Текст книги "История русского народа"

Глава 2. Последний переход великого княжества в Москву, в род Калиты

У народа есть своя память: это неоспоримо, и сия память не спрашивается истории; она сама избирает себе героев; облекает их поэтическими вымыслами и славит в веках. Иногда она знает одно событие в жизни какого-либо государя или великого человека, забывает всю остальную жизнь его и говорит о нем по этому одному событию, избранному ею. Так в народной памяти англичан сохранился Альфред Великий, у французов Генрих IV; у шотландцев жива память Брюса, у нас – Димитрия. С наименованием Донского народ празднует в имени Димитрия воспоминание великого Задонского побоища, великую победу Димитрия, и – 26-летнее княжение сего государя исчезает перед ним, оставляя место одному, что разительно изображает для него Димитрия: герой, победитель Мамая.

История беспристрастнее памяти народной: она рассматривает хладнокровно причины и следствия; оценивает лавры победителя и нередко выше их ставит дела властителя, сошедшего во гроб без шумящей славы. Но Димитрий велик и при беспристрастии историческом, велик не по одной только Куликовской битве – первой победной песни руссов. Димитрий был одним из достопамятнейших князей, продолжив начатое дедом его Иоанном и дядею Симеоном; утвердив среди бедствий неизменною волею своею силу Москвы; мужественно противясь могуществу грозного Ольгерда; начав уничтожение удельных князей; отважившись на смелую, хотя неудачную, но явную борьбу с монголами и передав единовластие в род свой.

Дмитрий Донской. Гравюра XIX в.

Бунтовщик Мамай завладел многими частями Золотой Орды, не хотел сам принимать названия хана, но повелевал, как государь самовластный, беспрестанно возводя на престол Орды безвластных царей. До гибельного ему 1380 года он переменил четырех ханов: Авдула, Барахомзю (1364–1369 гг.), Мамат-Султана (1370 г.) и наконец Атюляка (сына Маматова и сестры Мамаевой). Несмотря на сопротивление ему отдельных Орд и на то, что Амурат все еще владел Сараем и не покорялся, Мамай был страшен и опасен. Решились задобрить и этого бунтовщика; просили у него грамоту, получили ее благосклонно от имени царствовавшего тогда хана Авдула, и Димитрий снова возведен был на великокняжение во Владимире послом ханским. Амурат разгневался; не мог послать войска, но послал новую грамоту Димитрию суздальскому, который захотел воспользоваться дозволением хана, снова приехал во Владимир и снова был изгнан московскими дружинами. Он бежал без сражения, был осажден в Суздале, увидел свое бессилие, примирился навсегда и искренне. Отказываясь от Великого княжества, князь суздальский прислал в Москву третью грамоту Амуратову, по которой еще раз отдавали ему великокняжество. В 1367 году союз Димитрия Константиновича с Москвою укрепился браком добродетельной дочери его Евдокии с юным великим князем. Москва успела оказать ему еще прежде того важную услугу. Старший брат его, Андрей Константинович, скончался в 1365 году. Борис городецкий занял Нижний Новгород, не хотел уступить Димитрию Константиновичу и выпросил себе грамоту от ордынского хана. Оскорбленный Димитрий Константинович обратился в Москву. Увидели поразительное зрелище: вместо дружин приехал в Нижний Новгород пустынножитель, игумен Троицкого монастыря, святой Сергий. Тщетно уговаривая Бориса, он подверг его наконец церковному проклятию, затворил в Нижнем все церкви, прекратил богослужение и именем митрополита Алексия лишил сана епископа Алексия, вероятно, защищавшего Бориса. Борис, слыша, что старший брат его в то же время идет из Москвы с дружинами, смирился, встретил его с почестью и удовольствовался прежним своим уделом. Действие Москвы могло показаться смелым в Орде, ибо грамота Борису была дана не от бессильного Амурата, а от Барахомзи. Василий Кирдяна, сын Димитрия Константиновича, послан был в Орду объяснить сущность дела Мамаю.

Поддерживая достоинство Великого княжества столь самовластным решением княжеских споров, еще смелее поступила Москва в Галиче, Стародубе, Ростове: князьям двух первых областей была объявлена старинная покупка Галича и Углича Калитою; их выгнали из владений и заставили бежать в Нижний и Устюг. С тех пор Галич и Поволжье зависели от Москвы. Князь ростовский должен был признать свою независимость от Москвы наравне с ярославскими князьями.

Бессильные на борьбу князья уступали; Новгород также смирился, слушался Москвы; оставалось укрепиться со стороны Рязани и Твери, поддерживая до времени покорность Орде. Но в Рязани княжил гордый, отважный Олег-Гедимин в малом виде; Тверь казалась покорною, ища посредничества и суда в распрях Василия Михайловича с детьми брата его Александра. Мы говорили о ссорах слабодушного Всеволода холмского с Василием. Но вскоре и в Твери явился свой Олег.

Бедствия, испытанные Русью в страшные годы Черной смерти, снова посетили русские области. После мора псковского (в 1360 г.) зараза появилась на Волге; в 1364 г. опустошила Нижний Новгород; в 1365 г. Ростов, Тверь, Торжок, в 1366 году Москву и другие области. Смертность была ужасная.

Заметим, что современники не смели или не хотели приписывать язве кончины знаменитых особ; но в течение двух лет умершие: в Нижнем Андрей Константинович, в Ростове князь Константин, его супруга, епископ, в Твери дети Александра Михайловича: Всеволод, Андрей, Владимир, мать их и супруги, сын Константина Михайловича, Симеон, его супруга, и в Москве единственный брат великого князя Иоанн, потом мать его (в 1364 г.) – не показывают ли, что все они были жертвою одной губительной болезни? В то же время (1365 г.) Москва загорелась летом, среди сильных жаров, и страшно выгорела; сгорели и кремлевские деревянные стены. Великий пожар сей, начавшись от церкви Всех Святых, был назван Всесвятским.

Московский кремль при Дмитрии Донском. Художник А. М. Васнецов. 1922 г.

Оставаясь один с двоюродным братом Владимиром, великий князь должен был подтвердить договоры дружбы, союза, послушания взаимного. Князья клялись в присутствии митрополита Алексия. Желая отвратить все недоразумения мелочные и распри между сановниками, святитель наполнил множествам подробностей договор князей. Не унывая среди ужасов, он благословил оградить, Москву крепкою защитою, и скоро облегли Кремль Московский каменные стены с глубокими рвами и железными воротами. Москва быстро возникла из пепла.

Новые ссоры начались между оставшимися в живых тверскими князьями, и особенно между Василием кашинским и Михаилом Александровичем, завладевшим Тверью после смерти братьев. Москва не знала еще характера Михайлова, непреклонного и мужественного; забыла о сильном Ольгерде литовском, родственнике Михаила, и думала, что жалобы тверских князей, одного и другого, будут для нее средством подчинить себе Тверь. Михаила, Василия и жалкого Еремия Константиновича, княжившего в Тверском Дорогобуже, уговорили решить дело духовным судом. Алексий дал полномочие тверскому епископу. Современники явно заговорили, что «князь великий хочет привести всех князей русских под свою волю, а которые не будут повиноваться, тех принудить». Но епископ ничего не понимал и добродушно оправдал Михаила, обвинил Василия и Еремия. Его немедленно позвали в Москву к митрополиту, обложили данью и уничтожили суд его. Михаил бросился в Литву. Василий, получив помощь московскую, занял Тверь, пожег селения и едва успел убежать от Михаила, возвратившегося с литовской помощью. Жена его, жена Еремия, бояре достались в руки Михаила; Москва помирилась с Михаилом, не препятствовала ему теснить Василия и взять мир на воле своей. Василий и Еремий повиновались; Михаил назвал себя великим князем Тверским – но ненадолго.

Еремий отправился в тот же год в Москву и жаловался на новые обиды. Михаила дружески пригласили к великому князю, от имени его и митрополита, разобрать споры третьими. Михаил приехал, увидел пристрастие судей, заспорил; его объявили пленником. Только заступление ханского посла, бывшего тогда в Москве, избавило Михаила от темницы, и он в гневе уехал в Тверь, называя митрополита и Димитрия клятвопреступниками. Но еще он не хотел вражды. Москва не боялась гнева тверского князя; удержала за Еремием тверской Городец. Василий кашинский умер; дружина московская явилась в Тверь будто бы защищать сына его Василия. Михаил поклялся наказать Москву, и – здесь было начало десятилетней тяжкой вражды, гибели множества людей и тяжелого урока Москве в том, с каким трудом и болезнью совершаются великие перемены государственные.

Ольгерд находился в каком-то полумире с Москвою около 18 лет, с тех пор как подружился и породнился с Симеоном. Москва не препятствовала ему стеснять Смоленск, ссориться со Псковом и распространяться на юг, совершенно погибший для Руси. Ольгерд не враждовал зато, когда Москва не отдавала ему Ржева, теснила Тверь, унижала зятя его Бориса городецкого; Москва уважила помощь Литвы Михаилу в 1367 году. Но в сии восемнадцать лет, властвуя совершенно Литвою, Ольгерд успел приобрести силу в беспрерывных войнах с Польшей и немецкими рыцарями, твердый дружбой брата Кейстута и храбростью 12 сыновей своих и Витовта, сына Кейстутова, еще юного, но уже подобного мужественному отцу. Напрасно Венгрия и монголы вмешивались в признания Ольгерда на Галич и Волынь. Он умел отбить их. Напрасно потом мнимо великий Людовик наследовал великому Казимиру в Польше: Ольгерд не боялся его и, пользуясь смятениями Орды, гнал монголов из-за Днепра, воевал до берегов Черного моря, овладел древними русскими землями: Киев считался уделом сына его Владимира. Летописцы, вообще не любя хвалить врагов Руси, говорят об Ольгерде, что «он превзошел всех братий своих властию и саном, ибо не пил ни вина, ни меду, ни пива, ни квасу кислого, и великоумством воздержания приобрел крепкую думу и многий промысл приял, города и княжества многие захватил, удержал себе честь великую и умножил владения паче отца и деда». «Когда Ольгерд хотел куда идти на войну, – прибавляют они, – обычай у него был: не говорить об этом ни своим, ни чужим, да не будет услышана дума его неприятелем. И такою-то хитростью много земель завоевал Ольгерд, не столько силою, сколько умением».

Так ничего не знали в Москве, когда пришла внезапная весть о вступлении сильных дружин Ольгерда в пределы московские. Наскоро выслали отряд войска встретить его. Гонцы поскакали сзывать дружины и князей.

Близ Тростенского озера разбиты были Ольгердом высланные москвичи; воевода Акинф Шуба пал в битве. Означая путь свой пожарами и смертью, Ольгерд стал под Москвою в конце ноября (Тростенская битва была ноября 21-го). В Кремле наскоро затворились великий князь Владимир, митрополит, избранная дружина; посады московские были сожжены. Три дня стоял на пепелище Ольгерд, грабил, что мог, и удалился беспрепятственно.

Кажется, что переговоров не происходило; но присутствие Михаила в стане Ольгердовом показывало, зачем приходил князь Литовский. Вспоминая, что от Федорчуковой рати не было такого зла Руси, а от Литвы еще никогда подобного не бывало, Москва согласилась было на уступку Городца, Твери и отступилась от Еремия. Но не прошло года, как Димитрий сам объявил войну Михаилу. Началось опустошением Зубцова, Микулина (1370 г.). Михаил не мог, по-видимому, уговорить Ольгерда, отправился в Орду и вывез грамоту Мамат-Султана на Великое княжество. К изумлению ханского посла, русские ему не внимали. Тогда открылись умыслы Ольгерда: рассеянные отряды московские еще не были готовы к отпору, а он уже стоял близ Волоколамска, быстро двинувшись по зимнему пути. Князь березуйский начальствовал в Волоколамске и три дня защищался мужественно. Димитрий думал, что войско успеет между ними соединиться; но Ольгерд повернул прямо на Москву; 6-го декабря он окружил Кремль и сжег московский посад, едва отстроившийся. Но Ольгерд видел опасность: наступала оттепель; от Пронска, от Перемышля, из суздальских областей (где митрополит Алексий дружески гостил в то время и крестил сына у Бориса Городецкого) шли войска; Кремль не сдавался, и Ольгерд сам предложил вечный мир, будучи готовым укрепить его брачным союзом Владимира Андреевича с дочерью своею Еленой. Предложение принято; заключили перемирие, и Михаил, видя себя преданным мщению Москвы, снова отправился в Орду.

Смерть князя Березуйского у Волоколамска в 1370 г.

Там еще раз выдали ему грамоту на Великое княжество. Великодушно не взяв войска ордынского, Михаил с горестью увидел, что ни московский, ни другие князья не слушаются простого приказа ханского. Напрасно Сары-Ходжа, посол Мамая, звал Димитрия во Владимир, на суд и слушание ханского ярлыка. «Не еду слушать ярлыка, не отдаю Великого княжества, а ты всюду поезжай свободно», – отвечал Димитрий. Богатые дары были посланы к Сары-Ходже. Он отдал Михаилу ярлык ханский, а сам поехал в стан Димитрия, который расположился тогда на Моголе и загородил путь Михаилу в Тверь. Михаил пробрался через северные области, а Димитрий повез Сары-Ходжу в Москву, мало заботясь о том, что тверитяне мстят ему разорением областей. Сары-Ходжа сделался другом Москвы.

Время было уже подумать Димитрию о дружбе ордынцев. Оказав дважды неповиновение хану, он мог ожидать беды, и только благосердие Михаила спасло Русь от рати, хуже Федорчуковой, когда Ольгерд и Тверь сидели в то же время на плечах Москвы. Мамай мог простить русским, что они дерзко отразили монголов и разбили их в 1365 и 1367 годах: это были монголы враждебных орд, приходившие своевольно; но неповиновение Орде Мамая казалось страшным преступлением. Еще не крепким союзом утверждены были части Великого княжества. Новгородцы заключили с Димитрием договор, обязываясь «быть с ним в одиночестве, всесть на коня, при обиде с Литвою и с Тверью». Димитрий обещал быть у них сам, или прислать Владимира Андреевича при войне Новгороду с Литвою или Тверью и «не мешать Новгород, пока он не умирится!», разве в случае рати на Москву и Новгород в одно время. И тут Димитрий обязывался объявить об этом без хитрости; а Новгороду после сего отъезда княжеского в измену не ставить. Но почти тогда же Михаил взял от Новгорода подобную грамоту, хотя и вынужденную неволей, ибо новгородцы не любили Михаила, приводившего Литву на Русь. Не забудем и Рязани, хотя Олег не соединялся с Тверью и даже приходил на помощь Москве при втором нашествии литовском. Уверенный, что покорность и дары умилостивят Орду, Димитрий решился на отважное дело: он поехал в Орду сам. Москва боялась за юного своего князя. Митрополит с благословением провожал его до Оки. Димитрий оставил в Москве грамоту духовную. К сожалению, от нее сохранился только один ветхий лоскут: не знаем распоряжений Димитрия о Великом княжестве, когда он ехал на жизнь и смерть, беззащитно предавая голову свою в руки свирепых ордынцев, раздраженных им.

Тем радостнее было благополучное возвращение Димитрия. Он приехал обратно с полною милостью хана; видел лицом к лицу производителя в ханы и в князья грозного Мамая. Михаилу тверскому привезли из Орды насмешливый ответ: «Мы давали тебе Великое княжество и давали тебе рать и силу сесть на него. Но ты рати и силы не взял; сказал: своею силою едешь на Великом княжестве; садись же с кем тебе любо, а от нас помощи не ищи». В отсутствие Димитрия совершили свадьбу Владимира Андреевича с дочерью Ольгерда. Решились приступить после сего к сильнейшим мерам. Не мирясь с Тверью и надеясь, что Ольгерд не будет уже более помощником Михаила, приняли все другие предосторожности и хотели сначала управиться с Олегом рязанским. Воевода московский, мужественный Димитрий Волынский, зять Димитрия, пошел на Рязань. Память ненависти между Рязанью и Москвой осталась в летописях. «Рязанцы, – говорят они, – люди суровые, человеки свирепые, полоумные смерды, вознеслись мыслью, возгордились величанием, помыслили высокоумием своим, и говорили друг другу: «Не берите оружия, ни щита, ни копья, а только бери каждый веревки, лови и вяжи москвичей, слабых, страстливых, не крепких!» «Наши же (пишет москвич) с воздыханием и смирением уповали на Бога, крепкого в бранях, шли не в силе, но в правде, за что Бог дает победу и одоление. И увидел Бог смирение наше, а рязанское высокоумие и гордость. Соломон сказал: гордым Бог противится, а смиренным дает благодать. И в Евангелии сказано: всяк возносяйся смирится, а смиряйся вознесется. И Давид Пророк говорит: не спасется Царь многою силою, и исполин множеством храбрости и крепости своей». В битве при Скорнищеве Олег был разбит, бежал. Москва объявила его лишенным престола и отдала Рязань доброму союзнику своему Владимиру Пронскому.

Участь Олега показала Михаилу, что готовится ему в будущем. Новое горькое оскорбление нанесено было Михаилу. Сын его, Иоанн, оставался в Орде, в залоге, за долг хану. Димитрий заплатил этот долг, привез Иоанна в Москву и требовал уплаты. Михаил немедленно выкупил сына и готовил Москве страшное мщение. Думали, что если Ольгерд и вступится за него, то поведет дружины свои зимой. Тотчас после Пасхи 1372 г. Михаил нечаянно напал на Димитров, сжег и ограбил его. Тогда же узнали, что Кейстут, князь Андрей полоцкий, князь друцкой и Витовт уже перешли Тверскую область и грабят около Переяславля. Олег в это же время напал на Рязань и изгнал князя Пронского. Но Кейстут скоро двинулся назад, мимоходом захватил Торжок, ввел в него наместников Михаиловых, а князь Полоцкий грабил мимоходом союзную Тверскую область. Можно было полагать, что участие Литвы тем кончится. Москва приготовилась воевать Тверь. Новгородцы были еще поспешнее. Удалец новгородский, Александр Абакумов, с дружинами прискакал в Торжок, выгнал тверских купцов. Михаил кинулся на Торжок с войском. Торжковцы клялись быть с Новгородом заодно. Мая 31-го Михаил прислал со смирением, просил только ввести в Торжок его наместника и выдать ему обидчиков. Никто не думал слушаться. Абакумов выбежал первый в битву и был убит в первой схватке. Дружины его были вырезаны; остатки их бежали. Тверитяне зажгли Торжок с ветра, и город вспыхнул. Воины Михаила предавались всем неистовствам грабежа. Среди пламени и вопля людей, сгоравших заживо, они грабили, резали. Многие девицы, спасая честь свою, бросались в реку и тонули. Пять скудельниц наполнено было потом мертвыми телами, кроме тел сгоревших, утонувших, унесенных Тверцою. Совершив ужасную месть над Торжком, Михаил быстро ринулся на Калугу и под Любуцком соединился с литовцами (в июле). Ольгерд стоял уже там с сильным войском; Олег рязанский был с ним вместе. Но как ни скрытно действовал Ольгерд, как ни искусно отвлекал он внимание Москвы, Димитрий ждал его. Москвичи смяли на передовой полк литовский. Ольгерд и Димитрий сблизились на битву; силы их были равны – только один глубокий овраг разделял неприятелей. Несколько дней обе рати стояли неподвижно, боясь битвы; все равно желали мира, не успев обмануть друг друга, и договор был заключен, с одной стороны от имени великого князя Ольгерда, брата его Кейстута, и великого князя Святослава Смоленского, с другой великого князя Димитрия Ивановича и князя Владимира Андреевича. «Войны между нами нет от Госпожинок до Димитриева дня; послам путь чистый. Обязуемся взаимно не воевать областей Михаила тверского, Димитрия брянского, Олега рязанского, Владимира пронского и союзников друг друга. Тверь не вступается в Великое княжество, а оно в Тверь. Что касается до жалоб наших Царю (Орде), в том Божья воля – как Царь велит, так и делать; взаимно отдать, что захвачено и пограблено». Со Ржевы до исправы не высыласть – прибавлено в конце; так дорожил этим местом Ольгерд. Димитрий обрадован был после того рождением второго сына Юрия. Его крестил в Переяславле игумен Сергий. Дед, Димитрий суздальский, находился там со всем своим двором.

Мир продолжился долее Дмитриева дня, но ненадежный. Орда беспрерывно становилась мрачнее. Мамай опять негодовал на Димитрия. Нечаянная ссора и убиение в драке послов и воинов монгольских в Нижнем Новгороде привлекли толпу мстителей. Вероятно, их успели умилостивить, но они разорили часть нижегородских областей. Два злые переветника бежали в это время из Москвы в Тверь и возбудили готовую вражду. «Пишу о сем, – говорил летописец, – понеже оттоле возгорелся огонь». Один из них был сурожский гость Некомат; другой сын тысяцкого московского, Иван Вельяминов. Отец его скончался в сентябре 1374 г. Димитрий уничтожил после того сей важный сан, опасный власти князя. Оскорбленный Вельяминов внушил Михаилу надежды на помощь хана. Отправив его и Некомата в Орду, Михаил сам съездил в Литву. Послы его приехали из Орды с полным успехом: привезли грамоту Михаилу на Великое княжество. Мамай обещал послать войско. Ольгерд готовился. Июля 14-го Михаил послал в Москву сказать, что слагает крестное целование. Но Димитрий бесстрастно ждал новой грозы, и 5 августа Тверь была уже в осаде. Сильные дружины шли отовсюду, с князьями, подвластными или союзными Димитрию, – суздальским, ростовским, ярославским, моложским, кашинским (сыном Михаила Васильевича, умершего уже в это время), стародубским, брянским, новосильским, оболенским, торусским, белозерским. Пешие дружины Торжка и новгородцы, «скрежеща зубами за свою обиду» и «взводя честь князя своего», окружили Тверь. Михаил защищался отчаянно. Осаждающие прикатили шнуры, намешали наметы, зажигали башни. Михаил не сдавался; в тверских церквах день и ночь молились со слезами о спасении; наложили пост в город, ждали помощи. Мамай не шел. К прискорбию Михаила, литовцы пошли и вдруг повернули назад, услышав о силе Димитрия. Дряхлый Ольгерд более думал о спокойствии. Между тем москвичи и союзные им ратники «учинили пусты все волости Тверского княжества». Зубцов, Белгород, Старица, Микулин были пожарищами, не городами! В крайности Михаил прислал просить помилования. Димитрий, довольный унижением врага, не предписывал ему тяжких условий. В договоре, позволив Михаилу называться великим князем, обязали его не трогать других князей без воли Димитриевой, который дозрит правду в суде; идти на войну по указу Димитрия; не слушать свады татарской и, если станут они давать Великое княжество, не брать (Димитрий тем же обязался в отношении Твери); в Кашин не вступаться; с Ольгердом не дружиться и, если начнется с ним война, помогать Москве. Любопытно, что в случае спора, определили выбирать в третьи Олега рязанского. Далее сказано: «Держать нам с татарами мир, и давать или не давать им выход по общей думе; пойдут на нас татары, биться заодно; если и мы сами пойдем на них, тоже пойти заодно». Новгород включили в договор общий; но заключили особый договор от имени Новгорода (подтвержденный потом через посла Михаилова). Михаил отступился от Вельяминова и Некомата. Сии несчастные изменники оба погибли: Вельяминова поймали и казнили в 1379 году, а Некомана через восемь лет после тверской осады.

Не знаем, извинялся ли Димитрий в новом неповиновении грамоте ордынской. По крайней мере, поступки его от сего времени сделались еще более смелы. Видно было, что он уже верил в силы свои. Часть дружины его с Димитрием волынским совершила удачный набег на Волгу. Соединясь с дружинами князя суздальского в 1376 году, москвичи ходили на Орду булгарских монголов. Другая часть их безуспешно старалась выгнать литовцев из Ржева. Если нам неизвестны тогдашние отношения Руси к Орде, мы поймем их по следствиям. В Русь дошли слухи, что царевич из Синей Орды, Арапша, идет к Нижнему. Дав знать о том Димитрию, князь суздальский приготовился к отпору. Димитрий пришел сам; но об Арапше ничего не могли узнать. Поручив свои отряды детям Димитрия Константиновича, великий князь поспешил в Москву, а Симеон и Иоанн, сыновья князя суздальского, повели московские, суздальские, владимирские, ярославские, юрьевские дружины за Волгу и перешли с ними реку Пьяну. Тут узнали, что Арапша стоит за Волгою, на Волчьих водах. Не боясь врага столь отдаленного, русские не готовились к битве: доспехи их были сложены на телеги; у иных лежали в сумах; даже сулицы у многих были не насажены, не приготовлены ни щиты, ни копья; полураздетые воины занимались охотою и пили меды. Явились не Арапша, но – полки Мамая: их тайно подвели мордовские князьки, и на Шипоре, с пяти разных сторон, они ударили на русских. Изумленные дружины русские бросились в бегство опрометью, тонули в Пьяне, гибли под мечами врагов; в числе утонувших был Иоанн Димитриевич – он кинулся на коне в Пьяну и погиб. Порицая оплошность князей, летописцы говорят, что с тех пор вышла пословка: за Пьяною люди пьяные.

Быстрее русских беглецов пустились монголы на Нижний; в третий день они уже были там. Димитрий Константинович думал увидеть победителей – увидел монголов, не имел силы им противиться, не смел засесть в каменном Кремле своем и бежал в Суздаль; нижегородцы разбежались, кто куда успел; остальных перерезали татары; город был ими зажжен; монастыри, церкви ограблены или сгорели.

В то же лето дружины монголов быстро явились близ Рязани. Нападение было столь внезапно, что Олег едва успел убежать, обстрелянный, как говорят современники.

Сомнения не оставалось более. Орда была разгневана, хотела мстить и не довольствовалась уже послами и данью. Но Димитрий и сам готовился на битвы. Смерть Ольгерда (1377 г.) и события после оной в Литве обезопасили великого князя от Литвы и Твери. Ольгерд, как отец его Гедимин, разделив уделы 12-ти сыновьям, поставил младшего из них, Ягайло, главою всех. Кейстут, сотоварищ и друг Ольгерда, вскоре увидел неприязнь племянника; вражда их кончилась смертью Кейстута, умерщвленного по повелению Ягайлы. Дети Кейстута одни погибли, другие бежали. Братья Ягайловы не все участвовали в его злодействах; некоторые из них ссорились, враждовали с ним или спасались от него бегством. В числе таких беглецов был Андрей полоцкий. Он явился во Псков и через Новгород отправился в Москву. Димитрий принял его ласково, и кажется, что русские дружины помогли ему снова занять Полоцк. Он и брат его, Димитрий Ольгердович брянский, являются потом верными сподвижниками московского князя. Тверь осиротела без Ольгерда.

Тогда важнейшие дела заняли Димитрия. Раздражив Орду, медлить было невозможно. Два быстрые набега монголов и пепел Нижнего и Рязани показывали будущую участь Москвы. Еще Мамай не измерял сил московских; он думал так же наказать Димитрия, как наказал князя рязанского и князя суздальского. Рать монгольская стремилась на Москву летом 1378 года под предводительством мурзы Бигича. Мамай ожидал вести о страшной казни московитян – услышал вести о победе их!

Бигич шел обыкновенным путем монголов, стал на берегу реки Вожи и увидел на другом берегу ее стяги московские. Сам Димитрий был при своих дружинах. Изумленный Бигич несколько дней ожидал нападения; думал, что русские робеют, и переправил монголов через Вожу, августа 11-го 1378 года. Тогда всколебались москвичи; Димитрий ударил с лица; окольничий Тимофей Васильевич Вельяминов и князь Даниил Пронский с боков. Монголы дрогнули, повергли копья и бросились за Вожу. Их били, кололи; они тонули в реке. Бигич и еще четыре князя ордынские были убиты. Река остановила преследование; настала ночь. С вечера побежали монголы от Вожи и особливо поутру, пользуясь густым утренним туманом. Уже к полудню рассеялся туман; монголов не было следа. Вборзе поскакали по следам их москвичи, но не могли уже догнать врагов. По дороге разбросаны были телеги, обоз со множеством драгоценностей. Поймали еще какого-то попа Ивана Васильевича, нашли у него мешок лютого зелья, пытали его и сослали на Лачозеро.

Вожское сражение, столь легко выигранное, казалось славною победою, проявило дух Руси, ободрило души и умы: в первый раз русские стали в поле против монголов и победили их. Димитрий явился в Москву торжествующим. Всюду, даже в Новгороде, говорили: «Пособил Бог князю Великому, а татары дали плеща и побежали».

Через несколько месяцев Москва была опечалена кончиною святителя Алексия-митрополита. Он прешел в вечность «в старости честной и глубокой» и видал зарю спасения русской земли. Первосвятительствовав 24 года, Алексий застал Русь рабствующей, должен был преклонять колена перед отцеубийцею Чанибеком, молить спасения у другого убийцы, Бердибека, лелеял свободу Отечества, как вожделенный цвет думы своей и надежды; видел потом гибель монголов в междоусобиях. Он мог надеяться безопасности Руси от Литвы с смертью Ольгерда и междоусобиями в Литве; дожил до вести о первой победе над полчищами монголов; дожил до смелого мужества русских. Отрок, принятый им на руки и опеку, сын слабого отца, был уже в летах цветущей силы, являлся усмирителем Литвы, Твери, сильным властителем Великого княжества, счастливым братом и отцом. Богу не угодно было порадовать святителя великим торжеством русских на берегах Непрядвы… Скажем более: Алексий скончался в самое затруднительное время, с унылою думою, что человек, им назначаемый в переемники, надежда отчизны, не хочет сана святительского и что место его заступает человек не по его душе… Судьбы Бога неисповедимы!

Когда, провожая со слезами останки святого Алексия-митрополита и полагая их в церкви Чудовского монастыря, им самим воздвигнутого, шестилетний сын его Василий, другой трехлетний, Юрий, и Владимир Андреевич стояли при гробе, пока народ плакал и исчислял подвиги святителя, труды, ревность его к вере, – не знал еще никто, кого лишается Русская земля! В Алексии видели только владыку духовного – не оценили в нем мужа совета и великого государственного человека, коим крепился дух и держалась честь Руси; не знали, что если Димитрий является смел, храбр, решителен, то без святителя Алексия не будет прежнего Димитрия. Но – заставим события говорить понятнее нашего…

Год прошел мирно; князья русские не ехали в Орду. Литва была в смятении, хотя Ягайло успел уже смирить многих противников и сделался сильным властителем отцовского наследия. Об Орде шли беспрерывно страшные вести. Говорили, что разгневанный Мамай собирает отовсюду войска, берет под свои бунчуки бесерменов, армян, фрягов, черкесов, яссов; что Ягайло сносится с ним и хочет отпустить на Русь силу Литвы; что Мамай творит совет злой в темных, поганых своих царствах – «хочет быть новым Батыем, потерять христианство, попалить Божии церкви, погубить закон, пролить кровь».

Воздадим хвалу великодушию Димитрия: он не поколебался с твердою верою в Бога-победодавца. Надобна душа, которая могла бы понять и оценить сей подвиг Димитрия. Надобно понять притом обстоятельства, если хотим вполне оценить подвиг его.