Текст книги "История русского народа"

Глава 4. Василий, сын Димитрия Донского

Шестнадцати лет не исполнилось Василию Димитриевичу, когда он, немедленно по смерти Димитрия Иоанновича, был объявлен Великим князем всея Руси. Владимир Андреевич не спорил. Написали и вновь подтвердили договор, по которому Владимир признавал Василия великим князем и старейшим братом, Юрия равным братом; Андрей, Петр, Иоанн и Константин Димитриевичи должны были считаться младшими братьями.

Видим, что у Владимира не отнимали трети Москвы, которую оставил за ним Димитрий по договору, и к Серпухову, Лопасне, Боровску придали ему еще Ржев и Волоколамск. По новому условию, Владимир обязывался оставлять княгиню свою и детей своих в Москве, если надобно будет ему отправляться с войском, когда Василий останется в Москве выдерживать осаду («городная осада, оже ми, брате, самому сести в городе»); Василий взаимно обязывался тем же: мера благоразумная, которою можно было отвратить безначалие, погубившее Москву в Тохтамышево нашествие. Утверждая свободу бояр, меру дани ордынской, взаимный суд, Владимир клялся не вступаться, если великий князь приобретет себе Муром, Тарусу и другие места; Владимиру предоставили полную волю приобретать новые волости, только не Тарусу и не Муром. Надежда избавления от татар, изъявляемая словами: «если переменит Бог Орду», видна и в сем договоре. Но из него же видим, что Юрий Димитриевич был тогда с поклоном в Орде. Владимир договорился, когда Юрий возвратится с ханским послом, принять по расчету участие в выходе, какой надобно будет заплатить хану. Думаем, что это возобновление договора не прошло, однако ж, без новых неудовольствий: следы их остались в договоре. Столь тяжело расставаться с вековым обычаем, и тем более честь и благословение памяти великодушного Владимира!

Если не можем говорить утвердительно о том, мирно ли совершилось окончательное отречение Владимира от Великого княжества, то несомнительно для нас, что Василий действовал не сам собою.

Его окружали товарищи и добрые слуги отцовские: знаменитый волынец Дмитрий Михайлович, Тимофей Васильевич – герой Вожи и Непрядвы, и другой сподвижник Куликовской битвы Иоанн Родионович. Десять сановников знаменитых свидетельствовали духовную Димитрия. Они управляли потом делами; положили не продолжать сопротивления Орде; ждать, пока Бог переменит ее, и отправили Юрия ударить челом Тохтамышу, уцелевшему в борьбе со страшным Тимуром. Через три месяца после смерти отцовской Василий поехал во Владимир, и посол ханский посадил его на великокняжество. Новгородцы прислали в Москву подтвердить договоры по старине. Наместник Московский, Евстафий Сыша, отправился в Новгород.

На другой год послали московских бояр за сговоренною невестою великого князя. Выбором руководствовала политика: Василию сосватали дочь Витовта, уже замышлявшего в это время о самовластии в Литве. Софья Витовтовна приехала в Москву через Новгород, сопровождаемая боярами московскими, Александром Поле, Белевутом и Селеваном, – женщина честолюбивая, не любимая супругом, виновница вражды и ссоры после его смерти!

Летом 1392 года Василий сам поехал в Орду и пробыл там до осени. Тохтамыш принял его почетно и приветливо: над головою хана висел губительный меч-истребитель – Тимур. Совершилось новое, важное для Руси дело, чего не смел предпринять Димитрий после победы знаменитой, о чем и после не думал он, видя вероломство тестя своего и его сыновей: совершилось падение сильного княжества Суздальского. Советники Василия решились изгнать и уничтожить совершенно старший род Ярославовых потомков и взять обширные земли, коими властвовали дядя и родные братья матери великого князя. Княжество Суздальское, еще недавно спорившее с Москвою о первенстве, – пало тихо, внезапно, от скрытой крамолы, от нескольких поклонов юного московского князя ордынскому хану. В Нижнем Новгороде княжил тогда Борис: он снова выпросил себе первенство, находясь в Орде, когда Димитрий скончался. Племянники его, дети Димитрия Константиновича, Василий Кирдяпа и Симеон, были беззащитны и бежали, слыша о приближении дяди с послом ханским. Как же изумился торжествующий Борис, узнав, что из Коломны едут к нему бояре московские и при них новый ордынский посол! В недоумении он собрал совет. Измена окружала его и безжалостно довершила то, что было начато скрытным коварством. Бояре говорили Борису, что Москва теперь в мире с ним; что с послом и москвичами, едущими из Коломны, нет дружин ратных. Борис допустил в Нижний посла ханского и бояр московских. Они приехали прямо на площадь нижегородскую, созвали народ и объявили, что Нижний Новгород волею царя отдан великому князю Василию Димитриевичу. Нижегородские бояре и дружины мгновенно оставили Бориса. Он, сыновья его и племянники были схвачены или спасались бегством. Василий Димитриевич приехал сам в Нижний, когда не мог уже встретить укоряющего взора родных братьев своей матери. Народ повиновался ему, может быть, надеясь большей безопасности под его рукою и видя бесполезность возмущений, когда дело решено было издавна. Москва приобрела без войны Нижний Новгород, Суздаль, Городец, все Поволжье, Этого мало: милостивый Тохтамыш отдал еще Василию Муром и Тарусу, о которых договаривались с Владимиром, и Мещеру, которую выговаривал себе Димитрий у Рязани.

Нижегородский кремль на гравюре XVII в.

Окончание отдельной истории суздальских князей, после отнятия у них княжества, печально. Тщетно старались они потом исторгнуть у Москвы отцовское наследие: только гробам их позволили занять место в Нижегородской земле. Горесть скоро убила Бориса: он не пережил двух лет и умер в заточении, в Суздале (мая 6-го, 1394 г.). Василий Кирдяпа и Симеон бежали тогда из темниц своих, думая воспользоваться переменами в Орде. За ними гнались дружины московские. Но князья успели укрыться. Симеон явился наконец через четыре года с толпою монголов. Воеводы московские дались в обман: после трехдневного приступа они помирились с Симеоном и отложили оружие. Монголы вероломно ворвались в город и ограбили жителей. Симеон был невольным участником бедствия отчизны, не смел дожидаться прихода Василия и через две недели бежал из Нижнего вместе с своими защитниками. Узнав, что супруга Симеона и дети его укрываются в Мордовской земле, великий князь отправил за ними войско. Несчастную княгиню взяли со всем ее семейством и заключили в Москве. В 1402 году Симеон прислал униженно просить убежища и куска хлеба, смирясь после восьмилетнего изгнания и тяжкого унижения перед ханами. Василий простил его, принял и отправил на житье в Вятку, с супругою и с детьми. Там скончался Симеон через полгода (в дек. 1402 г.). Не знаем где, но в 1403 году умер и Василий Кирдяпа. Старший сын его Иоанн приехал в Москву в 1416 году вместе с детьми Бориса Константиновича, Даниилом и Иоанном Туголуким. Он скончался в Москве в 1417 г. и удостоился чести лежать наряду с великими князьями в Архангельском соборе. Сын его, Александр Брюхатый, женился на дочери Василия Димитриевича. По смерти сего князя (1418 г.) она вышла за внука Борисова Александра Взметня, умершего бездетным. Сим прекратился род Бориса. Другие сыновья Кирдяпы ушли в Новгород. Потомки их пережили там падение новой своей отчизны и составили собою знатные роды московских аристократов – Шуйских и Скопиных: царь Василий Шуйский был потомок Кирдяпы в седьмом колене. Один из сыновей Симеона был родоначальником боярских семейств: Глазатых, Горбатых, Барбашиных. Младший внук его, Василий Гребенка, предводил новгородцами в последнее время политического бытия их. Другие потомки сего рода знаменитого служили разным князьям, Москве, Новгороду, Литве. Участь муромских князей осталась для нас вовсе безвестною.

Судьба, постигшая Нижний Новгород, еще далека была от Новгорода Великого. Но решительность Василия показала всем русским областям твердый характер сего нового Калиты. Новгородцы положили: не уступать Москве. Случая для спора ждали недолго. Началось несогласием за Черный бор, и вскоре присоединилась другая не новая распря – о церковных судах и сборах. Новгородцы слышали, что Киприан едет к ним в Новгород, знали причину поездки его и возобновили присягу свою о независимости Новгорода от Москвы в церковных делах. Киприана встретили в Новгороде как великого владыку русского (февраля 11-го, 1392 г.). У церкви Спаса, на Ильинской улице, приветствовало его духовенство, с крестами, в ризах. Митрополит и сопровождавшие его вошли в Спасскую церковь, окрутились там в полное облачение и пешком шли до Софийского собора, через Торг и Великий мост; поддьяки несли зажженные свечи; духовенство возглашало духовные песни. Киприан отслужил литургию; потом взошел на амвон с воздвизательным крестом и велегласно поучал народ. Слушатели прияли слова его в сердце. Новгородцы подарили потом Киприану особенное подворье и несколько дворов. На другой день Киприан служил обедню на княжеском дворе, в Николаевской церкви; на третий опять в Софийском соборе. Наконец принялись за дела. Изъявив уважение к сану митрополита, новгородцы решительно отказались исполнить стеснительные требования Киприановы. Они ссылались на свою присягу. «Я сниму ее с вас», – отвечал им митрополит. После сильных споров Киприан уехал в Москву без успеха, с досадою. Новгородцы увидели послов, приехавших от великого князя. Они потребовали Черного бора и подчинения новгородского духовенства митрополиту. Вече ничего не слушало. Учинилось размирье. Владимир Андреевич и Юрий, брат великого князя, заняли Торжок и разоряли новгородские волости. Предводимые белозерским князем, охочие удальцы новгородские отправились по Двине, разграбили Устюг, Устюжну, Белозерск, Кличен; не пощадили даже церквей и полонили множество народа, выгоняя жителей из лесов, где они укрывались. С обеих сторон желали заключения мира. Но Василий был тверд в своих намерениях и жестоким поступком доказал суровость души. Доброхот его, житель Торжка, Максим, был зарезан торжковцами за преданность Москве. Велели сыскать убийц и нашли их до семидесяти человек! Несчастных привели на площадь и казнили жестоко: вырезывали куски тела, отрубали руки, ноги. «В то время с обеих сторон много кровополития повсюду учинилось, – говорят новгородцы, – и мы послали к великому князю с челобитьем о старине, а к митрополиту отослали нашу крестоцеловальную грамоту, не хотя видеть большого кровопролития в христианах». Довольный покорностью Василий взял Черный бор и послал знаменитых бояр своих, Уду, Кошку и Селивана, подтвердить старину новгородскую. Киприан имел удовольствие уничтожить новгородскую грамоту. «Емлю ее, – говорил он через посла своего, – грех клятвопреступления вашего снимаю и благословляю Новгород!» Новгородцы подарили митрополитову послу полчетверта ста рублей.

Лугвений-Симеон оставил Новгород прежде сих несогласий с Москвою. Он поспешил в Литву, где в лице Витовта явился тогда властитель страшнее Гедимина и Ольгерда. Несколько лет Витовт терпел зависимость свою от Польши и управление Скиргайлово в Литве. Надеясь наконец на силы свои, Витовт объявил себя независимым Великим князем Литовским. Ягайло не смел отважиться на войну. Витовт, как тигр, свирепствовал против непокорных, не щадил крови ближних и умертвил Нариманта, Вигунта, Коригелла, братьев Ягайлы. Скиргайло покорился ему, и был отправлен в Киев, куда Витовт послал его вместо изгнанного им Владимира. Корибута бросили в тюрьму. Свидригайло витебский был отослан в Польшу как пленник. В 1393 году все признали Витовта Великим князем Литовским. Он владел землями от Новгорода и Пскова до Молдавии, от границ Польши до Смоленска и пределов Москвы и Рязани. Смоленск повиновался ему, и беспрестанно подвигались владения Витовта на восток, охватывая разные княжества потомков Олега черниговского. Небольшой ростом, Витовт был железного сложения, не знал усталости, не знал и совести, действуя изменою и тайным убийством так же охотно, как храбро действовал мечом. Лучше других понимая искусство мира и вражды, он губил в одно время Польшу, немецких крестоносцев и Русь своими хитростями, всюду выигрывал и почти сорок лет был страшилищем, грозившим гибелью Москве и Руси.

Москва предугадала Витовта, когда он еще покорствовал Ягайлу, и брачный союз Василия с дочерью сего князя казался средством, безопасившим Русь от замыслов литовского завоевателя. Но Витовт не знал связей родства, умерщвляя своих двоюродных братьев. Надобно было удивительно счастливое стечение обстоятельств для избавления русских земель от силы потомка Гедиминова. Василий умел оказывать твердость характера и хитрить; но открытая борьба с Литвою была несоразмерна силам Москвы. Здесь спасло Василия только одно счастие.

Ничему другому нельзя приписать спасения Руси от другой, еще более страшной грозы, загремевшей с Востока.

Монгольские царства разрушались повсюду: Монгольская Персия и Индия падали, растерзанные междоусобиями и соседями; Китай сверг иго Чингизова рода; Монголия низошла в прежнюю безвестность, и приволжские орды монголов терзали одна другую, обливаясь кровью. Чагатайская империя подверглась общей участи государств, правимых потомками Чингиза. Преемники Чагатая были жалкими послушниками подвластных им эмиров; соседи отторгали у них области. В это время недалеко от Самарканда, столицы Чагатайской, в 1336 году родился Тимур – явление изумительное в истории человечества! По женскому колену он был потомок Чингиза и сын не важного хана, подвластного чагатайским государям. Говорят, что астрологи изумились счастливому стечению примет при его рождении. Двенадцати лет Тимур начал ходить в битвы и на 25-м году от рождения мысль – восстановить славу Чагатайской державы, была уже приводима им в исполнение. В 1370 году, когда не было еще Тимуру сорока лет, он уже освободил, умирил свою отчизну, обладал Чагатаем, царствовал в великолепном Самарканде и, видя перед собою коленопреклоненных вождей своих, клялся, что восстановит славу Чингизову и покорит целый мир Богу и великому пророку его Магомету. Через тридцать пять лет после того миллионы воинов стояли под бунчуками Тимура, двадцать шесть царств принадлежали ему, от берегов Средиземного моря до Монголии, от Иртыша до Ганга, не считая Приволжья и Руси, Греции и Египта – данников, покорных его имени. Тимур размышлял тогда: куда идти ему? Через Северную ли Африку и Геркулесовы столбы покорить земли неверных франков и возвратиться через Русь в Самарканд? Или двинуться на восток и покорить Китай, изгнавший Чингизовых потомков? Решась на последнее, Тимур оставил Запад, с 200-ами тысяч воинов перешел Гион и умер в шатре своем от жестокой горячки в 1405 году, на 70-м году своей жизни.

Таков был железный властитель (Тимурбег, насмешливо названный врагами Тимур-хромец, Тимур-ленг, из чего европейцы составили испорченное имя Тамерлана), завоеватель, известный нашим предкам под именем Темир-Аксака, презиравший имена хана и султана и называвший себя властителем мира (Саиб-Керим). Последнее из великих явлений Азии – Дизавулов и Аттил – второй Темудзин, Тимур представляет, однако ж, собою совсем другой характер против монгольского варвара, и совсем другие следствия явились после него в истории мира, взятой вообще, и истории русского народа, наблюдаемой отдельно.

Тимур-Тамерлан. Антропологическая реконструкция М. М. Герасимова

Подобно Темудзину возникший из ничтожества, подобно ему великий полководец и завоеватель, подобно ему заливший кровью, усыпавший пеплом городов и забросавший развалинами царств обширные пространства земель, Тимур был отличен от Чингиза своим странным, исполненным какой-то варварской поэзии характером. Он знал славу и любил ее до безумия; записывал все подробности дел своих; столько же думал о том, чтобы поэты и историки славили дела его, сколько старался о победах. Он искал власти, не щадил ни себя, ни людей, и торжествуя – с грустью говорил потом: все суета! Горестно улыбался он, смотря на ничтожество земного, философствовал, когда тысячи гибли под мечами его воинов и от воплей потрясались развалины какого-нибудь великого города, отданного им на грабеж, пожар и истребление. Означал пирамидами человеческих голов путь свой, ругаясь величию человеческому, Тимур насмешливо указывал побежденным на себя и говорил: «Посмотрите, что значит человек? Я, бедный хромец, совершаю дела столь великие! Но на что мне все это? Не все ли суета и тление?» Он оставлял на Чагатайском троне потомка Чингизова, называл себя его эмиром, не пил вина, голодал на великолепных пирах и иногда останавливал на поход войско свое, чтобы окончить игру в шахматы, над которыми размышлял он по целым часам.

Только что начал свое поприще Тимур, когда Тохтамыш бежал в Самарканд. Может быть, сей изгнанник разделял там труды, опасности, подвиги Тимура в течение десяти лет, пока Тимур соединил под свою руку Самаркандское государство, в каждой битве ежедневно подвергая себя гибели (до 1370 г.), бегая иногда по степям с женою и немногими товарищами, попадаясь в плен, сидя в тюрьме, и снова выходя из нее, и торжествуя над неприятелем. Уже Тимур поклялся завоевать целый мир, притеснители Чагатая, кашгары были им покорены, Кандагар и Ховарезм повиновались ему, и князь Персии называл себя девятым его рабом, представляя восемь рабов в подарок, когда Тимур дал пособие Тохтамышу. Мы видели, что Тохтамыш выбрал для нападения на Приволжскую Орду самое выгодное время: Мамай пал пред ним. Вспомоществуемый заволжским властителем Эдигеем Тохтамыш не узнал тогда меры своей гордости и в 1385 году дерзнул презреть советы Эдигея и напасть на Тимура. Пока Тимур воевал Персию, хан Золотой Орды разграбил Самарканд. Он бежал восвояси, слыша о приближении Тимура и раздражив его бесполезно и безрассудно. Мог ли оставить обиду его без отмщения гордый Тимур! По степям киргизским прошел он на Волгу, одною битвою уничтожил Тохтамыша и спешил обратно. Все еще волновалось в его обширных владениях; ему некогда было заниматься долго Золотою Ордою. Тимур отпраздновал только победу свою на берегах Волги и велел записать и воспеть своим поэтам на память потомству победу кипчацкую. По киргизским степям ушел обратно Тимур, воздвигнув памятник среди песков аральских в воспоминание, что и здесь проходили непобедимые войска чагатайские.

Прошло несколько лет. Тохтамыш снова обладал приволжскими Ордами, сильный более прежнего. Войско его напало на Персию. «Безумец! – писал к нему Тимур, – какой злой дух ведет тебя к погибели? Ты уже и позабыл мои победы! Кайся, или я иду, и – морские глубины не скроют тебя от мстительной десницы моей!» Тимур не медлил, шел за своим послом, пробрался через Дербент, покорный ему, и на берегах Каспия, в битве, где сами Тимур и Тохтамыш сражались наряду с простыми воинами и где отчаяние кипчацкого хана едва было не вырвало у Тимура плода многолетних подвигов, решилась участь Тохтамыша. Тимур стоял крепко, неуклонно; колчан его был уже пуст, копье переломлено; отборные воины его сбиты; но мужество чагатайского героя преодолело все, и Тохтамыш бежал в свою родину, Крым. Тимур не хотел уже теперь оставлять никаких следов Тохтамыша. Он сжег и истребил Сарай, Астрахань, избрал нового хана, внука своего, сына Эдигеевой сестры, Темир-Кутлука; думал еще несколько времени и вдруг велел войску своему идти на Север…

Русские знали о Темир-Аксаке и действиях против него Тохтамыша. Борис Константинович был свидетелем первого похода ордынцев против Тимура; смелость Димитрия в последнее время и снисходительность Тохтамыша к Василию Димитриевичу надобно приписать одной и той же причине: беспокойству и опасению, какие внушали Тохтамышу предстоявшие войны с Тимуром. Слух, что «пришел наконец на царя Тохтамыша ожидаемый, сильный некоторый царь Темир-Аксак, от далекие восточные страны, из-за Синей Орды, от Самаркандские земли, великую замятию и великую брань сотворил, и много мятежа воздвиг в Орде», – слух сей даже порадовал Русь. Узнали, что страшная битва происходила между Темир-Аксаком и Тохтамышем, «на месте, называемом Орнанское, на кочевище хана Тохтамыша», и гордый властитель Орды был разбит и бежал. Но радость, какую возбудило сие известие, переменилась в ужас при новом, приводящем в трепет слухе: «Темир-Аксак идет на Русь; уже он в пределах Рязанских, губит и жжет, как второй Батый; возгордился, окаянный, начал мыслить, как по пленить ему Русскую землю, истребить веру православную. «Что слышим! – говорили руссы. – Беззаконный, свирепый, гордый мучитель, о котором иногда доходили до нас повести, далеко сущем близ востока солнечного, уже в земле нашей – приблизился, готовится, поощряется, вооружается на нас!» Слухи сии были правдивы. Тимур двигался по течению Дона, и в августе 1395 года взял, сжег, опустошил Елец и остановился там, где река Сосна вливается в Дон с правой стороны, составляя крутой поворот своим впадением.

Русь ожидала гибели, совершившейся над нею во дни Батыя. Василий, в сие время ужаса, явил «доблесть благородную, и великодушие, паче смертного страха». Собрав отвсюду дружины, он вышел из Москвы с решительною мыслию – умереть или победить, надеясь на благость Божию. Он стал близ Коломны на берегах Оки и ожидал неприятеля. Владимир Андреевич сел в осаде на Москве. Не смея надеяться на крепость воинскую, главную защиту полагали русские на Бога: церкви московские день и ночь были наполнены молящимися; установили посты, крестные ходы; митрополит Киприан почти не выходил из собора; князья, бояре, простолюдины приходили к нему поучаться, каяться, плакать о грехах и слушать назидательные его беседы. Но всего казалось недостаточно. Готовясь сам на битву, Василий прислал сказать митрополиту, что он полагает душу свою за Русскую землю, надеясь только на заступление Богоматери, и для того приказывает отправить во Владимир послов, поклониться там знаменитой иконе Владимирской, перенесенной некогда из Киева предком его Боголюбским, и принести сию святую икону в Москву. Мысль Василия почли вдохновением, свыше посланным. Немедленно отправились во Владимир, и 26 августа вся Москва встретила святой образ на Кучковом поле. Повергнувшись на колена, со слезами вопияли москвичи: «Пресвятая Владычица Богородица! Спаси град Москву от нашествия иноплеменных варваров!»

В усердной молитве сливались князья, бояре, иноки, духовенство, простолюдины, старые и малые.

Немного дней прошло, и радость восхитила сердца всех. Тимур стоял на берегах Сосны две недели; вдруг сдвинул он свои войска, с пепелищ Ельца воротил обратно и пошел на юг по течению Дона. Разорив Азов, учредив новое ханство на Волге, препоручив Кутлука попечению дяди его Эдигея, отпраздновав победы свои близ Кавказа, он навсегда перешел Кавказские горы и скрылся от Руси. Что могло остановить поход и переменить мысли ужасного завоевателя? Обстоятельства поясняют дело: ему надобно было обезопасить Персию; он думал уже тогда и о гордом, опасном враге, Баязете, султане турецком. Мщение над Тохтамышем было исполнено; великие сокровища умножили казну Тимурову. Впереди перед собою, на Севере, он видел дикие леса, пустыни, населенные, однако ж, храбрым народом: погибнуть мог, славы и добычи не получал, ибо северный народ платил уже дань волжским татарам, рабам его. Вот описание современника Тимурова о тех местах, где проходил он: «Путь по сей стране печален и уныл. Пустыни страшные; нет ни села, ни града. Видно, что здесь были некогда города великие и услаждавшие зрение, но теперь все лежит пусто и ненаселенно. Не увидишь человека: дикая волость, со множеством зверей – коз, лосей, лисиц, выдр, медведей, бобров; птицы пустынные – орлы, гуси, лебеди, журавли, печально летают над головами. Только проплыв по Дону до того места, где, после Красного Яра, Битюга и Хопра, вливается в него Медведица, встречаешь татар, кочующих по обеим сторонам реки, бесчисленных, как лист осенью или песок речной. Тут, за Великою Лукою, находится улус Сарыхожи; далее улус Бекбулата. Стада их ходят в необъятном множестве, ум превосходящем; овцы, козы, верблюды, кони. Далее, за Красными горами, улус Акбугин – многое множество татар, и всякого скота стада неизмеримые. Миновав реку Бузулук, приезжаешь наконец в Азов, где живут и владеют фряги, немцы». Фряги азовские испытали весь ужас того, что узнала бы Русь при движении Тимура далее к северу. Хвалясь приобретенною добычею и покоренными странами, Тимур велел записать, что он ходил до глубины Севера, до тех стран, где царствует вечный день, так, что мусульманские имамы не знали: должно ли им отправлять вечерние молитвы.

Владимирской Божией Матери на Кучковом поле

Здесь кончится вводная повесть о Тимуре в Истории русского народа. Он жил еще десять лет и в сии годы совершил самые главные дела свои. Может быть, на берегах Сосны Тимур думал уже о деле, которое пронесло его далее Чингизова и Искандерова. Едва возвратясь в Персию, Тимур объявил, что идет покорить индийские царства. Самые бестрепетные воины его содрогнулись. «А реки, горы, пустыни, губительные слоны, воинства?» – вопияли воины тимуровы. Одно слово его решило все сомнения. Тимур любовался ордами своими, стройно идущими, легкою конницею, разделенною на 92 отряда, и вспомнил, что числом своим соответствуют они числу 92 имен пророка. Через снежные горы, где сам Тимур спускался с крутизны по веревкам и где за каждым утесом таились убийцы, он прошел далее Искандера, разогнал слонов и индийские войска, подивился величию мечети в Дели и истребил сей великолепный город. Чувствуя упрек совести за побиение магометан, Тимур очищал себя потом от греха избиением еще большего числа идолопоклонников, прошел для сего до знаменитой купели Ганга и оборотился в Самарканде, услышав о неслыханном кичении Баязета и бунте Грузии. В 1400 г. он объявил семилетний поход на запад, перерезал грузинцев и начал ругательную переписку с Баязетом. «Не знаешь ли ты, – писал Тимур, – что большая часть Азии, покоренная непобедимым войском моим, мне повинуется? От моря до моря власть моя. Сильные земли составляют плетень, заслоняющие врата дома моего, и само счастие принудил я наблюдать за благоденствием царства моего. На чем основал ты свое безумие и бесстыдство? Выиграл несколько битв в лесах Анатолии и гордишься жалкими своими победами! Ты победил неверных, и меч твой был благословен на сие дело пророком, пред Кораном коего ты благоговеешь. Только это и удерживает еще нас погубить тебя, западную границу и защиту земель правоверных. Но будь же мудр, пока еще есть время; подумай, покайся, отврати гром моего мщения, висящий над твоею головою. Муравей презренный! Ты смеешь раздражать слона – он раздавит тебя!» Страшным ругательством исполнен был ответ Баязета. Тимур дрожал от гнева; но еще он удержался, разорил только часть городов Анатолии; зарыл в землю четыре тысячи пленных армян, сдавшихся ему после отчаянной защиты Севастополя, и пошел воевать Египет и Сирию. Мамелюки проиграли большое сражение перед Алепом; победители зажгли и расхищали город; Тимур сидел в это время в главной мечети, спорил с имамами о таинствах религии Магомета, задавал им хитрые вопросы и грустил о суете мира.

«Что я? – восклицал он. – Бедный смертный, дряхлый хромец, а Господу угодно было избрать меня для покорения царства Иранского, Кипчацкого, Туранского и Индийского. Клянусь Богом, что я не жестокий человек; не я, но враги мои сами причиною своих бедствий!» Потеряв сражение под Дамаском, Тимур успел перехитрить победителей, взял Дамаск, Багдад, сложил сотни тысяч голов пирамидами в знак побед своих и летом 1401 г. от берегов Аракса выступил на Баязета. Более миллиона воинов с обеих сторон резались 28 июля 1402 года на долине Ангорской. Баязет стоял долго за победу; потом искал смерти и нашел позор и бесчестный плен! Он умер в клетке. Бурса, Никея, Смирна – исчезли. Только пролив, защищаемый соединенными греческими и турецкими кораблями, спас Царьград и остатки турецкой власти в Европе и самую Европу. Положив воевать земли франков через Африку, Тимур хотел прежде покорить остаток Востока. В Самарканде пировал он окончание похода, ранее семи лет совершенного, женил там шестерых внуков, писал законы, сетовал на тщету мира, слушал поэтов, принимал царей и князей, пришедших от всех пределов Азии пасть перед ним, и давал изумительные пиры в садах Канигульских, где тысячи шатров были разбиты; золото, серебро, жемчуг бросали народу горстями; целые леса вырубили, приготовляя кушанья для гостей. Через три месяца (в апреле 1405 г.) Тимур был уже на дороге в Китай, и ангел смерти смежил очи его.

Опять только темным, далеким слухом доходили в Русь все известия о Темир-Аксаке, от стран Востока Солнечного, с тех пор когда удалился он от Ельца. Василия встретили в Москве как знаменитого победителя. Но, повергнувшись перед образом Богоматери, принесенным из Владимира, он отрекся от почести и приписал избавление русских земель заступлению Матери Божией. Говорили, что в тот самый день, когда икона принесена была в Москву, Темир-Аксак видел страшный сон: пимы ангелов и святых, предводимых некою женою, «в сиянии лучезарном, благолепия и величия неписанного», шли на него и грозили ему погибелью, если он дерзнет на богоспасаемую Русскую землю». Темир-Аксак вскочил в испуге с своего одра и велел бежать своему воинству обратно. То была Богоматерь – говорили руссы – «чудо преславное, удивление великое! Заступления Богоматери убоялся и устрашился злой царь – ужаснулся, смутился, поражен был страхом и трепетом; вошла боязнь в сердце его, скорбь в душу, проникло содрогание в кости. Он поколебался, обратил плеща, гонимый невидимою силою. Не мы гнали его, не наши воинства пострашили его, но гнев Божий гнал, страх Божий страшил, и безумный Темир-Аксак, пришед с бесчислием силы, отошел со срамом!» Уставив на вечные времена: праздновать спасение Москвы в 26 августа, день принесения иконы, оставили святой образ Богоматери навсегда в Москве. На Куликовом поле, где встретили москвичи икону, Василий воздвиг Сретенский монастырь, обогатил его вкладами, и в 26-й день августа доселе совершается крестный ход из Успенского собора в монастырь Сретения иконы Владимирской Богоматери.

Освятив религиозною памятью страшную беду, грозившую отчизне, русские хотели знать: кто был сей грозный Темир-Аксак, страшивший Русь погибелью и со стыдом бежавший? Известие, переданное потомству в летописях наших, любопытно. Вот оно в сокращении:

Сретенский монастырь. Собор Сретения Владимирской иконы Божией Матери