Текст книги "Con amore. Этюды о Мандельштаме"

БЕНО´
(БЕНЕДИКТ ЛИВШИЦ)

Памяти Екатерины Лившиц

…Литературный неудачник, я не знаю, как рождается слава…10501050
  Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 419.


[Закрыть]

Бенедикт Константинович Лившиц (1887 – 1939) избегал крайностей и не познал той славы, которая выпала на долю иных поэтов – его современников и близких друзей. Но то, что ему досталось (точнее, то, что он завоевал) – дорогого стоит: высочайшая репутация литературного мастера. Большой и сложный поэт, непревзойденный переводчик французской и грузинской поэзии, автор «Полутораглазого стрельца» – этих «теоретических», как их назвал Ц. Вольпе, мемуаров о русском футуризме.

Его роль в литературной жизни страны, начиная с 1910-х гг., была весьма ощутимой, а его творческий путь – на редкость своеобразным.

Вступив в литературу в 1909 году как вполне сложившийся символист (причем скорее французского, нежели русского «толка»), он, попав в водоворот живописных и поэтических экспериментов Давида Бурлюка и других, переходит на эстетические позиции русского футуризма (1912 – 1914) с тем, чтобы впоследствии найти себя в наиболее созвучной его духу неоклассицистической поэтике акмеизма.

Каждый из этих этапов запечатлелся в поэтических книгах Б. Лившица: «символистский» – во «Флейте Марсия» (Киев, 1911), «футуристический» – в «Волчьем солнце» (Петербург – Херсон, 1914), «акмеистический» – в сборниках «Из топи блат» (Киев, 1922, но то была лишь часть более обширной книги «Болотная медуза. Стихи 1918 – 1922 гг.», так и не вышедшей отдельно) и «Патмос» (Москва, 1926). Все эти книги, заново отредактированные, вошли в качестве разделов в итоговую книгу Лившица-поэта «Кротонский полдень» (Москва, 1928).

Стихи же, написанные в 1930-е годы, – а из них складывалась небольшая, но очень цельная книга «Картвельские оды», – при жизни Лившица появлялись лишь в периодике. Стихи эти почти сплошь были посвящены Грузии, которая неожиданно вошла в его жизнь и многое в ней переиначила, осветила по-новому. Как и Пастернаку и Мандельштаму, встреча с Кавказом, в частности, с Грузией, дружба с грузинскими поэтами возвратили Лившицу собственный поэтический голос.

«Пушкин, Гораций и Рембо», – так ответил Б. Лившиц на вопрос о любимых поэтах в одной из литературных анкет начала века, а позже писал, что Рембо и Лафорг надолго определили путь его лирики. Увлечение французской поэзией, начавшись в 1905 г., продолжалось всю жизнь, и одним из его воплощений была собранная Лившицем превосходная по полноте библиотека французских поэтов (около 1000 томов), к сожалению, утраченная.

Лившиц был поэт-переводчик божьей милостью. Верный подлиннику мастер поэтической композиции, он как никто умел сохранить динамическое ощущение целостности оригинала и при этом воссоздать его структуру.

В 1930-е годы вышли две антологии французской поэзии в переводе Б. Лившица – «От романтиков до сюрреалистов» (1934) и «Французские лирики XIX и XX веков» (1937)10511051
  Кроме того, он перевел без счету французскую прозу, в том числе Бальзака, Гюго, Роллана, Барбюса, Франса, Дюамеля, Ампа и других.


[Закрыть]. Похожую Лившиц мог бы составить – и составил бы, когда бы не погиб – из своих грузинских переводов. Он был, кажется, единственным переводчиком, кто всерьез взялся и за изучение грузинского языка!

В 1919 г. в статье «В цитадели революционного слова» Лившиц писал: «Мы заинтересовываемся новым явлением искусства в лучшем случае к тому времени, когда оно начинает агонизировать, обычно же этот интерес возникает к явлению уже завершенному, к течению уже умершему; мы привыкли и любим получать произведения искусства из рук историка, а не художника, и нужны поистине сверхъестественные усилия, чтобы нарушить нелепую привычку нашу приходить «на все готовое» и считать это судом истории. Чтобы добиться общественного признания, необходимо прежде всего обратить на это общественное внимание, запаздывающее на добрую четверть века».

В этих словах – точное объяснение той внутренней мотивации, которая привела Лившица в начале 1930-х годов к обращению к мемуарам. Толчком послужила и смерть Маяковского, на которую отозвались Пастернак, Шкловский, отчасти, Мандельштам. Так, в 1933 году появился «Полутораглазый стрелец» – мемуар о футуристах и одновременно размышления о футуризме, уходящие порой не в историю, а в теорию вопроса.

Бенедикт Лившиц утверждал, что его род и фамилия происходят от испанского города Лихоэс10521052
  Устное сообщение С.И. Липкина.


[Закрыть].

Родители Бенедикта Лившица были – особенно на фоне его одесского дедушки-миллионера – чуть ли не нищими. Они совершенно разорились после революции, выезжали на комиссионерстве. Тем не менее до революции средства на обучение сына в Киевском университете имени святого Владимира они нашли, а учился он очень хорошо, несмотря на все соблазны, которые таили в себе и студенческий, и богемный art de vivre.

Корпулентный и импозантный, он был в душе щеголем, любил хорошо и со вкусом одеваться, все на нем выглядело великолепно.

Со своей будущей женой, Екатериной Константиновной Скачковой-Гуриновской, Лившиц познакомился зимой 1920 года. Ее подружки – Люба Козинцева, Соня Вишневецкая и Надя Хазина – занимались живописью у Александры Экстер, она же выбрала стезю балерины и записалась в класс Брониславы Нижинской, актрисы Мариинского театра, а затем дягилевской труппы, сестры знаменитого танцовщика. На вечерние репетиции нередко приходили люди искусства, в том числе и Лившиц. Там-то он и увидел Катю Скачкову, которой тогда не было еще и семнадцати лет…

Пешие прогулки по городу, лодочные – по Днепру, разговоры о любимых поэтах, стихи. «Читая стихи, – вспоминала его вдова. – Бен словно покачивался в такт, перенося всю тяжесть тела с одной ноги на другую»10531053
  Из черновика письма Е.К. Лившиц М.Н. Чуковской от 4 мая 1984 г. (РНБ. Ф.1315. Д.21). М.Н. Чуковская (1905 – 1993) – переводчик, мемуарист; жена Н.К. Чуковского, приятельница Б. Лившица.


[Закрыть].

«Сияет солнце, блестит река, / Гудит мотор Эртечека», – вспомнит позднее Лившиц в своей шуточной поэме, написанной ритмами блоковских «Двенадцати» (поэма, как и многое другое, навсегда утрачена).

14 июля 1921 года Бенедикт Константинович Лившиц и Екатерина Константиновна Скачкова венчались церковным браком, на чем настаивал как раз жених, только что и с невероятным трудом расторгший узы своего гражданского и церковного брака с Верой Александровной Вертер-Жуковой. Лившиц венчался в визитном костюме и в чужой сорочке с пластроном, а невесте родители в каждую туфельку – чтобы богато жилось – зашили по империалу.

А спустя восемь месяцев, в конце февраля – начале марта 1922 года, зарегистрировали свой брак – и тоже в Киеве – Надя Хазина и Осип Мандельштам: шафером на их свадьбе был Бен Лившиц.

…Осенью 1922 года Лившицы перебрались в Петроград10541054
  В Киеве Лившиц служил в Губвоенпродснабе, долго и упорно не отпускавшем его в Москву.


[Закрыть], где жили, распродавая приданное жены. Самостоятельная жизнь началась лишь после того, как Бен получил работу во «Всемирной литературе».

А Мандельштамы переехали в Петроград из Москвы весной 1924 года. В тот же год на лето обе пары поселились за городом, в Китайской деревне, в двух шагах друг от друга – по разные стороны от круглой ротонды. Постоянное общение, теснейшее и самое дружеское, общие гости – Ахматова, Выгодские, историк И.У. Будовниц с женой.

25 декабря 1925 года у Лившицев родился сын: Кирилл, или Кика, как все его называли. Его крестными были Михаил Кузмин и Надежда Мандельштам.

Вдохновленный примером Корнея Чуковского, Лившиц сочинял для него веселые детские стихи о мальчике, схватившем пожарную кишку:

…Вот она скачком нежданным

Прыг из рук и фырк фонтаном.

Миг – и столб воды взвился

Выше крыши в небеса.

Мальчик был крупным, в отца, рос здоровым и сильным, был помешан на моряках и презирал все женское и штатское. Своим умом он дошел до истины, что «капиталисты» – это такие люди, которые копят деньги, а напульсники называются так потому, что они защищают пульс человека, то есть пульс бойца, что примиряло его гордый дух с печальной необходимостью надевать эти самые напульсники.

Мандельштам очень трогательно относился к Кике, но взять его на руки отказывался – боялся. Однажды, показав на сушащуюся пеленку, он смеясь спросил: «Это что – кикерин?»

Общими у Лившица с Мандельштамом были даже стихи – правда, только шуточные. Широко известна, например, «Баллада о горлинках» из «Чукоккалы», менее известны – басня «Тетушка и Марат» и посвященное Выгодскому стихотворение «На Моховой семейство из Полесья…».

О том, как 25 декабря 1924 года писалась «Баллада о горлинках», рассказала сама Екатерина Константиновна в письме автору этих строк от 18 декабря 1981 года: «Это было у Мандельштамов, они снимали тогда две комнаты у чтицы Марадудиной [на Б. Морской. – П. Н.]. Было это поздно ночью. Мы с Надей валялись в спальне на супружеской кровати и болтали, дверь была открыта, и нам было видно и слышно, как веселились наши мужья. Они ходили по комнате и сочиняли эту балладу, смеясь, перебивая друг друга, ища слова, меняя строки, рифмы, варианты, отметая «сор», – это наплывало одно на другое, и рождающаяся баллада качалась на этих ритмических волнах».

По-видимому, тогда же, в середине двадцатых, была написана и следующая эпиграмма Мандельштама на Бена (так друзья называли Бенедикта Лившица):

 
Ubi bene, ibi patria,
Но имея другом Бена
Лившица, скажу обратное:
Ubi patria, ibi bene.
 

Друзья, кстати сказать, не раз обсуждали вопрос об эмиграции, и оба, по свидетельству Е.К. Лившиц, не считали для себя возможным уехать.

…В июне 1929 года Бенедикт Лившиц писал из Кисловодска Корнею Чуковскому: «С Эльбрусом мы не сошлись и я еду… по Грузинской дороге в Тифлис: может быть, с Казбегом у нас установятся лучшие отношения. Хочу проехать на лошадях, а не на авто, которое мчится бешеным темпом». Возможно, именно тогда Лившиц и оказался впервые в Грузии (впрочем, Г. Леонидзе в своем «Слове о друге» указывает на 1930 год).

Другая его поездка в Грузию, судя по письму к Т. Табидзе от 20 января 1932 года, состоялась осенью 1931 года. Тогда-то, по всей видимости, и завязались те дружеские, – впоследствии братские, – отношения со многими грузинскими поэтами, но прежде всего с «голубороговцами» – Тицианом Табидзе, Паоло Яшвили и Гоглой Леонидзе.

«…Не с целью поторопить Вас я взялся за перо. Нет! Мне просто хотелось в ответном письме услыхать Ваш голос, почувствовать немного того братского тепла, которое сделало дни моего пребывания в Тифлисе счастливейшими днями моей жизни, а Грузию – моей второй поэтической родиной», – писал он 21 декабря 1935 года Тициану Табидзе. Осенью 1935 года Лившиц вместе с друзьями-поэтами участвовал в перенесении праха Важа Пшавела с Дидубийского пантеона на Мтацминду – тогда-то и были созданы многие стихотворения из «Картвельских од».

11 ноября, еще с дороги, возвращаясь из Грузии домой, в Ленинград, Лившиц писал Леонидзе: «Я еще весь полон Грузией, нашими встречами и беседами, тоскую по Тифлису, по друзьям…». Прошло менее полугода – и Бенедикт Лившиц снова в Грузии, снова в Тбилиси, снова среди друзей. В начале апреля он побывал в Кахетии, куда занесла его печальная необходимость присутствовать на похоронах матери друга. В посвященном Г. Леонидзе стихотворении «Смерть в Патардзеули» удивительно точно уловлен и тонко передан жизнерадостный от природы дух грузин, умеющих сочетать скорбь об ушедших с жизнелюбивыми чувcтвами естественности утраты и побеждающей смерть родовой преемственности.

Бенедикт Лившиц не так уж часто посещал Грузию – может быть, четыре или пять раз. Но после каждой поездки его охватывало столь вожделенное для поэта творческое горение, которого хватало и на собственные стихи, и на переводы. Во втором письме к Г. Леонидзе (от 22 ноября 1936 года) он писал: «Вчера перевел твою «Иорскую ночь», не дождавшись присыла полной транскрипции и разбивки на строфы. Сделал все, что мог, а главное – con amore…».

Те же слова позднее он скажет и о переводах из Галактиона Табидзе: «Посылаю Вам Галактиона – как видите, значительно раньше обусловленного срока. Делал я его con amore…» (из письма к В. Гольцеву от 8 февраля 1937 года)10551055
  Нерлер П. «Con amore!» Памяти Бенедикта Лившица // ЛГр. 1985. № 11. С. 166.


[Закрыть].

Con amore – это значит: по любви!

Екатерина Константиновна Лившиц, вдова поэта, в одном письме так писала о своем муже: «Это был неистовый и безоглядно увлекающийся человек. Он и в Грузию без памяти влюбился, как в женщину, и посвящал ей любовные стихи».

 
…Я еще не хочу приближаться к тебе, Тбилиси,
Только имя твое я хочу повторять вдалеке,
Как влюбленный чудак, рукоплещущий бурно актрисе,
Избегает кулис и храбрится лишь в темном райке.
 

«Влюбленный чудак»?.. Влюбленность?.. Да, пожалуй, это наиболее точное обозначение тех чувств, которые питал к Грузии и ко всему грузинскому Бенедикт Лившиц. Сколь характерна сама лексика – любовная обида! – скажем, его третьего письма к Г. Леонидзе, не любившему писать письма: «Дорогой Гогла! Что означает твое гробовое молчание? Неужели с глаз долой – из сердца вон…?» (1 декабря 1936 года).

Но «влюбленный чудак» Бено (так его называли грузинские друзья и так он нередко подписывал свои письма к ним) явно не «избегает кулис». Его робость была предвкушением, была радостью, одной из ее разновидностей.

По природному своему складу Б. Лившиц не хотел и не умел любить Грузию пассивно – любить-созерцать. Он любил ее страстно, деятельно, серьезно, любил-познавал: ее историю, географию, мифологию, обычаи, ее поэзию, ее язык, наконец!

Всякая любовь щедра на дары, а Грузия, еще с незапамятных времен аргонавтики, – в особенности.

Что же она подарила, чем наградила нашего «влюбленного чудака»?

Прежде всего – возрождением собственного лирического «я», обретением заново поэтического голоса, уже было умолкнувшего на рубеже 30-х годов. Примечательно, что в это же время почти то же самое происходило и с Пастернаком, само название книги которого – «Второе рождение» – глубоко символично. Несколько раньше то же испытал и Осип Мандельштам, и хотя в его случае роль «повитухи» взяла на себя Армения, сами стихи настигли его на обратном пути с Кавказа и именно в Тбилиси!

Грузия запала в самую душу Б. Лившица – и щедро ее оплодотворила. Именно в этом смысле, видимо, следует понимать его слова о Грузии как о «второй поэтической родине»10561056
  Их привел Г. Леонидзе в своем предисловии к: Лившиц Б. Картвельские оды. Тбилиси, 1964. С. 11.


[Закрыть].

Его «Картвельские оды» частично увидели свет еще при жизни автора – несколько подборок в ленинградских журналах «Звезда» и «Литературный современник». Эти два с небольшим десятка (не считая тех, что пропали) стихотворений, посвященных Кавказу и, в частности, Грузии, – едва ли не лучшее из всего написанного Бенедиктом Лившицем. В «Картвельских одах» – то ни у кого более не встречаемое единение трепета, торжественности и полной распахнутости навстречу всему тому, что несет в себе и с собою Грузия.

В то же время «Картвельские оды» – один из самых проникновенных и потому наиболее прекрасных «грузинских циклов» в русской поэзии вообще, в один ряд с которым можно поставить, пожалуй, лишь циклы Якова Полонского и Бориса Пастернака.

Думается, что именно в грузинских стихах Б. Лившиц как никогда близко подошел к воплощению кредо своей поэтической юности, сформулированному еще в 1915 году в ответе на анкету А.И. Тинякова: «Слово в движении и движение в слове!»

 
Холмы, холмы… Бесчисленные груди
И явственные выпуклости губ,
Да там вдали, в шершавом изумруде,
Окаменевший исполинский круп…
Так вот какою ты уснула, Гея,
В соленый погруженная туман,
Когда тебя покинул, холодея,
Тобой пресытившийся океан!..
 

(«Предгорье»)

Масштабная, геологическая образность, представление о ландшафте, об окоеме как о высочайшем творчестве – чрезвычайно созвучны мировосприятию Б. Лившица: «И судорогою порфира / В праматериковом бреду, / Ощерившись, музыка мира / Застыла у всех на виду». И не случайно в своих мемуарах он сравнивает поэтический язык В. Хлебникова именно с Кавказом: «Если бы доломиты, порфиры и сланцы Кавказского хребта вдруг ожили на моих глазах и, ощерившись флорой и фауной мезозойской эры, подступили ко мне со всех сторон, это произвело бы на меня не большее впечатление».

И уж коль скоро мы заговорили о поэтическом языке, то нельзя обойти молчанием его красоту и богатство в стихах самого Б. Лившица. Словоновшеств, столь характерных для поэтики Хлебникова или Маяковского, у него почти нет. Но какое богатство существующего словаря, какое изысканное и совсем не нарочитое сочетание, точнее чередование античной лексики, «переливающейся» мифологическими смыслами, и лексики, отображающей современную грузинскую жизнь…

При этом – характерный и новаторский по тем временам прием «Картвельских од»: встраивание в русский текст грузинских слов и понятий, так сказать, в «чистом» – не переведенном, а транскрибированном виде – «груды нежно-розового мцвади…», «курчавою вязью хуцури…», «И жизнь зовет: «Идем, мегобаро!» и т. д. и т. п. Возникающие при этом семантическая неясность, напряженность, как правило, мнимые, смысл грузинских вкраплений либо прозрачно ясен из всего контекста, либо легко восполняется примечанием-переводом, зато прием этот, как отмечал Г. Гачев, «…не просто краска, местный колорит: он имеет громадное мировоззренческое значение, ибо он дышит двуязычием, помещает сознание и точку наблюдения на меже языков-логик в системе мышления»10571057
  Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос, лирика, театр. М.: Просвещение, 1968, С. 76.


[Закрыть].

Ручейки античной и грузинской лексики почти не пересекаются, но всегда перекликаются в стихотворениях «Картвельских од», при встрече же перекличка приобретает не только смысловой, но и звуковой оттенок: «…Зачем же пленником в дадианури / Дианы я отыскиваю след?..» – чем не поэтический «аргумент» в пользу яфетической теории Н. Марра, столь занимавшей воображение и Б. Лившица, и других его современников?

Второй и не менее щедрый дар Грузии поэту – дар чисто человеческий. «Я дружбой был, как выстрелом, разбужен…», – эти слова поэта мог бы повторить и Б. Лившиц, обращаясь к Тициану Табидзе, Паоло Яшвили и Гогле Леонидзе. Атмосфера одухотворенной дружбы и поэтического братства, которую любили и умели создавать вокруг себя грузинские поэты-голубороговцы, оказалась бесценной и целебной не только для музы, но и для самой личности Бенедикта Лившица. Дополнительным источником, радости и восхищения явилось, возможно, и то, что в кругу голубороговцев – и особенно в лице Паоло – он неожиданно для себя встретил «подлинных знатоков своих давних любимцев – Малларме и Рембо, Корбьера и Лафорга» (из воспоминаний И.С. Поступальского).

Третий дар – это сама Грузия: ее горы и море, ее города к села, ее культура, язык и самое главное – ее люди. Недаром, по свидетельству жены, Б. Лившиц называл для себя Грузию еще и «Нечаянною Радостью»! Сразу оговорюсь, что наш поэт, к своей чести, был далек от столь распространенного – чисто внешнего, «экзотического» и «застольного» – восприятия этой, что и говорить, поразительной страны. В его стихах дышит «полновесная жизнь в упор» – отрезвляющая, многосложная, противоречивая, чем-то даже угрожающая и будничная, несмотря на обилие праздников и тостов:

 
…Мы не пьянство, однако, славим,
Предводимые тамадой,
Мы скорее стаканы оставим
Иль смешаем вино с водой,
Чем забудем о том, что рядом,
Только выйти к подножью гор,
Отрезвляет единым взглядом
Полновесная жизнь в упор.
 

Наконец, четвертый дар Грузии – ее поэзия, и этот дар Бенедикт Лившиц благодарно, бережно и благородно переадресовывает нам, читателям. Г. Леонидзе писал, что он «строил большие планы перевода грузинских поэтов на русский язык и уже начал вносить свою лепту в это благородное дело…». Для этой цели, ради того, чтобы сделать общение с оригиналом более непосредственным, как он к тому привык в случае с французской поэзией, Б. Лившиц начал изучать грузинский язык. На творческом вечере Тициана Табидзе, состоявшемся в Ленинграде 21 марта 1937 года, Н. Тихонов даже счел необходимым отметить, что «…Бенедикт Лившиц влюбился в Грузию так сильно, что стал даже изучать серьезно грузинский язык, чтобы переводить прямо с оригинала, без помощи подстрочника».

Когда в ленинградском Союзе писателей была организована секция грузинской литературы, ее председателем номинально был Тихонов10581058
  Н.С. Тихонов (1896 – 1979) – поэт и переводчик, хороший знакомый Лившица. См. его фразу из письма Г. Леонидзе от 22 ноября 1935 г.: «Вчера вечером у меня собрались несколько приятелей (Тихонов, Саянов и др.): мы пили здоровье наших грузинских друзей, грузинских поэтов, до 5 часов утра говорили только о Грузии» (Лившиц Б. Картвельские оды. Тбилиси, 1964. С. 70).


[Закрыть], а фактически – Лившиц. Секретарем была Цуца (Александра Федоровна) Карцевадзе (1905 – 1960) – ближайшая подруга Таты Лившиц, обаятельная, мягкая, умная и благороднейшей души женщина.

Из письма к Н. Мицишвили мы знаем, что Б. Лившиц успел перевести с грузинского не так уж и мало – от полутора до двух тысяч строк. Вместе с тем то, что на сегодня известно, – не составляет и трети этого объема: около 600 строк переводов из Николоза Бараташвили, Важа Пшавела, Галактиона Табидзе, Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Георгия Леонидзе, Карло Каладзе. Из писем Б. Лившица мы знаем и о других переводах, в частности из Р. Эристави, Важа Пшавела, Г. Табидзе и Т. Табидзе, но разыскать их не удалось. Кроме того, у некоторых из дошедших до нас переводов Б. Лившица – чрезвычайно сложная и запутанная судьба.

Б. Лившиц хотел издать книгу своих переводов грузинских лириков, в свой осенний приезд в 1935 году он даже заключил на нее договор с издательством «Заря Востока», ко и эта книга, как и «Картвельские оды», не увидела света при жизни автора. Что касается «Картвельских од», то для нее уже была выполнена обложка. Более того, художник, известный советский книжный график Д. Митрохин, даже получил за нее гонорар! К сожалению, эта обложка утеряна, но Е.К. Лившиц вспоминала, что она была очень простой: на фоне невысоких, мягких гор был нарисован опирающийся на посох чабан в бурке впереди отары овец.

Не сохранилась и издательская рукопись «Картвельских од». Поэтому при подготовке первого издания книги ее пришлось заново составлять, по немногим сохранившимся автографам и журнальным публикациям. Выходу книги предшествовал ряд публикаций и статей, в которых имя Бенедикта Лившица было заново возвращено читателю10591059
  Особенно большая заслуга в этом принадлежит Г.В. Бебутову.


[Закрыть].