Текст книги "История русского народа"

Пожары, не менее губительные, опустошили: в 1395 г. Старицу, в 1408 г. Ростов, в 1413 г. Тверь. Москва была опустошена три раза: в 1389 г. сгорел весь Кремль; в 1390 г. выгорело несколько тысяч домов на Посаде (от дома окаянного армянина Авраама); в 1395 г. также сгорело несколько тысяч домов. Замечателен пожар 1422 года: загорелись пороховые запасы, находившиеся в Москве, и опустошили город, ночью на 19 августа.

Моровые поветрия не прекращались в Руси с самого появления Черной смерти. Упомянув о Новгороде и Пскове, скажем, что в 1401 г. мор опустошал Смоленские и Московские области и в 1420 г. северные области до такой степени, что в иных местах некому было сажать хлеба; упал ранний снег, погубил обилие – сделался голод и продолжался он три года.

Современники передали нам память о других ужасавших их событиях. Зима 1393 г. была столь сильна, что люди замерзали; лошадей, скот находили околевших над кормом; зимою 1402 г. по Волхову ездили льдом с Юрьева дня до марта; в 1405 году, напротив, совсем «зимы было незнаемо; голая была зима без снега, разводье началось до Великого поста, а расколье на Масленице». Летом в этот год были страшные грозы: молния ударяла в церкви и убивала много людей; зимой 1408 г. выпал снег глубокий, до шести пядей, «за 20 лет старые памятухи не запомнили такого». Новгород ужаснуло наводнение 1421 года, когда от напора воды из Ильменя снесло мост, затопило дома и церкви; жители укрывались на вышках домов; по улицам ездили в лодках и с ужасом спрашивали друг друга: «Не опять ли Бог хочет погубить нас Ноевым потопом?», ибо дождь продолжал идти беспрерывно. Но мая 18-го нашла черная туча, застлала небо, громы катились от востока до запада, молния ослепляла зрение, небо казалось пылающим; за дождем прапрудным падал град, – и наконец посыпались каменья. Народ отчаивался в жизни, бежал в церкви, молился; сам владыка Симеон стоял в это время на коленях во храме Софийском и со слезами просил пощады Новгороду, пока не пролетела гроза неслыханная.

Знатоки толковали, что все сие предвещает кончину мира, ибо сближается седьмая тысяча лет от сотворения мира. Мысль о том рассеивала всюду уныние. Бурю, голод, мор, брань, междоусобие – все приписывали одному: во всем искали знамения кончины мира. Описывая события 1402 года, летописец с горестию прибавляет: «Сбывается слово Евангельское, как сам Бог сказал в Евангелии: в последние дни будут знамения велики на небесах, глады, пагубы и трусы; восстанет язык на язык. И не видим ли: встают рати татар, турков, фрягов – правоверные князья куют друг на друга копье – брат восстает на брата, родной на родного – ближний стреляет стрелою ближнего – последнее время приходит!» Другие думали в бедствиях современных видеть волшебство злых людей: псковитяне в 1411 году сожгли 12 ведьм. С трепетом смотря на затмения солнца и месяца, иногда с ужасом записывая их (например, в 1406 г. – «По Троицыне дне, ночью, перед зарей, гибл месяц, сделался кровав, и так, не исполнясь света, зашел», и проч.), руссы боялись явления комет и многих воздушных явлений. Чудеса и знамения были беспрерывны: образа плакали, точили слезы, сами собою загорались в церквах свечи. В 1409 г. в Новгороде заметили чудо страшно: в монастыре Св. Михаила, в главе церковной был слышен звук по два дня и по две ночи. Священники и монахи собирались, слушали и не понимали причины.

Глава 5. Василий Васильевич – суровый, скрытный и хитрый властитель

То, чего страшился Василий Димитриевич, что старался он отвратить своими духовными заветами и что таилось при нем во глубине душ и в дворской крамоле, – все это обнаружилось немедленно после его кончины, произвело раздор семейный и земское междоусобие, повело за собою ужасные следствия: взаимное злодейство, пагубу родов княжеских, гибель мужей доблестных и людей подвластных русским князьям…

Юрий Димитриевич находился в своем Звенигородском уделе, когда в Кремлевском дворце Василий Димитриевич закрыл глаза навеки. Братья их Андрей, Петр, Константин крепко взялись за дело малолетнего наследника; митрополит Фотий был с ними заодно; несколько старых бояр, опытных в хитрой политике, советников Василия, окружили его сына. Старшим из них считался Юрий Патрикиевич, внук Нариманта, выехавший из Новгорода и женатый на Марии, дочери Василия. Но главою совета был не он, а Иоанн Димитриевич, второй боярин великокняжеский. Иоанн хотел отдать свою дочь за юного великого князя; ему льстили исполнением сего желания. Приготовили сильные дружины и, пока присягала Москва новому великому князю, послали в Звенигород к Юрию: требовать присяги и покорности. Юрий сознавал свою слабость; родные дети его не одобряли спора за Великое княжество; но он не хотел уступить прав своих, боялся остаться вблизи Москвы и уехал в Галич. Туда послали уговаривать его. Юрий спорил и решительно объявил, что не уступит без решения ордынского царя: признак бессилия. В Москве хорошо это понимали и, заключив перемирие до Петрова дня, неожиданно отправили на упорного старика московские дружины. Захваченный врасплох Юрий бежал в Нижний Новгород; его преследовали; он опять укрылся в Галич. Здесь явился к нему митрополит Фотий и, посмеявшись над худо вооруженными попами, коими окружил себя Юрий, предлагал ему уступить великокняжество и помириться. Юрий не слушал ничего и упорно хотел дожидаться ханского суда. Разнесли слух, что митрополит уехал из Галича, не благословив князя; что Бог поразил мором Галич, и Юрий, испуганный бедствием, догнал святителя уже на дороге в Москву и умолял помириться. Действовали силою и хитростью.

Но если Галич был наказан мором за упорство Юрия, в Твери и в Москве и без этого мор свирепствовал еще сильнее, несмотря на миролюбивую покорность великому князю. Иоанн тверской умер; место его заступил сын Александр и умер вскоре; на престол Тверской сел внук, князь Юрий, и умер через месяц. Тверь перешла к Борису Александровичу. В Москве скончались: дядя великого князя Петр и три сына Владимира Андреевича: Андрей радонежский, Ярослав боровский, Василий перемышльский. Князь Феодор Патрикиевич, спасаясь от смерти, уехал из Пскова в Новгород, потом убежал в Москву из Новгорода (где скончался тогда назначенный в архиепископы Феодосий); но в Москве ждала Феодора смерть неумолимая. Люди гибли тысячами. Многие замечали, что после сей беды, как после Ноева потопа, народ стал маловечнее, хуже и тщедушнее.

Живые плакали над мертвыми, но мыслили о живом. Москва ласкала новгородцев и не жаловалась на самоуправство их с устюжанами, ограбившими Заволочье.

Соглашаясь на предложение Юрия судиться в Орде, у него отнимали все, даже надежные средства к борьбе; старались уладить судей ордынских; унижались перед опекуном великого князя, Витовтом, надеясь на его защиту. Вынудили наконец от Юрия договорную грамоту (1428 г.). Он признал Василия старейшим и великим князем. Фотий скрепил; Андрей и Константин засвидетельствовали сей договор. Но Юрий надеялся сыскать правду в Орде и ждал только удобного времени.

Витовту выдали в это время на жертву Псков и Новгород. Не мирясь с 1421 года, Витовт отправился наконец с войском против бедных псковитян (1426 г.) и осадил Опочку. Жители сего города защищались отчаянно. Витовт оставил их и перешел к Вороночу, где встретил сопротивление столь же упорное. Между тем псковитяне униженно били ему челом, готовясь к обороне. Они сожгли городской посад, собрали дружины. Жестокая буря, потом продолжительные дожди, препятствуя действиям, Заставили Витовта согласиться на мир. Он условился взять 1000 рублей откупу, и когда привезли его, требовал особого откупа за пленных. На другой год он объявил поход к Новгороду и с огромными пушками своими осадил Порхов. Началась осада и была неудачна. Главную пушку, наведенную на церковь Св. Николая, разорвало, убило мастера, лившего ее, и разметало тело его так, что только клок одежды нашли в стороне. Пушку звали Галкою, мастер был немец; сорок лошадей везли бедоносную Галку, и русские видели чудо в разрыве пушки. Говорили, что ядро пролетело невредимо сквозь церковь, перелетело через город и било Витовтовых воинов, стоявших на другой стороне города, а немца наказал Бог за похвальбу. Посадник и знаменитый новгородец Исаакий Борецкий явились в стане литовском и просили мира. Из Новгорода приехал для того же владыка Евфимий. Витовт согласился, взяв дань столь важную, что надобно было собрать непомерную подать со всех новгородцев для уплаты ее: Витовт требовал и получил 15 000 рублей.

Новгородцы не только не помогали псковитянам, но даже крамольничали против них, когда Витовт ходил на Псков. Псковитяне отвечали насмешкою, когда беда разразилась над Новгородом, и не дали в свою очередь помощи новгородцам. Москва даже особенно обещала Витовту не вмешиваться в дела его и не помогать ни Пскову, ни Новгороду. В награду за то Витовт заключил договор с Рязанью о беспрекословном повиновении ему, если дело дойдет до войны с Москвою.

Таков был опекун великого князя. Между тем в Орде, куда русские князья хотели ехать на суд и куда призывали Юрия и Василия, Кичи-Махмет, подкрепляемый Эдигеем, воевал с Улу-Махметом, и грозный судия князей русских едва удержался на своем троне. Толпы монголов своевольно приходили на Русь: они воевали Галич и Кострому в 1429 году, а в 1430 году ходили на Литву и подступали к Мценску. Их успели прогнать и отмстили им разорением Приволжья Булгарского.

Стены Псковского кремля со стороны Довмонтова города

Не жалея никаких пожертвований, Москва старалась купить благоволение Витовта. Честолюбивый старец сей готовился в это время увенчать торжеством свои дела, труды и жизнь, проведенную в бессоннице ратной и крамоле дворской. Старый Ягайло слушался его, даже хотел было передать ему корону польскую после себя. Но к досаде Витовта Ягайле вздумалось жениться в четвертый раз, и он выбрал дочь Андрея Ольгердовича. Молодая королева родила старику двух сыновей. Витовт уверял, что они дети не короля. Ягайло готов был уступить корону, но не честь быть на старости лет отцом. Началась ссора. Витовт решился совершенно отделить Литву от Польши. Сигизмунд, старый неприятель Ягайлы, сделавшийся тогда императором, и немецкие крестоносцы вмешались в дело. В 1429 году Сигизмунд и Ягайло были в гостях у Витовта. Он угощал их с восточною пышностию: ежедневно употребляли на пиры для множества гостей, отовсюду съехавшихся, по нескольку сот бочек вина, пива, меду, романеи, по 700 быков и коров, по 1400 баранов, по 100 лосей, по 100 зубров, по 100 кабанов. Сигизмунд убедил Витовта назваться королем литовским. Папа был согласен. Но Польша умела разрушить все замыслы. Льстя Витовту согласием, заставили его утвердить наследство Польши в роде Ягайлы. Потом проводили старика надеждами, вовсе не думая дать ему королевского титула, и тем отъединить Польшу от Литвы. Збигнев Олесницкий, епископ Кракова, и Ян Тарновский руководствовали всею крамолою. В полной надежде на успех Витовт звал уже гостей на свое королевское коронование. Осенью 1430 г. съехались к нему в Троки князья русские (тверской, рязанский, одоевский) и польские, гермейстер крестоносцев (которого с восторгом уведомлял Витовт о предстоявшем торжестве), ханы монгольские, господарь Волошевский, послы греческого императора. Ждали только Сигизмунда. Ягайло явился в полном блеске двора своего. Юный Василий приехал из первых к своему деду. С ним был и митрополит Фотий. Хозяин и на сей раз не жалел кушанья, питья, увеселений. Всякий думал, однако ж, о своем, пируя в ожидании Витовтова коронования. Василий просил покровительства; Фотий искал митрополитства Киевского; ибо Григорий скончался в 1419 году, и митрополита не было в Литве, беспрерывно более и более утесняемой папской властью. Время проходило; наконец открылась горькая истина: Сигизмунд не поехал сам, но послал к Витовту корону; послов его принудили воротиться из Польши. Все разрушилось. Оскорбление Витовта было неописано. Пропировав шесть недель, гости разъехались. Витовт лежал на смертном одре, и Василий, возвратись в Москву, услышал о смерти деда.

Надобно было решить неконченный спор с Юрием; на успех так надеялись, что Василий, с своими боярами, отправился прежде дяди (в августе 1431 г.). В сентябре, отслушав обедню в Сторожевской обители, Юрий поехал из Звенигорода. Он встретил в Сарае странную неприязнь: все было против него. Драгоман Московский даже оскорбил его. Боярин Иоанн Димитриевич не желал ни даров, ни уговоров. Юрий надеялся еще на любимца ханского мурзу Тегиню, друга своего. Тегиня советовал ему ждать, не спешить требованием суда, и повез его на зиму в Крым. Василий оставался в Орде; Иоанн успел уговорить всех ордынских вельмож, внушая им, как опасно будет для них, если Тегиня сделает по-своему, ибо тогда власть его над ханом, подкрепляемая Юрием, будет непомерна. Наушники действовали сильно, и Махмет поклялся, что казнь ожидает Тегиню, если он дерзнет заступиться за Юрия. Тогда воротились из Крыма Юрий и Тегиня, и друг Юрия принужден был молчать. Суд перед ханом начался. С одной стороны выступил Юрий, с другой Василий; другой юноша семнадцати лет. Но Юрий робел, уже предвидя свое осуждение; Василий смело надеялся выигрыша. За него начал говорить Иоанн Димитриевич. Он доказывал, что Василию следует Великое княжество, ибо дед и отец его владели Великим княжеством, вопреки праву старших в роде. Юрий утверждал, что этот обычай новый; ссылался на старые договоры, летописи, на право старшинства, искони служившее основанием в наследстве великокняжеством; утверждался и на самых духовных Димитрия, где после его старшего сына определено быть наследником второму сыну, а не внуку Василия, не решившего дело, ибо хотя он завещал наследство сыну, но притом не было его Юрьева согласия. Сильный спор этот окончен был льстивою, рабскою речью боярина Иоанна. «Государь, царь вольный! освободи мне, холопу великого князя, молвить тебе», – сказал Иоанн. – «Князь Юрий ищет власти по мертвым, старым грамотам, а не по твоему жалованью. Но Василий ищет Великого княжества, подвластного тебе улуса, по твоему царскому жалованью, по дефтерям и ярлыкам новым, данным от царей Золотой Орды. Если не отдашь ему Русского улуса, не спорим: ты волен; кого захочешь жаловать, того жалуешь. Пусть и был прежний обычай старшинства; но Василий Димитриевич передал сыну престол не по старым правам, а по твоему царскому соизволению. Василий княжит уже шестой год по твоему жалованью, покорствуя тебе, правясь одною твоею волею. Царь вольный! какие противопоставим права, если будет твоя воля!» Речь хитрая льстила честолюбию хана; он осудил дядю, отдал Великое княжество Василию; даже велел Юрию вести коня, на котором поедет от хана племянник его, пожалованный ханом в великие князья. Но Василий сам отрекся от такой излишней чести. Тегиня также хотел избавить друга своего от позора, заговорил смело, не спорил против суда ханского, но напомнил хану, что он забывает собственную свою опасность; сказал ему, что если обида Юрия не будет вознаграждена, то он, Тегиня, перейдет к Кичи-Махмету. Хан укротил своего разгневанного любимца, отдав Юрию город Дмитров, удел умершего князя Петра Димитриевича. Василий отправился обратно в торжестве. Ханский посол приехал с ним в Москву и объявил, что по воле и суду ханскому Василий есть великий князь всея Руси.

Юрий со стыдом укрылся в свой Звенигород; потом поехал в Дмитров. Но Иоанн Димитриевич знал, что неослабное притеснение было единственное средство обезопасить Москву от замыслов Юрия. Так Василий Димитриевич обезопасил некогда Москву от суздальских князей.

Скоро Юрий принужден был оставить Дмитров, и его заняли московские дружины. В это время скончался другой дядя великого князя, Андрей Димитриевич (1432 г.). Сыновья его, Иоанн и Михаил, поделили удел отцовский: первый взял Можайск, другой Верею. Они поделили также между собою Калугу и Белозерск. Князья эти явились в Москву и утвердили дружеский договор с Василием. Сюда же явились и дети Юрия, Василий Косой и Димитрий Шемяка. Они казались, и искренно хотели быть друзьями Москвы. Косой сговорил тогда за себя внучку боярина Иоанна, дочь умершего князя Андрея Владимировича. Пируя на сговоре, боярин Иоанн подарил Косому драгоценный пояс – причину будущей несчастной ссоры!

Митрополит Фотий скончался еще в 1431 году. Князь Константин Димитриевич, некогда смело споривший против старшего брата и храбро предводивший дружины псковские и новгородские, уничижался пред умом боярина Иоанна. Надеясь вскоре быть тестем великого князя, Иоанн не знал уже никакой меры гордости и повелевал всеми. Другие царедворцы оскорблялись, молчали, и – действовали! К изумлению Иоанна, вопреки слову, которое подтвердил ему Василий в Орде, вдруг объявили, что великий князь сосватался на Марии Ярославне, внучке Владимира Андреевича, сестре князя Боровского Василия Ярославича. Иоанн требовал объяснения. Ему отвечали, что великий князь и мать его Софья Витовтовна не хотят его дочери. Старик затрепетал от злобы, увидев разрушенными все свои напоминания; ненависть заступила в нем место прежнего усердия к великому князю. Укоряя его неблагодарностью, Иоанн уехал из Москвы.

Никто не заботился об Иоанне, полагая, что Москва укреплена уже отвсюду, и ей нечего страшиться. Юрий оставался беззащитен в своем Галиче. Константин Димитриевич, Иоанн можайский и Михаил верейский изъявляли дружбу совершенную; брачный союз Василия укреплял дружество с единственным, оставшимся в живых потомком Владимира Андреевича, владетелем сильного удела. Василий Ярославич заключил договор с великим князем, со стороны которого были включены в условие Константин Димитриевич и князья можайский и верейский. Князь Боровский называл великого князя господином братом старшим, отцом князем Великим; себя младшим братом и сыном. Константин назван был братаничем Василия Ярославича, а можайский и верейский младшими братьями. За все это утвердили Василию Ярославичу уделы всех умерших дядей его: треть Москвы, Серпухов, Боровск, Радонеж, Перемышль. Бабка его отдала еще ему Лужу, оставив себе несколько сел; Козельск возвратили великому князю. Сыновья Юрия, Косой и Шемяка, не участвовали в переговорах, но не хотели приставать к отцу или вмешиваться в замыслы беглеца, боярина Иоанна Димитриевича. Об уделе отца их не было говорено ни слова.

Дети Юрия не были, однако ж, князьями, могущими рабски унижаться и безнаказанно терпеть личные оскорбления. К несчастью гордая Софья Витовтовна не подумала о том. Свадьбу великого князя праздновали 8 февраля (1433 г.). Тут, среди веселого свадебного пира, ей указали на богатый пояс, подаренный Иоанном Димитриевичем Василию Косому; в этот день Косой надел на себя бедственный пояс. Двое старых бояр, Петр Константинович и Захария Кошкин, узнали пояс этот, хорошо знакомый им: он был тот самый, который подарил некогда князь Димитрий Константинович суздальский Димитрию Донскому, отдавая за него дочь свою. «Узнаю этот пояс!» – кричал Кошкин. – «Он пропал у меня, когда раскрали казну великокняжескую!» Говорили, что в самом деле пояс был подменен тысяцким Василием Васильевичем, сын которого, Микула, был женат на другой дочери Димитрия Константиновича; что тысяцкий отдал его Микуле, а Микула за своею дочерью Иоанну Димитриевичу, который подарил этот пояс, сперва за дочерью, Андрею Владимировичу, потом, за внучку, Василию Косому. Началась постыдная ссора. Софья Витовтовна сама, своими руками, сорвала пояс с Василия Косого. В бешенстве, Косой и Шемяка поклялись отмстить обиду и немедленно скрылись из Москвы.

Тогда узнали всю силу ума боярина Иоанна Димитриевича. Выехав из Москвы, Иоанн успел уже быть в Угличе у Константина, потом в Твери, и наконец отправился в Галич к Юрию. Так скрытно сделаны были там приготовления, что не прошло двух месяцев после ссоры на свадьбе великокняжеской, и уже бедные изгнанники: Юрий, дети его, боярин Иоанн, шли к Москве, предводительствуя сильными дружинами. Петр Константинович, наместник ростовский, едва успел прискакать в Москву с вестью, что Юрий находится в Переяславле, и безостановочно идет далее. Беспечное сонмище советников великого князя не знало, что делать в неожиданной опасности. Послали двух бояр, Лужу и Товаркова, переговаривать с князем Юрием. Они застали его уже близ Троице-Сергиева монастыря. Иоанн, первенствуя в совете Юрия, не дал присланным вымолвить слова. С обеих сторон бранились, говорили слова неподобные. Послы возвратились в Москву бездельны. Юрий поспешно шел за ними. Тогда решились сражаться. Наскоро собрали пьяную, буйную толпу народа, и 25 апреля великий князь встретил Юрия верстах в 20-ти от Москвы на берегу Клязьмы. Едва сразились, Василий бежал, в трепете и тороплении великом. Он возвратился в Москву, взял мать свою, жену, уехал в Тверь, потом в Кострому. Юрий беспрепятственно вступил в Москву, и объявил себя великим князем. Дети Юрия преследовали Василия; сам Юрий пошел за ними, и в Костроме Василий отдался им, с женою и с матерью, слезно прося пощады.

Великая княгиня Софья Витовтовна срывает похищенный пояс Дмитрия Доского с Василия Юрьевича Косого. Художник П. П. Чистяков. Вторая половина XIX в.

Один только друг остался тогда у Василия Васильевича, шурин его Василий Ярославич: он не предавался Юрию; но что мог он предпринять? Все другие раболепно покорились старому князю. Он мог теперь самовластно решить судьбу племянника. Константина Димитриевича, может быть, не хотели допустить к делам, или он не хотел сам ни во что вмешиваться; знаем только, что он постригся тогда в Симоновской обители, пребывал в ней и вскоре потом скончался, под именем инока Кассиана. Князья можайский, верейский, рязанский спешили заключить дружеские договоры с Юрием. Первые, утверждая за ним Великое княжество, прежний его удел (Звенигород и Галич), и царское жалованье Дмитров, клялись неслагаемым целованием креста блюсти все то за ним, и за детьми его, после его смерти. Князь рязанский обещался «не приставать к татарам, не оканчивать, не ссылаться с Василием, не принимать к себе в вотчину ни его, ни бояр его, сложить к нему присягу и быть против него с Юрием за один; также сноситься с князем литовским через Юрия, а не мимо его, и, в случае спора, рати с Москвою не начинать, но судиться третьими».

Успех был вовсе неожиданный. Но Юрий, старый, нерешительный, следовавший советам других, вскоре утратил усердие всех, оскорбил Иоанна Димитриевича, даже рассорился с своими родными детьми. Привыкнув слушаться галицких и звенигородских бояр, он особенно был подчинен воле любимца своего, боярина Морозова. Этот любимец уговорил Юрия простить племянника, помириться с ним, принять его в любовь, дать ему в удел Коломну. Напрасно спорили дети Юрия, Иоанн и другие бояре. Призвав Василия, дядя помирился с ним, угостил его, и взяв клятвы в повиновении, отпустил на Коломну, с матерью, женою и двором его. Сделав столь важную ошибку, Юрий совершенно предался воле Морозова. Все восставало против этого гордого любимца великокняжеского. «Мы не привыкли служить галичанам», – говорили бояре и воеводы и ехали в Коломну. Одним из первых переметчиков туда был Иоанн Димитриевич. Косой и Шемяка не могли терпеть более. В набережных сенях Кремлевского дворца они поссорились с Морозовым, винили его в измене, называли старым крамольником, лиходеем своим, наводящим на беду слабого их отца. От слова дошло до мечей; в бешенстве, князья убили Морозова и, боясь гнева отцовского, уехали из Москвы. Что же сделал Юрий, оставленный детьми и советниками? Он уступил Василию добровольно то, чего добивался восемь лет с таким насилием и что получил столь легко и неожиданно. Гневаясь на старших детей, он исключил их из мира и написал договор, по которому он и младший сын его, Димитрий Красный, уступали Василию Великое княжество, оставляя себе прежний удел, Звенигород и Галич, променивали Дмитров на Бежецкий Верх и несколько Костромских волостей и отрекались от Косого и Шемяки. Желая только спокойствия, Юрий отрекся ходить на войну с Литвою; Василий обещался не пересуживать определений, сделанных на Москве Юрием, и принял на себя 600 рублей, занятых им у московских гостей и суконников, для уплаты ордынского долга. Юрий удалился в свой удел. Василий возвратился в Москву.

Немедленно отправил он Юрия Патрикиевича на Косого и Шемяку с сильною дружиною. Оставленные отцом и друзьями, эти князья не робели, собрали галичан, вятчан, разбили неискусного воеводу московского на реке Куси, взяли его самого в полон, отступили к Костроме и укрылись потом в тамошние дикие лесные места.

Старик Юрий не вступался в дела старших детей, но мщение Василия безрассудно упало на него. Досадуя на разбитие рати своей, Василий обвинял дядю, что в бою на Куси, в войске Косого и Шемяки были его воины и воеводы. Не смея нападать на Косого и Шемяку, он пошел к Галичу, где спокойно жил старый его дядя. Юрий бежал в Белозерск. Василий выжег беззащитный Галич, и отступил к Переяславлю. Тогда оскорбленный Юрий решился снова восстать на неблагодарного племянника. Он просил сыновей своих; скоро собрались к ним отвсюду дружины, и раннею весною князья двинулись на Василия. Жестокий бой происходил в Ростовской области, близ монастыря Св. Николая на горе. Совершенно разбитый, Василий не смел укрыться в Москве и бежал в Новгород. Союзник его, князь можайский, с поля битвы укрылся в Тверь, куда предварительно отвез он мать свою. Здесь в одно время посланный от Василия молил его не отступать в несчастии, а посланный от Юрия звал его мириться с дядею. Можайский не поколебался; он велел сказать Василию: «Где ни буду, везде я твой человек, но если потеряю отчину, мать моя наскитается по чужбине», поехал к Юрию, и застал его уже у Троицкого монастыря.

Василий бежал не останавливаясь до самого Новгорода, молил, просил там о помощи и защите. Явление было давно невиданное: великие князья со времен Калиты не приезжали бить челом новгородскому вечу. Василий думал, что за ним гонятся по следам. Вече шумно вооружилось на его защиту. Толпы воинов новгородских выехали, вышли навстречу дружинам Юрия, ждали и не дождались их, ибо Юрий не думал преследовать беглеца, но спешил прямо к Москве. В среду на Страстной неделе стал он под Москвою, окружил войсками Кремль, где затворились мать и супруга Василия; поражение московских дружин было столь быстро и неожиданно, что княгини не успели убежать из Москвы. В среду на Святой неделе Кремль сдался; пленных княгинь отослали в Звенигород, и Юрий Димитриевич имел наслаждение – еще раз объявить себя великим князем и умереть на великокняжеском престоле.

Он не прожил и трех месяцев; успел только послать на Василия дружины свои под начальством Шемяки и Красного. Василий находился в Новгороде три недели, видел ненадежность защиты, поехал на Мологу, в Кострому, в Нижний Новгород, везде слышал отказ и уже готовился бежать в Орду. Шемяка вел на него войско и стоял во Владимире, когда получил от Косого известие о смерти отца: Юрий скончался в начале июня (1434 г.). Косой уведомлял брата о вступлении своем на престол великокняжеский.

Шемяка показал великодушие необыкновенное. С кончиною Юрия Василий Васильевич получал законное право наследства, как сын старшего брата. Этого желал, кажется, и Юрий при кончине своей. Может быть, стоя на пороге гроба, он увидел всю суетность честолюбивых предприятий своих и, всегда бывши благочестивым христианином, раскаивался, но поздно, что мирное спокойствие старости променял на волнение честолюбия и суетной власти. По крайней мере, он оставил духовную, в которой разделяет сыновьям только свой наследственный удел, царское жалованье – Дмитров, костромские села, выговоренные у Василия, и Вятку. О Великом княжестве нет ни слова в духовной Юрия. Изумленный неожиданною кончиною отца, узнав последнюю волю его, Шемяка велел сказать старшему брату: «Если не было судьбы Божией княжить отцу нашему, мы с братом не хотим видеть тебя на месте его», и послал к Василию Васильевичу, признавая его великим князем и призывая в Москву.

Василий едва верил неожиданным словам – так невозможен казался ему великодушный поступок Шемяки. Готовый бежать к татарам для спасения живота, Василий вдруг увидел себя повелителем сильной, посланной против него дружины воинской. Он приехал во Владимир, дружески был встречен Шемякою и вместе с ним двинул войско на Москву. В бессильной ярости, Косой проклинал поступок братьев, не хотел уступать, бежал из Москвы, но не отказался от борьбы за Великое княжество. Братья объявили себя непричастными будущим делам Косого, предоставили Василию управляться с ним, не спорили, когда Василий объявил его лишенным удела и присовокупил Звенигород к Великому княжеству, не спорили ни за Дмитров, ни за Вятку. Они взяли только свои уделы: треть Москвы, Рузу, Галич, Вышгород. Василий придал им еще удел умершего в то время дяди Константина Углич и Ржев. Шемяка и Красный мирно поделились между собой и дружески расстались с Москвою.

Шемяка хотел добра, мирился искренно – увидим это из последствий, и из дел узнаем характер этого князя, храброго, доброго, пылкого, готового на зло только в минуту гнева, но всегда способного загладить потом свое преступление раскаянием, охотно прощавшего обиду и доверчивого до легкомысленности. Не таков был Василий – скрытный, хищный, жестокий, подозрительный. До сих пор еще не знали его: он вскоре показал вполне ум свой, и – душу! Испытанный неудачами с самого детства, до двадцатилетнего возраста княжив уже около десяти лет, воспитанный опытными советниками хитрого отца, в юности испытавший ордынские крамолы, два раза терявший престол свой, он не хотел потерять его в третий раз…

Надобно было управиться с Косым. Разъяренный потерею великокняжества, Косой захватил казну отцовскую, бежал в Переяславль, подговорил там московского наместника, князя Романа, и ушел в Новгород. Новгородцы не хотели ему помогать, вероятно, видя несообразность борьбы с Москвою. Узнав, что Роман хочет снова передаться Москве, Косой умертвил его бесчеловечно и оставил Новгород, действуя как неприятель. Он надеялся на храбрость: знал, что однажды в одной битве решилась участь Василия; думал, что это может случиться в другой раз, и собирал вольные дружины в северных областях, грабя селения по берегам Меты, в Бежецке и Заволочье. Зимою выступил против него Василий. Косой бросился с своими толпами от Костромы к Москве. Враги встретились между Ростовом и Ярославлем, на берегах Которосли. Толпы Косого не устояли в битве (января 6, 1435 г.). Но Косой не унывал. Схватив дружины, остававшиеся в Кашине, он набегом ограбил Вологду, взял в полон тамошних воевод, звал к себе вятчан и, усиленный ими, снова стоял у Костромы, готовый на битву. Василий неутомимо преследовал его и пришел также к Костроме. Река разлучала их; переправиться было невозможно. Василий предложил мир; Косой согласился, получил Дмитров, казался довольным, и приехал в новый удел свой.