Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Статья 13 о Гробе Господне и 14 – о свободе вероисповедания для православных поданных султана[1025]1025
  Поднять эти вопросы предписывала ст. 25 наказа (Арх. Мин. ин. дел. Дела турецкие 1699 г., № 4, л. 70–71). О них говорил еще Возницын на Карловицком конгрессе. См. т. III настоящего издания, с. 440.


[Закрыть] вызвали со стороны Маврокордато возражения. Султан этих статей в договор писать не велел. Святые места находятся во владении султана, а православные греки – его подданные. Кто может ему указывать в этих делах? Всякий в своем силен и волен, Маврокордато дал совет посланникам, не настаивая на этих статьях (13 и 14), действовать иным путем. Когда мирный договор будет заключен, тогда пусть государь напишет султану «просительную грамоту» о святых местах и о правах православных подданных. Сам он, Александр, обещает свое полное содействие по этому делу у великого визиря. Патриархи Цареградский и Иерусалимский также выражают желание, чтобы святые места были отданы православным, и «говорят единогласно: лучше всем православным христианом помереть, нежели Гроб Господень и святые места держать французом». Да и сами турки между собою говорят часто, что «напрасно они подданных своих отнятием святых мест оскорбили». Имея в виду такое доброжелательное отношение турок, патриархи могут, собравшись всем освященным собором, обратиться челобитьем в диван и бить челом султану. Он, Александр, надеется, что в ответ на такое челобитье святые места будут взяты у французов и отданы по-прежнему грекам; он не только в том деле «ходатайство учинит», но и половину имения своего за то готов отдать и не пожалеет и просит посланников положиться на него и поверить ему как православному христианину. Посланники указывали, что государь святых мест не для себя просит, а просит за султанских же православных подданных, имея о них попечение и видя, что эти православные подданные обижены и святые места у них отняты и отданы людям чужого государства, французам. Впрочем, они заявляют, что во всем полагаются на Маврокордато, ему верят и на статьях 13 и 14 настаивать не будут. Если он упросит султана и визиря о возвращении святых мест грекам, то не только получит за то себе вечную славу от всех христиан на сем свете, но сподобится и царствия небесного. Их словами о том, что великий государь имеет «попечение свое государское» о православных подданных султана, определено было отношение московского царя к православному населению Турции, отношение, которое установится затем на два столетия. Турки поэтому и не желали допускать статей о святых местах и о правах православных в мирном договоре; включение таких статей в договор, имевший для султана характер обязательственного акта, было для них неприемлемой формой вмешательства. В самом деле, выходило бы, что султан давал обязательство чужеземному государю установить со своими православными подданными такие отношения, которых требовал этот государь, и, таким образом, был бы связан и ограничен в своих суверенных правах относительно своих подданных. Единственной приемлемой тогда для турок формой вмешательства была «просительная грамота» от государя, на что посланники и принуждены были согласиться.

Попечение о православных султанских подданных было проявлено ими в ходатайстве, с которым они обратились к Маврокордато тотчас же после разговора о статьях 13 и 14 по делу сербской церкви, патриарх которой выгнан безвинно и проживает в Вене, а церковь патриаршеская ограблена и опустошена, и многие православные сербы и болгары разбрелись в разные государства, между прочим, в Далмацию и цесарское подданство, и там по собственной воле и по принуждению принимают католическую веру. Посланники просили Маврокордато ходатайствовать перед визирем, если прежний патриарх кажется турецкому правительству почему-либо неугоден, поставить нового патриарха, и тогда сербы и болгары вновь вернутся на родину из других стран, от чего Турецкому государству будет большая прибыль. Маврокордато согласился, что «церковь у сербов и у турок утеснена и разграблена и пособить тому стало трудно… Патриарх отставлен за то, что жил не как духовного чина человек и, оста-вя церковное, вступался во многие гражданские дела непотребно»; однако туда уже послан на его место другой патриарх. Во всяком случае, Маврокордато обещал «стараться» о сербской церкви[1026]1026
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 786–789.


[Закрыть].

Таким образом, в результате беседы Маврокордато с посланниками 29 апреля состоялось соглашение по всем статьям договора, кроме двух: о даче крымскому хану, на которой настаивали турки, и о торговле по Черному морю, включения которой требовали посланники. Эти же вопросы были основным предметом второй беседы, происшедшей 2 мая, когда Маврокордато опять приехал на посольский двор. Приводились вновь те же аргументы, и с обеих сторон обнаруживались та же неуступчивость и то же упорство. Выразив одобрение латинскому переводу статей (по которым уже состоялось соглашение), присланному посланниками после разговора 29 апреля, и заметив, что, прежде чем писать эти статьи набело, придется еще раз обсудить каждую, Маврокордато перешел к двум спорным статьям, оставшимся несогласованными, прежде всего о ханской даче: «Теперводе доведется ему с ними, посланниками, на мере поставить спорную статью о даче крымскому хану и татаром и чтоб они, посланники, ту дачу написали так, как о том говорено на прошлой конференции, что в той даче полагается салтаново величество на соизволение царского величества. А чтоб давать на срок или указным числом, и того ничего написано в той статье у них не будет». И затем неоднократно в течение разговора Маврокордато повторял и развивал этот довод: дача хану предоставляется на усмотрение царя, никакого определенного размера («указного числа») установлено не будет. Приведено было затем обстоятельное толкование слову «произволение». Это означает, во-первых, отмену прежнего обязательства давать дачу в установленный срок и в определенном размере, а во-вторых, предоставление полной свободы царю. Когда ему будет угодно, он, не будучи связан никаким обязательством, «для своей, государской, превысокой чести своим, государским, жалованьем тех ханов и татар пожалует, как ему, великому государю, Господь Бог по сердцу известит». А если и ничего не даст, то ханы и татары и просить не посмеют, и о том, чтобы не просили, от султана им будет «заказано накрепко». Маврокордато предлагал даже написать статью о «ханской даче» в виде диалога между царем и султаном: «Якобы они, великие государи, сами персонала своими, государскими, друг ко другу говорили сими словесами»: царь требует у султана, чтобы «крымскую дачу отставить и впредь ей не быть», а султан на эти слова отвечает, что он о даче в договоре не написал, но предал все то на царское соизволение. Таким образом, все следы когда-то бывшей обязательной дани крымским татарам стирались, и она превращалась в пожалование по свободному усмотрению государя.

Однако посланники оставались тверды и непреклонны. На первое же предложение Маврокордато переговорить о статье они ответили, что у них говорено о том много, и написать, кроме того, что хану и татарам никакой дачи не давать, они ничего не могут. Вероятно, в параллель тому, как Маврокордато в отказе на торговое плавание по Черному морю ссылался на твердое и неизменное постановление султанского дивана, и посланники сослались на то, что об отмене ханской дачи «у его царского величества постановлено со всем его государским сигклитом. Им, посланникам, «имянно», т. е. самим государем приказано и в наказе написано, что та крымская дача, конечно, была отставлена, потому что хотя та дача была и небольшая, только показалась она ему, великому государю, зело неугодна и потребна». Наказ действительно, как мы уже видели[1027]1027
  См. выше, с. 149, 150.


[Закрыть], содержал в себе самое категорическое предписание посланникам добиться отмены дачи, которая не соответствовала уже достоинству московского государя. На предложение Маврокордато еще раз подумать о принятии статьи в той смягченной форме, которую он предлагает, посланники отвечали, что больше им о том думать не о чем. Предложение и аргументы Маврокордато они одобряли: «Рассуждение его, Александрово, является разумное», и желание великого визиря, на которое ссылался Александр, они удовлетворить были бы рады, однако не могут дерзнуть поступить вопреки воле великого государя. Твердость посланников в этом пункте вызвала раздражение у Маврокордато: «Поступает он с ними не так, как они с ним, во всем творит он им многую склонность и уступку, а от них, посланников, никакого склонения и уступки он не видит», на что посланники заметили: «Никакие большие противности в настоящих делех от них, посланников, не чинится, а за правду и за свое всякому стоять вольно и мочно». Соглашение по статье не состоялось[1028]1028
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 814 об. – 818.


[Закрыть].

Столь же безрезультатными были переговоры и относительно другой спорной статьи – о морском плавании, к которой затем перешли. Здесь посланники были, так сказать, нападающей или добивающейся стороной, а Маврокордато оборонялся со столь же непоколебимым упорством. Он вновь и неоднократно повторял, что для русских исключения сделано не будет, что плавание по Черному морю воспрещено не для одних русских, но для всех народов, несмотря на их домогательства (такое запрещение было сделано еще тогда, «когда в Московском государстве тех кораблей и в зачине не бывало и Азов город был во владении салтанова величества»), что русские могут торговать на Средиземном море, приезжая на кораблях из Архангельска, что султану в его государстве указывать никто не может, «и кого в которые вороты изволит пустить, в те и пускает по своей воле», что постановление о закрытии Черного моря «утверждено накрепко» и Черное море откроется для христианских государств «разве только тогда, когда Оттоманское государство переменится». Торговать по Черному морю русские могут на наемных турецких кораблях. Тщетны были все доводы посланников, развивавших уже ранее высказанные соображения и приводивших новые. Посланники высказывали мнение, что турки хорошо сделали, закрыв другим народам (англичанам, голландцам и венецианцам) доступ в Черное море, потому что от их торговли не было бы прибыли Оттоманскому государству, а разве только убытки; в каких государствах эти народы ни торгуют, прибыли от них бывает мало. Поэтому и в Московском государстве торговля им дозволена не во всех местах, но только у одной морской пристани, у города Архангельского, хотя они и домогались торговых вольностей. Притом же на Черное море им плавать неудобно и далеко. А царским подданным торговым людям ездить по тому морю от Азова удобно и близко, и от такой ближней торговли обоим государствам может быть великая прибыль, больше, чем от иных дальних западных стран. Царь не просит Черного моря себе во владение, не отнимает его у султана и в титлах своих «тем морем описывать себя не будет», а желает только на том море вольного проезда своим кораблям, чтоб им не стоять на одном месте. Как они, посланники, слыхали «и в гисториях читали», никогда Турецкое государство ни от кого страха не имело и никого не боялось; чего же теперь бояться? Царю в постройке флота пришлось понести великие расходы и убытки и без дела оставить флот нельзя. «Нигде не ведется и не слыхано, чтоб те места, где бывали торговым людем промыслы и прибыли, предавать в запустение»; от запрещения плавать по Черному морю торговым людям будут убытки, потому что и прежде была разрешена приезжим людям из Царьграда и из других мест торговля в Азове; азовские жители имели торги свои в Царьграде и по всем крупным городам на Черном море. Сухопутная торговля и всегда затруднительна, а из Азова торговым людям ездить сухим путем в Царьград через Крым, Буджаки, Волошскую и Мультянскую землю неудобно и далеко. Относительно предложения вести морскую торговлю на наемных турецких судах, от чего туркам будет прибыль, посланники высказали опасение, что турки в наймах кораблей будут запрашивать чрезмерные цены, на что Маврокордато тотчас же возразил, что об этом напишется специально в договоре, цена установится обыкновенная и лишнего запрашивать никогда не будут.

Не будучи в состоянии убедить Маврокордато, посланники, не скрыв от него недовольства и высказав ему упрек, что поступает он с ними «упорно», ни в чем им ни малого «повеселения» не чинит, к полякам на Карловицком съезде был он гораздо благосклоннее, решили на торговой статье более не настаивать, в договор ее не включать и отложить до будущего Великого посольства, которое явится в Константинополь для подтверждения мирного договора, буде он ныне совершится, – написать же, как замечает «Статейный список», что царским кораблям «от Азова и от Таганрога плавание иметь только до Керчи, без указа не смели, потому что и без того постановления царским кораблям плавание до Керчи и до Тамани Меотийским морем было свободно». На последовавшее затем замечание Маврокордато, что хотя статья и отложится, однако и впредь «перемены тому делу никакой не будет» и царским кораблям по Черному морю далее Керчи ходить никогда не позволится, ибо так постановлено и утверждено всем диваном, посланники ответили упреками: «Выговаривали ему, Александру, что зело слышать им такие от него, Александра, слова досадно: называется он православным христианином и с ними единоверным, а говорит не по-христиански». Что он говорит о постановлении дивана и «что перемены будто не будет – и то его, Александрова, неправда». Они, посланники, знают точно, что тот султанский диван был только о том, чтобы царского каравана не пропускать на Черное море всего сразу[1029]1029
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 819–824 об.


[Закрыть].

Разговор перешел на другие предметы. Маврокордато вновь просил посланников не настаивать на включении в договор статей 13 и 14 о Гробе Господнем и вероисповедных правах греков, чтобы не раздражать султана, потому что это было бы вмешательством во внутренние турецкие дела: греки живут в подданстве султана, «и никогда иной государь в другом государстве иному государю в делах не указывает, и всякой-де государь над подданными своими волен». Он опять рекомендовал им действовать по этому вопросу другим путем: подать просьбу со стороны царя и челобитье иерусалимского и константинопольского патриархов, причем обещал содействие со своей стороны. Посланники вновь заявили о своем согласии, сказав, что полагаются на него, Александра, заметив, однако, что, если в договоре о вольностях для православных не напишется – «в том будет православным христианом великая печаль и от католиков стыд», потому что по Карловицким договорам выговорены католикам всякие вольности, не только позволено им свою веру распространять, но и костелы вновь создавать и старые чинить во многих местах и, между прочим, на острове Хиос.

Маврокордато опровергал эти сообщения: пусть посланники верят ему, а не посторонним словам. На Хиосе не только не позволено вновь строить какие-либо костелы, но и старые римские костелы там разорены до основания, и теперь там нет ни одного костела. И вообще католикам нет никаких вольностей. В доказательство Маврокордато привел два случая отказа цесарскому послу на его просьбы по делам католической веры, прибавив, что «зело-де у них, турков, католицкую веру остерегают, чтоб ее к распространению не допустить».

Если посланникам кажется неудобно и перед католиками «зазорно» не упомянуть в договоре о вольностях православным христианам греческого исповедания, то он о таких вольностях напишет в 15-й статье. «И написал о том при них, посланниках. И посланники велели то его, Александрово, письмо перевесть переводчику Семену Лаврецкому. А по переводу в той статье написано, что российским и московским духовным и церквам их противно законам Божиим никакое насилие в Турском государстве да не наносится». Посланники, прочтя написанное, объявили, что «берут сие себе на рассуждение», т. е. согласились на включение в договор предложенных слов; при этом спрашивали у Маврокордато совета, можно ли им обратиться к визирю с прошением о постройке грекам в Царьграде двух церквей «на славу и на похвалу имени Божии» и будут ли даны прихожанам этих церквей хатшеривы, т. е. жалованные грамоты, на что он ответил, что если в тех местах церкви и прежде были, то, думает он, по прошению посланников и вновь там позволят строить, но о строении на новых местах будет отказано[1030]1030
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 825 об. – 827.


[Закрыть].

Маврокордато сделал замечание, касающееся статьи 16 посольского проекта, где говорилось о присылке с обеих сторон особых посольств для подтверждения мирного договора; султан, кроме одного цесаря, ни к кому послов никогда не посылал и не посылает и такое равенство соблюдает только по отношению к цесарю, потому что «цесарь римской у всех христианских государей именуется начало и глава». Никого другого из окрестных государей султан «в пример» себе не ставит. Вследствие этого Маврокордато требовал, чтобы посланники слова о присылке к государю турецкого посла из договора устранили. Посланники, разумеется, возражали: «То-де дело не образцовое»; султан посылал раньше послов в Польшу и в Персию. Возобновляя московские реминисценции XV в., они привели основания, по которым московский государь имеет даже преимущественное право титуловаться цесарем: подлинное христианство и наследие от греческой империи. «А по подлинному-де христианству довлеет цесарем христианским писаться великому государю, его царскому величеству, а не иному кому, потому что та честь и христианское цесарское достоинство перешло с востока от греков в Российское царствие умножительнейшему (августейшему) нашему великому государю, его царскому величеству». Маврокордато заявлял, что «и сам он знает, что все христианство сущее ныне содержится в одном государстве Московском, и за такое славное дело Господь Бог может царю во всем учинить распространение» и дать цесарство в его руки. Однако ныне посланникам домогаться о присылке султанского посольства к Москве не надобно. При этом он разъяснил, что в Персию посольство от султана было послано по исключительному случаю: шах без такого посольства отказывался вернуть взятый у турок город Бастру; в Польшу посылался не посол, а простой чауш, и было с ним всего 10 человек. Сами же посланники видят, что для подтверждения Карловицкого договора поляки прислали к султану от себя посла, а от султана к ним никакого посольства нет и впредь не будет.

Посланники, раз речь зашла о подверждении договора, задавали Маврокордато вопрос о форме подтверждения: «Спрашивали его, Александра: салтаново величество, каким поведением мирные договоры подтверждает»; если договор состоится, подтвердит ли его султан при них, посланниках, и пошлется ли с ними к царю султанская грамота о заключении договора? Маврокордато ответил, что договор будет утвержден рукою визиря и разменяется текстами договора он же, визирь. Им будет дан также список договора по-латыни. Султан своею рукою таких мирных договоров никогда не подписывает. Грамота к царю будет с ними послана, и в ней будет сказано об их приезде и отпуске, о заключении договора и о том, что султан тот мир со своей стороны будет держать «непорушимо». Подтверждающая султанская грамота будет вручена Великому посольству, которое должно прибыть в Константинополь, и «у той подтверждающей грамоты руки салтанской не будет же, а будет только его печать». Если посланники желают дождаться здесь приезда этого великого посла из Москвы, то это будет им разрешено. Послы ответили, что дожидаться им здесь царской подтверждающей грамоты невозможно, потому что такая грамота будет составлена с текста договора, который они сами должны отвезти к царю. Посланники одобрили заявление Маврокордато, что им будет вручен, кроме турецкого текста договора, еще список его по-латыни, потому что при них переводчика турецкого языка нет, но потребовали, чтобы список был сходен с турецким текстом во всем от слова до слова и чтобы рейз-эфенди и он, Александр, закрепили его своими руками, иначе они принять латинского перевода не могут.

Маврокордато сказал в ответ, что латинский перевод подпишет он один, а товарищу его, рейз-эфенди, перевода своей рукой подписывать нечего, потому что он, рейз, по-латыни читать и писать не умеет. Может быть, он подпишет подлинный турецкий текст вместе с визирем. Впрочем, он доложит великому визирю, как чему быть. Посланники высказали было требование, чтобы мирные договоры с каждой стороны были написаны в двух экземплярах: один на языке стороны, а другой на латинском, и чтобы эти латинские тексты имели значение не переводов, а подлинных текстов. Маврокордато отказал: «Никогда-де того в Турском государстве не повелось, чтоб об одном деле давать крепости на розных языках: всегда у них такие государственные крепости пишутся на природном турском языке», а с турецкого языка дается перевод по-латыни. Так было и в Карловицах. Точно так же и посланники должны со своей стороны написать подлинный текст на славянском языке, а перевод с него по-латыни. «Опасаться им в том нечего, потому что латинский перевод с турским инструментом во всем будет сходен и подкрепится его, Александровой, рукою».

Спросив еще Маврокордато о времени возвращения турецкого посла из Вены, посланники сделали предложение, оговорившись, впрочем, что не имеют о том царского указа, «однако в запас ему, Александру, предлагают», чтоб по заключении мира при турецком дворе жить русскому резиденту, как при этом дворе живут иных государей резиденты. Маврокордато встретил предложение сочувственно. Султан резидентам жить при своем дворе разрешит «и зело-де то добро, что здесь царского величества резидент будет жить для того, что когда прилучатся какие порубежные ссоры, и те всякие ссоры могут успокоиваться и отправляться чрез того резидента. А для малых дел присылать нарочное посольство на обе стороны напрасный убыток будет»[1031]1031
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 827 об. – 831.


[Закрыть].

Беседа все же закончилась скандалом. В заключение разговора Маврокордато заметил, что «на нынешней конференции по милости Божии общих обоих государств дел междо ими договорено не мало, почитай, что все статьи; не сговорились только о двух статьях: о торговле на царских кораблях по Черному морю и о ханской даче», и он вернулся к этой последней статье. Если посланникам статья о ханской даче показалась в том виде, как он ее предложил, неприемлема, то он напишет ее сызнова в ином виде и надеется, что она посланникам будет «угодна». Посланники сказали, что писать ему той статьи не запрещают, только бы написал он ее так, как они с ним договорились. Когда Маврокордато статью написал, посланники остались опять недовольны и говорили, что статья написана у него по-прежнему, «стороне великого государя противна и неугодна». Надобно, чтоб он написал ее так, что «никакой дачи ханам крымским и татаром не давать, а не так, как у него написано, что великий государь и его наследники той дачи давать не обяжутся». Посланникам казалось совершенно недопустимым слово «обяжутся». «То-де обязание, – пояснили они, – мочно толковать на многие образцы», и из такого толкования выйдет по-прежнему, что хан будет просить у царского величества себе дачи. А надо, чтоб было написано, стояли на своем посланники, «что никакой дачи ханом крымским и татаром ныне и впредь не давать».

Маврокордато начинал терять терпение: «Видит он, что они, посланники, здешним Турским государством гнушаются и ставят его ни во что, чего было им чинить отнюдь не довелось». Без условия о ханской даче и «поминках» мир не может состояться. Султан не оставит без защиты хана в бесчестии, причиненном ему отказом в даче. Если они об этом будут много спорить, как бы от этого не «уросло» какое зло и не вышло бы делу мирного договора вреда! «Статья у него написана – не противна, обязательство – речь не грубая», т. е. слово «обязательство» не заключает в себе ничего одиозного и приведено только к тому, чтобы дачи не давать. Написал он его для того, чтобы султану в противном случае, если бы он о том не упомянул, не было бы от хана и татар «прошения и докуки», а от турецкого народа какого-либо нарекания и стыда. Да и в Карловицком договоре с поляками написано о ханской даче именно в таких выражениях, что польские короли крымскому хану и татарам никакой дачи давать впредь не обязуются.

На последнее соображение посланники по обыкновению ответили, что «великому государю его царскому величеству иные государства не пример и кто что разумел, так и сделал», но решительно протестовали против слова «обязан»: «А то-де слово, что обязание его царскому величеству зело неугодно и превысокой его, государской, чести непотребно, и с таким словом той статьи они, посланники, в мирной договор не примут и не напишут». Далее «Статейный список» замечает: «И о той даче, которая напред сего давана и что ныне и впредь давана не будет, говорили посланники многими и пространными разговоры, и по многим разговорам и спорам в той даче хану и татарам имянно ему, Александру, отказали».

Эти «пространные» разговоры и споры с посланниками довели Маврокордато до сильного раздражения. «Поистине, – восклицал он, – они, посланники, здешним государством гнушаются и ни во что ставят!» Недавно его старший товарищ, рейз-эфенди, от этого дела, т. е. от ведения переговоров, отстранился. Он, Александр, взял все дело на себя, надеясь, что сможет привести его к окончанию. «Но, видя их, посланничьи, многие в том деле упорства и несклонность», принужден будет и он также то дело бросить. «И, осердясь, – продолжает «Статейный список», – с места своего встал и стоя говорил со многим сердцем, что будет ли у них, посланников, тому делу конец или нет?» Посланники говорили, что «они тому делу окончания желают давно», сердиться ему, Александру, не на кого, никто его не боится. «И чтоб он то слово «обязание» отставил для того, что то слово не к чести его царского величества превысокому имени! Кроме-де Господа Бога его царское величество обязывать иному некому». И вновь посланники, уже неизвестно в который раз, повторили, чтоб Маврокордато написал по их словам, что «никакой дачи ханом крымским и татаром ныне и впредь и за прошлые годы… не давать». «И Александр говорил, что перемены у него тому слову никакой не будет. И больше-де он им, посланником, говорить о том не станет. И, не простясь, из палаты пошел. Провожали его дворяне, и переводчики, и подьячие на крыльцо и до лошади»[1032]1032
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 831 об. – 833 об.


[Закрыть].