Текст книги "История русского народа"

Георгий и братья его вознеслись славою, созвали бояр и начали пировать и смеяться над робостью Мстислава. «Творите что угодно, – говорил один из их собеседников, суздальский боярин, – но, по моему гаданью, лучше бы вам, князья, мириться и признать старейшинство Константина. Князья Ростиславова рода мудры, рядны и храбры, а новгородцы и смоляне дерзки к бою. Мстислава же Мстиславича ужели не знаете и не ведаете, что даже из всех Ростиславичей одарил его Бог храбростью?» Речь боярина показалась дерзкой: князья оскорбились. Нашелся другой боярин, более уклончивый. «Нет, князь Юрий и князь Ярослав, – сказал он, – не было того ни при отце вашем, ни при дяде, ни при прадеде, чтобы вошедший ратью в сильную суздальскую землю вышел из нее. Пусть двинется вся Русская земля: Галич, Киев, Смоленск, Чернигов, Новгород, Рязань: ничего не успеют! И этих ли бедных пришлецов бояться нам? Мы их седлами закидаем!» Речь льстивая была люба князьям. Они созвали бояр, князей, воевод и сказали им: «Перед вами добыча: берите; мы все отдаем вам: коней, брони, оружие, одежды; но никто не смей брать в плен: смерть тому, кто возьмет врага живого! Пощада одним князьям; что делать с ними, мы подумаем после. Кроме них, никому нет помилования; если встретится воин и с золотым отплечьем – бить, а кого поймаете в побеге, казнить, как преступников». В ослеплении гордости после шумного пира князья удалились в свой шатер, вздумали делить Русскую землю, спорили и решили: Георгию взять Владимир и Ростов, Ярославу Новгород, Святославу Смоленск, Галичем владеть вместе, а Киев отдать Олеговичам. На этом присягнули они и клялись, лобызая крест.

Между тем в новгородском стане деятельно готовились к битве. Полки ростовские и ярославские пришли и соединились. Мстислав, снова заставив Константина присягнуть, что в нем не будет перевета, устроился к бою. Воины стояли наготове; трубы гремели; всю ночь было движение. Георгий и Ярослав тронулись с места, избрали крепкое положение на Липцах, за лесом и Авдовой горой, и огородили стан плетнями и кольями. Мстислав шел за ними и стал за Юрьевой горой, после речки Тунеги. Никто не начинал битвы. «Миритесь или идите на суд Божий, начинайте, подходите к нам! – прислал сказать Мстислав Георгию. – Зачем укрываетесь лесом и горою?» «Вы далеко шли: много ли труда перейти лес и гору, а я сам нейду и не мирюсь», – отвечал Георгий. «Потягнем!» – загремел тогда Мстислав и выпустил удалую молодежь новгородскую выманивать неприятеля. Целый день происходили сшибки; но суздальцы бились из укреплений и не шли в поле. Так прошла вся ночь; воины не спали, хотели сражаться, несмотря на холод и жестокую бурю. Рано утром Мстислав велел выступать, идти по дороге к Владимиру. Войско его двинулось. Константин прискакал, испуганный, к Мстиславу. «Что ты делаешь! – говорил он. – Они ударят нас в тыл, и кто устоит! Я не надеюсь на своих людей». «Гора не спасет нас, – отвечал Мстислав, – гора и не победит. Надейся на правду свою и помощь Честного Креста!» Хитрость Мстислава удалась; Георгий думал, что Мстислав бежит; он оставил свое крепкое положение; воины его сошли с горы, вышли из-за леса. Тут быстрым движением Мстислав повернул свое войско. Смоляне стали налево, новгородцы и псковитяне всередине, ростовцы и ярославцы направо. Все пошло вперед; неприятель был вынужден сражаться.

Золотые ворота

Ярослав стал на левой стороне, Георгий в середине, рязанские князья на правой стороне. Мстислав и Владимир поскакали по рядам своих воинов. «Братья! – восклицал Мстислав. – Мы зашли в сильную землю; уповайте на Бога, станем крепко, забудем дома, жен и детей. Кому не умереть, тот цел будет! Сражайся кто как хочет, пешком, на коне!» Новгородцы врезались в Ярославовы дружины. За ними кинулись смоляне, пешие: воевода их, Иворь, упал с коня среди быстрого порыва; не дожидаясь его, воины с кликом начали драться. Новгородцы побились до знамени Ярославова, подсекли его и кликнули победу; смоляне подрубили другое знамя. «Сохрани Бог, брат Владимир! Выдавать добрых людей!» – возгласил Мстислав и сам ударил всередину; за ним пошел Константин. Началась битва кровавая. Держа в руках топор с паворозом, Мстислав просекся сквозь всю толпу суздальских полков, оборотился, прошел назад и поворотил еще раз. За ним следовал самый отборный народ… Ничто не устояло! Воины пробились наконец до обозов; неприятель бросился бежать; смоляне грабили обозы. «Братья новгородцы! Не троньте обозов! – кричал Мстислав. – Бейтесь! Враги могут оборотиться на нас!» Новгородцы шли за князем. Все рассеивалось и спасалось бегством перед ними. «О велик был, братья, промысел Божий, – говорит летописец новгородский, – и – велика победа: не может ум человеческий сказать и постигнуть! И кто сражался: сын против отца, брат против брата, слуга против господина!» Шестьдесят знаменитых бояр и мужей суздальских было убито и взято в плен. Побиенных воинов не можно было глазами обозреть: их полагали более 9000 человек. В обозе найдены были грамоты, которыми Всеволодовичи разделили накануне Русскую землю. Георгий, видя своих воинов, как колосья на ниве пожатые, бежал во Владимир, уморил под собою трех коней, на четвертом, задыхаясь от усталости, достиг он Владимира. Там оставался народ непротивный: попы, монахи, жены, дети. Увидя вдали скачущего всадника, владимирцы, ждавшие известия о битве, думали, что это вестник победы, но то был сам Георгий. В одной рубашке, опрометью скакал он, крича еще издали: «Затворяйте, укрепляйте город!» Ужас поразил владимирцев: все восстенало и восплакало. Ночью начали приходить беглецы – нагие, израненные. Они говорили, что Ярослав, Святослав, князья рязанские и муромские – все разбежались; что участь их не была еще достоверно известна; что войско все рассеялось; что на пространстве нескольких верст окрест побоища лежали трупы и умирающие от ран и усталости; наконец, что победители стояли на месте битвы и не двигались. Горькие жалобы и упреки были слышимы на Ярослава. «Он сотворил нам все зло; за его преступление крестного целования теперь птицы небесные пьют кровь наших братьев и звери дикие терзают тела их!» – вопили владимирцы. Утром Георгий собрал народ. «Друзья и братья! – говорил он. – Затворим же город, авось отобьемся!» «Князь Юрий, – отвечал народ, – с кем же затвориться в городе? Где войско? Братья наши избиты, другие в полону, остальные прибегают израненные, нагие, безоружные». «Вижу!» – печально отвечал Георгий и умолял владимирцев, по крайней мере, не выдавать его Константину и Мстиславу и позволить ему по своей воле выпросить у них свободный отпуск из города. Владимирцы обещали.

Если бы Мстислав преследовал бегущих, то ни Георгий, ни Ярослав, ни союзники их не могли бы спастись; Владимир и Переяславль сдались бы немедленно. Но «милостивые князья благословенного рода Ростиславова» не хотели ненужного унижения других князей и, «добрые на пощаду крови христианской», двинулись с побоища тихо, запретили грабить, убивать, мирно подошли к Владимиру и окружили его. Вдруг над городом взвились пламя и дым: загорелся княжеский дворец, запылал город. Напрасно воины говорили тогда Мстиславу, что он легко может захватить Владимир, беспомощный, горящий. Мстислав объявил, что гнев его будет на того, кто посмеет воспользоваться бедствием ближних. Вскоре явились к нему послы Георгия, просили пощады, сказали, что только потушат пожар, Георгий придет к нему сам и предаст себя в его руки. Мстилав отвечал ласково и милостиво. На другой день утром Георгий, Святослав, Владимир и бояре их въехали в табор Мстислава, ударили ему челом и сказали: «В твоей руке и жизнь наша, и хлеб наш!» Мстислав поднял их дружески, облобызал, свел их с Константином. Георгию объявили, что Константин дает ему в удел Радилов городок на Волге и что он немедленно должен туда отправиться. Между тем как бояре и княгиня Георгия садились в лодки с детьми и с имением, Георгий вошел в церковь Золотоверхую, со слезами повергся у гробницы отца и воскликнул: «Суди Бог брата моего Ярослава; до чего довел он меня!»

Едва оставил Георгий с немногими спутниками Владимир, как Мстислав и Константин вошли в город. Их встретили далеко за городом, с крестами и иконами. В тот же день Константин объявлен был великим князем, и владимирцев водили к присяге. Начались праздники. Мстиславу, Владимиру, новгородцам, смолянам поднесли богатые дары.

В это время Мстислав получил вести, что ливонские рыцари, зная его отсутствие, нагло грабят области Чудские. Надобно было скорее идти, кончить победу усмирением Ярослава, обрадовать Новгород.

Зачинщик несчастной войны и виновник падения брата, Ярослав храбро дрался в Липецкой битве и бежал подобно Георгию: четыре коня пали под ним, пока он достиг Переяславля. В бешенстве, в ярости, он бросил в тесное заключение новгородских пленников, там бывших; многие из них задохлись в погребах и душных избах. Ярослав хотел защищаться, не слушал присланных к нему послов, укреплял город. Злоба и упорство его раздражали Мстислава. Немедленно, по восстановлении порядка, дружины Константина и Мстислава пошли к Переяславлю. Сопротивление было бы безумством. Ярослав образумился, выслал просить мира; Мстислав ничему не внимал. Тогда Ярослав сам приехал в табор Константина и ударил челом брату. «Ты мой господин! – говорил он. – Не выдай меня тестю; предаюсь в твою волю и прошу у тебя куска хлеба!» Константин простил брата, но тщетно умолял Мстислава простить его и примириться с ним. Мстислав обещал только не мстить, отдавал судьбу Ярослава воле Константина, но сам не хотел иметь с ним дела, даже не хотел видеть его. Константин вошел в Переяславль; Мстислав остался в таборе, послал бояр взять всех пленных новгородцев, смолян и имение их. Он не хотел, чтобы дочь его жила с Ярославом, и потребовал ее к себе. Ярослав ни в чем не смел ослушаться, хотя присылал послов и умолял. «Чувствую, что преступление честного креста убило меня, – говорил он через послов, – но неужели не бывает вражды между князьями и неужели навсегда нет между нами мира?» Мстислав не отвечал ничего, взял освобожденных пленников, имение их, дары, не отпустил дочери к ее мужу и собрался в поход. Константин прибыл к нему; он, Мстислав, братья того и другого, кроме Георгия и Ярослава, были вместе, клялись в дружбе и расстались. Мстислав не вмешивался в распоряжения Константина, объявляя его великим князем, и пошел в Новгород. Владимир Рюрикович отправился в Смоленск, Владимир Мстиславич в Псков, Константин Всеволодович во Владимир.

Никогда еще после спасения Новгорода при Романе Мстиславиче вольный город не являлся в таком торжестве, как теперь, по возвращении Мстислава. «Мы посадили великого князя на отчем его престоле!» – говорили новгородцы и с благоговением исчисляли имена знаменитых людей своих, павших в битве: Димитрия Псковитянина, Антония Котельника, Ивана Прибышинича Оппоника, Ивана Поповича, Семена Петриловича, терского жителя. Виновник спасения и славы, Мстислав, кроткий, не гордившийся победами, не славившийся тем, что его меч возмог решить жребий Великого княжества, возвесть старшего, достойного сына Всеволодова на престол и укротить строптивых его братьев, был утехою добрых и страхом злых. Не останавливая дружин в Новгороде, Мстислав послал войско на ливонских рыцарей: не дожидаясь его, бежали они в Ригу.

Душа Мстислава была занята предприятием важным до похода на Суздальскую область и, деятельная, пылкая, тревожилась думою о новых подвигах, едва было кончено одно славное дело. Мстислав старался устроить Новгород и предложил в наместники Новгороду сына своего, Василия. Новгородцы с радостью согласились. Зная достоинства Твердислава Михайловича и не видя уже опасности от его бывшей приверженности к Всеволодовичам, Мстислав предложил отдать ему снова посадничество. И это было принято. Смененного посадника, Юрия Ивановича, и еще двух новгородцев, вероятно, сильных, могущих возмущать вече, Мстислав взял с собою и поехал в Киев. Там созвал он князей на совет.

Литовцы явились в Шелонской области; немцы снова в чудских землях и взяли Оденпе. Твердислав и Владимир псковский соединились, гнались за литовцами и обратились потом на чудь. Ливонские рыцари велели чуди договариваться, просить мира и нечаянно напали на новгородцев и псковитян с сильною ратью, где были сам гроссмейстер Вольковин и Дитерих, брат епископа Рижского. Но в жестоком сражении руссы победили, прогнали врагов, осадили Оденпе. Томимые недостатком припасов, осажденные просили только пропуска и заключили мир. Дитерих отдан был новгородцам в залог верности договор.

В это время Мстислав Мстиславич возвратился еще раз в Новгород. Тишина и мир были в Северной Руси. С удовольствием услышал Мстислав, что надежды его не были обмануты Константином: начатое победою Константин довершил добродушием. Немедленно по возвращении во Владимир он послал за Георгием, назвал его братом, другом, объявил, что назначает его после себя наследником Великого княжества, отдал ему во владение Суздаль, дал уделы другим братьям, послал двух юных сыновей своих, Василька и Всеволода, в Ростов и Ярославль, заклиная их на мир, дружбу и повиновение по смерти его дяде Георгию, как второму отцу.

Мстислав объехал новгородские области, заключил в тюрьму новгородца Станимира, а в Торжке Борислава; но, обязав клятвою, вскоре дал им свободу: он хотел только порядка.

Тогда скорбь неожиданная поразила доблестного князя: в Торжке сын его, Василий, заболел и скончался.

Со слезами привез Мстислав юного князя в Новгород и положил в Софийском Соборе в головах у деда. Не знаем, оправдывал ли Василий делами надежды отца; но он был единственный сын Мстислава. Как будто хотело провидение спасти род Мстислава Храброго от цепей рабства монгольского! Одинокий остался в мире Мстислав Мстиславич: сына его уже не было; дочь была вдовою от живого мужа; другая дочь, девица, находилась при нем; но какая судьба ожидала и эту бедную сироту после смерти отца?

Новгородцы думали, что Мстислав останется уже с ними навсегда. Они не знали, что, предопределив себя на бескорыстное спасение всех русских земель, Мстислав решался на последний свой подвиг. Киев, Чернигов, Смоленск, Владимир, Новгород были безопасны, мирны; но Галич и Волынь находились в гибельном, ужасном положении.

Мы оставили Игоревичей обладателями Галича и Волыни: Владимира князем в Галиче, Святослава князем во Владимире-Волынском, Романа князем в Звенигороде. Мы видели, что по кончине Рюрика Ростиславича, Всеволод Рыжий обвинял потомков Мономаха в вероломстве, погибели братьев его и это обвинение ставил предлогом изгнания Мономаховичей из Южной Руси. Мстислав Мстиславич наказал хищника, возвратил Киев Мономаховичам, усмирил князей черниговских. Судьба Галича после 1207 года, в течение десяти с лишним лет, остается еще для нас неведомою. Что там делалось? Почему Рыжий винил Мономаховичей? Какая страшная кара постигла там Игоревичей? Еще за год до похода на Суздаль Мстислав откланивался новгородскому вечу и говорил, что у него есть дела в Южной Руси. Какие были это дела? Предлагаем повесть о том, что происходило в Галиче с 1207 года.

Церковь Св. Пантелеймона в Галиче. Конец XII – начало XIII в.

Гордых притеснителей Романова семейства, Игоревичей, ожидала там погибель. Но не Мономаховичи были тому виной: Всеволод Рыжий клеветал на них. Сами Игоревичи, злобные, не братолюбивые, легкомысленные, были причиной своих бедствий. Их окружали Польша, Венгрия; Изяславичи, владевшие частью Волыни, именно: дети Ярослава луцкого: Мстислав Немой, князь Пересопницы, и Ингвар, князь Луцка; Александр, сын Всеволода Мстиславича, князь Бельза; дети славного Романа галицкого находились как будто залоги будущих притязаний на Галич и Волынь, Даниил в Венгрии, младший Василько с матерью, в Польше. Наконец, в самом Галиче, при дворе Владимира Игоревича, жил вельможа сильный, гордый, бывший причиною призвания Игоревичей, бедствовавший некогда при неукротимом Романе и в возмездие едва не погубивший супругу и детей Романа, изгнавший их из Владимира и доставивший чрез то Волынь Игоревичам – Володислав. На что не мог осмелиться сей честолюбец, имевший сильных друзей и доверенность народную?

Только кроткая умеренность и тихое благоразумие могли укрепить владения Игоревичей при сильных, враждующих соседях, при опасностях, гнездившихся даже близ их княжеских престолов. Но не прошло и трех лет, как Игоревичи перессорились между собою. Роман звенигородский убежал в Венгрию, выпросил войско у венгерского короля, напал на Галич и изгнал брата. Видя начало междоусобий, Александр бельзский обратился к польскому королю и предложил отдать Бельз сыну Романову, если ему помогут завладеть Владимиром-Волынским. Король польский согласился. Владимирцы схватили и выдали Александру и польским воеводам Святослава Игоревича; поляки грабили город; Александр казался незамечающим, благодарил короля; отдал за него дочь свою, передал Брест и Бельз малолетнему Васильку Романовичу и терпел опеку и своевольства поляков во Владимире.

Она была довольно сносна; но опека венгерцев в Галиче превосходила всю меру терпения. Не Роман Игоревич, но венгерский вельможа, Венедикт, правил Галичем. Грозный венгерскими дружинами, он своевольничал, разорял богатых людей, отнимал жен, дочерей в жертву ненасытному сладострастию. Галичане волновались, роптали. Некто Тимофей, премудрый книжник, киевлянин, выводил из Священного писания, что Венедикт есть Антихрист, ибо его имя есть одно из трех имен, под которыми при кончине мира долженствует явиться противник Христа. В то же время другие галичане не истолковывали имен по Апокалипсису, но думали о свержении чуждого ига. Венедикт хотел предупредить все толки и замыслы: велел схватить Тимофея, но он бежал и скрылся. Другие возмутители были захвачены; наконец сам князь Галицкий был взят венграми; его захватили в бане и отправили в Венгрию: доказательство, что Венедикт действовал согласно с волей своего короля. Убежденный несколькими галичанами, Мстислав Немой решился приехать из Пересопницы в Галич. Но обстоятельства уже переменились: в Галиче узнали, что Роман бежал из Венгрии, что поляки отпустили Святослава, что эти князья, соединясь с братом Владимиром, набирают войско в галицких городах. Можно было думать, что несчастье сделало Игоревичей благоразумнее, и их ждали нетерпеливо. Мстислав Немой получил отказ от людей, приглашавших его, и даже был осмеян ими. Галичанин Илья Щепанович привел его к урочищу, называвшемуся «могила Галичина». «Посиди здесь, князь Мстислав! – сказал Илья. – И после того можешь говорить, что ты сидел в Галиче». Мстислав уехал. Игоревичи пришли с набранными толпами, галичане отворили им ворота; Венедикт и венгерцы его бежали; все области Галицкие покорились Игоревичам. Волынь была уже ими потеряна; они не хотели добиваться ее и кое-как поделили Галицкие области: Владимир по-прежнему сел в Галиче, Святослав в Перемышле, Роман в Звенигороде; сыну Владимира, Изяславу, дали удел в Перемышле.

Думая, что средства, употребленные некогда Романом Мстиславичем, обезопасят их, Игоревичи вздумали принять меры строгие и насильственные. На многих бояр, сильных и знатных, наложили они опалу, судили их и казнили. Другие были угрожаемы таким же преследованием и спасались бегством; в числе беглецов был сам гордый – Володислав. Он клялся отмстить, скрылся в Венгрии и умел растолковать венгерскому королю, что лучшее средство владеть Галичем – дать эту землю сыну Романа, именем которого венгры могут управлять свободно. Хотели Даниила женить на венгерской княжне, но оставили этот брак за юностью князя. Король вдруг вспомнил дружбу отца Даниилова и захотел быть защитником сына своего старого друга. Сильное войско венгерское послано было с Володиславом и венгерскими воеводами. Даниил находился при нем. Но Игоревичи призвали половцев, стали крепко; слова, увещания Володислава и вид юного сына Романова заставили галичан передаваться. Еще оставалась надежда на битву: Игоревичи могли победить, и – все окрестные князья – владимирский, луцкий, пересопницкий, бельзский – восстали; даже поляки прислали войско. Игоревичи не могли противостоять: их разбили и самих взяли в плен; только Владимир с сыном успел убежать. Даниил был возведен на княжество Галицкое. Свирепые гонители Игоревичей хотели крови и несчастных князей: Романа Игоревича, Святослава Игоревича и третьего князя из рода их отдали на растерзание галицким вельможам. Володислав и товарищи его ругались над князьями, били их, позорили и наконец повесили. Хладнокровно смотрели на отвратительное злодейство другие князья.

Володислав исполнил слово, данное венгерскому королю: Даниил был князем только по имени; Володислав правил Галичем, как венгерской областью. Восьмилетний сын Романа уже оказывал характер смелый, пылкий. Мать его приехала в Галич из Польши. Даниил сначала не узнал ее, давно расставшись с нею, но потом с нежностью сына хотел слушаться ее, внимать ее советам. Ненавистный Володислав был охранителем отрока, столь драгоценного княгине; всего более могла она желать низвержения честолюбивого боярина. Володислав предупредил ее, и матери галицкого князя велено было оставить Галич. Даниил вознегодовал, заплакал, не хотел расстаться с матерью и, видя ее удаляющуюся, бросился на коня, хотел ехать с нею. Слабого отрока остановили; он обнажил меч и ударил им боярина, ухватившего коня его за узду. Мать ужаснулась опасности, какой подвергался Даниил среди свирепых вельмож, и сама вырвала меч из рук сына.

Галицкий князь Даниил Романович. Гравюра XX в.

Король венгерский слышал, что Галич волнуется снова, что там возникают заговоры, и зимою приехал с матерью Даниила в Галич, может быть и потому, что польский король с завистью видел Галич в руках венгров и уже готовил средства овладеть им. Нежданный гость совсем неожиданно воздвиг гнев свой на Володислава и товарищей его, бояр Филиппа и Судислава. Их судили, мучили. Только деньгами могли они спастись: Судислав, казалось, превратился в золото – так много дал он! Но король не хотел оставить Володислава в Галиче; скованного повезли его в Венгрию. Едва удалился король, Галич забунтовал. Мстислав Немой явился из Пересопницы, и на этот раз не так безуспешно, как прежде. Даниил с матерью бежал в Венгрию. Вскоре король польский изгнал брата Даниилова из Бельза, опять отдав этот город тестю своему, Александру Владимирскому. Венгрия, раздираемая в то время бунтом, не думала защищать вдов и детей Романовых. Володислав успел выиграть в этих обстоятельствах. Он был прощен венгерским королем, получил от него войско, вступил в Галич (откуда Мстислав Немой бежал без сопротивления) и объявил, что Галич присоединяется к Венгрии, а он есть наместник короля венгерского и галицкого. Польский король не хотел уступать, призвал к себе Даниила, Василька, мать их и пошел на Галич. Володислав сражался, был разбит и заперся в Галиче. Победа поляков остановила политика. Пакослав, воевода Сендомирский, убедил польского короля, что напрасно будет он сражаться за князей чуждых и что лучше сделать Галич независимым от Польши, Венгрии и Руси, женив венгерского королевича, Коломана, на польской королевне Саломии. Жених и невеста были еще дети. Польский король согласился остановить войско, удовольствовав сынов Романа городами волынскими, Тихомлем и Перемышлем. Между тем Пакослав возвратился из Венгрии с успехом: венгерский король был согласен. Это решение сделалось пагубно для Володислава; он пострадал за всех: его бросили в тюрьму, где вскоре этот непримиримый враг Романова семейства умер колодником. Начался дележ. Александру Всеволодовичу велено было отдать Владимир-Волынский Даниилу и Васильку и остаться при одном Бельзе; Польша приобрела Перемышль; Пакослава за услугу его наградили Любачевом, и сын венгерского короля, дитя, обвенчанное с дитятем, въехал в Галич и коронован был королем галицким.

Настала тишина. Но не прошло и трех лет, как Польша снова поссорилась с Венгрией. Король польский знал о великой славе Мстислава Мстиславича. Видя, что ему самому не управиться с Венгрией, он послал к Мстиславу, звал его, обещал дружбу, помощь. Но слова короля не решили бы Мстислава; другое важнейшее обстоятельство заставило его думать о Галиче.

Это было притеснение православной веры. Мстислав мог желать освобождения Галича от власти иноплеменников, избавления от междоусобий и раздоров боярских одной из сильных и богатых областей земли Русской, мог по своему добледушию помышлять, что ему судил Бог избавлять земли русские. Но защита веры православной должна была казаться ему святым, непременным долгом князя-христианина, и особенно в то время, когда он оставался одинок на земле. Для кого стал бы он приобретать венцы земные? У него не было детей; венец небесный оставался единственным его утешением!

С объявлением Коломана королем галицким в 1214 году явились в Галич латинские священники. Архиепископ Стригонский короновал Коломана и Саломею. Мысль о покорении Галицкого королевства папской властью более и более усиливалась у латинского духовенства. Через три года дошло до того, что епископ православный и русские священники были изгнаны из Галича, жителей принуждали принимать католическую веру, церкви преобразовывали в костелы. Народ не смел противиться, но роптал и ужасался насилию совести.

Проводив к могиле гроб сына своего, Мстислав известил новгородцев о собрании главного веча на Ярославовом дворе. Новгородцы шли, думая, что речь будет о новгородских делах обыкновенных. Но когда сошелся вольный город, Мстислав поклонился вечу и объявил, что он расстается с Новгородом. «Кланяюсь Святой Софии, и гробу отца моего, и вам, новгородские люди. Прощайте! Иду от вас; хочу поискать Галича», – говорил Мстислав. Тысячи голосов возопили, умоляя его остаться, не покидать Новгорода. «Никогда не забуду я вас, – отвечал Мстислав, – и дай мне Господь Бог лечь подле отца моего у Святой Софии». Но он был непреклонен. Много молили его новгородцы; намерение князя было твердо. Выбор преемника Мстислав предоставил совершенно воле новгородцев. В последний раз поклонился он Святой Софии и – не возвращался уже более в вольный Новгород! Это было летом 1218 года.

В Киеве собрал Мстислав совет князей. Страх имени его предшествовал ему. Услышали, что короля и королевы галицких уже нет в Галиче; вельможи и войска венгерские бежали с ними в Венгрию. Боярин Судислав, бывший сообщник Володислава, властвовал в Галиче и звал Даниила из Владимира-Волынского в Галич. Услышав об этом, Мстислав без войска, поспешно поехал в Галич, так что Даниил не успел предупредить его. Судислав и остальные венгерцы не дожидались Мстислава; он без битвы занял Галич, дотоле столь буйный, ужасный своеволием обитателей. К нему явился тогда юный храбрый сын Романа; Мстислав принял его как друг, ласкал его, сделал еще более: отдал за него дочь свою. Но, к удивлению всех, Мстислав объявил, что Даниил должен остаться во Владимире-Волынском, а Галич оставляет он за собою. Даниил не противился и с кротостью слышал объявление Мстислава Мстиславича князем галицким. Даниил просил пособить ему, по крайней мере, против польского короля, который, захватив при разделе многие родовые города волынских князей, владел ими: «Сын мой! – отвечал Мстислав. – Не могу восстать и на польского короля за правую любовь, какую он держит ко мне; ищи себе других союзников». Даниил думал, что собственный его меч будет лучшим союзником: он выступил с дружинами и отнял у поляков волынские города. Мстислав был тогда на берегах Днепра, где Мономаховичи и Олеговичи съехались к нему на совет. В одно время он услышал о войне Даниила с Польшей и о том, что Лешко на него возлагает вину, что он соединился уже с венграми и что войска венгерские и польские идут к Галичу. Готовый на битвы Мстислав послал воевод своих отбивать неприятелей на пределах Галича; Даниил и Александр бельзский должны были защищать самый Галич. Мстислав остался на Днепре, послал за половцами, собирал дружины князей и готовился подкрепить воевод своих и Даниила.

Войска венгерские и польские были многочисленны. Юный Коломан, множество венгерских воевод были с ними. В жестокой битве разбили они воеводу Мстислава, Димитрия. Много храбрых пало; Михаил Скула, украшенный тремя золотыми цепями, был убит, и голова его повергнута к ногам Коломана. Следуя приказанию Мстислава, Даниил затворился в Галиче. Александр бельзский покривил душою, отступил и примирился с польским королем. Мстислав стоял уже с передовыми дружинами на реке Зубрье, когда остатки дружин Димитрия прибежали к нему. Слыша о впадении в Галицкие области воинства сильного, Мстислав послал звать Даниила к себе и решился отступать. Храбрый Даниил оставил Галич. Отступление его было затруднено неприятелями, гнавшимися за ним. Даниил действовал, как вождь искусный, с воеводами Мстислава Димитрием, Глебом Еремеевичем и Мирославом. Терпя недостаток в съестных припасах, они бились иногда день и ночь, уходили, нападали сами. С изумлением видели однажды воеводы, как Даниил в порыве отваги целое поприще гнался со своим отрядом за неприятелем, спасшимся только борзостъю конскою. За Днестром дружины соединились с Мстиславом. Мстислав обнял Даниила, подарил любимого своего коня. «Иди во Владимир, – сказал он, – мы отмстим врагам нашим и стыд поражения передадим на их головы». Возвратясь во Владимир, Даниил увидел мать свою уже монахиней: она отказалась от света в отсутствие сына. Даниил нашел важное пособие в мире с литовцами: несколько князей литовских приехали к нему, заключили мир и обратились на Польшу.

К решительной битве готовились, между тем венгры, слыша, что Мстислав ведет на них сильные дружины, русские и половецкие. Новый воевода венгерский, Филипп, зять беглеца Судислава, прибыл с войском в Галич. Горделиво говорил он, что для победы над руссами надобны только острый меч и борзый конь и что один камень много горшков разбивает. Оставив Коломана с супругою его в Галиче, Филипп выступил с войском вперед, взял с собою тестя своего Судислава и многих бояр. К досаде Даниила Лешко лишил его средств идти на помощь Мстиславу. Дав часть дружин своих венгерцам, сам Лешко выступил на Волынь. До битвы не доходило; Лешко хотел только выиграть время. Конрад, брат Лешка, был посредником между ним и Даниилом. Пока шли переговоры, Филипп стал против Мстислава. Передовые половецкие отряды начали битву. Владимир Рюрикович вел за ними русские дружины; сам Мстислав шел с половцами и остальными руссами назади. Жестокая битва уже кипела, а Мстислав не двигался, стоял на высоком холме, смотрел и дожидался; дружины его бездействовали.