Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Другим скрытым видом помощи Августу была отправка ему из Смоленска части артиллерии. 24 июля смоленский воевода Владимир Петрович Шереметев писал в Москву боярину Ф.А. Головину, что в Смоленск приехал польский капитан Шпикерт за пушками и артиллерийскими припасами. Воеводе было предписано отпустить с ним 22 пушки и к ним соответствующее количество припасов, отослав весь этот груз из Смоленска сухим путем на готовых подводах до села Каспли; в селе Каспле переложить его на суда и отвесть рекою Касплею «до Поречья, и до Сурожа, и до реки Двины», а затем Двиною спустить до Полоцка, где и передать королевским военным властям. Эпизод с отправкой этой смоленской артиллерии стоит привести несколько подробнее; он изобразительно показывает и живо характеризует областной административный механизм того времени в его действии. С отправкой артиллерии, конечно, надо было спешить. Но В.П. Шереметев, получив грамоту и отвечая, что артиллерию велел готовить, в той же отписке высказал целый ряд сомнений, за разъяснением которых обращался в Москву: на чьих готовых подводах везти те пушки и припасы до села Каспли, а в селе Каспле в чьи готовые суда их переложить, назначить ли провожатых, сколько человек и чьих людей? «Того в твоей, великого государя, грамоте не написано, – читаем в его отписке, – а я, холоп твой, без твоего, великого государя, указу подвод и провожатых дать не смею». На его отписке от 23 августа была положена 29 августа 1700 г., т. е. более чем через месяц, по приезде Шпикерта в Смоленск, грозная помета: «По указу великого государя послать в Смоленск к воеводе его, великого государя, грамота с прежнего отпуску, велеть те воинские припасы отпускать безо всякого задержания и тот отпуск учинить со всяким вспомогательством и радением, придав провожатых до Полоцка триста человек служивых людей и подводы. А буде сего воевода не учинит, и ему быть от великого государя в опале и в разорении и отпускать присланного королевского величества польского тотчас из Смоленска».

В дальнейшем возникли затруднения и с самой артиллерией, и со средствами передвижения, и с обозначенными из Москвы путями. У пушек станки и колеса оказались ветхи, частью их требовалось починить, частью сделать заново. Воевода поручил об этом ремонте представить соображения пушкарскому голове, который, по совету с кузнецким старостой, представил роспись необходимых работ. На производство ремонта потребовались деньги, и воевода отписывал, что из имеющейся в Смоленске казны он тратить деньги на починку пушек без особого указа не смеет. У шести мортир станков и колес нет; какие к тем мортирам делать станки, какие иные к ним нужны припасы, сколько к тем станкам и припасам надобно на оковку железа, этого рассчитать пушкарский голова не смог, потому что в Смоленске не оказалось знающих такое дело мастеров. Когда воевода распорядился собрать со смоленских дворцовых сел и волостей для перевозки артиллерии 2000 подвод и послал о том в земскую избу к бурмистрам память, то из земской избы бурмистры ответили, что без послушной памяти из Москвы из Ратуши от президента собирать тех подвод не смеют. Так как из Москвы воеводу торопили, то он решился нарушить указы о городском самоуправлении 1699 г. и помимо бурмистров разослал от себя в дворцовые волости и села нарочных посыльщиков из дворян собирать подводы. С помещиковых и с вотчинниковых крестьян он, вопреки предписаниям из Москвы, подвод решил не брать, потому что сами помещики и вотчинники пошли на службу в Новгород, а с их крестьянских дворов собирают на армию «запросом», т. е. в виде экстренного налога, съестные припасы по осмине ржаной муки с двора. Наконец, и самые указанные из Москвы пути были не так удобны, как думали в Москве: на Каспле к осеннему времени оказались пороги, которые надо было предварительно расчистить, для чего требовалось 200 человек и неделя работы. Из Москвы предписывалось пороги расчистить «дворцовыми и помещиковыми крестьяны, чьи ни есть, в скором времени… чтоб отнюдь за тем задержания и нималого мотчанья не было». Воевода и в этом случае собрал только одних дворцовых крестьян. После многих хлопот станки и колеса были починены, подводы собраны, и 8 сентября артиллерия – 22 пушки и 6 мортир с соответствующим количеством ядер, бомб, пороху, свинца, фитилю и пр. – отпущена была с капитаном Шпикертом и с 300 провожатыми из смоленских солдат. В Каспле груз был переложен на взятые у торговых людей струги и 3 октября прибыл в Полоцк. Будучи перегружены в Полоцке на польские струги, пушки и припасы отправлены были отсюда под Ригу 18 октября, ровно месяц спустя после того, как была снята осада Риги. Таким образом, помощь артиллерией опоздала[751]751
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 20/6. Уже по отпуске капитана Шпикерта из Смоленска туда 13 сентября прибыл новый посланный от короля для приема и отправки пушек генерал-майор Венедигер. Он просил о посылке 8000 человек пехоты, 60 пушек-полугаланок, к ним 300 000 железных ядер, 20 мортир, 6000 гранат, 6000 центнеров пороху. Он жил в Смоленске всю осень. Наконец, по царскому указу от 13 ноября, из-под Нарвы ему дан был ответ, что от короля писано к генералу Лангу, что по осеннему времени никаких вспомогательных царских войск к королевским войскам ненадобно, а надлежит готовить их к весне. 19 ноября генерал был отпущен в Полоцк (Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 24/2).


[Закрыть].

XLV. Новые попытки привлечения к союзу курфюрста Бранденбургского. Отправление в Берлин князя Ю.Ю. Трубецкого

В июле 1700 г. Петр писал польскому королю Августу, что трудится над привлечением к союзу против шведов курфюрста Бранденбургского. Действительно, летом и осенью 1700 г. он продолжал дипломатическую работу в этом направлении, начатую еще весной того же года. Прежде всего продолжалась переписка Ф.А. Головина с фон Принценом, довольно бессодержательная, состоявшая почти только из высокопарных фраз, повторяющих одну и ту же тему об истинной дружбе, о крепком союзе и содружестве и о необходимости дружбу и союз поддерживать и «вяще утверждать». С трудом можно выловить в этой насыщенной любезностями воде что-либо конкретное, что-либо вроде просьбы при нынешних происшедших в Лифляндии замешательствах сообщать курфюрсту о намерениях и начинаниях царя или вроде известий о болезни Принцена, о поездке его в Кассель, о приезде в Берлин «высокой и знатной особы» – князя Ю.Ю. Трубецкого, но при всем том все же эта переписка имела значение как свидетельство связи и взаимного доброго расположения[752]752
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 3. Письма фон Принцена с переводами их, написанные рукою Шафирова, л. 7–8, 9—12, от 25 апреля; л. 15–16 об.; 17–18 от 17 июля; л. 19–20, 21–22, от 7 августа; л. 24–25, от 24 августа.


[Закрыть]. Более сильным средством воздействия на курфюрста была посылка в Берлин специального уполномоченного князя Ю.Ю. Трубецкого с поручением привлечь курфюрста к наступательному союзу против Швеции. Ближний стольник, участник обоих Азовских походов, в 1697 г. посылавшийся вместе с другими стольниками для изучения навигацкой науки в Италию, затем капитан Преображенского полка князь Юрий Юрьевич Трубецкой предназначался для этой миссии еще с зимы 1700 г.; о нем шла речь еще в Воронеже, в переписке царя с Ф.А. Головиным, в докладных статьях, отправленных последним в Воронеж[753]753
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 245, 960; Устрялов. История… Т. II. С. 566; П. и Б. Т. I. № 296.


[Закрыть]. Он был отправлен из Москвы в Берлин в июне 1700 г. и повез с собою собственноручное письмо к курфюрсту от царя. «Пресветлѣйши гасударь, дъруже i бърате любезнейшиi! Понеже претъ симъ писали мы к вашей съвѣтлости о нѣкоторыхъ дѣлехъ, к ползе нашей сущихъ, нынѣ же ко iсполнению оныхъ послали мы с симъ писмомъ нашего комнотнаго сълужителя i отъ гвардиi капитана князь Юрья Трубецькова, которому нѣчьто словесно i писменно вашей съвѣтлости въ тайнѣ данесть приказали. О чемъ просимъ, дабы iзволили ему вѣрить i предложение ево iсьполнить, въ чемъ не сумневаемся. По семъ желая вамъ отъ Господа Бога доброго съчастия, вашей съвѣтлости добрыi другъ i къ сълужъбѣ охотныi. Петръ. Съ Москъвы, 1700, iюния 11 д.»[754]754
  П. и Б. Т. I. № 314.


[Закрыть]. Данное Трубецкому поручение держалось в большом секрете, миссия его была тайной, и потому отправление его шло помимо Посольского приказа. Рукою самого Ф.А. Головина написана записка о назначении ему переводчика Ивана Орешка, о выдаче ему на всякие расходы 1000 червонных, с тем чтобы он записывал, что куда издержит, о выдаче ему соболей и десяти кусков камок «большой руки». Он был снабжен также списками с прежних дипломатических документов и копиями с переписки Головина с фон Принценом[755]755
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 5.


[Закрыть]. Предмет миссии Трубецкого определялся во врученном ему тайном наказе, но сверх письменного наказа ему даны были Головиным сделанные самим Петром «словесные» указания, о чем свидетельствуют выражения наказа: «…как о том ему словесно наказано» и «как о том ему наказано от самого великого государя словесно».

В наказе Трубецкому предписывалось, приехав к курфюрсту, объявить «любительное» поздравление от царя и поднести врученное ему письмо, затем просить о тайной аудиенции у курфюрста лишь в присутствии немногих ближних людей и с тем, чтобы курфюрст непременно выслушал его сам. Когда такая аудиенция будет ему дана, представить курфюрсту об обидах, причиненных шведами, в особенности о рижской обиде, нанесенной притом «самой персоне» государя. За эти обиды царь, как только заключит мир с Портою, изволит шведской короне учинить отмщение, для чего заключен союз с королями датским и польским. Царь просит и курфюрста приступить к этому союзу. Указываются мотивы и цели союза. Курфюрст должен приступить к нему «по обязанию, как (оба государя) сами между собою… персонально обязались душами, будучи в Прусех». Этими словами курфюрсту напоминалось о словесном договоре о взаимной помощи «против всех неприятелей, а особливо против шведа», заключенном 10 июня 1697 г. на яхте под Кенигсбергом и скрепленном рукопожатием, поцелуем и клятвенным обещанием государей[756]756
  П. и Б. Т. I. № 170–171.


[Закрыть]. Союз заключается ради приращения дружбы между государями, но не забыты и материальные цели: «ради… прибыточного у пограничных отыскания обоим государствам», т. е. ради захвата пограничных территорий, принадлежащих Швеции. Если курфюрст вступить в союз согласится, то пусть подготовит свои войска к наступлению на шведскую корону. К этому пункту наказа рукою Ф.А. Головина сделана прибавка: «…дабы по явном откровении тоя войны за помощию Божиею немедленно и без всякого удержания начать бы возможно». О заключении мира с Турцией и о начатии войны царем курфюрст немедленно будет уведомлен. Трубецкой, когда получит от курфюрста ответ о начатии им войны, должен ему «донести… где изволяет… вящее или лучше сил своих наступление чинити». Головин приписал еще к этим словам: «…на земли свейского владения». Этим пунктом Трубецкому, надо полагать, поручалось столковаться с курфюрстом о месте его наступления на шведов. Когда согласие курфюрста на участие в союзе и в военных действиях будет получено, Трубецкой должен предложить ему подписать и укрепить своей комнатной печатью немецкий текст союзного договора, составленный уже в Москве, и обменять этот немецкий текст, в случае подписания его курфюрстом, на русский текст, подписанный Петром[757]757
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 1–5 (черновой текст наказа с многочисленными собственноручными поправками Ф.А. Головина).


[Закрыть].

Из того, что с Трубецким были посланы два заготовленных текста союзного договора: один на русском языке, подписанный Петром, другой на немецком языке для подписания его курфюрстом, видно, насколько в Москве были уверены и не сомневались в успехе привлечения курфюрста к союзу. Никаких переговоров не предполагалось. Курфюрсту не оставалось ничего более, как подписать немецкий текст, скрепить его своей комнатной печатью, затем разменяться текстами, и миссия Трубецкого была бы кончена. Очевидно, текст этого договора рассматривался только как развитие словесного договора о взаимной помощи против Швеции, заключенного 10 июня 1697 г. Теперь тому довольно неопределенному оборонительному союзу придавался решительно наступательный характер. Уместно познакомиться сейчас более подробно с содержанием проекта договора, предлагавшегося курфюрсту. В составлении этого проекта, так же как и в составлении рассмотренного выше наказа, выработкой которого занят был Ф.А. Головин, принимал деятельное участие и сам Петр[758]758
  Об этой совместной работе свидетельствуют черновики проекта. Сохранилась собственноручная записка Петра (П. и Б. Т. I. № 313; ср.: Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 7), вошедшая в состав 3-й статьи проекта договора. Сохранились также две редакции проекта, обе с поправками Ф.А. Головина, а в первой редакции статья 7 и первая часть статьи 8 написаны всецело его рукою (Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 20–24 – первая редакция, л. 9—13 – вторая редакция, л. 25–31 – немецкий текст). Подлинник проекта на русском языке, подписанный Петром, хранится в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург. Ред.) в Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Напечатан в: П. и Б. Т. I. № 312.


[Закрыть]. Ф.А. Головина за работой над бумагами, относящимися к заключению союза с курфюрстом, застал в Преображенском датский посланник Гейнс, посвященный в тайну посылки Трубецкого. 4 июня 1700 г., собираясь отправлять курьера к своему двору с донесениями, Гейнс явился к царю в Преображенское спросить, не пожелает ли он поручить что-нибудь курьеру. Петр просил передать датскому королю, что ожидает только вести о мире из Константинополя, чтобы во всех пунктах исполнить свои союзные обязательства; просил также передать, что на днях он под секретом отправит в Берлин князя Трубецкого, чтобы заключить с курфюрстом наступательный союз против Швеции, на что курфюрст подал надежду в письмах, написанных им царю по поводу замешательств в Ливонии. Войдя затем в комнату Головина, Гейнс увидел его там работающим над проектом этого союза. Перед ним лежали трактаты с Данией и с королем Августом; с этими трактатами Головин должен был сообразоваться при составлении проекта союза с курфюрстом[759]759
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 360–361).


[Закрыть]. Из этого рассказа Гейнса видно, что Головин работал во дворце в самом близком соседстве и, конечно, сотрудничестве с Петром.

Проект союзного договора довольно обширен по объему и состоит из предисловия и 11 статей. В предисловии заключается объявление государей о желании обновить древнюю дружбу и любовь, и особенно союз 1697 г. Через настоящий союзный договор все прежние договоры между государями не только обновляются, но «наивяще» подтверждаются; в союз включаются все государства, княжества и земли, принадлежащие каждому из договаривающихся государей. Так как обоим государям и прежде нанесены шведами, и теперь наносятся «неисчетные обиды»: царские подданные лишены имений, самой персоне царя в Риге учинено бесчестие, и, несмотря на заявления, обиды эти не прекращаются, то оба государя начнут войну со Швецией. Самые условия наступательного союза изложены в 11 статьях. Курфюрст, как скоро узнает об объявлении царем войны Швеции, должен тотчас же объявить ей войну и как возможно скорее начать наступление на шведские земли, чтобы принудить шведов к возвращению земель, ими завоеванных. Если один из союзников по начатии войны будет иметь успех, то не должен ослаблять военных действий до тех пор, пока не получит удовлетворения другой (1, 4). В статьях 3 и 4 союзники обязуются не только не заключать сепаратного мира, но даже и не разговаривать о нем с неприятелем. Взаимная помощь друг другу оказывается союзниками безвозмездно, и по окончании войны одному нельзя искать на другом никакого вознаграждения за понесенные убытки (5). Союзники должны сноситься друг с другом о «всякой пользе» (6), обязуются не заключать никаких иных союзов, вредных настоящему (7). Курфюрст приступит к союзу с датским и польским королями (8). По окончании войны государи и их наследники остаются в оборонительном союзе (9, 10). Статья 11 говорит о подписании текстов договора, о скреплении их комнатными печатями и об их размене[760]760
  П. и Б. Т. I. № 312.


[Закрыть].

Дело было, однако, гораздо труднее, чем казалось в Москве. Трубецкой, выехав из Москвы после 11 июня, прибыл в Берлин 21 июля и тотчас приступил к исполнению своей миссии, о ходе которой он уведомлял Ф.А. Головина шифрованными письмами. «Милостивый мой государь Федор Алексеевич, здравствуй на многие лета, – писал он Головину 23 июля, – известно тебе буди: приехал я в то место, в которое мне надлежало, июля в 21 ден и того же часа желал я видеться с тем человеком, к кому от тебя со мною грамотка была, но не получил того ради, что он был во отлучении. И назавтрея которого часу он приехал, того часу я с ним виделся и вручил ему твою грамотку и говорил, чтобы он учинил то, чтобы мне видеться с тем, с кем мне надлежит, и он с тем человеком говорил того же часу и сказал мне, что тот человек со мною увидится одноконечно сего ж месяца в 24 день. И как я с тем человеком увижусь и какую от него получу отповедь и о том писать к вам буду немедленно. А тот человек, кому я вручил твою грамотку, поступает ко мне зело любовно. Прошу твою милость, пожалуй, донеси о сем, а кому, и о том ваша милость сам известен. Юшка Трубецкой челом бью. Из Берлина июля в 23 день». Соблюдая тайну своего посольства и опасаясь ее раскрытия в том случае, если бы письмо было перехвачено и попало в шведские руки, Трубецкой помимо шифра прибегал еще к выражению намеками. «В то место, в которое мне надлежало» – под этими словами следует подразумевать Берлин; в дате письма слова «из Берлина» зашифрованы. Под человеком, «к кому от тебя со мною грамотка была», разумеется фон Принцен, к которому Трубецкой вез письмо Ф.А. Головина от 11 июня[761]761
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 3, л. 21–22. Письмо фон Принцена к Ф.А. Головину: «Вашего превосходительства дражайшее писание от 11-го числа июня мне тот знатный честный господин благовручил».


[Закрыть]. Расположенный к России Принцен оказывал Трубецкому все время существенную поддержку и на первых же порах выхлопотал ему аудиенцию у курфюрста, названного в письме «человеком, с которым ему, Трубецкому, надлежало видеться». Просьба Трубецкого о его письме донести, «а кому, о том ваша милость сам известен», относится к Петру.

Обещанная аудиенция состоялась 24 июля. Курфюрст принял Трубецкого, соблюдая по его хадатайству, переданному через Принцена, большую тайну, в присутствии только своего ближайшего советника обер-камергера Кольбе фон Вартенберга и фон Принцена, выслушал его через приведенного Трубецким переводчика, попросил дать ему привезенный им проект союзного договора, который ему Трубецкой и вручил, обещал дать письменный ответ и действительно прислал в тот же день письменный ответ за своей комнатной печатью. «Милостивой мой государь Федор Алексеевич! Здравствуй на многие лета, – писал Трубецкой 27 июля, – известно тебе буди: виделся я с тем человеком, до которого мне есть нужда (т. е. с курфюрстом), и просил его о той моей нужде месяца июля в 24 день. И он, выслушав моего прошения и объявя мне к тому делу склонность свою, просил у меня, на каких статьях сие бы состоятися могло. И после того немедленно совершенно ответ на письме прислати ко мне хотел. И на сие его прошение для лучшего к тому делу его приведения отдавал я ему с договорных статей список, и он тот список у меня принял. И сегодня то ответное письмо прислал ко мне на немецком языке за комнатною печатью с тем человеком, к кому твоя со мною грамотка была (т. е. Принценом). И я, то письмо приняв и из того письма выписав на перечень всю силу подлинно, и послал в сей моей грамотке. А подлинного того письма не послал я к тебе того ради, чтобы дорогою не пропало. А прежде, нежели я с курфирстом виделся, просил я его через господина Принца, дабы тогда, как я с ним о том деле говорить стану, никого бы тамо в то время не было и чтоб то было тайно. И по тому моему прошению при том моем доношении были токмо обер-камергер да Принц, и все мое предложение для лучшей тайности по моему прошению через моего переводчика выслушал и обещал, что то все в самой крепкой тайности соблюдено будет». Так как ответ, присланный курфюрстом, был отрицательный, то Трубецкой просил Головина донести об этом государю и выхлопотать ему указ о возвращении в Москву. «Прошу милости, Федор Алексеевичь, – пишет он далее, – пожалуй, донеси о сем, а кому, и о том ваша милость сам известен. Также прошу милости о отповеди против его письма и о бытности моей, что воля великого государя будет. А без указу ехать к Москве не смею. А жить мне здесь не для чего того ради, что отказали мне вовсе в моем деле. А для чего отказали мне и то написано в выписке из письма. Юшка Трубецкой. Из Берлина, июля в 27 день 1700-го»[762]762
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 46–50. Ср. л. 42.


[Закрыть].

К письму приложена была выписка из письма курфюрста, т. е. из данного им письменного ответа, в которой изложена была, по словам Трубецкого, «вся сила» подлинного курфюрстова ответа; подлинник он не решился пересылать, опасаясь пропажи его в пути. В своем ответе курфюрст откровенно и ясно изложил соображения, побуждавшие его, несмотря на все расположение к московскому государю, удержаться от заключения наступательного союза и от войны со Швецией. Он писал, что принимает предложение царя как доказательство великой приязни и весьма склонен сверх существующего уже союза и впредь заключать договоры для общей пользы обоим государствам. Что же до наступательного союза, то он полагает, что царю, когда он делал предложение, было еще неизвестно о ходе войны, именно о том, что несколько сильнейших государств: англичане, голландцы, курфюрст Брауншвейг-Люнебургский – вступились за Швецию, что войска их находятся в Дании, флоты английский и голландский пришли в Зунд, принудили датский флот к отступлению, бомбардируют Копенгаген и так стеснили датского короля, что он принужден будет примириться. Французский король, имея в виду предстоящую войну за испанское наследство, договорился с англичанами и голландцами помогать шведам. Нетрудно рассудить, что если бы он, курфюрст, при настоящем положении дел начал войну, то все эти державы его тотчас же утеснили бы, царю от такого союза не было бы никакой пользы и было бы только разорение курфюрстским землям, а надеяться на царскую помощь за таким дальним расстоянием невозможно. Сверх всего этого курфюрст получил известие из Вены и из иных мест, что нет надежды на заключение мира с турками, поэтому и царь не будет помогать союзникам[763]763
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 50–51. Выписка напечатана в статье Путяты «Вопрос о прусском союзе в первую половину Великой Северной войны» (Сборник Архива Мин. ин. дел. Вып. I. С. 97–98).


[Закрыть]. По всем этим соображениям курфюрст отклонил вступление в войну, обещая, впрочем, быть верным существующему уже союзу и везде искать пользы царю. Что курфюрст действительно имел основание опасаться враждебных действий со стороны Голландии и Англии, об этом в Москве могли знать из донесения А.А. Матвеева из Гааги, полученного в Москве 16 июля, в котором Матвеев сообщал, что Штаты готовят войска против курфюрста Бранденбургского и пойдут войною на его город Клеве и на иные его города, если только он вступится за Данию, почему курфюрст, как писал Матвеев, и «являет себя быть нейтралом»[764]764
  Арх. Мин. ин. дел. Дела голландские 1700 г., № 4, л. 62–63 (письмо Матвеева к Петру от 21 июня).


[Закрыть]. Вслед за письмом от 27 июля Трубецкой на всякий случай из опасения пропажи этого письма отправил 30 июля другое, короткое, в котором вкратце уведомлял о неудаче порученного ему дела: «Милостивый мой государь, батка Федор Алексеевичь, здравствуй на многие лета. Известно тебе буди о том, что мое дело не состоялось, о котором я трудился ото всего моего сердца; а за чем оное не состоялось, и о том писал я к тебе через почту, которая прежде сей пошла. А ныне пишу еще для того, что имею в том сомнения, дабы то мое пред сим посланное письмо не пропало и без ведомости бы тебя не учинило. Прошу милости, учини известна о сем того, о ком ваша милость сам известен. Наипокорнейший твой слуга Юшка Трубецкой челом бью. Из Берлина июля в 30 день»[765]765
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 47.


[Закрыть].

Между тем в Москву 8 августа пришло известие о заключении мира с Турцией, и Петр на другой же день по его получении спешил сообщить в Берлин об этом событии и о начале военных действий против Швеции. «Her Kaptein, – писал он Трубецкому 9 августа, – ныне мы получили ведомости с нарочным гонцом из Константинополя, что мир с турки получили на 30 лет с нарочитым удовольствованием, и ныне мы при помощи Божьей начали войну против шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижерскую землю генерала-маеора Якова Брюса, также и к брату твоему[766]766
  Новгородскому воеводе князю И.Ю. Трубецкому.


[Закрыть] послали указ же о начатии того дела. Мы в конце сего месяца конечно [Богу извольшу] будем в войске. И ты сколь скоро сие примешь, немедленно объяви курфистршеской пресветлости сие дело от нас, как тебе наказано, и для свидетельства сие письмо покажи, и что мы в том не сумневаемся, что его пресветлость и любовь то исполнить изволит. Piter. Из Москвы, августа в 9 день 1700 году»[767]767
  П. и Б. Т. I. № 324.


[Закрыть]. Письмо это было отправлено с капитаном Францем Вейде и сержантом Афанасьем Темиревым.

Приведенные выше письма Трубецкого от 27 и 30 июля были получены Ф.А. Головиным в Москве 21 августа. Ознакомившись из них с ответом курфюрста на сделанное ему предложение, Головин счел необходимым возражать против его отказа от наступательного союза и военных действий и предписывал Трубецкому (27 августа) еще раз повидать курфюрста и вновь сделать ему представление о наступательном союзе и о войне со Швецией. По мнению Головина, главным препятствием для курфюрста вступить в войну являлось отсутствие мира у России с Портою; но уже в проекте договора ясно было указано, что до заключения турецкого мира война не может начаться. Теперь дело это кончено, и мир с Портой заключен. Раньше, в 1697 г., в бытность Великого посольства в Кенигсберге курфюрст сам открыто приглашал к союзу против Швеции, что и письменно засвидетельствовано, и, если бы теперь у курфюрста было желание, он мог бы заключить союз и затем начать войну; стоит только начать, остальные препятствия погаснут[768]768
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 32, 33–34, 37–39.


[Закрыть]. С этим письмом Трубецкому отправлена была новая инструкция в 5 статьях о том, что говорить курфюрсту на аудиенции. Прежде всего он должен был напомнить о том, как министры курфюрста в 1697 г. в Кенигсберге явно говорили великим послам о наступательном союзе. Тогда великие послы такого союза заключить не могли, так как царь в союзе с другими государями вел войну с Турцией. Во-вторых, Трубецкой должен был напомнить курфюрсту о том, что оба государя закрепили между собой тайный союз «персонально душами и руками своими, будучи на яхте, что не без-памятно и курфирстову пресветлейшеству». Этот союз обязывает заключившие его стороны искать друг другу всякого добра и друг друга не покидать, и пусть курфюрст изволит приступить к союзу по предложенному ему проекту. Если он, забыв обо всем этом, к союзу не приступит, то пусть, по крайней мере, постарается не допускать насилия посторонних держав над Данией. Если курфюрст и в этом содействия своего не окажет, то это будет отступлением не только от тайного персонального и, как Головин называет его, душевного союза между монархами, но и от формально заключенного тогда в 1697 г. договора, и никогда еще не нарушавшаяся дружба, идущая еще от предков обоих государей, будет нарушена и «презрена»[769]769
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 38–39.


[Закрыть].

Капитан Франц Вейде и сержант Афанасий Темирев, выехав из Москвы с царским письмом к Трубецкому 10 августа, прибыли в Гамбург, где тогда находился Трубецкой, в ночь на 11 сентября[770]770
  Там же, № 10.


[Закрыть]. Он отлучился из Берлина в Гамбург по совету курфюрста, переданному Принценом, чтобы вернее сохранить тайну своего посольства, о которой он более всего заботился. Дело в том, что его пребыванием в Берлине заинтересовался польский резидент, посылавший к Трубецкому секретаря объявить, что ему указано от короля «советовать», т. е. действовать совместно с ним, Трубецким. Московский посланник, однако, объявить ему своего дела без особого царского указа не посмел. Через Принцена, к которому он обратился в этом случае и который донес о том курфюрсту, последний посоветовал Трубецкому уехать из Берлина куда-нибудь недели на две, в Гамбург или в иной какой город, чтобы успокоить любопытство польского резидента. Для всех будет ясно, что, если он уехал из Берлина, значит, не прислан по делу, а «приехал гулять»; если бы был прислан за делом, не уехал бы. Таить же дело, если бы польский резидент стал о нем спрашивать, курфюрст считал неудобным и недружелюбным по отношению к Августу II. «И я тот совет, – писал Трубецкой Головину, – за благо восприял и для того отъезжал в Амбурк, а бытности моей было в Амбурке и с проездом с две недели». Здесь и застали его Вейде и Темирев. Об их прибытии и о своих шагах, предпринятых им по получении привезенного ими царского письма, Трубецкой уведомил Головина в письме от 24 сентября[771]771
  Там же, № 5, л. 54–56.


[Закрыть], которое он с некоторыми добавлениями повторил 29 сентября[772]772
  Там же, л. 63–69.


[Закрыть]. «Милостивый государь, Федор Алексеевич; здравствуй на многие лета, – читаем мы во втором из этих писем, – известно тебе, государю моему, буди: нынешняго сентября в ночи против 11-го числа в Амбруке Франц Вейд да Афанасей Айтемирев отдали мне письма, которые ваша милость повелел мне отдать. Я те письма у них принял в целости и, прочет, хотел ехать того же часу в Берлин, но не возмог того ради, что не нашел, на чем ехать. И по утру того ж сентября в 11 день, наняв чрез обыкновенную почту до Берлина, и поехал и приехал в Берлин того ж месяца в 15 день и курфирста в Берлине видети не получил того ради, что он был в то время в Голце, от Берлина в 9 милях. И я, наняв фурмана до Голца и приехав в Голц того ж месяца в 17 день, получил курфирста видеть того ж числа и доносил ему о том, что мой всемилостивейший царь и государь получил мир с Пор-тою Оттоманскою на 30 лет с нарочиным удовольствованием. И курфирст, выслушав, мне сказал, что он вседушно о том радуется. И потом доносил я ему, что мой всемилостивейший царь и государь при помощи Божии начал войну противу короны Свейской. И я просил его с великим прилежанием о том, чтобы он показал свою дружбу на деле к моему государю, чтобы изволил начать войну такожде противу короны Свейской немедленно по обязанию своему, как сами между собою с царским величеством его курфирстская пресветлость персонально обязались душами, будучи в Прусех и ради приращения впредь всякие между собою дружбы. И курфирст мне сказал, что желает он его царскому величеству в том зачатом деле счастливого и победительного на шведы окончания. А на прошение мое сказал, что он, курфирст, по его царского величества желанию всегда рад его волю учинить и всемерно трудитися хощет, дабы мог свою дружбу и на деле показать, только-де ныне невозможно, а для чего-де невозможно, и о том-де тебе от меня дано ведать на письме за моею комнатною печатью. И ты-де о том к его царскому величеству писал, и против-де того письма еще отповеди не получил».

В тот же день Трубецкой имел об этих делах разговор с фон Принценом. «И я потом того же числа, – продолжает он в приводимом письме, – виделся с Принцом и говорил ему о том же довольно. И между многими словами говорил я ему от себя, что ежели курфирст при нынешнем случае не покажет на деле дружбу к государю моему, что вскоре не зачнет войны против короны Свейской, то я опасаюсь, чтобы вместо дружбы не выросла от государя моего недружба того ради, что всегда друг у друга смотрит не на словах токмо, но на деле». Принцен передал эти слова курфюрсту, а на следующий день сообщал Трубецкому по поручению курфюрста: он, курфюрст, начать войны не может из боязни, что союзники шведов англичане и голландцы учинят с ним то же, что сделали с датским королем, разорят его и принудят помириться. Он просит государя постараться у цесаря, у короля английского и у Голландских Штатов, чтобы они шведам не помогали. Тайно же он будет готовить войско и, если государю удастся отклонить цесаря, Англию и голландцев от помощи Швеции, тогда он без промедления начнет против Швеции войну. Не зная же намерений этих государств, ему, курфюрсту, начать войну невозможно. Он готов также тайно помогать царю против шведов, доставляя офицеров и военные припасы. При этом курфюрст выражал надежду, что царь не станет желать ему, чтобы он «сам себе сделал стыд и разорение и убыток так, как король Датский». Ради совета и соглашения с государем он вскоре пришлет к нему своего посланника, «знатную особу». Трубецкой вступил с Принценом в спор: «И я ему говорил, что цесаря опасаться не для чего того ради, что цесарь всегда доброхот курфирсту. И он мне сказал, что цесаря де опасаться курфирсту есть чего, потому что отец-де сего курфирста, имея с шведом войну, завоевал Померскую землю и тогда-де цесарь, видя, что есть шведу трудность, учинил нападение на курфирстова отца, так что принудил возвратить то все, что он у шведа завоевал. И курфирст-де и ныне того ж опасается от цесаря». Принцен прибавил еще, что курфюрст велел Трубецкому подождать отпускать Вейде и Темирева, так как хочет отправить с ними собственноручное письмо к государю[773]773
  Арх. Мин. ин. дел. Дела прусские 1700 г., № 5, л. 63–69.


[Закрыть].