого не боится, и не токмо чьи угрозы, но и война ничья им не страшна, и всегда они ради иметь войну, а не мир, на то-де их Бог создал, что со всеми творить войну и побеждать мечем». На такую воинственную реплику посланники вразумительно заметили, что «хвалиться им тем, что они миру не желают, а желают войны и что на то будто их Бог и создал, что иметь со всеми войну, а не мир, не доведется. И та их гордость и похвальба Господу Богу не угодна. И всегда Господь Бог гордым противится… А грозы им его, рейзовы, не страшны, и говорить было ему таких похвальных слов, яко миротворителю, не довелось. И впредь бы он таких с угрозами похвальных слов им, посланникам, не говорил»[942]942
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 582–583, XIII.


[Закрыть]. Обе стороны постоянно протестуют против употребленных противником резких выражений и требуют, чтобы противник таких «непристойных слов впредь… не говорил для того, что такими словами наипаче станет приводиться к неисходству начатого их дела и к пущей на обе стороны ссоре»[943]943
  Там же, л. 397, VII; л. 503 об., Х; л. 705 об., XVIII.


[Закрыть].

Резкие слова, как мы бы сказали, берутся назад, выражается раскаяние в сказанном и испрашивается у противника прощение. Открывая XIII конференцию, турецкие упономоченные говорили, что если что-либо сказанное ими на предыдущих съездах показалось посланникам «противно и досадительно, и в том желают они, думные люди, воспринять от них, посланников, прощение»[944]944
  Там же, л. 579, XIII.


[Закрыть]. Это не мешало, однако, вслед за этим наговорить друг другу самых неприятных вещей, что на XIII конференции как раз и случилось в только что приведенном разговоре о близости днепровских городков к «крымской Перекопи». Успокоившись, рейз-эфенди поручил Маврокордато сказать посланникам, что он, «рейз-эфенди, говорил им не с сердца, но ответ чиня против их, посланничьих, слов», и предложил помириться: «…и чтоб тех слов со обеих сторон в досаду не ставить, потому что договариваемся мы с ними о великих государственных спорных делех и в таких-де делех и без досадных слов быти не может»[945]945
  Там же, л. 584, XIII.


[Закрыть]. Разражение достигало иногда высокой степени. Думные люди говорили иногда «сердитуя»[946]946
  Там же, л. 700.


[Закрыть]. О посланниках «Статейный список» так, разумеется, не выражается, но сами произносимые ими слова свидетельствуют о повышении тона: они, например, заявляют, что никаких угроз турок они не боятся и им те угрозы не страшны, что они не уступят, «хотя бы им и смерть принять», что они прервут переговоры и уедут из Константинополя, что никакого конца переговорам не видят, хотя и живут здесь долго, и что от безуспешности переговоров «не токмо людей, но и стен им, ездя часто на многие разгворы по улицам, уже стыдно»[947]947
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 583.


[Закрыть].

Маврокордато характеризовал рейз-эфенди как человека сердитого, но терпеливого, умеющего владеть собою, молчать и не показывать своего раздражения. «Да и большой-де его товарищ, рейз-эфенди, – говорил он 7 апреля посланному к нему переводчику Семену Лаврецкому, – человек также сердитой, однакож претерпевает силою, не хотя нимало показать сердца своего сердитого явления, и многожды умалчивает, хотя что и окажется с стороны их, посланников, в разговорех противное и такое в нем скрытое терпение, что и по лицу нималым чем не окажется сердит быть»[948]948
  Там же, л. 667 об.


[Закрыть]. Однако можно заметить, что рейз-эфенди во время переговоров иногда раздражался и выходил из себя. После Х конференции 12 февраля посланники сетовали, что они на «ономняшном десятом разговоре не по посольскому обычаю озлоблены грубыми словами», о чем и послали сказать Маврокордато. Грубым они сочли брошенный им упрек в лукавстве. Маврокордато ответил, что те слова говорил не он, а рейз-эфенди, и они, думные люди, имеют причину сетовать за то, что посланники предложили, чтобы Казыкермень был во владении у царя шесть или семь лет, а потом бы его разорить. «И то-де приличное ль дело? И за то-де и рейз-эфенди приосердился и молвил им, посланникам, такое грубое слово»[949]949
  Там же, л. 509 об., л. 512


[Закрыть]. Недовольный ходом дела на XV конференции, рейз-эфенди встал и пошел из ответной палаты, не простясь с Украинцевым, на что последний заметил оставшемуся с ним Маврокордато: «А рейз-эфенди знатно прихотливой и немиролюбной человек и пошел из палаты, не простясь с ним, посланником»[950]950
  Там же, л. 659 об., XVI.


[Закрыть]. При переговорах об основании на Днепре между городками, которые будут разорены, и Очаковом особого села для устройства перевоза через Днепр Украинцев не соглашался ни на какое укрепление этого села, даже на обнесение его небольшим ровиком и валом для безопасности от зверей, как желали турки, и предложил турецким уполномоченным доложить об этой возникшей трудности визирю и султану. Иначе, заявил Украинцев, он терпеть не станет, будет просить себе отпуска и поедет к царю, не окончив переговоров.

«И думные люди, – отмечает «Статейный список», – говоря меж-до собою тайно, немалое время задумались, и появились у рейзэфенди слезы, и с Александром говорил нечто по-турски всквозь слезы, а Александр и плакал и целовал… рейза, припадши в руку и в полу с великим унижением и покорностью». Маврокордато объяснил Украинцеву причины волнения рейз-эфенди: «Видит он, посланник, очевидно, и сам безо всяких пересказов, как на него, Александра, большой его товарищ, рейз-эфенди, осердился и озлобился и говорил с ним чуть не плача, выговоривал ему, Александру, что как-де он ни над собою и ни над ним, рейзом, не умилится и здравия не остерегает?» Рейз выговаривал Маврокордато за то, что тот втянул его в переговоры, убедив, что посланники охотно склонятся к миру без всяких лишних запросов; ему, рейзу, «терпеть в том деле больше невозможно, для того, что все салтанские ближние люди, а наипаче муфтии и казы-аскеры, сиречь законодержатели их, говорят ему, рейзу, непрестанно, что знатно-де они, посланники, провидели в них, думных людех, некакую уклонку, что по се число в восемь месяцев ничего междо ими полезного не сотворилось и за большое (т. е. за уступку Азова) малого (перевозного села) не могут выпросить. И такое-де подозрение он, рейз, не ведает, как с себя свесть». Дошло уже до того, что он хочет от порученного ему дела отказаться: пусть султан и визирь назначат договариваться с посланиками кого-нибудь другого, «а его-де мочи и силы, также и разума больше уже не стало». Он, Александр, услыша такие слова от рейз-эфенди, «не мог утерпеть, заплакал и уговаривал его, облобызая всячески, чтоб он еще потерпел и от того мирного дела прочь не отступался, авось либо-де они, посланники, рассудя в том малом деле, поступят с ними склонностью и желанию салтанова величества и великого везиря довольство учинят». В ответ на слова Маврокордато Украинцев заявил, что он видит и слышит, в какое они, думные люди, «пришли сумнение и печаль, как он, Александр, ему сказывал, и, если бы ему возможно было чем их повеселить и от печали обрадовать», он бы это сделал. Но «Богу известно, что и самому ему, посланнику, это новое затруднение между ними принесло немалую печаль и в сердце его скруху. И без того-де есть ему о чем печалиться, потому что заехано в дальнее государство, а ничего доброго меж-до ими по се время не сделано. И знатно-де в том некакое есть его, посланничье, несчастие. И чтоб он, Александр, те его слова ему, рейзу, сказал»[951]951
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 716–718 об., XIX.


[Закрыть]. Так оба главных представителя договаривающихся государств грозили бросить дело. К следующей конференции, однако, они успокоились, и переговоры продолжались.

XXI конференция 27 апреля началась с взаимного выражения удовольствия по тому поводу, что на нее съехались в добром здоровье все четверо уполномоченных, в том числе и Иван Чередеев, который пропустил по болезни несколько конференций, а Маврокордато не был также по болезни на предыдущей. Несмотря на это, конференция прошла с признаками большого раздражения с обеих сторон, была полна протестов, упреков и выражений неудовольствия и закончилась тем, что стороны разъехались даже не простившись. Дело шло об уступке России вместе с Азовом земель в кубанскую сторону: турки после долгих препирательств на предшествующих съездах соглашались на уступку земли на 8 часов езды, посланники требовали на 12 часов и сказали, что «они о тех часах с ними, думными людьми, договариваться со многою охотою ради, но нехотенье к тому идет от думных людей». Им, посланникам, из того, что они объявили, уступить и согласиться на меньшее чем 12 часов невозможно. «И всему свету, – иронизировали при этом посланники, – будет известно, что мирные переговоры будут прерваны за 4 часа земли». Турки сказали, чтоб «они, посланники, так жестоко не говорили, а поступали бы с ними во всякой любви». Александр Маврокордато согласился, наконец, на 10 часов, не имея на то, как он говорил, визирского разрешения и приняв эту уступку на свою ответственность. Посланники, однако, упорно требовали 12 часов. «И Александр говорил, – читаем далее в «Статейном списке», – что уже он больше того и говорить и делать не может и товарищу своему объявлять того их, послан-ничья, прошения не будет для того: видит он того своего товарища (рейз-эфенди) в лице изменения и за объявление прибавочных двух часов (на которые согласился Маврокордато) лицом и словом к нему неприятна. И если-де ему еще говорить о прибавке, и он и наипаче отвратит от него лицо свое и говорить не станет». Турки упрекали далее посланников в том, что они на всех съездах вымогают все себе на пользу, ищут все чужого, а не прямого своего, а им не уступают ничего. Посланники протестовали и требовали, чтоб «впредь думные люди таких слов, будто они просят чужого, а не своего и что с их стороны никакой уступки нет, не говорили. Говорят они о своем, и уступка с их стороны немалая: раньше они просили к Азову много земли, а теперь просят малого – только на 12 часов». Турки нашли, однако, такую уступку (что посланники уступают султану из его же собственной земли) странной. «И то-де зело им является удивительно и досадно». Маврокордато говорил, что он «изо всех дней не видал такого нерадостного и печального дня, каков ныне им случается… Не токмо благодарения, но и доброго слова от них, посланников, им, думным людям, нет». Рейз-эфенди выражал удивление, почему посланники так упорно стояли за два часа земли. «И он, рейз, не может тому выдивиться, разве-де они на тех двух часах в тамошних местех сыскали серебреную руду или иное что?» Посланники, в свою очередь, заявляли, что им поступки турецких уполномоченных «зело удивительны», что 12 ча– сов они просят потому, что «бывает на свете равноденствие часов», что «стоять думным людям за такое малое дело стыдно» и что поступают они с ними, посланниками, «не по приятски грубо и упорно». В конце концов посланники согласились на предложенные турками 10 часов. Турки сделали примирительное заявление: «А хотя ныне междо ими какие противные слова и были, и в том бы они, посланники, досады на них не имели для того, что всегда при договорех на обе стороны не бес того бывает. И то-де они предают забвению»[952]952
  Ср.: Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 516–516 об.


[Закрыть]. Однако и после такого заявления произошла вновь вспышка раздражения. Заговорили о том, что такое час езды, какая должна быть езда по степям – тихая или скорая. Посланники говорили, что «нигде того не повелось, чтоб на степях ездить чинно, постоянно и тихо. Пашинская городовая езда к той степной езде не пример». Если они не согласны на скорую гонецкую езду, пусть «по самой последней мере» положат «езду ступистого коня», если и этого не захотят, то лучше всего положить расстояние немецкими милями. Турецкие уполномоченные сказали, что они миль немецких не знают и «на скорую езду не позволяют», и прибавили: «Знатно-де сей их нынешней съезд не счастлив и не отложить ли им того дела до иного времени?» Посланники возразили: «Откладывать им то дело не для чего и для малого дела времени продолжать неприлично, разве-де у них, думных людей, в мысли есть иное какое противное дело». Турецкие уполномоченные на это ответили, что «ведают-де они, что хочется им, посланникам, многое у них захватить… и как им, посланником, не стыдно многого просить?» Посланники говорили: «Знатно-де по всему, что у них не мирное дело идет, но некакая вымышленная и учтивая проволока. Только-де Господь Бог обык всякого человека не оставлять в тесноте сущего»[953]953
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 761–768 об.


[Закрыть].