Текст книги "История русского народа"

В 1500 году разрушилась наконец самая тень дружбы между Литвою и Русью. Началась война, свирепая и кровопролитная.

Дошли слухи в Москву, что Александр принуждает Елену принять католическую веру. Он выслал из Литвы последнего советника Елены, духовника ее, священника Фому. Послы Иоанна спрашивали о причине. «Он мне неугоден», – ответила Елена, вероятно по воле мужа. Вскоре перебежал в Русь из Литвы новый знатный изменник, князь Симеон Вельский, и с ним другие – князь Хотетовский, князья Мосальские, бояре Мценские и Серпейские. Они известили, что в Литве открылось явное гонение за веру; что все православные готовы перейти к Иоанну; что даже исконные враги его, внук Шемяки и сын Можайского, просят его принять их в подданство и готовы передать ему свои владения – Чернигов, Стародуб, Гомель, Любеч, Рыльск и Новгород-Северский – и что христианству приходит в Литве конец от проклятого папежа и латинщиков. Справедливо ли было все это? Нимало: изменники нагло клеветали.

С избранием в митрополиты Киевские Мисаила (1474 г.) мысль о Флорентийском соединении истребилась в Литве, особливо после уничтожения оной в Царьграде. Покорив Царьград, турки не гнали, не истребляли веры христианской; отняли только у христиан разные права; некоторые церкви христиан обратили в мечети, обложили другие податью, награждали принимавших исламизм, унижали гяуров греческих; но нетерпимость никогда не была свойством властителей Царьграда. Они не уважали христианства, не разбирали в решениях своих ни сана, ни достоинства духовных; но дозволили остаться патриаршескому престолу в Царьграде и патриарху управлять церковью Греческою. Греки решительно отвергли несчастный Флорентийский Собор и в рабстве своем утешались православием. Церковь Русская не зависела от них, но возобновила свои сношения с восточными патриархами. Церковь Киевская, или Литовская, также сблизилась с ними и считалась даже подвластною царьградскому патриарху; короли польские дозволяли литовскому духовенству сношения с греками из политических видов своих, ибо находили в этих сношениях орудие к действию в Царьграде. Притеснения православных в Литве прекратились с уничтожением последователей Исидора. Права и преимущества были восстановлены; церковью правил митрополит Киевский свободно; христиане греческого исповедания были вельможами и сановниками Литвы и Польши беспрепятственно. После Мисаила поставлен был греческим патриархом (Максимом Философом) в митрополиты Киевские Симеон (1477 г.). При нем Менгли-Гирей ограбил киевские монастыри и церкви и получил благодарение Иоанна. Иона наследовал Симеону (в 1488 г.) и был любимцем Казимира. Макарий (которого русские прозвали Чертом), архимандрит Виленский, находившийся при венчании Елены, поступил на Киевскую митрополию в 1495 г., благословленный патриархом Царьградским. Он остался в Вильне, ибо в Киеве не было безопасности от беспрерывных набегов татарских. Добродетельный архипастырь сей не спасся, однако ж, от гибели: его ограбили и убили крымцы, когда он ехал посетить Киев (1497 г.) Наследником ему был Иосиф Солтан, некогда знатный вельможа, но потом оставивший свет и получивший наконец епископию Смоленскую. Александр особенно уважал Иосифа и в 1499 г. подтвердил ему независимость его в управлении церковью и церковными судами. Иосиф ревновал благочестию, и впоследствии, на соборе Виленском (в 1509 г.), в присутствии епископов Владимирско-Берестенского, Смоленского, Луцко-Острожского, Полоцко-Витебского, Туровско-Пинского, Перемышльского, Холмского, 14 архимандритов и 7 протоиереев выборных, положил благоразумные правила о благочинии церковном. Где же было мнимое гонение? Правда, что католики ревностно старались обращать православных; что монашеские ордена их неусыпно действовали, особенно на обращение женщин; что они старались увлекать детей в католицизм, умножали латинские церкви, вера латинская считалась в Литве главною, и папа гремел буллами. Но беглецы литовские безбожно оговорили добродетельного Иосифа, утверждая, что он предался папе и поклялся обратить всех в латинскую ересь, что он ездит по городам с латинским епископом и обращает в латин волею и неволею, хотя уже Бог послал на него в наказание болезни тяжкие. Иоанн не слушал ничего более; готовил войско, послал в Крым, в Молдавию. Александр отправил к Иоанну посла, называл его в грамоте своей государем, усовещивал, уговаривал не вступать в сношения с изменниками, выдать Вельского, уверяя, что вовсе не думал гнать веры и что его оклеветали бесстыдно. Иоанн отвечал, что он не изменников принимает, но спасает православных от поганства латинского и будет спасать их всегда, почитая себя опорою православия; что Александр поздно дает ему надлежащие титулы и напрасно коварствует, уверяя, будто нет гонения на веру. «В городах строят поганые костелы; отступник православия Иосиф поносит нашу веру; детей православных крестят в латиншину насильно, а жен обольщают прелестью; у Елены нет ни духовника из Москвы, ни придворной церкви: это ли не гонения?» – говорил Иоанн.

Иоанн III Васильевич получает известие о победе над Литвою на берегу реки Ведроши

Но он уже не довольствовался словами. Чиновник его Телешов поехал объявить Александру о том, что Иоанн принимает под власть свою Можайского и Шемякина, и объявляет войну Литве. Русские войска уже опустошали в это время Литву и брали города. Иоанн горделиво хотел, чтобы царь Казанский, Магмет-Аминь, предводил его войском. Яков Захарьин придан был к нему. Можайский, Шемякин, князья Трубчевские с радостью встретили русских и присягнули Иоанну; Мценск, Серпейск сдались; Брянск и Путивль были взяты. Наместника и воевод литовских увезли в Москву. Другой Захарьин, Юрий, занял Дорогобуж и шел к Смоленску. Молдавия еще не двигалась; но Менгли-Гирей, как коршун хищный, уже налетел на Волынь, сжег, разграбил Хмельник, Кременец, Брест, Владимир, Луцк, Бряславль. Он хвастал Иоанну своими кровавыми успехами; Иоанн поздравлял его, извещал о своих успехах и в непродолжительном времени обрадовал еще более.

Наскоро спешили в Литве собрать войско и защитить хотя бы северную Литву и Смоленск. Предводительство вручено было князю Константину Острожскому, мужу храброму, ревностному защитнику православия, но еще более усердному на службу отчизне. Александр возвел его в достоинство гетмана Литовского, сам остался в Борисове, а Константин выступил к Дорогобужу. Здесь ожидал его князь Даниил Щеня, присоединившийся к Юрию Захарьину с дружинами Новгорода и Твери. Юрий оскорбился, что Даниил поставлен был выше его; Иоанн велел ему молчать. На берегах Ведроти, при урочище Митьково поле (14 июля 1500 г.), воеводы русские встретили Острожского и наголову разбили его. Сам полководец литовский попался в полон. Его, как злодея, противника делу православных, привезли в Москву в кандалах и сослали в Вологду, где выдавали ему на содержание по 4 алтына в день. Иоанн называл это милостию, ибо другим пленникам литовским выдавали на день только по полуденьге. Предложили, наконец, Острожскому вступить в службу государя православного, оставя еретика латинского. Бедный пленник принужден был согласиться. Иоанн благодарил воевод своих и велел им осаждать Смоленск. Наступившая осень не допустила до осады. Под Торопцем русские разбили еще отряд литовцев. Тут предводили племянники Иоанна Иван и Феодор Борисовичи, но начальствовал новгородский наместник Челядин. Военные действия прекратились.

Александр поспешно делал, что мог сделать, но он не имел средств противостать сильно, не приготовясь предварительно к защите. Послав войско свое с князем Острожским против русских, он уговаривал Стефана Молдавского не нарушать мира и убеждал Менгди-Гирея отстать от Иоанна, представляя ему дела тестя в самом черном виде. «Можешь ли надеяться на него, видя, что он делает со мною, зятем своим? Забудешь ли, как погубил он своих родных братьев?» – говорил Александр. Но хан не слушал ничего, отверг посредство Стефана и уведомил Иоанна, что из Литвы присылали к нему с пустыми речами, в одно время сносясь с ним и с врагами его, остатками Золотой Орды. Александр испытывал и мирные средства. Братья его, короли Польский и Венгерский, прислали в Москву послов своих вместе с литовским. Александр горько жаловался на вероломство, нечаянное нападение русских, тяжкий плен Острожского, прием изменников в Руси; просил начать переговоры о мире и отпустить пленных; ему отвечали, что Иоанн не прочь от мира, но взятого не отдаст и пленных без выкупа не отпустит.

Зимою 1501 г. Александр получил неожиданную почесть: Иоанн Альберт скончался в июле, и Великого князя Литовского избрали в польские короли. Зная, что Александр был занят делами в Польше, Иоанн спешил продолжать войну. Василий, сын его, разорял Северную Литву; другой отряд, под предводительством двух изменников литовских, князей Шемякина и Стародубского, и князя Ростовского с боярином Воронцовым, разбил новое литовское войско, коим начальствовали князь Ижеславский и отважный наездник воевода литовский Евстафий Дашкович. Битва происходила ноября 14-го 1501 г. под Мстиславлем.

Иоанн остановился на время после сего, ибо два обстоятельства обратили на себя его внимание. Союзника его Менгли-Гирея отвлекли в это время непримиримые враги – остатки Золотой Орды. С другой стороны явился храбрый союзник Литве – магистр Ливонского ордена, Вальтер фон Плеттенберг. Он видел опасность самовластия и успехов Иоанна, заключил союз с Польшей и летом 1501 г. вступил в Псковскую область, захватив предварительно русских купцов, находившихся в Дерпте и Ревеле. Войско его было немногочисленно, но хорошо устроено и снабжено сильною артиллерией. Воеводы русские князья Шуйский и Пенко только бражничали во Пскове, видели опустошение земель рыцарями и робели. Наконец, они выступили к Изборску и 27 августа на реке Сирице были разгромлены артиллерией Плеттенберга, бежали и скрылись во Пскове. Рыцари беспрепятственно жгли и грабили селения, взяли Остров, осаждали Изборск и Опочку (вместе с литовцами); хотели даже осадить Псков. Только повальные болезни, открывшиеся в войске их, заставили Плеттенберга удалиться восвояси.

При неожиданной удаче нового союзника литовского Иоанн раздражил и отвлек было от себя своих старых союзников, Менгли-Гирея и Стефана. События, оскорбившие крымского хана и молдавского господаря, были совершенно различны.

Стефан услышал о бедствии, постигшем несчастную дочь его и внука. Уже с 1499 года казнь Ряполовского, изгнание Патрикеевых и прощение Василия не предвещали добра Елене и Димитрию. Мать и сын казались опальными при дворе, хотя Димитрий все еще носил титул великого князя и наследника. Но весною 1502 года Иоанн изъявил решительный гнев свой Елене: апреля 11-го запрещено было поминать сына ее на ектениях; и Елену, и Димитрия посадили под тесную стражу. Несчастный юноша был даже скован! Апреля 14-го объявили, что Иоанн жалует Василия великим князем и наследником своим. Вечная темница назначена была Елене и Димитрию… Такое жестокое наказание дочери и внука опечалило Стефана. Он требовал изъяснений: почему столь бесчеловечно их преследуют? «Так хочу, – отвечал Иоанн Менгли-Гирею (ибо через него сносился Стефан с Москвою, прося хана заступиться), – так хочу! Жалую, кто мне нравится и угоден; не жалую, кто не нравится и неугоден». Что мог возразить на это слабый, далекий господарь молдавский? Он захватил было послов и художников, ехавших из Италии; но Иоанн потребовал их, разжаловался Менгли-Гирею и Кафинскому наместнику – Стефан отпустил задержанных им людей.

Самовластие Иоанна в Казани рассердило Менгли-Гирея. В 1500 г. послан был из Москвы Феодор Вельский, защитить Казань от набега ногайских царевичей Агалака, Ямгурчея и Мусы. Иоанн казался благосклонен и милостив. Но через два года он возверг гнев свой на Абдул-Летифа, призвал в Москву Мегмет-Аминя, наименовал его царем казанским, отдал ему жену Алегамову и отправил его с войском под Казань. Князь Ноздреватый возвел Мегмет-Аминя на трон казанский. Абдул-Летифа привезли в Москву скованного и отправили в ссылку в Белозерск. «Я пожаловал Абдул-Летифа, – писал Иоанн крымскому хану, – посадил его на Казань; но он почал мне лгать; ни в каких делах не учал управы чинить и земле Казанской стал лих: я свел его с Казани и держу у себя». Кажется, что неучинение управы и вся лихость Абдул-Летифа состояли только в неповиновении воле Иоанна. Менгли-Гирей, оказавший в это время важную услугу Иоанну истреблением последних остатков Золотой Орды и готовый снова ринуться на Литву, отвечал, что Иоанн должен был извинить Абдул-Летифа за его юность; по крайней мере, теперь должен отпустить его в Крым или дать ему поместья в Руси. Без сего удовлетворения хан грозил расторгнуть союз свой с Иоанном. «Разрушится наше братство, а старые, добрые люди говорят, что лучше умереть с добрым именем, нежели благоденствовать с худым. Будешь ли иметь доброе имя, нарушив святую клятву братства между нами?» Иоанн исполнил требование Менгли-Гиреево, дал Абдул-Летифу поместья, но не выпускал из рук этого бедного князя, предмет неудовольствий между им и Крымом. Хан ничего более не требовал и был доволен. Вой на с Литвою снова началась вдруг в четырех местах, на сей раз счастие худо послужило храбрости Плеттенберга.

Еще в 1501 г., едва ушли победительные полки его, Иоанн в глубокую осень послал князя Даниила Щеню разорять земли рыцарские. Ввиду защитников, сидевших в Дерпте, Мариенбурге, Нейгаузене, русские жгли, опустошали, брали в полон. Отряд рыцарей напал на них близ Гельмета и принужден был бежать (24 ноября). Плеттенбрег выступил наконец сам; но русские, совершив страшную месть, уже ушли в свои пределы. Рыцари только выжгли посад Ивангородский. Летом 1502 г. Плеттенберг снова вошел в Псковскую область, осаждал Изборск, оставил его и осадил Псков: Даниил Щеня с усиленным войском спешил на неприятеля. Плеттенберг отступил и ждал русских близ озера Смолина, в 30 верстах от Пскова. Здесь, сентября 13-го, началась битва жестокая. Русские превосходили числом, рыцари устройством; два раза русские были сбиты, возвращались и нападали снова. Орденский знаменосец Шварц был ранен и кричал товарищам: «Возьмите знамя!» Рыцарь Гаммерштет хотел взять его; Шварц не отдал ему знамени и изорвал зубами, когда Гаммерштет, в бешенстве, старался отнять его и отрубил руку Шварцу. Гаммерштет немедленно бежал к русским и повел их на слабую сторону немецкой пехоты. Ничто не пособило; русские отступили в беспорядке; Плеттенберг удержал место битвы, но – не более, хотя и установил навеки праздновать день Смолинской битвы. Гаммерштет был принят Иоанном ласково и остался в Москве.

Но сильное войско русское, летом 1502 г., в замену нерешительной Смолинской битвы, опустошило всю Литву до Полоцка и Мстиславля, взяло Оршу, выжгло Витебский посад и осадило Смоленск; недостаток припасов в оголоженной стране заставил отступить. Разорения продолжались даже и зимою. Князь Шемякин и другие переметчики мстили Александру за его прежнюю дружбу. Южную Литву и Волынь разорял неутомимый Менгли-Гирей, не слушая увещаний Александра и отсылая письма его к Иоанну; наездники крымские являлись даже близ Кракова и Сандомира. Еще Лев Даниилович Галицкий замечал, что после татар уже нечего было взять. Наконец, и Стефан Молдавский, несмотря на ссору с Иоанном, занял области Волынские, Галич, Снятии, Красное, Колымью. Он хотел обезопасить себя при мире, которым вскоре, как полагал он, должно было все кончиться: Александр, не умея согласить ни братьев, ни подданных своих, был притом болен, не мог ни стоять против русских, молдаван и крымцев, ни помогать Плеттенбергу. Он решился купить тишину всеми возможными пожертвованиями, и в 1503 г. приехал к неумолимому тестю его посол венгерский с письмами от папы и венгерского короля. Оба просили Иоанна мириться. По-прежнему жаловался Иоанн на обиды; на то, что зять его, изъявляя желание мира, наводил на него немцев и Золотую Орду. Но он позволил приехать послам польским и остановил военные действия. Послы явились от Александра и Плеттенберга, терпели грубости и гордость вельмож русских, назначенных для переговоров. Послам Плеттенберга сказано было, что они должны переговаривать с новгородским и псковским наместниками; так мало подействовали на Иоанна победы Плеттенберга. Но магистр Ливонский был доволен, что его не заставили унижаться более. Мир заключен был им по старине. Не так было с Польшей. Послы литовские заговорили сначала об уступке всех завоеванных русскими областей. «Ничего не отдам, – сказал Иоанн. – Я взял свое, принадлежавшее Руси издревле; хочу взять и остальное: Смоленск и Киев. Александрова отчина Польша и Литва, я их не трогаю». Он согласился наконец заключить перемирие на шесть лет, отдав весьма немногое из завоеванных областей. Упомянули о Швеции, где снова были тогда побеждены датчане. Иоанн не хотел ничего слышать; не хотел мирить зятя с Менгли-Гиреем; даже писал к хану, что он хочет теперь помириться на время, но что между Литвою и Русью прочного мира нет; что он постарается между тем упрочить себе завоеванные города, переведя из них всех людей неприязненных Руси и заменив их людьми добрыми. Александр несколько времени колебался утвердить мир, столь унизительный для Польши, удерживал послов русских, отправленных для сего утверждения; Иоанн потерял терпение, потребовал изъяснений медленности; послов его отпустили с подтверждением мира, с грамотою короля, в которой, по желанию Иоанна, он подтверждал, что Елену не будут принуждать к перемене закона. Но Александр задержал гонца русского, отправленного к Стефану, сказав, что до мира окончательного не допустит сношений с Молдавией; он не позволил также Елене исполнить требование отца, который просил ее сыскать для брата Василия невесту из какого-либо дома европейских государей. В замену сей бесполезной грубости, в 1504 году явились послы Александра в Москве с почтительными грамотами. Они просили прочного мира. «Отдайте мне Киев и Смоленск», – отвечал Иоанн. Еще новый беглец ушел тогда в Русь: Евстафий Дашкович, храбрый воевода, начальник литовцев в Мстиславльской битве. Он свел с собою многих сообщников, увез в Русь свою жену, детей, имение. Послы требовали выдачи беглеца. «Разве он беглец? – отвечал Иоанн. – Быв воеводою у зятя моего, теперь перешел в мою службу и не учинил никакого преступления». Послы возвратились без успеха. Иоанн начал сношения с дочерью, но только кланялся через нее королю польскому, и все дела с Польшей касались только решения разных пограничных споров.

Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры

Уже на пороге гроба стоял Иоанн, действуя столь неуклонно, и хотя показывал еще прежний ум, прежнюю твердость в делах государственных, но он не был уже вполне прежним Иоанном. В апреле 1503 г. скончалась Софья. Сам Иоанн сделался тяжко болен; дал обещание съездить на поклонение разным угодникам и, получив облегчение от болезни, в сентябре ездил в Троице-Сергиеву лавру, Переяславль, Ростов, Ярославль. Возвратясь в Москву в ноябре, он чувствовал усиливающуюся болезнь свою и спешил устроить после себя наследство. Тогда написана была его духовная.

Еще прежде он раздал каждому из сыновей своих города в уделы, ограничив власть их особыми грамотами, приказав даже обмежевать уделы, и заключить всем младшим братьям договоры с старшим братом; даже на московские дворы их выданы были особые грамоты. Все это пояснил подробно Иоанн в своей духовной, определяя владения московскими городами каждому сыну, излагая меру взносов для удовлетворения платежами татар, распределяя и оставшуюся после него казну, разложенную им в особые ларцы для каждого из сыновей. Он подробно исчислил в духовной города и области, «чем благословил меня отец, и что мне дал Бог». Вот это исчисление – следствие обширных дел Иоанновых: Василию, старшему сыну и Великому князю всея Руси, – Москва с Коломною, Кашира, Тешилов, Рославль, Венев, Мстиславль, по Рязанский рубеж, с Ельцом, Серпухов, Хотунь, Торуса, Мценск, Воротынск, с князьями Воротынскими, Мезецкими, Новосильскими, Одоевскими, Боровск, Суходол, Ярославец, Мядынь, Можайск, Вязьма, Дорогобужь, Переяславль, Владимир, Суздаль, Ростов, Ярославль, Романов, Белозерск, Заозерье, Кубена, Устюг, Заволочье, Югра, Печора, Великая Пермь, Кострома, Нерехта, Галич, Нижний Новгород (с мордвою и черемисою), Муром, Мещера, Вятка (с арскими князьями); Великое княжество Тверское с Городнею, Клином, Великий Новгород с пятью пятинами и городами Ивангородом, Ямом, Копорьем, Орешком, Ладогою, Демоном, Куром, Порховым, Высоким, Кошкиным, Русою, Холмом, Великими Луками, Ржевою, Пустою, Карелою и Лопью; Псков, Торопец, Старая Рязань, Перевитекс. Второй сын, Юрий, получал Димитров, Звенигород, Кашин, Рузу, Брянск, Серпейск; третий сын, Дмитрий, – Углич, Мологу (с ярмаркою), Хлепень, Рогачев, Негомир, Зубцов, Опоки, половину Ржевы, Мещерск, Опаков; четвертый сын, Симеон, – Бежецк, Калугу, Козельск; пятый Андрей – Верею, Алексин, Любутск, Старицу, Холм и Новгород (Тверские).

Итак, Иоанн, столь решительно истреблявший все следы уделов в Ростове, Ярославле, Верее, убеждавший Александра не давать удела брату Сигизмунду, – возобновил детям своим уделы? Правда, что он определил все отношения; сказал, что после смерти каждого брата, если он умрет бездетен, удел поступает Василию; лишил младших сыновей всяких прав владения независимого; изрек проклятие на того, кто под старшим братом будет подыскивать великого княжения, не будет с ним одиначиться, станет ссылаться, тайно или явно, на лихо ему, или подымать на него кого-нибудь. Но уделы детей Иоанна были значительны, близки к Москве, словом, уделы существовали – и что значили клятвы и договоры между братьями? Столь велик предрассудок, если он укреплен веками; так сильно себялюбие человека, что он думает видеть в детях своих исключение из правила общего?

Но не должно ли приписать распоряжений Иоанна всего более упадку духа его перед кончиною, в болезни, которую он признавал смертною? Это особенно докажет нам последнее распоряжение Иоанна в церковных делах.

В продолжение своего владычества Иоанн, христианин благочестивый и набожный, был выше суеверий своего века; ясный ум заставлял его не дорожить мнением невежд. Мы указывали уже на это свойство характера Иоаннова в разных событиях. Дополним здесь еще несколько черт. Иоанн не хотел подчиниться церкви Греческой, хотя она отвергла Исидорову ересь. Давая милостыни, содержа монастыри в горах Афонских, Иоанн управлял Русскою церковью самовластно. Митрополит Феодосий избран был после Ионы (в 1461 г.), несмотря на подозрение в ереси, в которой был он некогда уличен и раскаялся. Желая прекратить разные неустройства в жизни священников, Феодосий раздражил народ и сам отказался от митрополии. Иоанн не хотел его уговаривать. Под собственным председанием Иоанна, собором Избрали в митрополиты суздальского владыку Филиппа (1465 г.), скончавшегося в 1473 году. Геронтий (епископ Коломенский) заступил его место и поссорился с Иоанном при освящении Успенского собора: Геронтий пошел с крестами вокруг церкви против солнца. Иоанн думал, что митрополит ошибся; Геронтий заспорил и не уступал; велено было изыскать для этого основное правило, но его не находили; митрополит оставил свое место, соглашаясь лучше быть низложенным, нежели утвердить неправду; но Иоанн не покорился и тогда только признал свою ошибку, когда убедили его в истине слов Геронтия; он решился мириться с Геронтием после сильного и продолжительного спора. С 1470 года началась в Новгороде особенная ересь, наименованная жидовскою. Она сильно распространилась там и в Москве. Иоанн не уважал спорами о ней и взял с собою из Новгорода в Москву священников Алексия и Дионисия, хотя их подозревали в жидовской ереси. Оба священника эти были потом любимцами Иоанна, и привлекли в ересь свою множество народа. В числе последователей их был архимандрит Симоновский Зосима, сановники Иоанна Курицыны и даже сама невестка его, Елена. После кончины Геронтия Иоанн приказал поставить в митрополиты Зосиму (1489 г.). Ересь скрывалась в величайшей тайне, но православные подозревали ее и, увидев митрополитом одного из главных защитников ереси, возопили о несправедливости и безбожии Иоанна. Главными ревнителями православия были в этом случае Геннадий, архиепископ Новгородский, и Иосиф, игумен Волоколамский. Геннадий прислал даже в Москву из Новгорода именные списки еретиков. Иоанн собрал собор, но удовольствовался духовным наказанием людей, впадших в ересь, хотя Геннадий, несмотря на то, самовольно подверг осужденных в Новгороде народному позору, а игумен Иосиф неутомимо преследовал, писал, обличал, требовал казни мечом и огнем, опозорил самого митрополита и Курицыных; Иоанн велел ему молчать; Зосима оставался на своем месте, и только склонность его к пьянству была причиною его удаления. Игумен Троицкий Симон возведен был в митрополиты. Иоанн хотел торжественно показать при этом случае власть свою. Он повел с собою нареченного митрополита в собор Успенский и своею рукою передал его епископам. В день посвящения, когда кончился обряд, Иоанн нарек его митрополитом, прежде нежели Симон стал на свое митрополичье место. Митрополит преклонился, приветствуя своего повелителя; Иоанн указал ему место своею рукою. Когда все современники трепетали совершения седьмой тысячи лет от сотворения мира – времени, издревле страшившего весь мир христианский, Иоанн спокойно распоряжался делами, велел собраться в Москве собору и расположить новую пасхалию на все праздники и церковное счисление, не думая о предвещаниях, что скоро настанет Страшный суд. Геннадий, архиепископ Новгородский, с Агафоном, священником новгородским, составили все исчисления; собор утвердил их и, успокаивая умы, обнародовал с особенным предисловием, где говорил: «Неть наше искати времена и лета, но подобает только молиться Богу о устроении всего мира, благосостоянии святых Божиих церквей и пособлении и укреплении благоверного Христолюбивого Великого князя в здравии его». В 1500 г. все духовенство русское было потревожено, более всякой ереси, смелою, неслыханною дотоле мыслию Иоанна. Он созвал собор и объявил, что почитает неприличным для духовенства владение деревнями, селами и недвижимыми имениями; что управление ими вводит духовенство в заботы и занятия, несовместные с их званием; вследствие этого, Иоанн предлагал отобрать от монастырей, церквей и владычних домов все имения. Единогласно отвергли предложения его на соборе, и написали ему послание, где доказывали древней и русской Историей, что не только благочестивые цари и предки его, но даже богомерзкие гонители и поганые ханы не думали о том, что он теперь помышляет, ибо отнять у Церкви, все равно что отнять у Бога: «Церковное есть Божие, и никто еще из Государей не дерзал и не дерзает передвигать вещей недвижимых». Иоанн замолчал и оставил свое предложение, хотя в том же году отнял все церковные имения у новгородского владыки, и раздал их в поместье служивым людям. Отправляясь на богомолье в 1503 г., Иоанн созвал еще собор и определил строгие правила для священства. Тогда же строго было запрещено всякое церковное мздоимство. Пример неумолимого суда следовал немедленно за постановлением: знаменитый Геннадий, архиепископ Новгородский, был уличен в мздоимстве, свержен (в 1504 г.), заточен в Москве в Чудов монастырь и там оставался до самой свой кончины.

Кремль при Иоанне III. Художник А. М. Васнецов. 1920-е гг.

Так поступал Иоанн. Чему же другому, кроме ослабления духа, можно приписать дело Иоанново, когда он приехал с богомолья? В декабре 1503 г. собран был собор в Москве: Иосиф Волоколамский и другие защитники православия предстали на собор с прежними обвинениями на жидовскую ересь; дело, остававшееся в забвении тринадцать лет, возобновилось; еретиков призвали, заставили признаться и с согласия Иоанна осудили на мучительную казнь. Напрасно каялись они, говоря, что видят свое заблуждение, винятся в нем и отрекаются от него. «Только добровольное, а не по нужде приносимое покаяние приемлет Церковь!» – возражал Иосиф Волоколамский, и – еретики погибли в страшных мучениях. Их жгли в клетках, резали им языки. Многие, страшась казни, бежали в Литву, в Ливонию; иные скрылись под личиною благочестия, и корни ереси остались, хотя Иоанн не пощадил даже верных слуг своих дьяков Курицыных и не разбирал того, что многие из еретиков были ученые архимандриты и священники.

Здоровье Иоанна, видимо, ослабевало; но он не оставлял дела. Хладнокровно принята была им весть о кончине невестки его Елены: горесть убила ее в январе 1505 года; ее похоронили в Вознесенском монастыре, наряду с великими княгинями; несчастный Димитрий остался в заключении тесном. Иоанн хотел видеть наследника своего Василия женатым; не искал уже для него невесты между княжнами европейских владетельных домов и, отдав в 1497 году племянницу свою, дочь рязанского князя, за князя Феодора Вельского, а родную дочь свою, Феодосию, в 1500 году, за князя Василия Холмского, избрал супругу Василия из среды подданных. В Москву собрали до 1500 девиц знатнейших домов. Жених смотрел их, полюбил прекрасную дочь незнатного человека, Юрия Сабурова, Соломонию, и свадьба Василия была празднована 4 сентября 1505 года.

Пока двор был занят этим делом, которое, казалось, и действительно было важно для каждого царедворца, приближая избранный род подданного к трону властителей, получены известия о злодействе и возмущении Мегмед-Аминя. Уже все привыкли считатать Казань подручною русскою волостью. Мегмед-Аминь, соблазняемый любимою женою, убеждаемый казанцами, выходившими из терпения от своеволия русских, все еще боялся восстать явно. Но он не исполнял разных требований Иоанна и присылал объясняться в Москву. Иоанн отправил к нему дьяка своего, Михаила Кляпика, напоминая ему об участи Абдул-Летифа. Тогда обнаружились неприязнь и ненависть казанцев. В конце июня съехалось в Казань множество русских торговцев на славную тамошнюю ярмарку; казанцы вдруг возмутились; 24 июня схватили, перерезали, ограбили русских, не щадили ни пола, ни возраста, продали пленных в ногайские улусы. Открылось, что злодейство было издавна подготовлено. Мегмед-Аминь не медлил, хотел предупредить мщение русского государя, соединился с ногаями и бросился в Русь. Его нигде не ожидали; казанцы свободно прошли до Нижнего Новгорода, означив путь свой губительным разорением. Они зажгли даже посады нижегородские и осадили тамошнюю крепость. Храбрый воевода, Хабар Симский, не хотел сдаваться; вывел из заключения триста литовских пленников, содержавшихся в Нижнем, обещал им милость и награду, дал оружие и три дня защищался против многочисленной толпы татар. Из Москвы спешило на помощь к нему сильное войско. Казанцы перессорились, подрались с ногайцами и поспешно воротились восвояси. Воеводы русские преследовали их за Муром и остановились: совершилось важное событие – не стало Иоанна.