Текст книги "История русского народа"

Так восстала среди всех областей русских Москва; окончились распри рода Ярослава тверского с родом Александра Невского, и кровавое междоусобие, в котором погибли Михаил, сын его, и враг Михаила, Георгий. Тверь, возвеличенная Ярославом Ярославичем (1263–1272 гг.), подкрепленная детьми его, в княжении Василия Ярославича и двух сынов Невского (1272–1304), казавшаяся столь твердою при Михаиле, и даже при Димитрии и Александре – упала, и не восставала более, хотя долго еще боролась она потом с Москвою и покорилась ей почти последняя.

Через двадцать шесть лет после смерти Даниила, из пяти сыновей его оставался теперь только один, Иоанн. Приняв достоинство великого князя, он был в летах крепкого мужества, самовластен во всех действиях. Надежду будущего составляли для него три сына: Симеон (преемник отца на Великом княжестве), Иоанн (отец незабвенного Димитрия Донского) и Андрей (отец Владимира Храброго, столь памятного мужеством и добротою сердца). Не забудем и того счастливого обстоятельства, что Иоанн Даниилович успел приобрести опыт в делах управления, участвовать в сильных переворотах от самой кончины Даниила, в течение 25 лет. Заметим еще, что провидению угодно было сделать местом пребывания Иоанна именно Москву. С удивлением рассматриваем и удивительное положение сего города, находившегося в средоточии русских областей, так, что все окрестные областные города кажутся поставленными от него в геометрическом размере. Как чудно все устремлено было к великой цели в будущем!

Обратим внимание на любопытный акт, который показывает характер века и много подробностей быта и обстоятельств тогдашних. Это Духовная грамота Иоанна Данииловича. Отправляясь в Орду в 1328 году и оставляя старшего сына 11-ти, Иоанна 2-х лет, Андрея 1-го года, он распорядился наследством и определил: кому из них чем владеть из недвижимого и движимого имения. Так ненадежна была судьба князя русского, идущего в Орду! Иоанн ожидал всего и, мысля о предприятиях обширных, готовился в то же время на смерть. Представляем содержание Духовной его.

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Я, грешный, смиренный раб Божий Иван, идя в Орду, пишу душевную грамоту, никем не понуждаемый, в полном уме своем и здоровый. Если Богу угодно будет определить мою кончину, так распоряжаюсь я сыновьям и княгине своей:

Отказываю сыновьям моим отчину свою Москву и следующим образом делю ее: даю старшему Семену Можайск, Коломну (следует исчисление селений, всего 24. При жизни своей дал я ему: 4 цепи золотые, 2 пояса золотые, 2 чаши золотые, с жемчугом, 1 блюдо золотое с жемчугом и каменьями. К тому придал я еще 2 чума золота большие, а из серебряной посуды три блюда серебряные. Даю сыну Ивану Звенигород, Рузу (следует исчисление 21 слобод и сел). А из золота дал я сыну Ивану 4 цепи золотые, 1 пояс большой с жемчугом и каменьями, 1 пояс золотой, с капторгами, 1 пояс сердоликий, окованный золотом, 2 овкача золотые, 2 чашки круглые золотые, 1 блюдо серебряное ездниньское и 2 блюда поменьше. Даю сыну своему Андрею: Серпухов (следует исчисление 20 слобод и сел). А из золота дал я сыну своему Ивану 4 цепи золотые, 1 пояс золотой фряжский, с жемчугом и каменьями, 1 пояс золотой с крюком, на червчатом шелку, 1 пояс золотой, царевский, 2 чары золотые, 2 чумка золота меньше, а из блюд 1 блюдо серебряное и 2 малые. Даю княгине своей в меньшими детьми: Сурожик (следует исчисление 26 селений и слобод). Из городских волостей даю княгине своей Осмничье, а Тамгою, и иными волостями городскими поделятся сыновья мои; также и мытами, который в котором уезде находится, туда и принадлежит; а медовым городским оброком Васильцева веданья поделятся сыновья мои. Сколько есть моих бортников и оброчников купленных, в чьей росписи что находится, тому и принадлежность. Если, по грехам моим, некоторые из сих волостей отнимутся татарами, детям и княгине моей поделиться другими волостями в то место (уравнять уделы из остального). Численность людей ведают сыновья мои сообща, и наблюдают все за одно. Людьми купленными, означенными в большом свитке, сыновья мои поделятся. Золото княгине моей, 14 колец и ожерелье, даю дочери моей Фетинье, а сделанные мною монисто новое, чело и гривну, отдал я ей еще при себе. Что придобыл я золота, Бог мне дал, и коробочку золотую, отдаю княгине с меньшими детьми. Из платья, сыну моему Семену 1 кожуш червленный, жемчужный, 1 шапка золотая; сыну Ивану 1 кожух желтый объяринный, с жемчугом, 1 коц большой, с бармами; сыну Андрею 1 бугай соболий, с наплечниками, большим жемчугом и каменьями, 1 скарлатное портище, саженое, с бармами. Снаряженные ныне мною 2 кожуха, с аламами и жемчугом, даю меньшим детям, Марье и Феодосье, с ожерельем. Серебряные пояса мои раздать священникам; 100 рублей, находящиеся у Ески, раздать по церквам. Остальною серебряною посудою поделятся сыновья и княгиня моя. Остальные одежды мои раздать всем московским священникам. Блюдо большое серебряное, о 4-х кольцах, отдать Владимирской Богородице. Приказываю тебе, старший сын Семен, братью твою младшую и княгиню мою с меньшими детьми: по Боге, ты им печальник. Одно стадо свое отдал я сыну Семену, другое Ивану; остальными поделятся сыновья мои и княгиня. Свидетелями завета моего были духовные отцы мои Ефрем, Феодосий и священник Давид. Грамоту писал дьяк князя великого Кострома. Кто грамоту сию нарушит, судит ему Бог».

Московский кремль при Иване Калите. Художник А. М. Васнецов. 1921 г.

В другом списке Духовной Иоанн прибавляет распоряжения о немногих купленных им селах, опричь московских сел: в Новгороде, Владимире, Костроме. Он отдает их сыновьям Симеону и Иоанну. Одно село ростовское приказывает оставить Борису Воркову, если он будет служить детям его; в противном случае, велит у него отнять. Три села на Киржаче велит отдать на поминовение души.

Здесь замечательна, прежде всего, безнадежность судьбы: Иоанн, уже великий князь, ни слова не упоминает о передаче Великого княжества детям. Еще более: он не распоряжается даже Переяславлем, хотя Переяславль принадлежал Москве по завещанию Иоанна Димитриевича; не смеет даже упомянуть, как говорили потом его наследники: «А даст Бог вынесут тебе Великое княжение». Дети, вероятно, должны были уступить Переяславль избранному от хана великому князю, кто бы он ни был, ибо Иоанн не надеялся, чтобы им можно было удержать его и, как добрый отец, не хотел вовлекать их в борьбу бесполезную. Кроме княжеской печати, серебряной и вызолоченной, с изображениями Спасителя и Иоанна Крестителя, у грамоты находится другая: монгольская, свинцовая, с изображением Соломоновой печати. Видим, что Духовную Иоанна утвердил какой-нибудь баскак, или посол ханский.

Как же бедна была Русь! Великий князь входит в мелкие подробности о доходах небольших своих областей; заботится о разделе детям 80 деревень, слобод и сел, небогатой движимости: 12 цепочек, 8 поясов, 6 чашек, блюдца, 4 чумов, 2 овкачей, 14 колец, ожерелья, мониста, чела, гривны, коробочки золотые, 9 блюд серебряных, 4 кожухов дорогих, шапки, коца, бугая и портища! На помин души отдает он остальное свое серебро, остальное платье. Духовную его свидетельствуют два монаха, или архимандрита, и священник; утверждает монгол…

Глава 5. Политика Иоанна Калиты и начало политической самобытности Руси

Можно ли было предполагать, чтобы один город, беспрерывно угрожаемый Литвою, датчанами, ливонскими рыцарями, подвластный сильному Новгороду, слабый собственными своими силами – Псков, дерзнул быть великодушнее новгородцев, тверитян, всех князей русских и даже родных братьев бедствующего тверского князя! По изумительному порыву добродушия, псковитяне не только приняли несчастного беглеца Александра Михайловича, но и крепко стали за него, избрали его своим князем, не слушали повелений ни великого князя, ни самого хана, изрекшего смерть Александру и гибель его защитникам. Напрасно новгородский владыка Моисей приезжал в Псков с тысяцким Авраамом и послами Иоанна. Псковитяне ничего не послушали и не выдали Александра.

На другой год великий князь двинул ко Пскову рать. С ним были князья тверские (братья Александра Михайловича), князь Александр суздальский, другие князья русские. Сам митрополит Феогнист прибыл с ними в Новгород. Еще раз послали ко псковитянам, уговаривая их отступиться от Александра; говорили Александру: «Иди в Орду; не погуби христиан гневом поганых». Александр, с горестью, решался исполнить требование князей, говоря: «Лучше умереть мне одному, нежели губить христианство!» Но псковитяне превосходили его великодушием и мужеством, не отпускали его, готовы были за него сражаться и умереть все как один. Неужели сей поступок тронул Иоанна? По крайней мере, он подвигал дружины ко Пскову тихо, не хотел битвы и употребил средство дотоле неизвестное: по его желанию, митрополит послал во Псков архипастырское проклятие и отлучение от Православной Церкви. Псковитяне ужаснулись. Александр немедленно оставил Псков, уехал в Литву, и псковские послы явились в табор Иоанна просить мира. Исполнив требование ханское, Иоанн спешил отдать отчет хану, уведомляя его о бегстве Александра из Руси. Он возвратился после сего в Москву, обнадеженный ханскими милостями, и смелее принялся за дела.

Изображение Пскова на иконе XVII в.

Немедленно требовал он от новгородцев новой дани: части серебра, какое собирали они в отдаленных областях за Камою. Новгородцы отказались. Иоанн захватил Торжок, Бежецк и возверг гнев свой на Новгород. В это время во Пскове был уже снова Александр. Едва снял со псковитян проклятие свое митрополит, едва удалился Иоанн от пределов псковских, жители Пскова с радостью призвали к себе из Литвы несчастного изгнанника. Поссорясь с Иоанном, новгородцы хотели дружбы Пскова. Новый владыка их, Василий, явился в Псков, крестил там сына Александра, Михаила, и благословил псковитян. Иоанн отозвал своих наместников из Новгорода, не воевал и не мирился, не отступал из Торжка и Бежецка, отвергнув предложение новгородцев, присылавших к нему в Переяславль с просьбою: приехать к ним ласково в Новгород и дать мир. Напрасно и владыка Василий ездил к Иоанну, много молил его и предлагал от имени Новгорода 500 рублей серебра.

Иоанн занят был в это время другим важным делом. Князь Александр суздальский скончался. Есть известия, что Иоанн принужден был уважать сего князя, по роду старшего из всех других князей, ибо Александр суздальский был внук Андрея Ярославича, как Иоанн Александра Ярославича. Мы видели, что Иоанн ничего не распоряжал о Великом княжестве в своей духовной: оно, бесспорно, следовало по его смерти суздальскому князю. Позволяя ему управлять Владимиром и Поволжьем, Иоанн допускал даже самовольство. Так Александр вывез однажды из Владимира вечевой колокол в Суздаль; колокол глухо начал звонить в Суздале; боясь, что сим перевозом сгрубил Богородице, при церкви которой висел колокол во Владимире, Александр поспешил возвратить свою добычу, и колокол снова производил прежний ясный звон. Но по кончине Александра, Иоанн ограничил власть племянника Константина Васильевича. Он отдал тогда одну из дочерей своих за Василия Давыдовича ярославского, другую за Константина ростовского, сделавшись полновластным в области сего князя. «Настало тогда, – пишет современник, – насилованье многое: княжение Великое Московское досталось Иоанну Даниловичу, а с ним и Ростовское княжение пошло к Москве. Увы, увы, тогда граду Ростову, паче же князьям его! Отъялись у них власть, княжение, имение, честь, слава и все прочее! Потянули их к Москве; вышло повеление Иоанна, и послан был из Москвы в Ростов, как будто некий воевода, один из вельмож московских Василий, прозвищем Кочева, и с ним другой властитель Миняй. Пришли они в Ростов, наложили великую нужду на град и живущих в нем; гонение умножилось до того, что многие ростовцы отдавали москвичам имения свои по неволе, а сами укоризненные раны принимали на тела свои, отходя с пустыми руками. Не крайнее ли бедствие: не только отдай, что у тебя есть, но и побои прими, и язвы жалостные на себе носи и терпи! И надобно ли много рассказывать? Такую дерзость содеяли над Ростовом, что и самого епарха градского, старейшего боярина ростовского, били, и едва жива оставили, так, что все ужаснулись, кто только об этом слышал. И это было не только в Ростове, но и во всех пределах и селах ростовских».

Заметим, что это самовластное управление Ростовом заставило тогда многих бежать. Ростовцы переселялись толпами в московские области, где житье было им легче. В числе таких беглецов находился некто Кирилл. «Прежде он имел житие великое в Ростовской области; был боярином, в числе славных и нарочитых бояр, и богатством многим обиловал. Но на старости обнищал он и оскудел. Произошло это от частых хождений княжеских в Орду, частых ратей татарских на Русь, тяжких даней и выходов, великих недостатков хлеба, и особливо от великой рати татарской, которая известна под именем Федорчуковой Туралытовой». Кирилл поселился в Радонеже с женою, и детьми: Стефаном, Петром, Варфоломеем, и многими ближними. Благочестиво пожив, Кирилл и супруга его скончались и были похоронены в Хатьковском монастыре. Лишась супруги своей, Стефан отрекся от мира, и, испросив благословение митрополита Феогноста, удалился в ближний лес. С ним был юноша, брат его Варфоломей, из детства желавший пустынножительства и ангельского образа. В глуши лесов, в 60-ти верстах от Москвы, заложили они церковь во имя Святой Троицы, в семи верстах от гроба отца и матери. Стефан удалился потом в Москву, был монахом, игуменом Богоявленского монастыря, духовником Симеона Иоанновича и другом московского митрополита. С ним вместе жил в Богоявленском монастыре юный сын боярина Бяконта, также переселенца в Москву из Чернигова, отрок Элевферий, которому провидение назначило быть великим святителем, митрополитом Московским и ангелом-хранителем русских земель: Элевферий был пострижен в Богоявленском монастыре рукою Стефана, и получил имя Алексия. Брат Стефана, юноша Варфоломей, не пошел в Москву, остался в своей пустыне, проходил тяжкое поприще пустынножительства и наконец постригся в своем уединении: это был знаменитый игумен Сергий, поборник Руси, советник князей, пред которым столько веков преклонялись и преклоняются с верою целые поколения. Бедная пустынька Варфоломея обратилась потом в великолепную, знаменитую обитель Троицко-Сергиевскую. Так слава бежит от того, кто ищет ее, и влечется за тем, кто от нее бежит; так происшествия малые ведут за собою, невидимым путем, события великие.

Осмелясь на самовластные действия в Суздальских областях, предполагая смирить новгородскую волю и страшась Александра, Иоанн снова отправился в Орду в 1333 году. На другой год по возвращении оттуда он вдруг кончил миролюбиво нерешенную дотоле вражду с Новгородом. Владыка Василий приезжал к митрополиту Феогносту умолять его о заступлении, и Иоанн согласился на мир. Он «принял с любовик» новгородских послов, сам приехал в Новгород, и потом позвал к себе в Москву, на честь, владыку Василия, посадника, тысяцкого и нарочитых бояр новгородских. Они были угощаемы «и видели в Москве много почести». Открылось тайное намерение Иоанна: он любовно уговаривал новгородцев соединиться на решительное изгнание Александра из Пскова. Все князья русские должны были прислать для сего свои дружины.

Вероятно, начинание Иоанна было следствием опасных для него слухов. Несколько лет оставаясь во Пскове, Александр, несмотря на забвение ханское, на усердие псковичей, считал пребывание свое во Пскове тяжким изгнанием и беспрерывно боялся умыслов Иоанна. «И что будет с детьми моими, если я умру здесь?» Решась лучше умереть, нежели томиться тоскою, думая, что и гнев ханский уже умягчен временем, Александр отважился искать милости в Орде. Предприятие оказалось удачно: сын его, Феодор, посланный из Пскова в Орду, уведомил отца, что хан отменяет гнев свой на него. Услышав о такой радости для Александра, Иоанн немедленно отправился к хану, но ездил безуспешно. Отпуская Иоанна с пожалованием, хан отпустил и Феодора Александровича с милостию. Зная, чем должно было купить немилость Александра, Иоанн усиленно начал требовать от новгородцев серебра и, получив отказ, послал захватить его в Заволочье. Но дружины его были разбиты. Видя, что Александр снова может получить милость ханскую, новгородцы послали заключить союз и договор защитительный со Псковом. Гордые новыми надеждами своего князя, псковитяне отвечали братьям своим презрением. Напрасно владыка Василий приезжал к ним, спорил, даже проклял их – Псков не уважил ни просьб, ни проклятий. К ужасу Иоанна, Александр отправился в Орду, и вскоре услышали о счастливом успехе его отважного поступка. Смиренно преклонясь пред Узбеком, Александр говорил ему: «Господин вольный царь! если и много зла сотворил я тебе, за то прихожу теперь приять смерть, или жизнь, как Бог тебя вразумит: я на все готов! Когда, по своему царскому величию, дашь мне милость – возблагодарю тебя и Бога; предашь ли меня смерти – признаю себя достойным, и се глава моя пред тобою!»

«Князь Александр! Смиренною мудростью избавляешь ты себя от смерти», – отвечал ему хан, простил все прежние вины Александра и отдал ему родовое его княжество. Послы ханские приехали с Александром в Тверь и взвели его на наследный престол. Константин, брат его, считал себя только правителем Твери и уступил престол Александру с покорностию и радостию.

Тверь и Псков ликовали, видя неожиданное благополучие Александра. Довольный устройством и обновлением Твери, после десятилетнего изгнания, Александр называл Константина собирателем Отчизны, не хотел слышать о мире с Иоанном и вошел в союз с ярославским и белозерским князьями, над которыми обременительно тяготела сила Москвы. Иоанн не медлил более; отправился в Орду со всеми сыновьями своими; ударил челом хану; задарил вельмож ханских; не пощадил ни клевет, ни золота… Его думою миновалось кратное помилование Тверского князя. Иоанн спокойно возвратился в Москву. Александра, и ярославского и белозерского князей, прислали звать в Орду, для оправдания пред ханом. Предвидя опасность, Александр не смел отрекаться, послал только предварительно сына Феодора. Требовали его самого. Тверитяне, мать, братья не отпускали Александра, плакали, уговаривали, говоря, что царь гневен на него. «Не убойтеся от убивающих тело, душе же не могущих что сотворити!» – отвечал им Александр. Он оставил Константина больного при смерти; брат Василий провожал его. Печальное предзнаменование смутило тверитян: страшная буря зашумела на Волге, когда Александрова ладья отчалила от берега. Но ни что не поколебало князя. Простясь навеки с добрым братом своим Василием, Александр явился в Орду, князя ярославского ждал на пути отряд, посланный для поимки его Иоанном, но князь отбился от москвитян и также предстал пред Узбеком.

Феодор Александрович известил отца своего, при самом приезде его в Орду, что хан гневен. Отец и сын обнялись со слезами. Александр предал судьбу свою воле Божией; поднес богатые дары хану, жене его, вельможам. Прошел месяц. Ничто не было решено. Но Александр видел уже погибель в зловещих речах друзей своих, молился, каялся в грехах своему духовнику. Настал день великомученика Димитрия; Александр получил верное известие, что хан определил ему смерть: имя святого напоминало князю горестную смерть брата Димитрия за 14 лет прежде. Один князь московский погубил старшего брата; другой губил младшего. Еще прошли три мучительных дня. Спасения не было. Видя наконец приближение убийц, Александр заплакал, помолился Богу и сам вышел к ним из шатра своего навстречу. Ему отрубили голову; с ним вместе убили и сына его Феодора 28 октября 1339 года. Трупы обоих князей были изрезаны в куски. Тверские бояре, сопутники несчастного своего государя, собрали растерзанные останки его и сына, и повезли в Русь. Митрополит Феогност отпел их во Владимире, и препроводил в Тверь. Там плач и рыдание приветствовали несчастные жертвы замыслов Иоанна и жестокой несправедливости Узбека. В Преображенском Тверском соборе стояли теперь четыре гробницы – отца, двух сыновей и внука – как страшные свидетели гибельного слова: близ царя, близ смерти!

Константин, снова начавший княжить в Твери, не мстил за брата и безмолвно покорился Иоанну. По его повелению, он должен был переслать в Москву большой колокол Тверского собора – может быть, в доказательство особенной покорности. Иоанн немедленно принял решительные меры к подчинению других князей. Безопасный смертию Александра и милостью ханскою, он хотел присовокупить к Великому княжеству Углич, Белозерск и Галич. Роман белозерский, спутник Александра тверского в Орду, умер бездетен; племянники его продали Белозерск Иоанну. Также купил он Галич и Углич у наследников тамошних князей. Но, вероятно, Иоанн не успел утвердить сего важного приобретения. Он снова поссорился в это время с новгородцами. Не смея противиться Москве после погибели Александра тверского, новгородцы почтительно прислали к Иоанну обыкновенный выход. «Этого мало! – велел сказать им Иоанн. Дайте мне еще: у меня просит царь». «Ты целовал крест: держать Новгород по старой пошлине новгородской и по грамотам Ярославским; более не плачивали мы от начала мира, и не хотим платить». – Так отвечало вече посланным от Иоанна. Он велел наместникам своим выехать из Новгорода и готовился в поход, приказывая собираться князьям и дружинам.

Его остановило повеление ханское идти и наказать Смоленск. Это отвратило опасность от Новгорода (впоследствии скажем о причинах и следствиях похода к Смоленску). Не оставляя размирья с Новгородом, Иоанн деятельно продолжал приготовления к войне, и все начатые им предприятия… Провидению угодно было предположить иначе: рука ангела смерти коснулась Иоанна. Почувствовав болезнь тяжкую, он успел постричься, принять схиму, и 31 марта 1340 года скончался, предоставив участь Москвы и детей судьбам Божиим! Он первый из князей московских был погребен в каменном Архангельском соборе, который заложен по его велению против Успенского собора, на площади Московского Кремля в 1333 году окончен в один год, и освящен 20 сентября 1334 года, митрополитом Феогностом. Здесь потом обширными рядами становились гробы потомков Калиты в течение трех с половиною столетий. Старший сын Иоанна, Симеон, остался после него 23-х лет; среднему, Иоанну, было 14; младшему, Андрею, 13 лет. Великокняжение Иоанна Данииловича продолжалось 12 лет. Московским княжеством правил он, сперва вместе с братьями, потом один, около 25 лет.

Мы не упоминали о частных событиях на севере и западе Руси, с самого начала XIV столетия, стараясь представить непрерывную связь событий важнейших. Частные происшествия относились к ним непосредственно, хотя и были отдельны.

Важнее всего из событий на западе Руси, в первые десятилетия XIV века, было прочное установление политической самобытности литовской земли. Что начали Миндовг, Войшелк и Тройден, то довершил Гедимин. Отселе историческое, достоверное бытие Литвы как государства.

Не знаем года кончины Тройдена. Ему наследовали дети, из коих Витен, или Буйвид, погиб от руки Гедимина. Мужественный, смелый воин сей, простой раб Витена (конюший его, как говорило предание), умел захватить себе власть после смерти своего князя, покорить племена литовские, соединить их под свою руку, и справедливо назваться первым князем литовским. Еще несколько времени толпы литовцев, как прежде, выбегали в окрестные страны. В 1323 году они грабили и были разбиты новгородцами на Ловати; даже в 1335 г. литовцы нападали на Торжковскую волость, и Иоанн Даниилович, быв тогда в большом ладу с новгородцами, велел преследовать грабителей; городки литовские: Рясна, Осечень и другие, были выжжены русскими. Но эти наезды происходили от своеволия разных князьков, еще не совсем покорных Гедимину. С 1315 года Гедимин был уже единственным и сильным властителем земель по Неману, Висле, Припети, Днепру. Прекратив разбои литовские, он составил из этих дикарей грозные дружины. Русь не могла мешать ему, занятая междоусобиями Москвы, Твери, Новгорода и крамолою в Орде. Гедимин втеснился между владениями прусских и ливонских рыцарей, до самых берегов Балтийского моря, основал пребывание свое в Вильне (как уверяют, им построенной) и жестоко воевал с рыцарями тевтонскими, или прусскими.

Закладка Успенского собора Иваном Калитой. Художник А. Кившенко

Но не одно оружие было для Гедимина средством усилить власть и могущество литовцев. Гедимин охотно вступил в сношения с папою, всюду искавшим новой добычи католицизму: он соглашался принять католическую веру, если папа прекратит своим посредничеством кровопролития его с немцами. Обрадованный таким предложением, папа извещал государей в 1323 и 1324 годах, что Гедимин, называющий себя королем русским и литовским, скоро будет принадлежать к стаду православных; что он верует Единому Богу, Отцу и Святому Духу. Сам Гедимин уверял немецких купцов Любека, Ростока и Штетина, что он почти христианин, готов креститься, строит церкви для католических монахов в Вильне и нетерпеливо ждет послов папы. На печати Гедимина изображен был человек, сидящий на престоле, с короною и скипетром в руках, окруженный ангелами, и надписью: «Печать Гедимина, Божиею милостью короля литовского и русского». Немецкие рыцари видели опасность присоединения волка к стаду овец и снова рассорились с Гедимином, уверяя папу, что Гедимин обманщик, льстец, двуногое животное, нарушитель законов, предтеча антихриста. Это разгневало Гедимина и прервало все сближения его с папою. «Не знаю и не хочу знать вашего папы, верный религии отцов моих!» – отвечал Гедимин послам римским, и уже до самой смерти бился с рыцарями, и передал ненависть к ним своим детям. Не находя выгод в принятии греческой веры, Гедимин позволял, однако ж, свободное вероисповедание православным и вмешивался в дела церковные, покровительствуя им. Так он содействовал избранию особенного епископа во Псков, когда псковитяне ссорились с новгородцами за Александра тверского, желая отделиться от них и по церковному управлению.

Ободряя торговлю иноземцев и переселения в Литву ремесленников и художников, Гедимин извлек особенные выгоды из брачных союзов сыновей и дочерей своих. Одна дочь его была выдана за несчастного тверского князя Димитрия Михайловича. Хитрая политика заставила потом Гедимина согласиться на родство с врагом Твери, Иоанном Данииловичем: Симеон Иоаннович был женат на Айгусте (Анастасии), второй Гедиминовой дочери. На третьей дочери Гедимина, Альдоне, женился сын Владислава Локотка, Казимир, король польский (в 1325 г.), и тесть отдал ему в приданое пленников польских, бывших в Литве. Четвертая дочь Гедимина, Мария, была за Болеславом, князем Мазовецким (потом Галицким); пятая, Даниила, вышла за Вацлава, князя полоцкого (в Мазовии). У Гедимина было шесть сыновей. Он хотел воспользоваться раздором Новгорода с Москвою в 1333 году. Наримант, второй сын его, по повелению отца, прислал известить новгородцев, что благодатию Божиею он уже христианин, наречен во Святом крещении Глебом, и желает приехать в Новгород и поклониться Св. Софии. Новгородцы обрадовались, что Бог вложил столь благую мысль в сердце литовского князя. Они думали найти в нем для Новгорода Довмонта и, видев еще недавно в Пскове также мужественного воителя литовского, князя Давида, послали звать Нариманта в Новгород. Наримант приехал, целовал крест, и новгородцы, желая защитить себя добрым заступником в беспрерывных ссорах и битвах со шведами, отдали в вечный удел Нариманту Ладогу и берега Финского залива и Ладожского озера, с городками Ореховом, Корельским и Копорским. Наримант оставался в этом уделе несколько лет. Но если Гедимин надеялся иметь в нем средство владеть волею новгородцев, а новгородцы думали найти охранителя северных своих пределов, то и они и Гедимин ошиблись. Наримант уехал в Литву в 1338 году, и не хотел возвращаться в дикую Карелию, имея обширный удел на Волыни, и не думая помогать честолюбию отца и других братьев своих.

Гедимин. Гравюра XVI в.

Удел Нариманта в Литве составляли земли древнего Пинского княжества, завоеванные Гедимином после кончины последних потомков Святополка. Сюда, на юго-запад и юг, сильно и быстро распространилось при Гедимине владение литовское. Кажется, что Гедимину принадлежали уже Киев и Чернигов. По крайней мере, он беспрепятственно повелевал в областях Днепровских, где «мешанно скитались толпы монголов, влачили бытие бедные остатки русских, кое-где владели еще потомки Олегова рода. Галич и Волынь не могли противостоять силе Гедиминовой. Юрий Львович, король русский и князь владимирский, княжил над соединенными наследними дяди и отца до самой своей кончины. Он умер в 1316 году. Сыновья его: Андрей и Лев, владели после него нераздельно. Неизвестно, на дочери которого из них женился сын Гедимина, Любарт, получив после кончины тестя часть Волынского княжества. Андрей и Лев называли себя в грамотах герцогами всея земли Русские, Галиции и Владимира; заключали договоры с Тевтонским орденом; писали их на варварском латинском языке, обещали защищать от монголов земли ордена, по примеру предков. Вероятно, они старались исполнять свое обещание, ибо король польский, Владислав Локоток, извещая папу о кончине сих русских князей, хотя и неправославных, называет Андрея и Льва крепкою защитою от монголов и изъявляет опасение, что теперь монголы будут дерзновеннее. Грамота короля Польского писана в 1324 году, следовательно, в первую четверть XIV столетия Гедимин мог уже обладать частью Волыни. Но там оставался еще потомок русских князей, Георгий, внук Юрия Львовича, сын или Андрея, или Льва Юрьевича. Несколько дружеских грамот и договоров его с тевтонским Орденом дошли до нас. Они писаны были от 1325 и до 1335 годов во Владимире и Львове. Георгий уверяет рыцарей в мире, дружбе, защите от монголов, за себя и за воевод вельского, перемышльского, львовского и луцкого, тиуна своего и епископа Феодора, называя себя природным герцогом Малыя Руссии. Видим, что аристократия галицкая совершенно стеснила тогда власть князей; но Георгий еще почитался властителем Львова, Владимира, Бельза, Перемышля и Луцка. С ним исчезло имя последних владетельных князей русских на Волыни. Вероятно, Георгий не оставил наследников. Сестра его, Мария, была супругою Тройдена Мазовецкого, и Болеслав, сын ее, зять Гедимина, овладел Галичем и Волынью, на правах ограниченных, обещая не притеснять православной веры. Он не сдержал слова, принял католическую веру, тиранствовал и был отравлен. Дети Гедимина не успели воспользоваться его смертью. В Польше воцарился, с 1333 года, деятельный Казимир, сын Владислава Локотка, зять Гедимина, в 1340 году Галич, Львов, Перемышль, Теребовль – все места, ознаменованные столь многими событиями истории русского народа и делами Володаря, Владимирка, Романа, Мстислава Удалого и Даниила Романовича, перешли во власть Польши. В Краков перевезли тогда древние сокровища галицких и волынских князей, две короны, кресты с частицами Животворящего Древа, богатые седла, сосуды, одежды. Так погибли для Руси и перешли к Польше и Литве Галич и Волынь.