Текст книги "История русского народа"

Будущее ужасало каждого. Думали, что скоро настанет час гибели для всех русских земель, ибо неведомые, страшные враги шли по Днепру, не щадили ни пола, ни возраста, жгли, разоряли. Напрасно выходили к ним из многих селений с торжественным приветом, неся святые кресты и иконы, оказывая совершенную покорность. Все гибло: всюду смерть ожидала жителей, истребление жилища их. Уже близ Витичева были полчища врагов, как вдруг, сверх всякого ожидания, шествие их было остановлено. К изумлению руссов, враги поворотили назад по заднепровским степям, к Востоку, исчезли из вида и ушли за Волгу. Спрашивали, ожидали год, два – не было полчищ, казавшихся неизбежною казнью Бога: они пропали неизвестно куда так же, как пришли неизвестно откуда!

Появление кометы перед нашествием татар

«Кто же были сии враги, погубившие столько князей, столько воинства русского?» – говорили руссы с изумлением. Вспоминали все слышанное, виденное и оканчивали одними словами: «Бог един весть, кто суть, отколе изыдоша, и куда идоша». Обращаясь к премудрым мужам, разумеющим книги, требовали ответа от них. Книгочи, одумавшись от страха, отвечали, что безвестные враги долженствовали быть никто другие, как поганые азийские народы, загнанные некогда Гедеоном в конец земли, коим суждено явиться при кончине мира. Подтверждая эту сказку писаниями Мефодия Патарийского, они заставляли трепетать людей простых, малосведущих. Комета, величием паче иных звезд блиставшая на небе одиннадцать дней, засуха, жара, от коей леса и болота горели, дым расстилался по полям и душил птиц, летавших по воздуху, казались страшными предзнаменованиями.

Но – забывчив народ! Скоро отдохнули сердца. Иноки записали нашествие врагов безвестных в свои памятники, кровь убиенных высохла, селения обновились, и все легкомысленно предано было забвению.

Историк русского народа здесь должен бы положить окончание периода, начавшегося от смерти Ярослава, то есть периода Уделов. По неисповедимым судьбам провидения еще на двенадцать почти лет отсрочено было двухвековое бедствие Руси – иго монголов. Сии годы представляют только одно замечательное обстоятельство, все другое походило на отдельный эпилог, дописываемый усталою рукою Времени, готовившего новые сказания и собравшего все силы для изображения оных глубокими, кровавыми браздами.

Обстоятельство, достойное особенного замечания, был упадок славы Мстислава Мстиславича. Он пережил поражение свое на Калке, но только телом: дух его упал; мы не узнаем князя, прежде столь великого. С горестью мог он видеть, что все отношения к нему других князей мгновенно изменились, когда они узнали, что и Мстислав Мстиславич может быть побеждаем! Меч его не страшил уже более, а ничего другого тогда не страшились. Люди, прежде трепетавшие, своевольствовали перед ним, и – он молчал, как будто желая могилы, как будто чувствуя, что она близка.

Михаил, сын Всеволода Рыжего, и Олег курский были главными представителями усмиренного рода Олеговичей. Связанные родством с Георгием Всеволодовичем, они первые перестали уважать Мстислава Мстиславича. По крайней мере, дотоле покорные, безмолвные, сии князья первые начали своевольно распоряжаться судьбою русских княжеств. Крепкий союз дружбы соединил Олеговичей с Георгием; надолго ли – увидим.

Михаил сделался князем Чернигова. Юный, сын Георгия Всеволодовича, совсем неожиданно в другой раз оставил тогда Новгород, уехав из него тайно, ночью. Новгородцы не понимали, но вскоре узнали, что сын Георгия остановился в Торжке, куда собрались многочисленные дружины, сам Георгий, брат его Ярослав, Василько Константинович и Михаил черниговский. Не зная никакого повода к вражде, новгородцы просили Георгия снова отдать им сына своего на княжение. Тогда Георгий потребовал от них выдачи семи знаменитых новгородцев. «Если не отдадите, – горделиво прибавил Георгий, – то я напою коней моих Волховом так, как теперь пою их Тверцою». Новгородцы оскорбились. «Нет, князь! – отвечали они. – Кланяться тебе кланяемся, а братию нашу не выдадим. Хочешь ли проливать кровь – все готово: твой меч и наши головы!» Они поспешно укрепили Новгород, собрали войско, построили городки, расставили стражу и дружины по всей дороге. Георгий не смел отважиться на войну, и в общем совете положено неожиданное: Михаилу быть князем в Новгороде.

Между тем войска Георгия наделали множество зла в Новгородских областях. Ласково принятый новгородцами, Михаил ездил во Владимир и покончил с Георгием споры о вознаграждении за убытки новгородцам. Власть Михаила была легка. Но такой власти не любили князья, и Михаил вскоре объявил вечу, что он не хочет быть князем новгородским. Вече просило его остаться. «Считаю Новгород и Чернигов за одну землю, – отвечал князь, – торгуйте у меня свободно, будьте друзьями, но я иду к себе». Он уехал. Новгородцы призвали не сына Георгиева, но Ярослава Всеволодовича. Привыкнув к возведению и смене, сей князь прибыл с двумя сыновьями, Феодором и Александром, известным впоследствии под именем Невского. Прежде всего спешил он отвратить бедствие внешнее: литовцы сделали в тот год неслыханный набег на русские земли. Семитысячная толпа на три версты не дошла до Торжка, ограбила, перерезала множество гостей, разорила жителей. Ярослав, Владимир псковский с сыном, Давид торопецкий и новгородцы спешили догонять их. Но дружины новгородские воротились от Русы. Князья настигли хищников близ Усвята, напали нечаянно, побили их до 2000 и отняли все ими захваченное. Давид Торопецкий пал в этой битве. Ярослав не оскорблялся тем, что новгородцы шли с ним и воротились с дороги. Через год он совершил поход на Емь, не препятствовал воинам резать несчастных пленников, а жителям Новгорода – жечь волшебников, которых винил в каких-то преступлениях, хотя благоразумные граждане сомневались в том.

Все это было началом бедствия Новгорода. Давая волю новгородцам шуметь на вече, Ярослав соглашался с ними, потакал им, а между тем тайно думал о самовластии. Владыка Антоний в 1225 году возвратился из Галича в Новгород, но в 1228 году, пораженный параличом, лишился языка и добровольно удалился на покой в Хутынский монастырь. Избрали Арсения, любимца Ярославова. Князь установил новые налоги, посылал своих тиунов по областям. Новгородцы не любили и тогдашних посадников и тысячских своих, подозревая их в подачке князю. Неудовольствие народное увеличивалось. Сообщники Михаила черниговского действовали притом неусыпно.

Получена была весть, что Емь на множестве лодок пришла мстить за поход в их землю, бывший в 1227 году. Ярослав с новгородцами поплыл по Волхову отбивать неприятеля. Между тем Володислав, посадник ладожский, дрался с врагами и удержал их. Слыша о приближении князя, Емь просила мира, но Володислав не согласился, умертвил пленных, напал сильнее на Емь, сжег лодки и разогнал толпы их по лесам, где ижорцы и карельцы перебили беглецов. Между тем новгородские дружины пришли с князем Ярославом, остановились в устье Невы, обвинили в чем-то Судимира, любимца Ярослава, и на вече хотели умертвить его. Едва мог спасти Судимира Ярослав, спрятав его в своей ладье. Новгородцы возвратились восвояси, и здесь раздор их с Ярославом обнаружился в полной силе.

Дело стало за Псков. Ярослав поддерживал с немецкими рыцарями и с чудью политику прежних князей новгородских: бил чудь, ходя с вой ском в их землях, дрался с немцами, если они встречались, и богатил добычею дружины. Граждане Новгорода хотели решительного: или сильных походов, или мира с Ливонией. Псковитяне издавна поступали таким образом, ибо им прежде всех приходилось страдать от мщения немцев во время размирия. Рыцари желали мира, чтобы укреплять за собою владычество над чудью, и вообще они неохотно сражались с русскими. В 1224 году новгородцы и псковитяне заключили мир с рижским епископом, и епископ Моденский подтвердил его. Псковитяне еще более сдружились с Ригой; если верить письму папы Гонория III (1227 г.), обещали даже покорность римскому владыке с тем, чтобы рыцари защищали их в случае нужды. Храбрый Владимир Мстиславич тогда уже скончался. Сын его, Ярослав, удалился в Оденпе, кланялся немцам и думал о завоевании Пскова, правимого посадником новгородского князя.

Ярослав Всеволодович замыслил новый поход в чудские земли. Дружины его были готовы. Новгородцы не отказывались, но требовали согласия от Пскова. Ярослав надеялся обольстить псковитян честью; с посадником Иванком и тысячским Вячеславом поехал он во Псков; за ним везли подарки. Вдруг в Пскове разнесся слух, что Ярослав будет самовластвовать и что даже за ним везут цепи – ковать вящших людей. Народ зашумел; Ярослава не пустили в Псков. Он возвратился в Новгород и горько жаловался вечу на обиду. «Я не мыслил грубого псковитянам, – говорил он, – вез им в кораблях дары: ткани, овощи, а они меня обесчествовали». Возлагая жалобу великую, Ярослав призвал свои переяславские дружины мстить псковитянам. Воины его стали табором близ Новгорода, и, кроме того заняли дома жителей в Славянском конце. Новгородцы недоумевали, спорили, а псковитяне готовились к защите. Они заключили союз с Ригой, отделив себя от Новгорода, дали заложников и совокупили дружины рыцарей и литовцев. Ярослав послал к ним в последний раз, требуя похода на немцев, и выдачи людей, оскорбивших его. Посол псковский явился на вече новгородское. Там, в присутствии князя, объяснено было дело. «Псков кланяется тебе, князь, и братьям-новгородцам, – говорил посол. – В поход на немцев мы не пойдем, и братию свою тебе не выдадим. С рижанами у нас мир добрый, а от прежних походов какое было добро? К Ревелю вы ходили, серебра себе добыли, города не взяли, правды не сотворили; у Кеси было тоже; у Медвежьей Головы тоже, а нас после того били немцы, брали в полон. Все это вы забыли и грозитесь на нас, если мы не пойдем. Мы вам покорны; хотите ли сражаться – сразимся, с помощью Богоматери; побейте нас, и возьмите потом жен и детей наших. Не лучше поганых поступаете вы; благодарим вас!». Вече решительно закричало: «Кланяемся князю, а без псковитян нейдем на Ригу». Напрасно спорил Ярослав. С честию отпустили псковитян из Новгорода; приехав восвояси, они распустили союзников, но выгнали всех получавших прибавочное жалованье от Ярослава.

К умножению народных волнений, уже и без того сильных, с начала августа в Новгородских областях пошли проливные дожди, и ливень был день и ночь до самого Николина дня (6 декабря). Не успели ни сенокосом, ни жатвою: все погибло и сгнило на поле. Сделалась дороговизна. Новгородцы стали кричать, что воины ярославовы съели их и подняли цены; смятение усиливалось. Напрасно Ярослав отправил войско свое обратно в Переяславль: шум не переставал, и рассерженный Ярослав уехал сам в Переяславль, оставя в Новгороде сыновей, под надзором верных ему новгородцев. Тогда начался явный бунт. Доброго владыку Арсения торжественно осудили на вече, что он причиною бедствий Новгорода, что он изгнал святого мужа Антония и куплею князя сел на владычный престол, что гнев Божий пал за святокупство владыки и целый народ. Неистовая толпа бросилась на архиепископский двор, схватили Арсения, били, вытолкали его; едва спасся он в Софийском соборе и принужден был удалиться в Худынский монастырь, откуда немого, расслабленного Антония вывели и снова объявили владыкою Новгорода. На другой день бунт усилился: возмутился весь город; с оружием в руках, народ разграбил дома: тысячского Вячеслава, брата его Богуслава, архиепископского стольника Андрея, софийского стольника Давида и Судимира – вероятно, того самого новгородца, которого спас Ярослав в устье Невы. «Они на зло наводят князя!» – вопил народ. Душилец, староста, успел спастись и отправился к Ярославу. Нечаянное событие остановило мятеж. При жестоком морозе вдруг замерзли Ильмень и его рукава, разлившиеся при продолжительных дождях. Южный ветер взломал лед на Ильмене; груды льдин внесло в Волхов, изломало большой мост и разделило новгородцев, аристократов от плебеев. Стали мириться и послали звать Ярослава, требуя уничтожения налогов и княжения по воле Новгорода, на грамотах Ярослава. «Или ты сам собою, а мы сами собою, и не княжить тебе», – прибавляли новгородцы. Ярослав негодовал, и тайно ночью дети его были вывезены из Новгорода в Переяславль. «Он мыслит зло на Святую Софию!» – закричали тогда на вече. «Дети его убежали, а кто гнал их? Если мы наказывали свою братию, что же Ярослав за них вступается? Ему мы не сотворили зла. За нас Бог и Крест Честный; выберем другого князя!» Все присягнули, и послали звать Михаила черниговского.

Послов новгородских задержали в Смоленске. Но к Михаилу дошла, однако ж, весть о выборе его, и он поспешно приехал в Торжок, встретил здесь Светлое Воскресение, а на Фоминой неделе 1229 года прибыл в Новгород.

Печать Ярослава Всеволодовича с изображением Св. Федора (слева) и Вседержителя. 1226–1229 гг.

Михаил спешил немедленно подтвердить все льготы, все грамоты Ярославовы. Сего казалось недостаточно; бывши, может быть, одною из причин смятения и раздора новгородцев с Ярославом, Михаил долженствовал умирить народные партии, пособить недостатку, дороговизне, противостать Ярославу. У него не достало ни средств, ни силы, ни ума.

Не убивая, не грабя приверженцев Ярослава, обложили их пенею и отдали собранное на постройку моста волховского. «Нет у вас Владыки, ибо казнь Божия на Антонии, а не лето быть граду без владыки; сочите достойного из попов, игуменов или чернецов», – говорил Михаил, угождая народу, изгнавшему Арсения. По жребию, который снял с алтаря Софийского сын Михаила, отрок Ростислав, избрали монаха Спиридона.

Более ничего не сделал Михаил и поехал в Чернигов, оставя юного Ростислава в Новгороде. «Пусть будет он у вас, – говорил Михаил новгородцам, – пока даст мне Бог исправить правду новгородскую». Впрочем, он послал к Ярославу послов, требуя отдачи захваченного у новгородцев и отступления от Волока-Ламского, им занятого. «Не отдам и не отступлю», – отвечал Ярослав, видя несчастное состояние Новгорода, надеясь на своих новгородских друзей и слабость Михаила. Кажется, что только ссора с братьями и племянниками удерживала Ярослава от дальнейших предприятий.

Михаил снова приехал в Новгород на весну 1230 года, совершил торжественные постриги над Ростиславом, советовался с вечем, положил воевать с Ярославом, обещал привести черниговские дружины ко дню Воздвижения (14 сентября) и отправился в Чернигов. Бедствия Новгорода увеличились после него в ужасающей мере. Партия Ярослава воспользовалась замешательством. Сын знаменитого посадника Твердислава, друг Михаила, был тогда посадником. Вече собрано было на Городище. Там, когда сын Твердислава начал укорять посадника, с другим новгородцем, Иванком, рабы Водовика устремились на них; Твердислав бежал; Иванка прибили. Твердиславич поспешно созвал особое вече на Ярославовом дворе; оскорбленный бесчестием знатных новгородцев, народ с яростью бросился к дому Водовика, и разграбил его. Водовик не унывал; на другом вече восторжествовал он: Волос Блушкинич, обвиненный в грабеже, был убит; дом другого новгородца, Прокши, зажгли; несчастного Иванка поймали, убили и бросили в Волхов; сын Твердислава и другие бежали. Волнение стихло; но весь Новгород ужаснулся, вознегодовал. «Как Бог терпит наши беззакония, братоненавидение, непокорение, зависть друг к другу и лживому целованию Честного Креста, Бог, на которого не смеют взирать ангелы, закрываясь многоочитыми крылами!» Так говорили новгородцы. Страшные знамения казались всем предвестниками бедствий. Явление, редкое на Севере, землетрясение 3 мая, и ужасное затмение солнца, 14 мая заставили трепетать. Уже три года бесплодствовали нивы новгородские; цены хлеба были высокие. Но в осень 1230 г. с сентября начался мороз, побил обилие и уставил горе великое. Подвозы прекратились, ибо по всей Руси, кроме Киева, оказался тогда неурожай и недостаток. Сделался голод, появились заразные болезни; народ умирал тысячами; псы терзали по улицам и по дорогам трупы, лежавшие без погребения. Владыка Спиридон велел выкопать огромную скудельницу на Пруской улице; добродетельные люди, от него наряженные, ездили, подбирали трупы и схоронили в ней 3 030 трупов. Две другие скудельницы были также наполнены. «Братолюбия, добродетели не стало, – говорит летописец, – в те дни отец сыну, мать дочери, сосед соседу не хотели уломить куска хлеба; на улице плакали, встречаясь друг с другом; в домах плакали, видя одних детей умирающих с голода, других со слезами просящих хлеба; злые люди грабили, где находили, хлеб, а отцы и матери из-за хлеба отдавали детей в рабство. «Желая укротить смятения, возникшие в Торжке, Водовик поехал туда с юным Ростиславом. Едва оставил он Новгород, как сын Твердислава явился, взволновал народ, разграбил дома Водовика и друзей Михаиловых, из которых одних убили, другие бежали в Чернигов; в числе последних был и сам Водовик: он умер в следующем году в Чернигове, и в бедности. Вече избрало Твердиславича посадником, отправило звать Ярослава в Новгород и выслало сына михаилова из Торжка. Ярослав прибыл поспешно, клялся соблюдать всю волю новгородскую. Иностранные гости привезли тогда множество хлеба по Балтийскому морю. Новгородцы забыли все прежние несогласия с князем, не думали о большом пожаре, опустошившем Славянский конец, и охотно согласились идти с ним на Михаила. Ярослав хотел только устрашить черниговского князя, у которого собрались все приверженцы его, беглецы новгородские. Новгородцы сожгли Серенск, осаждали Мосальск и возвратились восвояси.

Думая, что нелюбовь к Ярославу была причиною такого нерешительного похода, беглецы новгородские пересылались с новгородскими и псковскими сообщниками Михаила и с Ярославом Владимировичем, выжидавшим в Оденпе удобного случая для завоевания Пскова. Положась на слова и уверения, сын Водовика, Святослав, князь трубчевский – и беглые новгородцы внезапно явились в Новгород. Ярослав уехал тогда в Переяславль, но вече, несмотря на все усилия крамолы, стало за Ярослава. Беглецы бросились в Псков, где нашли себе сообщников, сковали наместника Вячеслава, и возмутили город. Ярослав велел захватить псковитян, бывших в Новгороде, не дозволил отпускать соли в Псков, и, не объявляя войны, требовал от псковитян покорности и изгнания мятежников. Лето прошло в переговорах; зимою явились псковитяне с покорностью и просили себе князя. Ярослав послал к ним шурина своего, Георгия.

Новгородские беглецы, лишенные всякой надежды, укрылись в Оденпе и весною 1233 года напали с Ярославом Владимировичем и наемными рыцарями на Изборск. Ярослав Всеволодович не мог дать тогда помощи из Новгорода, пораженный горестною кончиной старшего сына, Феодора. Юный князь был помолвлен и готовился праздновать свадьбу. Привезли невесту, сварили меды, позвали гостей, и – могила была брачным одром Феодора! Зимою Ярослав привел войска из Переяславля, снарядил новгородские дружины. Но псковитяне уже управились с хищниками Изборска, осадили их и принудили сдаться; в числе пленных был и несчастный Ярослав Владимирович. Он остался в Переяславле, в заточении. Пользуясь случаем и обвиняя немцев в помощи новгородским беглецам, Ярослав разорил окрестности Дерпта и Оденпе, «попустошил землю и потратил тамошнее обилие». – Заключив потом мир, успокоив псковитян и возвращаясь в Новгород, Ярослав услышал о набеге литовцев. Отбитые в 1229 году, они пришли еще с большими силами, ворвались в Русу, ограбили город и уплыли по Ловати. Ярослав настиг их в Торопецкой области, отбил добычу и разогнал дикие их толпы.

В таких событиях протекло для Северной Руси десять лет после Калкской битвы. Имя Мстислава Мстиславича – ангела-хранителя новгородского, не упомянулось в Новгороде ни однажды. Мы видели, что двух братьев его не было уже на свете, и племянник, внук Мстислава Храброго, как презренный преступник, сидел в тюрьме у Ярослава, некогда униженно кланявшегося отцу его, Владимиру, любимому сыну Мстислава Храброго. Где был, что делал Удалый Мстислав Мстиславич?

Беглецом явясь в Галич, он безмолвно смотрел на все события окрест себя: на ссору Олеговичей в 1225 году, в которой Георгий Всеволодович представлял лицо важного посредника, и завладение Киева Владимиром Рюриковичем. Этого мало: унывший духом, Мстислав подвергся влиянию окружавших его галицких вельмож, особенно Судислава и Глеба Еремеевича, злобного Александра, князя бельзского, и Котяна, хана половецкого, тестя своего, поселившегося с толпами половцев в Галиче. Все они понимали, что Даниил Романович высится над всеми ними душою, все могли бояться сближения двух единственных надежд Руси, Мстислава и Даниила, и употребили крамолы, чтобы разлучить Мстислава с зятем, которого любил он, как родственника, и как человека.

Крамольники успели. Едва удалились от Днепра неведомые руссам страшные враги, как явная вражда открылась между Мстиславом и Даниилом. Александр бельзский наклеветал, что Даниил умышляет на жизнь тестя. С обеих сторон вышли в поле; Даниил призвал поляков, напал на Бельз, и Мстислав, пришедший на помощь, был прогнан. Он призвал Владимира киевского сражаться с Даниилом, разорявшим Бельзскую и Галицкую области. Но доброе сердце Мстислава недолго вытерпело раздор; он звал к себе Александра и Даниила, хотел слышать обоих вместе, убедиться в злоумышлении или сознать свою ошибку. Даниил явился; Александр не смел приехать и прислал своего боярина Яна. Совет князей и бояр собрался близ шатра Мстиславова. «Говори, Ян, – сказал Мстислав, – ваши ли речи были, что Даниил наводит на меня поляков?» Клевета обличилась. В негодовании все говорили, что Александр должен лишиться княжества, а Даниил взять его за обиду. Даниил великодушно отказался. Тогда Мстислав с радостью обнял Даниила, одарил богатыми дарами его и дочь свою, супругу Даниилову, отдал зятю даже любимого коня своего, Актаза, столь борзого и прекрасного, что другого лучше не знали в то время ни князья, ни бояре.

Едва заключили мир с Даниилом, как новые коварства причинили новые огорчения Мстиславу. Клеветник, оставшийся без наказания, ободрял других к злоумышлениям. Некоторые из галицких бояр захотели сжить с рук тестя Мстиславова, старого Котяна. Боярин Жирослав умел уверить других, что Мстислав, недовольный ими, хочет отдать их на избиение хану. С изумлением увидел Мстислав, что знатнейшие галицкие вельможи тайно скрылись из Галича и бежали в Карпатские горы. Он послал за ними духовника своего Тимофея, и добрый священник успел образумить, усовестить и возвратить беглецов. Оставалось одно: поссорить Мстислава с Венгрией. Боярин Симеон Рыжий наговорил обрученному жениху Мстиславовой дочери, венгерскому королевичу, что Мстислав не исполняет данного слова: сочетать его браком с дочерью своей и отдать за нею Галич в приданое. Папское разрешение, вероятно, было уже тогда получено. Королевич, не сказавшись Мстиславу, вдруг уехал к отцу своему, возвратился с войском и завоевал Перемышль. Сильные венгерские дружины и сам король венгерский следовали за ним. Даниил вооружился за Мстислава, в то же время просьбами и угрозами отклонив союз Лешка с Венгрией. Мстислав собрал войско и разбил венгров. Судислав, любимец его, успел между тем внушить князю, что не исполняя обещания своего королевичу, он и после победы остается не прав. Конечно, Мстислав видел уже, что Даниил, мужественный и крепкий, мог удержать Галич, но, связанный словом, он хотел исполнить договор с Венгрией. Заключили мир, и Мстислав показал последний, редкий пример бескорыстия: он отдал дочь свою за королевича, взял с него клятву не притеснять православной веры и возвел королевича на Галицкий престол, сам удовольствовавшись небольшою Понизовскою, или Подольскою областью.

Даниил постоянно покорствовал Мстиславу, чтил его, как отца, и не изъявлял негодования при исполнении договора, на несколько лет с Венгрией заключенного.

В это время скончался Мстислав Немой, князь Пересопницы, Черторийска и Луцка, и при смерти завещал Даниилу все наследие и малолетнего сына своего Иоанна. Ярослав, сын Ингвара, некогда княжившего в Луцке, считал этот город своим родовым наследием и немедленно овладел им. Даниил был на богомолье, когда услышал, что и Ярослав приехал туда. Напрасно убеждал Даниил Ярослава в неправоте его дела. Бояре советовали ему не тратить слов и схватить Ярослава. «Нет! – отвечал Даниил. – Он и я приехали молиться Богу; он не слушает слов; управлюсь с ним после, но не могу теперь, в молитве, взять его!» Возвратясь на Волынь, Даниил послал войско, которое разбило Ярослава, захватило его самого в плен и заняло Луцк. Даниил отдал Луцк и Пересопницу брату Васильку, уже владевшему Брестом. Тогда услышал Даниил о союзе князя пинского Ростислава с Владимиром киевским и Михаилом черниговским: Ростислав требовал Черторийска; Владимир хотел мстить Даниилу за отца, говоря, что Роман оскорбил тяжко Рюрика, постриг его, и эта обида еще не отомщена. Напрасно митрополит уговаривал Владимира забыть вражду и обиду, когда гонитель и гонимый уже оба стоят пред престолом Божьим. «Могу ли забыть!» – отвечал Владимир и готовил войско. С ним соединялись другие Олеговичи, князья Туровские, и даже пристали Котян со своими половцами, и королевич венгерский, властитель Галича. Князь пинский захватил Черторийск; призванные им литовцы (ятвяги) грабили около Бреста.

Даниил прежде всего хотел знать мнение Мстислава Мстиславича, объяснил ему весь коварный союз князей и неблагодарность венгерского королевича. Чувствуя, как непрочно все им созданное, как мало уважают его после несчастного поражения на Калке, какими людьми он окружен, – Мстислав Мстиславич горестно отвечал послу Даниилову: «Вижу, что ошибся я, не отдав Галича сыну моему Даниилу!» Подтвердив, что право Даниила на Черторийск неоспоримо, Мстислав хотел быть посредником между враждующими, думал, что голос его еще уважат князья, и отправился в Киев. В Торческе он заболел. Чувствуя недуг тяжкий и смертный, Мстислав велел скорее звать к себе Даниила, жаждал видеть его, приказывал посылать за ним. Но одр умирающего князя окружали злодеи Данииловы и не внимали мольбе Удалого… Мстислав слабел, хотел забыть все земное, велел постричь себя в иноческий чин, потом облечь в святую схиму, и… скончался летом 1228 года…

Благоговеем пред памятью твоей, человек великий! И кто не сочувствует горести, с какою кончил ты поприще своей жизни, под святою ризой схимника!

Даниил начал между тем ратовать. Он действовал умно и удачно. Дав свободу пленному Ярославу Ингваревичу, Даниил помирился с ним и подарил ему города Перемиль и Межибожье, уговорил Котяна отстать от союза, и в то время, как брат его, Василько, бил и гнал толпы литовцев от Бреста, сам Даниил бросился к Черторийску. Так упорно окружил он его, что дети князя Пинского, засевшие в этом городе, принуждены были сдаться ему. Слыша, что киевские, черниговские, северские дружины идут на него, Даниил послал Котяна отвлечь галичан от помощи им. Котян опустошил области Галицкие и ушел потом за Днепр, в половецкие степи. Князь Киевский, с союзниками, осаждал Каменец-Волынский, когда услышал, что Даниил и Василько ведут на них поляков и волынцев. С обеих сторон спешили заключить мир – неискренний и ненадежный.

Александр бельзский усердно помогал в этом случае Даниилу; Изяслав, сын одного из Игоревичей, погибших в Галиче, был также Данииловым союзником. Оба эти князя не терпели, однако ж, Даниила. Но и Михаил черниговский и Владимир киевский, враги его, были соединены между собою подобною же дружбою. Михаил ладил и мирился с киевским князем, когда надобно было ему ехать в Новгород; ссорился и сражался, когда ему указывали путь из Новгорода в Чернигов. Мелкие страсти, недоверчивость, измены до того приучили всех к равнодушию, что никто уже не изумлялся дружбе сего дня и вражде на завтра. Венгрия беспрерывно старалась ссорить, междоусобить князей, желая одного – удержания Галича, где, тем не менее партии аристократов, бояр и вельмож думали только о своей пользе. Если сильный отец Даниила, Роман, если Мстислав Мстиславич, не могли выдерживать с постоянным счастьем завистливого хищничества князей окрестных и жадности иноземных соседей Юго-Западной Руси, то мог ли Даниил, имея верным другом только одного Василька, брата своего, сделать что-нибудь при слабых силах юности (ему было 27 лет, когда Мстислав Мстиславич скончался) и доброй, доверчивой душе, которая не терпела злодейств и не могла крамольничать и хитрить. Оттого происходила странная изменчивость жребия, удивительная перемена счастья и несчастья в делах Даниила.

Провидение судило ему долгоденствовать. Еще сорок лет после Мстислава Мстиславича жил Даниил – единственный разумный князь в период времени несчастного. Семь лет, протекших после 1228 года, могут почесться изображением целого века Даниилова. Так протекла потом вся жизнь его. Обозрим эти годы, удаляя утомительные подробности.

Казалось, что после мира, невыгодного для чести князей Киевского и Черниговского, счастье постоянно начало благоприятствовать Даниилу. Друг его, Лешко, король Польский, был изменнически убит. Даниил сдружился с Конрадом, князем Мазовецким, искавшим опеки над малолетним сыном Лешка, помогал ему осаждать Калиш и воротился восвояси, когда сведал о возможности завоевать Галич. Судислав, опытный воин и хитрый вельможа, отлучился в то время из Галича; там остался только один венгерский королевич. Даниил прилетел соколом, хотел быстрым приступом взять город, но дружина его, овладев загородным двором Судислава, перепилась, начала грабить и не могла сражаться. Даниил отступил и перешел на другой берег Днестра; битва продолжалась на льду реки. Ночью взломало лед, а Семен, боярин Галицкий, как лисица рыжий, зажег мост – единственный путь в Галич. Даниил успел переправиться по обгоревшим остаткам моста, и галичане сдали ему город, выдав и Судислава и королевича.

Льстивый язык Судислава убедил Даниила на мир. Королевич и Судислав были отпущены в Венгрию и вскоре явились опять, с сильным войском. Но проливные дожди и разлитие рек расстроили планы венгров. После неудачного нападения на Галич они отступили; множество их погибло в Днестре, оставив пословицу у галичан: Днестр сыграл с уграми злую шутку.

Галицкий князь Василько Романович. Гравюра XX в.

Поражая бегущих венгров, Даниил надеялся прочного владычества. Но в 1230 году был открыт ужасный заговор против него и Василька: галицкие бояре и Александр бельзский хотели ночью зажечь дворец и убить обоих князей. Открытие заговора сделалось странным случаем. Василько, шутя, обнажил меч и бросился на одного из бывших в заговоре; побледневший злодей испугался, упал на колени и открыл тайну. Спешили уведомить Даниила, который беспечно собирался на пир к участнику измены, боярину Филиппу. Александр оставил Бельз и бежал в Венгрию, со многими галицкими крамольниками. Василько занял Бельз, и вдруг дошло в Галич известие, что король венгерский снова послал войско с Судиславом и двумя сыновьями своими. Не имея способов сражаться, Даниил удалился; венгры заняли Галич, и королевич венгерский еще раз был объявлен королем галицким. Войска венгерские преследовали Даниила. «Только трус медлит сражаться!» – сказал Даниил, и, соединясь с братом, дал нерешительную битву близ Шумска. Вследствие оной, Александр бельзский примирился с Даниилом. Битвы продолжались потом с переменным счастьем, но были неважны. В 1234 году множество бояр галицких, и даже злодей Даниила, Глеб Еремеевич, передались сему князю. Неутомимо сражался он, иногда не спал по трое суток и был готов уже взять Галич, когда Александр, вняв обещанию Судислава, что Галич отдадут ему, опять изменил Даниилу. Нечаянная кончина короля галицкого решила спор. Галичане звали Даниила. Судислав успел убежать в Венгрию; Александра схватил Даниил на Киевской дороге, и этот криводушник умер в тюрьме.