Текст книги "История русского народа"

Глава 4. Решительное падение старшего рода (Олеговичей)

В одной битве пала власть государя, которому присяга покоряла других; после одной битвы сей государь обменял княжеский чертог на тюрьму в монастырской обители, и новый властитель воссел на престоле, не имея никаких законных прав, испровергнув царствующий род, среди опасностей и врагов, грозивших ему отовсюду в будущем. Не можем не почесть сего властителя человеком выше других современников, по уму и характеру. Внук Мономаха действительно был таков, хотя не напоминал собою ни Олега и Святослава, ни Ольги и знаменитого своего деда.

Обстоятельства совершенно изменились после Ярослава, и в течение ста лет, минувших со времени его кончины, после девяти великих князей из трех враждебных поколений, показавших собою – к стыду человечества – столь не редкий пример братьев-врагов, система уделов совершенно потеряла свой первобытный характер. Части федеративного государства, учрежденного Ярославом, совершенно распадались, и хотя еще средоточие их, Великое княжество, привлекало к себе и соединяло сии разрозненные части, но они, видимо, начинали жить своим отдельным бытием.

Усиление дома Мономахов было первой причиной распадения частей: потеряно было равновесие, и слабые, увлекаемые сильнейшими, отчаянною борьбой ослабили могущество частей сильнейших. В сей борьбе совершенно отпал Новгород, связь Севера и чудских народов: он не был уже подпорою великого княжества, и только личные выгоды граждан решали их участие в делах. Таким образом, сила Новгорода могла поддерживать первую удачу каждого предприимчивого князя. Мономаховичи были причиной и того, что устав наследия разрушился, и таким образом понятие о законности по старшинству уничтожилось в мнении народном: здесьы только сила или удача решали участь великого княжества. Наконец, сила Мономахов разделилась, и каждая часть владения Мономаховичей приобрела свое независимое бытие. Это было причиной усиления других частей, не Мономаховичами управляемых: княжества Галицкого, княжества Черниговского, почти уничтоженного умом и деятельностью Мономаха. Битвы за Переяславль доказывают, что современники многого ожидали решительно от одной удачи: Переяславль казался им сторожевым местом, с которого можно было наблюдать Киев, и пользоваться каждым удобством для завладения великим княжеством.

В таких обстоятельствах воссел на Великое княжество Всеволод Олегович. Он мог всего ожидать от времени и своего хитрого ума; безрассудство братьев и краткость его княжения не дали ему ничего исполнить. Если бы, укрепив уже Киев Владимиром, он успел укротить ближайшего неприятеля, Владимирка, и управился с Георгием, то Новгород сам собою подпал бы его владычеству, Изяслав, которого он принужден был ласкать, невольно уступил бы силе. При дверях гроба, призывая к обету священному, Всеволод готовил только гибель брату, неспособному и больному. Такою неуступчивостью обстоятельствам и отвержением Изяслава он разрушил еще более связь частей.

Род Олега упал решительно; вещественное значение княжества Киевского уничтожилось почти совершенно.

На сей скале, подрываемой отовсюду, воссел Изяслав – испытанный в бедствиях, знавший по опыту характеры всех русских князей, бывший попеременно действующим лицом в областях Курской, Полоцкой, Новгородской, Владимирской и Переяславской. Все вокруг него было без союза, без дружбы, без веры в обещания, без любви к своим государям.

Олеговы потомки могли искать Киева, как наследники Всеволода, сильные Черниговом, Владимиром, и дружбою Владимирка. Георгий Долгорукий, сильный по Суздалю, давний враг и братьям своим и Олеговичам, требовал Киева, как дядя, имевший на него права по уставу отцов более Изя слава, казавшегося похитителем в глазах многих; наконец, князь галицкий, ждавший добычи, как враг трупа, смелый, могущий – вот люди, которых надобно было победить Изяславу.

Изяслав поступил как политик опытный и воин мужественный. Он знал, что Олеговы потомки состоят из четверых раздельных партий: двух сынов Давида (Изяслава и Владимира); сына Всеволодова, Святослава владимирского; Святослава Олеговича и князей рязанских; знал, что Давидовичи, жадные до власти, не решатся приступить к сомнительной борьбе за дядей, когда один из них беспомощный бежал с поля битвы, другой был уже в тюрьме. Умев обольстить их, когда Игорь и Святослав владели еще Киевом, тем легче уговорил он их к дружбе и общему восстанию на своих родичей. Он решился прежде всего преследовать Святослава Олеговича, хотел отнять у него все надежды и посему предложил Игорю вечную тюрьму или схиму. Больной и слабый Игорь ответствовал: «Давно, еще бывши в счастии, хотел я Богу посвятить душу мою: теперь ничего другого более не желаю». Перенесенный почти замертво в келью из тюрьмы, он был пострижен, принял схиму и – ожил. Святослав уговаривал племянников восстать на Изяслава, когда послы их и Изяславовы известили его об участии Игоря, потребовали придачи Новгорода-Северского к Чернигову, и клятвы что он откажется от Игоря. Святослав заплакал. «Нет! – отвечал он – не откажусь от брата; возьмите у меня все, но его отдайте мне», – скрылся из Чернигова и упрекал племянников в нарушении обещаний. Его обрекли мщению. Святослав, сын Всеволода, жил в то время в Киеве у Изяслава, как друг. Изяслав не отпускал его от себя, но и не отнимал у него Владимира. Увидели неожиданное событие. Вячеслав, дотоле спокойный, уступчивый, раздумал наконец, что Изяслав нарушил права его, завладев Киевом. Из Туровского своего удела начал распоряжаться как великий князь, раздавал уделы другим и требовал себе Киева. Никто не слушал его. Ростислав смоленский, по приказанию Изяславову, выгнал его из самого Турова. Ярослав Изяславич получил сей удел; Вячеславу велели выбирать Дорогобуж или Пересонницу. Посадников его изгнали отовсюду, и Ростислав принудил Владимира, сына Андреева, присланного Вячеславом княжить во Владимире, оставить сей город. С ним был сын Всеволода, как законный владимирский владетель. Вячеслав усмирился и не смел противиться.

Игорь в войне с Изяславом взят в плен в болоте, где увяз его конь

Между тем Изяслав думал о Владимирке, Святославе Олеговиче и Георгии. Он укрепил союз с венграми и, заняв ими Владимирка, хотел между тем решительно истребить Святослава и предупредить Георгия, всегда нерешительного, когда надобно было приступить к делу. Быстрота была всего важнее в таких обстоятельствах. Новгородцы выступили в поход к Суздалю, но распутица остановила их; они возвратились с дороги. Тем деятельнее действовали на юге русских областей. Князь рязанский вступил в самые суздальские области, жег и грабил их предварительно.

Участь Святослава, великодушно всем жертвовавшего за брата, возбуждала, однако ж, участие многих. Так, Берладник убежал к нему из Киева; сын князя рязанского прибыл также к Святославу, вопреки воле отца своего; явился и сын Георгия, Иоанн: он, и юный князь рязанский были верными товарищами бедствий Святославовых и сражались рядом с ним. Благодарный Святослав отдал Курск Иоанну и имел несчастие пережить доброго юношу; как отец сидел он подле смертного одра его и горестно оплакивал смерть его, будто смерть родного сына. Князья черниговские не уважали несчастий Святослава. Они вступили в Северную область, осадили Новгород-Северский, сожгли и разграбили село, принадлежавшее Игорю. «Довольны ли вы, бесчеловечные родственники? – говорил им духовник Святослава, от него присланный. Вы разорили область мою, сожгли хлеб, взяли имение и стада, или хотите еще смерти моей?» «Пусть отступится от Игоря», – отвечали князья черниговские. «Пока душа в теле, не отступлюсь от единокровного!» – отвечал Святослав, и беспрестанно посылал к Георгию, молил спешить взять Киев, властвовать в нем и только спасти несчастного брата его. «Бог помогает защитнику утесненных!» – прибавлял Святослав. Георгий медлил, наконец выступил и опять воротился, услышав, что рязанский князь зорит Суздальскую область. Бессильный Святослав беззаступно смотрел, как Изяслав и князья черниговские осадили, взяли и разграбили Путивль, снова шли к Новгороду-Северскому и искали его смерти. Он укрылся в Карачевскую область; за ним гнались, даже положили цену за его голову. В отчаянии бросился он наконец на Изяслава черниговского, преграждавшего ему путь с малою дружиною, разбил его войско и скрылся в Бятичской области, оставленный всеми, кроме рязанского княжича и немного верных бояр. Берладник уехал от него в Смоленск, взяв, сколько мог, золота за службу. Между тем Святослав опустошал Смоленскую область. Сын Георгия, Андрей, столь славный впоследствии, быстро изгнал рязанского князя из Суздальской области, преследовал его, и даже овладел Рязанью. Сам Георгий напал на области новгородские и звал к себе Святослава. Князья съехались в Москве: здесь в первый раз упоминается имя Москвы. Георгий утешал горестного Святослава, угощал, одарил его и сопутников, обещал помощь. Они расстались. Георгий возвратился в Суздаль – думать и медлить, по своему обыкновению. Святослав спешил действовать, ободренный участием суздальского князя и небольшими своими успехами. К нему пришли половцы и бродники, вероятно толпы бродяг, составленные из половцев и русских, не имевшие никакого постоянного жилища и занятия. С ними начал воевать Святослав Черниговскую и Рязанскую области и был изумлен внезапным доброхотством князей черниговских: они прислали к нему просить мира.

Кажется, что поступок их был следствием неосторожной поспешности Изяслава. Когда черниговские князья, опустошив вместе с ним области Святославовы, ждали наград, великий князь дал им только сии области, из них удержал еще себе Курск, бывший некогда первобытным его уделом, и отдал его своему сыну, Мстиславу. В то же время обменял он удел Всеволодова сына на пять городов: Бужск, Межибож, Котельницу и два других и объявил другого сына своего, Ярослава, князем владимирским. Такие поступки ясно показали черниговским князьям, к чему поведет их дружба великого князя. Они спешили мириться со Святополком Олеговичем, хотя в то же время звали к себе на помощь великого князя и жаловались ему, что Святослав воюет в их областях. Изяслав занимался тогда в Киеве важным делом. Митрополит Киевский не хотел быть свидетелем раздоров княжеских, оставил Киев и удалился в Царьград. Изяслав хотел показать решительность в деле важном: не посылая в Царьград, созвал русских епископов и предложил им самим поставить митрополита. Мы уже говорили о сем деле, сопротивлении Нифонта, новгородского епископа, заключении его в монастырь и бегстве. Уехав в Новгород, Нифонт ездил оттуда к Георгию суздальскому, где освятил несколько церквей, выпросил свободу всем пленным торжковцам и гостям новгородским. Георгий не согласился только на мир с Новгородом, но чтил Нифонта как духовного пастыря, знаменитого благочестием и не согласившегося на раскол других: лаская сего сильного сановника Церкви, он возбуждал ненависть к Изяславу. Изяслав послал наконец к черниговским князьям сына Всеволодова, обсчитанного в уделе, но все еще дружески жившего в Киеве. Тогда только показал сей князь, что Владимир отняли у него недаром, согласился с Давидовичами и, вместе с ними и Святославом Олеговичем, ждал Изяслава как враг. Дав знать Ростиславу смоленскому, усердному послушнику своему, чтобы он выступал на Георгия, великий князь сам пошел соединиться с войсками черниговских князей; на пути известили его о решительной их измене, то есть о дружеском сношении со Святославом Олеговичем, жертвою, обреченною на гибель: дружба с ним казалась преступлением Изяславу, непримиримо ненавидевшему сына Олегова, как дед его Мономах ненавидел Святославова отца. Послав укорить черниговских князей в клятвопреступничестве, он велел идти Ростиславу смоленскому не в Суздаль, но к Чернигову и поспешно призывал киевлян и новгородцев. «Изяслав требует дружбы нашей, – отвечали черниговские князья, – когда Игорь страдает. Что если бы страдал брат его Ростислав? Пусть будет Игорь свободен, и мы помиримся». Так заговорили изменнники братьев, когда их обделили в добыче; Изяслав громко возопиял о вероломстве, и – вероятно, велел избавить себя от несчастного князя, который и в монастыре все еще тревожил его, возбуждая участие других, по крайней мере служа предлогом для выгод посторонних.

Это можем мы думать, но не утверждать, ибо летописатели наши оправдывают Изяслава и слагают всю вину на народ киевский. Вот как описывают они смерть несчастного Игоря.

В Киеве оставался брат великого князя, Владимир, юноша, будущий бездушник: он получил приказание собрать народ, объявить ему об измене черниговских князей и требовать всеобщего восстания киевлян. Толпы народа сбежались с Софийскому храму; там выступили присланные от Изяслава и объявили, что Давидовичи хотели убить его, сговорясь с Святославом. Это сказал Изяславу Улеб, некогда облагодетельствованный Всеволодом, потом изменивший братьям его близ Киева и посланный в Чернигов для разведывания о делах. «Но Бог и крест честный заступили князя нашего, – продолжали послы, – а теперь идите все к князю: иди кто может, на коне, ладье: не его одного убить, но и вас искоренить хотели Олеговичи». Неистовый крик раздался в народе: «Князь зовет нас, а здесь враг князя и наш враг; убьем его!» Испуганный Владимир хотел удержать бешеную толпу. «Вам этого не приказывал князь!» – говорил он. «Знаем, знаем, и сами хотим убить Игоря: с ним не кончать добром, ни вам, ни нам!» Так кричал народ и, не слушая слов митрополита, увещаний Владимира и тысяцкого, с воплем бежал к монастырю Св. Феодора, где служили тогда обедню, и прежний князь, бедная игрушка счастия, смиренный схимник, стоял пред иконою Богоматери и молился. Владимир поскакал на коне к монастырю, но не мог проехать прямо по мосту, где стеснилось множество бежавших; обскакав в объезд, он встретил Игоря уже в монастырских воротах. «О брат! куда?!» – вскричал Игорь, взглянув на князя. Убийцы нашли Игоря во храме и, забыв святость места, вытащили оттуда с воплем и криком. «Вы целовали мне крест, как вашему князю, и изменили мне, – говорил им Игорь, – но я все забыл, когда сделался монахом; неужели вы забыли клятву свою?» Крик: «Убейте, убейте его!» – был одним и общим ответом. Страшась обагрить кровию монастырь и платье схимника, сорвали с Игоря мантию и рясу. «Наг пришел я в мир и наг изыду из него», – говорил Игорь. Его били, терзали, когда Владимир исторг его, полунагого, из толпы, закрыл своей одеждой, был ударен сам, но при помощи боярина Михаля довел Игоря до дома матери своей, втолкнул в дверь и думал, что уважение к княгине знаменитого Мстислава и матери великого князя удержит народ. Но все было тщетно! Михаль, защищая ворота, едва не был сам убит; с него сорвали даже крест и золотую цепь боярскую, ворота выломали, и Игорь был умерщвлен; за ноги волокли труп его и бросили на Подоле. Смерть несчастного князя мгновенно утишила мятеж. «Он святой, он был обречен служению Бога!» – восклицали киевляне; со слезами провожали тело Игоря, мочили платки в крови его, как крови мученика, отрывали лоскутья от его покрова, говорили, что гром гремел во время его погребения и свеча зажглась сама собой над телом его.

После столь подробного рассказа верить ли искренности печали, с какою Изяслав узнал о смерти Игоря? Он прослезился и сказал: «Если бы я предвидел, то далее услал бы его. Теперь не уйти мне от порицания людского; скажут: Изяслав велел убить! Но клянусь Богом, что я не приказывал и не подущал. Что случилось, так тому и быть! – прибавил Изяслав. – Все мы там будем, и уже Бог нас рассудит!» Он отправился в Киев и не думал искать виновников убийства.

Георгий не явился, но прислал в Южную Русь Глеба, сына своего. Смерть брата воспаляла гнев Святослава; защитники у него были плохие. Курск отдался Глебу; черниговские князья не препятствовали великому князю ходить по их земле, жечь, грабить города. Глеб сносился с великим князем и взял себе от него в удел Городок Остерский. К Изяславу явился и другой сын Георгия: Ростислав, бывший князь новгородский. Глеб, по крайней мере, притворялся и думал овладеть нечаянно Переяславлем, дружася, по-видимому, с Изяславом; но Ростислав прямо приехал к Изяславу и просил себе удел. Он получил города, прежде сего отданные Всеволодову сыну, и Городок Остерский, откуда Глеб спешил уехать. Наконец черниговские князья осмелились выступить на Изяслава, хотели сражаться и искали мира, тщетно посылав еще раз в Суздаль. Ростислав смоленский сделался посредником, и черниговские князья, сказав: «Мир стоит до рати, а рать до мира», – в соборном Черниговском храме поклялись послам Изяслава, белгородскому епископу и печерскому игумену забыть все вражды. Тогда же примирился Святослав, сын Всеволода, и – Святослав Олегович…

Так кончилась вражда Олегова потомства против Изяслава. Умев ослабить их раздорами, потом устрашить могуществом, отвлекши союзников, разделив силы врагов, употребив силу, может быть и злодейство, по крайней мере, все ухищрения ума ловкого, Изяслав торжествовал повсюду. Георгий медленностью своею предал в жертву ему Олеговичей, и сам был причиною примирения с ним черниговских князей. Владимирко не являлся из Галича. Родственники великого князя, Ростислав смоленский, Вячеслав и князь новгородский, были дружны с ним несмотря на то, что Вячеслав был изгнан из Турова и все еще не мог забыть своего старшинства, а Святослав новгородский вскоре испытал хитрую политику своего брата: она так сильно действовала на Новгород, что новгородцы выслали Святослава из Новгорода злобы его ради. Сын великого князя, Ярослав, обменял с дядею свой удел, Владимир, на Новгород.

Успехи были значительны. Изяслав знал, что все это не утверждает еще его безопасности. Он пригласил черниговских князей на съезд, дружески пировал с ними, положил идти на Суздаль и оставил их готовить войска. В Смоленске то же условие сделано с Ростиславом. Отсюда Изяслав отправился в Новгород. Уже давно новгородцы не встречали у себя великих князей и, несмотря на вражду Изяслава с любимым их епископом, приняли Изяслава с радостью, выехали к нему навстречу за город, с восторгом шли к нему на обед, который был общенародным на городище; бирючи ходили по городу и приглашали всех новгородцев за трапезу княжескую. Умев льстить гордости Новгорода, Изяслав умел и говорить с ним. На другой день зазвонили в вечевой колокол, собрались граждане, и Изяслав оказался на вече как мститель новгородской чести. «Дети мои! – говорил Изяслав. – Вы сказывали мне, что князь суздальский обижает вас; нарочно оставил я Русскую землю и прибыл к вам: хочу защищать вас. Чего желаете: мира или войны с Георгием? Поступлю по желанию вашему!» Новгородцы были восхищены. «Ты наш князь, наш Владимир, наш Мстислав!» – кричали они и положили общее восстание на Суздаль; все возрастные люди должны были собираться в поход. «Пусть и духовные идут, – говорили новгородцы. – Если кто назначен в дьячки, и гуменце ему уже прострижено, но еще он не оставлен – пусть идет!» Дружины псковские и новгородские выступили и соединились со смоленскими на берегах Медведицы. К изумлению Изяслава, Георгий не выходил навстречу и спокойно смотрел на пожары сел и городов суздальских. Георгий знал, что болотистые, лесные, дикие места и разлитие рек остановят Изяслава; тем временем хотел он убедиться в пособии Олеговичей, Владимирка галицкого и поразить вернее Изяслава в Переяславле и самом Киеве. Измена действовала скрытно. Черниговские князья выступили с воинством на Георгия и остановились. Георгий подошел к Курску. Разлитие рек в самом деле остановило новгородцев. Изяслав понял хитрость дяди, провесновал в Смоленске, спешил в Киев, и гнев его обратился на невинного, как говорят летописцы. Ростислав, сын Георгия, был схвачен, имение его обобрано, бояре закованы в цепи. Великий князь обвинял его в измене, велел посадить, с тремя только человеками, в ладью и отослал к отцу. Напрасно клялся в невинности своей Ростислав и говорил, что «ни в уме, ни на сердце не мыслил он никакого зла. Если насказал на меня князь какой, дай мне с ним видеться; если простолюдин – суди меня, как старший!» «Ты хочешь завражить меня с князьями и людьми!» – отвечал горделиво Изяслав, и не внимал ничему. Оскорбленный Ростислав ударил челом отцу своему, просил прощения, легко получил его, в самом деле завраждовал на Изяслава, и уведомил отца, что много доброхотов найдет он повсюду. Действительно, киевляне не хотели сражаться, и советовали Изяславу просить мира. Он послал убедиться в дружбе черниговских князей. «Мы с тобою», – отвечали они и отправили общих послов к Святославу Олеговичу. Смерть Игоря еще была свежею раною в груди сего нежного брата. Помирясь неволей, он не шел с Изяславом на Георгия, ждал случая и теперь, удержав киевских и черниговских послов на целую неделю, поспешно послал спросить Георгия: вправду ли он идет на Изяслава? «Неужели шуче, – ответствовал Георгий. – Изяслав повоевал мою область и сына моего выслал. Либо срам мой сложу с голову, или голову положу». Тогда Святослав не внимал ничему, кроме мщения. «Помогайте Георгию!» – говорил он черниговским князьям. «А Георгий помогал нами, когда Изяслав жег наши области?» – отвечали князья. Усиленный святославовыми и полоцкими дружинами, Георгий близился к Днепру, тихо, медленно, предлагал мир, оставлял Изяслава в Киеве, просил только Переяславля одному из сыновей своих. Изяслав сбирал дружины смоленские, киевские, владимирские; каждый из князей ждал, переговаривал, условливался.

Изяслав в собрании новгородцев и псковичан предлагает им защиту против оскорблений князя суздальского

Любопытно из взаимных отзывов князей видеть тогдашнюю политику, тогдашние мнения о чести и справедливости. Святослав Олегович не отпирался, что, дав клятву забыть смерть Игоря, он не имеет уже права мстить за него. «Но пусть же Изяслав отдаст мне имение моего брата Игоря», – говорил он. Черниговские князья твердили одно: «Не можем играть душою и нарушить клятвы Изяславу: Георгий не помогал нам прежде». «Я отдал бы Георгию какую угодно область, – говорил Изяслав киевлянам, – если бы он пришел с сыновьями: но с ним Олеговичи, с ним даже поганые половцы – хочу биться!» «Неужели мне вовсе нет наследия никакого в земле отцов и дедов?» – говорил Георгий.

Так сходились и переговаривались между собою жестокие друг против друга враги: все оставалось без успеха; надобно было решать оружием; Изяслав надеялся одолеть. Войско его стало против Георгиева войска, когда он, ослушав обедню в Переяславле, просил благословения у епископа Евфимия. Старец заплакал: «Князь! помирись с дядею своим! Много спасения примешь от Бога и землю свою избавишь от великаго бедствия», – говорил ему епископ. «Нет! – отвечал Изяслав, – не помирюсь: Киев и Переяславль добыл я своею головою!» – и поскакал в табор. С заходом солнца началась битва; переяславские дружины неожиданно изменили и предались Георгию; черниговцы сражались храбро, но не выдержали, и Изяслав с братом Ростиславом смоленским, и только с одним воином, прибежали в Киев, разбитый совершенно. Киевляне собрались; печально отвечали ему, что не могут сражаться, но не препятствовали ехать из Киева, с женою, детьми, и с митрополитом, который не смел оставаться в Киеве: он и Изяслав удалились во Владимир, а Ростислав в Смоленск. Три дня молился и пировал Георгий в Переяславле и вошел в Киев торжественно, при громких изъявлениях радости киевлян и союзников. Святослав Олегович видел наконец своего врага униженным, бегствующим! Всеобщий страх был следствием мгновенного падения Изяслава: ему не восстать – думал всякий, и спешил к Георгию, который объявил себя великим князем, мирился и дружился со всеми, забывал все прежнее и ничего себе не требовал. Он помирился с князьями черниговскими, утвердил за Святославом Олеговичем Курск, Посемье, Сновскую область и землю Дреговичей; отдал в удел сыну своему Васильку Суздальскую область и окружил Киев уделами других сыновей своих, посадив Ростислава в Переяславле, Андрея в Вышгороде, Бориса в Белгороде, Глеба в Каневе. Вячеслав не объявлял уже своих требований на великое княжество. Он и Ростислав Смоленский помирились с Георгием. Тщетно просив их помощи, видя что и Владимирко упорно отвергает все просьбы и обольщения, Изяслав укрепился с братом своим Владимиром в Луцке и звал венгров и поляков. Но они хотели быть посредниками мира, а не защитниками прав Изяслава. «Согласен, – отвечал Изяслав, – уступаю Киев; но если так, то не доставайся же он ни мне, ни Георгию: пусть Вячеслав будет великим князем, пусть мне отдадут Владимир и Новгород, а во все другое я не вступаюсь». Требование было нелепо, но – как верно ударил Изяслав, хорошо ведая, с кем имеет дело! Старик Вячеслав обрадовался, что напомнили о забытых его правах; Георгий испугался ухищрений и, думая перехитрить Изяслава, согласился на все, пока войска венгерские были в Руси. Едва отступили они, как Изяслав должен был отказаться от всех своих требований. Луцк осадили Георгий и Вячеслав. Владимир защищался мужественно, но всех изумил тогда храбростью своею Андрей Георгиевич. Сей князь, прекрасный собой, одаренный светлым умом, был одарен и храбростью необыкновенной. При осаде Луцка он, с двумя отроками своими, попал в самую тесноту врагов; копье его изломалось; тремя копьями враги поразили коня его; один немец устремился на него с рогатиною, когда в то же время с градских стан летели каменья, будто дождь; но Андрей убил немца мечом, верный конь вынес его из битвы, один отрок его пал мертвый, другой спасся с князем. Георгий, Вячеслав и бояре обнимали, хвалили Андрея, ибо мужески сотворил он паче всех бывших тут, а воины полагали, что св. Феодор спас юношу, ибо его призывал он в битве. Конь был схоронен по приказанию Андрея на берегу Стыри.

Осажденные изнемогали, и Изяслав решился уступить. Он просил Владимирка быть посредником, говоря: «Введи меня в любовь к Георгию: признаю себя виноватым пред ним и пред Богом». Владимирко не отказался. «Племянник не правится, но покоряется», – велел он сказать Георгию. Напрасно Ростислав Георгиевич, помнивший обиду Изяслава, советовал не мириться; Андрей, любимый отцом, и добрый столько же, сколько храбрый, молил отца о мире. Несогласие и споры кончились тем, что Георгий согласился признать Вячеслава киевским князем с титулом великого князя. Все занятые Георгием области остались за ним; Глеб получил бывший удел Вячеслава; Изяславу отдали Владимир и новгородскую дань.

Такой мир не удовлетворял ничему и не исполнял ничьих желаний. Георгию надобно было – или решительно овладеть Киевом, и добытое удачною победой укрепить твердостью воли: он имел дело с врагом неутомимым, готовым на хитрость, умевшим пользоваться и своей удачей и оплошностью другого; или – оставив тень власти Вячеславу, почитать в лице его достоинство великого князя, умерить честолюбивые порывы до смерти сего старика и потом укрепить великое княжество в своем потомстве, как поступил отец его при Святополке. Георгий не умел укрощать своих страстей; всегда нерешительный, робкий в беде, беспечный при счастии, он допустил Вячеслава в Киев, признал его великим князем и немедленно предложил – поменяться Киевом на Вышгород. Вячеслав так привык иметь права на великое княжество и уступать их, что согласился без спора. Князья разменялись, забыв, что трон великокняжеский делают они игрушкой. Едва Георгий известил других, что Вячеслав добровольно поменялся с ним, едва объявил он себя великим князем, как Изяслав восстал, вопя о несдержании условий и утверждая, что ему не отдали по договору все, что было у него взято. Немедленно занял он Луцк и Пересопницу. Там Глеб, некогда знакомый ему по Переславлю и Остеру, просил у него позволения идти к отцу, уступая все добровольно. Вячеслав, услышав о движении Изяслава, отправился в Киев; Георгий не успел одуматься, когда Изяслав стоял уже с малою дружиною близ Киева, и – робкий Георгий бежал в Городец.

Андрей под стенами Луцка храбро сопротивляется один окружающим его неприятелям и выходит невредим из боя. Художник Б. А. Чориков

Киевлян ожидало новое, дотоле невиданное зрелище: приехал Вячеслав, явился и Изяслав; каждый называл себя великим князем. Недавно видев третьего великого князя, киевляне не знали чему верить, но поспешили, однако ж, к Изяславу. Когда из Софийской церкви Изяслав сел в сенях и говорил ему: «Я – великий князь: убей меня; живой не выйду!» Советовали употребить насилие, подрубить сени; Изяслав не сделал ни того ни другого, пошел к Вячеславу и обнял его. «Смотри, – говорил он, указывая на толпы народа, – видишь смятение: дай ему утихнуть; я принужден уступать воле народа, но помню условия». Вячеслав согласился и уехал снова в Вышгород.

Что притворно говорил Изяслав, то принужден он был сказать через несколько времени от чистого сердца. Владимирко разгневался на вероломство Изяслава, мгновенно собрал дружины и пошел к Киеву. Сын Изяславов, посланный к Переяславлю, был отбит мужественным Андреем. Изяслав поскакал в Вышгород и звал Вячеслава на Великое княжество. «А не сам ли ты прогнал меня?» – отвечал Вячеслав. – Теперь отдаешь мне Великое княжество, когда сильные враги готовы прогнать тебя самого!» Но, упрекнув Изяслава, старик рад был помогать ему, спешил отдать ему свою дружину и ехать в Киев. Изяслав долго думал: куда кинуться ему с небольшим войском своим? «Владимирко ближе!» – сказал он наконец и устремился на галицкого князя; но дружины Изяславовы оробели и советовали князю бежать, пока Владимирко не перешел реки Стучны. «Нет! – отвечал Изяслав, – лучше умереть, нежели осрамить себя бегством!» Тогда киевляне решительно не послушали его и разбежались. Изяслав нашел в Киеве Вячеслава, спокойно думавшего владеть великим княжеством. Он и Изяслав располагались обедать, когда услышали, что киевляне уже встречают Георгия и перевозят его через Днепр. Изяслав и Вячеслав вместе бежали в Вышгород, а Владимирко и Георгий съехались в Киеве, обнялись как друзья и клялись в верности дружбы близ мощей печерских угодников.

Владимирко казался спасителем Киева и престола Георгиева, хотя черниговские князья, переяславская и суздальская дружина и без того представляли Георгию еще довольно твердые опоры; тем непростительнее были беспечность и бегство Георгия. Еще страннее, что и после постыдного опыта также мало думал он обезопасить Киев и вскоре потерял его еще раз, раздражил всех союзников и не мог уже поправить обстоятельств никакими усилиями храбрых детей своих.