Текст книги "История русского народа"

Александр Невский. Титулярник. XVII в.

Ярослав Владимирович, вероятно, отстал от своих союзников гораздо прежде. По крайней мере, он мирно княжил потом в Торжке, где в 1245 г. напали на него литовцы. Он прогнал их при помощи тверитян; но не мог освободить занятого ими Торопца. Александр сам поспешил на помощь; литовцы бежали, потеряв в битве с ним восемь князей своих.

Битва Александра Невского со шведами

Тогда раздался повелительный голос Батыя по русским землям. Из шатров, разбитых ханом близ новостроящегося Сарая, он не двигал более дружин на погибель Руси, но звал к себе всех князей русских – поклониться ему, как царю их и повелителю. Ярослав не смел ослушаться, явился к Батыю с боярами своими и сыновьями и стал перед гордым ханом как раб, трепещущий за жизнь и достояние свое. Вслед за ним прибыли дети и внуки Константина. Это происходило в 1243 году.

Кровожадный зверь в битвах и нашествиях, деспот неумолимый, Батый был ласков и добр в обращении с подвластными. Полудикое величие окружало его. Он принимал князей и пришельцев в великолепных шатрах, отнятых им у венгерского короля. Здесь сидел он, впереди всех, на возвышенном месте, обыкновенно с одною из жен своих. Посредине шатра становили на столе золотые и серебряные сосуды, замаранные и нечистые, с отвратительном кумысом. Далее, на скамьях, ниже хана, садились его дети, жены, родня, вельможи. Два идола стояли у входа, оберегая от всякого злого умысла. Подходя к шатру, надобно было дать себя обыскать, нет ли скрытого оружия или зелья, и потом пройти между двух костров огня, ибо, по мнению монголов, огонь очищал все злые мысли и даже лишал силы яд, если бы кто нес его к хану. Строго запрещено был ступать ногою на порог шатра. Это подтверждали каждому. Потом надлежало поклониться на юг, тени Ченгизхана; войдя в шатер, следовало стать на колени и кланяться в землю. Батый почти всегда приветливо выслушивал пришедшего; после того принимал от него дары, приказывал ему садиться и подчивал кумысом. Но унижение тем не оканчивалось: все цари, князья, бояре, вельможи, притекавшие из различных стран, должны были унижаться перед последним из монголов, дарить их, кланяться им.

Въезд Александра Невского в Псков после битвы на Плещеевом озере. Художник Ф. Моллер

Рабство совершенное следовало за таким унижением. Князь мог владеть только по грамоте Батыя, должен был платить тяжкую дань, повиноваться всем его повелениям, беспрестанно оправдываться от доносов и наветов каждого, кто являлся на него с жалобой. Монгол, притесненный в чьем-либо владении, мог быть причиною гибели и смерти.

Батый милостиво принял Ярослава, назвал его главою русских князей, отдал ему Владимир и Киев и велел сыну его отправиться ко двору Великого хана и там ударить челом, в знак подданства. Константин Ярославич избран был в эту тяжкую дорогу. С ним простились как с мертвым. Горестный Ярослав воротился во Владимир, послав править развалинами Киева одного из воевод своих. В Киеве и Чернигове жили уже в это время баскаки монгольские, переписывали поголовно бедный остаток жителей и облагали их данью.

В 1245 году возвратился из Орды Константин; но сам Ярослав принужден был снова ехать к Батыю. В Монголии готовились тогда, на Великом курултае, к избранию нового хана, ибо, после смерти Оготая, Куюк и мать его, управляя государством, напрасно звали к себе Батыя, без которого, как старшего сына Чучиева и знаменитого князя монгольского, нельзя было положить решения. Батый отговаривался болью в ноге, не ехал, и дал наконец согласие на выбор без него. Надобно было умножить великолепие избрания нового государя, и, соблюдая всю наружную покорность, Батый послал в Монголию знатнейших князей и данников своих. В числе их был назначен и Ярослав. Ослушаться было невозможно; князь поехал.

В это время явился в улусе Батыя Михаил черниговский, безуспешно возвратившийся из Венгрии. «Ты живешь на земле хана, а до сих пор не поклонился еще ему», – говорили черниговские баскаки Батыя. Духовник князя, иерей Иоанн, советовал ему не ослушаться, ехать и поклониться царю земному, но заклинал его не исполнять богопротивных обрядов приема, какой, по слухам, должны были претерпевать князья русские – не кланяться на юг, не идти между огнями. Михаил дал обещание, решаясь лучше претерпеть мученическую кончину, нежели нарушить завет своего отца духовного. Батый велел допустить Михаила к себе. Об отмене обрядов приема и думать было невозможно. Прием был торжественный, множество христианских и не христианских князей явилось с Михаилом, и все пошли между огнями; Михаил остановился и отрекся идти и кланяться на юг. Донесли Батыю; он изумился; велел просто повторить приказание и послал к Михаилу сына Ярославова сказать об этом. Сделалось страшное смятение; Михаила окружили все русские князья, умоляя не упорствовать; князь Борис ростовский принимал грех на себя, и обещал наложить епитимию на себя самого, двор свой и всю Ростовскую область, если только в исполнении обряда заключается какой-либо грех. «Охотно поклонюсь царю, ибо ему вручил Господь царство и державу, но огню и идолам кланяться не буду: я христианин и лучше приму смерть, нежели отвергнусь Бога пред человеки. Бог отвергнет меня на Небесах!» – говорил Михаил. Тогда объявили ему волю Батыя: повиноваться или умереть. «Прочь слава мира этого!» – воскликнул Михаил, сбрасывая свое княжеское одеяние. Он приобщился запасных святых даров, которые имел при себе, и громко начал петь духовные песни. Явились палачи; при всем собрании князей начали бить Михаила кулаками по сердцу, повергли на землю, топтали его ногами, и наконец отрубили ему голову. Боярин черниговский Феодор укреплял словами своего князя, жаждал его участи, отрекся от пощады и был измучен и убит, подобно Михаилу. Тела их бросили псам на съедение; но русские князья успели их сохранить, и страдальцы покоятся в одном гробе, для благоговейного обожания потомков.

Мученическая смерть Михаила Черниговского

В это время Ярослав странствовал по отдаленным степям Заволжским; проезжал страны варварских народов, имена которых прежде не доходили до слуха русского, и орды монгольские, раскинутые повсюду; терпел голод, жажду, унижение. В земле канглов погибла от изнурения большая часть его спутников. Наконец он достиг великолепного пребывания наследников Чингизхановых. Избрание хана привело тогда в движение всю Азию; отовсюду, из Индии, Китая, Персии, Сибири, ехали цари, ханы, князья, спешившие присутствовать при решении судьбы своей; тут были властители Анатолии, Грузии, Алепа, послы халифа, неся богатые дары, блистая всею роскошью азийскою. В числе приезжих находились и смиренные иноки, посланные от папы. На урочище Сырорда две тысячи белых шатров было разбито для приезжих, и все еще не могло вместиться в них множество народа, стекшегося из отдаленнейших краев Европы и Азии. Обширная ярмарка составилась из купцов, которые навезли туда драгоценных товаров со всех сторон. Бесчисленное множество разнородных войск ожидало повелений двинуться во все страны света.

Избрание началось совещанием всех прибывших туда потомков Темудзина. Несмотря на управление государством, Куюк был теперь равным со всеми, хотя ему отдавали особенные почести – пели похвальные песни при каждом появлении его и склоняли перед ним бунчуки. Каждый день до полудня, несколько дней кряду, происходили шумные заседания в большом шатре, отделенном от всех, окруженном крашеною загородкой и оберегаемом стражей. Шатер был весь белый и столь огромный, что мог вместить до 2000 человек. В ограде сделаны были двое ворот; у одних стояла стража, не допускавшая к шатру ближе назначенного расстояния; у других ворот не было стражи – в них мог входить только избранный хан, и никто не смел думать, чтобы нашелся дерзкий, который осмелился бы глядеть на них своими очами, не только идти в оные. После полудня прекращались заседания и начиналась попойка. Тогда около ограды сбирались все прибывшие в Сырорду данники, и кого хотели почтить монголы, того заставляли напиваться допьяна. Ежедневно объявлялось, какого цвета одежду должны были надевать все: голубую, красную, белую. Наконец Куюк был избран. В нескольких верстах от Сырорды поставили открытый шатер, или Золотую Орду, с позолоченными столпами. В этот шатер вступили все родичи Куюка. Бесчисленное множество ханов, султанов, князей, воинов и народа стояло вне шатра, обратясь лицом к югу. Когда Куюк сел на золотой трон свой, все преклонились и трижды ударились челом о землю. Куюк явился после этого народу; трижды преклонил колено на восток, и семь дней продолжался пир, каждый раз до глубокой ночи. Наконец вывезли сокровища Оготая; пятьсот телег было наполнено золотом, тканями шелковыми, серебром и драгоценностями. Все это раздали князьям, воинам, народу. Последний из самых низких рабов получил богатый подарок. Кроме того, Куюк купил подарков на 70 000 балышей, и когда, за вторичною раздачею всем еще оставалась их огромная куча, он велел отдать остаток на грабеж, любуясь, как народ дрался, рвал, тащил драгоценности. Потом представили ему подарки, приготовленные данниками и приезжими: бархаты, ткани, меха, драгоценные камни, коней, верблюдов – счета не было тому, что поднесли Куюку Европа и Азия.

Немедленно затем хан принялся за государственные дела. Междуцарствие, продолжавшееся почти пять лет, произвело во всем медленность и остановку. Куюк послал войска на восток и юг. Сам он хотел вести главные дружины на запад и в то же время приказал готовиться к походу. Европе грозила погибель – провидение определило иначе: дни гордого Куюка были уже изочтены перстом Божиим.

В числе других представлены были Куюку монахи, присланные от папы. Он хладнокровно выслушал грамоты папы, горделиво удостоил презрением мольбы римского первосвященника о мире и безвредно отослал миссионеров обратно. На печати Куюка была вырезана надпись:

«Бог на Небе, хан Куюк на земле. Силы Божией, Владыки всех человеков печать».

Ярослав не увидел более милой отчизны: он умер в Монголии. Тело князя привезено было во Владимир остальными его сопутниками. «Он много подъял истомления за землю Русскую и положил за нее душу свою», – говорили современники, с почестью похоронив его во Владимирском Успенском соборе. Докончим изображение бедствий Руси, нашествия монголов, и последовавшего затем унижения и покорности русских земель известием о делах Даниила галицкого.

Успенский собор во Владимире

Владычество монголов ограничилось Киевом, или течением Днепра. Даниил оказался вне пределов власти Батыя, хотел воспользоваться этим обстоятельством, искал всюду помощи, исправлял и укреплял города, бился с Литвою, дружился с Конрадом Силезским и, угощая дружески приезжавших от папы монахов, обещался даже принять латинскую веру, если только папа защитит его от монголов. Монахи принесли это известие к папе и говорили, что не только Даниил, но и Ярослав, которого видели они в Монголии, готовы покориться его власти. Это произвело дружеские сношения между Даниилом и папой. С обеих сторон хитрили и обманывали; увидим последствия. В то время когда Михаил принял мученический венец от Батыя, безрассудный Ростислав, сын его, выпросил себе венгерские и польские дружины у своего тестя, воевал Данииловы области, был разбит им, ушел и снова явился в 1249 году с венгерцами и поляками. Вывихнув себе руку на турнире, Ростислав не мог, если и умел, управлять своим войском, был разбит снова и еще раз бежал. Даниил взял в плен при сем случае прегордого филю и казнил его, вместе с мятежником Володиславом. Значит, главной виной смятений и походов были прежние бояре венгерские и галицкие.

Но монголы зорко глядели на поступки всех князей русских, и победитель Ростислава получил решительный вопрос: едет ли он к царю и повелителю Русских земель или хочет видеть изгнание свое из Галича? Долго грустив с верным братом своим, Даниил отвечал наконец: еду, и отправился. Мимоездом отслужив молебен в Киевском Выдубицком монастыре, он явился к хану Куремше, начальнику монголов, жившему в Каневе. Здесь с горестью видел он в первый раз унижение князей и, что всего более страшило христиан, поклонение тени Чингизхана. Хитрою уловкой отделался Даниил от этого поклонения перед Батыем. «Князь Даниил! Зачем так долго медлил ты прийти ко мне?» – сказал ему Батый. «Но хотя поздно пришел ты, я рад. Пьешь ли наше питье, кумыс, кобылье молоко?» Кланяясь униженно: «До сих пор не пивал еще, – отвечал Даниил, – но стану пить, если угодно хану». – «Ты наш теперь; нельзя не пить кумыса», – примолвил Батый. И Даниил принужден был почтительно принять питье отвратительное. Но Батый только шутил и сказал Даниилу: «Знаю, что вы, руссы, не привыкли к кумысу, и пришлю тебе вина». Даниил просил после сего позволения идти и поклониться ханьше Барикчине и был милостиво обласкан и приветствован Батыем. Возвратясь восвояси, он гордился именем друга батыева, и это доставило ему большое уважение в Польше и Венгрии. «Но злее беды злая почесть татарская!» – говорили современники. «Даниил, сей князь столь знаменитый, принужден был в Орде кланяться, стоя на коленях, называть себя холопом поганых, давать им дань и притом трепетать ежеминутно за жизнь свою. Нет конца злобе поганых!» Даниил пробыл в Орде 25 дней и вывез с собой позволение Батыя владеть Галичем и Волынью.

Глава 2. Совершенное разъединение всех частей Руси

История Европы так же отлична от истории Азии, как различна природа в этих двух частях света. Азия, огромная, могущественная физическими силами, первобытная образованием – не сущая ли противоположность Европе, малой объемом, бедной физическими силами, поздней по образованию? Но справедливо называя Европу, в географическом отношении, окончанием азийского материка, также справедливо можем назвать ее окончанием Азии в умственном и в общественном отношении. Посему Азия, будучи первоначальною во всем, сохраняет в своей истории характер только первоначальных, исполинских переворотов, тех, когда действия бывают быстры, громадны, когда исчезает всякая подробность и все потом, не достигая окончательной, так сказать, отделки, застывает после страшного взрыва и ожидает нового взрыва, долженствующего снова перевернуть и перетопить охладелые громады. Там ныне в недрах Азии лежат окаменелые лучи солнца в гнездах алмазов и громады золота и серебра рассыпаны в горах и песках ее, как следы необыкновенных переворотов природы. В то же время, растительное царство Азии – дремучие леса Сибири, высокие пальмы Индии, ужасающее плодотворение юга азийского – показывают нам остатки первобытных сил природы. Не то ли самое видим в обширных царствах Азии, отличенных родовым типом? Таковы Китай, Индия, Монголия, Персия, Аравия, дремлющие, окаменелые под властью чуждых племен. Как искусство человека овладевает развалинами природы, так на нравственных развалинах, остатках великих переворотов видно мелкое политическое произрастание: власть манджура произрастает на громаде Китая и Монголии; власть турка на роде аравитян; власть британца на Индии.

Всегда такова была история Азии: взрыв, переворот, охладение, окаменение перевороченных громад и усиленная деятельность мелкого произрастания на остатках великого переворота. Такова была история и монгольского политического взрыва и переворота.

Совершенная разница в Истории Европы. И здесь, Древнему и Новому миру были началом перевороты сильные – переселение германцев, славян и пелазгов в Древние времена; потом соединение нравственных сил в Риме; движение народов в Средние времена и соединение политической жизни на Западе в империи Карла Великого. Но что огромность сих переворотов в сравнении с азийскими! И притом не походили ль эти перевороты на бурный поток, который разливался, останавливался, проникал в землю и исчезал в ней, оплодотворив только недра ее, когда поверхность осушалась в то же время лучами солнца – духа человеческого, и снова начинала прозябать и жить, изменив только прежние формы и получив новую внутреннюю силу. История Европы мала внешностью, вещественностью, велика внутренним достоинством, духом: это история собственно человека; история Азии была и есть история собственно природы. Великая вещественностью, внешностью, Азия сохраняла и сохраняет неподвижность духа и общественности своей, придавая только им обширный объем. Неизменно коснеет дух ее, как неизменна Азия в природе; только колеблется, передвигается она, вдруг и мгновенно, для новой, вековой неподвижности. Человек живет в природе. Природа все начинает, но оканчивает человек.

Быстрое, огромное появление царства, основанного на силе меча; обширный объем земель и народов, падших под его могущество; оседлость новых завоевателей, распадение их на части; отдельное образование самобытности каждой части, заимствованное из прежней местности, на которой оседлость ее утвердилась; наконец, восстание и победа над новыми победителями прежних туземцев мечами, но языком, нравами, обычаями, общественным устройством. Вот история турок, манджуров, сарацинов, парфян, персов, вавилонян и монголов. Обозревая историю этих последних, после общего предварительного взгляда на Азию, мы находим ее понятною во всех ее изменениях.

Имя монголов (или татар, как назвали их иноплеменники) было собирательным названием полчищ Темудзина. Варвары, которых воля его влачила из одного царства в другое, не были малочисленные, безвестные монголы, родичи победителя, послужившие основанием его могущества. Они состояли из побежденных и постепенно собранных под знамена чингизовы народов. Турок стоял подле природного монгола, русский подле китайца, индиец подле половца, перс подле венгерца в рядах воинов Темудзина. Все эти варвары, лишенные религии, нравов, будущего, вдруг остановились, по воле судеб, и покрыли собою пространство земель, от Кореи до Волги, от Инда до Сибири.

Центр общего их соединения, Улус Чингизхана, должен был ослабеть после смерти Темудзина уже и потому, что четыре разные точки сосредоточили силы окрест себя в четырех разных местах, лишая могущества главную точку их опоры.

Воины монгольские были в таком же отношении к мирным жителям стран, в каком сами они находились к своим повелителям. Оттого возникали опасение, крамола, недоверчивость и измена между воином и мирным жителем той страны, где он кочевал. Туземец хотел овладеть своим повелителем и оружию воина противопоставлял другие преимущества, которых лишен был воин. Незаметно грозный военный деспотизм монголов увлекался удобствами мирной жизни; воин начинал чувствовать необходимость искусства, художеств; привыкал к языку, нравам, обычаям туземца; роднился с ним, и таким образом разъединялась дикая общность, какою были соединены безродные варвары чингизовы; мечи их притуплялись; повелители их из полководцев главного хана делались сами частными государями; двор заменял воинский табор; вельможа сменял воеводу; являлись различные национальности. Наконец местность, язык, общественное образование, разность религий произвели то, что монгол в чагатайском турке, а монгольский китаец в кипчацком ордынце не узнавали своих прежних родичей.

Золотой нагрудный диск, созданный в ювелирных мастерских Золотой Орды. XIV в.

Случайные обстоятельства – лучше сказать, верные определения таинственного Промысла (ибо перед ним нет случаев: они существуют только для близорукости человеческой) споспешествовали тому, что само по себе, неминуемо долженствовало произойти из политической и нравственной сущности монгольской силы. Недолговечен был Оготай; Чучи, Тулуй и Чагатай умерли прежде его; Куюк, сын Оготая, властвовал только два года; Мангу, сын Тулуя, избранный в 1251 году, владел только девять лет. Хубилай, брат его, вступив немедленно на престол Мангу (в 1260 г.), не требовал уже общего согласия монгольских государей. Воспитанный в Китае, он и был уже не кочевой хан монгольский, но богдыхан китайский. Самовольное вступление его на престол Монголии и Китая произвело самовластное отделение других монгольских государств: Персии, где царствовал Гулагу, третий сын Тулуя, царства Чагатайского, где властвовали потомки второго сына Темудзина, наконец стран, подвластных потомкам Чучи. Не было междоусобий между Хубилаем и его родными; он даже считался повелителем всех стран, какими прежде его владели Оготай и Мангу; но, собственно, говоря он был властитель только Китая и Монголии. Еще более отдалился он тем, что в течение тридцатилетнего царствования своего перенес столицу свою в Пекин, принял буддийскую веру; даже, по обычаю китайцев, переименовал народ свой, оставив имя монголов. Дети Хубилая и не думали уже о всеобщем владычестве, вдаваясь в роскошь и негу: через сто сорок лет после кончины Темудзиновой с презрением выгнаны были потомки его из Китая и бежали в кочевую Монголию, которая не изменяла своего древнего быта. Дав властителей полумиру, она представляет доныне туземцев своих такими, каковы были они за пять веков. С XVII века Монголия была уже подвластна Китаю; в середине XVIII исчезла последняя тень ее независимости.

Не более продолжались все другие монгольские царства. Отвергнув власть Хубилая, Гулагу сделался сильным властителем Персии и Малой Азии, грозою халифов и основателем иранской династии Чингизидов. В начале XIV века, после кончины Казана, славнейшего из потомков Гулагу, Иран явился жертвой междоусобиц. Тогда же потомки орд Гелаледдина Ховарезмского, некогда успешно боровшегося с Темудзином и Оготаем, восстали под именем Оттоманов, и Малая Азия пала под их владычество. Чагатайская династия Чингизов была уже ничтожна в половине XIV века; грозный Тимур из раба сделался властителем и сменил потомков Темудзиновых на самаркандском троне.

Обращаясь к царству Золотой Орды, или Батыеву, мы находим однообразный жребий его с другими монгольскими царствами: изменение воинственных нравов и обычаев в новую полуварварскую оседлость и самобытность; отпадение от главной монгольской Орды со времен Хубилая; быстрое сменение и погибель ханов, одного за другим; междоусобия, отделение, отпадение частей; восстание новых царств; освобождение побежденных народов; все ужасы тайной крамолы при Дворе; изменение, даже переименование из монголов в турок; забвение родного языка; принятие новой религии. В начале XIV века уже не было монгольского батыева царства: было несколько турецких царств, исповедовавших магометанскую веру и взаимно враждовавших между собой. Они были ниспровергнуты в основании силой Тимура в конце XIV века.

Сколь великие, чудные видения (как иначе назвать события истории монгольской?), в течение менее нежели двух столетий! И ныне, подобно тому как следов силы Рима и искусство Эллады тщетно ищет странник в развалинах папской области и обломках Мореи, так тщетно вопрошает наблюдатель у бессмысленных потомков Чингизхана, о грозе, силе, могуществе предков их! Новые царства: Китай, Персия, Афганистан, Турция, Египет, Россия, или мелкие властители Маварелиагара и Хивы находятся на местах, где веялись победные бунчуки Чингиза. Память орд его сохраняется в подвластных другим, ничтожных племенах киргизов, таджиков, калмыков; место родины его по-прежнему покрыто мелким кочевьем монгольских племен, и только угрюмая тень его на безвестной могиле тревожит еще иногда память их и является в баснословном рассказе, когда в продолжительную зимнюю ночь бурят или калмык задумчиво курит свой чубук в кочевом шатре своем…

Хубилай-хан. XIV в.

Здесь оканчиваем мы вводное повествование о монголах; будем еще касаться общей их истории, когда она сблизится с историей русского народа, но подробнее последуем за событиями в Золотой Орде и ее частях, ибо до половины XVI века, когда взята была Казань, история самой Золотой Орды соединяется с русской. Только в половине XVIII века, когда последняя отрасль монголов – Крым, взята Россией, совершенно исчезают исторические следы потомков Чингиза из нашей истории.

Мы видели, что Батый, воротясь из Венгрии, основал с 1243 года свое пребывание на берегах Волги и не думал более идти войной на запад, распространив кочевья свои до Днепра и берегов Черного и Каспийского морей. Русские области объявил он своими, подвластными ему областями, и сделал русских князей данниками. Но он не распространил орд своих на русский Север. Два важные вопроса представляются нам: что было причиной остановки Батыя, спокойствия, какое даровал он Европе? Далее, почему не велел он закочевать ордам своим в самый глубокий Север, до берегов балтийских? Здесь любопытно вообразить: что могло быть, если бы это случилось? Тем важнее эти вопросы и исследования, что с решением их соединяется основание грядущей истории русской, до самого окончания монгольского периода, и сущность всех политических отношений Руси к монголам.

Конечно, не робость, опасение неуспеха удержали на Волге сына чучиева. Сил у него достало бы сломить Западную Европу, и прежний поход его был верным ручательством новых побед и завоеваний. Также, не в утомлении душевных и телесных сил Батыя, не в расслаблении его духа можно полагать причину его мирности. Еще старость была от него далека, а рука крепко держала бразды власти. Кажется, что мысль честолюбивая – со временем приблизиться к трону Чингизхана и воссесть на него, занимала Батыя. Только придворная крамола и близость к центру владычества возвели Куюка на трон дедовский. В то же время Батый мог предполагать, что он был не безопасен в своем владении, враждуя с Куюком. Вспомним, что Куюк хотел совершить поход на запад; но он не приглашал к этому Батыя и решался идти сам. Восстав явно, Батый отваживался на борьбу неравную; оставив волжские свои улусы и двинувшись на Запад, он мог все потерять от напора Куюкова к Волге. В этой нерешительности смерть постигла Куюка; Мангу возведен был на трон Чингизхана; междоусобная крамола терзала двор этого властителя монгольского; Мангу истребил потомков старшего рода, Оготаева. Батый не мог восстать и преодолеть Мангу; но он был первою виною гибели оготаевых потомков. После этого Батый сделался подчинен силе умного Мангу, смело посылавшего братьев своих, Хубилая на восток, Гулагу на юго-запад, и бывшего государем строгим, умным, трезвым, суровым. Он повелевал Батыем и требовал у него отчета во всех мелких подробностях. На курултае 1256 года, Сартак, сын Батыев, узнал о кончине отца своего. Историки говорят, притом согласно, что Батый, прозванный Саин-Ханом, или добрым ханом, был точно добр и незлобив. Мангу отдал власть его Сартаку. Возвращаясь на Волгу, умер Сартак; наследство перешло в руки матери его, ханыши Баракчины, управлявшей именем малолетнего внука Улавчи. Берку, брат Батыя, соправитель Улавчи, властвовал после сего внука Батыева, рано умершего. Раздоры Волжской Орды усилились в это время; особливо Ногай, повелитель орд при Черном море, самобытно начал владеть, противился Берку и Менгу-Темиру, третьему сыну Чучиеву, наследнику Берки, умершего в 1266 году. Ногай вошел в союз с греческими императорами, отнявшими уже тогда Царьград у латинов (в 1261 г.) и угрожаемыми силою персидских монголов и оттоманов, распространявшихся в Малой Азии. Он женился на дочери Палеолога, и был одною из причин кровопролитных битв с азийскими своими родичами через Кавказский перешеек. Увидим подробности этих событий. Междоусобия и деления разрушали после того царство Батыево беспрерывно; ханы делились, восставали, гибли, вместе с тысячами своих подвластных. Через сто пятьдесят лет после Батыя Тимур оканчивал уже историю Золотой Орды и предавал мощь ханов ее, терзавших друг друга, ветру истребления.

Вот причины, кажется, достоверные, извлекаемые из рассмотрения сущности событий монгольской истории и поясняющие нам первый вопрос: что было причиною остановки монголов на Волге и прекращения походов их на запад? Решение этого вопроса поясняет другой, разрешаемый прибавлением некоторых частных подробностей.

Сосредоточиваясь на Волге, Батый и преемники его обращали внимание на Восток. Они заняли все раздольные степи половецкие, придвинулись к цветущим берегам Черного моря и к изобильному приморью Каспийскому. Что могло привлекать их в отдаленный, бедный Север, покрытый лесами и болотами, когда политические выгоды требовали притом сторожи востока, и когда властители бедного, мрачного севера покорствовали им, трепетали слова их, несли им дань, являлись раболепствовать в Орде, не могли быть опасны, раздираемые междоусобием, и были низлагаемы, умерщвляемы по первому слову хана? Баскак и даже простой монгол казались властителями в отдаленном Новгороде, и по первому знаку хана, даже ничтожного вельможи ханского, имение и жизнь данников русских принадлежали монголу. Если бы предвидела Орда батыева будущую участь свою, предвидела, что бедные, жалкие данники их, руссы, наложат некогда руку на волю потомков ее, тогда могла бы исчезнуть совершенно самобытность руссов, по мановению монгольскому. Монголы узнали это впоследствии и хотели предупредить будущие бедствия: но начало величия Руси было только укрепляемо кровью мучеников; Орда так уже ослабела, так волновалась крамолою и междоусобием, что решительное истребление Руси было для нее невозможно. Напрасно собрал потом для сего Мамай все возможные полчища; напрасно неутомимый Тохтамыш и отважный Эдигей думали воротить прежнее – оно было невозвратимо. Нашествия монголов обращались в набеги; покорения делались простыми грабежами; крамола и золото ломали меч монгольский, в половине XV века Русь пересилила и уничтожила остатки Батыева царства, плававшего в собственной своей крови.

С первого приезда Ярослава Ярославича к Батыю Русь поступила в число подвластных Золотой Орде областей. Она обязывалась совершенным повиновением монголам; князья русские считались рабами великого царя, хана Золотой Орды; они долженствовали являться ко двору его; посылать дружины свои по повелению царя ордынского; на головы людей и на все имения и жилища их наложена была подать; все распри князей русских долженствовали быть решаемы непременным судом хана; монета русская заклеймена была татарской надписью, и торги производились только по ханской грамоте.

Пайза – табличка, выдававшаяся монгольскими ханами лицам, отправляемым с каким-либо поручением

Злом неизбежным при подобном рабстве, всего более терзавшим Русь, как прежде терзали ее кровавые распри междоусобий, были те же самые междоусобия, только принявшие новый образ. С полей битвы, вражда русских князей перешла ко двору ордынскому, и уже не меч, не сила решали дело, но наибольшее унижение, злейшая клевета, отвратительнейшее вероломство, более других низкое наушничество, более прочих щедрый подкуп ханских вельмож. Князья гордились рабством и забывали достоинство не только государя, но и человека.