Текст книги "Con amore. Этюды о Мандельштаме"

«Воспоминания»

«Дав пощечину Алексею Толстому, О. М. немедленно вернулся в Москву…» – этот зачин к «Воспоминаниям» Надежды Яковлевны Мандельштам вошел в число самых известных в русской прозе XX века, узнаваемых с первого взгляда. Сами по себе ее мемуарные книги относятся к числу самых известных русских мемуаров столетия.

Впервые она села за воспоминания о Мандельштаме летом 1958 года в Тарусе, вскоре после того, как прекратила преподавать в Чебоксарах и вышла на пенсию. Несколько раз, казалось, она ставила последнюю точку, но нет – снова и снова возвращалась к рукописи.

Работа над кандидатской диссертацией потребовала у Н. Мандельштам немало сил и лет, но, определенно, дала ей навык систематической работы над темой. За три с лишним года, что она провела в Тарусе, она если и не завершила «Воспоминания», то написала бóльшую их часть; отдельные главы она давала читать самым верным и проверенным знакомым.

Еще несколько небольших заметок Н. Мандельштам были опубликованы во второй половине 1960-х гг. в качестве предисловий к некоторым первым публикациям Осипа Мандельштама в советской периодике.

Самой ранней «внутренней рецензией» на «Воспоминания», оказался 35-страничный отзыв Александра Александровича Любищева, знакомившегося даже не с «Воспоминаниями», а с отдельными их главами («Капитуляция», «Труд», «Майская ночь» и «Дата смерти»). Читал он их в июне – июле 1961 года, благо и сам отдыхал этим летом в Тарусе. Читал внимательно – и отвечал основательно. Но были ли эти четыре главы промежуточным итогом написанного к этому времени или фрагментом чего-то большего?..

М.К. Поливанов датирует завершение работы над первой книгой мемуаров Н.М. началом 1962 года941941
  Сам он читал ее в машинописи уже в феврале 1962 г. (Поливанов М. Предисловие // Мандельштам Н.Я. Вторая книга. М.: Московский рабочий, 1990. С. 4).


[Закрыть], но он, вероятно, зафиксировал лишь один из моментов ее промежуточного завершения, поскольку работа продолжалась и в 1962 – 1964 годах – в Пскове, во время учебных семестров, и, особенно, в Тарусе, во время летних каникул.

Пожалуй, детальней и достоверней всего заключительная фаза работы Н. Мандельштам над «Воспоминаниями» запротоколирована в дневнике драматурга Александра Константиновича Гладкова, с которым она познакомилась в январе 1960 года в Тарусе и долгое время поддерживала самые дружеские и доверительные отношения, много рассказывала ему о Мандельштаме и о себе. Она не только давала ему читать свои воспоминания в рукописи, но и выслушивала, не морщась, его замечания.

Впервые Гладков читал еще незаконченную рукопись в конце августа 1961 года. Он записал в дневнике за 27 августа 1961: «Прочел рукопись Н.М. Это очень интересно, хотя с ее историческими “теориями” я и не согласен. Она еще не закончила ее…»942942
  Мандельштам Н., 2008. С. 8.


[Закрыть]. А 4 февраля 1962 года он отмечает в дневнике: «Н.М. начала писать едва ли не самую важную главу в своей работе»943943
  Там же.


[Закрыть].

Согласно дневнику Гладкова, Надежда Яковлевна еще как минимум дважды «кончала» свои «Воспоминания» – осенью 1963 и осенью 1964 года944944
  Ю. Л. Фрейдин относит этот срок еще дальше – в 1965 г.


[Закрыть]. Запись от 1 мая 1963 года: «Н.М. дает мне читать еще 120 стр. своей рукописи, уже доведенной до лета 1937 года, с отступлениями разного рода (напр‹имер›, “М‹андельшта›м и книги” и пр.). Хорошо и точно»945945
  Мандельштам Н., 2008. С. 8.


[Закрыть].

Это явное свидетельство того, что работа над воспоминаниями – в самом разгаре: и началась много раньше, и от завершения далека.

29 сентября 1963 года Гладков записывает в дневник: «Заходил прощаться к Над. Як. Она уезжает опять в Псков, на этот раз с великой неохотой и плохими предчувствиями. Она закончила свою “книгу”, осталось кое-что отделать – это замечательный памятник поэту и страстное свидетельство о времени. Есть и преувеличения, и односторонность, но как им не быть с такой каторжной жизнью. На редкость умная старуха. Мало таких встречал»946946
  Там же.


[Закрыть].

Книга, однако, всё еще не была завершена, работа над ней продолжалась еще около года. Известно, что в начале сентября 1964 года Н. Мандельштам давала ее читать Ариадне Эфрон: «…на днях Мандельштамша, под страшным секретом, дала мне читать свои воспоминания. Сплошной мрак, всё – под знаком смерти; а когда так пишут, то и жизнь не встает. Как бы ни была глубоко трагична жизнь О‹сипа› Э‹мильевича›, но ведь она была жизнью – до последнего вздоха. В ее же воспоминаниях (Над‹ежды› Як‹овлевны›), в ее трактовке основное – обстоятельства пути человека, а не сам этот путь, как бы он ни был сродни Голгофе. А ведь в жизни истинного поэта “обстоятельств” нет, есть Рок, под них подделывающийся. Воспоминания же – обстоятельно-обстоятельственны, и от этого – мутит. Впрочем, написано неплохо, она умна и владеет пером, но… “чему это учит?”»947947
  Письмо А.С. Эфрон В. Н. Орлову от 7 сентября 1964 г. (Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 2. Письма 1955 – 1975. М.: Возвращение, 2008. С. 198).


[Закрыть].

А 31 октября 1964 года Гладков записал: «‹Н.М.› кончила книгу и кладет ее “в бест”948948
  Укрытие, прибежище (выражение, бывшее в обиходе у Н.Я. Мандельштам, ныне малоупотребительное).


[Закрыть]. Я уговаривал ее сдать экземпляр в ЦГАЛИ. Она плохо выглядит, лежала дома час с грелкой, но весела. Сегодня ей 65 лет»949949
  Мандельштам Н., 2008. С. 9.


[Закрыть].

Вот тут-то, судя по всему, и следует поставить датирующую точку.

Ю. Фрейдин относит завершение этой работы к концу 1965 или даже к 1966 году. Конечно, авторское совершенствование и доводка текста не останавливаются, как правило, никогда. Но Фрейдин имеет в виду другое: в его машинописи «Воспоминаний» книга завершается отсутствующей в западных изданиях главкой «Мое завещание». Это эссе было написано в декабре 1966 года, – то есть в самый разгар работы над следующей книгой об Ахматовой. В то же время ни на одном книжном экземпляре «Воспоминаний», вышедших в тамиздате (без этого эссе), Н. Мандельштам ни разу не попыталась восстановить или обозначить указываемую Фрейдиным композицию950950
  См. об этом у Ю.Л. Фрейдина (Мандельштам Н.Я. Третья книга. С. 507).


[Закрыть]. Думается, что тут мы имеем дело именно с композиционным ходом автора, мысленно включившей «Мое завещание» в некие будущие издания в качестве своего рода приложения или постскриптума.

Н. Мандельштам давала читать свою книгу только близким друзьям и лишь с большими предосторожностями, и, конечно же, естественно было бы ожидать, что одним из первых ее читателей была Ахматова. Однако фраза из «Листков из дневника» – «Не моя очередь вспоминать об этом. Если Надя хочет, пусть вспоминает»951951
  Листки из дневника. С. 111.


[Закрыть] – документирует лишь то, что Анна Андреевна определенно знала о том, что Н.М. пишет воспоминания.

Но, как ни странно, в число их читателей Ахматова вообще не входила. Нет ни одного свидетельства о том, что Анна Андреевна их читала, как и о том, что Надежда Яковлевна давала их почитать. Сообщение Ю. Фрейдина о том, что в конце 1965 года Ахматова, с начала ноября лежавшая в больнице, «успела получить один из немногих машинописных экземпляров»952952
  Мандельштам Н.Я. Третья книга. М.: Аграф, 2006. С. 480.


[Закрыть], – не более чем предположение. А предположения, что неразысканная надпись Ахматовой на «Беге времени» – «Другу Наде, чтобы она еще раз вспомнила, что с нами было» – не что иное, как напутствие и чуть ли не призыв Анны Андреевны к Н. Мандельштам написать новую книгу воспоминаний, не более чем догадка. Более вероятной догадкой являлось и то предположение, что некий отзыв Ахматовой о «Воспоминаниях», заглазный и неодобрительный, до нее дошел953953
  Там же. С. 494.


[Закрыть]. Таким отзывом, например, могла быть и фраза, брошенная Ахматовой Анатолию Найману, своему фактическому литературному секретарю: «Что Надя думает: что она будет писать такие книги, а они ей давать квартиры?»954954
  Найман, 1999. С. 114.


[Закрыть]

В то же время есть прямые свидетельства об обратном. Ане Каминской, прочитавшей «Воспоминания» в самиздате и сказавшей: «Акума, там есть много о тебе», – Ахматова недоуменно заметила: «Казалось бы, надо было Наде показать мне, прежде чем распространять свою книгу»955955
  Герштейн, 1998. С. 415.


[Закрыть]. Найману она так сказала о рукописи Н. Мандельштам: «Я ее не читала. ‹…› Она, к счастью, не предлагала – я не просила»956956
  Найман, 1999. С. 114.


[Закрыть].

В ахматовских репликах явно сквозит отчетливое стремление – уклониться от чтения воспоминаний подруги. Тут можно, конечно, припомнить и общую для обеих – и Ахматовой, и Н. Мандельштам – «аллергию» на мемуары типа «жоржиковых» (Г. Иванова), но главное все же в другом – в желании Ахматовой избежать неизбежного в таком случае выяснения и ревизии отношений с Н. Мандельштам.

Примерно такими же соображениями руководствовалась и сама Надежда Яковлевна, не показывая ей свою первую книгу или ее фрагмент. Чисто физических возможностей сделать это было предостаточно – они виделись по нескольку раз в год, в Москве или Ленинграде957957
  В ноябре 1964 г., например, Н. Мандельштам гостила несколько дней у А. Ахматовой в Ленинграде.


[Закрыть], и отношения, как показывает их переписка, были в 1960-е годы вполне безоблачными958958
  В 1963 г., возможно, одной из причин могла быть и обида Надежды Яковлевны (высказанная, впрочем, только во «Второй книге») на то, что и Ахматова не слишком торопилась с показом ей собственных мемуаров о Мандельштаме. «Листки из дневника» она получила только в конце 1963 года, к 25-летию со дня гибели мужа, – и то явно не все, а часть.


[Закрыть].

Однако «новая» Н. Мандельштам, с написанием мемуаров окончательно порвавшая с тою прежней, почти бессловесной – вблизи и в тени Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой – «Наденькой», прекрасно понимала, чем это им обеим грозит. Крахом, полным разрывом отношений – причем почти независимо от того, что именно та Ахматова о ней написала! Идти на этот риск Н. Мандельштам решительно не хотела, но и не писать она уже тоже не могла.

Никого, кроме Ахматовой, такие меры предосторожности, конечно, уже не касались, и у «Воспоминаний» вскоре появились первые желанные и благодарные читатели. Ими стали люди из того круга, которому Н. Мандельштам определенно доверяла, и это еще далеко не самиздат, как некоторые вспоминают959959
  Скорее всего, это отзвук воспоминаний о бесчисленных фото – и ксерокопиях тамиздата – книжной версии мемуаров Н. Мандельштам, вышедшей гораздо позже.


[Закрыть]. Так, в 1964 году «Воспоминания» прочел высоко чтимый ею художник – Владимир Вейсберг. Он называл их «великой книгой»960960
  Мурина, 2001. С. 133.


[Закрыть].

Весной 1965 года рукопись Н.М. прочитал Лев Левицкий, новомировец и друг Гладкова. 15 апреля он записал в дневнике:

«Только что прочитал замечательную рукопись о Мандельштаме Надежды Яковлевны, с которой знаком еще с тарусских времен. Горя хлебнуть Осипу Эмильевичу пришлось больше, чем кому-либо другому. Была в нем особая незащищенность, обрекавшая его на нескончаемые муки. Пастернак тоже не был защищен, но его спасал темперамент. К тому же внутренний конфликт Пастернака с государством развернулся сравнительно поздно, когда у него уже было имя, известное во всем мире. Да и от политики он стоял дальше. В конце концов, чаша не миновала и его. История с “Живаго”. Но время уже было другим. Самые ужасные кошмары стали достоянием прошлого и даже были осуждены на государственном уровне. Жизнь Мандельштама в двадцатые годы – это непрерывные унижения, нищета, отверженность. Невозможность печататься. Тридцатые годы он встретил с изрядным запасом злости и ненависти. Достаточно было малейшего повода, чтобы эти чувства вышли наружу. Они воплотились в стихотворении о Сталине. Оно имеет мало что общего с поэтикой Мандельштама – с ее сложными ассоциативными ходами, неожиданной метафоричностью, богатым подтекстом. Это стихотворение напрямую связано с обстоятельствами, в какие был поставлен Осип Эмильевич, несмотря на всю свою рафинированность, ощущавший кровное родство с людьми от сохи. В его строках их голоса и его голос сливаются воедино.

Рукопись Надежды Яковлевны замечательна. В ней образ поэта. В ней передано время. Она написана страстно, умно, темпераментно. Человеком, умеющим ценить каждое проявление добра и подымающимся до испепеляющей ненависти. Той самой ненависти, которой нет у большинства наших интеллигентов, приучивших себя безропотно сносить все удары судьбы и потихоньку клясть свою несчастную долю. Возвращая Н.М. рукопись, я сказал ей, что не припомню по части воспоминательного равное тому, что она написала. Тут мы с А.К. обнаружили полное единодушие. Несмотря на то, что он и Н.М. не совпадают в оценке двадцатых годов»961961
  Левицкий Л. Дневник // Знамя. 2001. № 7. С. 138 – 139.


[Закрыть].

А в июне 1965 года – с рукописью ознакомился такой дорогой для автора читатель, как Варлам Шаламов, чрезвычайно высоко оценивший «Воспоминания»962962
  См. в наст. издании, с. 219 – 221.


[Закрыть].

Но уже тогда, то есть в первом, самом узком, читательском кругу, складывались и другие мнения о мемуарах вдовы Мандельштама. Иначе как неприятием книги нельзя назвать позицию не только А.С. Эфрон, но и И.Г. Эренбурга и его жены. Мы не знаем, что он говорил о рукописи автору, но Гладкову он «сказал, что она ему не нравится. Потом выяснилось, что всё о Манд‹ельшта›ме ему нравится, но не нравится то, что Н. М. слишком резка в отзывах о людях: без серьезных оснований называет людей стукачами (Длигач, поэт Бродский, какая-то Паволоцкая, которую Люб‹овь› Мих‹айловна› знала и др.) Доля истины здесь есть. И. Г. и Л. М. [И.Г. и Л.М. Эренбурги – П.Н.] о мании преследования, которая издавна свойственна Н.М.»963963
  Запись от 7 июня 1966 г. (РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 106. Л. 64).


[Закрыть].

Кстати, в начале 1968 года, покуда «Воспоминания» еще не вышли на Западе, Н. Мандельштам предприняла дерзкую попытку предложить их, – через Викторию Швейцер – «Новому миру»! Вот что ответил ей А.Т. Твардовский 9 февраля 1968 года на официальном бланке журнала:

«Глубокоуважаемая Надежда Яковлевна! Большое Вам спасибо за предоставленную мне возможность прочесть Вашу рукопись.

Не собираюсь писать на нее “внутреннюю рецензию”, вряд ли и Вы в этом нуждаетесь, – скажу только, что прочел я ее “одним дыхом”, да иначе ее и читать нельзя – она так и написана, точно изустно рассказана в одну ночь доброму другу, перед которым нечего таиться или чем-нибудь казаться. Словом, книга Ваша счастливым образом совершенно свободна от каких-либо беллетристических претензий, как это часто бывает в подобных случаях. А между тем написана она на редкость сильно, талантливо и с собственно литературной стороны – с той особой мерой необходимости изложения, когда при таком объеме ее ничто не кажется лишним. Даже своеобразные повторения, возвращения вспять, забегания вперед, отступления или отвлечения в сторону, вбок – всё представляется естественным и оправданным.

Трагическая судьба подлинного поэта, при жизни до крайности обуженной, внутрилитературной известности, вдруг захваченного погибельной “водовертью” сложных и трагических лет, под Вашим пером приобретает куда более общезначимое содержание, чем просто история тех испытаний, какие выпали на Вашу с Осипом Эмильевичем долю.

Мне хочется сказать Вам, что книга эта явилась как выполнение Вами глубоко и благородно понятого своего долга, и сознание этого не могло не принести Вам достойного удовлетворения, как бы ни трудно было Вам вновь и вновь переживать пережитое. ‹…›

Я ни на минуту не сомневаюсь, что книга Ваша должна увидеть и увидит свет, – потому и называю рукопись книгой, – только относительно сроков этого, к сожалению, я не могу быть столь же определенным»964964
  ВРСХД. 1973. № 108 – 110. С. 187 – 188.


[Закрыть].

Твардовский и не подозревал, сколь недалеки уже эти «сроки». Сам он, правда, имел в виду книгоиздание в Союзе, где выход книги Н. Мандельштам и в самом деле был решительно невозможен. Ведь даже публикации стихов Осипа Мандельштама в советской периодике можно было по пальцам пересчитать! Как и первые публикации Н. Мандельштам – преамбулы к таким публикациям.

А вот на Западе бикфордов шнур издания «искрился» уже вовсю. В начале 1966 года, на православное Рождество, ее увез Кларенс Браун: с этим американским славистом, профессором компаративистики Принстонского университета, оказалась вплотную связана судьба обеих мемуарных книг Н. Мандельштам – «Воспоминаний» и «Второй книги» – на Западе, а позднее и самого мандельштамовского архива.

Поначалу Браун, правда, не слишком торопился и даже давал их в качестве упражнений на перевод своим же студентам. Но в 1970 году, почти одновременно, в нью-йоркском издательстве им. Чехова и в нью-йоркском издательстве «Atheneum» вышли массовые русское965965
  Мандельштам Н. Воспоминания. Нью-Йорк: изд-во им. Чехова. 1970. 432 с.


[Закрыть] и английское966966
  Mandelstam Nadezda. Hope against hope. A memoir / Hayward, Max (transl.; translators preface); Brown, Cl. (introd.). New York: Atheneum, 1970, xiii, 431 pp.


[Закрыть] издания. Критики были единодушны в том, что «Воспоминания» – это потрясающее свидетельство силы человеческого духа в борьбе за свободу.

Английское вышло под рыночным названием, обыгрывавшим то состояние, в котором Н.М. тогда пребывала: «Hope against hope», или что-то вроде «Надежде вопреки». Переводчиком выступил Макс Хэйворд, до этого завоевавший себе громкое имя переводами романов Пастернака и Солженицына967967
  За работу над переводом мемуаров Н.М. ему была присуждена премия Американского ПЕН-клуба за 1970 год.


[Закрыть].

За ним и за рецензиями в лучших журналах и таблоидах последовали переиздание в издательстве «Collins Harvill Press»968968
  Mandelshtam Nadezhda. Hope against hope / M. Hayward (transl), Cl. Brown (Introd.). London: Collins Harvill Press, 1971. 421 p.


[Закрыть] и целый вал переводов едва ли не на все европейские языки. Образовалась неожиданная инверсия: известность и слава мемуаров Н. Мандельштам быстро превзошла известность стихов Осипа Мандельштама, переводившихся во второй половине 1960-х годов (благодаря успеху его американского издания по-русски), но не столь интенсивно, как книга Н. Мандельштам.

Впрочем, и русский оригинал «Воспоминаний» выдержал впоследствии еще три зарубежных переиздания969969
  Второе вышло в 1971 г., третье в 1976 (все в издательстве им. Чехова). Четвертое – уже в издательстве YMCA-Press – двумя заводами: в 1982 и 1985 гг.


[Закрыть].

«Об Ахматовой»

Смерть Ахматовой 5 марта 1966 года потрясла всех сколько-нибудь причастных к поэзии, равно писателей и читателей. Сходное ощущение уже возникало в этом столетии, но всего несколько раз – после смерти Блока, после смерти Маяковского и после смерти Пастернака970970
  Из более поздних событий в этот ряд могут быть поставлены, пожалуй, еще и смерти Владимира Высоцкого и Булата Окуджавы, бывших своеобразным рупорами – народным и интеллигентским – в диалоге с советской властью.


[Закрыть].

С уходом Ахматовой «трон», по выражению Семёна Липкина, опустел: не стало последнего поэта из тех, кто определял облик Серебряного века русской поэзии. Отсюда и та внутренняя потребность записать впечатления от общения с Ахматовой, воспроизвести беседы, зафиксировать, пока не растворились бесследно в памяти, ее высказывания о литературе, о современниках, о себе самой, наконец. Эта тяга овладела десятками, если не сотнями людей, вблизи или издали, многие годы или всего по нескольким встречам знавших Ахматову.

Лучше всего это выразил Корней Чуковский в телеграмме, отправленной в Ленинградское отделение Союза писателей СССР: «Поразительно не то что она умерла после всех испытаний а то что она упрямо жила среди нас величавая гордая светлая и уже при жизни бессмертная тчк необходимо теперь же начать собирать монументальную книгу о ее вдохновенной и поучительной жизни = Корней Чуковский»971971
  Об Анне Ахматовой: Стихи, эссе, воспоминания, письма. Л.: Лениздат, 1990. С. 554.


[Закрыть].

Нечто подобное, несомненно, ощущала и Надежда Мандельштам.

Лев Озеров рассказал мне однажды, что на импровизированном митинге перед моргом клиники им. Склифосовского Надежда Яковлевна вдруг сказала ему: «Всё это нужно запомнить и описать!»

Не прошло и года-полутора с того момента, когда Н. Мандельштам закончила свои «Воспоминания» – книгу об Осипе Мандельштаме, как смерть Анны Андреевны снова толкнула ее – и весьма властно – в объятья того же жанра: «…Я всё думаю об Анне Андреевне, – писала она Д.Е. Максимову в последней декаде марта. – Она мне говорила, что я последнее, что у нее осталось от Оси, и она тоже последнее, что у меня осталось от него. Мы вдвоем всегда были с ним. Анна Андр‹еевна› это моя жизнь в течение сорока лет. Вероятно, я о ней напишу…»972972
  Письма Максимову, 2007. С. 310 – 311.


[Закрыть]

Итак, весной 1966 года Надежда Мандельштам начала новую книгу воспоминаний, в центре которой находилась Ахматова.

По первому впечатлению книга была написана сразу же после смерти и похорон Ахматовой и чуть ли не на одном дыхании. Это, однако, если и справедливо, то лишь для сравнительно небольшой части текста.

Непосредственное отношение к этому этапу имеет, по-видимому, рукописный набросок, включенный в корпус «Об Ахматовой» на правах приложения. Это своего рода конспект, а точнее, зародыш всей будущей книги Н. Мандельштам, в котором уже узнаваемы такие детали, как «шапочка-ушаночка» из самого ее начала (это, кстати, еще и парафраз из первой книги воспоминаний Н. Мандельштам) или разговор на Дмитровке из середины, а также посещение Надеждой Яковлевной и Анной Андреевной в 1938 году умирающей сестры Н. Мандельштам – из самого конца.

Судя по уважительному тону, с которым здесь еще говорится о Харджиеве, страничка эта относится к самому началу работы над книгой об Ахматовой – возможно, к первым же дням после того, как она вернулась из Ленинграда с ахматовских похорон973973
  См.: Мандельштам Н., 2008, С. 16 – 17.


[Закрыть].

Вернулась же она 11 марта 1966 года974974
  См. письмо Н.Я. Мандельштам к Н.Е. Штемпель, написанное вскоре после возвращения из Ленинграда: «Наташенька! У меня нет сил писать. Я хоронила Анну Андреевну в Ленинграде. Вы сами знаете, как мы с ней связаны. Вернулась я одиннадцатого и еще не опомнилась» (Там же. С. 345 – 346).


[Закрыть], а уже к 16 марта работа разгорелась вовсю! «Я целыми днями пишу и сейчас ‹не› писать не могу (об А. А.). Кажется, выходит», – пишет она Наташе Штемпель в этот день. И уже в конце марта – а всё это время Надежда Мандельштам настойчиво зазывает ее к себе! – она как бы переводит дух и сообщает: «Мне есть что вам показать»975975
  Там же. С. 346.


[Закрыть].

И Наталья Евгеньевна приехала, – судя по всему, в первых числах апреля 1966 года. Но в начале апреля – назавтра или на послезавтра после ее отъезда – Н. Мандельштам написала ей вдогонку в Воронеж: «Наташенька! Я ночью после отъезда в первый раз перечитала всё. Никому не показывайте вторую главу. Она вся глупо сделана. Ее нужно переделать»976976
  Там же. С. 347.


[Закрыть].

Так что и в конце апреля продолжалась интенсивная работа: «Сонечка! Я сейчас влипла во всякую работу и приехать не смогу…» То же самое – и в мае: «После смерти Анны Андреевны не могу найти равновесия. Пока почти не выхожу из дому, кроме как в магазин. Для меня кончилась эпоха и человек, с которым я прожила всю жизнь»977977
  Там же. С. 18.


[Закрыть].

Работа продолжалась, по-видимому, и летом 1966 года, в Верее978978
  Летом Наталья Евгеньевна, похоже, еще раз приезжала туда к Н. Мандельштам.


[Закрыть], а возможно, и осенью, в Москве. 19 и 20 сентября рукопись вновь перечитывал А.К. Гладков: «Это замечательно при всей односторонности и субъективизме. Когда-то я сокрушенно думал, что наша эпоха не оставит великих мемуаров. Оказалось, что оставит. Ведь и гигантский цикл рассказов Шаламова – тоже мемуары»979979
  Запись от 19 сентября 1966 г. (РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 106. Л. 119).


[Закрыть].

А 16 января 1967 года Н. Мандельштам перечеркнула свой летний труд: «Наташенька! ‹…› Очень много работаю над второй книгой. Она идет не хуже первой. Ту – летнюю – надо в печку. ‹…› Привет Шуре. Он очень милый, а застал меня в диком виде – в работе…»980980
  Мандельштам Н., 2008. С. 350.


[Закрыть].

В январе 1967 года в Москве была вдова Бенедикта Лившица, именно тогда Надежда Яковлевна прочитала ей посвященный ей зачин. Из нескольких писем к Тате Лившиц, датированных январем – мартом 1967 года, можно заключить, что именно тогда работа над мемуарами об Ахматовой завершилась (во всяком случае, так полагала тогда сама Н. Мандельштам981981
  На март указывает и одно из писем Н. Мандельштам к Д.Е. Максимову (Письма Максимову, 2007. С. 322).


[Закрыть]).

Однако гладковский дневник поправляет и тут. 20 марта, проведав вечером Надежду Яковлевну, Гладков записывает: «…Застаю ее в плохом настроении. Она пишет воспоминания об Ахматовой, очень волнуясь и нервничая, и говорит: “Старуха забрала ее когтями и когда она кончит, то утащит за собой…” У нее неважно с сердцем, и она плохо выглядит»982982
  Мандельштам Н., 2008. С. 18.


[Закрыть].

А двадцать второго апреля 1967 года он делает следующую запись в дневнике: «С утра еду в ВУАП983983
  Всесоюзное управление по охране авторских прав (ВУОАП); в 1973 г. на его основе было создано Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП).


[Закрыть], потом в Лавку писателей, затем к Н.М. К ней приходят Адмони и Нат‹алья› Ив‹анов›на Столярова. Пьем чай и в две руки с Адмони читаем ее рукопись об Ахматовой, где уже 155 страниц машинописи.

Много интересного и умного, но ей мало быть мемуаристкой, и она снова философствует, умозаключает, рассуждает о времени, об истории, о смене литературных школ, о стихах и даже о любви. А. А. у нее очень живая, но как-то мелковатая, позерская и явно уступающая автору мемуаров в уме и тонкости. Совершенно новая трактовка истории брака с Гумилёвым: она его никогда не любила. Верное замечание, что тема А. А. – не тема “любви”, а тема “отречения”. Есть и случайное, и ненужные мелочи. Хотя Н.М. сказала, что она согласна с моими замечаниями, но мне почему-то кажется, что она чуть обиделась»984984
  Там же. С. 19.


[Закрыть].

Работа продолжалась всю весну985985
  См. письмо Н.М. Н.Е. Штемпель, написанное в середине мая 1967 г.: «Я работаю, и это очень растет» (Там же. С. 354).


[Закрыть] и, наверное, всё лето. Во всяком случае, дневниковая запись Гладкова от 7 июня 1967 года всё еще не фиксирует ее конца, хотя бы и промежуточного: «У Н.М. ‹…› Читаю ее рукопись об Ахматовой. Она расширяется (раздвигается) и растет. Спор об отношении к М-му в 30-х годах. Очень всё интересно и еще интереснее устные дополнения Н.М. (“только не записывайте”) об интимной жизни А.А.»986986
  Там же. С. 19.


[Закрыть].

Существенная поправка по сравнению с утверждавшимся ранее: осенью 1967 года Надежда Яковлевна, может быть, и отреклась от своей книги об Ахматовой, но вовсе не уничтожила рабочие к ней материалы. Рукопись (точнее, ее варианты) сохранилась не только у Н.Е. Штемпель987987
  Подаренная ею пишущему эти строки, именно эта рукопись легла в основу изданий книги «Об Ахматовой», выпущенных издательствами «Новое издательство» и «Три квадрата» в 2007 и 2008 гг.


[Закрыть], но и у нее самой, причем у нее – даже в трех вариантах!

Разрыв с Харджиевым и «Завещание»

После окончательного разрыва с Харджиевым, произошедшего тогда же – в мае 1967 года, Надежда Яковлевна «приняла меры». 30 июня, в последний день перед отъездом в Верею, она зарегистрировала у нотариуса следующий документ:

«МОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

1. Я прошу моих друзей – Иру Семенко, Сашу Морозова, Диму Борисова, Володю Муравьёва и Женю Левитина – принять весь груз, который я столько лет несла, и работать дружно, вместе, заботясь лишь о том, чтобы лучше донести наследство Мандельштама до того дня, когда его можно будет опубликовать и открыто заговорить о нем.

2. Я прошу не выпускать из рук архива, чтобы этим закрепить за собой право на издания. После издания я хотела бы, чтобы архив поступил в какой-нибудь архив, но я не хочу, чтобы он доставался архиву бесплатно. Мандельштам всегда настаивал на том, что его стихи стоят дороже других. Я настаиваю на том, чтобы за его архив (после всестороннего опубликования) было заплачено как можно больше.

3. Архив принадлежит всем пятерым, а хранится там, где в данное время это безопаснее.

4. Архивом может пользоваться каждый из пятерых для своих целей. Где и как читаются материалы, решается совместно.

5. Я прошу предоставить Ирине Михайловне Семенко исключительное право на расшифровку стихотворного материала, Диме и Саше – работу над прозой. Это не исключает права любого из пятерых заниматься любой областью. Володю и Женю я прошу подготовить к печати мое личное наследство (обе книги) и провести мелкую редактуру, бережно отнесясь к смыслу.

6. Прошу пятерых составить редколлегию всех будущих изданий и не допускать к наследству О.М. и моему никаких ловкачей и жуликов. Если пятеро захотят привлечь кого-нибудь к изданию, пусть они решают это вместе. Я прошу, чтобы в старости каждый выбрал себе продолжателя, одобренного всеми. Иначе говоря, чтобы всегда существовала комиссия, охраняющая это наследство от вторжений. Лучше отложить издание, чем дать его в руки негожих людей.

7. Я прошу, пока жив мой брат, Евгений Яковлевич Хазин, доходы от изданий, если они будут, предоставлять ему. То же относится к Фрадкиной Елене Михайловне.

8. Прошу выжать из этого наследства максимум денег и совместно решать, что с ними делать. Но также прошу помогать из этих денег Юле Живовой и в случае бедствия Варе Шкловской.

9. Если будет конвенция, прошу передать право на распоряжение этими материалами за рубежом (право опубликования, право перевода) Кларенсу Брауну и Ольге Андреевой-Карлайль.

10. Умоляю извлечь из этого наследства максимум радости, не презирать денег и восполнить своими удовольствиями то, чего были лишены мы с О.М. Умоляю работать дружно и вместе, не поддаваясь соблазнам мелкого собственничества и исключительности, которых был начисто лишен сам Мандельштам. Работать вместе и помнить, что всё делается для него.

11. Прошу всех лиц, имеющих прямые или косвенные материалы по Мандельштаму, предоставить наследникам для использования все свои материалы. Надежда Мандельштам Москва, 30 июня 1967 года.

Номер завещания, хранящегося в первой конторе на Мясницкой (Кировской), 2д, – 3415»988988
  Там же. С. 19 – 21.


[Закрыть].

Здесь упоминаются «обе книги» самой Надежды Мандельштам, и второй из них, бесспорно, является именно книга об Ахматовой.

Однако осенью 1967 года Надежда Яковлевна, по свидетельству В.М. Борисова, уничтожила свою рукопись. О том, как и почему это произошло, еще будет сказано ниже, здесь же проследим за хронологией событий, приведших к отказу от одной книги и написанию вместо нее другой, названной впоследствии вполне акмеистически – «Вторая книга», как бы в перекличку со «Второй книгой» Осипа Мандельштама.

Окончательное решение поступить именно так, и не иначе, пришло Н. Мандельштам, вероятнее всего, в середине июля в Ленинграде, где она выступала свидетельницей на процессе о судьбе ахматовского наследства. К этому времени, собственно говоря, работа над «Второй книгой» шла, хотя и исподволь, но вовсю: вырвав в мае у Харджиева мандельштамовский архив, Надежда Яковлевна всё лето его разбирала и, по мере разбора, всё более и более гневалась на «Николашу». Тогда-то она и написала очерки «Архив» и «Конец Харджиева», посвященные печальной истории мандельштамовских рукописей. Они не вошли во «Вторую книгу», но были основательно в ней использованы, а главное – многое определили в направленности и тональности книги.

Конец 1967 года и начало 1968 года прошли, видимо, под знаком продолжения разбора архива и писания комментария к стихам 1930-х гг.989989
  К декабрю 1967 г. этот комментарий был практически готов, см. запись в дневнике А.К. Гладкова от 7 декабря 1967 г.: «Вечером у Н.Я. Мандельштам. Она нездорова и скучна. Говорит, что написала комментарий к стихам О. Э.» (РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 107. Л. 192).


[Закрыть] Не забудем, что примерно в это же время – вероятнее всего, в 1968 году, когда работа над архивом как таковая была уже позади, – Н. Мандельштам взялась и еще за одно произведение – эссе «Моцарт и Сальери». В нем почти нет историко-мемуарного импульса – биографических коннотаций или исторического контекста: это специальное исследование эстетики Осипа Мандельштама и продолжение ее размышлений о природе поэтического творчества, это ее вклад в ars poetica Мандельштама, своего рода перекличка с «Разговором о Данте».

Эссе «Моцарт и Сальери» впервые вышло по-русски в «Вестнике русского христианского движения» почти одновременно со «Второй книгой» – в 1972 году, в 1973 году оно вышло и по-английски (в переводе Роберта Мак-Лиана).

«Вторая книга»

Эпистолярно-биографических вех, документирующих работу Надежды Яковлевны над «Второй книгой», еще меньше, чем в первых двух случаях. Почти все они, собственно, восходят к переписке Н. Мандельштам с Натальей Евгеньевной Штемпель и начинаются, самое раннее, только с 31 июля 1968 года: «Немножко работаю, но очень мало»990990
  Мандельштам Н. 2008. С. 269.


[Закрыть]. Следующая полушутливая вешка датируется сентябрем того же года:

«Вроде пробую работать, но почти ничего не выходит. Не знаю, как быть. Варлаам раздувает ноздри и говорит, что ‹…› существует специальная литература жен, писавших о своих мужьях. Этой литературе никто, как известно, не верит. Поэтому Варлаам советует немедленно перестать писать об Осе. Я даже затосковала: попасть в эти жены обидно, но это единственное, о чем мне хочется говорить и о чем мне есть что сказать. Беда…»991991
  Там же. С. 270.


[Закрыть]

Лейтмотив всех последующих весточек один и тот же – усталость, «урывочность» и вялость ее работы над книгой: «Жить очень трудно. Я всё же пробую работать. Идет вяло. Как-то руки опускаются от всей сложности жизни» (10 октября 1968 года)992992
  И почти тогда же – 24 октября – Максимову: «Немножко работаю, но каждое слово дается с великим трудом просто потому, что гложет беспокойство и нет сил» (Письма Максимову, 2007. С. 322).


[Закрыть]; «Я работаю урывками, но всё же что-то делаю. Господи, хоть бы доделать» (11 апреля 1969 года); «Я смертно усталая вхожу в эту зиму. Болею. Скучаю. Работаю (очень медленно), тоскую. Очень хочу вас видеть. ‹…› Думаю, что у меня еще год работы, а там я всё кончу» (30 сентября 1969 года). Работала Н. Мандельштам, как правило, лежа, печатала на старенькой машинке, один экземпляр – порциями – забирала на хранение Лёля Мурина.

И, наконец, весной 1970 года – краткое и сухое сообщение: «Работу кончила. Летом устраню мелочь». Тогда, по всей видимости, она и показывала Штемпель свою машинопись и получила от нее одобрение. Отсюда – благодарный и несколько более бодрый тон последнего упоминания работы над «Второй книгой»: «Спасибо за доброе слово… Но я думаю, это еще сырье. Работы много впереди. До конца жизни хватит – лишь бы успеть. Я усталая и грустная» (1 июня 1970 года).

Летом, собрав несколько таких же суждений, как Наташино, Н. Мандельштам, возможно, кое-что и поправила в книге, а может быть, и нет. Во всяком случае, в октябре 1970 года рукопись (точнее, машинопись) уже пересекла границу СССР – на Запад ее вывез Пьетро Сормани, московский корреспондент итальянской газеты «Corriere della Sera». В декабре 1970 года, выполняя распоряжение автора, он передал ее Никите Струве, которому та делегировала все права по изданию «Второй книги» на Западе (кроме Италии), в том числе право на редактирование ее манускрипта993993
  В любом случае маловероятно, чтобы Н. Мандельштам заново взялась за рукопись в 1970 или 1971 гг. – «в состоянии крушения “оттепельных” надежд и в сознании итога», как это предполагал А.А. Морозов (Мандельштам Н.Я. Вторая книга, 1999. С. I).


[Закрыть].