Текст книги "История русского народа"

Новгород был тогда в большом горе. Кроме холодной приязни Симеона, кроме войны, угрожавшей со стороны Швеции, их устрашили новые пожары. После бедственного опустошения в пожаре 1340 года, новгородцы так ужаснулись другого сильного пожара на Даниславовой улице, что жители оставили дома и жили несколько времени на полях, а владыка Василий, желая ободрить народ, установил пост и крестные ходы. Нашествие Ольгерда казалось новою, нежданною напастью. Новгородцы вышли, однако ж, к Луге; но, между тем на вече, в сильном народном смятении, убили несчастного посадника Евстафия, вопия, что из-за него гибнут новгородские волости. Ольгерд неожиданно обратился тогда в Литву, где немцы грозили ему нападением. Едва прошла буря со стороны Литвы, новгородцы услышали о приходе шведского короля Магнуса: его не называл собакою новгородский посадник, но требования Магнуса были еще страннее Ольгердовых.

Магнус вздумал обратить новгородцев в истинную веру. Он собрал войско, взял на расходы даже церковные деньги, нанял немцев, датчан, не слушал упреков своего духовенства, жалоб народа, предвещаний Бригитты, слывшей у шведов пророчицей, и приплыл с войском к Березовым островам. Подтвердив в 1338 г. мирный договор со шведами, новгородцы не понимали причин шведского нашествия. Магнус крестил между тем дикарей финляндских, указывая им на купель и петлю и заставляя их или спасаться в купели, или лезть на виселицу. «Пришлите ко мне на съезд своих философов, – сказали наконец послы его на новгородском вече, – а я представлю своих. Пусть поговорят и решат они, чья вера лучше. Если ваша, то я приму ее; если наша, то вы примите ее, и будем едино стадо. Не хотите – я иду воевать вашу землю!» Владыка Василий, посадник, вече долго думали и послали тысяцкого Абрама и других послов сказать Магнусу: «Нет ли у тебя другой какой-нибудь обиды, что ты идешь войною; если есть, то мы приехали решить ее дружелюбно. Но о вере спорить не хотим. Мы приняли веру от греков. Хочешь узнать, чья вера лучше, пошли к патриарху греческому, в Царьград». «Никакой обиды от вас не видал я, – отвечал Магнус послам, – но если вы не хотите состязаться о вере, признайте же мою без отговорок. Иначе иду на вас со всею моею силою». Он двинулся к Орехову. Новгородцы с посадником, отрядами псковичей, торжковцев и своими дружинами спешили защитить Ладогу и послали в Москву звать Симеона, боронить свою отчину. «Рад, иду», – отвечал Симеон, пошел, воротился от Торжка и послал только брата Иоанна, но велел ему медлить и смотреть на обстоятельства. Магнус взял между тем Орехов в начале августа и воротился назад, услышав о сборе новгородцев. Легкий отряд новгородский под предводительством удалого Онисифора Лукина мстил Магнусу разбитием его отрядов и казнил изменников корельских. Иоанн явился наконец в Новгород с москвичами, но узнал об уходе Магнуса и обратил дружины назад. Новгородцы оскорблялись тем, что он не слушал новгородского челобитья, не принял и благословения владычня. Как будто в укор великому князю Новгород заключил немедленно союзный договор со Псковом. Положили: считать Псков независимым от Новгорода, равным ему вольным городом, младшим братом; не править его наместниками новгородскими; не звать псковитян на вече ни дворянами, ни подвойскими, ни софиянами, ни изветниками, ни бирючами, но послами, как вольный город, равный Новгороду. Обрадованные псковичи охотно пошли после сего с новгородцами освобождать Орехов, которого Новгород не хотел оставить во власти Магнуса. К прискорбию союзников псковские дружины должны были от Орехова поспешить домой, где рыцари, управясь между тем, с эстонцами, начали грабежи и хотели захватить Изборск. Псковитяне мстили им (в 1349 г.) взятием нового городка их. Новгородцы оставались одни, но приступили к Орехову смело, стояли от августа до Великого поста, устроили костры, позвали благословить их владыку Василия, взяли Орехов на самый праздник Обретения главы Предтечи и перерезали шведов. Они приступили на другой год (1350 г.) к Выборгу; дружины их ходили грабить даже в Норвегию. Магнус не помышлял уже об обращении новгородцев при внутренних раздорах и бедствиях Швеции, не слушал папы, и мир с Новгородом заключили снова. Память о походе Магнуса осталась надолго в Новгороде, украшенная поэтическими вымыслами. Предание говорило, будто он был наказан безумием за покушение на православную веру, посажен на цепь, освобожден сыном, но видя, что язва, голод, наводнение, междоусобие терзают Швецию, бежал к норвежцам; что корабль его разбило на море, и он на доске принесен был к пустыне Валаамской, там постригся, умер и завещал потомкам: никогда не наступать на Русь, «ибо нам не пособляется; и кто наступит, на того Бог, и огнь, и вода, ими же я казнился. Благодарю Бога, что все это обратилось к моему спасению». Близ Валаамской обители доныне показывают мнимую могилу Магнуса. Онисифор, отличившийся в Ореховской войне, был избран посадником и жестоко мстил врагам своим в 1351 году: домы их разграбили, самих заставили бежать.

Онисифор добровольно отказался от посадничества в 1354 году. Вот один из резких новгородских характеров!

В это время Ольгерд дрался с Польшею за Галич и Волынь и с немецкими рыцарями – Бог знает за что! Потеряв несколько битв, он употреблял хитрости, смирялся, вооружал монголов днепровских на Польшу, ссорил рыцарей с Польшею и, зная набожность Казимира, обещал ему даже принять католическую веру; папа уже начал с ним об этом переписку. Ревность Казимирова к распространению католицизма так раздражала православных галичан, что они лучше хотели быть во власти монголов, нежели «короля краковского, который лестию взял землю Волынскую и много зла христианам сотворил, претворив церкви святые на латинское богомерзкое служение». Слыша, что Чанибек крепко властвует в Орде, Ольгерд, доведенный до крайности, прибегнул к пособию Чанибека.

Все это время Симеон не дремал в бездействии. Соблюдая одинаковую политику с Литвой и новгородцами, он увидел теперь случай тайно стеснить опасного врага, князя литовского. Истинный сын Калиты, допустив Новгород тревожиться сварами и биться с Ольгердом и Магнусом, а Ольгерда истомляться в ссорах с Польшей и рыцарями, он лениво двинул дружины, когда Новгороду грозила опасность от шведов, и сделался деятельным, когда Чанибек мог поправить дела Литвы. Послы Симеона ударили челом хану; доложили, что Ольгерд – злодей, грабит и зорит отчину Симеона, Русь, покорный улус великого хана. Чанибек не послушал Ольгерда и даже выдал Симеону послов Ольгердовых – брата его Корияда со спутниками. Решась на такое дело, оскорбительное для честолюбия литовского князя, Симеон, конечно, приготовился к битве. Но Ольгерд не уступал в хитростях Симеону; прежде терпел он, что враг его Евнутий, крестившись в Москве, жил там свободно: и теперь не оказал никакого гнева. Его послы смиренно явились, напротив того, к Симеону с дарами и серебром, прося мира. Симеон обрадовался. Вскоре Ольгерд предложил еще более тесную дружбу. Быв дотоле врагом веры, даже мучителем христиан, он обещал отныне покровительствовать православию. Митрополит Феогност был рад, боясь, что Польша лишит его наконец доходов с Галича и Волыни. За Любарта волынского немедленно выдали племянницу Симеона, княжну ростовскую.

Феогност сделал еще более, когда Ольгерд, вдовый после первого брака, вздумал укрепить союз с Симеоном родственной связью и просил выдать за него самого Ульяну, сестру великой княгини. Симеон усомнился и доложил Феогносту. Митрополит разрешил, и сирота Александра тверского сделалась супругою литовского язычника.

Оправдывая себя, говорили потом, будто Ульяна обратила Ольгерда в православие, тайно; но явно он не думал о православной вере, равно покровительствовал католикам, грекам, язычникам и забыл обещание креститься и крестить Литву. По ходатайству Симеона дав небольшой удел Евнутию в Минской области, удачно освободив Галич от Польши, Ольгерд победил немцев и успел спастись среди бедствий и потерь. Увидим последствия обещаний и родственных его союзов. Впрочем, Ольгерд постоянно соблюдал дружбу к Симеону и даже мирил его с другими. В 1352 году Симеон двинул московскую рать на Смоленск. Покровительствуя Смоленск особенно, Ольгерд прислал к нему дары, послов и просьбу о мире. Симеон не оставил Ольгердова слова и помирился. Все это не мешало Ольгерду мстить псковитянам, когда они отказались держать у себя наместников сына его, князя полоцкого. Ольгерд жаловался на убытки, грабил села псковские и захватывал купцов псковских, заезжавших в Полоцк.

Так проходило княжение Симеона, всего более сильного умом и хитростью. Но ничто – ни ум, ни хитрость, ни сила не могли спасти русских земель от страшного бедствия, какое внезапно посетило тогда Азию, Африку и Европу. Мы говорим о смертоносной болезни, известной в истории под именем Черной смерти и составившей эпоху в летописях медицины, памятную более современной нам холеры.

Черною смертью назван был неслыханный мор, начавшийся в Китае, и с 1348 до 1352 года прошедший через Среднюю Азию, Индию, Аравию, Египет, Северную Африку, Грецию и всю Европу. Говорили, что он начался Божиим гневом: смертные пары вдруг вылетели из земли в Китае, погубили там 13 миллионов человек и разлетелись потом во всю вселенную. Более 20 миллионов погибло в турецких азийских государствах. «Ангел смерти никогда не губил вдруг столько людей, с самого Ноева потопа, сколько погибло их с 1348 до 1350 и в следующие годы», – говорит знаменитый историк медицины, уверяя, что, по всем поверкам, погибла тогда треть народонаселения земного шара. В Лондоне недоставало места на кладбищах; в Вене несколько времени умирало ежедневно до 1000, в Любеке до 1500, в Париже до 500 человек. Флоренция лишилась 100 000 жителей; Марсель и остров Кипр вымерли совершенно. Альфонс X, королева Наваррская, королева французская, множество знаменитых людей всех званий, состояний, пола и возраста погибли наравне с простым народом, между коим повсюду мор свирепствовал сильнее, ибо простолюдины менее имели средств спасаться от заразы. Европа ужасалась, трепетала, молилась, отправляла духовные процессии и думала, что злые люди отравляют воду и воздух; врачи, погибая наравне с другими, не знали даже, как назвать страшную болезнь, и еще менее того, как лечить ее. Хоронить мертвых и совершать погребальные молитвы было некому, ибо священники погибали скорее других, по долгу своему прикасаясь к умершим. Трупы сбрасывали наконец в ямы сотнями, тысячами, другие валялись повсюду, распухшие, почернелые, и заражали собою воздух. Животные, звери, птицы пожирали их и сами гибли после того в неизобразимом множестве.

Давно уже слышали руссы, что «совершается казнь от Бога на людей под Восточною страною, в Орде, Сарае, у бусурманов, фрягов, армян, обезов, черкесов; что там свирепствует сильный мор, и живые не успевают хоронить мертвых». Вскоре бедствие появилось в Руси. Ужасное описание Черной смерти осталось особенно в преданиях псковитян, где зараза оказалась прежде, чем в других русских местах, в 1352 году. Отчаянные жители просили новгородского владыку приехать к ним и благословить их. Василий не устрашился, приехал в Псков, совершил там торжественный ход кругом города и спешил в Новгород, где оказалась зараза, столь же свирепая и смертельная. Он скончался в пути, на берегах Шелони, и мертвый привезен был в Новгород, где тогда «вошла смерть в люди, тяжка и напрасна, и бесчисленное множество людей добрых погибло». Святитель, достопамятнейший в числе владык новгородских, защитник прав отчизны, наставник князей, строитель и созидатель Новгорода, человек государственный! «Лишась доброго пастыря, новгородцы пришли ко владыке Моисею, который передал паству свою Василию и уже 22 года после того жил схимником, в глубоком уединении. Добродетельный старец оставил свое уединение, утешил соотчичей согласием, не жалел себя, уцелел от смерти среди гибели всеобщей и правил новгородскою паствою еще семь лет. До самой Пасхи продолжалась зараза в Новгороде; прекратилась там и распространилась всюду по областям русским. Опустошения были ужасны. Глухов и Белозерск вымерли вовсе; в Киеве, Смоленске, Суздале думали, что настало светопреставление.

Митрополит Феогност был уже болен, когда Черная смерть тяжко начала терзать Москву. Он скончался марта 11-го дня, 1353 года. В одну неделю умерли двое детей великого князя. Наконец Симеон сам подвергся участи других. Зная уже признаки смертной, неисцелимой болезни, он не сомневался в кончине своей, отрекся от мира, постригся и – как смиренный инок Созонт приготовил свое завещание. Симеон приказывал жену и сына Василию Михайловичу тверскому и братьям своим Иоанну и Андрею. «Полагаюсь на Бога и на вас, братья! – завещал он. – Блюдите мои заветы по нашему докончанью, как мы целовали крест у отцовского гроба. Благословил нас отец жить за один; так и я завещаю жить за один, не слушать лихих людей, кто станет ссорить вас, а слушать отца нашего владыку Алексея и старых бояр; они всегда хотели добра нам и отцу нашему. Пишу завет сей, дабы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы на гробе их не угасла». Симеон распорядился только собственным своим участком в наследстве; отдал его весь жене своей, «да молит Бога и душу мою поминает до живота своего». Ни слова не говорил он о Великом княжестве: смерть была тогда единственным помышлением всех! Апреля 26-го, 1353 г. скончался Симеон. Не успели отправить по нем сорочин, как преставился брат его Андрей (июня 6-го). Супруга Андрея осталась беременною и через шесть недель родила сына, достопамятного Владимира Андреевича (июля 15-го, 1353 года).

Бедствие пролетело на время; страх смерти исчез с ним вместе; люди опомнились, и опять начались суеты мира. Снова ожили все людские помышления. Опять нетерпеливее всего хотели знать: кто будет теперь великим князем? Взоры всех обращались на Константина суздальского. Иоанн Иоаннович, человек смиренный, прозванный Кротким, отправился, однако ж, вместе с другими князьями в Орду. К общему изумлению, Чанибек избрал его, не уважая даже особенного старания новгородцев, ходатайствовавших за суздальского князя. Новгородцы оскорбились и не хотели признать Иоанна, повинуясь, назло Москве, Константину. Смерть Симеона и качества нового великого князя ободряли своевольство. Олег рязанский напал в то же время на пределы московские, пожег и разорил берега Лопасни. В Твери снова перессорились Василий и Всеволод. Дядя сильно притеснял Всеволода, получив грамоту ханскую в 1352 году и женив сына своего Михаила на дочери Симеона в 1350 году. Ольгерд принялся за крамолы и хитрости. Он женил племянника на дочери Иоанна, и выдал дочь свою за Бориса Константиновича, суздальского князя, честолюбивого и отважного. Управясь совершенно в это время с Польшей и отдыхая от битв с немцами, Ольгерд сделал решительно зависимым от него Смоленск, овладел Брянском, отнял у смоленского князя Белый и Мстислав, занял Ржев и воевал тверские области, когда Ржев у него отняли. Ссоры с Псковом не прекращались.

Новгородский архиепископ Василий во время Черной смерти обходит кругом Пскова

Таким образом, Москва могла всего бояться при князе слабом и нерешительном, хотя судьба вскоре избавила его от одного соперника опасного: Константин суздальский умер в 1355 году, «княжил 15 лет честно и грозно, боронив отчину свою от сильных князей и от татар». Новгородцы отреклись от детей Константина и признали власть московского князя. Но дети Константина, князья Андрей, Димитрий, Борис, казались независимыми от Москвы, разделив наследие отца и получив отдельные грамоты хана. Также независимым сделался князь Иоанн стародубский. Иоанн сидел в Кремле Московском и безмолвствовал.

Но провидение поставило тогда близ великокняжеского престола мужа великого: это был владыка Алексий, которого слушаться заказывал Симеон братьям в своей духовной. Мы видели Алексия юношей в Богоявленском монастыре. Он постригся на 20-м году от рождения и, высказанный милостью митрополита Феогноста, был 12 лет наместником его, отличался святостью жизни, подвигами благочестия. В 1352 году был он поставлен в епископы Владимирские. Свидетель завещания Симеона Алексий хоронил Феогноста, который, умирая, благословил его на свое место. Утвержденный потом общим согласием в сане митрополита, Алексий ездил в Царьград для поставления, в 1353 году, и вскоре имел случай показать твердость своего характера. В Киев приехал из Царьграда другой митрополит, Роман, объявляя права свои на верховную власть. Духовенство русское не хотело его слушаться, но не знало, что с ним делать. Алексий снова отправился в Царьград в 1356 году. Он должен был согласиться на убеждения царьградского патриарха, что митрополит в заднепровских странах необходим для сопротивления папской власти, сильно стремившейся овладеть в сих странах православием. Романа наименовали митрополитом Литовским и Волынским; Алексий не отдал ему Киева и назывался Киевским и Владимирским. На обратном пути Алексий претерпел сильную бурю, достопамятную по обету, какой дал он тогда: если уцелеет от потопления, построит монастырь во имя того святого, память которого будет праздновать Церковь в день его спасения. Пристав к берегу в день Св. Андроника, Алексий воздвиг на берегу Яузы, в Москве, Андроньевскую обитель.

Действуя как мудрый правитель Церкви, Алексий умел внушить благоговение и почтение к своему сану и, бывши первым из святителей Руси, стал выше князей духовною своею властью. В 1357 году он судил распрю Всеволода и Василия тверских, не перестававших ссориться, осудил племянника и велел остаться в Твери епископу Феодору, который хотел удалиться оттуда, не терпя настроения княжеского. Москва явно дружила Василию. Тщетно просив защиты в Орде, Всеволод поехал наконец в Литву и уговорил митрополита Романа мирить его с дядею. Роман обрадовался случаю, приехал в Тверь, осудил Василия, был одарен Всеволодом и успел помирить князей в 1360 г. Но все возопияли против его своевольства, говорили, что он «содеял мятеж в святительстве, чего не бысть прежде в Руси; что он поставлен в сан митрополита сребролюбием человеческим, производит только в церковниках смятение и тщету имения, и в Тверь пришел напраснством и бесстыдством». Роман уступил, уехал опять в Волынь и умер там в 1362 году.

Опасное дело предстояло Алексию в 1357 году. Из Орды получено было слово Чанибека: «Слышу, что у вас есть поп, святой, которому Бог ни в чем не отказывает. Пошлите его ко мне: пусть молитвою своею испросит он здравие жене моей». Тайдула, покровительница русского духовенства, была тогда отчаянно больна. Еще прежде знала она святость Алексия и для путешествия его в Царьград дала ему запасный пропускной ярлык. Алексий не поколебался ехать в Орду по слову Чанибека, надеясь на помощь Божию. В самый день отъезда его из Москвы загорелась сама собою свеча в Успенском соборе. Народ сбежался толпами смотреть на чудо. При многочисленном собрании митрополит пел молебен, раздал свечу по кусочкам, взял с собою часть оной, поехал в Орду и молился с чудотворною свечою. Тайдула исцелилась, благодарила Алексия и поспешно отправила его из Орды: там начались убийства. Сын Чанибека, Бердибек, зарезав отца и 12 братьев своих, завладел Ордою. Начиная отцеубийством, он продолжил свое владычество притеснением подвластных и, следуя советам корыстолюбивого Товлубия, послал обременить новыми данями русские области. Надеясь на заступление Тайдулы, Алексий снова отправился в Орду и не ошибся в ожидании. Бердибек смиловался над Русью и пожаловал русское духовенство. Святителя Алексия встретили в Москве торжественно; со слезами благодарили его, поздравляли как победителя. Восьмилетний Димитрий, сын Иоанна, говорил ему: «Ты подарил нас мирным житием, Владыко! Чем воздадим тебе?

Исцеление Тайдулы. Клеймо иконы «Митрополит Алексей с житием». Дионисий и мастерская. Конец XV – начало XVI в.

Митрополит отправился после сего в Киев, для обозрения паствы. В его отсутствие скончался великий князь (ноября 13-го, 1359), утвердив детям, Димитрию и Иоанну, племяннику Владимиру с матерью и вдове Симеона московские волости и движимое имение. Он забыл о Великом княжестве.

Из Москвы некому было теперь явиться в Орде: Димитрий, Иоанн остались детьми. Алексий воротился из Киева в Москву и благоразумно ждал, что будет, тем более что и Тайдула погибла в страшных смятениях, какие всколебали тогда все Орды монгольские.

Кровожадный Бердибек властвовал в Золотой Орде только два года; утопая в разврате, он не щадил ближних и резал их для своей безопасности. Разврат прекратил наконец отвратительную его жизнь. Кульпа (Аскулпа), сын недостойного тирана, наследовал ему. Тогда явились из Крымской Орды: хан Навруз (или Урус) и двоюродный брат его Тохтамыш. Не прошло полугода, и – Кульпа погиб под мечами убийц с двумя сыновьями своими (в 1359 г.). С его смертью пресеклось поколение Менгу-Темирово на Капчатском троне. Навруз овладел Ордою. Но не вся Золотая Орда покорилась новому хану. Заставив Тохтамыша бежать и укрыться в Чагатайском царстве монголов, Навруз увидел в потомке Шейбановом, властителей Заяицкой Синей Орды, хане Хидыре, мстителя на Кульпу. Битва решила спор их в 1360 году; Хидырь овладел Золотою Ордою. Навруз, сын его Темир, и Тайдула, сообщница стольких злодейств, погибли. Навруз торжествовал, но недолго: родной сын его Мурут (или Темир-Хожа) зарезал отца, убил брата своего Кутлуя и думал быть крепким на троне Батыевом, облив его кровью родных.

Одно простое исчисление сих отвратительных событий показывает ужасное состояние, в каком находилось тогда царство Батыево: в четыре года сменилось там шесть ханов; трое из них сели на трон Орды отцеубийством и истреблением родных братьев (Чанибек, Бердибек, Мурут), и один междоусобною войной и убийством (Хидырь)! Прибавим, что все сии злодейства совершались открыто, явно, хладнокровно; сопровождались каждый раз азийским бесчеловечием – смертью людей, близких к погибшему хану, грабежом, рабством вельмож, жен, родных его…

Но последние, быстрые перемены произвели в ордах общее волнение. Мурут владел Сараем; никто не хотел его слушать. Мамай, простой темник Чанибека, объявил себя противником Мурута, не стал ему повиноваться, отделил орды, бывшие на правом берегу Волги, грозил погибелью Муруту и возвел другого хана на престол Золотой Орды, Авдула, сам управляя его войсками. В то же время остаток Синей Орды Хидыря закочевал далее Сарая, на левом берегу Волги, предводимый Амуратом, братом Хидыря. Четыре орды отделились еще в разных местах, избрав местопребыванием своим: Азов, Наручат, Казань, Астрахань. Могущественная орда составилась отдельно на берегах Яика. Половец Эдигей, учредив пребывание свое в Сарайчике, сделался главным Бийулу, или властителем сей новой орды, назвав ее Мангитскою, по главному улусу, или Ногайскою, то есть Луговою. В то время как Эдигей теснил Амурата, Мамай готовился ниспровергнуть отцеубийцу Мурута. Кровь монголов текла повсюду в гибельных междоусобиях.

Руссы видели несчастное состояние своих властителей, не думали употреблять его для государственного блага, и пока мудрый Алексий оставался в благоразумном ожидании, князья спешили пользоваться переменами в Орде и наперерыв являлись то к одному, то к другому хану. Угрожаемые беспрерывною опасностью, сидя на зыбком, окровавленном троне Ордынском, ханы рады были случаю взять что можно с русских князей-челобитчиков и спешили выдать им грамоты на что угодно.

Возвращение святителя Алексея из Орды

Немедленно по кончине Иоанна приехали в Сарай суздальские князья. Они застали там в живых хана Навруза, который назвал великим князем первого, кто попросил сего титула: это был Димитрий Константинович Суздальский. Митрополит Алексий находился во Владимире; туда приехал новый великий князь в конце июня 1360 года и основал пребывание в сем городе. Кажется, что даже родные братья видели непрочность и неуместность Димитриева честолюбия. По крайней мере, Андрей, старший брат его, не захотел требовать себе Великого княжества. Митрополит благословил Димитрия Константиновича, но не оставлял Москвы, и пока Ольгерд своевольствовал в Смоленске, Ржеве и Брянске и новый великий князь судил в Костроме русских разбойников, разграбивших Жукотин, князь Константин ростовский и князь Димитрий галицкий выпросили в Орде независимые грамоты на свои владения. Новгородцы, любившие отца Димитриева, Константина, признали власть великого князя, но с излишком выговорили себе все прежние свои льготы.

Так прошло около трех лет. Алексий и советники юного Димитрия Иоанновича московского имели время приготовиться, сообразить все обстоятельства и положили, что время действовать, наконец, настало. Они начали смело, быстро, безостановочно.

Еще в 1361 году 11-летний Димитрий Иоаннович был в Орде вместе с Андреем суздальским, Константином ростовским и Михаилом Давидовичем ярославским. Они приехали к хану Хидырю. При них Мурут восстал на отца, убил его и брата, и через несколько дней Мамай поднял знамя бунта. Мурут бежал. Мамай резал его сообщников, избирал нового хана. В Сарае засел на это время брат Хидыря, повелитель Синей Орды, Амурат. Подвергаясь гибели, князья русские спешили уехать из Орды и благополучно достигли отчизны. Только на Андрея суздальского нападал дорогою какой-то Рятяхоза, но Андрей отбился от злодеев. Князь ростовский был ограблен, но тоже спасся. В числе русских беглецов находился и будущий победитель Мамая, отрок Димитрий. Вероятно, поездка его имела уже целью предприятие, обнаружившееся на другой год. Пока Мамай управлялся на нагорной стороне Волги, где являлись беспрерывно новые ханы, пока Мурут бегал за Волгою, Сарай все еще оставался за Амуратом.

К изумлению всех, юный московский князь совсем нечаянно объявил права свои на Великое княжество. Димитрий Константинович заспорил. Москва не уступала и звала его на суд к сарайскому хану; бояре московские и суздальские явились в Сарай, вероятно, потому, что самим князьям было опасно проехать в местопребывание ханское. Амурат, конечно, не ждал такой почести и охотно присудил первенство князю Димитрию московскому. Димитрий Константинович не думал соглашаться, хотел искать нового суда и был испуган твердою решительностью Москвы. Дружины московские стояли уже готовые; они быстро двинулись к крепкому Переяславлю. Ими предводили дети: Димитрий, Иоанн, Владимир; но сих детей окружали опытные вожди, советники деда Иоанна, дяди Симеона; с ними торжественно шествовал Святитель Алексий. Неготовый к отпору Димитрий Константинович ушел во Владимир. Его преследовали и заставили бежать в Суздаль. Во Владимире со всеми обрядами воссел Димитрий Иоаннович на великокняжество, благословенный святителем Алексием. Три недели прожил он там и возвратился в Москву.