Текст книги "История русского народа"

Глава 2. Завоевание Киева новгородскими руссами

Рюрик оставил малолетнего сына Игоря и передал княжество свое Олегу, товарищу, может быть, родственнику своему. Не можем согласиться с теми, кто видит в Олеге только опекуна Игорева и временного правителя государства. С большей основательностью можем полагать, что Олег принял вполне наследие Рюрика и был до самой смерти своей князем самовластным.

По делам своим он является истинным варягом: дикий, необузданный никакими препятствиями, смелый до безрассудства. Все изменилось, когда Олег принял княжение. Через три года он оставил Новгород, и – навсегда. Он спешил завладеть киевским княжением руссов и, вероятно, хотел испытать счастья в походе по морю, которое называлось уже Русским, по имени грозных выходцев из Скандинавии, в первый раз огласивших берега Греции неслыханным дотоле именем руссов. Более двух лет прошло, однако ж, пока ладьи Олеговы явились под Киевом. В это время Олег, вероятно, сбирал толпы варягов из-за моря, соединял новгородцев, кривичей, чудские народы и постепенно овладел Смоленском и Любечем.

Но он не их искал, двигался далее и наконец явился под Киевом. Достопамятное овладение сим местом оставило столь сильное впечатление в памяти современников, что они передали его нам подробно.

Аскольд и Дир не могли не знать о распространении новгородских собратий своих до Смоленска и Любеча; но, кажется, они не ожидали скорой гибели, приготовляемой им Олегом. Может быть, Олег льстил им дружбою, иначе нельзя изъяснить миролюбивого легковерия опытных, испытанных бурями и битвами киевских князей. Множество ладей Олеговых шло по Днепру; он остановил их, приплыл под Киев с немногими, скрыл воинов в ладьях и послал к Аскольду и Диру известить, что приплыл гость, идущий в Грецию послом от князя Олега и княжича Игоря и желает видеться с ними, своими родичами. Аскольд и Дир спешили на свидание; тогда открылась измена. Воины Олеговы выбежали из ладей, и перед Аскольдом и Диром явился сам грозный Олег: он нес на руках своих младенца Игоря. «Вы не князья и не рода княжеского! – воскликнул он. – Князь и вот сын Рюрика!» Сии слова гремели определением смертным. Аскольд и Дир были зарезаны и воины Олеговы понесли тела их в Киев. Летописи сохранили память о месте погребения первых властителей Киева. Аскольд похоронен был на горе, где впоследствии стояли вежи угров и киевлянин Ольма имел дом, воздвигнув церковь, во имя Чудотворца Николая, на самой могиле Аскольда; подле Дировой могилы построена была, по введении христианской веры, церковь Св. Ирины.

Олег вошел в Киев, торжествуя убийство как победу. Дружины сопровождали его, и киевляне признали власть Олега. Новейшие историки называют пятном Олеговой славы кровавый поступок его с Аскольдом и Диром, видя в нем измену и хищение. Современники не так смотрели на действия Олега, и нам нельзя судить по нашему образу мыслей о делах человека, жившего за девять столетий, иначе думавшего, бывшего в обстоятельствах нам неизвестных. Варяг, искавший добычи с мечом в руках и переплывавший моря для грабежа и разорения земель чуждых, не может быть обвиняем как гражданин устроенного общества. Не будем представлять себе Олега тем, чем он не был: героем по нашему образу мыслей. Отвага, смелость, храбрость, жадность к покорению народов, не для блага и счастия их, но для добычи, для власти: таковы были свойства и дела варяжских завоевателей. В сем случае всякие средства казались им позволительными. Олег, убийца храбрых киевских владетелей, виновнее ли грабителя невинных обитателей Греции? Если удача извиняла средства для современников, то характер Олега не пятнается смертью Аскольда и Дира.

Олег хорошо знал выгоды, заставившие его идти на юг и перенесть место пребывания своего из болот и лесов новгородских на Днепре под благорастворенное небо юга, отколе волны обширного Днепра вели его в Грецию. В Киеве учредил Олег главный городок русских княжений.

Здесь видим первое отделение Новгорода от непосредственной власти русских князей. Удаление Олега отнимало средства сбирать на Севере дань по своей воле. Дикие пустыни и леса отделили Киев от Новгорода, еще более от Изборска и Белоозера, главных мест Рюриковых владений. Тогда установлена была ежегодная дань, которую обязан был вносить Новгород. Летописи называют Олега владетелем полян и других трех народов, покоренных им уже из Киева, и в то же время говорят, что Олег только установил дани славянам, кривичам и мери: ясное различие. Мы знаем уже, что под именем славян разумел летописец новгородских жителей; летописи прибавляют, что Новгороду определено было платить варягам для поддержания мира 300 гривен серебра ежегодно. Не можем изъяснить сей дани иначе, как только тем, что новгородцы получили тогда первые основания своей независимости, заключили договор и обязались платить Олегу 300 гривен за себя, Чудские, Белоозерские и Изборские области, над которыми получили особенную власть, без посредства Олеговых наместников. Увидим впоследствии, что Олег не взял окладов в Греции на Новгород, Белоозерск и Изборск. Находим в числе городов окладных Ростов, бывший в земле мери, но здесь могло быть новое сообщение, уже из Киева; впрочем, Ростов мог и не войти в союз Новгородский, заключавший в себя другие Рюриковы владения. Олегу остались подвластными князья варяжские, бывшие в Полоцке; но и сей город впоследствии находим под властью варяжского князя совершенно отдельного.

Прибытие князя Олега в Киев

Следовательно, все действия Олеговы ограничились Киевом и его окрестностями. Русский Север предан был особой судьбе. По обеим сторонам Днепра обитали славянские племена, не признававшие власти руссов. Олег, еще до прихода в Киев, покорил уже кривичей и отчасти северян. На другой год после смерти Аскольда и Дира видим Олега в походе на древлян, самый дикий и, вероятно, сильнейший других народ. Пятьдесят лет спустя после похода на них Олега древляне все еще восставали против киевских владетелей и после совершенного своего покорения составили одно из значительных удельных княжеств. Покорение древлян могло убедить других в силе Олега; он вступил в дремучие древлянские леса; война была жестокая; измученные древляне согласились наконец платить Олегу дань драгоценными куньими шкурами. Но они управлялись сами собою и имели своих славянских князей.

В два следующих года Олег посылал за требованием дани к остальным северянам. Они были данники хазаров. Олег объявил им, что он враг хазарам, и удовольствовался данью легкою. Летописи называют сие дело Олега победою над северянами; кажется, побеждать было некого, и варяги не любили легкой дани с побежденных. На следующий год радимичи, жители берегов Сожи, добровольно согласились платить Олегу то, что платили хазарам: по шлягу. Безмолвно слышали о делах его хазары.

Здесь прерывается повествование летописцев, и до 906 года мы не видим никаких действий Олега. Что делал он в эти одиннадцать лет? Что удерживало его от похода в Грецию?

Летописи говорят только о войне Олега с суличами, славянским племенем, обитателями берегов Сулы, относя к тому же времени построение городов: вероятно, Чернигова (в земле северян) и Переяславля, в 60 верстах от Киева, на реке Трубеже. В 903 году, Олег избрал супругу Игорю, Ольгу, из Пскова: событие замечательное по доблестям этой знаменитой женщины. Игорь считался княжичем и оставался под властью Олега.

Но события весьма важные могли отвлекать внимание и меч Олега в те годы. Мы говорили уже о движении орд азийских от Каспийского моря и Дона. Половцы, или команы, теснили хазаров и двигали перед собою печенегов (кангаров или касахов). Постепенно печенежские вежи шли в нынешнюю Малороссию, отнимая владения у хазаров и тесня перед собою народы турецкого происхождения, выступившие сюда с берегов северной Волги. Последние принуждены были удаляться к Кавказу и к Днепру, и вскоре один из них, угры или магьяры, народ многочисленный, пошел далее на запад. Гонимые другими, угры стали на время в пределах владений южных руссов, и вежи их в 896 году явились под Киевом. Появление народа сильного, дикого могло подвергнуть опасности киевского князя, и пребывание угров под Киевом сохранилось до поздних времен в названии места, где стояли вежи их, проименованного с того времени Угорским. Не знаем, как мог удержаться Олег в своих городках и дружески ли расстался он с уграми. Но они вскоре оставили киевскую область и устремились на берега Дуная. Угры были основателями государства Венгерского. Их переход на берега Дуная объясняется последствиями и походом Олеговым в Грецию. Здесь душой всех действий были греки. Они видели в уграх новое средство поражать других неприятелей и звали их на Дунай: оставив днепровские берега, угры шли на запад и остановились между Булгарией, Богемией и Польшей.

Когда эта туча, грозившая Олегу, рассеялась, для него настало время событий важнейших. Через немного лет после прошествия угров мимо Киева Олег готов был к походу под Царьград. Необходимо здесь обозреть события Греческой Истории с 866 года.

Император Василий скончался в 886 году. Из четырех сыновей его старший, Константин, умер еще при жизни отца. Младший, Стефан, отказался от почестей Двора для монастырской кельи и был впоследствии Царьградским патриархом. Два средних сына, Лев и Александр, вместе возведены были на престол. Александр напомнил Царьграду злодейства и безумие Михаила своими делами; Лев один управлял государством. Современники наименовали Льва философом, потому что он был воспитан ученым патриархом Фотием, любил схоластику, богословские споры, астрологию и написал даже книгу предсказаний. Унизив себя незаконным браком, проводя жизнь в кругу низких льстецов, Лев не ознаменовал своего царствования ни мужеством, ни мудростью. Опасный, деятельный враг восстал в то время в Булгарии: Симеон, наследник царя Богориса, побежденного Василием. Булгары, уже издавне христиане, были в тесных сношениях с греками. Симеон воспитывался в Афинах, учился аристотелевой логике и читал Демосфена в подлиннике. Назначенный к жизни монастырской, он наперекор судьбе вступил на булгарский престол, любил просвещение и желал побед. Сорок лет царствования его были ознаменованы силой булгарского царства, которое пало с его смертью и утратило свою знаменитость. Симеон привел на память грекам ужасную смерть императора Никифора, погибшего в странах булгарских. Греки радовались, успев выставить против него орды угров, явившиеся тогда с берегов Днепра; но Симеон, разбитый в одном сражении, рассеял угров в другой битве, опустошил Сербию и, на берегах Ахелоя разбив греческие войска, заставил трепетать Царьград.

В это время и Олег мог быть побужден Симеоном к войне против греков; по крайней мере, мог надеяться на успех, поддерживаемый булгарской силой. Так два отважных врага стали грозить Царьграду с суши и с моря: Симеон и Олег.

Счастливый поход Олега под Царьград был прославлен современниками. Они передали его нам в поэтическом изображении. Поэмы скальдов, может быть, сопровождавших Олега к Царьграду, явно внесены в наши летописи: они показывают нам понятия и образ мыслей тогдашних руссов.

Летописи говорят о сборах Олега, как о сборах нового Агамемнона. Им надо было исчислить его воинов, и они повторяют имена народов, которые не были подвластны Олегу и даже тех, которые не могли быть подвластны: варягов, славян, чудь, кривичей, мерю, древлян, радимичей, полян, северян, вятичей, хорватов, дулебов, тиверцев; 2000 тысячи кораблей, говорят они, шло по Днепру, и в каждом было по 40 человек. Кроме 80 000 воинов морских шло берегом конное войско. Олег подступил под Царьград и опустошил окрестности. Гавань царьградская замкнута была цепью. Олег вытащил корабли свои на берег, сделал под них колеса, распустил паруса, и ветер покатил корабли его по сухому пути.

Ужасая греков, он наделал бумажных, позолоченных змеев, коней, людей и пустил их по воздуху. Испуганные греки просили мира, и выслали съестных припасов и вина: все это было отравлено; Олег увидел ухищрения и отверг подарки. Тогда греки говорили, что это не русский князь Олег, но св. Димитрий Селунский послан от Бога, выслали просить помилования и согласились на тяжкую дань: по 12 гривен на человека (следовательно, за один флот заплатили 960 000 гривен, не считая данного на сухопутное войско); кроме того, дали оклады на города, где княжили подвластные Олегу русские князья. Тогда отправились с обеих сторон послы, был утвержден мир клятвами, и Олег повесил свой щит на вратах Царьграда. Возвращаясь с торжеством, он велел на русские корабли поставить паруса из шелковых тканей, на славянские корабли паруса полотняные; но ветер разодрал те и другие, и славяне сказали, что им лучше приняться за прежние холстинные. В Киеве, видя возвращение Олега, богатства, им привезенные, золото, паволоки, овощи, вина, всякие узорочья, празднуя победу, дивясь мудрости Олега, народ называл его: Вещий Олег.

Оставим вымыслы поэзии, и удовольствуемся вероятной истиной. Взор наблюдателя может отыскивать темные следы ее в самих сказках.

Олегов поход остался преимущественно в памяти потомков, может быть, потому – заметим это отношение – что это был первый набег северных руссов и единственный удачный поход руссов на Царьград. Аскольд и Дир возвратились, побежденные бурей; Игорь – побежденный греческим огнем; поход Святослава начат был совсем в других обстоятельствах и был уже не морской скандинавский поход, но сухопутный и несчастный набег на Булгарию. Походы Владимира и Ярослава совершенно отделяются от первоначальных русских набегов. Тогда все же изменилось. От этого древний поход Олега, счастливый и смелый, воспламенял воображение руссов.

Но точно ли совершил Олег этот поход? Сомнение весьма основательное, ибо греческие летописи ничего не говорят об этом. Здесь нужно заметить, что История Византийская сначала и до половины IX века весьма неполна, и потому что в дошедших до нас византийских памянитниках не находим похода Олегова, мы не имеем права отвергать сказание летописца, который не мог выдумывать происшествия, совершившегося только за сто лет до него, и рассказ его тем достовернее, что летописец передает нам его со всеми сказочными прибавками. Мы не можем отвергать достоверности договора Олегова, заключенного в 914 году. Этот первый письменный памятник нашей истории мог быть заключен только вследствие ужаса, наведенного на греков; а что же другое, кроме меча варягов, могло возбудить этот ужас?

Но число флота Олегова и исчисление народов с ним бывших явно выдуманы и увеличены. Не корабли большие, но лодки мог провести Олег чрез Днепровские пороги, и Константин Порфирородный сказывает нам подробно, как составлялся флот киевских руссов. Кривичи, суличи и другие славяне рубили деревья, выдалбливали из них челны и сплавляли их весной в Киев, где руссы приделывали к ним весла и уключины из старых лодок. В апреле месяце можно было плыть Днепром. Проехав с трудом три днепровских порога, руссы тащили свои лодки по сухому берегу, мимо Неясытского порога. На острове Св. Григория руссы приносили жертву за благополучный переезд, гадали по своим стрелам и, держась северо-западного, а от Дуная западного берега Черного моря, приплывали в Мезимврию, а оттуда в Царьград. Олег не мог пробраться с огромными кораблями по Днепру; следовательно, подобно Аскольду и Диру, он шел в ладьях. Число: 2000, увеличено вдесятеро против Аскольда и Дира; увидим впоследствии, что Игорь пойдет на Грецию с 10 000 лодок: эти десятки подозрительны.

Исчисление народов, бывших с Олегом, неверно. С ним могли быть только пришельцы варяги, киевские руссы, древляне, радимичи, северяне, кривичи полоцкие и, может быть, ростовская меря: видим, что Олег требовал окладов только на Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Любеч (и Ростов; впрочем, посланников от Олега было пятеро). Мы упомянули уже об отделении Новгородской области, положившей начало своей республиканской свободе. Там был свой мир действий.

Сухопутных войск Олег не мог иметь с собой: где могли пройти его дружины? Не чрез Булгарию, по крайней мере, а другого пути нет. И где притом мог собрать войско многочисленное обладатель киевского и других четырех или пяти городков и стольких же небольших народов?

Таким образом Олег, может быть, с двумя сотнями лодок явился под Царьград. И не думая о завоевании города – повторим слова летописи: творил, что обыкновенно ратники творят. Так, обыкновенным казался летописателю ужасный образ тогдашней войны, среди кровавых событий XII века, половецких набегов и междоусобий, следовавших после каждой победы. Олеговы руссы убивали, мучили, рубили, расстреливали людей, жгли здания и дома. Император Лев, написавший книгу о военной тактике, не смел выступить против неприятелей, только перегородил столичную гавань цепью, некогда спасшую Царьград от аравитян, и выслал послов договариваться с Олегом. Олег потребовал окупа, по 12 гривен на ладью, и особую дань на пять или на шесть городов, ему подвластных. Греки согласились; Олеговы послы Карл, Фарлоф, Веремид, Рулав и Стемид объявили дальнейшие условия: Олег заключает мир и отступает от Царьграда, соглашается возобновить прежнюю дружбу и торговлю; но уславливается в том, что послы, которых будет он присылать в Грецию, могут брать посольского сколько им угодно. Напротив, «гости, или торговцы, имеют право требовать месячины, но не более как на шесть месяцев». Кроме того, руссы хотели, чтобы каждому руссу дозволялось в Царьграде свободное употребление бань, необходимой потребности их, и чтобы при возвращении в Русь греки давали, если будут надобны руссам, якоря, паруса, снасти и запас в дорогу. Условия народов полудиких, на которые греки согласились, включив со своей стороны разные предосторожности от руссов, своевольных и не привыкших к гражданскому порядку!

Олег прибивает щит на врата Константинополя

«Руссы, пришедшие не послами, и не для торговли, не имеют права требовать ни посольского, ни месячины». Это условие понятно, когда мы вспомним, что варяги приходили служить в Грецию и что многие скандинавы, искатели приключений, бродили тогда из страны в страну. Вероятно, тогда же положено было, чтобы послы русские приносили с собой золотые печати, а гости – серебряные (условие греков с булгарами), ибо без этого нельзя было отличить ни тех, ни других от бродячих варягов. «Руссы не должны приставать прямо к Царьграду, они должны останавливаться за городской стеной, в селении Св. Маманта, и князь руссов строго запретит им всякое насилие и буйство. По приходу руссов греческие чиновники переписывают их и выдают месячину, сперва киевлянам, потом черниговцам и переяславцам, если пришельцы окажутся гости. Руссам позволяется входить в город в известные ворота, под присмотром особого пристава, не более 50 человек вдруг и без оружия. При соблюдении всех этих условий руссам позволяется торговать сколько угодно и без всякой пошлины».

Как ярко отражается здесь X век, нравы, обычаи руссов и политика греков! Рассмотрите договор Олега и вы поймете тогдашнее состояние и Киева, и Царьграда.

Олег благополучно и с добычей возвратился в Киев. Он провел остальные шесть лет своей старости в тишине; по крайней мере, не находим никаких известий о войнах и набегах его. Договор, вероятно, словесный, заключенный под Царьградом, был утвержден клятвами со всех сторон: греки клялись Евангелием; Олег и воины его Перуном, Волосом и – оружием своим. Но прошло несколько лет, и время могло показать опущенные подробности. Греки хотели утвердить письменно договор свой. Послы Олеговы явились тогда в Царьград.

Сей допамятный договор, первый, драгоценный письменный памятник Русской Истории, сохранился для потомства и вполне вписан в наши летописи. Он составлен был на славянском языке, известном грекам, имевшим письмена для выражения слов, и, вероятно, входившим в общее употребление между варягами.

Мы находим прежних послов Олеговых: Карла, Фарлафа, Веремида, Рулава, Стемида и, кроме того, семь человек, называвшихся (если только некоторые из их семи имен не должно почитать прилагательными) Гуды, Руальд, Карн, Фрелав, Руар, Актутруан, Лидульфост. Договор написан был киноварью, в двух списках, от имени Олега, который назван великим князем, от имени светлых князей, под рукою его сущих, и бояр; со стороны греков от имени царей Льва, Александра и Константина (Порфирородного, который в детских летах был коронован отцом своим, Львом, и двадцать лет составлял тень властителя, будучи под опекой сначала матери, потом дяди, наконец дерзкого хищника Романа). После взаимных обещаний следуют условия:

1. Всякая вина доказывается свидетельствами; в противном случае ответчик дает присягу по своей вере; за ложную присягу следует наказание.

2. Убийство наказывается смертью убийцы, или убийца платит законную плату; но жена его не лишается своей части имения. Бежавший убийца остается под судом и по сыске отвечает жизнью или имением.

3. За ударение мечом или чем-либо другим виноватый платит пять литр серебра по закону русскому. В случае неимущества он должен отдать сколько может, все, даже платье свое, а в остальном, недостающем, приводится к присяге, клянясь, что ему нечем заплатить и что никто платить за него не хочет.

4. Вор, пойманный в воровстве и сопротивляющийся, может быть убит без ответа, и хозяин берет украденное им. Если вор добровольно даст себя поймать, он должен возвратить втрое больше украденного.

5. Захвативший чужое под видом обыска платит втрое.

6. Руссы, увидев ладью греческую, ветром изверженную на чужую землю, должны проводить ее в Грецию и в случае бури и других препятствий помочь греческим гребцам; но если это случится близ земли русской, руссы обязаны довести ее к себе, продать товар, и когда пойдут торговать или посольством в Грецию, обязаны отдать там все вырученное. За убийство бывших на ладье и за кражу с нее отвечают руссы, как выше сказано.

7. Пленник, проданный в рабство, возвращается взаимно, с отдачей купившему его того, что тот заплатил, или по известной цене невольников, 20 золотых номисмов или солидов. Захваченный на войне грек или русс возвращается в свою сторону со взносом этой же цены. Но пришедшие охотою служить царю греческому имеют волю остаться в Греции без всякой платы руссам.

8. Раб украденный, убежавший или по принуждению проданный, если подтвердит жалобу русса, своего хозяина, возвращается. Если гость русский утратит каким-либо из вышеозначенных образов раба своего и принесет жалобу, то может искать и взять своего раба. Недопустивший до обыска считается виноватым.

9. Кто из служащих в Греции руссов умрет, не распорядившись имением, и ближних его в Греции не будет, то имение его отсылается к дальним родственникам в Русь. При сделанном завещании исполнят, как распоряжено в нем, и если бы распоряжение передавало во владение чье-либо и то имение, которое находится в Руси, оное должно быть доставлено.

10. Преступники убежавшие возвращаются взаимно.

Этот договор показывает нам часть законов, существовавших в Руси, и служит пояснением грубых, немногосложных прав того времени. Кровь за кровь, или плата за убийство; плата в случае побоев; право наследства и распоряжения собственностью; законы о воровстве и обыске; присяга в случае недостатка свидетельств; возвращение втрое больше похищенного составляют всю сущность законоположений. Замечательны: цена невольников; позволение служить в Греции; условие возвращать беглых преступников и выгоды, какие имели руссы при договоре против греков.

Олег скончался в 911 году, княжив 33 года. Если он был спутник Рюрика, то он скончался в преклонной старости. Память его была драгоценна руссам, видевшим в нем истинного князя, смелого, храброго, предприимчивого. Поход его в Грецию украшен был поэзией вымысла народного, и самая смерть представлена в сказке, основанной на таинственном предсказании. Современники во всем видели оправдание имени Вещего и долго помнили Олегову могилу на горе Щековице.

Совсем не таков, кажется, был в их глазах сын Рюрика, наследовавший княжение Киевское. Он не имел никакой власти при Олеге, не участвовал в походе Царьградском, оставаясь в Киеве, и даже не был упомянут в Олеговом договоре с греками. Игорь принял правление в летах опытности, но никогда не был муж опыта, составлявшего в древние времена мудрость человека. Олег умел воодушевлять, соединять народы, ему подвластные; Игорь, слабый, сидевший в Киеве, не водил сам дружин своих на брань. Еще одно обстоятельство замечаем в темных сказаниях летописей.

Человек слабый попадает под власть других, сильнее его характером; властитель слабый всего скорее повинуется воле вельмож своих и женщин. Игоря окружали варяги, мужественные, сильные властью; мы знаем Ольгу, супругу его, и предполагаем, что могла она делать при жизни Игоря. Нам еще является варяг замечательный: Свенельд, полководец Игоревых войск, сильный властью, какую приобрел он над Игорем, ставший потом воспитателем, спутником Святослава и несчастной причиной братоубийства между детьми его.

Двадцать девять лет княжения Игорева, при управлении дел Ольгой и Свенельдом, произвели важные перемены в образе управления и в порядке дел. Крепкая рука Олега держала под властью его дружину и вождей. Рука Игоря не была столь сильна, и Свенельд является властителем дружин воинских. Но, имея сильную мощь над воинством, он не мог удержать гражданского могущества Ольги. Находим еще новые лица при Игоре: племянников его, Улеба и Якуна. Не знаем, где они княжили, ибо, вероятно, что они были князьями особых уделов. Таким образом, варяжская аристократия, отчасти задушенная Олегом, ожила при Игоре, и Свенельд не мог не уступать ей. Власть Ольги была столь важна, что имя ее вносилось в договоры киевского князя с чужеземными народами, может быть, и потому, что она владела особенным княжеством и могла требовать участия в данях, собираемых киевским князем с народов, ему подвластных. Не это ли произвело особенный удел и супруге племянника Игорева, Улеба?

Другое обстоятельство ведет к новой догадке. Ум Ольги мог постигнуть величие христианской веры, мог понять и важность ее в гражданском быту общества, как учения, смягчающего нравы. Не можем предположить, чтобы Ольга вдруг убеждена была к торжественному Святому крещению, какое совершила она через 10 лет после смерти Игоря. Вероятно, что постепенно узнавала она истины христианского учения и не могла решиться на торжественное обращение при жизни супруга. Она опасалась, может быть, утратить важное влияние свое на дела государственные, если бы оставила господствующую религию, которую держали князья и дружины их, и если бы взяла сторону такой религии, которая, проповедуя смирение и кроткие добродетели, решительно противоположна была вере и мнениям воителей скандинавского происхождения, чьи отцы за сто лет разбойничали на морях и были ужасными христианству. Увидим впоследствии, что отвечал Олег, сын ее, через двадцать лет: он стыдился быть осмеянным дружиной, униженным в глазах ее, сделавшись христианином. Но Ольга оказывала втайне покровительство киевским христианам, в числе которых были многие варяги, презиравшие мнение товарищей. Христиане так усилились в Киеве, что отправляли уже публичное богослужение и построили церковь Св. Илии, о которой упомянуто было выше; им позволялось свободно следовать своим религиозным мнениям и, в случае присяги, совершать клятву по христианскому закону. Может быть, Ольга имела также и политические причины покровительствовать христианам, ибо в них могла видеть сильную опору своей власти.

Смерть Олега. Олег, по предсказанию волхвов, умирает от ужаления змеи, гнездящейся в черепе любимого его коня

При самом начале Игорева княжения два славянских поколения, не скоро уступившие Олегу, но потом в течение тридцати лет ставшие покорными мечу его, дикие древляне и суличи, отреклись платить дань. Игорь сам пошел на древлян и принудил их платить дань снова; но Свенельд был с ним в походе; здесь оказалась сила его, ибо Игорь оставил себе и дружине только прежнюю Олегову дань и дал Свенельду право собирать с древлян дань особенную, чем оскорбились другие дружины. Свенельд отправился после этого в страну суличей; война с ними продолжалась три года; более всего останавливала Свенельда осада Пересечена, города суличей, но сила решила спор; утомленные суличи согласились на платеж дани, и эта дань отдана была Свенельду.

Великий князь киевский Игорь Рюрикович Старый. Титулярник. XVII в.

В это время узнаем отдельные походы руссов по Волге. Спросив позволение хазарского хакана, руссы пускались в лодках, выплывали в Каспийское море, грабили и разоряли берега Ирака, Табаристана, Азербайджана; возвращаясь, давали часть добычи хазарам и увозили к себе остальное. Преувеличенные рассказы восточных писателей и поэтов показывают нам успехи и неудачи руссов на Каспийском море. Кто были эти руссы? Жители Ростова или новгородцы?

Двадцать девять лет Игорева княжения свершилось, но, кроме усмирения древлян и суличей, ничем не ознаменовал он себя в глазах современников. Сношения с Грецией продолжались: руссы служили в греческом войске, и даже иногда ладьи их увеличивали собой греческий флот. Но с умножением торговых и военных сношений умножались и беспорядки. Своевольные руссы не хотели уважать договора, требовали лишнего и не исполняли условий. Может быть, и расстроенное, смешенное положение Греции давало им больше смелости. После смерти императора Льва, брат его Александр принял правление, но немного более года царствовал и умер от распутства. Малолетний Константин, сын Льва объявлен был единодержавцем, под опекою своей матери Зои и семи избранных вельмож. Вскоре двое вельмож, Лев Фока, полководец сухопутных войск, и Роман Лакапин, начальник флота и тайный любовник императрицы Зои, оспорили власть всех других опекунов. Мы видели уже подвиги Симеона, героя булгарского. Он продолжал сражаться с греками, теряя и выигрывая битвы, отражая венгров и другие народы, возбуждаемые на него греками. Случайное торжество над Симеоном дало средства Роману победить соперников; оставя неприятелей, он спешил от берегов Дуная к Царьграду и объявлен был единственным опекуном юного Константина. Но честолюбивый Роман еще не был доволен. Мать императора схватили, заперли в монастырь и постригли. Роман, обвенчав Константина с дочерью своей Еленой, не хотел его лишить ни жизни, ни престола, но короновался сам и возвел на престол трех сынов своих: Христофора, Стефана и Константина. Греки с удивлением видели пять императоров вместе и законного императора последним из них. Любя учение, Константин писал книги о правлении государством, а Роман правил делами, доказывая неумение свое. Симеон явился под Царьградом, предписал мир, взял золота, получил титул императора – предмет честолюбивых своих желаний – и удалился с победой. Роман умолял его о мире как грозного царя, и говорил с ним, обернув голову ризой Богоматери, которую взял из Влахернской церкви. Он боялся меча Симеонова, не надеясь на стальной шлем, бывший у него на голове сверх чудесной ризы.