Текст книги "История русского народа"

Избранная счастливица была Елена, племяница знаменитого изменника литовского, Михаила Глинского, уже 12 лет сидевшего в темнице после побега своего в Польшу. Брат Михаила Василий Глинский умер в это время, находясь при дворе ничтожным царедворцем ни в опале, ни в милости. После него остались жена и трое сирот: два сына, Михаил и Юрий, и дочь Елена, девица редкой красоты, гордая, честолюбивая, вольная в обращении, превышавшая других, и особенно русских девиц, своим литовским образованием. Василий избрал Елену, к досаде и оскорблению всех знатейших вельмож. Они так явно изъявили негодование за этот выбор, что многим из них объявили опалу. В том числе был князь Ф. М. Мстиславский, новый беглец из Литвы, не менее Глинских знаменитый; кроме него, князь Горбатый, князь Щенетев, герой Ляцкий, самый услужник Василия Шигона и другие.

Но свадьбу Василия праздновали великолепно, хотя народ соблазнялся разводом его и с изумлением видел племянницу беглеца и изменника литовского, возводимую на престол русский. Одни говорили, что этот брак не по закону Божию православному; другие боялись, что чужеземные обычаи, и без того начавшие внедряться в Русь со времен Софьи, теперь еще более усилятся и сделаются опасны православию. Народ соблазнялся и тем, что Василий, стараясь нравиться молодой супруге, выбрил бороду. Царедворцы боялись знатных чужеземных родов: Глинские, Мстиславские, Вельские, превосходившие русских образованием, могли овладеть великим князем. Партии придворных сделались сильнее, скрытнее, непримиримее; таили злобу, но ждали только случая на погибель друг друга.

По наружности все казалось спокойно. Василий был очарован Еленою, возвел даже в знатные чины тайного любимца ее, молодого князя Ивана Федоровича Оболенского Телепнева-Овчину, и не мог скрывать восторга, когда через четыре года после брака, после многих путешествий на богомолья и усердных обетов – 1530 г. августа 25-го, Елена родила первого сына: это был Иоанн – столь памятный в истории нашей! Не смели изъявлять сомнений в этом деле, но сплели множество сказок о новорожденном младенце. Говорили, что через незаконный брак родился будущий тиран – «злое чадо, от коего царство наполнится ужаса и печали, кровь польется рекою, падут главы вельмож, запылают грады»; сказывали, что какой-то юродивый предвещал Елене: «будешь матерью; родится у тебя сын Тит, широкий ум»; что в Новгороде в час рождения Иоаннова гремлел гром, тряслась земля и выл колокол, который загремел, будто страшная труба. Между тем Василий, в радости сердца, повез младенца в Троицкую обитель. Там крестили его игумен Иоасаф, дряхлый старец Иоси фовского монастыря Вассиан, и св. Даниил Переяславский. После крещения младенца положили в раку св. Сергия, и державный родитель усердно молил Чудо творца: быть Иоанну спасением и покровом. Бедным раздавали щедрую милостыню; преступников прощали, заключенным давали свободу; на мощи Петрамитрополита и Алексия-митрополита заказаны были драгоценные раки. Василий простил всех находившихся у него в немилости: Щенятева, Горбатого, Морозова, Ляцкого; Шигона сделался с того времени даже любимцем его. Простили и Ф. И. Мстиславского, который был уличен в намерении бежать в Литву. Тяжкий преступник государственный, Михаил Глинский находился уже тогда при дворе в большой почести, как дядя государыни. Одно слово Елены более действовало, нежели просьбы и старания императора. Немедленно после свадьбы Василия освободили Михаила из темницы. За верность его охотно поручилось потом множество царедворцев, обещая заплатить 5000 рублей, если Глинский убежит в Литву. Михаил и братья Елены были возведены в знатные чины. Нянею к Иоанну избрана была боярыня Челяднина, родственница любимца Васильева, и – сестра любимца Елены, князя Оболенского-Овчины. В 1532 г. родился Василию другой сын, Юрий. Тогда позволил он жениться младшему брату своему Андрею. Андрей женился на княжне Хованской, в феврале 1533 года. До конца жизни Василиевой, Елена умела удержать любовь своего супруга и совершенно владеть им. Разлучаясь на самое малое время, Василий переписывался с нею, умолял ее «не держать его без вести о ее здоровье, как ее Бог милует», требовал подробностей о детях. С братьями, Юрием и Андреем, были заключены новые договоры, по которым они отказывались от великокняжества в пользу детей Василия, признавая государем и наследником малолетнего племянника Иоанна.

Оканчиваем изложение последних событий княжения Васильева. Они состояли их сношений с Польшею, о которых мы уже говорили выше; кроме того, отношений Руси к татарам Крыма и Казани.

Сайдет-Гирей не мог умирить своих подданных, несмотря на покровительство Турции. Сын Махмета Ислам, и Сапп, бывший царь Казанский, бунтовали, сражались с Сайдетом; то, изгнанные, они просили помощи русских, то враждовали против Руси, успевая победить Сайдета. Так, в 1527 г. Ислам явился с сильным войском в Рязанских пределах, когда послы Сайдетовы договаривались о мире в Москве. Разгневаный Василий велел утопить в Оке послов крымских, послал войско отражать хищников; их прогнали. Сайдет прислал извиняться, что царевич Ислам действовал без его воли и ничего не поминал об утопленных послах своих.

После договора с юным Сафа-Гиреем казанским, Василий напрасно ждал исполнения сего договора, т. е. привычной, безусловной покорности казанцев. Смелый Сафа-Гирей крепко держал в руках приверженцев русского князя, призывал к себе на помощь ногаев и крымцев, укреплял Казань, не делал набегов, но и не изъявлял покорности. Напрасно напоминали ему об этом. Видно было, что Сафа-Гирей ждет только случая к этой войне. Василий решился приняться за оружие, и многочисленное войско русское выступило из Москвы. Князь Иван Вельский предводил всеми дружинами; конницею – Михаил Глинский; передовым полком – Оболенский-Овчина. Они дошли до самой Казани. Сафа-Гирей с боем уступал им каждый шаг. Охотники князя Оболенского-Овчины ночью успели подкрасться к Казани, зажечь деревянную стену и, пользуясь тревогою, напали на укрепления. Но беспорядок в начальстве мешал успеху. Пока русские ломились в Казань, черемисы напали на их обоз, взяли пушки, убили князей Оболенского-Лопату, Дорогобужского и других воевод. Их прогнали и снова усиленно наступили на город. Богатырь Аталых был убит в отчаянной схватке; Сафа-Гирей бежал из Казани и укрылся в Арском городке. К удивлению всех, случилось то же, что было уже в 1524 году. Вельский согласился мириться, принял покорность казанцев и повел войска обратно. На сей раз казанцы действовали искренно. Послы их приехали в Москву. Тщетно Сафа-Гирей не хотел утверждать условий. Казанцы просили дать им опять Шихалея, взбунтовались, не стали слушать своего хана. Сафа-Гирей принужден был оставить Казань и укрылся в Крыму. Шихалей ехал занять его место и был уже в Нижнем, когда казанцы, невзлюбившие его, стали просить Василия дать им лучше младшего брата Шихалеева, Еналея. Василий исполнил желание казанцев, отправил Еналея и позволил ему жениться на дочери ногайского хана Юссуфа. Через три года (1533 г.) Шихалей лишен был Василием удела своего в Руси и сослан на Белоозеро: открылось, что, почитая себя обиженным, Шихалей тайно крамольничал и сносился с Казанью и ногаями.

Сафа-Гирей злобился и думал только о мести. Он возбуждал Сайдета и братьев идти на Русь. Хан, по его наущению, начал требовать подарков, дани с Одоева, посылал хищников грабить Русь, так что Василий вынужден был в 1534 г. отрядить войско для защиты городов. В Крыму продолжались между тем несогласия. Сайдет был низвержен Исламом и заменен Саипом, по воле султана, в 1532 г. Тогда Сафа-Гирей успел в своих предприятиях: сильное войско крымцев поспешно пробежало до самой Рязани: здесь русские храбро сражались с ним; Василий беспокоился, боялся, чтобы татары не прорвались до Москвы, и приготовлялся к защите столицы. Князь Дмитрий Палецкий разбил часть татар под Зарайском. Храбрый Оболенский-Овчина поразил их на берегах Осетра и бесстрашно напал на самого Сафа-Гирея. Татары были отбиты и ушли. Русские не успели только отнять у них захваченных ими пленников, не могли также спасти от разорения множество селений. «Ты меня не вини, – писал после того Саип к Василию. – Люди мои не хотели меня слушаться: я их послал на Литву, а они напали на твою Русь. Впрочем, сам виноват: присылай больше даров, и будешь спокоен. Мне все говорят: дружба московская дает нам в год по соболю, а война по тысяче золотых». Ислам, как искренний друг русских, известивши Василия о набеге, тем не менее участвовал в нем, но уверял и после того в дружбе. Сафа-Гирей не скрывал своей непримиримой злобы. «Ты презрел мою дружбу, – писал он к Василию, – смотри же теперь на разорение земли твоей и знай, что мщение мое еще не кончилось! Где только найду я врага тебе, буду ему другом на твою погибель».

Василий достиг 54-го года от рождения, но был еще здоров, любил путешествовать по обителям, тешиться охотою, и в сентябре 1533 года спокойно праздновал в Троицкой обители день Чудотворца Сергия. С ним были Елена, сын Иоанн, брат Юрий, любимцы: Шигона, князь Иван Кубенский, князь Иван Шуйский, князь Дмитрий Вельский и другие. Вдруг Василий почувствовал боль в ноге: явился небольшой веред. Василий не уважал своей болезни, скрывал ее, ездил на охоту, но вскоре боль усилилась; он потерял позыв на пищу, слег в постелю, послал привезти из Москвы духовную грамоту отца своего и свои прежние духовные грамоты; призвал Глинского. Иноземные лекари лечили болезнь его, но высказывали сомнение; в конце ноября, посетив несколько обителей, Василий возвратился в Москву уже совершенно отчаянный; на ноге у него сделалась рана, гнила и была неисцелена. Из дворца, находившегося на Воробьевых горах, Василия везли в Кремль в санях, по мосту, нарочно для того устроенному. Василий видел приближение смерти, но был спокоен, распоряжался делами, заказывал постричь его перед смертью и писал духовную свою, в присутствии приближенных людей: Василия Шуйского, Михаила Захарьина, Михаила Воронцова, казначея Головина, Шигоны, Ивана Шуйского, Михаила Тучкова, Михаила Глинского. Приобщась Святых Тайн, он беседовал с братьями, митрополитом, боярами; потом отдельно говорил с Глинскими, Шуйскими и Вельскими. «Брат Николай, – сказал он врачу своему немцу, Николаю Люеву, – помнишь ли мое к тебе великое жалование и можешь ли исцелить меня?» – «Государь! – отвечал врач, – я раздробил бы для тебя тело мое; но, кроме Бога, уже никто тебе не пособит!» Василий постепенно изнемогал, терял память, благословил детей, простился с Еленою и думал только о душе. Вокруг одра его начался странный спор: бояре не позволяли постригать его; митрополит, почти насильно, наскоро совершил обряд пострижения, назвал Василия Варлаамом, и – замечательный сын Иоанна III скончался, декабря 3-го 1533 года. Народ слышал о его болезни, видел предвещание великой государственной перемены в небесных знамениях и уже оплакивал Василия, когда весть о кончине его разнеслась по Москве. Скорбь была всеобщая. Среди плача и рыдания митрополит ввел братьев Василия в одну из комнат дворца и заставил их немедленно присягнуть великому князю Иоанну Васильевичу и матери его – великой княгине Елене. Потом все бояре и сановники присягнули им беспрекословно. Елена услышала о кончине супруга и лишилась чувств. Обморок ее продолжался около двух часов. На другой день вырыли могилу в Архангельском соборе, подле гроба Иоанна III, и великолепно похоронили Василия. Народ плакал и рыдал, как будто предчувствуя страшную будущность свою – и имел причины страшиться будущего, как увидим далее…

Василий царствовал двадцать восемь лет. Довольно ли похвалы, если скажем, что судя по внешности, он не уронил чести русской земли, даже после великого своего родителя? Мы видели дела Василия. Не одаренный ни мудростью, ни мужеством, ни твердостью души отцовской, он выдержал продолжительную войну против короля Сигизмунда; совершенно кончил историю уделов и вольных городов в Русской земле и, несмотря на частые неудачи, удерживал и успел удержать успехи Крыма и Казани, при отважном Махмет-Гирее и смелом Сафа-Гирее. Василий умножил великолепие дворское, любил пышность и, несмотря на небольшой рост и незначительное лицо, казался величественным властителем среди блеска придворного и стана воинского. Он украсил Кремль и Москву многими зданиями и церквами; укрепил многие города стенами каменными; ободрял и любил переселявшихся в Русь иноземцев, художников и торговцев. Народ мог скорбеть о Василии, ибо, предоставляя тайные дела государей своих суду Божию, он помнит только добро их. Жертвы Василия умирали без соучастия сердец народных, в уединенных монастырях и мрачных темницах. Оршанская битва, набег Махмета на Москву, неудачи под Казанью, – все было закрыто одним: завоеванием Смоленска.

Мы уже говорили отчасти о сношениях Василия с иноземными державами, какие были вследствие дел между Русью и Польшей. Кроме того, подобно Иоанну III, Василий пересылался грамотами и послами с Ливонским орденом, Данией, Швецией, папой, Молдавией, Турцией; но сии сношения не представляют никакой исторической важности.

Старец Плеттенберг с почестью правил ливонскими рыцарями. Не вмешиваясь в тщетные предприятия Альберта Бранденбургского и заключив с Русью, в 1509 г., мирный договор, в 1521 году он возобновил его на десять лет.

Со Швецией возобновили договор в 1510 году, на 60 лет. Несмотря на то, Василий охотно заключил договор с тираном Швеции Христиерном; обещал даже помогать ему, по договору 1517 года, и дал права датчанам на свободную торговлю. В 1522 году совершилось великое событие шведской истории: Густав Ваза утвердил независимость Швеции и твердо поставил отчизну свою в ряд самобытных держав европейских. Он хотел дружбы и союза Руси. В 1524 г. подтвердили с ним 60-летний мир, и Василий доказал искренное желание мира с Швецией, приказав потом задержать славного адмирала датского Норби, который не хотел уступить Густаву, был побежден и бежал в Новгород.

Молдавия держалась еще некоторое время после Стефана. Воевода Петр платил дань султану, но сохранял тень независимости, несмотря на притеснение Польши и грабежи крымцев. Он сносился с Василием, просил его помощи, умолял его спасти христиан единоверных. Василий только изъявил ему дружбу. Послы Петра Воеводы были в Москве в 1528, 1530, 1533 годах. В 1537 г. история Молдавии, как отдельной земли, кончилась совершенно. Турки покорили ее. Последнее молдавское посольство являлось в Руси в 1535 г., в последний раз молило о спасении, и в последний раз уверили тогда молдаван, что Русь не отказывается защищать православных единоверцев. Так говорили; на деле Русь не только не заботилась о Молдавии, но еще деятельно искала дружбы султанов турецких. Крым был подвластен Турции, хотя ханы своевольствовали и хитро изменяли повеления султана, изъявляя ему внешнюю покорность. Узнав о восшествии на трон турецкий Селима, Василий отправил к нему посла поздравить его и напомнить о старой дружбе между их отцами (1512 г.). Султан прислал своего посла, речекта Камала, который едва было не погиб в степях южных, пешком пришел к пределам рязанским, но был встречен, одарен, принят великолепно, вручил султанскую грамоту и не вошел ни в какие переговоры, отвечая, что ему ничего не велено делать, кроме вручения грамоты, изъявления приветствий. Камала удержали в Москве пока Василий находился в походе под Смоленском. По возвращении его в Москву, Камал отправился в Царьград с русским посланником, и с грамотами к султану, в коих склоняли его на дружбу и просили запретить крымцам враждовать против Руси; просили еще унять беспокойных, буйных казаков азовских. Но посланник не успел ни в чем; договорился только о свободной торговле. Султан обещал прислать в Москву посла особенного. Этого посла тщетно ждали около 4 лет, и Василий снова отправил посла своего к султану (1519 г.). Кроме прежних требований, велено было еще узнать лично в Царьграде крымского царевича Геммета, которому, как слышно было, султан хочет отдать ханство Крымское. Султан отвечал дружелюбно, но опять не решил ничего, и Геммет не сделался ханом крымским. В 1521 г. на турецкий трон воссел грозный, победительный Солиман. Воюя в Европе и Азии, он радовался, что видит в русском государе врага Польши; принял ласково посла Василиева, присланного к нему с поздравлением, и запретил Махмету тревожить Русскую землю. «Чем же мне жить?» – отвечал Махмет, не послушался султана и учинил жесткий набег на Русь, описанный выше. Возвращаясь из Каменского стана своего в 1522 г., Василий застал в Москве посла Солиманова, князя Скиндера, но с досадою сведал, что Скиндеру поручено говорить только о дружбе и торговле. Еще раз отправился в Царьград русский посол Морозов (1523 г.). Ему велели говорить о присылке в Москву посла достойного, а не какого-нибудь корыстолюбивого, пьяного грека, ибо великим государям непристойно ссылаться чрез людей, подобно Скиндеру. Морозов проехал в Анатолию, где видел Солимана среди его воинов, терпел разные неудовольствия от придворных султана, и возвратился с одними дружескими речьми. Скиндер еще три раза приезжал в Русь, и даже умер в Москве, в 1530 г. Каждый раз он назывался послом и привозил грамоты, ибо ему удобно было торговать в Руси под именем посла турецкого. Султан не переставал называть русского государя другом; Василий отвечал ему тем же.

Мы видели, что Папа Лев X вмешивался в дела немецкого ордена. В то же время он думал о мерах к соединению церквей и обращению русских в истинное, как говорил он, православие. Василий сердился на Льва за то, что в Риме служили благодарственные молебны, получив известие об Оршанской победе Острожского. Но он не отрекся от дружбы с папой. Вскоре потом явился в Москву какой-то капитан Павел, генуэзец, с письмами от папы и магистра Альберта и с проектом: возобновить древний индийский путь торговли, через Среднюю Азию, Каспийское море и Волгу. Генуя искала средств, коими могла бы отбить хоть часть индийской торговли лишившись ее после путешествий португальских мимо мыса Доброй Надежды. Павла не устрашали ни отдаленность, ни варварские народы и опасности. Но Василий отговорил от предложения смелого генуэзца. Павел приехал в Москву после того, в 1525 г., в звании папского посла. Он хотел уговаривать русского государя на соединение с европейскими властителями против турок. За это папа обещал назвать Василия королем. Василий не оскорбился и послал в Рим, с дружескими уверениями, гонца своего Дмитрия Герасимова. Там видел Василиева посланника славный историк своего времени Павел Иовий и выспросил у него множество подробностей о Русской земле. Димитрий возвратился в 1526 г., и с ним приехал посланник папы, Иоанн епископ Скаренский, которому поручено было уговаривать Василия на мир с Польшей. Ведя потом переговоры с Герберштейном, Василий уверял, что всего более желает мира потому, что тем может доказать свою дружбу к папе, желавшему спокойствия Польше.

С ногайскими и астраханскими владельцами русские сносились беспрестанно; с греческими патриархами были у них также частые пересылки. Первых то ласкали, то стращали, стараясь вооружать их против Крыма и Казани; другим посылали милостыню, скорбя о несчастной участи их под игом неверных. Любопытное посольство явилось в Москву в 1532 году: родоначальник Великих Моголов, хан Бабур прислал своего чиновника, желая вступить в дружеские и торговые сношения с Русью. Думали, что на это нет никаких средств и способов, и отпустили посла Бабурова только с учтивыми изъявлениями готовности на дружбу.

Глава 2. Иоанн IV, царь российский

Василий оставил двух сыновей. Старшему, Иоанну, было три года; младшему, Георгию, немного более года. Иоанну передал он великое княжество. За несколько дней до смерти, уже предчувствуя близкую кончину, Василий говорил братьям своим Юрию и Андрею Иоанновичам, митрополиту и ближним боярам: «Приказываю своего сына, великого князя Ивана, Богу, Пречистой Богородице, Святым Чудотворцам и тебе отцу своему, Даниилу-митрополиту. Даю ему все государство, которым меня благословил отец мой, государь князь великий, Иван Васильевич, всея Руси.

А вы, мои братья, князь Юрий и князь Андрей, стойте крепко на своем слове, на чем присяга и записи между нами; о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стойте обще, да будет рука православных христиан высока над бусурманством. А вы, бояре и боярские дети, и княжата, как служили мне, так служите и сыну моему; на недругов будьте за один, христианство берегите и будьте прямы и неподвижны». Отпустив от себя братьев и митрополита, оставшись с своими приближенными: князьями Вельскими, Шуйскими, Горбатым, Глинским, Василий говорил им: «От Владимира киевского ведется наше государство: мы вам государи прирожденные и вы наши извечные бояре. Постойте же крепко, чтобы сын мой учинился на государстве государем, была бы в земле правда и в вас бы розни никакой не было».

Но трехлетний Иоанн не мог сам управлять государством. Кому же приказывал государство Василий? Не знаем, ибо духовная Василия не дошла до нас. За день до кончины четыре часа беседовал Василий с князем Шуйским, Воронцовыми, Михаилом, Захарьиным, Тучковым, Глинским, Шигоною, Головиным, дьяками Путиным и Мишуриным; говорил с ними о сыне своем, «устроении земском, как быть и как править после него государство, и о своей великой княгине Елене, как ей без него быть, и как к ней боярам ходить, и о всем им приказал, как без него царству строиться». Итак, он оставлял после себя государство Елене? Нет! Когда принесли детей прощаться с Василием, и Елена, со слезами, спрашивала у него. «На кого ты меня оставляешь? Кому детей приказываешь?», Василий твердо отвечал: «Государством и великим княжением благословляю сына Ивана, а тебе написал в духовной своей грамоте, как писывали отцы и прародители прежним великим княгиням». Следовательно, не Елене повелевал он править государством, ибо никогда прежде, со времен Ольги, не было примера, чтобы женщине, и притом юной жене, приказывали русские повелители свою землю. В духовных означали только уделы вдовам великих князей. Вероятно, избранный совет и братья Василия должны были управлять после него государством; но сильная крамола приверженцев Елены мгновенно ниспровергла все распоряжения великого князя. Мы видели, что едва закрыл глаза Василий, митрополит привел всех к присяге. Братья Василия клялись «служить великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и его матери, великой княгине Елене; жить на своих уделах и стоять за правду, в чем целовали крест брату своему вел. князю Василию Ивановичу и крепости ему дали; государства под вел. князем Иваном не хотеть; против недругов его и своих, бусурманства и латинства стоять прямо, обще и за один». Бояре, сановники и все другие клялись «вел. князю Ивану, и его матери вел. княгине Елене хотеть добра вправду».

Таким образом, неожиданно племяннице изменника Глинского, литвянке, юной вдове досталось правление государством, за которое погублено было столько людей доблестных и близких родственников великокняжеских! Вельможество дворское, забравшее в свои руки дела в последние годы царствования Василия, окружило крамолою младенца и мать его, женщину еще в цвете лет, подверженную страстям пылким, неопытную и нелюбимую народом. Еще все помнили, еще скорбели об участи несчастной Соломонии; ненавидели самый род Глинских. Тем более с завистью взирали царедворцы на этих пришельцев, из тюрьмы и от опалы перешедших к милости и – трону.

Не оставалось сомнения, что главным лицом в делах двора и государства будет отныне князь Иван Федорович Оболенский-Телепнев-Овчина, имевший знаменитый сан боярина и конюшего, любимец Елены, еще юный, одаренный необыкновенною храбростью и замечательным умом. С ним в дружбе и согласии был человек дворский, митрополит Даниил. Мамушка юного Иоанна, Агиппина Челяднина, была сестра Оболенского; он мог по своей воле управлять мыслями Елены и воспитанием малолетнего государя. Верными его сообщниками были брат его Феодор, двое других князей Оболенских – Никита Хромой, храбрый воин, и Иван Щетина: кроме них, князья Борис и Михаил Горбатые.

Боярские одежды в XVI и XVII вв.

Можно ли полагать, что дядя Елены, знаменитый Михаил Львович Глинский, также сделается государственным действователем, по родству своему, летам, опытности, заветам Василия, даже по уважению к несчастиям его жизни. Но никто при дворе не любил и не уважал Михаила Глинского. Ненавистное имя литовского изменника и долговременное заключение его в темнице не были изглажены ни милостями, ни любовью Василия впоследствии. Михаила Глинского только терпели ради родства его с Еленою; имея звание боярина, он не обладал ни дружбою, ни доверенностью других. Умирая, Василий видел в нем важную опору государства и говорил боярам своим: «Приказываю вам Михаила Львовича Глинского. Он человек к нам приезжий; но не дерзайте думать, что он приезжий: держите его за здешнего урожденца – он мне прямой слуга; будьте с ним сообща, и дело земское и сына моего дело берегите и делайте с ним заодно. А ты, Михайло, будь верен, не пощади живота за княгиню мою и детей моих; пролей за них кровь свою, отдай за них тело свое на раздробление». Может быть, Михаил, тяжко испытанный жизнию, в самом деле готов был на старости лет отдать жизнь свою за честь и пользу Русской земли, искренно хотел добра Елене и детям ее; но не ему, деду государя, и в бедствиях гордому, можно было сносить презрение других вельмож и власть Оболенского! Он стыдился притом тайно любви Елены, бестрепетно укорял ее в слабости, страшась не столько смерти, сколько позора. Елена не терпела старца. Любимец ее обрекал его первою жертвою своему честолюбию. Братья Елены, князья Юрий и Михаил Глинские, люди, отличенные единственно родством с правительницею, унижались перед Оболенским.

Но сильнейшую партию против него составляли князья Шуйские, Василий, старший боярин в княжеском совете, брат его Иван, князья Иван и Андрей Михайловичи. К ним присоединялись другие знатнейшие русские роды: Кубенские, Палецкие, Пронские, Басмановы, Скурлятьевы, Скопины, Бутурлины, Темкины. Все ненавидели Елену и литовцев, втеснившихся в милость государя, ненавидели и Оболенского. Не думая о благе отечества, грубые нравом, жестокосердые, гордые, Шуйские жаждали власти, ждали случая погубить врагов и владеть государством самовластно.

Еще отдельную партию дворскую составляли князья Вельские – любимец Василия Иван Федорович и братья его Симеон и Димитрий. Одаренные способностями государственными, они не были любимы ни Шуйскими, ни Оболенским, но их подкрепляли: Храбров (сын славного Хабара-Симского), Булгак-Куракин, Воротынский и другие мужи, знаменитые, желавшие добра и чести отечеству.

Наконец, в толпе царедворцев и сановников, не пристававших к сим главным партиям, скрывались Захарьины, Нагие, Адашевы, таившие свои замыслы, казавшиеся невнимательными к проискам, но тайно помышлявшие о своем возвышении.

Таков был состав дворского вельможества по кончине Василия. Нам необходимо узнать предварительно общий характер и части его, ибо отныне ему надлежало править государством, ему, начавшему в княжение Иоанна, усиленному в правление Василия. Из его общего и частного характера поясняется несчастное воспитание Иоанна Грозного: вельможи гордые, честолюбцы своекорыстные старались погубить – и погубили добрые свойства души юного государя, были причиною вековых бедствий, потрясших Русскую землю в основании! Если кто-нибудь из них и думал о благе и чести отечества, о добре своего государя, дума его омрачалась отвратительным своекорыстием. Желая только поддержать себя погибелью врагов и всякими средствами, крамольники терзали друг друга, как лютые звери – и им ли можно было после того помышлять о пощаде народа! Государь сделался игралищем их неистовых страстей; они гибли сами, но сколько же позора и погибели пало через то на Русскую землю…

Едва тело Василия было предано земле, крамола начала действовать. Оболенский приготовил вдруг сильнейшие удары: он хотел погубить того, кто казался столь близок к государыне, мог бестрепетно обличать ее и Оболенского в слабостях – это был Михаил Глинский. Надобно было еще уничтожить умнейших из числа вельмож, могущих быть главою другим – Вельских. Наконец, в случае явного восстания, царедворцы могли передать престол дядям юного государя, возобновив древние права первородства: и их обрекли на жертву. Уничтожив одним ударом первых представителей двора, Оболенский мечтал заслужить честь и ослепить народ самовластным правлением.

Решение было смело; исполнение отважно, но удачно; Оболенский хорошо знал силу свою. Едва Иоанн торжественно объявлен был в Успенском соборе государем, едва поскакали гонцы в Польшу, Крым, к ногаям, в Казань с известиями о вступлении его на престол отцовский, как старший дядя государя, князь Юрий Иоаннович, был взят под стражу, через неделю после смерти Василия. Тщетно верные слуги и бояре предвещали Юрию бедствие, советовали уехать в свой удел, Дмитров. Юрий увидел справедливость опасений их в темнице, недоступной никому, кроме палачей. Основались на доносе Бориса Горбатого. Он уверял, будто Андрей Шуйский подговаривает его возвести Юрия на престол. Не внимая ропоту народному, посадили в темницу и Андрея Шуйского. Другой дядя государя, Андрей Иоаннович, затрепетал, клялся в верности; ему позволили уехать в удел свой, щадя его еще несколько времени. Шуйские смирились, не казались опасными. Но тяжкая участь готовилась Вельским; Симеон Вельский не дождался ее: из лагеря под Коломною он и храбрый воевода Ляцкий с сыном, бежали в Польшу, забрав имение и слуг своих. Иван Вельский не думал бежать; его заключили в тюрьму вместе с князем Воротынским. Тогда дошла очередь до Михаила Львовича Глинского. Его и М. С. Воронцова, любимца Васильева, повергли в темницу наряду с другими.

Не опала, не удаление, но тесная тюрьма и изгнание в несколько месяцев очистили дорогу честолюбцу, угоднику Елены. Все безмолствовали, все казалось спокойно. Дела внутренние и внешние заняли Оболенского.

Мая 16-го 1534 г. народ московский увидел торжественное заложение каменной стены Китай-города, о чем помышлял еще Василий при жизни своей. Кремль был уже тесен с умножившимся народонаселением Москвы, когда нападение неприятельское заставляло жителей выбираться из посадов.