Текст книги "История русского народа"

Остановимся у гроба Мстислава Храброго, от юности привыкшего бояться только Бога и никого из смертных, остановимся не плакать, подобно современникам его, но сказать, что это был последний скандинавской крепости князь русский. Все вокруг него умалилось – духом, целью жизни и страстями; период развития высших сил духа человеческого не мог еще настать, а период развития грубой силы кончился с ним на Руси. От кончины его до появления монголов оставалось менее пятидесяти лет: эти годы были годами разрушения, совершенного падения русских княжеств, и сыну Мстислава предоставлена была участь – оживить своего отца, но в духе уже нового поколения, и оживить для того только, чтобы дожить до времен глубокой тьмы, временного несуществования, или тяжкого сна Руси, и плакать не о сыновьях своих, но об отчизне, на грудах тел и костей! Когда Мстислав Храбрый скончался, главными правителями Олегова и Мономахова рода остались Святослав Всеволодович и Всеволод Георгиевич. Род Ростислава смоленского, потеряв мужественного Мстислава, был уже незначителен.

И Святослав и Всеволод как будто ждали кончины Мстислава. Немедленно началась взаимная борьба их: она не ознаменовалась ни одною замечательною чертою величия духа, и действовавшие лица только падали более и более к бездушию, ничтожеству, грубым злодействам первых времен Руси.

Мы видели, что дружба Всеволода со Святославом была непродолжительна. Они почти поссорились за своевластие Всеволода в Рязани. Святослав не предпринимал, однако ничего решительного: он собирал силы. Владея уже Киевом и Черниговом, скоро подкреплен он был нечаянною кончиною Олега, князя северского: будучи зятем одного из Ростиславичей, Олег постоянно держался их стороны и ссорился с черниговским князем. Братья Игорь и Всеволод разделили наследие после Олега: Игорь взял Новгород-Северский, Всеволод – Курск; оба князя повиновались Святославу, как старшему из Олеговичей. Чувствуя себя довольно сильным, Святослав спешил воспользоваться кончиной Мстислава Храброго: он предложил новгородцам сына своего, Владимира. Новгородцы согласились, видя, может быть, усиление черниговского князя. Всеволод собирал дружины и готовился к войне, а Святослав вздумал изгнать Ростиславичей из киевских областей: там Давид мирно княжил в Вышгороде, а Рюрик в Белгороде. Выехав с малою дружиною на охоту в ладьях по Днепру, Давид был окружен вооруженными воинами и с изумлением и негодованием увидел, что на него напали не разбойники, а посланные от черниговского князя, который неподалеку также охотился на берегу Днепровском. Давид успел броситься в ладью и уплыть к брату в Белгород, а Святослав захватил всех его спутников.

Неловкое злодейство Святослава оскорбило Ростиславичей. Рюрик выступил немедленно, занял Киев и звал к себе волынских князей. Давид поехал к старшему брату в Смоленск. На пути он услышал, что Роман уже скончался. Он застал Романа во гробе. Печальная вдова его сидела подле гроба, плакала и говорила: «Князь мой кроткий! Кому творил ты зло в жизнь свою!» Сими словами и история может означать доброго сына Ростиславова. Давид принял Смоленск; к Рюрику пришли не только волынцы, но и галичане: Ярослав галицкий, друг Ростиславичей, охотно послал свои дружины. Но Рюрик не хотел начинать битвы и только был настороже против черниговского князя. Не успев изменнически захватить Давида, Святослав приехал в Чернигов, собрал Олеговичей и жаловался, что необходимость велит ему начинать войну. «Начнем, – отвечал Игорь Новгород-Северский, – но кто причиною? Впрочем, не наше дело разбирать: мы тебе повинуемся, как отцу». «Куда же идти? – спрашивал Святослав. – К Смоленску или к Киеву?» Все это предоставили ему на волю. «Итак, – говорил Святослав, – Ярослав с Игорем пусть берегут Чернигов, а я пойду к Суздалю со Всеволодом». Взяв половину половцев, Святослав спешил соединиться с новгородцами, которых сын его вел из Новгорода: они сошлись на устье Тверцы, пошли по берегам Волги, положили всю Волгу пусту и города все сожгли. Не доходя 40 верст до Переяславля-Залесского, Святослав остановился; Всеволод двинулся навстречу ему, собрав суздальские, рязанские и муромские дружины. Два враждебных воинства стали на реке Влене, одно по одну, другое по другую сторону. Чем же решилось сближение Севера и Юга Руси в грозных ополчениях?

Ничем! Стоя в неприступном месте, на крутобережной Влене, между горами и пропастями, Всеволод ждал черниговского князя и хотел принудить его к нападению на крепкое становище суздальцев. Воины Всеволодовы выбегали, дразнили воинов Святослава и прятались, когда доходило до драки. Напрасно Святослав, несмотря на старость свою более Всеволода пылкий, посылал к нему, вызывая на битву и приказывая сказать: «Ты меня оскорбил: заплатил мне неблагодарностью за добро и захватил моего сына. Хотя ты и младше меня, я пришел: иди на суд Божий, сразимся!» Всеволод упорно молчал и не трогался. Видя опасность дальнейшего промедления, Святослав отступил, сжег Дмитров и пошел в поход, но не к Чернигову, а к Новгороду. Всеволод Георгиевич возвратился во Владимир, не преследовал Святослава, ждал что будет.

Новгородцы обрадовались приходу Святослава, величали его победителем и снова охотно дали ему свои дружины. Святослав привел с собою Ярополка Ростиславича, столь чудесно прозревшего в 1177 году, и, с согласия новгородцев, посадил его в Торжке. Святослав думал, что прошлогоднего похода и осторожности довольно для удержания Всеволода Георгиевича; он выступил громить Ростиславичей. По его повелению двинулись к Полоцку из Южной Руси дружины черниговская, северская и наемные половцы. А князья полоцкие пристали к Святославу, все, кроме князя Друцкого. Приготовления были велики, ибо Святослав пришел из Новгорода также с войском. Ростиславичи, конечно, знали, что Бог не дал Святославу доблести воинской; Давид выехал из Смоленска к Друцку и ждал его; Рюрик оставил Киев и затворился в Белгороде. Святослав сжег предместья Друцка, не смел сражаться с Ростиславичами, провел свое войско в Киев и был доволен. Рюрик разбил часть половцев, его союзников, и предложил ему мир. В это время новгородцы отреклись от Олеговичей и выгнали от себя Святославова сына. Их принудили к тому военные движения Всеволода. Раздраженный тем, что старый враг его, Ярополк, княжит в Торжке, Всеволод напал на него, целый месяц осаждал, голодом принудил торжковцев сдаться и в другой раз выжег сей несчастный город. Жителей увели во Владимир; Ярополк, раненый, был закован в цепи и также увезен Всеволодом. Видя, что Святослав ушел в Киев и не заботится об участи новгородцев, что он только начинает грозно, а не оканчивает, Новгород предложил мир Всеволоду и отрекся от Святослава. Всеволод рад был кончить четырехлетнюю вражду с Новгородом, послал туда князя Ярослава Владимировича и отпустил пленных торжковцев.

Тогда помирился и Святослав с Ростиславичами. Он требовал только Киева. Рюрик согласился; Киев снова отдали Святославу. Переяславлем продолжал владеть род Глеба Георгиевича. Волынь была во владении детей Мстислава и Ярослава Изяславичей. Рюрик владел Вышгородом и Белгородом. Примирясь с Ростиславичами, Святослав помирился и с Всеволодом Георгиевичем. Всеволод отпустил сына Святославова, отпустил и Ярополка Ростиславича.

Следующие затем двадцать семь лет не представляют нам никакого общего события: все было разделено, все было частно; связь русских княжеств расторглась совершенно. Погодное повествование о событиях в разных местах Руси было бы сбивчиво и не давало бы надлежащего понятия. Представим общий обзор политических отношений в эти годы и опишем события отдельно, как отдельно происходили они.

Всеволод был сильнейшим из князей в Северной Руси: владея Суздальской, или Владимирской, областью, имея под рукою Новгород (тем более прочный ему, что новгородцы опытом узнали непрочность покровительства Святослава, а кроме Святослава и Всеволода некуда уже было им обратиться), Всеволод Георгиевич был покровителем смоленского, вышгородского и переяславского князей. Таким образом, он соединил под свое владычество все прежние уделы Мономахова рода, весь правый берег Днепра до южных границ Руси и еще более, ибо Полоцк повиновался воле смоленского князя, а Рязань была в совершенной зависимости от Всеволода.

Святослав был гораздо слабее Всеволода, ибо только Чернигов, Новгород-Северский и Посемье повиновались ему, подвластные потомкам Олеговым. Владение Киевом давало Святославу только суетный титул киевского князя: малый округ земли составлял все пространство владений древней знаменитой столицы. Но Святослав казался на юге Руси государем сильным: он был крепок дружбой, соединявшей Олеговичей, родных и двоюродных его братьев; нерешительным характером Всеволода; недоверчивостью потомков Мономаха друг к другу; половцами, которых никогда не совестился нанимать во время войны, хотя при первом мире ходил разбивать их вежи. Наконец, хитрая, уклончивая политика Святослава и старость, внушавшая уважение к нему князей, юнейших его летами, были также его опорами.

Словом, Всеволод и Святослав считали себя старшими в числе русских князей, берегли друг друга, заключали взаимные брачные союзы и уступали друг другу взаимно. Сын Глеба, внук Святослава, женился на княжне Ясской, свояченице Всеволода, а дочь Рюрика Ростиславича выдана была за самого Глеба; племянник Святослава женился на дочери Всеволода Георгиевича. Святослав был и с других сторон в родстве знаменитом: сын его, Всеволод Рыжий, женился на дочери польского короля Казимира; дочь Глеба Святославича выдана была за сына греческого императора.

Печати князей, посадников, тысяцких Великого Новгорода. XI–XV вв.

Важнейшую уступку Святослава Всеволоду составляла Рязань. Сие княжество Олегова рода беззащитно передано было от него воле Всеволода. Святослав так тщательно соблюдал в сем случае свою систему уступчивости, что споря с рязанскими князьями о границах и думая воевать, спросили прежде у Всеволода, и, когда тот не изъявил согласия, Святослав перестал спорить и уступил рязанцам.

Пользуясь такими обстоятельствами, Всеволод тяготил и ничтожил князей рязанских, как будто боясь, чтобы новый Глеб не явился в Рязань; как будто предвидя, что Рязань будет одним из сильных препятствий возвышению потомков его.

Несчастное междуособие рязанских князей давало ему все средства. Мы видели уже, что пятеро сыновей Глеба составляли две враждебные партии: Всеволод и Святослав Глебовичи рабски кланялись и служили Всеволоду Георгиевичу; Роман, Игорь и Владимир, напротив, искали средств избавиться от его власти. Не прошло и семи лет после 1180 года, когда Всеволод Георгиевич мирил их оружием, ссора между братьями возобновилась. Роман, Игорь и Владимир соединились снова. Они осадили Святослава Глебовича в Пронске, пока Всеволод вел к нему помощь из Владимира. В Пронске свирепствовал голод. «Чего же ты ждешь? – говорили братья Святославу. – Или хочешь переморить народ? Мы тебе родные, мы не съедим тебя; соединись только с нами!» Святослав, утесненный и оробевший, сдал Пронск; соперники взяли в плен и суздальскую дружину, бывшую в Пронске. Услышав о сем, Всеволод грозно потребовал своей дружины и стращал ужасным мщением. «Ты выбил ее у меня челом, – говорил он Святославу. – Сам ты начал рать, и я был с тобою ратен; за что же терплю позор?» Роман испугался, послал во Владимир пленников и говорил Всеволоду: «Ты отец, ты господин, ты брат! Если потребуешь, мы сложим за тебя свои головы; можем ли сражаться с тобою? Кланяемся тебе и мужей твоих отпускаем». Всеволод был доволен, мирил братьев, а между тем жег Рязанскую область, говоря, «брань славная лучше мира студного!» Наученные сим новым опытом, князья рязанские жили мирно. Прошло двадцать лет; осталось из пяти братьев только двое: Роман и Святослав. Дети Владимира, Олег и Глеб, восстали на дядей, оклеветали их перед Всеволодом и призвали его в Рязань. В 1207 году сильное войско Всеволодово выступило к Рязани. Всеволод скрывал свое тайное намерение, может быть, опасаясь отчаянного сопротивления. Он употребил хитрость. Сказав, что идет в Киев (где сын Святослава черниговского ссорился тогда с Рюриком Ростиславичем), Всеволод остановился на Оке. Шесть князей рязанских приехали к нему, были обласканы и посажены за трапезу в княжеском шатре. Тогда явились клеветники: Глеб бесстыдно оговаривал своих родичей в измене и умысле на Всеволода. «Ядый хлеб мой возвеличил на мя препинание!» – воскликнул Всеволод, как будто изумленный изменой, велел заковать в цепи Романа, Святослава и четырех племянников их, объявил Рязань областью своей, Олегу отдал Пронск и отослал других несчастных князей рязанских во Владимир, а потом в дальние северные пределы. Несмотря на взятую предосторожность, опасения Всеволода оправдались. Рязанцы заступились за самобытность своей отчизны, восстали, разграбили суда Всеволодовы, плывшие по Оке, дрались, где только могли. Жители Пронска упорно не слушали никаких предложений. Слыша о бедствии родственников, князь Пронский, Кир-Михаил Всеволодович, бежал. Брат Глеба, Изяслав, приехал в Пронск и отбивал все нападения войск Всеволодовых. Сражаясь за каждую каплю воды, ибо Всеволод не допускал жителей к реке, и умирая от жажды, через три недели прончане сдались. Всеволод пошел к Рязани. Арсений, епископ Рязанский, умолял его не губить сего главного города Рязанских областей. Всеволод окончательно объявил, что Рязань присоединяется к Владимиру, дал только уехать в Пронск предателю Глебу и посадил по всем другим местам своих правителей, поставив над ними главным сына своего Ярослава-Феодора. Рязанцы выдали Всеволоду всех своих остальных князей, кроме Изяслава и Кира-Михаила, сбежавших из пределов Рязани. Сии князья казались опасными Всеволоду. Через два года (в 1209 г.) опять явился он близ Рязани и обвинял жителей в неповиновении и бунте. Надеясь на свою правоту, рязанцы пришли оправдываться в табор Всеволода. Сын его также оправдывал рязанцев; ничто не помогло: Всеволод объявил рязанцам гнев свой, велел выйти всем жителям из Рязани и сжег Рязань до основания. Жители были расселены по суздальским областям; епископ Арсений увезен во Владимир. Всеволод также уничтожил и Белгород-Рязанский. Кир-Михаил и Изяслав явились к бедствующим рязанцам, собрали воинов и напали на Москву, но были разбиты и бежали. Все затрепетало и покорилось Всеволоду.

Смоленск не был позорищем событий столь печальных, но волновался мятежами. Кроткий Роман приучил подданных к своеволию, и новый князь, Давид Ростиславич, казался смолянам властителем жестоким и тяжким. В 1186 г. смоляне явно забунтовали. Князь укрощал их казнями. «Много пало тогда голов лучших мужей», – говорит летописец.

Мы давно уже не упоминали о Полоцке. Судьба сего княжества, с тех пор как оружие Мстислава в 1129 году уничтожило на время самобытность тамошних князей, зависела от окружавших его соседей. Семидесятилетняя, беспрерывная почти борьба с Киевом нанесла самобытности Полоцка первый удар. Мстислав унизил его еще более. Разделение уделов между потомками Всеслава завело междоусобия и внутренние брани; ими пользовались Новгород, Смоленск, Киев. Принужденные следовать воле сильнейшего разделенные полоцкие князья потеряли единодушие и силу. Один приставал к одной стороне, другие к другой; все решалось мечом и уничтожало значительность Полоцка и князей его. Там в 1151 г. полочане изгнали князя Рогволода и отдали Полоцк Ростилаславу минскому. Подкрепленный Святославом новгород-северским, в 1158 г. Рогволод овладел Друцком; Ростислав осадил его и принудил покориться. Но полочане тайно звали к себе Рогволода; в то же время приглашали на сборище народное Ростислава и хотели убить его. Ростислав узнал обман, мстил изменникам и утвердил свое владычество. Мы видели уже Полоцк в войне с киевским князем и со смоленским. В 1185 г. была война у Полоцка со Смоленском и с Новгородом.

Но к бедствиям Полоцка присоединилась та самая причина, которая вначале была, кажется, одною из важнейших опор самобытности сего княжества.

Она заключалась в том, что Полоцкое княжество составлял собственно один, более других поколений многочисленный род славянский, кривичи, коих часть называлась полочанами. Истребление сего рода при нападениях киевских князей, переселение его и замещение другими поселенцами поколебали в основании твердость Полоцка. Полоцк был еще силен, всего более он удерживал западных соседей Руси, обитавших между Польшею, Туровом, Смоленском, Полоцком и чудскими народами, которые занимали берега Балтийского моря. Сии соседи были древние славянские или венедские племена: литва, зимегола, летгола, ливь, корсь, ятвяги, голяды. Мы видели, что киевские князья ходили в их области, сражались, брали дань; но никогда не покоряли они совершенно тамошних туземцев, отвлекаемые событиями на Днепре. С севера новгородцы также впадали в сии дикие страны, но не покоряли их, ибо искали не завоеваний, но данников. При могуществе Полоцка западные соседи его служили ему помощью, принуждаемые ходить с дружинами князей полоцких. Но когда Полоцк ослабел, упал, они сделались ему страшны: беспрерывно выходили они толпами в Чудские, Новгородские, Полоцкие области из своих дебрей, жгли, грабили и скрывались от преследования в леса свои, как половцы в степи. Вообще в XII веке руссы начали называть всех сих народов литовцами. Отсюда будем мы называть западных соседей Полоцка сим именем.

Впоследствии, когда имя Литвы было уже знаменито, придумана подробная история литовцев. Родословие князей их было выведено от Цезаря Августа. Все это не заслуживает никакого доверия. В 1183 году упоминается о жестоком нападении литовцев на псковские области: вот первое достоверное известие о литовцах, пришедших в силу и самобытно действовавших. С тех пор начались беспрерывные битвы их с руссами и поляками.

Земли чудские в то время сделались местом действия еще новых пришельцев. Доселе только новгородцы ходили по оным, сбирая дань, усмиряя непокорную, хотя и бедную чудь; кроме них, литовские народы, князья полоцкие и смоленские нападали также на чудские народы.

Но когда в XI столетии воинское защищение христианской веры сделалось главною мыслью народов Западной Европы, чудь испытала власть новых завоеваний. С мыслью о защите соединяла другая мысль – распространение христианства. Что прежде производила политика, папы и что из ревности апостольской делали немногие благочестивые люди, то сделалось предметом соревнования множества людей. Искали каждого уголка, дотоле известный, где можно б было водрузить крест, искали народок, которому можно б было провозвестить имя Иисуса Христа.

Чудские народы, погруженные в глубокое невежество, были язычники, и со всех сторон пошли к ним проповедовать христианскую веру. Новгородцы не думали обращать в христианство своих данников; немцы и шведы, напротив, не требовали от них дани, но хотели только их обращения.

Когда крестовые походы заволновали всю Европу, чудские земли постепенно заполнялись пришельцами из Германии. Держа в руках крест и меч, они низвергали чудских идолов, заставляли народ креститься, резали непокорных, славились своими подвигами и радовали папу известиями о покорении владычеству его отдаленных берегов Балтийского моря. Из Швеции, из Дании приезжали проповедники целыми флотами и в надежде отпущения грехов крестили, били несчастную чудь, ходили и к литовцам, обращали их, сражались с ними, думая, что совершают такие же подвиги, какими отличались собратья их, освободители Гроба Господня и завоеватели Палестины.

В то время как хищение и изуверие багрили кровью берега Балтики, Русь беспрерывно сражалась с восточными соседями своими, булгарами, на берегах Волги. Всеволод Георгиевич видел необходимость укрепить свои владения оружием с сей стороны и обратил войско на булгар. Мы уже упоминали о походах Андрея. Всеволод совершил поход новый, и значительный. «Слава Богу, что и в наши дни совершится рать на поганых!» – говорил Святослав черниговский, посылая ко Всеволоду сына своего с дружиною. Всеволод отправился по Волге в ладьях, с войском многочисленным. Ладьи оставлены были в устье Цывили, и войско шло сухим путем. Один из булгарских князей привел половцев. «Кланяемся тебе, князь! – говорили половцы. – Мы также пришли воевать булгар». Их принимали и осадили город Великий, принадлежавший серебряным булгарам. До битвы сильных не дошло. Племянник Всеволода, Изяслав Глебович (сын Глеба переяславского), был убит на первом приступе. Всеволод заключил мир, слыша, что булгары напали на оставленные на Волге ладьи руссов. Конное войско его возвратилось восвояси через земли мордвы.

Князья Южной Руси беспрерывно дрались между тем с половцами. При наличии междоусобий они шли нанимать их; в мирное время шли грабить их вежи. Война с половцами сделалась какою-то охотой для каждого князя, желавшего отличиться удальством. Привозя сайгаты, младшие князья дарили ими старших. Причина войны всегда бывала одна: надобно бить поганых. От времени до времени были совершаемы большие походы в степи половцев. Через шестнадцать лет после похода Мстислава (в 1184 г.), примирясь со Всеволодом, Святослав черниговский собрал дружины киевские, смоленские, волынские, галицкие и других князей. Узнав, что князья уже выступили, и получив поздно приглашение к походу, Игорь северский воскликнул: «Боже избави отказаться идти на поганых!» Он думал только о том, как бы скорее догнать войско князей, и предлагал дружине ехать прямо через степи. «Нет, князь! – отвечала ему дружина. – Ведь птицею не перелетишь!» С горестью оставшись дома, Игорь вскоре услышал о победах над погаными. В Заднепровских степях встретили князья половцев. Владимир переяславский, говоря, что ему должно мстить половцам за недавнее опустошение Переяславской области, просил дать ему передовой полк, первый ударил на половцев и заставил бежать многочисленное полчище половецкое. «Сей день его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он!» – восклицал Владимир. Половцев преследовали и на берегах Углы или Орели, забрали у них множество добычи и пленных: одних пленных князей половецких насчитали более 400. Знаменитый хан Кобяк и двое сыновей его были в сем числе. Но с другой стороны шел на руссов Кончак, враг свирепый и сильный. Молва говорила, что он рожден на гибель руссов. Когда Мономах, сказывают летописи, бил и гнал половцев, завладел их землею и пил золотым шеломом воду из реки Дона, два славные хана были побеждены им: один ушел в Абазинскую землю, за Железные Ворота; другой, Сорчан, остался у Дона. Услышав о смерти Мономаха, Сорчан послал к брату в чуждую землю, где жил он. «Скажи брату, – сказывал он своему послу, – скажи, что Мономаха уже нет на свете; пой ему наши родные половецкие песни; если же он не захочет и после сего идти с тобою, дай ему понюхать зелье родных степей!» Он вручил посланнику зелье, называемое по-половецки емшан. Брат Сорчана слушал речи посла и был непреклонен; но когда понюхал он зелья, то заплакал, воскликнул: «Лучше лечь костьми в родной земле, нежели быть славну на чужбине!» – и приехал к брату. От него родился Кончак. Кроме многочисленного войска, Кончак имел с собою невиданные воинские снаряды: машины, стрелявшие живым огнем (ими управлял какой-то Бесермен), и огромные самострелы, которые едва могли натягивать пятьдесят человек. Не сии ли неловкие снаряды погубили Кончака? Он был разбит и бежал. Одна из жен его и множество пленных достались руссам. В Киеве торжествовали победу веселыми пирами. «Грозен князь киевский! – восклицали певцы. – Он притрепал половцев своими сильными полками и харалужными мечами; наступил на землю половцев, притоптал холмы и яруги, возмутил реки и озера, иссушил потоки и болота и поганого Кобяка, из Лукоморья, от железных, великих полков половецких, как вихрь выторгнул – и пал Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святослава».

Победа над Кончаком была одержана 10 марта 1185 года, Игорь северский не мог слышать равнодушно о сих победах, горел нетерпением сам идти на поганых и хотел себе также чести воинской. Не дожидаясь помощи других князей, он послал только к брату своему, Всеволоду курскому. Сей князь, Буйтур, «удалейший из всех Олеговичей рожаем, возрастом, всею добродетелью, любовью ко всем и мужественною доблестию», отвечал, что он готов. Взяв с собою сына, свою черниговскую дружину и ковуев, Игорь соединился со Всеволодом, переправился через Донец и шел к Дону. «Разве мы не князья? – говорил Игорь. – Пойдем, добудем хвалы себе!» 1 мая 1185 года было великое солнечное затмение, так, что днем видны были звезды и солнце казалось мрачно, как месяц. Воины встревожились, говорили, что это недоброе знамение. «Братья и дружина! – сказал Игорь. – Кто знает тайны Божии? А знамение сие нам ли одним? Нет, оно целому миру! Увидим на деле, добро или зло оно предвещает». Между тем половцы собирались отовсюду, слыша о новом походе русских князей. «Давно ли избили и изымали они братию и отцов наших и идут снова!» – говорили половцы. Кончак и пять других ханов спешили встретить Игоря. Скоро дружины русские сошлись с передовыми половецкими полками. Воины узнали, что враги многочисленны, ужаснулись и советовали князю отступать. «Мы их искали, – сказал Игорь, – чего же бояться – потягаем! Неужели, не обнажив мечей, предаться бегу и быть осмеянными? Нет! смерть легче такого стыда!» Половцы были разбиты, оставили добычу и бежали. Три дня пировали руссы на месте битвы и хвалились победой. «Братья наши ходили со Святославом и бились, смотря на Переяславль, когда половцы пришли к ним, – говорили князья и воины. – А мы в самой земле Половецкой избили поганых и забрали жен и детей их. Пойдем за Дон и до конца изобьем их; пойдем за Лукоморье, где не были ни отцы, ни деды наши, и возьмем до конца свою честь и славу!» Но вскоре они отпали своего величия, увидели, что несть мудрости, несть мужества, несть думы человеку против воли Божией. Видя сбор лучших половецких ханов, Игорь хотел отступать. Отовсюду окружили его половцы на берегах Кагальника, отрезали от реки, и руссы, изнемогая от жажды на голой, палимой горячим солнцем степи, должны были сражаться.

«Сеча была зла вельми», несмотря на многочисленность врагов и безводье. Воины бросали изнеможенных коней, бились пешие, князья, бояре наряду с воинами. Игорь видел гибель, но не хотел бежать. «Если мы побежим, то можем еще сами спастись; но можем ли оставить черный народ? – говорил он. – Умрем все или спасемся также все!» В жестокой схватке его ранили в левую руку; он не оставлял битвы, ездил, ободрял воинов и, видя ковуев дрогнувших и побежавших, бросился останавливать их, был увлечен, окружен половцами и взят в плен. С горестью смотрел он на избиение своих дружин. Невдалеке от него дрались остальные, лучшие ковуи. Среди них Игорь распознал своего доброго брата Всеволода. Пеший сражался он, бился крепко, «стоял на бороне, прыскал на вои стрелами, гремел о шеломы мечом булатным». В сокрушении сердца Игорь каялся в грехах своих, молил Бога лучше послать ему смерть, нежели допустить его видеть падение брата. Битва решилась уничтожением русских дружин: «кровавого вина не достало; руссы кончили пир; сватов попоили и сами полегли». Спаслось не более пятнадцати руссов и еще менее ковуев: «нельзя было упречь, ибо как стенами сильными огорожены они были полками половецкими». Игорь, Всеволод, сын Игоря, племянник его были в плену; бояре, дружина избиты; некому было даже принести весть на Русь о бедствии князей. Какой-то гость, чужеземец, проезжал мимо, и ему поручили половцы сказать в Киеве, что теперь есть чем обменяться на ханов их, взятых в Угле и близ Хороля. Половцы разделили пленников и повели в свои вежи.

В Киеве, в Чернигове, в княжествах Игоря и Всеволода слушали весть о поражении князей русских с ужасом и горестью. Недавнее торжество только увеличивало печаль. Одни винили князей за неумеренную гордость и похвальбу; другие за то, что они не смотрели на зловещее знамение; третьи, что они не послушали советов Святослава; все печалились, говоря, что никогда еще не видала русская земля такого бедствия от половцев. Святослав узнал сию весть близ Чернигова, с горестью заплакал и сказал: «Негодовал я на вас, братья мои любезные, за то, что вы своевольно начали битву; еще более горюю теперь о беде вашей; мне пособил было Бог притомить поганых, а вы теперь отворили им ворота в Русь по буйству юности вашей. Да будет же воля Божия!» – прибавил он и, слыша, что половцы уже идут на Киев, послал за войском в Киев, Смоленск, а сына отправил в Посемье, где, «как в мутной воде, волновался народ без князя». Не думали уже о победе над половцами, хотели только защищаться и стали по Днепру, Десне, Семи. Половцы шли под предводительством Кончака и Кзы; сии вожди поссорились: один хотел ударить на Киев и мстить за Боняка и победу Святослава; другой требовал пути на Посемье, говоря, что там остались только жены и дети и некому защищаться. Несогласие кончилось тем, что половцы разделились и, узнав о готовности князей встретить их, не осмеливались идти далеко. Кза выжег только Путивль, где жители и супруга Игоря заперлись в городке. Кончак обманул князей и прошел обманом от Днепра к Переяславлю, когда смоляне уже отправились от Киева восвояси. Владимир Глебович сражался с половцами, был жестоко ранен и едва не убит. Переяславль отбили, но половцы обратились к Ромну, выжгли его. Владимир послал к Святославу за помощью; Святослав не мог пособить ему, ибо смоляне не слушались своего князя и отступали.

Вскоре руссы обрадованы были возвращением Игоря. Он достался в дележе Кончаку. Уважая храброго князя, Кончак обходился с ним не как с пленником, но как с князем, давал ему свободу, и половцы уважали его, как будто стыдясь воеводства его; позволили ему даже вызвать и иметь при себе священника. Один крещеный половчанин, Овлур или Лавер, взялся наконец освободить Игоря. Конюший князя передал ему сию весть; но Игорь долго не соглашался, говоря, что он не хотел уйти с битвы, не хочет и из плена уйти изменою. Наконец князя уговорили. Лавер приготовил коней. Игорь притворился спящим; стражу напоили кумысом, а когда половцы, пьяные, уснули, Игорь встал тихонько, помолился, взял крест и икону и ушел из вежи. Вместе с Олувром одиннадцать дней скитался он по степям, скрываясь от преследования половцев, всюду рассыпавшихся по следам его. Благополучно достигнув отчизны, Игорь спешил в Киев, молиться в Печерской обители. Кончак не оскорбился бегством Игоря. «Упустив сокола, он хотел опутать соколенка» и отдал дочь свою за сына Игоря, оставшегося в плену. Сей князь и Буй-Тур Всеволод возвратились в Русь уже через два года. Игорь увидел сына своего с молодой женою и внуком; дочь Кончака крестилась; священник благословил брак юного князя с дозволения Игорева.