Текст книги "Con amore. Этюды о Мандельштаме"

Два брата двоюродных в Ленинграде (сыновья Василия) – Василий и Сергей. <…>

21. XI. Был сегодня в ЛГ у Аллы Латыниной. Она очень хочет отметить как-нибудь 90-летие О.М., причем не как-нибудь, а как можно лучше. <…> Должны быть или стихи, или какая-то мощная статья о литературе. <…>

Вечер Михаила Ивановича Чуванова в ЦДЛ. Брадатый дед 90-летний: «кристалл по имени Чуванов» – как сказал Озеров.

Познакомился с ним, он дал телефон. Мандельштамовского у него расписка и несколько стихов. <…>

23. XI

<…> Вечером – визиты к Э. Ананиашвили и С. Липкину, который, в частности, сообщил о появлении мемуаров О. Ваксель. Надо доставать. Там же и рассказ Ходасевича и мемуары Берберовой.

Б. Лившица Семен Израилевич знал мало (в частности, по дому Лозинских). Но ему запомнилось, что тот гордился тем, что он чистокровный еврей, и производил свою фамилию от г. Лихоэс в Испании. <…>

2. XII

<…> Еще? Разговор по телефону с Чувановым. Он посмотрит еще, но мандельштамовского у него, в сущности, одна расписка (зато 30-х годов, МТП-вская12901290
  От МТП: «Московское товарищество писателей. – П.Н.


[Закрыть] – уж не за рец. На Коваленкова ли?). Была у него книга «Стихотворений» 1928 г. с надписью О.М. Виноградову – но сперли.

5. XII

<…> Звонил сегодня Над. Як. Она очень больна.

Другое событие дня – визит к В. Б. Шкловскому, который дал мне записку в ЦГАЛИ и повел смотреть бруниевский портрет. Он дал изумительно объемное, на мой взгляд, определение человеческой сущности Мандельштама – всего в четырех эпитетах: «Это был человек странный, трудный, трогательный и гениальный». А немного спустя добавил: «беззащитный и самоуверенный».

Штейнберг об О.М.: «трепещущая плоть и непреклонный дух». Это и делает человека гениальным: гениальное – это качество человеческое, а не художественное». (4.1.81). Ахматова, ревновавшая к чужой славе и даже к Натали Гончаровой, говорила ему о Мандельштаме: «От нашего времени один только Мандельштам и останется, а мы все – временные». Вот как! <…>

8. XII

Издательство «Художественная литература». Доклад Сергея Александровича Ошерова «Перевод и синтез. Античная поэзия и стихи Мандельштама».

Перед докладом, на стенде «Гослитиздат 30-х годов» висят фотографии следующих людей:

Котова Лидия Тихоновна (секретарь)

Котов Анат. Константинович

Рябинина Александра Петровна [и др.] <…>

Не знаю, зачем мне этот перечень, – но, кто знает, м.б. еще пригодится.

<…>

Сам доклад (это 2-й доклад о диптихе: первый – о влиянии, восприятии античных авторов русскими поэтами – от Кантемира до Пушкина).

Доклад мог бы называться так: Мандельштам. Перевод и античность.

Это есть комментарий к двум стихотворениям:

«Когда Психея жизнь спускается…»

«Я слово позабыл…»

Символизм вообще сильно расширил горизонты русской поэзии. В частности, страшно умножаются переводы, в т. ч. драма и трагедия (пер. Мережковского, Зелинского, Анненского, Вяч. Иванова). М. знал античность не столько в переводах, сколько в оригиналах – Катулл, Вергилий, Гораций и др.

(Сначала – о Брюсове, Анненском и Вяч. Иванове).

М. Л. Гаспаров говорил о неточности переводов Анненским «Эврипида». Мандельштам говорил о внутреннем, домашнем эллинизме. Мир Анненского – почти чеховский мир повседневности, в котором развертывается трагедия одиночества. И здесь, естественно, нет места для соприкосновения с эллинством. Анненский притягивал его к себе, преображал его своим миром.

Но этот домашний эллинизм был очень плодотворным для русской поэзии. Мандельштам знал гимназическую латынь и немного греческий (1,5 года классического отделения). Жирмунский писал о М., что это не только поэзия жизни, а поэзия поэзии. Это, если и справедливо, то только к «Камню».

Ошеров утверждает, что Эллада, Греция, Рим – главный центр творчества Мандельштама. Античный архетип.

Золотое руно, где же ты…?

Вера Александровна Боссе – жена Стравинского (бывшая жена Судейкина).

По Ошерову, античный мир есть символ мира вообще, символ космоса в чистом греческом значении: 1) народ 2) род 3) порядок), т. е. что? – Мандельштам есть опасность: Рим и место человека во вселенной, и Рим – католический (на Западе есть единство) – каким фонарем светить (какой статьей) – «Слово и культура» или «Чаадаев». Но Рим жесток слишком, и Мандельштам останавливается на Элладе («На каменных отрогах Пиэрии… и т. п.» – ср. Р. Пшибыльский, К. Тарановкий – Левинтон!). Монтаж цитат из переводов Гесиода (В. Вересаева) и Сафо (Вяч. Иванова). Этот монтаж еще гораздо гуще.

По Пшибыльскому, античность для Мандельштама – есть Аркадия, оторванная от нашей жизни, только припоминаемая утопия. Но более всего с этим не согласен… сам Мандельштам (статья «Слово и культура», трава, растущая на мостовых; поэзия – плуг, целина времен). Из этого Ошеров заключает, что Аркадия не позади, а впереди (а какая, черт побери, разница, если она не сейчас!). И то, и другое – мифично и, стало быть, негуманно!

Интересно, какое эллинство можно видеть в «Воронежских стихах»? Всю ли жизнь М. был эллинистом.

Непоследовательность, недоучет периодов этапов, этапов творчества, их переходов и переливов.

Универсализация одной ноты (процедуры).

В статье «Слово и культура» Бергсон здесь ни при чем, ибо у Бергсона как раз время необратимо (кристаллики сахара в чае). Мандельштаму чужды причинно-следственное восприятие времени (ср. с Кассирером, немецким философом), ему как раз родственно циклическое время, вечность, тождество.

А как быть с «Антологией античной глупости»? – доклад нацелен на серьезность бóльшую, чем это было свойственно Мандельштаму.

Уже босая Делия летит – реминисценция 1-й элегии Тибулла (а также из Батюшкова).

В мандельштамовское понятие эллинизма входит и античная поэзия. «Гражданское равноправие с мифом» (Дон-Жуан, Кармен). Мир Мандельштама населен вещами. Эллинизм – для него «телеологическое тепло», печка, утварь. Мандельштам широко использует особенность поэтического слова, отмеченную Бахтиным: поэтическое слово помнит все свои контексты (во-первых – прошлые контексты, цитаты; во-вторых – его собственная проза, его биография).

Он смотрит это на словах «ласточка», «призрачность», «Когда Психея – жизнь…»

Мифическое пространство Аида (слепая ласточка, нежность, сухость; «зеркальце, и баночка духов», ладья египетская) – или же стелла [нрзб.], т. е. эллинское изобразительное искусство. Стало быть, смерть так же существенна, так же соотносится с космосом.

Лепешка медная – обол (греческая медная монета – в дороге для Харона).

Эвридика спустилась в ад, за ней идет Орфей. Но – он потерял свою арфу, свое слово – т.е. то самое, чем он может вызволить Психею. И вот теперь-то:

Я слово позабыл, что я хотел сказать…

Это – слово, вернувшееся вспять, вернувшееся в музыку (Силенциум), но оно бессильно возвратить Эвридику, возвратить плоть.

Именно в поэзии Мандельштама, в поэзии «Тристиа» русская поэзия с необычайной глубиной синтезировала греческую и латинскую поэзию.

Мои вопросы: 1) как последующий Мандельштам? 2) де Мюссе

Ответ: казалось, все перечеркнуто (греки сбондили Елену по волнам). Если бы не Ариост в др. стихотворении – Мандельштам не нашел бы нового трагического архетипа! (Крит зеленый).

10. XII.

Звонил Чуванову. Тот просил перезвонить еще через неделю, но добавил, что у него, кажется, есть еще 2 стихотворения и записочка Балтрушайтиса: приостановить работу Мандельштама над каким-то переводом (19 год).

Альманах «Свиток». ЗИФ, 1925 (упомянут О. Манд.).

Это единственный след от моего визита в библиографический отдел ГИХЛа (см. выше). Самый ранний тематический указатель – за 1932 г. А самые интересные – за 1930 и 1931 гг. – в отсутствии, м. б., они и вовсе не выходили. Вот такие печали – тристии.

Забежал в ВОПЛИ <…> и получил от В. Непомнящего в дар верстку № 12-го, а именно публикации Э. Герштейн «Воронежских рецензий» с ее исключительно интересным предложением, в котором особенно ценны 2 вещи: 1). Неизвестное стихотворение О.М., посвященное Л. Поповой; 2) весть о рудаковском архиве, который уже в Пушкинском Доме. Ура! (только вот Пушкинский Дом нынешний…)

Жаль, что Э. Гр. не знала (?) ЦГАЛИевского стиха к Л. Поповой и еще образчика «былинности» О.М. – его «Гоготура и Апшину».

<…>

1981

4 января 81 г.

<…> Звонил в «Литературную газету». Оказывается, Алла Латынина в отпуске <…>, а замещающий ее Вл. Вл. Радзишевский говорил, что вопрос о публикации О.М. как раз сегодня должен принципиально решаться. Но сегодня так и не решился. Завтра утром. <…>

6.1, вторник

Вчера вечером – в связи с динамичностью ситуации в ЛГ – я сделал работу, которую следовало бы сделать уже давным-давно, но руки все не доходили. Я выявил свод стихов О.М., так и не печатавшийся еще у нас нигде – ни у Харджиева, ни в журналах.

С этим сводом, а также со всеми прочими материалами, которые могли бы быть предметом публикации, я и пришел сегодня в ЛГ.

Не застав Радзишевского сразу, я позвонил С. Мнацаканяну в «Московский литератор»: сразу одной заботой стало меньше, поскольку он согласен печатать только отчеты о каких-то вечерах памяти О.М., но уж никак НЕ в связи с его юбилеем (довольно оригинальное кредо).

Пришел Вл. Вл. Радзишевский, и мы с ним сели смотреть принесенный мной свод, поскольку Чаковский, у которого он только что был, оставил себе «Шубу» посмотреть еще раз, но попросил подготовить стихи на замену. Вскоре позвонили из секретариата – сообщили, что «Шуба» не пойдет (что очень прискорбно – славная, удивительно славная проза – чистая, разговорная, дышащая). Затем принести и саму «Шубу» <…>

При этом у начальства вдруг сложилось мнение, что раз Мандельштам – был поэт, то лучше всего почтить его память стихами (раньше у них было другое мнение, и только Алигер отмечалась подборкой стихов). Возможно, это мнение складывалось в надежде, что стихов под рукой не окажется (ведь дело решалось – если в отрицательном смысле – только сегодня, завтра уже поздно).

Но, к несчастью (я хочу сказать: к счастью) я проделал необходимую подготовительную работу, и пока «Шубе» выносился суровый приговор, мы с Вл. Вл. уже отобрали стихи из сделанного мною «свода». Сначала мы отобрали 18 менее или более проходных стихов, из которых мы отобрали потом 12 стихов более или менее проходимых. Я их перепечатал за 1,5 часа на машинке (Вл. Вл. менял мне копирку и считывал, и готовил врезку – такой конвейер), и мы уложились в данный нам срок – к 4 часам подборка была готова и передана в секретариат.

Вот такая сложилась подборка:

1). Наушники, наушнички мои…

2). Не искушай чужих наречий…

3). Я около Кольцова…

4). Флейты греческой Тэта и Йота…

5). Исполню дымчатый обряд…

6). Нынче день какой-то желторотый…

7). Уходят вдаль людских голов бугры…

8). Как женственное серебро горит…

9). «Рождение улыбки»

10). Как дерево и медь – Фаворского полет…

11). Обороняет сон мою донскую сонь…

12). Гончарами велик остров синий.

Из них 4 стихотворения были отвергнуты на 1-м этапе, в секретариате, еще – «После полуночи сердце ворует»: но оно все равно было ранее напечатано в «Дне поэзии»), а остальные 8 были отправлены в набор, чтобы потом ими бы уже было можно манипулировать, компонуя страницу. (Любопытен сам этот их набор). Завтра должны быть гранки, и там увидим, что и как.

Мало меня занимающий, но важный момент. Публикация идет за моим именем: газете же нужно какое-то имя, мое же их устраивает еще тем, что я как-то официально связан с О.М. – через книгу и издательства (между прочим: они хотели напечатать письмо К. Симонова по поводу О.М., но издательство воспротивились, заявив, что это затруднит прохождение книги. Занятно, и жаль, что не напечатали – письмо неплохое). Итак, об авторстве публикации. Завтра, когда (и если) будут гранки (но не раньше!) я позвоню Фрейдину – если застану его дома – и спрошу о возможности сверки текстов с рукописями. Если это будет сделано, я предложу ему совместную публикацию, если нет – нет: в конце концов, дело не в запятой, а тексты, которыми я располагаю, достаточно достоверные, самой же Н.Я. просмотренные в свое время. Главное – чтобы вышли стихи!

<…> В общем так. Поживем – увидим, что из этого выйдет.

7.1., среда.

В 11 часов принесли гранки + (узнал по телефону) и сразу же позвонил Фрейдину, которого (увы, как я и предчувствовал) дома не оказалось. Он будет только в 5 часов. Ну, что ж, так тому и быть (на всякий случай я оставил для него редакционный телефон).

Я поехал в редакцию, и мы с Радзишевским сверили гранки (одно есть сомнение – в «Рождественской улыбке» – вселение или вселения). К сожалению, В. В. из осторожности (быть может, и чрезмерной) оставил подборку в бесструктурном виде и не стал исправлять во врезе, что это все стихи 1935 – 1937 гг. и написанные в Воронеже. Сейчас он понес их к редактору номера – тот еще, м.б., будет их как-то сокращать или укрощать.

7.1.81. Визит к Е. П. Зенкевич

<…> Да, целый вечер у Евгении Павловны. Но какой вечер! Сколько интересного я сегодня увидал, услышал, прочел, сколько ценного и важного.

Начать хотя бы с даты рождения О.М. Оказывается, не все ясно не только с датой его смерти. В свидетельствах о рождении и принятии веры значится иная, нежели 2/15 – 1 – 91 г. Дата, а именно – 8/20 – 1 – 91 г.

Множество оригиналов фотографий, в т. ч. мне незнакомых.

Аттестат за 3-й класс Тенишевского училища, содержащий поразительный отзыв Гиппиуса об успехах О.М. по русскому языку и словесности. Воспоминания Л. Горнунга и О. Ваксель.

Наконец, письма О. Э. к отцу и Е. Э. его письмо в «Петрополис» (так вот откуда оно есть в 3 т., если только это одно и то же).

Да и сами рассказы Е. П. – сегодняшние – были очень интересны и важны. Начиная от внутрисемейных отношений у Мандельштамов (отец, практически бросивший мать, – сын Е., привязанный к матери, ушел из-за этого от отца, а потом фактически должен был кормить его всю жизнь; Леля и Шура – Леля и Юра – тоже неожиданно) до таких деталей как ее визит к Н. Я. (4 часа в ведре семейных помоев) и слегка наглый звонок Ю. Фр. (по поручению Н. Я.) с требованием «предъявить» архив. <…>

8.1

В 11 часов я дозвонился в ЛГ Радзишевскому. События развивались так. Вчера вечером его вызвал редактор и попросив, ввиду ограниченности места, сократить подборку на 2 – 3 стихотворения, «Какие бы два Вы сняли?» – спросил меня Вл. Вл. «Про народ и какое-нибудь из 4-стиший», – ответил. «Про народ мы с Вами совпали, а второе я снял «Рождение улыбки». И то по месту чуточку не умещаемся в отведенный ранжир…»

Ну что тут сокрушаться – по сравнению с самим фактом публикации в «Литературке» и отмечанием тем самым 90-летия О.М. (и этот факт может оказать свое серьезнейшее влияние в последующем) – все эти огорчения (3-хкратное сокращение подборки, ее бесструктурность, глупость редакционного вреза) особого значения не имеют. Нужно заказывать экземпляры (тьфу, тьфу, тьфу!). <…>

На всякий случай – наперед. Список лиц, кто мог был выступить на Большом Вечере памяти О.Э.:

1) Л. Я. Гинзбург (Л-д) 2) Н. И. Харджиев 3) Э. Г. Герштейн 4) Лукницкая 5) Е. П. Зенкевич 6) Пастернаки, 7) Морозов, 8) Штейнберг, 9) Л. Озеров 10) Сурков 11) Парнис – Тименчик (О.М. в Грузии) 12) Мец, Василенко – с чем? В общем – народ есть – был бы вечер.

9.1

В ЛГ, наконец, пришла полоса: 6 стихотворений. Если ее сегодня утвердят – то все в порядке.

Я, ездил, наконец, в Ухтомскую, к старейшине М. И. Чуванову – кристаллу, как называл Озеров (ул. Р. Люксембург, 22). В 300 (примерно) м от станции, большой участок, крепкий бревенчатый дом со своим запоминающимся образом, утоптанная дорожка к крыльцу, сени, приветливое лицо хозяйки, божественные борода и лысина хозяина. Книги, иконы, портреты, картотеки.

По О. Э. у Чуванова нашлось немного: не считая перепечаток (переписок, как он их называет), только 3 автографа стихотворений (Шуберт, Мне холодно… Концерт на вокзале – в усеченной редакции). У него пропала не только книга 28 г., но и записка (какая сволочь это делает?), но о ее содержании остался след в картотеке (расписка Кожебаткину, т. е. «Альционе», от 17.7.1918 г., кажется, на 150 руб.). Записку Балтрушайтиса он не нашел, но поищет. Так же, как и материалы по Лившицу и Ходасевичу (съезжу к нему еще раз). Под конец Михаил Иванович достал с полки толстейший альбом «На каждый день» – тот самый с 2 жизнями альбом «Величко – Чуванова», о котором была статья во «В мире книг» – и попросил, чтобы я записал на сегодняшний день (9 января) какие-нибудь свои стихи, лучше бы те, какие вряд ли будут напечатаны. Я записал ему «Художника» («Это страшное слово «художник») и тем самым удостоился чрезмерной для меня чести и очутился в одной компании с Лесковым, Майковым, академиком Лихачевым и др.

Подумал вдруг: ведь Чуванов – этот крепкий, ладный старик, ни на что кроме глаукомы не жалующийся, – ведь он Мандельштаму – ровесник! Просто ли представить себе теперь – Мандельштама живым?!

10.1

<…> Телефон с Фрейдиным. Рассказал ему про пластинки с валика. Узнал, как ехать на кладбище (там 4-го уже ограду поставили): авт. 103, авт. 11 (от М «Кунцевской» – ЖБИ). Про ксерокс предисловий Юра сказал, что Н.Я. успела их прочесть и сказала: «Это не Ося…» (в т.ч. и про Тудиш?). В общем, ясности это не внесло, и вся надежда уже не на Надежду, а на лицевые счета Госиздата.

Про стихи выяснилась следующая деталь: оказывается, 4-стишья «Уходят вдаль людских голов бугры» – <…> кусок пресловутой «Оды», но, к счастью, выделенный им самим из «Оды» и записанный как отдельная вещь в «Воронежскую тетрадь». <…>

10 января 1981 г.

Визит к Эмме Григ. Герштейн (пишу ее ручкой – свои забыл дома).

<…> Я пришел в 9.20 – ушел в полпервого ночи. Открыла дверь нестаровидная старушка с приветливо-настороженным лицом. Ах, эти лица приветливо-настороженные, как характерны вы для всего того, что происходит вокруг М. и этой книги М.! как все густо замешано – перемешано на склоке!

Начали мы разговор с ее публикации в ВОПЛЯХ (она мне надписала журнал). Очень интересно про Рудакова.

Вот как, по ее словам, выглядит вся история с ним и с архивом. М. назначил его как бы редактором своего посмертного собрания сочинений, и поэтому рукописи ему были даны не для сохранения, а для работы (сразу вопрос: а зачем же тогда ему Ахматова на салазках отвезла архив?). Итак, он работал над собранием сочинений О.М. (каждодневно он «отчитывался» в письмах жене Лине Михайловне (Наумовне?) – о том, как идет работа. У него были автографы всех стихов плюс записанные со слов О.М. автокомментарии к ним – бесценные тетрадки.

Итак, он увез рукопись для работы (кстати, рукопись «Разговора о Данте» – список С. Рудакова с поправками Н.Я. – есть промежуточный список и никакой особой ценности для текстологии не представляет). Они хранились в его комнате. Он ушел на войну – там погиб, в Л-де умерла, кажется, его мать, а жена эвакуировалась в Свердловск. Квартиру опечатал управдом.

Вернувшись в Л-д после войны его жена (как ее зовут) обнаружила, что мебели нет, а книги и рукописи все на месте. Чудо? Чудо.

Сразу она сообщила об этом Э. Гр. (они, видимо, были дружны – останавливались друг у друга), та – Харджиеву, А. А. и Н. Як. Казалось бы, что бы тем не только обрадоваться, но и забрать! Никто и не пошевелил пальцем (что, впрочем, не основание, по-моему, для того, чтобы обвинить в конечной пропаже архива саму Н. Я., как это делает Э. Г.). В 48-м году вдруг обнаруживается, что с гумилевским архивом просчет, беда – нет его, обозналась вдова, скрутили его весь ребятишки на каких-то голубей и проч. Э. Гр. поверила, а менее наивная А.А. – не поверила. Казалось бы, тут-то Н. Як. встрепенется, но и тут не встрепенулась. Дальше. Отношения между вдовой (обозначу ее Л. И. – Лина Наумовна?) и Э. Гр. ослабли. И вдруг в 54 г. телеграмма из Л-да, что Л. И. срочно приезжает на день в Москву. Приезжает и рассказывает, что ее арестовали (действительно, сидела месяц) и что при обыске забрали весь мандельштамовский архив. Вот ведь напасть, Господи! И только тут Н. Я. всполошилась, но и при этом – разговор между ней и А.А. и этой вдовой с глазу на глаз состоялся только чуть ли в 58 г., и тогда эта вдова сказала, что у нее не изъяли рукописи, а их сожгла ее мать, когда ее арестовали. Стало быть – врет, и, стало быть (может быть) – врала и раньше. Как бы то ни было, итог такой: Гумилевский архив пропал, рукописи О.М. пропали (почему же не пропал «Разговор о Данте»?), и, наконец, пропали тетради с комментариями О.М. (тут был один след, но и он затерялся). Если случится чудо – тетрадь эта выплывет, но навряд ли. Что же осталось? Письма С. Б. Рудакова к жене – их очень много (ежедневные!) – Э. Гр. сама их печатала спешно на машинке, и получилось порядка 300 страниц, (и из этих писем, увы, и сам С.Б. Рудаков предстает не очень благовидно – чуть ли он научил О.М., как писать воронежские стихи) да еще письма самого О.М. к Рудакову, да еще – все-таки – какой-то стих О.М. неизвестный. Все это передано дочерью Рудакова в Пушк. Дом, и Э. Гр. собиралась там делать публикацию, но пока там что-то не движется.

Собственно, этим она сейчас и занята, плюс ее собственные мемуары об О.Э. и Ахматовой, откуда она безуспешно старается изъять себя, свое личное – боясь оказаться голенькой перед всем народом.

Что еще интересного я узнал для себя у Э. Герштейн? Видел «Воронежские тетради» в издании В. Швейцер. <…> Узнал подробности разрыва Н.Я. с Харджиевым (68-й год), когда та собралась жаловаться на Х. в Союз Писателей, что он якобы украл у нее стихи, что было неправдою, а сама склоняла Н. Х. переориентировать свою работу с «Библиотекой поэта» на Запад, а тот отказался. Затем этот список «украденного» и т. д. <…>

12. XI

Телефон с Д. <…> из «Московского Комсомольца». Напрасно я огорчался, что не охватил хлопотами сию газетку – эта дама, сидящая <…> на том же «месте», что и сам М. некогда, – она даже не пошла по начальству <…>. Я, мол, и так все наперед знаю. Очень удобная у нас эта порода редакторов, все знающих наперед. <…>

13.1

С утра – в ЛГ. И что же? Все в порядке!

Вл. Вл. Радзишевский принес мне свежий номер завтрашнего выпуска, раскрыл на нужной странице – и внизу, слева довольно броский заголовок: «”Я тоже современник…”. К 90-летию со дня рождения Мандельштама». И ниже врезка и в несколько столбцов (3? 4?) стихи. И этот «фрагмент», не без сожаления отмечаю все-таки, тоже 2-й по счету. Черт с ним, с фрагментом, пусть меня поклюют, кто хотят: <…>. Ведь они только потому не ошибаются, что ничего не делают, а за них (за нас) делать никто не будет. Тут подчас нужна даже лихость, подчас известная доля аферизма пойдет в ход, а чувство архитектуры и чистоты линии – в нынешних условиях – ничего кроме безумства означать не может. Вот и проскочило бы 90-летие неотмеченным никак? – а отмеченное «Литературкой», пусть бы там даже и одно стихотворение прошло или одна строфа всего! – это уже большое дело. Это поможет и дальнейшему, в т. ч. и книгам.

А номер этот «ЛГ» завтрашний – я вечером подарил Штейнбергу, которого навестил ненадолго вечерком (я его месяц с лишним не видел – с его дня рождения, 11 декабря). Он мне, между прочим, внушал, что мне пора собой заняться, своей работой, а уж если и не собой – то не зацикливаться на Мандельштаме, который ничего не значит, выбранный из цепи всей русской поэзии (а вот Фет, по мнению Штейнберга, значил бы и сам). Арк. Ак. прав в том, что неплохо бы мне почитать и перечитать стихи наши русские, ох, неплохо бы! <…>

15.1. <…> День рождения О.М. <…> Да еще вчерашний разговор с Левиным: <…> публикация в «ЛГ» показалась ему слишком скромной – тоже позиция.

ЦГАЛИ вечером. Переворошил бумаги ГИХЛа, в т. ч. и такие «плодородные», как бухгалтерские, 4 даже за 1933 г. (и кого там только нет – даже Арк. Штейнберг!), а Мандельштам – как будто его и не было! И только единственный раз <…> я обнаружил в плане изданий по отделу «Поэзия» обозначенье «Мандельштам – том 1». Но и это – огромная радость, ибо до сих пор мемуарные и эпистолярные сведения о собрании сочинений документально ничем не подтверждались. Так что эта мелочь – из разряда крупных удач!

<…> Телефон с Л. Озеровым, хвалившим публикацию в ЛГ: но почему-то ему показалось, что именно 4-стишия являются наиболее завершенными из опубликованных стихотворений.

17.1.

Утром – телефон с Ю. Трифоновым. Тот рассказал две любопытные вещи. Первая – о вечере Евтушенко в МАДИ 15 января. Тот начал вечер с того, что сегодня 90 лет Мандельштаму, что это великий русский поэт. Прочел какие-то стихи О.М. и 2 своих, О.М. посвященные (одно – про то, как О.М. с лестницы спускал графомана) – надо бы их для своей антологии попросить.

Второе – это как «отметила» юбилей О.М. газетка «Московский Комсомолец». Отметила анонимно, но шикарно. Вышло два материала со следующими заголовками: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» и «Одиссей возвратился, пространством и временем полный».

Утром же два визита – к Л. Озерову и Э. Герштейн. Л. Озеров показал мне чешское издание (точнее неиздание) Мандельштама (см. выше) и 2 антологии со стихами О.М. (первая – о Тбилиси, вторая – о труде). Связал меня со вдовой Дейча.

Эмме Григорьевне очень понравилась моя статья о «ПА» (дала мне почитать свою брошюру о «Герое нашего времени»). <…>

Да, у Э. Г. есть автограф О.М. на книге «Ег. марка» (по памяти!) «Эмме Григорьевне Герштейн с сердечным уважением О. Мандельштам II (?) ноября 1928 г.» <…>

Вечером же в ГБЛ (1-й раз по противному серому новому читательскому билету туда). Просмотрел 2 книги, где переводы стихов – судя по лицевым счетам ГИЗа в ЛГАЛИ – мандельштамовские. В пьесе Э. Синклера «Тюремные соловушки» – ура – пролетарские стишки, но сам образ (прообраз) соловушки в яме-тюрьме все же задевает, соприкоснувшись с судьбой переводчика. Значительно интересней стихи из 2-й книги (Дж. Тулли «Приключения бродяги», посвящена, между прочим, великому бродяге Ч. Чаплину) – там, в основном, текст негрит. спиричуэлсов и гимнов. <…>

19.1

ЦГАЛИ. Довершил просмотр 1-й порции документов ГИХЛ. И еще находки – 3 упоминания искомой книги. 1 раз – как Собр.соч., другой – как избранное. Более того, известен объем (12 авт.л.? – как мало! – неужели на эти деньги можно было хорошо пожить года 1,5 – 2?) и предполагавшийся тираж (5 тыс. экз.). что ж, это довольно ценные крупицы (это, кстати, в темплане 33 г.).

Сделал новый заказ по ГИХЛУ (по массовому отделу) – с прицелом в т. ч. и на Волгодонскую поездку (если ее только не ССП организовал), а также по фондам Меркурьевой и Грина (дневники Н.Н. Грина). <…>

22.1

<…> А после ЦГАЛИ – с полдевятого вечера до часу ночи – просидел у Э. Гр. Герштейн, слушал 60 страниц ее воспоминаний. Они начинаются 1-й встречей в Узком 29/Х – 28 г. и обрываются где-то накануне стихов о Сталине. Воспоминания замечательные – живописные, умные, точные (о последнем сужу по косвенным совпадениям с другими мемуаристами).

Вот наиболее интересные, зацепки, местечки:

– «шершавая эстетика» – mot О. Э. об их безбытном быте.

– о Пастернаке, о «Втором рождении», этот стих про ураган аравийский,

– гениальный, гордость за поэзию (отсутствие зависти у самого М.),

– жил на Полянке, у Ц. Рысса, на Тверских – Ямских, на Покровке, на Щипке, 8 (б. больница им. Семашко – ныне институт им. Вишневского) у Герштейнов и др.;

– Тынянов о «Ламарке» – гениальные стихи – предсказание вырождения человечества;

– поэт Звенигородский, последний из Гедиминовичей;

– близость с П. Васильевым («еврей» – это не Бабель, а сам О.М.)

– 27-летний Кузин – ученый, путешественник – экзотика для О.М.

Ругал «Сегодня можно снять декалькомании…». О.М. – в ответ – падая в диван: «Это что, социальный заказ с другой стороны?»

– о Яхонтове: скандировали про доху и Каранович (на Полянке). (А вообще свинство – не платить за квартиру).

– Еще одна Маргулета (кончается: «Выгонят, выгонят его из-за /Коммунистическое просвещение/)

– в трамвайной перебранке: зубы будут.

– дивный комментарий с реалиями к «Бим и Бом».

– о Блоке: а) стихотворение, где – «еще не бывшим» – считал лучшим у Блока; б) пометы на полях предисловия к «Возмездию» (изд. «Алконост»). Подчеркнуть 2 киевских события – 2 убийства Ющинского и Столыпина. Книга пропала в войну (м.б., украдена Рудаковым). Э. Гр. помнит, что записи начинались пародийно: «И возник вопрос…»

– фигура кентавра, чаплинская походка;

– как М. спал волшебно!

23.1.81

ГБЛ. Смотрел мемуары Е. Лундберга – искал упоминания «поэта М.» в Наркомпросе (совет Тименчика). Не нашел. Но есть о поэте Х. (не Ходасевич ли?) – не очень лестно – примерно за август 1918 г., в Москве. <…>

9.2

<…> …Сегодня – был в ЦГАЛИ. Доразгреб опись 1 фонда ГИХЛа. Наткнулся в ней на стихи О.М. – сделал заказ – посмотрим. <…>

11.2

<…> Все Мандельштама обожают, чуть ли не под подушкой стихи его держат – но печатать, увы, не могут. «Вы же сами понимаете…» Его, де, нет в списке юбиляров на этот год (Ломунова). «Мы даже Соколова и Ахмадуллину не можем напечатать» (Е-ва. <…>). Вот так. М. напечатан не весь, а какая-то матрешка <…> свои стишки печатает пудами – как это в ее собственной голове укладывается? Не понимаю. <…>

12.2

Прогулка с Лелей Гурвич по Старосадскому пер. Теперь я твердо знаю, где они жили (10; кв. 3). Ближний правый подъезд – перед ним сторожка дворника – третий этаж, в квартире и сейчас 8 звонков (было 10 комнат). Их комната – узкая, но длинная – четвертая слева (окна на Ивановский спуск, овальные вверху).

Эл. Сам. рассказала, как капризен, инфантильно-капризен был О.Э. «Чаю! Чаю, чаю, Наденька, чаю» – так он мог, не переставая, нудить очень долго. Обожал, умываясь, руки мылить мылом до пены.

Я сделал несколько снимков, но приду в другой раз – не та погода.<…>

16.2

<…> А сегодня в ЦГАЛИ сделал серьезную находку – обнаружил личную карточку и анкету О. Мандельштама в издательстве ГИХЛ. Из нее, между прочим, следует, что О.М. должен был напечатать там не Собр. Соч., а две книги – «Стихотворения» (вероятно, «Моск. тетради») и «Избранное».

Еще 2 упоминания – в списке вн. рецензентов сектора ин. лит. (к сожалению, внутр. рец. в описи нет) и как переводчик книги Флобера «Бувар и Пекюше» (правда, без инициалов – это м. б. и Исай Бенедиктович. Надо проверить).

Да, стоит записать о вчерашнем разговоре (у Штейнберга) с Андреем Кистяковским, другом А. Морозова. <…>

Пора бы мне стать тверже, отстаивать свою правоту или же улыбаться как японцы. Не ошибаются, к тому же, только те, кто и не делает ничего. А поглумиться над ошибкой (а если ее нет – то нарисовать) всегда найдется тьма пернатых охотников. <…>

28.2

<…> Вечером – семинар Левика. После я спросил В. В-ча о вечере О.М. Тот сказал вещи любопытные: Огородникова (не Таня – сероглазка из «Театра», а их теперешний председатель, ее мать), ходила по этому поводу в секретариат. Там было решено такой вечер устроить, но не как о М. – переводчике, а как о М. – поэте (на «переводчика» – не больше четверти!). Дай Бог, если так.