Текст книги "История русского народа"

Избавляясь от монголов в 1451 г., Василий вспомнил о неизвестном враге своем, которому около двух лет дозволял жить спокойно в Устюге. Как будто на сильного неприятеля, собралось многочисленное войско зимою 1452 года и 1 января выступило в поход. Князь Боровский и воевода Оболенский шли впереди, жгли и опустошали селения по Сухоне; за ними шел старший сын Василия, юный Иоанн; наконец, царевич Касим с монголами. Шемяка хотел еще защищаться, но видел неизбежность поражения, бежал вниз по Двине, повернул на Вагу и укрылся в Новгороде, где снова приняли его, не страшась угроз Москвы и проклятий митрополита. Следы московских дружин означились разорением в самых отдаленных свирепых областях, которые обвиняли за пособие Шемяке. Василий не хотел щадить Шемяку: он был уже беспомощен, но – еще жив! Войско московское воротилось восвояси, а за Шемякою отправили в Новгород не воинские дружины, но – убийцу… Василия опечалил в это время сильный пожар, опустошивший посады и Кремль апреля 9-го, ночью; может быть, опечалила и кончина матери, Софьи Витовтовны, умершей в долголетней старости, после 34-летнего супружества и 28-летнего вдовства. Свидетельница стольких событий, испытавшая столько перемен в жизни, она скончалась монахинею, под именем старицы Сигклитикии, июня 13-го дня, отказав сыну и внучатам святые образа, мощи и оставшееся у нее имение. Но Василий не забыл, когда, слушая вечерню на праздник Бориса и Глеба, 23 июля, в церкви во имя сих святых мучеников, он получил радостную весть: подьячий Василий Беда – вероятно, самый убийца – опрометью прискакал из Новгорода в Москву и известил, что Шемяка умер в Новгороде июля 18-го… Несчастному князю дали лютого зелья, и последний сын Юрия погиб бедною и нужною смертью… Василий наградил Беду чином дьяка и принял в милость и доверие: Беда писал даже его духовную, через девять лет после отравления Шемяки.

Новгородцы, последние друзья несчастного Димитрия Юрьевича, похоронили его в Юрьевском монастыре, обогащенном вкладами Шемяки во времена его благоденствия.

Глава 6. Последние годы княжения Василиева: быстрое уничтожение удельной системы

Мы старались изобразить в полном объеме важнейшие события истории русской с 1425 до 1453 года: главные действия Василия, от самой кончины его родителя до того времени, когда он, лишенный очей, но зрящий умом, сделался бесспорным властителем Великого княжества, после двадцатилетнего тяжкого опыта. Не будем судить совести его. Предположим лучше, что Василий Темный не был рожден свирепым: несчастные обстоятельства, остервенение вражды, необходимость политическая довели его до жестокости. Но – здесь новый урок для изучения тайных судеб провидения. Действуя своекорыстно и бесчеловечно, Василий был орудием для будущего блага русских земель: он кончил Историю Уделов. Эта политическая система исчезла с его времен, как странное приведение, тяготив Русь более четырех столетий. Жизнь Василия после погубления Шемяки представляет нам совсем другой порядок дел. Не приступая еще к описанию последних событий Васильева княжения, расскажем здесь разные подробности, в дополнение событий до 1453 года. Мы видели отношения Руси к монголам. Представ пред Улу-Махметом в начале княжения своего покорным рабом, Василий видел его потом изгнанником и основателем нового монгольского царства, грозного, но уже не непобедимого, подобно прежней Золотой Орде. Родные дети Улу-Махмета составили одну из опор власти великого князя русского. Сыну Василия назначено было смирить Казань; правнуку истребить это недолговечное гнездо азийских варваров. Золотая Орда после этого последнего разъединения сделалась не важною. Седи-Ахмет вредил еще набегами, но их уже не боялись, и успех Мазовши был только мгновенною удачею. Еще безопаснее сделалась Русь от монголов враждою Золотой Орды с Крымскою Ордою. Полагаем, что Василий уже не платил постоянной подати монголам. Время унижения миновалось. Отражали набеги, иногда ударивали хищников, но уже не рабствовали перед ними, не несли им дани; посылали к ним послов – не ходили сами бить княжеским челом. В договорах князей постоянно упоминается о выходах и дани в Орду, но, вероятно, эти сборы составляли только запас и всего чаще были политическою мерою, умножавшею собственную казну великого князя взносами от других князей, будто бы для монголов.

С кончиною Витовта также перестала быть гибельною для Руси соседняя с западной стороны земля Литовская. Основанная Миндовгом и Тройденом, укрепленная Гедимином, возвеличенная Ольгердом, рукою Витовта поставленная в круг сильных политических обществ Европы, с Витовтом Литва утратила самобытное существование. Судьба ее соединена была с судьбою Польши. Ягайло пережил своего опасного друга и врага. Витовт не оставил детей, и Ягайло, распоряжаясь Литвою, как властитель ее, отдал государство Витовтово в управление брату своему Свидригайлу – некогда сопернику Витовта и беглецу в Русь, оставившему ее столь постыдно при нашествии Тохтамыша. Свидригайло вскоре показал польскому королю свою неблагодарность и малодушие: он захватил старого короля в Литве, объявил своим пленником и отпустил, когда Польша стала грозить ему войною. Волынь и Подолию Ягайло объявил своею собственностью. Свидригайло союзился с монголами, с немецкими крестоносцами и воевал против Польши, тем удачнее, что Ягайлу не терпели на Волыни за ревность к католицизму, а Свидригайло покровительствовал греческому исповеданию. Ягайло объявил наконец Свидригайла низверженным и отдал Литву брату Витовтову Сигизмунду (1433 г.). Свидригайло уступал, защищался упорно, наконец был побежден и кончил жизнь в Валахии – простым пастухом, если верить старинным сказаниям, довольно сомнительным. Сигизмунд отвратил от себя сердца литовцев своим свирепым нравом. Уподобляясь Гедимину и Витовту жестокостью, он нисколько не обладал умом деда и брата. Ягайло умер в 1434 году. Преемником его в Польше был юный сын его Владислав. Кончина венгерского короля доставила Владиславу после того трон Венгрии. Тиран Сигизмунд погиб от руки князей Иоанна и Александра Чарторийских (1440 г.). В избрании ему преемника споры и несогласия: хотели соединить Польшу с Литвою, выбрать Владислава; другие стояли за Михаила, сына Сигизмундова; некоторые расположены были даже призвать изгнанника Свидригайла. Наконец все мнения согласились в пользу Казимира, второго сына Ягайлова, особенно любившего Литву. Владислав, увлеченный честолюбивыми замыслами, погиб в войне с турками, под стенами Варны (1444 г.). Венгрия отдалилась от Польши, и Казимир, быв избран королем польским в 1447 году, соединил на время Литву с Польшею.

Великий князь московский Василий Темный. Титулярник. XVII в.

Свидригайло и Сигизмунд жили мирно с Новгородом и Псковом. Москве не было досуга подумать о Литве, так же как и литовцам о Москве. Литовские князья переезжали по-прежнему в Русь. Мы видели, что Ярослав и сообщники Василия укрывались в Литве. Сын Лугвения, Юрий, вздумал спорить с Казимиром (в 1440 г.), но принужден был бежать и спасаться в Москве. Михаил, сын Сигизмунда, также ушел в Русь и умер или был отравлен в 1452 г. В 1444 г. Василий ссорился о чем-то с Казимиром; доходило до оружия, но кончилось сшибками и миром.

Русское духовенство тщетно старалось подчинить себе по прежнему литовских христиан греческого исповедания. Разделение митрополий учинено было невозвратно. Церковь Литовская после Цамблака оставалась без митрополита до 1433 года. Тогда избран был преемник Цамблаку, Герасим, епископ Смоленский; греческий патриарх не спорил и благословил его охотно. В Москве не было тогда митрополита, и Герасим вмешивался даже в дела русского духовенства: он поставил в сан епископский Евфимия, избранного новгородцами (1434 г.). Свидригайло сжег этого архипастыря в 1435 г., уличив его в сношениях с Сигизмундом. Митрополит Исидор был признан равно в Киеве и Москве, но после бегства его из Москвы, по возвращении из Флоренции, единство Церквей опять уничтожилось.

Мы видели Иону, вновь назначенного в митрополиты после Исидора. Узнав, что патриарх Царьградский причастен ереси папежской, Василий решительно отверг власть Царьградской церкви. Созваные в Москве епископы русские посвятили Иону в митрополиты (1448 года). В Царьграде, где три вселенских патриарха прокляли тогда сообщника папы, патриарха Митрофана, и откуда преемник Митрофана, Григорий, принужден был бежать в Рим, почли этот поступок своевольством. Василий писал, оправдывался, но не уважал мнение греков.

Флорентийский собор произвел в Литве большие смятения. Православие и без того было там угнетаемо Ягайло и католиками. В Киеве возвышалась католическая епархия. Православные церкви обращали в костелы повсюду, где только могли. Но признав Флорентийский собор, православные могли получить одинаковые права с католиками. Папа подтвердил это распоряжение буллою, король Владислав грамотою (1443 г.). Выгоды мирские обольстили многих и заставили признавать Исидора митрополитом, ибо, живя в Риме, он продолжал называть себя первосвятителем Руси и Литвы. Но ревностные поборники православия не обольщались ничем, признавали митрополита Иону, несмотря на то что в 1458 году прибыл из Рима посвященный там греческим патриархом митрополит Григорий, булгар родом. Папа гремел проклятиями на Иону; Казимир признал Григория и даже писал к Василию, что Иона уже стар и Григорий должен заслужить его место. Василий не слушал слов Казимира, а Иона, с своей стороны, духовными грамотами заклинал духовенство литовское быть верным православию и предавал анафеме самозванца Григория. Впрочем, Иона не думал уже спорить о киевской митрополии и, подкрепляя православие, в то же время писал к Казимиру дружелюбно, с архипастырским благословением. Он скончался со славою святого человека в 1461 году. Преемник его, Феодосий, именовал себя Митрополитом Московским и всея Руси. Православное духовенство в Литве, по смерти Григория, избрало из среды своей Мисаила (в 1474 г.), который назывался Киевским и всея Руси. Отсюда началось совершенное разделение духовной власти в Москве и Киеве. Избрание Ионы русскими епископами произвело особенно тот важный переворот в церковных делах, что оно отделило наконец Русскую церковь от власти Царьградского патриаршества. С горестию слышали русские о соблазнительном раздоре и нечестии, какие произвел Флорентийский собор в Царьграде, и не могли уже почитать современную им Греческую церковь своею матерью. Пожертвовав совестью, несчастный император Иоанн Палеолог видел только пагубу и позор от своего безрассудного дела. Оно не принесло ему никакой государственной пользы, разъединив еще более жалкие остатки Восточной империи. Умирая в 1450 году, Иоанн предвидел конечную гибель Царьграда. Сын его, Константин Палеолог, восшел после него на трон только для того, чтобы погибнуть через три года на бедных развалинах своего царства и знаменитого Царьграда. В 1453 году совершилось дело, издавна предвиденное всеми и ничем неотвратимое: Царьградом овладели неверные; сын Амурата, Мухаммед IV, в 1453 году, взял последнее, что оставалось еще у греков в Европе, – столицу. Запад не подвигся на спасение Греции; многочисленное народонаселение Царьграда плакало, молилось в церквах и – крамольствовало, когда страшные пушки Мухаммеда разбивали уже стены и башни греческой столицы. Император искал смерти и нашел ее под саблями янычаров. Известие о падении Царьграда, внесенное в русские современные летописи, весьма кратко: «царь Турский, – говорили наши предки, – взял Царьград прелестью». Он снесся с наместником и велел сказать ему: «Если поможешь мне взять Царьград, то я возьму дочь твою за себя; будешь мне отцом и вторым по мне!» Изменник указал ему на слабую часть городской стены. Царь Турский подступил, начал бить стену пушками, взял Царьград, разорил святые церкви, превратил Св. Софию в великий мизгит, посек множество людей, потопил множество их в море и сам сел на царство. Изменника, греческого наместника, он велел сварить в котле, и предал его злой смерти, говоря ему: «Могу ли надеяться на твою верность после того, что сделал ты с прежним своим государем?» Уже впоследствии предки наши узнали и записали все подробности царьградского пленения со множеством сказочных вымыслов. Повесть об этом событии была одним из любимых чтений на Руси, украшенная множеством нравоучений на память родам грядущим. В ней с радостью видели русские, что после падения Греции осталась одна земля православная – Русь, и слышали пророчество, что Руси предоставлено некогда взять Седмихолмный град, воцариться в нем и восстановить православие в земле Константина Равноапостольного.

Новгород отдохнул от страха, какой наносили ему смелость и властолюбие Витовта, и пользовался раздорами в Великом княжестве. Юрий, потом Шемяка и Василий, равно льстили гордости и уважали пользы новгородцев, по необходимости прощая им, что они передавались то одному, то другому. Василий не забывал, однако ж, напоминать Новгороду о себе каждый раз, когда дела его шли удачнее. Условясь с ними оканчивать споры о границах в Заволочье общим судом, ежегодно (1435 г.), Василий не использовал своего слова и в 1437 г. требовал черного бора, а перед самым пленом и несчастием своим объявил Новгороду нелюбие, разорил новгородские волости и взял за мир 8000 рублей. Так Москва становилась страшнее, а Новгород уступал беспрерывно более и более. Знамения то и дело возвещали, что Москва скоро возобладает вольным городом совершенно. В 1435 г. в Новгороде упала, едва только отстроенная, церковь Иоанна Златоустого. Со страхом говорили новгородцы, что она предвещает падение Новгорода от Иоанна: первенец Василия был великий Иоанн. Когда родился он (22 янв. 1440 г.), то юродивый старец Михаил (заметим: родственник великого князя) начал звонить в колокола в Клопском монастыре и кричал сбежавшемуся народу, что «в Москве родился Иоанн, победитель Новгорода; что он упразднит гордыню Новгорода; разрушит самовластие, изменит самовольные обычаи и за непокорство многую беду, посечение, плен сотворит и богатства и села новгородские примет!» Все это привлекало новгородцев к бедствующему Шемяке, который, напротив, обещал мир и старину, столь драгоценную для вольного города.

Тверь ссорилась с Новгородом в 1445 г., и князь Борис грабил новгородских купцов в Торжке; но войны не было. Большая опасность угрожала Новгороду после этого. В 1438 году герцог Киевский вздумал ехать через Новгород и Русь на поклонение Гробу Господню, вдруг воротился и жаловался на обиды новгородцев. Рыцари ливонские вздумали заступиться за герцога, напали на Яму и говорили, что их рукой воюет Новгород оскорбленный Григорий, князь киевский, из своего заморья. Новгородцы задержали у себя купцов немецких (1442 г.). Магистр ливонский пришел с войском, опять осадил Яму в 1444 году, но отступил. Конский падеж помешал новгородцам отмстить Ливонии походом, и в 1445 г. они послали от себя послов на съезд. Требования рыцарей оказались так велики, что новгородцы уехали без мира. Ссора продолжалась. Вероятно, новгородцы знали, что рыцари замышляют предприятие обширное: Ливония вздумала совершенно завоевать Псков и Новгород, зная, что Великое княжество не в силах помогать им, занятое внутренним раздором. Наперед условились рыцари о дележе земель с королем шведским Христофором, сносились с королем Казимиром, писали к папе, звали к себе отовсюду воинов и рыцарей, говоря, что идут в крестовый поход против неверных язычников (хотя объяснили тайно Казимиру совсем другие причины войны). Папа благословлял, велел молиться в церквах об успехах оружия христиан. Казимир хитрил, отговаривался; говорил новгородцам, что он защитил их, если они согласятся на подданство Польше; говорил рыцарям, что он не вмешивается в дела их с Новгородом. В этих отговорках со всех сторон, за несогласием в дележе и выгодах, пролетела грозная туча; крестовый поход отложили; обширное предприятие рыцарей кончилось несколькими мелкими драками, и 25-летним миром, заключенным в 1448 году. Тогда имели время новгородцы усмирить возмущение жителей Югорской земли. Бедные дикари эти были грабимы и притесняемы и правительством новгородским, и удалою вольницею новгородскою, и Москвою. Их безжалостно обирали и били, когда они не слушались. В 1455 г. вогуличи наконец взбунтовались, напали на новокрещеных пермяков и на Вычегде убили епископа Пермского.

Новгород, как прежде, не был дружен со Псковом. Соперничая в торговле, боясь силы новгородской, принужденные покоряться воле Москвы и Литвы, псковитяне выдавали новгородцев в беде и просили извинения и мира, когда бедствие Новгорода проходило. Псков находился в союзе с немцами, когда они воевали Новгород в 1442 году. Так псковитяне подтвердили мир с немцами в 1428 г. без Новгорода; в 1430 г. между Новгородом и Псковом не было ни мира, ни рати, и, когда потом (в 1431, 1432, 1434 гг.) псковичи посылали послов, новгородцы мира не дали, рати не учинили, и как ни много били челом псковитяне, но мира не взяли. Впрочем, в 1447 г. Псков и Новгород вместе заключили мир по старине, и при договоре с немцами 1447 г. псковитяне также утвердили его возле новгородцев.

Едва погиб Шемяка, все изменилось в поступках Василия. Казалось, что в последнее время, пораженный своим несчастием, он сделался тих, кроток, прощал врагам, хотел только мира. В 1450 году послам новгородским, присланным в Москву, подтвердили мир по всей старине, и не мстили Новгороду за призрение Шемяки, довольствуясь увещаниями митрополита. Любопытно, что договор с новгородцами был писан от имени Василия и сына его, десятилетнего Иоанна, наименованного, наряду с отцом, великим князем. Иоанн был уже тогда объявлен соправителем отца, и двенадцати лет, едва наступило его совершеннолетие, праздновали его свадьбу. Еще не совершилось Иоанну 18 лет, когда у него родился первый сын его Иоанн в феврале 1458 г.

Шемяки уже не было на свете. И на другой же год гнев Василия пал на главу самого коварного из злодеев его: князя Иоанна можайского. Злоба, семь лет таимая, прикрытая дружбою и страшными клятвами, обнаружилась мгновенно. На князя можайского взвели множество обвинений. Главное было: учил великому князю непослушен быти. Винили еще его, что он не помогает Москве против монголов, и представляли в доказательство того набег Седи-Ахматовых удальцов. «Нельзя же мне дать ему себя в обиду», – говорил Василий. Дружины московские выступили. Князь можайский не смел противостать, бежал и скрылся в Литве. Удел его был объявлен присоединенным к Москве; жители Можайска приведены к присяге. Преследуя ненавистного врага и за пределами Руси, Василий велел митрополиту писать к Казимиру и предостерегать его от коварного злодея.

Поступок с князем можайским казался наказанием праведным. Василий спешил уверить других князей в дружбе, и подтвердил договоры с шурином своим князем боровским, и с князем тверским. Последний, от имени своего сына Михаила и племянников, клялся быть заодно с Москвою на татар, ляхов, литву, немцев и всякого недруга; обязывался не принимать можайского, ни сына Шемяки, никого, кто сгрубит Василию. Москва обязывалась хранить пределы и волость Тверскую; дозволяла Твери непосредственное сношение с Ордою. Князь Боровский обязался не вступаться ни во что, чем прежде владели Юрий и князь можайский, также в части Москвы, принадлежавшие некогда Юрию и можайскому; он отдал обратно Дмитров, и за Углич, Козельск, Городец, Алексин выменял Бежецк, отнятый у Можайского. Василий подтвердил ему владение третью Москвы, Серпуховом, Боровском, Радонежем. «Все, что Бог даст тебе достать вотчин недругов твоих, мне не вступаться», – говорил Боровский. Он не предвидел, что пишет бедственный приговор на самого себя! В 1452 г. скончалась долголетняя дочь Ольгердова, супруга Владимира Храброго, бабка Василия Ярославича и великой княгини, Елена. Она издавна уже приняла иноческий сан и, умирая заказывала Василию, как доброму родному, печаловаться о снохах, внучатах и правнучатах ее, отдать на помин души некоторые села в монастыри и заплатить за нее долги – «свести их с души ее и не заставить заимодавцев плакаться». Тогда настала череда Новгороду расплатиться за все, что тайно держал на сердце своем Василий Темный. Он потребовал изгнания врагов московских из Новгорода. Не знаем, по желанию веча или добровольно, для своей безопасности, сын Шемяки (в апреле 1454 г.) навеки простился с отчизною и поехал в Литву, умереть в изгнании. В Пскове приняли его почтительно: духовенство встретило его с крестами и иконами; граждане поднесли ему в подарок 20 рублей; он прожил во Пскове месяц и отправился в Литву, где получил от Казимира знатные поместья. Но это не удовлетворяло Василия; он искал причин ко вражде с Новгородом, и в январе 1456 г. множество войска московского пошло на Новгород. Не занимаясь разорением городов, москвичи заняли, разграбили области новгородские и ждали Василия. Он сам двигался к Новгороду с главною силою и не слушал предложений новгородцев, не хотел ни дани, ни покорности, ни объяснений. Новгородцы еще более испугались, когда сильный отряд их, напав на грабителей Руси, был разбит отрядом гораздо малочисленнейшим, находившимся под предводительством мужественного Басенка. Едва могли умолить на милость Василия: он взял 8500 рублей, уничтожил многие преимущества новгородского веча, условился о дани, стеснил вольность новгородскую, заставил Новгород навсегда отречься от принятия неприятелей его, проложил таким образом дорогу сыну своему к совершенному порабощению вольного города. Заключив тяжкий для новгородцев договор, Василий поворотил от Яжелбиц восвояси.

Как будто спешил он в это время действовать. В июле того же года Василий неожиданно обвинил в измене доброго, верного союзника, который никогда не оставлял его в несчастии и лучше желал умереть на чужбине нежели дружиться с Шемякою. В награду 25-летней дружбы и близкого родства, князь Василий Ярославич Боровский был взят под стражу с тремя детьми и заключен в Угличе. Старший сын его, Иоанн, с мачехою своею, успел бежать и укрыться в Литве. Весь обширный удел Василия Ярославича присоединили к Великому княжеству. В том же году скончался рязанский князь Иоанн Феодорович, постригшись перед кончиною и объявив Василия отцом и опекуном детей своих, сына Василия и дочери Феодосии. Опекун думал, по-видимому, что всего лучше может наблюдать за воспитанием сирот в Москве, и детей рязанского князя перевезли к нему. Рязанью стали управлять наместники московские.

Василий Темный и сын его Иоанн III

Василий не забыл, что последних защитников Шемяка находил в Вятке. Эти отдаленные области северные повиновались отчасти Москве и Новгороду; но, отличаясь духом свободы и особенного удальства, вятчане беспрерывно ходили по Волге, нападали на полудиких северных соседей своих, на монголов, и часто на подвластные Москве города. Воеводы Василия по два года (1458 и 1459-й) ходили покорять вятчан, завладели там городами и наложили на жителей дань.

Так самовластно поступал теперь Василий, и после каждого действия он останавливался, как будто сам опасаясь следствий своей смелости. Уничтожив князя Боровского, он еще оставлял в покое князя Верейского, не посягал на независимость Твери (где Борис Михайлович скончался в феврале 1461 г., мирно оставив престол сыну Михаилу) и довольствовался только управлением Рязани. Он не мстил и псковитянам за то, что они помогали Новгороду в 1454 году и вновь приняли к себе князем Александра Чарторийского, сопутника Шемяки (в 1456 г.). Этот смелый воин не хотел оставить за немцами места, которыми они завладели, поехал на эти места (в 1459 г.), велел там косить сено и ловить рыбу по старине, соорудил церковь, повесив при основании оной нескольких чухонцев. Немцы, соблюдая в то время мир, оскорбились делами Чарторийского, сожгли новопостроенную церковь и несколько человек, при ней живших. Чарторийский мстил рыцарям набегом; немцы тем же Пскову; хотели потом съехаться и разобрать ссору на обидном месте, но поганые немцы не стали на срок, и Чарторийский на пространстве 70 верст опустошил Эстонию, воевал трое суток, привел много пленников и скота, сжег Немецкую божницу великую и, сняв с нее крест и колокола, привез во Псков.

Тогда услышали, что Василий едет в Новгород, с сыновьями Юрием и Андреем; новгородцы и псковитяне равно испугались. В Новгороде собрались на вече, думали, не знали на что решиться, и в отчаянии положили убить Василия и с детьми. Владыка Иона остановил их. «Безумные! – говорил он. – Этим ли злодейством хотите спасти отчизну? Или вы забыли, что на вас останется мститель, старший сын Василия, и погубит вас до конца!» Василий безбоязненно приехал после того в Новгород, был доволен покорностью жителей и объявил им милость свою. Явились псковитяне, смиренно клялись Василию, поднесли 50 рублей, объясняли причины войны с немцами и «били челом о жаловании и печаловании своей отчины, мужей пскович, добровольных людей, приобиженных от поганых бусурманов водою, землею и головами и сожжением Божией церкви»; наконец, и о том, чтобы Чарторийского утвердить у них князем. «Хочу жаловать и боронить от поганых вас, мою отчину, – отвечал Василий, – жалуя вас тем, чтобы Чарторийский у вас остался; но пусть присягнет он ко мне и детям моим не мыслить зла». – «Не хочу; я не раб князя московского!» – сказал Чарторийский, и уехал в Литву, несмотря на просьбы псковичей. Василий прислал во Псков сына своего Юрия. Псков встретил его покорно, торжественно, но просил придать к юному Юрию опытного вождя Стригу-Оболенского. Новгородский тяжелый гость согласился на то и поехал в Москву, куда вскоре отправился и Юрий. Псковитяне поднесли ему на проводах 100 рублей. Немцы хотели мира и дали руки, обещаясь съехаться на переговоры. Мир заключили, возвратили пленных и все захваченное с обеих сторон. Посол Василия руководил всем делом, за что псковитяне послали в Москву благодарить. Послы их возвратились с словом Василия, что он «Псков, свою отчину, жалует, упрекается всегда стоять и боронить дома Св. Троицы». Тогда же приехал во Псков новый наместник – «не по Псковскому прошению»; но псковитяне молчали и приняли его с честью.

Уже шесть лет несчастный Василий Ярославич томился в заключении. Верные бояре его не хотели терпеть более, условились освободить своего князя и увезти в Литву. К несчастию, заговор их узнали (1462 г.), и Василий доказал, что он не любил противников воле его. Главных заговорщиков Владимира Давыдова, Парфена Брена, Луку Подеваева и иных волокли на лубках по льду Москвы-реки, привязав к хвосту коня, до самого места казни, где били их кнутом, рубили им руки, ноги, резали носы. Князь Боровский остался в тюрьме. Никто не смел за него вступаться. Тщетно русские изгнаники в Литве, не довольствуясь милостью Казимира, тоскуя по родине, заключали между собой союзы, обещали стать вместе против похитителя их наследий. Никто не хотел или не дерзал присоединиться к ним в Руси, все начинания оканчивались бесплодными замыслами в 1462 году.

Но в тот же самый год настал и для Василия час отчета за добро и зло, им содеянное. Еще старость была от него далека; но скорби, заботы, страсти изнуряли его и привели ко гробу. Думая, что болен сухоткою, он вздумал лечить себя прижиганьем, но на обожженных местах открылись раны, и вскоре не было надежды к спасению. Василий хотел принять монашеский клобук и умереть иноком; ему не дали в этом воли. Он имел только время распорядиться и оставил духовную, назначив в ней уделы супруге и всем сыновьям и подробно определив все их отношения. Любопытно видеть, с каким хладнокровием обдумал все подробности Василий, хотя и знал, что час смерти тяготел уже над его головою. Мы говорили выше, что духовная его была писана дьяком Василием Бедою, вестником Шемякиной смерти; свидетелями ее были два архимандрита и четыре боярина. Преемник митрополита Ионы Феодосий подписал ее. Называя себя многогрешным, Василий после обыкновенных наставлений сыновьям слушаться матери, жить заодно – отдавал старшему сыну Иоанну Великое княжество, треть Москвы, Коломну, Владимир, Переяславль, Кострому, Галич, Устюг, Вятку, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Юрьев, Боровск, Суходол, Калугу, Алексин, московские села (между прочим Красное, над Великим прудом у города), треть тамги московской, и особо московский дом князя можайского; другую треть Москвы и треть московской тамги сыновьям Юрию и Андрею пополам (держать погодно), и особо Юрию Дмитров, Можайск, Мядынь, Серпухов, дом Шемяки в Москве а Андрею Углич, Устюжну, Бежецк, Звенигород, село Сущово близ Москвы, и дом князя Боровского в Москве; третью треть московскую и треть тамги сыновьям Борису и Андрею меньшому (держать погодно), и особо Борису Ржев, Волок, Рузу; Андрею Вологду с Кубеною, Заозерьем и дальними северными областями; супруге своей Ростов (с тем, чтобы передать по смерти своей Юрию), Нерехту, Напрудское село близ Москвы. Итак, горестный опыт не вразумил Василия: он снова раздавал уделы, которые соединил с таким трудом и тяготою совести! Князь Боровский может быть томился еще в тюрьме или только что сошел в могилу, сын Шемяки, князь можайский, сын Боровского были изгнанниками в Литве, а он уже снова восстановлял их уделы, передавая только это удел Можайского, это Боровского, это Шемяки, это князей Петра и Константина! Заметим, что Василий сверх того связывал детей своих мелкими рассчетами, раздачею им сел в уделах одного другому и дележом доходов с третей Москвы. О Новгороде и Пскове он не говорил ни слова – их еще почитали не собственностью, но только принадлежностью великого князя. Ни слова не было и о Перми. Василий приказывал детям собирать и отдавать старшему брату Ордынский выход; старое присловье «если переменит Бог Орду» находим в его духовной. Замечательно, что Василий поручает в заключение супругу и детей печалованию Казимира, короля польского, по окончательной с ним грамоте. Неужели Казимир долженствовал быть их попечителем? Не значит ли это того, что Казимир обязывался не допускать в Русь беглецов, живших у него в Литве? Нетвердость, неясность, запутанность государственной системы видны во всех распоряжениях Василия, так же как видны они были во всех делах его. Не так поступал, не так и завещал потом великий его сын.

Марта 17-го 1462 года Василий скончался от тяжкой своей болезни и похоронен был на другой день. Имя Темного соединялось с его памятью после его ослепления; оно выражает и нравственный характер его.