Текст книги "Con amore. Этюды о Мандельштаме"

Весь январь и первую половину февраля 1939 года Надежда Мандельштам провела в Москве без прописки, что было опасно. В середине февраля, оставив мать в квартире вместе с Костаревыми, она уехала в Малый Ярославец, где прожила около месяца (по адресу: Коммунистическая, 34).

Вернувшись в Москву, где нужно было помочь маме в ее занятиях квартирным вопросом (обмен, хлопоты о пае), она рассчитывала вновь выехать в Шортанды, но приезд к Кузину его невесты, А.В. Апостоловой, сделал это невозможным.

В конце мая 1939 года она вновь вернулась в Калинин (по адресу: д. Старая Константиновка, № 78), где жила ее близкая подруга Е.М. Аренс, устроившая ее вместе с собой в артель детской игрушки. Почти всё лето у нее гостила мама, приезжала и Н.Е. Штемпель, а в сентябре 1939 года она и сама съездила в Воронеж. Осенью Надежда Яковлевна переехала (новый адрес: Калинин, Школьный пер., 23, кв. 10) и устроилась работать учительницей старших классов в двух разных школах – № 1 и № 26.

В 1941 году она послала необходимые документы на заочное отделение Института иностранных языков. Но началась война, и ни абитуриентке, ни институту, судя по всему, было уже не до этого заявления.

Калинин – Муйнак – Михайловка – Ташкент

Бомбардировки Калинина начались уже в июле-августе 1941 года. 30 сентября, когда немцы уже приближались к городу894894
  Немцы оккупировали часть города 14 октября 1941 г., а весь город – 17 октября. 16 декабря, перейдя в контрнаступление, Красная армия освободила Калинин.


[Закрыть], Надежда Яковлевна с матерью отправилась в эвакуацию – буквально с последним катером. Останься они в городе – немцы бы их расстреляли: расстрельные рвы копались для всех евреев, для крещеных тоже. Под бомбежкой они доплыли до Сызрани, откуда хотели добраться до Воронежа. Но узнав, что немцы наступают и на Воронеж, развернулись на юго-восток – в Среднюю Азию. Поездом их привезли в Бухару, а оттуда – вновь по реке (по Аму-Дарье) – на зловещий остров Муйнак в узбекской части Приаралья, где находилась и колония прокаженных. Бежать отсюда было непросто, но через месяц все же удалось; поколесив по Казахстану, через Семипалатинск и Джамбул, она и ее на глазах слабеющая мама приземлились в колхозе «Красная Заря» в с. Михайловка Джамбульской области (дом Колесниковой).

Уже из Михайловки Н. Мандельштам списалась с находившимися в Ташкенте в эвакуации А. Ахматовой и Е.Я. Хазиным: волею случая они жили даже в одном доме 54 по улице Жуковской! Те тут же начали хлопоты о переводе Надежды Яковлевны и Веры Яковлевны в Ташкент. Получив в середине июня 1942 года соответствующее разрешение, уже в начале июля они, вместе с приехавшим за ними Е.Я. Хазиным, переехали в Ташкент и временно остановились у него. А в начале сентября 1942 года Н.М. переехала с мамой на окраину Ташкента – к переводчице Нине Пушкарской (Водопадный проезд, 3, кв. 3). Иногда здесь собирались близкие друзья (В. Жирмунский, Л. Чуковская, Н. Леонов) – пили зеленый чай, спорили, даже читали Мандельштама.

Проскитавшись по узбекско-казахским степям и пустыням, Вера Яковлевна так изголодалась и ослабела, что уже впала в детство, говорила и думала только о еде и буквально таяла на глазах. Последние месяцы ее жизни были отравлены неслыханно черствым и эгоистичным поведением ее сына с невесткой: отношения Надежды с «ее» Женей в середине 1943 года были ничуть не лучше отношений Осипа с «его» Женей в феврале 1936-го – то был тяжелый, на грани разрыва, разлад895895
  См.: Кузин, 1999. С. 713 – 719.


[Закрыть].

Надежде Яковлевне приходилось бегать из расположенного в центре Дома пионеров на Водопадный кормить больную мать и после этого возвращаться обратно. Возможность жить на Жуковской да еще приводить учеников в центрально расположенный дом наверняка облегчила бы их жизнь…

Вера Яковлевна не задержалась на этом свете: около 17 сентября 1943 года она тихо скончалась. Вскоре после ее похорон, получив»вызовы» от Союза писателей, возвратились в Москву А. Ахматова, а за ней и Женя с женой. У Н.Я. Мандельштам, фактически ссыльной, на вызов в Москву не было никакой надежды.

Впрочем, в Ташкенте она устроилась относительно неплохо: в 1942 – 1943 гг. она работала – вместе с Л.К. Чуковской – в Центральном доме художественного воспитания детей, заведовала его литературной частью и преподавала детям, на выбор, английский, немецкий и французский языки. Своих учеников – Эдика Бабаева, Валю Берестова и Мура (Г.С. Эфрон, сын М.И. Цветаевой) – она, любя, величала «вундеркиндами проклятыми». Берестову же его учительница – «в кожанке, носатая, энергичная, с вечной папиросой во рту» – напоминала «не старую и всё же добрую Бабу Ягу»896896
  Берестов В.Д. Мандельштамовские чтения в Ташкенте во время войны // «Отдай меня, Воронеж…»: Третьи международные Мандельштамовские чтения. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1995. С. 334 – 335.


[Закрыть]. В конце апреля 1943 года Надежда Яковлевна перенесла эти занятия в комнату А. Ахматовой – на так называемую «балахану».

А в 1945 году Н. Мандельштам решает подучиться и сама – на кафедре романо-германской филологии на филфаке Среднеазиатского госуниверситета (САГУ)897897
  Позднее ей даже вручат медаль «За доблестный труд в годы Великой отечественной войны».


[Закрыть], который она и окончила 10 июля 1946 года экстерном. Когда ее спросили на экзамене об Озеро΄ве, она ответила: «Да, да, ах Озеро΄в, это о нем мой муж писал…»898898
  «Гуговна», 2008. С. 235.


[Закрыть]. На протяжении 1947 – 1948 гг. она сдала семь экзаменов кандидатского минимума по специальности «романо-германская филология» – пять в Ташкенте, в САГУ, и два – в Москве, в МГУ899899
  См. в ее личном деле в Чувашском педагогическом институте (сообщено Г.Г. Тенюковой).


[Закрыть].

Уже с 1 марта 1944 года (и вплоть до 19 января 1949 года) – она одновременно и преподает в университете – английский язык на кафедре иностранных языков САГУ.

В круге ее общения – немало университетских коллег: от биолога Леонова до прославленной ею самой «Гуговны» – Алисы Гуговны Усовой900900
  Высказывания «Гуговны» о Н. Мандельштам в переписке были, как правило, язвительны и критичны.


[Закрыть].

Постоянной заботой Н. Мандельштам был мандельштамовский архив, помещавшийся тогда в корзинку или в один небольшой чемодан. Чудом довезла она его до Ташкента, какое-то время хранителем архива был ее лучший ученик Эдик Бабаев, попавший однажды в облаву со списком мандельштамовского «Разговора о Данте» в руках. Его отобрали в милиции: когда же выпускали и возвращали тетрадь, то молоденький милиционер, по виду вчерашний школьник, переспросил: «Сочинение?» – «Да, сочинение». – «Пиши яснее», – искренне понапутствовал участливый милиционер.

15 мая 1944 года, с возвращающейся из эвакуации Ахматовой, Н. Мандельштам передала часть мандельштамовского архива в Москву, Э.Г. Герштейн, у которой он пролежал более двух лет. Но, напуганная постановлением о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года, Эмма Григорьевна вернула ей архив. Надежде Яковлевне надо было уже срочно возвращаться в Ташкент, но в считанные дни она нашла достойную замену хранителю: около 26 – 27 августа 1946 года архив был отдан братьям Бернштейнам – Сергею Игнатьевичу901901
  Жил по адресу: Столешников пер., д. 11, кв. 17.


[Закрыть] и Игнатию Игнатьевичу (он же Саня Ивич) в Руновском902902
  Он жил в Замоскворечье (Руновский пер., 4, кв. 1). 9 августа 1954 г. датировано завещание Н. Мандельштам мандельштамовского архива в пользу Сони Ивич (архив С.И. Ивич-Богатырёвой) – одно из нескольких завещаний такого рода.


[Закрыть].

В первой половине лета 1948 года Н. Мандельштам снова в Москве, где перенесла серьезную операцию на груди: удаленная опухоль оказалась, по счастью, не раковой903903
  «Гуговна», 2008. С. 241.


[Закрыть].

Ульяновск – Чита – Чебоксары

После Ташкента бездомной, в сущности, Надежде Яковлевне привелось изрядно поколесить по вузовским городам Союза.

Ее первой остановкой – зимой 1949 года – стал Ульяновск, где она поселилась в общежитии по-над Волгой904904
  Располагалось по адресу: Пролетарская площадь, 31. Номера комнат менялись: 7, 75 (сообщено С.И. Ивич-Богатыревой).


[Закрыть], что не могло не навевать ей воспоминаний о беззаботном саратовском житье. В Ульяновском пединституте Н. Мандельштам проработала старшим преподавателем на кафедре иностранных языков с 4 февраля 1949 по апрель 1953 гг.

В 1950 году она закончила свою первую – начатую еще в Ташкенте – диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук, но защититься ни сходу, ни в 1953 году ей так и не дали. Внезапный личный интерес товарища Сталина к «вопросам языкознания» придал этой когда-то сравнительно нейтральной научной дисциплине неожиданно опасную идеологическую окраску, так что диссертацию, в соответствии с менявшейся коньюнктурой, пришлось переписывать несколько раз905905
  Это замечание принадлежит Ю. Фрейдину.


[Закрыть].

31 августа 1955 года, уже после смерти вождя-лингвиста, в письме А.А. Суркову, Н. Мандельштам так описывала ситуацию с защитой: «Мне не дали защитить диссертацию в 1953 году. (Диссертация “Исследование древнегерманских языков” – т. е. действительно настоящее языкознание). Все авторитетные люди в моей области (акад. Шишмарёв, Жирмунский, Ярцева, Стеблин-Каменский, Аракин и др.) подтвердят это. Но у меня уже нет сил на защиту (сердце). (Боролись с диссертацией две специалистки по травлям – канд. Ахманова и Левковская). Черт с ней, с защитой» 906906
  Три письма Надежды Мандельштам к Алексею Суркову / Публ. и предисл. С. Шумихина // Окна. Иерусалим. 1999. 2 декабря. С. 4 – 5.


[Закрыть].

К середине 1951 года ее отношения на кафедре обострились настолько, что она охотно перебралась бы в другое место907907
  «Вчера получила письмо от Над‹ежды› Як‹овлевны›. Она какая-то “шалая”, успела так обострить в Ульяновске отношения, что ищет себе “на всякий случай” что-нибудь под Москвой» (Там же. С. 241).


[Закрыть], но кто же возьмет к себе столь сомнительную вдову-еврейку в самый пик антисемитского угара в стране?

В Ульяновске, впрочем, у нее был свой – и немалый – круг общения: биологи Александр Александрович Любищев (а с ним его жена – Ольга Петровна и сестра – Любовь Александровна, у которой был арестован сын), Борис Михайлович Козо-Полянский и Роза Ефимовна Левина, историк Иосиф Давыдович Амусин, парижанка-репатриантка Нина Алексеевна Кривошеина, с которой Надежда Яковлевна еще и в баню хаживала908908
  «У Любищевых я часто встречала Надежду Яковлевну; иногда мы с ней вместе ходили в баню – там можно было спокойно поговорить…!» (Кривошеина Н А. Четыре трети нашей жизни. М.: Русский путь, 1999. С. 234).


[Закрыть], словесница Марта Моисеевна Бикель, уроженка румынского города Радуци близ Черновиц. Впрочем, были и влиятельные враги во главе с директором института кандидатом географических наук Виктором Степановичем Старцевым909909
  Старцев Виктор Степанович (1894 – 1973), кандидат географических наук, доцент, с августа 1952 по лето 1954 г. директор Ульяновского пединститута и зав. кафедрой педагогики (сообщено А. Рассадиным).


[Закрыть], его заместителем и парторгом Тюфяковым910910
  Тюфяков Павел Алексеевич (1907 – 1954), с лета 1950 г. в Ульяновском пединституте: во время работы Н.Я. Мандельштам зам. директора пединститута и секретарь партбюро факультета иностранных языков (сообщено А. Рассадиным).


[Закрыть] и деканом факультета иностранных языков Глуховым911911
  Глухов Иван Кузьмич (1892 – ?) – кандидат философских наук, доцент. В 1939 – 1941 гг. директор Ульяновского пединститута. В 1950 – 1959 гг. вновь в институте: доцент кафедры основ марксизма-ленинизма и, по совместительству, декан факультета иностранных языков (сообщено А. Рассадиным).


[Закрыть].

А с 1 сентября 1953 и по 13 августа 1955 гг. Н. Мандельштам уже в Чите, куда ее перевели из Ульяновска старшим преподавателем английского языка местного пединститута, располагавшегося в доме 140 на улице Чкалова. Вела она здесь и кружок по изучению готского языка. О городе и об институте она отзывается чуть ли не с восторгом. Так, в письме от 15 сентября 1953 года В.Ф. Шишмарёву она пишет: «Мне не страшно, что это так далеко – город удивительной красоты, а Институт на десять голов выше Ульяновского. Кафедра наша тоже гораздо лучше. А главное, здесь мирно и миролюбиво»912912
  Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 896. Оп. 1. Д. 272 (Сообщено Л. Степановой).


[Закрыть].

Сохранилась фотография, запечатлевшая Н. Мандельштам вместе с коллегами по кафедре, а Л. Острая, сослуживица по институту, запечатлела ее домашний антураж: Надежда Яковлевна «…лежала на своей маленькой кровати, покрытой старым пледом, с книгой в руках и обязательно с дымящейся сигаретой. Книги, табак и кофе были ее неразлучными спутниками. <…> Ее гардероб был своеобразным, но не необычным. В течение двух лет она носила неизменное серое платье и синий шарф. Когда становилось холодно, она облачалась в шубу своеобразного модного покроя с широкими рукавами, каких в Чите в то время еще не видели»913913
  Селина М. Хранящий тайны // Забайкальский рабочий (Чита). 2002. 5 декабря. С. 4.


[Закрыть].

С 1 сентября 1955 и по 20 июля 1958 гг. она снова на Волге, на этот раз в Чебоксарах, – старшим преподавателем и даже исполняющим обязанности зав. кафедрой английского языка Чувашского ГПИ им. И.Я. Яковлева. Альтернативой мог бы стать… Воронеж, но приглашение оттуда запоздало – пришло уже после того, как Н. Мандельштам была зачислена в штат.

Город поразил, но не так, как Чита: «…весь в оврагах, горах и глине. Грязь осенью страшная. Вдоль улиц в центре деревянные лестницы. – Тротуары. Дикая старина. Я еще по такому не ходила»914914
  Письмо В.В. Шкловской-Корди от 16 сентября 1955 г. (Архив В.В. Шкловской).


[Закрыть]. И в другом письме: «Здесь деревянные тротуары и лестницы. Самый фантастический город-деревня на свете. Грязь доисторическая. Мою хозяйку и ровесницу дворник носил на руках в школу – пройти нельзя было. Сейчас кое-где есть мостовые, а горы из скользкой глины всюду. Таких оврагов я нигде не видела, а в детстве я хотела знать, что такое овраг. Чувашки очень серьезные, без улыбки, как армянки»915915
  Письмо В.В. Шкловской-Корди, от 24 сентября 1955 г. (Архив В.В. Шкловской).


[Закрыть].

Самое первое жилье – комната в доме по адресу Ворошилова 12, квартира Павловой – было просто ужасным: «С квартирами здесь полная катастрофа, а из-за этого я могу вернуться. Сняла я комнату у сумасшедшей старухи – Вассы. 200 р. Каждое слово слышно. Проход через нее, и 3 километра до института по мосткам – (это вместо тротуаров). Но старуха уже гонит меня (за папиросы). Форточки нет. Воды нет. Постирать нельзя. Вымыться за 5 верст»916916
  Письмо В.В. Шкловской-Корди от 11 сентября 1955 г. (Архив В.В. Шкловской).


[Закрыть]. Позднее жила по адресу: Кооперативная ул., 10, кв. 13.

Этой же осенью, 10 ноября, Н. Мандельштам пришлось возглавить кафедру – женский коллектив из 14 душ. В ноябре 1955 года она провела пять недель в Москве и до марта занималась лишь диссертацией, которую благополучно и защитила 26 июня 1956 года917917
  На получение диплома ВАК (Высшей аттестационной комиссии) ушло еще полгода (№ 000345 от 14 февраля 1957 г.).


[Закрыть]. Научный руководитель – В.М. Жирмунский – был прежний, но тема диссертации была новой: «Функции винительного падежа в англо-саксонских поэтических памятниках».

На Чебоксары пришелся и XX съезд партии со всеми его последствиями. За гибель мужа Надежда Яковлевна получила 5000 рублей компенсации – деньги пошли на раздачу долгов, покупку каблуковского «Камня» и съем дачи для брата в Верее.

В 1956 году, по совету секретаря СП СССР А.А. Суркова, Н. Мандельштам добилась реабилитации Мандельштама (но, как оказалось, лишь частичной – по его последнему делу). В марте 1957 года была создана Комиссии по литературному наследству О.Э. Мандельштама и принято решение об издании тома его стихов в Большой серии «Библиотеки поэта».

Редактором этой книги, по ее предложению, стал Н.И. Харджиев. Для работы, естественно, ему был нужен поэтический архив, более 11 лет находившийся в столе у Сани Ивича (И.И. Бернштейна). Н. Мандельштам позвонила ему и распорядилась передать «то, что оставила», «Коле», то есть Харджиеву. Что Ивич и сделал, но с соблюдением формальностей, о которых сама Надежда Яковлевна не просила и, из опасения обидеть Харджиева, не попросила бы. Ивич же, относившийся к «Коле» с прохладным недоверием и в течение многих лет не поддерживавший с ним отношений, предпочел передать тексты не напрямую, а через Комиссию по литературному наследию: Е.Я. Хазину, ее секретарю, он и передал 3 ноября 1957 года папку с архивом (вместе с подробной описью ее содержимого) и не просто передал, но и взял с него расписку918918
  Согласно описи, хранящейся у С.И. Ивич-Богатыревой, в папке находились 58 автографов, в том числе и «Разговора о Данте», и 28 машинописных списков, как по старой, так и по новой орфографии.


[Закрыть]. Н. Мандельштам передала Харджиеву материалы и из других тайников, но без расписки919919
  См. в ее очерке «Архив» (Мандельштам Н., 2006. С. 158).


[Закрыть].

Таруса – Псков – Таруса

Осенью 1958 года Н. Мандельштам прекратила преподавать в Чебоксарах и вышла на пенсию, сильно не дотянув до положенного двадцатилетнего трудового стажа920920
  Согласно записи в ее трудовой книжке (Осип и Надежда, с. 412).


[Закрыть]. Чуда не произошло, комнату в Москве ей не дали, и в результате получился «третий вариант». Надежда Яковлевна осталась зимовать в советском «Барбизоне» – Тарусе. Ее первым тарусским стал дом Е.М. Голышевой (1-я Садовая, 2), куда ее прописали как домработницу. Вторым – трехоконный дом на горе по улице К. Либкнехта, 29. Хозяйка – тетя Поля, Пелагея Фёдоровна Стёпина – прописала ее уже как таковую. Три из четырех комнат были в распоряжении Н.М. – с расчетом на гостей. Жизнь для немолодой женщины была довольно спартанской – осенне-зимняя холодрыга, дрова, печка, колодец, удобства на дворе.

Здесь, в Тарусе – уже летом 1958 года – она впервые и засела за воспоминания. Здесь же, можно сказать, состоялся и ее литературный дебют. В 1961 году Надежда Яковлевна приняла участие в нашумевшем альманахе «Тарусские страницы», где, под псевдонимом «Н. Яковлева», были напечатаны ее очерки921921
  «Хлопот полон рот», «Птичий профессор», «Куколки» (Тарусские страницы. Калуга, 1961. С. 9 – 11, 14 – 16, 142 – 150).


[Закрыть].

Осенью 1959 года – подозрения на рак поджелудочной железы, к счастью, не подтвердившиеся. Но отсюда и тогда – снова мысли о завещании и о наследниках: им должен был стать коллектив, в котором она первоначально видела Н.И. Харджиева, Л.Я. Гинзбург и Б.Я. Бухштаба922922
  См.: Письма Надежды Яковлевны Мандельштам к Лидии Яковлевне Гинзбург // Звезда. 1998. № 10. С. 125 – 126).


[Закрыть].

Пенсия по возрасту, которая полагалась Н. Мандельштам, была настолько мала, что со временем она решилась поработать еще и снова стала подыскивать себе очередной провинциальный вуз. Особо долго искать не пришлось – всё разрешилось само собой летом 1962 года прямо в Тарусе. Там тогда отдыхали Л.Я. Гинзбург и Софья Менделевна Глускина, преподавательница Псковского государственного пединститута им. С.М. Кирова и сестра жены философа и историка-античника И.Д. Амусина, которого Н. Мандельштам хорошо знала еще по Ульяновску. Вернувшись в Псков и переговорив с Иваном Васильевичем Ковалёвым, ректором института, она отбила в Тарусу телеграмму с приглашением от его имени в Псков923923
  Позднее от Н.Е. Штемпель пришли сведения о возможности попытать счастья в Воронеже, но было уже поздно (Мандельштам Н., 2008. С. 316 – 317).


[Закрыть].

Итак, еще два года – с сентября 1962 по 9 августа 1964 гг. – Н. Мандельштам в Пскове. «Почему Псков?» – спросила ее Ахматова уже в 1963 году. «А “фер-то ке”?» («А что же делать?»), – отшутилась Надежда Яковлевна. И добавила: «Псков выручает»924924
  Письмо Н.М. А. Ахматовой (не ранее 10 октября 1963 г.) (Мандельштам Н., 2008. С. 244). Н. М. цитирует знаменитый рассказ Н.А. Тэффи «Ке фер?».


[Закрыть].

К Пскову она быстро привыкла, город ей, как и Чита, понравился. Еще 16 сентября она называла его «чужим и красивым городом»925925
  Письмо Н.М. Е.М. Аренс от 16 сентября 1962 г. (Осип и Надежда... С. 416).


[Закрыть], а уже 27 сентября отчуждение испарилось: «Псков производит чудное впечатление вместе со стариной и новыми домами. Масса зелени. На 1½ месяца отдельная однокомнатная квартира. Но что будет дальше?»926926
  Письмо Н.М. Н.И. Харджиеву от 27 сентября 1962 г. (Мандельштам Н., 2008. С. 288).


[Закрыть] В октябре Н. Мандельштам подняла его рейтинг до: «Псков – город – прекрасен. Институт хороший»927927
  Письмо Н.М. Л.Я. Гинзбург, октябрь 1962 г. (Звезда. 1998. № 10. С. 130).


[Закрыть].

В Пскове она сменила несколько адресов. Сначала и недолго – прекрасная комната в старинном доме на Октябрьском проспекте, рядом с Главпочтой и очень близко от института928928
  Дом снесен в 1998 г.


[Закрыть]. Одно время она жила и у Майминых. А потом начались псковские наемные комнаты. В одну из них – «каморку с печуркой» – к ней приходила Л.И. Вольперт: Надежда Яковлевна покорила ее интересом к шахматам929929
  Из электронного письма Л.И. Вольперт В.Б. Литвинову от 11 ноября 2006 г.


[Закрыть].

Приезжали к ней друзья из Москвы, как например, Вячеслав Всеволодович (Кома) Иванов – приехавший к ней специально на 25-летие со дня смерти Осипа Мандельштама (с ним были еще Симон Маркиш, в то время античник, и Виктор Хинкис, переводчик «Улисса»).

В первую же псковскую зиму – в феврале 1963-го – ее проведали И. Бродский с М. Басмановой и А. Найман с Э. Коробовой, приехавшие полюбоваться старинной псковской архитектурой и передать ей книжки и привет от Ахматовой. А. Найман позднее вспоминал: «Она снимала комнатку в коммунальной квартире у хозяйки по фамилии Нецветаева, что прозвучало в той ситуации не так забавно, как зловеще. Она была усталая, полубольная, лежала на кровати поверх одеяла и курила. Пауз было больше, чем слов, явственно ощущалось, что усталость, недомогание, лежание на застеленной кровати, лампочка без абажура – не сиюминутность, а такая жизнь, десятилетие за десятилетием, безысходная, по чужим углам, по чужим городам. Когда через несколько лет она наконец переехала в Москву, это был другой человек: суетливая, что-то ненужное доказывающая, что-то недостоверное сообщающая, совершенно непохожая на ту до конца дней явно или прикровенно ссыльную, которой нечего терять, и недопустимо и унизительно – прельщаться мелочами беззаботной жизни вольняшек»930930
  Найман, 1999. С. 113.


[Закрыть].

Среди коллег по институту, помимо Амусина и Глускиной, – заведующий кафедрой русской литературы профессор Евгений Александрович Маймин с женой (Татьяной Степановной Фисенко, работавшей у него же на кафедре), декан историко-филологического факультета Софья Ивановна Колотилова931931
  См. о ней: Вербловская, 2011. С. 69 – 70.


[Закрыть], молодые преподавательницы – Лариса Ильинична Вольперт и Лариса Яковлевна Костючук932932
  См. ее воспоминания о псковском периоде жизни Н.М. (Осип и Надежда… С. 402 – 407). Это она заботливо заменила Н.М. на втором ее псковском году от неподъемных обязанностей куратора учебной группы.


[Закрыть], преподавательница философии Металлина Георгиевна Дюкова933933
  См. о ней в статье: Куранда Е. «…К более или менее далекому неизвестному адресату…» (Находка между страниц Философской энциклопедии) // СМР. Вып. 4/2. М.: РГГУ, 2008. С. 780.


[Закрыть], заведующая библиотекой Лариса Михайловна Курбатова. Вне института – отец Сергей Желудков и его семья.

Студенты были, конечно, разные, и не все могли оценить то качество знаний, что им предлагала Н. Мандельштам. Некоторых из своих гостей она даже «предъявляла» студентам, например, Фриду Абрамовну Вигдорову (для добрых знакомых – просто Фриду), журналистку и депутата Моссовета.

От предложенного ей деканом факультета иностранных языков (Петр Иванович Иванов) соучастия в травле художников с Манежа Н. Мандельштам категорически отказалась. Вместо этого она, чем могла, поддерживала провинциального художника-изгоя Алексея Аникеёнка, прозванного казанским «Ван Гогом». Урывками, но продолжала писать и «Воспоминания».

За два года Надежда Яковлевна уже пресытилась Псковом, – и весной 1964 года она с трудом доживала последние месяцы и недели. На третий год она уже ни за что не осталась бы – независимо от того, получила бы она в Москве прописку или нет. Она рвалась на волю, «к себе» – в Тарусу или в Москву, к своей работе, к своим друзьям, к своему брату с невесткой.

Но и переехав в Москву, Н. Мандельштам еще несколько лет ежегодно наведывалась в Псков, останавливаясь у отца Сергея Желудкова.

Москва. Прописка. Вечер. Квартира

Еще в 1957 году Н.М. обращалась в Моссовет с просьбой предоставить ей жилье, в чем ей было сухо отказано – «в связи с недостатком жилой площади»934934
  См. письмо к ней заместителя председателя Исполкома Моссовета Д. Лебедева от 9 июля 1957 г. (Мандельштам Н., 2008. С. 97).


[Закрыть]. «Непрописуемая Надежда» – шутили друзья.

А возвращение из Пскова в Москву в 1964 году ознаменовалось страшным везением. Еще летом 1964 года Василиса Георгиевна Шкловская-Корди прописала ее у себя в Лаврушинском переулке в Москве – на правах дальней родственницы935935
  Благодаря хлопотам Ф.А. Вигдоровой, Н.И. Столяровой и др. ее друзей. Так, Вигдорова уговорила С.Я. Маршака подписать ходатайство на имя высокого милицейского начальника с просьбой прописать Н. Мандельштам в Лаврушинском (А.В. Головачёва сообщает, что об этом же хлопотала М.С. Петровых – см.: Осип и Надежда, 2002. С. 182 – 183). Поскольку В.Г. Шкловская, хозяйка квартиры, просила о том же, начальник, уважавший Маршака, поставил резолюцию: прописать, но без права на площадь.


[Закрыть]. 22 июля Надежда Яковлевна писала С.М. Глускиной: «Прописка в Москве действует неотразимо на мою психику – я поверила в лучшее будущее»936936
  А.А. Ф.8. Оп.1. Д.1.


[Закрыть]. На этой волне Н. Мандельштам даже написала еще одну диссертацию – докторскую, но тут до защиты дело уже не дошло.

13 мая 1965 года на механико-математическом факультете МГУ состоялся первый на родине поэта вечер памяти Осипа Мандельштама, который вел И. Эренбург. Собравшаяся публика приветствовала вдову поэта аплодисментами.

А уже поздней осенью 1965 года она переехала в собственную однокомнатную кооперативную квартирку (адрес: Большая Черемушкинская ул., 50, корп. 1, кв. 4), приобретенную на средства, одолженные К.М. Симоновым (вступить в кооператив помог К.В. Хенкин по просьбе Н.И. Столяровой). Свой первый Новый год в собственном жилье Н.М. встречала в обществе Варлама Шаламова, Виктора и Юлии Живовых, Димы Борисова937937
  Сообщено Ю.М. Живовой.


[Закрыть]. То был самый разгар дружбы с Шаламовым, дома у которого, как вспоминала И.П. Сиротинская, висели два портрета – Осипа Мандельштама и Надежды Мандельштам.

Эта дружба, ярко вспыхнувшая после вечера в МГУ, к 1968 году уже полностью прогорела. Писем ее позднее июля 1968 года в архиве Шаламова нет, да, собственно, их и не было. Неизбывная потребность видеться или переписываться с Н. Мандельштам иссякла, к этому времени они уже крепко раздружились – и по его, если верить И.П. Сиротинской, инициативе938938
  Сиротинская И. Поход за рукописями // СМР. Вып. 4/1. М., 2008. С. 277 – 278.


[Закрыть].

«За что Шаламов отлучил меня от ложа и стола?» – шутливо сетовала Надежда Яковлевна.

Впрочем, она знала за что: слишком по-разному они относились к Солженицыну, к славе которого Шаламов, по ее мнению, «ревновал», считая ее незаслуженной939939
  Мурина, 2001. С. 165.


[Закрыть].

Летние месяцы Н. Мандельштам по-прежнему проводила в Подмосковье: с 1966 года – снова в Верее, на даче, которую она снимала для брата и невестки, а начиная с 1970-х гг., когда перемещаться самостоятельно стало трудно, – у друзей в Прибалтике, в Кратово или в Салтыковке.

Выход на Западе, соответственно, в 1970 и 1972 гг., двух томов ее воспоминаний по-русски (тамиздат) и их скорая инфильтрация в советское читательское поле (самиздат) очень многое изменили в жизни Надежды Яковлевны. К ней пришли – почти одновременно – слава, деньги и новые страхи.

Ее однокомнатная квартирка на Большой Черемушкинской стала местом паломничества для тех, кто прочел ее книги и искал возможности поблагодарить автора за смелость и талант. Едва ли не каждый день был отмечен новыми гостями – как заграничными, так и московскими, причем среди московских тон задавали отнюдь не писатели и литературоведы, а скорее техническая интеллигенция – так называемые «физики». Чужеземцы – вот среди них преобладали все же филологи, а меньшинство составляли корреспонденты западных газет, – часто служили ей курьерами: они привозили новые экземпляры томов мандельштамовского собрания сочинений и ее собственных книг, а иногда и «подарки от друзей» – небольшие или крупные суммы денег или боны (чеки для магазина «Березка»).

Понятно, что всё это не могло не вызывать интерес и у органов – отсюда и ее новые страхи. Но отныне она боялась уже не за стихи: худо-бедно она их сберегла, и отныне гарантом их сохранности выступали тамиздат с самиздатом. И не за себя лично: сажать такую старуху, как она, власти было себе дороже. Она боялась за уцелевшие мужнины рукописи и другие листочки, составлявшие мандельштамовский архив. Мысль о том, что за архивом могут прийти и конфисковать, преследовала и мучила ее. Причем настолько, что она пошла на конфликт с некоторыми очень близкими друзьями (например, с Ириной Семенко), но твердо решила отправить архив в безопасное место. Что и произошло: уже в 1973 году два чемоданчика перекочевали в Париж, а еще через два года – в Принстон.

Отрешившись, вместе с архивом, от главного источника своего беспокойства и оказавшись вдруг довольно состоятельной женщиной, Н. Мандельштам наслаждалась дружеским общением и радостями филантропа. Как же часто и как долго Мандельштаму и ей, его «нищенке-подруге», приходилось существовать практически на подаяния родственников и друзей! И вот теперь ей овладевает стремление поделиться, отдать и вернуть, она может и хочет помогать нуждающимся и отблагодарить тех, кто помогал ей с Осипом Эмильевичем в трудные годы ссылки.

Персонализировалось это стремление, в первую очередь, в двух адресатах – в брате Евгении с его женой (брату она раздобывала лекарства и даже оплатила издание одной его книжки в Париже) и в Василисе Шкловской и ее детях. К концу 1970-х гг. забота переросла во всеохватную щедрость. Покупать хорошие вещи в «Березке» и дарить, одаривать, задаривать ими знакомых, а иногда и незнакомых людей – всё это стало источником специфической радости Надежды Яковлевны.

В 1970-е гг., на склоне лет, будучи крещенной с детства, Н. Мандельштам переживает опыт обновленного воцерковления. Она искренне уповала на Церковь как на вероятную спасительницу России. Решающей тут, по-видимому, стала ее встреча и дружба с православным богословом отцом Александром Менем, который, в свою очередь, тоже оценил и полюбил ее, стал ее духовником. Н.М. не влилась в его общину, но примкнула к ней, часто ездила к Меню в Семхоз и гостила у него. Окружавшая о. А. Меня молодежь очень ценила не только книги «Надежды Яковлевны», но и саму «бабу Надю», а та, в свою очередь, находила понимание и любовь у этой молодежи (у «внуков», а не у «детей», как она подчеркивала).

Видя, как слабеет и все беспомощнее становится Н.М., отец А. Мень стал присылать к ней для ухода – и как бы на «послушание» – молодых представительниц своей общины, двух Татьян – Птушкину и Дроздову, те привлекли своих подруг и так далее. Даже при весьма ограниченных потребностях Н.М. все же было нужно, чтобы каждый день кто-то приходил, что-то приносил, прибирал, готовил, открывал дверь гостям – к Н. Мандельштам не принято было ходить, не согласовав визит заранее по телефону: внезапный звонок в дверь мог ее серьезно растревожить.

Девушки приходили по очереди и самоотверженно ухаживали за Н.М., развлекали ее, выводили на прогулку, вывозили на дачу, вели несложное хозяйство, обихаживали гостей… Их группа была небольшой, но дружной и сплоченной. Им и самим это было интересно и даже, по-своему, лестно. Разумеется, Н. Мандельштам со всею щедростью последних лет одаривала их, но это была не «плата за труд», а именно проявление открывшейся в ней страсти к щедрости.

Свое последнее лето – лето 1980 года – Надежда Яковлевна провела в Переделкино – на свежем воздухе, в покое и довольстве, рядом со знаменитой пастернаковской «дачей» – в скромной «сторожке», где по традиции летом жили последние ее гостеприимцы – Елена Владимировна и Евгений Борисович Пастернак с семьей.

Осенью Н. Мандельштам тяжело заболела, и во время этой последней болезни, когда требовалось гораздо больше ухода, чем прежде, образовалось несколько бóльшее и совершенно уникальное содружество «волонтеров» из числа как послушниц отца А. Меня, так и давних подруг Н.М. Приходили, конечно, и подружившиеся с ней врачи.

Как заметил Ю. Фрейдин: «Среди этих нескольких десятков человек, сменявших друг друга в режиме непрерывного круглосуточного дежурства, не оказалось ни одного ненадежного звена. В целом складывалось впечатление какой-то “исторической справедливости”, быть может – иллюзорной, но безусловно связанной с личностью, судьбой и книгами Н.М.: будто то, чего не додали О.М. современники, их потомки старались дать его совершенно одинокой, нарушившей все правила и каноны вдове… Не зря Гладков сказал о ней – Великая Вдова»940940
  Электронное письмо П. Нерлеру от 4 апреля 2013 г.; в этом же письме – рассказ о том, как отец А. Мень организовал коллективный уход за Н.Я. Мандельштам.


[Закрыть].

…Надежда Яковлевна Мандельштам умерла 29 декабря 1980 года, а 30 декабря ее тело было насильственно вывезено из квартиры, где собрались друзья почтить ее память, и под милицейским конвоем отправлено в морг. Похороны Н. Мандельштам 2 января 1981 года вылились в демонстрацию оппозиционной интеллигенции.

Над ее могилой на Кунцевском кладбище установлен деревянный крест, а рядом гранитный кенотаф – памятный знак Осипу Мандельштаму (скульптор Д.М. Шаховской).