Текст книги "История русского народа"

Владимирко не хотел оставить Изяслава в покое. Андрей, получив в удел от отца Туров, Пинск, Дорогобуж и Пересопницу, разделял мнение Владимирка. Они погнались за Изяславом, преследовали его повсюду, искали везде, осадили Луцк, единственную ограду беглеца, и думали, что если и надобно мириться с этим неистощимым на средства неприятелем, то не менее надобно быть всегда готовым и на войну. Георгий ничего не делал: не соглашался дать удела Изяславу и не бодрствовал в Киеве. Изяслав и брат его Владимир показали в это время деятельность непостижимую. Владимир успел убедить венгерского короля воевать с Владимирком. Венгры вторглись в Галицкую область, взяли город Санок. Владимирко с досадой оставил преследование Изяслава, пошел защищать Перемышль и успел помириться с королем венгерским, спешившим сражаться в Венгрии с греками. Тут Владимирко хотел опять соединиться с Андреем: было уже поздно. Изяслав, имея часть вспомогательных войск венгерских, шел прямо к Киеву. Поход был совершенно наудачу. За ним гнались Владимирко и Андрей; впереди его был Киев, который должно еще было завоевать, ибо там находился великий князь. «Мы погибнем, – говорила Изяславу его дружина, – впереди и за нами неприятель». «Теперь некогда бояться, – отвечал Изяслав, – надобно умереть или взять! Кто догонит, кто встретит нас, с тем и будем сражаться. Да судит Бог!» Изяслав старался только идти скорее: как хорошо понимал он обстоятельства! Владимирко догнал было Изяслава на берегах Уши; Изяслав начал перестрелку, ночью обманул неприятеля, скрылся от него, шел день и ночь и так быстро, так неожиданно явился близ Белгорода, что Борис, сын Георгия, пировавший в то время с попами и дружиною, едва мог ускакать; за ним спешил Изяслав и поймал бы его, если бы Борис не велел разломать за собой моста. Оставив Владимира Мстиславича задержать несколько времени галицкое воинство, Изяслав бросился на Киев столь поспешно, что Георгий увидел сына своего и Изяславовы дружины почти в одно время. Георгий кинулся в ладью, и уплыл в Остерский Городок. Вскоре явился туда и мужественный Андрей. Владимирко с негодованием услышал о вторичном бегстве Георгия. «Я вам не товарищ, – сказал он Андрею, – если так правите вы землею: дети, один в Пересопнице, другой в Белгороде, и не уведомляют отца, а он пример беспечности: княжит и не знает, что делается у него». Галицкие дружины отступили, тем скорее, что со стороны Венгрии грозила новая опасность. Владимирко хотел видеть следствия и дожидаться что будет.

Силы Георгия все еще были велики. Не давая ему опомниться от неожиданного удара, Изяслав прежде всего хотел показаться правым в глазах других. Он вызвал Вячеслава из Вышгорода, сказал, что для него завоевал Киев и предал ему Великое княжество. Старик гордился, плакал от радости, называл Изяслава сыном. «У меня нет отца роднаго: ты будь мне отцом. Прости, что два раза я лишал тебя наследия, ослепленный властолюбием. Прими власть и успокой мою совесть!» Таковы были речи Изяслава. «Признаю тебя не только сыном, но и братом, – отвечал Вячеслав, – разделяй со мной власть: я стар и не могу сам управиться». Изяслав не ошибся в расчете. Тень Вячеславова владычества заградила его от укоризны. Пируя победу, любуясь ристаниями венгров, угощая киевлян, Изяслав увидел Ростислава, брата своего, и Изяслава черниговского в Киеве: они клялись ему быть друзьями. Щедро одарив венгров, Изяслав отправил сына своего в Венгрию: благодарить короля и просить снова его помощи. Между тем собрались к Киеву смоленские и черниговские дружины. Георгий казался уже преступником: они шли защищать Вячеслава, законно получившего Киев.

Но Георгий имел еще друзей. Вечный враг Изяслава Святослав Олегович, Святослав Всеволодович, Владимир, брат черниговского князя, половцы, дружины суздальские и переяславские шли к Киеву. Изяслав долго не допускал их переправления через Днепр, изумил устройством ладьей, и наконец, принужденный уступить, окружил Киев войском. Вячеслав начал договариваться с Георгием о мире, он упоминал о старшинстве своем, о законном праве на киевский престол. Георгий видел, что напрасно будет изъяснять Вячеславу, почитавшему себя великим князем, его ошибку. Вячеслав соглашался уступить Переяславль сыну Георгия, только бы сам Георгий удалился в Суздаль. «Готов, – отвечал Георгий, – но удали же Мстиславичей из Киева.» «Не могу, – говорил Вячеслав, – они дети мои; всего их у меня двое: Изяслав и брат его Ростислав; у тебя детей семеро: разлучаю ли я их с тобою?»

Началась битва. Андрей снова изумил всех своим мужеством, разил врагов, гнался за бегущими, и даже дикие половцы принуждены были удерживать его необузданное мужество. Но не все сражались подобно Андрею! Предводитель половцев пал в битве: его дружины и суздальцы уступили; Георгий не хотел ждать неверной победы. Он услышал, что Владимирко уже идет к Киеву, решась снова помогать Георгию, отступил и пошел навстречу Владимирку. Остановясь у Белгорода, Георгий требовал, чтобы жители отворили город. «Отворил ли ты Киев?» – отвечали белгородцы и не пустили его. Не теряя времени продолжал Георгий поход. Изяслав знал, что дав время Георгию соединиться с галицким князем, он утратит победу, и потому спешил догонять отступавших. Вячеслав советовал ему подождать. «Некогда!» – сказал Изяслав, собрал сколько мог войска и на Стугне встретился с Георгием. Дорогою получил он весть от сына своего: Мстислав вел многочисленное венгерское воинство и велел сказать отцу, что если надобно, то он поспешит к Киеву. «Мы идем уже на суд Божий, но вы всегда надобны», – отвечал ему Изяслав. Георгий хотел мириться, может быть, для того, чтобы выждать время, но Олеговичи не хотели и просили битвы. Пользуясь жесткой бурей, Георгий еще раз ушел от Изяслава, но, обойденный им, наконец должен был сражаться. Битва загорелась на берегах Рута (Ротока), близ Перепетова, и была кровопролитна и жестока. Сам Изяслав не жалел себя, бросался в пыл битвы, изломал копье, был ранен, повержен на поле и едва не изрублен собственными воинами. Так же сражался со стороны Георгия Владимир черниговский и пал в битве. Герой Андрей забывал опасность. Конь его, раненный копьем в ноздри, храпел и бесился, сбил с Андрея шлем и вышиб у него щит; Божию заступлению и молитве отца приписывали спасение юноши. Но мужество Андрея не спасло его дружин. Первые побежали половцы, за ними черниговцы и Олеговичи. Георгий спасся в Переяславль; все войско его было рассеяно.

Перепетовская битва решила судьбу Георгия. Святослав Олегович отступил от него и предложил киевскому и черниговскому князьям мир, если согласятся разделить Черниговский удел, как был он разделен при Святополке. Князь черниговский согласился, а киевские дружины осадили Переяславль. Еще Георгий ждал пособия Владимирова, но услышав, что Владимирко возвратился в Галич с пути, он принужден был мириться. Ему охотно уступали Переяславль: «Посади в нем любого из сыновей, но только сам иди в Суздаль, ибо мы знаем тебя и не можем быть с тобою соседями», – все говорили ему. Глеб сделался князем переяславским. Андрей умолял отца прекратить междоусобия и с досадою удалился в Суздаль, видя, что отец его еще медлит, живет то в Переяславле, то в Городце, когда все уже отреклись от него.

Владимирко не напрасно оборотился в Галич. Он обошел войско венгерское, которое вел в Киев сын Изяслава, ночью напал на него и разбил совершенно. Мстислав Изяславич едва спасся сам. Георгий думал, что опять настает время успехов: он ошибся. Деятельный Изяслав потребовал от него немедленного исполнения условий и, видя новую медленность, призвал всех князей наказать клятвопреступника. Черниговские, смоленские, киевские дружины окружили Георгия: он принужден был даже уступить Переяславль, оставил Глеба в Городце, гостил у старого друга своего Святослава Олеговича и наконец уехал в Суздаль. Сын Изяслава, Мстислав, был посажен в Переяславль; но Изяслав не хотел оставить никакого следа власти Георгиевой вблизи Киева, изгнал Глеба, сжег и разрушил до основания Остерский Городок и, думая, что обезопасил себя хотя на время от Георгия, хотел управиться с Владимирком, исприятелем сильным и вовсе не похожим на беспечного суздальского князя.

Удивляясь прежде образу действий Георгия, Владимирко, кажется, предвидел, что беспечность, нерешительность и малодушие Долгорукого изменят обстоятельства. После всего бывшего Киев не мог принадлежать Георгию, дважды изгнанному, не умевшему пользоваться счастливыми удачами, мужеством и верностью детей и союзников. Закрываясь именем Вячеслава, Изяслав казался законным государем, честил, ласкал старика дядю, в тяжких бедах успев доказать, что умеет владеть мечом. Георгий был ненавистен всем: все от него отступились; Святослав Олегович и князья рязанские не могли ничего предпринять; Киев, Новгород, Переяславль и Владимир были под рукою Изяслава; Чернигов и Смоленск составляли союзные с Киевом державы. Все мщение великого князя тяготело теперь на князе галицком, столь искусно спасавшемся доселе среди изменений счастия и опасностей. Изяслав решился уничижить его: он знал, что венгерский король, разгневанный потерею войск, собирал огромные силы и вел их на Галич; Изяслав двинулся из Киева, желая соединиться с венграми. Дружески встретился он с королем близ Перемышля. Здесь соединились венгры с руссами и нашли Владимирка, готового к отпору. Началось сражение, но Владимирко не хотел решительных действий, сражался слабо и заперся в Перемышле. Но тем сильнее действовала его политика. Он сносился с Георгием, уговаривал его снова ударить на киевского князя, возмущал новгородцев и половчан. Новгородцы первые взволновались и не хотели повиноваться Киеву; половчане свергли своего князя Рогволода, зятя Изяславова, и возвели на княжество Ростислава минского; еще более: они призвали Святослава Олеговича покровителем полоцких земель. Греческий император грозил войной венгерскому королю за Владимирка, своего друга и союзника. Сия угроза подействовала более всего. Владимирку надобно было скорее разрушить союз венгров с Изяславом; он отправил подарки к вельможам венгерским, согласился на мир, на все условия. Напрасно Изяслав спорил с королем, и уговаривал искоренить Владимирка. Король не хотел битв, заставил только Владимирка присягнуть на чудотворном кресте св. Стефана, что он будет жить в мире и отдаст киевскому князю захваченные города. Король поспешил в Венгрию, отражать греков. Изяслав приехал в Киев, объявил себя победителем гордого галицкого князя, хотя и чувствовал, что победа над ним сомнительна. Владимирко был уже снова готов на войну, не отдавал городов и, когда Изяслав прислал в города своих посадников, Владимирко прогнал их. Георгий успел наконец одуматься от страха в Суздале; непримиримый Святослав Олегович соединился с ним; князья рязанские также. Владимирко умел отвлекать силы неприятелей: он немедленно выступил из Галича. Изяслав увидел опасность, велел Ростиславу Смоленскому с черниговским князем встретить Георгия, а сам спешил на галичан. Но Владимирко только отвлекал Изяслава и немедленно отступил. Быстро повернул тогда Изяслав к Чернигову, где помощники его едва защищались.

Георгий был силен: в его войске находились половцы. Князь смоленский затворился в Чернигове с черниговским князем и Святославом Всеволодовичем, который не захотел быть союзником Георгия. Андрей Георгиевич прибыл в стан отца своего. «Без князей худо бьются войска; я сам начну день битвы», – сказал он и ринулся в сечу. Но крепость черниговская держалась 12 дней. Услышав, что Изяслав спешит к Чернигову, Георгий оробел и оставил осаду; половцы отделились от него и удалились в свои степи. «Куда же ты идешь? – говорил Георгию испуганный Святослав Олегович. – Ты разорил мою область, потравил хлеб, и где мне одному бороться с сильными?» Но Георгий предоставил Святослава его жребию и поспешил отступить. Изяслав поступил с обыкновенным своим благоразумием. Он отправил Мстислава на половцев, немедленно осадил Святослава Олеговича, но не требовал ничего, кроме мира, и с радостью помирился, понимая бесполезность жестокого наказания сего князя, всегдашней жертвы смятений; может быть, он уважал и самую причину его ненависти. Между тем Мстислав разбивал и грабил половецкие вежи. С торжеством возвратился Изяслав в Киев. Надобно было наконец, кончить с соперником, опасным более Долгорукого – Владимирком. Боярин Петр Борисович послан был напомнить Владимирку его обещание: возвратить отнятые у Киева города; более ничего не требовал Изяслав. Посол Изяслава возвратился в Киев с неожиданным известием: Владимирко уже не существовал! Современники видели в кончине сего героя своего времени наказание небесное и так рассказывали о ней:

«Владимирко терпеливо выслушал все слова боярина Изяславова и отвечал, что не отдаст городов. Боярин напоминал ему клятву на святом кресте. «Крест был не велик!» – отвечал князь галицкий. «Сила его велика», – возразил боярин, и продолжал упреки. «Довольно! – сказал наконец Владимирко. – Ты досыта наговорился; иди вон». Боярин бросил клятвенные грамоты и удалился. Владимирко оказывал явное презрение к послу Изяслава, не велел давать ему ни подвод, ни содержания из княжеской казны и, шедши по переходам, из дворца в церковь, увидел боярина идущего, остановился и с насмешкой сказал окружающим: «Поехал русский боярин, отняв свои волости!» Возвращаясь от вечерни во дворец, на том самом месте, где была произнесена насмешка, Владимирко почувствовал боль в ногах, едва не упал, был уже отнесен во дворец и в сумерки скончался. Киевский боярин остановился ночевать близ Галича. В раннее куропение прискакал к нему воин княжеский и велел воротиться в Галич. Поспешно явился боярин и был введен во дворец. На княжеском месте сидел юный Ярослав, сын Владимирка; он и бояре галицкие все были в черных платьях; верная дружина Владимиркова плакала. Ярослав посадил боярина, заплакал и сказал о смерти отца своего. «Воля Божия, – отвечал боярин, – все мы смертные». «Иди же к Изяславу, – продолжал Ярослав, – скажи, что могила прекратила ссору его с отцом моим; я хочу быть послушным киевскому князю. Меня поставил Бог на месте отца моего; полк и дружина его теперь мои; одно копье его стоит у гроба, и то в моей руке; но я буду вместо отца почитать Изяслава, и, если сын его Мстислав ездит подле одного стремени Изяславова, я поеду подле другого». Так говорил Ярослав и отпустил боярина, но ничего не сказал об отдаче городов.

Насмешка Владимирка над укоризнами посла великого князя Изяслава в клятвопреступлении

Справедливость великого князя Изяслава и признательность Вячеслава

Изяслав жалел, как говорят, о Владимирке и не довольствовался ласковым смирением Ярослава. Он не полагал, может быть, что Ярослав был добрый наследник своего умного отца, и хотел наказать дерзкого юношу. Георгий не двигался из Суздаля; дружины Изяслава, и с ними черниговские и смоленские, двинулись к Галичу. Ярослав тотчас доказал, что он сын Владимирка и внук Володаря: мужественно пошел он против них. «Князь! – говорили ему бояре и воины, – ты один у нас. Что делать нам, если с тобою случится зло? Иди в город; мы пойдем биться с Изяславом». Они исполнили мужественно свое обещание; разъяренный Изяслав сражался жестоко, гнал галичан, но другие его дружины были разбиты и бежали. Изяслав остался с малым числом воинов на поле битвы; в бессильной ярости перерезал он пленников и ускакал в Киев.

Там встретила его невеста. Несмотря на немолодые лета, Изяслав женился на абазинской княжне и с досадою увидел в Киеве сына своего Ярослава, изгнанного новгородцами. «Он более сотворил у нас раздора, чем уряда», – говорили новгородцы и требовали к себе Ростислава смоленского. Изяслав вынужден был согласиться, помня, что Суздаль ближе Киева к Новгороду. За то Изяслав готовился на новую войну с Георгием (которого остановил в это время конский падеж, расстроивший его войска), но совсем неожиданно заболел и – скончался.

Дряхлый Вячеслав остался единственным владетелем Киева, а не по названию только великим князем. «Твоему гробу должно бы моим быть!» – говорил он, рыдая над бездыханным телом Изяслава. Никто не скрывал от него, что ему одному нельзя остаться князем киевским, что надобно избрать соправителя и по-прежнему быть только тенью другого, который мог бы править и действовать от его имени. Один князь имел на это полное право – Георгий Долгорукий, но народ ненавидел Долгорукого и не хотел слышать об его избрании. Вячеслав отправил немедленно послов к Ростиславу смоленскому и звал его в Киев. Киевляне предписали условия: Ростислав должен был почитать Вячеслава, как отца, слушать его решения, но лично управлять всеми делами, судом и расправою. Ростислав, всегда слабый, всегда руководимый другими, согласился, не положил даже никаких условий о Владимире и Переяславле, где владели сыновья Изяслава: Ярослав, изгнанный из Новгорода, и Мстислав, бывший правою рукою своего отца.

Все готовилось к неустройствам, и могли ль князья, один старый, дряхлый, другой слабый, никогда не владевший собою, отвратить тучи, отовсюду застилавшие небосклон русских княжеств.

Ростислав оставил в Новгороде сына своего Владимира и вскоре получил весть, что сын его изгнан, а Мстислав, сын Георгия, призван новгородцами. Ростислав не смел противиться, страшась неприятелей, восставших близ Киева. Тут Изяслав черниговский грозил враждою: он имел приверженцев в Киеве и думал, что может быть наместником Вячеслава. Для этого он приезжал в Киев тотчас после смерти Изяслава Мстиславича, прося позволения служить панихиды и плакать над его гробом. Но старик Вячеслав не пустил его в Киев, боясь смятений и руководствуясь советами Мстислава переяславского, который казался тогда единственною опорою власти киевского князя. Мстислав прочил себе Великое княжество, думая, что ненависть киевлян к Долгорукому оправдает завладение Киевом вопреки прав Георгия, которые нарушил уже отец его и умел поддержать себя в течение восьми лет. Ему казалось только опасным низвергнуть Вячеслава, и потому соглашался он и на Ростиславово призвание, зная слабость дяди своего.

Киевляне делились, волновались, когда Изяслав черниговский заключил союз с Георгием и Святославом Олеговичем. Дружины их уже шли к Киеву и Переяславлю. Мстислав сразился с ними и разбил Глеба, предводительствовавшего половцами. Он ждал Ростислава, ибо не смел напасть на остатки Глебовых войск, соединившихся с черниговскими. Ростислав выехал из Киева, и опять воротился в Киев: к нему дошла весть о кончине Вячеслава. Старик уснул тихо, как жил. Вечером в день кончины был он в беседе и пировал с боярами; наутро нашли его почившего навеки. Ростислав предал тело его земле, раздал все имение его по церквам и монастырям и поехал к Мстиславу. Они сошлись с неприятелем, но вражда вскоре разделила Ростислава и Мстислава. С негодованием услышал мужественный Мстислав, что робкий дядя страшится его, коварствует с ним и тайно соглашается на условия Изяслава черниговского, состоявшие в том, чтобы князю черниговскому быть князем-наместником в Киеве и получить в уделе Переяславль. «Если так, – сказал Мстислав дяде, – ни тебе не видать Киева, ни мне Переяславля». Летописи говорят, что Ростислав испугался сил черниговского князя. Притом, заключая с ним договор, он соблюдал тень владычества и, допуская Олеговичей к Киеву, мог надеяться от них сильнейшей помощи против Георгия, с которым соединяла их одна неволя. Оскорбленный Мстислав немедленно распустил свою дружину, уехал в Переяславль, взял там свое семейство и удалился в Луцк. Войско Ростиславово расстроилось; сам он так оробел, что, не вступая уже ни в какие переговоры, бежал в свою вотчину, Смоленск. Половцы, бывшие в войске черниговского князя, бросились на бегущих киевлян, брали их в плен, убивали, рассеялись в окрестностях Киева и грабили селения. Киевляне ужаснулись, не знали куда обратиться и послали к черниговскому князю епископа Каневского, говоря ему: «Иди к нам, чтобы не взяли нас половцы». Изяслав явился в Киев и вздумал считать себя великим князем. Но дружины Георгия суздальского шли уже к Смоленску, где укрывался бежавший великий князь. Ростислав с покорностью просил мира. Умирясь с ним и простив ему бедное честолюбие, Георгий пошел на другого великого князя. Этот хотел упрямиться, ссылался на то, что киевляне добровольно выбрали его. «Но твоя ли это отчина? – отвечал Долгорукий. Киев мой: иди в Чернигов». «Отдаю тебе Киев, – отвечал Изяслав: – только не вреди мне». Он выехал из Киева, и Георгий достиг наконец давно желанного: он вошел без препятствий в Киев и объявил себя великим князем.

Уже невозвратно прошло то время, когда имя великого князя делало киевского владетеля повелителем прочих князей, хотя бы в мнении народа, если не в действительности. Могущая рука могла подкреплять такое мнение, и народ думал сражаться за правое дело, когда был уверен в деятельности великого князя. Киевское княжество подкреплялось союзом родства, семейственною ненавистью рода Олегова и рода Мономахова, привычкою видеть род Мономаха на великом княжестве: все это не существовало для Георгия. Уже руссы равнодушно смотрели на то, Олегович или Мономахович был на престоле киевском, ибо отдельные роды Мономаховичей: князья смоленские, дети Мстислава, сделались врагами друг другу, так как и род Олеговичей явно делился на черниговских, новгород-северских князей (Изяслав Давидович и Святослав Олегович) и потомков Всеволода (Святослав Всеволодович). Повсюду были партии: одна сторона спорила за одного, другая за другого князя; даже народ сбирался на вечах, шумел и оспаривал князей. Еще тень прежнего порядка дел кренилась в краткое княжение Георгия и разрушилась совершенно с его смертью: он был князь уже не своего века.

Все княжение его продолжалось два года. Система русских княжеств была тогда следующая.

На западе Руси находилось сильное княжество Галицкое: Ярослав держался политики отца своего, не хотел мешаться в Великое княжество, и желал только выигрывать при смятениях и переменах, укрепляясь отдельно в Галиче и будучи не подчинен киевскому князю. Такое же княжество составляло, между республиками Псковскою и Новгородскою и Смоленским княжеством, княжество Полоцкое. Остальная часть Руси, от пределов Галича, Полоцка и Новгорода, составляла несколько государств, соединенных в одном клубке событий взаимной ненавистью, дружбой и мечтою о великом княжестве. Тут были: княжество Смоленское; княжество Черниговское; княжество Рязанское; княжество Новгород-Северское; княжество Переяславское; княжество Владимирское. Были и еще особые уделы. Так, дети Изяслава, Мстислав и Ярослав, владели Луцком и Пересопницею; сын Всеволода Олеговича Пинском и Туровом. Каждое княжество делилось еще на мелкие уделы, но эти уделы признавали власть старшего в своем роде. Так, сын новгород-северского князя владел Курском; рязанские князья делились на муромских и пронских.

Георгий желал мира: верим искренности его желания. Он был стар, утомлен волнениями жизни, хотел только звания великого князя и охотно утвердил Владимира Мстиславича на Владимирском княжестве. Мы давно не упоминали об этом князе, свидетеле смерти Игоря Олеговича и потом разбитом Владимирком. Он княжил в последние годы Изяславовы в Луцке и при восшествии Ростислава выпросил себе Владимир, откуда велено было Ярославу Изяславичу ехать в Луцк. Ярослав повиновался, скрыв досаду, которую усилил в нем пылкий брат его, кинувший малодушного Ростислава на поле битвы. Георгий удостоверился в дружбе князя галицкого, зятя своего; призвал Ростислава смоленского в Киев, и утвердил снова мир. Ростислав дал слово и за рязанских князей, почитавших его своим покровителем. Георгий не трогал Олеговичей, удовлетворил даже некоторые их требования, отдал князю черниговскому Корческ, а новгород-северскому Мозырь, согласив их уступить часть своих владений (Снов, Воротынск, Карачев) Всеволодову сыну и тем очистить в Турове удел сыну Георгия Борису; другой сын Георгия, Глеб, получил Переяславль. Не думал ли Георгий, заняв эти уделы, с которых до того времени князья переходили в Киев, упрочить в роде своем великое княжество? Может быть; Георгий укрепил еще более княжество Киевское, сделав третьего сына, Василька, князем над торками и берендеями, обитавшими по берегам Роси, и заключил мир с половцами, согласившись даже оставить у них пленных руссов.

Но храбрейший из сынов его, Андрей, видел ничтожность власти и союзов Георгия, видел, что, едва помирясь, едва соединившись родством, князь черниговский (дочь его выдана была за Глеба переяславского) уже сносится, дружится с Мстиславом луцким, явным противником Георгия; что Ростислав, ободряемый смелыми детьми своими, крамольствует в Новгороде – не хотел взять Вышгорода и удалился в родную свою сторону, область Суздальскую, где видел возможность основать княжество сильнее Галицкого.

Георгий в отвращение кровопролития отступает от осажденного им города Владимира

Георгий не понимал благоразумия сына своего и вскоре увидел на деле все, что предрекал Андрей. Мстислав Изяславич не захотел ехать в Киев, хотя смоленский князь ручался за его безопасность, а Георгий присылал к нему крестную грамоту. Тогда Георгий послал войско на Луцк; князь галицкий и князь владимирский также выступили против Луцка. Оставив Пересопницу, немедленно занятую киевлянами, Ярослав заперся в Луцке и выдерживал осаду, пока Мстислав ездил в Польшу и искал там союзников. Георгий не хотел кровопролития; видя упорство, он принял мирные предложения Ярослава и обласкал его в Киеве; Ярослав обещал не помогать брату, и был утвержден на Луцком княжестве. Но Мстислав и не требовал ничьей помощи. Едва удалились галицкие дружины, как он явился под Владимиром, изгнал дядю своего Владимира Мстиславича, взял в плен его семейство, ограбил бояр и объявил себя князем владимирским.

Тут надо было показать власть великого князя. Мстислав не боялся; он знал, что Ростислав смоленский скорее соединится с ним, нежели с Георгием; что черниговский князь не хочет быть союзником Киева, не может, по крайней мере, занятой бунтом племянника, сына Владимирова, за которого вступился смоленский князь, требуя ему удела особенного; что Святослав новгород-северский решительно не хочет никому помогать. Георгий послал просить пособия у князя галицкого и выступил к Владимиру с киевлянами и переяславцами; галичане явились в его стан, и Владимир был осажден. Но Георгий искал княжества Владимирского не для изгнанного племянника своего, который, тщетно искавши помощи у венгров, наконец бил челом Георгию. В стане Георгия был другой искатель Владимирского княжества, верный союзник Георгия, Владимир, сын Андрея, некогда бывшего князем владимирским и прозванного Добрым. Мстислав Изяславич защищался упорно; десять дней были производимы кровопролитные приступы и, к унижению Георгия, кончились ничем. Владимир Андреевич также безуспешно ходил к Червеню. Подъехав к городской стене, он хотел говорить с жителями. «Возьми Владимир; мы будем твои», – отвечали жители и пустили стрелы в князя; одна из них попала ему в шею. Владимир Андреевич сжег окрестности Червеня и явился обратно к Георгию, который уже отступал. «Не могу стоять здесь, – говорил Георгий, – хотя он младше меня и не покоряется. Погибель и изгнание его не порадовали бы меня; пусть только даст клятву: более ничего не требую, ничего не требовал и прежде; но он радуется пролитию крови». Мстислав не слушал увещаний, не давал клятвы и преследовал Георгия, опустошая селения киевских областей. Георгий отдал Владимиру Мстиславичу Луцк; Владимиру Андреевичу Пересопницу и Дорогобуж и торопился в Киев.

Уже явно было тогда вероломство Ростислава смоленского. Сообщники его в Новгороде начали возмущение; вече разделилось на две стороны, и дело доходило до битвы. Софийская сторона стояла на одном берегу Волхова и требовала избрания на княжество Ростиславова сына; Торговая, на другом берегу Волхова, стояла за сына Георгиева. Но прибытие нового князя решило спор; Мстислав Георгиевич бежал из Новгорода ночью. Ростислав еще колебался; князь черниговский, более смелый на нарушение обещаний, был уже совсем готов. Итак, война должна была начаться: кому готовили Великое княжество, идя на Георгия? Кто хотел быть великим князем: князь смоленский, князь черниговский или князь владимирский? Кажется, решение предоставляли случаю; сперва хотели только изгнать Георгия и поделиться потом, как и чем будет можно; выиграть мог более ловкий и решительный.

Георгий также со своей стороны готовился к защите, собирал войско, и – не успел увидеть ни победы, ни поражения. Несмотря на старость, все еще был он здоров и любил гулять. Не предчувствуя близкой кончины, Георгий веселился на пиру у одного из бояр своих, но возвратясь с пира, заболел и через пять дней скончался – 15 мая 1157 года.