Текст книги "История русского народа"

Сильно теснимый Владимир прислал наконец сказать ему, что он начальник, а не зритель битвы. Мстислав молчал и, когда увидел, что русские дружины подались, побежали, что венгры и поляки гонятся за ними вроссыпь и поют уже победные песни, мгновенно свернул он свое войско, ободрил воинов, ударил и – решил победу! Сам Филипп (прегордый Филя, как называют его летописцы) был пойман в бегстве, и по следам бегущих Мстислав, подобно соколу, явился под Галичем. Одни бежали оттуда, другие хотели защищаться. Руссы мечами пробились в город. Коломан, супруга его и отборные венгры убежали в церковь, нарочно для этого обращенную в крепость. Упорно дрались тут венгерские воины, будучи окружены отовсюду, изнемогая от голода и жажды. Мстислав явился, предложил сдаться, и король галицкий с королевою и множеством венгерских вельмож был в его руках. Победитель отослал Коломана и Саломею в Торческ как пленников; знатные венгерцы достались по дележу русским и половецким воинам и должны были выкупать себя. В числе пленных был и боярин Судислав. Лобызая ноги Мстислава, Судислав клялся вечно быть его работником и умел умилостивить победителя: не только простил он ему все козни, но даже определил его воеводою в Звенигород.

Следствия блистательной этой победы были важны. Она утвердила честь Мстислава Мстиславича. Руссы величали его красным своим солнышком. Польский король не смел ничего предпринять, искал мира и отказался от помощи Александру бельзскому. Этот князь был жестоко наказан за вероломство. Приехав в Галич поздравить своего тестя, Даниил поспешил потом на Волынь, собрал войско и с братом Васильком разорил Бельз, разграбил его, не оставил камня на камне: грабеж продолжался целую ночь. Летописец говорит, что с тех пор в Бельзе осталось присловье о злой ночи разорения Бельза. Мстислав хотел общего мира, и, слушаясь его, Даниил прекратил вражду и помирился с Александром.

Мстислав снова объявил себя князем галицким, не упоминая ничего о правах Даниила. Вскоре явились в Галич послы короля венгерского, требуя освобождения Коломана и грозя в случае отказа походом сильнейшего венгерского войска на Галич. Мстислав отвечал, что он не отдает бывшего галицкого короля и жены его, венгерцев ждет, а победу передает власти Божьей.

Угрозы венгров на этот раз кончились словами. Венгерский король занят был смятениями внутренними и опасностями внешними. Уступая требованиям вельмож и народа, он показал им слабость свою в Золотой Булле. Извне грозили ему враги сильные, и это побудило его искать в знаменитом Мстиславе не врага, но друга и родственника. Неожиданное предложение сделано было тогда Мстиславу. Венгерский король предложил женить третьего сына своего, Андрея, на дочери Мстислава, с тем чтобы Галич был приданым за невестою. Мстислав согласился. Судислав, облагодетельствованный Мстиславом, был посредником в этих переговорах. Но они шли медленно. Несмотря на то, сын венгерского короля был обручен с юной княжной; Коломан освобожден и отправлен к отцу. Препятствия к браку были выисканы хитростью политики. Во время неславного своего крестового похода венгерский король, родственник царьградских, латинских императоров, женил одного сына на дочери императора греческого, царствовавшего в Никее, и сговорил за младшего сына, назначенного жениха Мстиславовой дочери, дочь короля армянского. Надеялись, что папа разрешит их обручение. Но Лешко постарался отклонить папу, и римский владыка отвечал, что не может разрешить обещания, данного одной невесте, и не благословляет Андрея быть королем галицким, ибо Галич есть законное владение брата его Коломана и супруги Коломановой, дочери знаменитого польского короля. Время проходило, пересылали послов, спорили. Имя Мстислава удерживало мечи. Обрученный жених дочери его жил между тем в Перемышле, получив этот удел от будущего тестя, как подарок предварительный.

Все эти события заняли около четырех лет жизни Мстислава Мстиславича после отъезда его из Новгорода. Обратимся к другим действователям в истории русского народа и обозрим, что в эти годы делалось на севере Руси.

На другой год по отбытии Мстислава из Новгорода во Владимире скончался добродетельный Константин Георгиевич, 32-х лет от рождения, 1219 года, 2 февраля. Не ознаменовав княжения своего ни одним блестящим деянием, он и не запятнал памяти своей никаким злодейством. Возведенный обстоятельствами на престол, преимущественно называвшийся великокняжеским, Константин проводил болезненные дни свои в беседе с духовными сановниками, чтении Священных писаний и пособии нищей братии. При гробе его совершено было пострижение его супруги, которая в обители монастырской два года прожила после своего супруга.

Мирно вступил после Константина на престол его Георгий Всеволодович, не предчувствуя, на какие бедствия готовит его ужасная судьба в будущем! Он оставил племянников своих, десятилетнего Всеволода Константиновича и девятилетнего Василька Константиновича, в уделах, назначенных им от отца их, доброе сердце которого имел он случай узнать в бедствии. К чести Георгия скажем, что эти чувства хранил он всю жизнь свою. Братья Георгия княжили в своих уделах.

Отпустив из плена рязанских и муромских князей, Константин отказался, кажется, и от управы над ними. Преступления, дотоле тяготевшие над несчастным отродием Глеба, были ничто в сравнении с злодейством, которое совершил Глеб Владимирович, услуживший некогда старику Всеволоду клеветою на родных. Брат Глеба, Константин, соединился с ним: злодеи решились на дело, невиданное дотоле в Руси. Они пригласили всех рязанских князей, родичей своих, на дружеский совет. Приехало шестеро князей, и между прочим родной брат Глеба и Константина, Изяслав, храбрый противник своевластия князя Владимирского. Кончив общую думу, князья весело сели пировать в шатре Глеба с множеством бояр и дворян своих. Тогда вторглись убийцы, и – все шесть князей, бояре и дворяне их были зарезаны, безоружные и беззащитные… Спаслись из рязанских князей только Ингвар Игоревич, не успевший приехать, дети его, брат Георгий и несколько малолетних княжичей других родов: «Не бе бо приспел час их», – прибавляют летописцы, с отвращением описывающие злодейства Глеба и Константина, называющие их каинами и сообщниками Сатаны. Братоубийцы обратились, с половцами и дружинами своими, к Старой Рязани, где княжил Ингвар. Этот князь разбил полки братоубийц; участь Константина осталась для нас неизвестной; Глеб, отверженный всеми, бежал в степи и погиб в сумасшествии. Совесть неумолима! Ингвар, брат его Георгий и дети Ингвара наследовали княжества Муромское и Рязанское.

Вскоре по вступлении своем на великокняжеский престол Георгий Всеволодович удачно воевал с булгарами, разорившими Устюг, город в Чудской подвластной ему области, выгодно помирился с ними и заложил в 1221 году город при впадении Оки в Волгу, назвав его Нижним Новым городом. Но внимание Георгия всего более занимал Новгород.

Там, проводив своего незабвенного князя Мстислава Мстиславича, вече долго думало: кого избрать ему преемником? Не хотели иметь князя из рода Всеволода Георгиевича и послали просить у князя Мстислава Романовича сына его, Святослава. Этот князь прибыл, и не много месяцев прошло, как буйство нескольких граждан взволновало весь город. Новгородец Матвей Душилович поссорился с другим новгородцем и бежал из Новгорода; его догнали и привели на княжеский двор. Пошла ложь по городу, что посадник Твердислав самовольно выдает князю вольных людей. Начался шум; ночью ударили в набат у церкви Николая Чудотворца на Торговой стороне, также у церкви Сорока Мучеников в Неревском Конце и начали копить народ. Твердислав услышал о возмущении, собрал вече оставшихся ему верными граждан Людинского Конца и Прусской улицы и уговаривал их идти на бунтовщиков. «Если я виноват, то да паду в битве, – говорил посадник, – буду ли прав, оправи меня Господи!» С этими словами он обратил взоры на соборную Софийскую церковь. Тут князь Святослав, учуяв толк и мятеж в городе, прислал сказать, что он освобождает Дутиловича. Этому не внимали, сошлись вооруженные, началась битва, к счастью, не кровопролитная; но восемь человек было, однако ж, убито и много ранено. Успели разобрать мост на Волхове и тем прекратить бедствие; но обе стороны спорили, шумели, целую неделю были вечи, наконец помирились, клялись все забыть и целовали крест. Тут явились присланные от князя. Радуясь укрощению бунта, он требовал, чтобы Твердислав был немедленно сменен с посадничества. Это оскорбило новгородцев. «Сменим, – отвечало вече, – но пусть скажет князь, за какую вину?» «Без вины! – ответствовал Святослав. – Просто не могу быть с Твердиславом и отнимаю у него посадничество». «Радуюсь, братья, – сказал тогда посадник, – что вины моей нет, а сменить меня вы можете: вы вольны в посадниках… и в князьях», – прибавил Твердислав. Это нравилось горделивой воле Новгорода. Вече послало сказать Святославу: «Князь! Если вины на посадника нет, то помни, что ты целовал крест, чтобы без вины мужа новгородца не лишать достоинства. Тебе кланяемся, а Твердислав наш посадник, не выдаем его!» Святослав не спорил.

Но, угождая воле новгородцев или исполняя желание самого Святослава, Мстислав Романович прислал звать сына к себе, отдавая Новгороду другого сына своего, Всеволода Мстиславича. И этот князь не успел остановить смятений. Одно из них началось опять за Твердислава. Новгородский отряд пошел на реку Тойму и не был пропущен туда дружинами Георгия и Ярослава. Предводитель отряда, Семен Емин, возвратился, но не вошел в Новгород, нарочно расставил шатры под городом и обвинял Твердислава и тысяцкого Якуна, что по их наущению князья не пропустили дружин новгородских. Дотоле уважаемый Твердислав увидел ненадежность любви народной: его сменили; Семен Борисович избран был в посадники, а доносчик Емин в тысяцкие, но не надолго. После похода к Пернову, под которым безуспешно две недели стоял Всеволод и бился с литвою и рыцарями, Твердислав снова был избран в посадники, а Якун в тысяцкие. Тогда произошла свада в новгородской иерархии.

Во время отлучки архиепископа Антония, сосланный за восемь лет прежде в Торопец архиепископ Митрофан был призван и возведен на владычный престол. «Поезжай, куда тебе любо», – велели сказать новгородцы Антонию. Он приехал в Новгород и поставил князя и вече в большое замешательство своим упорством. Решились послать обоих иерархов на суд к Киевскому митрополиту. «Кого он пришлет нам, тот и будет нам владыка», – говорили новгородцы. Митрополит решил в пользу Митрофана. Умы успокоились и снова взволновались, когда князь Всеволод объявил гнев свой на Твердислава. Знаменитый посадник этот был болен; голос его не мог раздаваться на вече, и вече передалось князю, собранное близ его дворца. Положили – убить Твердислава; оделись в брони; бояре, воины князя прискакали на Ярославов двор, где собрались уже народные толпы. Слыша, что воздвигся весь город, и не имея сил идти, Твердислав велел везти себя в санях к церкви Бориса и Глеба, ударил набат, собрал верные ему Людинский и Загородский концы. Они клялись не оставить его, разделились на пять полков и готовы были оружием встретить князя, бояр, воинов и сообщников его. Узнав об этом, Всеволод не смел своевольничать, прислал владыку Митрофана с добрыми повестями. Он свел посадника и князя в любовь. Но Твердислав, возвратясь домой, сделался болен сильнее прежнего и вскоре сам прислал на вече отказ от посадничества. Чувствуя усиливающуюся болезнь, он тайно от жены и детей уехал в Аркадьевский монастырь и принял монашество. Узнав о том, жена Твердислава немедленно постриглась в монастыре Св. Варвары. Дети Твердислава, гордые именем этого знаменитого новгородского человека, были сильны на вече, и, вероятно, их влиянию надобно приписать изгнание князя Всеволода из Новгорода. В начале 1221 года сказали Всеволоду: «Не хотим тебя; иди куда хочешь». Он уехал в Киев к отцу своему. Это было знаком, что партия суздальская перемогла все другие. Отправили во Владимир владыку, посадника и избранных мужей: просить в Новгород Всеволода, сына Георгия Всеволодовича. Одарив без числа присланных, Георгий послал с ними сына своего; ему было только восемь лет. Новгородцы просили помощи великого князя против немцев, литвы и других властителей над Чудскими землями.

Ярославово дворище в Новгороде. XII–XVIII вв. Воротная башня Гостиного двора

Там, кроме беспрерывно усиливавшихся литовцев, рыцари утверждали постоянно власть свою. Уже отряды их, чудские и литовские, чаще прежнего врывались в области новгородские. Битвы бывали с ними даже близ Торопца и самого Новгорода. Северная Ливония с 1218 года увидела еще новых властителей. Валдемар, король датский, для очищения грехов прибыл с флотом, заложил Ревель, бил чудь и, учредив орден Данеброга, возвратился в Данию. В 1220 году король шведский также очищал грехи нападением на жителей острова Эзеля и заложил там город. Желая отличаться верою, датчане не велели финнам креститься у рыцарей и вешали их, когда они принимали крещение от пастора немецкого. Рыцари требовали того же в отношении датчан. Приведенные в отчаяние, финны взбунтовались, решились лучше умирать с оружием в руках, отказались от всякой веры, датской и немецкой, били священников и выгнали рыцарей из Феллина, Дерпта, Оденпе.

Надобно было воспользоваться этим случаем. Георгий Всеволодович отправил брата Святослава с дружинами в помощь Новгороду. Этот князь, новгородцы, псковитяне выступили на берега Аа и осадили Феллин, уже снова отбитый рыцарями у чуди. Русские были отражены, но опустошили множество селений, жгли немецкие церкви и разоряли монастыри. Зимою рыцари, литовцы и чудь то же делали близ Пскова.

Новгородцы опечалились, когда юный князь их тайно уехал из Новгорода со всем двором своим. «Разве тебе не угодно, чтобы сын твой держал Новгород? – говорил посол новгородцев Георгию. – Дай же нам брата твоего Ярослава». Ненависть к этому князю уже была забыта. Он приехал в Новгород и разбил литовцев, многочисленным войском осадил Ревель, бился под ним целый месяц, отступил, жег, грабил немцев, датчан и финнов, союзников своих. С пленниками и добычею возвратился он в Новгород и, к изумлению новгородцев, не захотел остаться у них. «Не ходи от нас, князь!» – говорило вече, кланялось ему, но безуспешно. Ярослав уехал в Переяславль, удел, который еще оставлен был ему Константином. Отъезд князя был совершенно по своей воле. Опять явился малолетний Всеволод в Новгород. Битвы под Дерптом и вторжение литовцев в пределы Старой Руссы ознаменовали его прибытие.

В таких событиях настал ужасный 1224 год, вписанный в летописи на память русских князей и православных христиан, год – эпоха затмения славы Мстислава Мстиславича, навсегда изменивший дела в Истории русского народа.

Искренность Ярослава с великим князем Георгием

В течение последних двенадцати лет Мстислав был гением-хранителем Руси. Казалось, что доблестью, великодушием, храбростью он искупал общий упадок характеров и мирил слабых потомков с тенями грозных предков их. Не уступая предкам только в одном – суровости нравов, русские князья, все, кроме юного сына Романова, Даниила, были недостойные наследники железных скандинавов. Среди таких людей Мстислав казался яркою звездою Руси. И в каком веке человек, ему подобный, не утешил бы современников и не был предметом удивления потомков? Мало найдем в истории многих народов, не только Руси, характеров столь прекрасных, каким является нам Мстислав Мстиславич Удалый. На славе его не легло ни одного пятна, а уму и душе его можем ли отказать в благоговейном удивлении!

Решительно бескорыстный, решительно живший одним желанием блага и счастия Руси, силою ума и меча из князя бессильного и неизвестного Мстислав сделался князем – решителем судьбы всей Руси. Он мог – и как легко мог – сесть на великокняжеском престоле, в Новгороде, Владимире, Киеве, но не хотел. Завоевывая престолы для отдачи законным наследникам, Мстислав умел ценить душу буйных, но добрых новгородцев, не отличал Олеговича от Мономаховича, не щадил ни жизни, ни трудов и ничего не искал в вознаграждение. Он хотел быть русским князем, не киевским, не Владимирским, не новгородским, не смоленским, не черниговским. Воинские подвиги его изумительны. Как хорошо рассчитывал он все обстоятельства и характеры противников и друзей; с какой благоразумной кротостью простил он в Смоленске бунт новгородцев, во Владимире щадил кровь суздальцев, в Галиче извинял пылкость Даниила! Но первый поход из Торопца в Торжок, поход в Суздальское княжество, утвердивший его могущество; отнятие Киева у Рыжего Олеговича; решение судьбы Галича одною битвою – какие смелые, верные и быстрые удары!

Можно подумать, что Мстислав впоследствии как будто забыл Русь для Галича и здесь действовал нерешительно, даже своекорыстно, не возвращая Галича роду Романа, объявив его своим княжеством и передав потом зятю, венгерскому королевичу. Но такое мнение будет несправедливо.

Мстислав не забыл Руси: из Галича строго блюл он судьбу всех княжеств русских. Правда, до нас не дошли сведения о сношениях его с другими князьями. Но что же значили советы Мстислава в Киеве, а всего более умеренность, тишина, кротость князей, всюду виденная после Липецкой битвы? Никто не смел обижать Новгорода: Ярослав и Георгий, прежде столь дерзкие, кланялись и повиновались вечу. Олеговичи и Мономаховичи таили, как будто забывали свою вековую вражду. Злодейство в Рязани было безумием и кончилось скорою гибелью злодея. Битвы с булгарами и с немцами не могли иметь важных последствий. Половцы были друзьями и угодниками Мстислава. Заметим, как малые события показывают, что политика Руси была в руках Мстислава. Когда Антоний, им возведенный в сан владыки Новгородского, заспорил с Митрофаном, Антония перевели архиепископом в галицкий Перемышль, где властвовал Мстислав.

Кто мог, кроме Мстислава, так верно помирить и честь Антония и волю Новгорода? Скажем о Галиче, что, собственно, он не был родовым наследством Даниила, ибо Роман держал его несколько лет, захватив, как хищник, оборонял, как человек необыкновенной храбрости и отваги. Кроме того, обладание Галичем удерживало Венгрию и Польшу. Рука самого Мстислава едва могла вырвать эту область у иноплеменников, и только страх имени его безопасил Галич, столь важный для спокойствия Руси от поляков, венгров, южной Литвы, бывший притом и таким местом, где, не обижая никого отнятием наследствия, Мстислав мог княжить, сохраняя порядок в Руси, и защищать пределы ее от главнейших неприятелей. Возводя сына венгерского короля на престол галицкий, Мстислав думал, что этим примирит он тяжелую для Руси неприязнь Венгрии, и этот поступок показывает: себе ли прочил он Галич.

Потомство смело может верить безукоризненной чести имени Мстиславова, а историк видеть, что система политического состояния Руси, которую начал Мстислав в 1212 году в Торжке и утвердил на полях липецких, продолжалась до 1224 года в безусловном повиновении всех русских князей Мстиславу, не великому князю, но великому человеку.

Но суждено было ему, чтобы жизнь, посвященная на добро всех, проведенная в трудах и подвигах тяжелых, не цвела радостями. Еще в поре силы и мужества, одинокий Мстислав должен был видеть и пережить падение и самой славы своей, видеть, что с сим горестным событием всего начинания разрушились, прежние бедствия ожили, любимый Новгород снова начал тревожиться своеволием князей и что останкам его, благодетеля новгородского, не было определено покоиться в святых стенах Софийского собора, где желал он лечь подле отца своего! На Метислава должны были покуситься люди, им облагодетельствованные, и последние дни жизни его отравились горестью и раскаянием! Такими уроками не показывает ли провидение, что когда назначено от него быть новой эпохе в судьбе народа, то никакая мудрость, никакая доблесть человеческая не сильны восстановить прежнего порядка? Ветхое гибнет, новое в бурях и гибели, новая жизнь возникает из обломков. Память подвига доброго остается навсегда; но тяжела участь человека-подвижника во времена переломов судьбы народа! Хочет ли он удержать разрушение древнего или созидает новое – погибель почти неизбежный жребий его…

Глава 4. Нашествие монголов

В русские земли начали доходить странные, дотоле неслыханные вести. Занятые своими делами, своими князьями и борьбою с соседями, руссы только слыхали и читали в древних сказаниях, что на Западе, за уграми, чехами, ляхами и немецкими рыцарями, есть много земель фряжских и немецких. Они знали, что на Востоке, за чудью, булгарами и половцами, еще более обитает народов, от пучины Эфиопской до ледяных гор Лукоморья; ведали, что на Западе и Востоке есть цари, хотя не православные, но сильные; что на Востоке и на Западе бывают страшные, гибельные битвы, падают и восстают царства. Так слух их поражен был, двадцать лет прежде, завоеванием греческого царства латиною. Все это они знали; но века прошли с тех пор, как предки их сами гибли в разливе народных океанов. От погибели печенегов, известной им по летописям, протекло уже тогда около двух столетий. Половцы были им не страшны; они, как немецкие пришельцы и литовцы в чудских землях, как булгары на Волге, казались народом, осужденным покоряться силе русского меча, когда меч сей возносился над ними злом неизбежным, которое, быв поставлено на пределах Руси, наказывало грехи русского народа и князей подобно совести, наказывающей преступления. Бедствия от них были мгновенны, победа верна, и, конечно, не один юный князь в начале XIII столетия жалел, что ему нельзя повелевать в степях половецких, бить поганых и пить златым шеломом донскую воду, забывая, что за все это мог он поплатиться разорением родного наследия и самою жизнью.

Но вести, пришедшие в Русь около 1224 года, были совсем различны от сих понятий. Появились слухи, что за половцами и булгарами, по левую сторону Волги и за Хвалынским морем, начались битвы тяжкие и страшные; что там, в дальних, неведомых странах, явились народы новые, дикие, свирепые, многочисленные, как саранча, насылаемая Божьим гневом на землю, и грозные, как меч ангела, истребителя полчищ ассирийского Сеннахерима. Кто были сии народы и какой был язык их, какая вера? Откуда, от какого племени явились они? Даже как они именовались? Никто не знал! Одни говорили, что новые, неслыханные дотоле безбожные народы называются таурменами; другие называли их татарами; некоторые утверждали, что это древние печенеги. Согласны были только в том, что свирепостью превосходят они все народы и что они завоевали уже многие страны, явились по эту сторону Волги, Дона и Хвалынского моря, пленили ясов, обезов и касогов.

Узнали, наконец, что новый народ бьется с половцами, что он побеждает их, гонит перед собою к Лукоморью, к Дону, к Днепру. Беспокойства, опасения, ужасы увеличивались. Еще некоторые из руссов не пугались бедствия половцев, даже радовались. «Много те половцы сотворили зла земле Русской, – говорили они, – и всемилостивый Бог в возмездие хочет погубить сих безбожных сынов измаиловых, да отмстится кровь христианская».

Но когда сведали, что сын славного Кончака, Юрий, хан, лихой паче всех половцев, и Даниил, сын старого Кобяка, пали в бегстве под мечами победителей, что вся земля половецкая смялась, разбита, бежит к Днепру, – смятение объяло самых бесстрашных руссов! Взволновалась вся земля Русская, когда трепещущие половцы прибежали к Днепру, вопия, что по следам их гонятся неизвестные, страшные победители, когда они отдавали все, хотели быть рабами русских, умоляя только пропустить их через Днепр и спасти от неминуемой смерти и гибели. Слыша все это, боясь, трепеща, никто не знал, однако ж, что делать, что предпринять.

В числе беглецов бы тесть и друг Мстислава Мстиславича, сильный хан половецкий Котян. Взоры и надежды всех и без того обращались на князя галицкого. До прибытия Котяна, казалось, он ни на что не решался. Котян прибежал прямо в Галич со своими дружинами, женами, детьми и богатствами. «Спасайте нас, спасайте себя, – говорил хан, – сегодня враги отняли землю нашу, завтра возьмут вашу. Поборайте по нас: сегодня мы побиты ими, завтра они побьют вас, если вы не предупредите их». Мстислав не думал долго. Оставив Василька Романовича наместником в Галиче, он поспешил в Киев и созвал на совет всех князей Южной Руси. Съехались князья, рассматривали опасность, расспрашивали половцев. Говоря в совете князей, Мстислав представил и то опасение, что если половцам не пособишь, то сии поганые в отчаянии могут соединиться с новыми врагами и соединенно обратиться на Русь. К убеждениям Котян присоединял подарки, дарил князей и бояр конями, верблюдами, буйволами и невольницами. Положено было – взяться за оружие. Тогда Мстислав, всегда готовый на битвы и всегда рассчитывающий на быстроту удара, решительность его и силу, уговорил князей не дожидаться новых врагов, сидя дома, с оружием в руках, но раздельно, и что лучше принять их на чужой земле. Понимая опасность борьбы, он, как глава и надежда других, просил собирать более войска, явиться всем, назначив немедленно весеннее наступление, а место сбора близ Олешья, в устье Днепра.

Давно уже не двигалось ополчение русское, столь многочисленное и грозное. Только Георгий с братьями и Новгород не участвовали в нём. Под предводительством Мстислава Мстиславича шли дружины галицкие, волынские, киевские, черниговские, смоленские, курские. Князь Мстислав Романович киевский, старший в роде Мономаховичей, Владимир Рюрикович, верный сподвижник Удалого, Мстислав черниговский, брат Всеволода Рыжего, Мстислав Немой пересопницкий, Даниил Романович волынский, Олег курский, множество других князей, бояр, воевод с войском бодрым, сильным спускались по правому берегу Днепра. У Варяжского острова на Днепре встретили их послы ожидаемых неприятелей. «Слышим мы, – говорили послы сии князьям, – что, послушав половцев, идете вы на нас; но мы не занимали ни земель, ни городов, ни сел ваших. По воле Бога идем мы на холопов, конюхов наших половцев, но с вами у нас рати нет: даем вам мир. Мы гоним и бьем половцев; гоните, бейте их и вы и берите себе от них добычу». Сии предложения не были выслушаны. Князья поступили вопреки всем правам: послы были убиты. Не можем приписать такого поступка ничему другому, кроме беспорядка, какой оказался в многолюдном стане русских, где множество юных князей разных мнений и множество половецких ханов буйствовали, а Мстислав киевский ссорился со знаменитым князем галицким. Войско шло далее; к нему присоединились многочисленные половецкие полчища; галицкие выгонцы прибыли также в ладьях, спустились из Галича по Днестру, войдя потом в устье днепровское и поднявшись до самой Хортцы. Тут услышали руссы, что на противном берегу появились неприятельские конники. Даниил и другие юные князья бросились на коней, переплыли Днепр и пустились на врагов; отстреливаясь, ускакали от них неприятели. Рассказы видевших неприятеля были несогласны. Даниил и другие юные воины утверждали, что новые неприятели хуже половцев. Опытный вождь галицкий, Юрий Домаречич, говорил, напротив, что они добрые ратники и отличные стрелки. Поднялись шум и прения. Мстислав Мстиславич решил наконец идти далее навстречу врагам. Все войско переправилось через Днепр. Степи половецкие наполнены легкими конными войсками безвестных врагов. С тысячью воинов сам Мстислав ударил на сильный отряд их, разбил его, побрал полон, добычу. Отличного воеводу варяжского, Гемябека, нашли скрытого в яме и убили. Девять дней шло потом русское воинство до реки Калки. Здесь опять восстало несогласие. Мстислав киевский не хотел переправляться через Калку, отделив свои дружины, огородил их обозами на каменистой горе и равнодушно смотрел, как Мстислав Мстиславич перешел через реку с остальными войсками и стал табором вдали, на другом берегу Калки. Хан половецкий, Ярунь, послан был в передовой полк; за ним следовал Даниил. Вскоре показались бесчисленные полчища врагов и завязалось дело. Когда Даниил выдерживал первый напор врага, Мстислав Мстиславич поднял весь стан свой и в досаде на киевского князя не хотел послать к нему вести о битве и требовать его помощи. Началась сеча и была люта и зла. Даниил, пораженный копьем в грудь, не чувствовал раны, сражался, подкрепляемый Олегом курским, и гнал неприятеля. Мстислав Немой, муж силы необыкновенной, бился наряду с ними. Но половцы не выдержали: нестройные толпы их бросились вспять, стоптали полки русские, и – счастие, дотоле столь верное Мстиславу Мстиславичу, изменило ему в первый раз, изменило ужасно, невозвратно! Не помогли ни мужество, ни отвага: он побежал с поля битвы; за ним ринулось все, в ужасе, беспорядке! Даниил прискакал к Калке; томимый жаждою, хотел утолить ее и только тут увидел, что он ранен. Спасались кто как мог и успевал, бежали по степи половецкой, гонимые победителями до самого Днепра, и уцелели только бедные остатки войска, за несколько дней столь гордого и надежного. Мстислав Мстиславич, переправясь через Днепр, велел жечь, топить и пускать по волнам ладьи свои, чтобы отнять у неприятеля средства перейти через Днепр.

Князь галицкий Мстислав, проиграв сражение при Калке, спасается за Днепр

Погиб и Мстислав киевский. В укрепленном стане своем он видел бегство и гибель соратников и был окружен врагами. Пустив главное войско за бегущими, неприятель оставил двух воевод своих, Чагырхана и Тетютхана, овладеть станом Мстислава киевского. Три дня приступали к стану враги и решились наконец победить вероломством. Плоскиня, начальник бродников, был посредником, что русское войско будет отпущено безвредно, заплатив окуп. Но едва русские ратники оставили свое укрепление, неприятель напал на них, и никто не спасся. Сам Плоскиня связал Мстислава Романовича и двух князей, с ним бывших, зятьев его, князя Андрея и князя Александра. Их привели в шатер вождя победителей и умертвили ужасным образом – раздавив живых под досками, на которых сели пировать воины и воеводы двух ханов, главных повелителей!

Едва ли десятый из всего воинства успел прибежать восвояси и передать вести о победе над всеми князьями русскими, какой никогда не бывало от начала Русской земли. Весть сия быстро разлилась повсюду. Василько Константинович, посланный для соединения с князьями, вел дружины суздальские и от Чернигова поспешно воротился к Георгию Всеволодовичу. Ужас, трепет были в Киеве, Чернигове, Галиче, Смоленске, Новгороде, Владимире. «Бысть вопль, и воздыхание, и печаль по всем градам и волостям», – говорит современник. «За грези наказал нас Бог, положил недоумение и погибель на стольких людей», – повторяли всюду, слыша, что одних князей, кроме Мстислава киевского и двух зятьев его, убито шестеро и семьдесят отличных удальцов. В числе князей были: Мстислав черниговский, сын его, и Изяслав Ингварович луцкий. С негодованием слушали рассказ, что на бегущих нападали даже и друзья половцы, убивая русского, чтобы овладеть конем, оружием или одеждой его.