Текст книги "История русского народа"

Тогда явилось посольство казанцев в Свияжске, умоляя Шихалея снова приехать в Казань и царствовать; в доказательство верности соглашались выдать русским Утемыша, Сумбеку, всех пленных русских, находившихся в Казани, и не иметь отныне никаких сношений с Крымом и ногаями. Дело казалось столь важно, что сам Алексей Адашев отправился в Свияжск. После многих смятений Шихалей снова был объявлен царем казанским; но Адашев возвестил ему, что он будет владеть только луговою стороною Волги. «Какой же я буду царь и кто станет меня слушаться!» – возражал Шихалей, но тщетно; еще более было затруднений в выдаче Сумеки. Даже самые враги царицы чувствовали позор такого поступка. Добровольно отдать в руки неприятеля, который еще так недавно без успеха удалился от стен Казани, и кого же отдать ему? Царицу казанскую и царя младенца, сына храброго Сафа-Гирея. И за то надобно было с покорностью принять царем рабствующего Москве ненавистного Шихалея! «Воля ваша, и я не отнимаю от вас произвола, – отвечал на все возражения Адашев, – но знайте, что при отказе царь русский и сильное его воинство явятся под Казанью». Слова были решительны. Оставалось повиноваться.

Князь Серебряный приплыл из Свияжска и с почестью принял Сумбеку, Утемыша и знатных казанцев, отправлявшихся с ними. Вся Казань подвигнулась провожать свою царицу; все плакали, когда она, подъехав к Волге на великолепной колеснице, смиренно вышла, низко поклонилась русскому воеводе, села на приготовленные суда, со всею свитою, и струи волжские вскоре унесли ее из вида; казалось, что они унесли навеки славу и самобытность Казани. В Москве приняли Сумбеку торжественно (сентября 5-го, 1551 г.); называли ее царицею; оставили при ней ее сопутников.

Августа 13-го Шихалей явился под Казанью с русскими сановниками. Новый спор начал он об уступке русским горной стороны Волги. «Старого не воротишь; горной стороны вам не отдадут!» – упорно говорили Шихалею и казанцам. Вскоре приехал в Москву Даниил Адашев с известием от брата, что 16 августа окончена была присяга казанцев и Шихалей царствует в Казани, а русские пленники, бывшие в неволе казанской, освобождены. Алексей Адашев, Захарьин и князья Хилков и Булгаков воротились зимою, известив об укреплении Свияжска войском, об оставлении у Шихалея русских дружин с Хабаровым; князь Микулинский остался в Свияжске. «Казань покорена без пролития крови христианской», – с радостью говорили в Москве, и всюду велено было петь благодарственные молебны и звонить в колокола.

Но Адашев не предвидел, что безжалостно лишая Казань всех оснований самобытности, оставляя ей только тень царства и власти, он возбудит последний порыв отчаяния жителей. Вскоре опять начались ссоры и жалобы; в Москву приехали знатные казанцы, доносить о жестокости правления Шихалеева. Шихалей отослал от себя Хабарова, уверяя, что присутствие его возбуждает негодование казанцев; его укоряли из Москвы, что он не возвращает свободы многим русским пленникам он отвечал, что казанцы тайно укрывают их, и опять требовал отдачи горного Приволжья. В то же время жестокое дело Шихалея подтвердило жалобы казанцев на его свирепое правление: он созвал на пир знатных вельмож казанских и вероломно предал их убийцам; избранная дружина его и стрельцы московские перерезали из числа созванных гостей более 70 человек.

Адашев поспешно отправился в Казань. Шихалей оправдывался в злодействе открытием заговора, по которому будто бы хотели призвать в Казань ногаев. «Если так, то и теперь ты еще не безопасен, – хладнокровно отвечал Адашев. – Надобно ввести в Казань русское войско». Тогда Шихалей принужден был признаться в истине, что после сего он не согласится владеть Казанью. «Быв мусульманин, я не могу видеть последнего разрушения древнего и знаменитого убежища мусульманских народов. Или отдайте мне полную власть, независимость Казани, горное Приволжье, и я сам управлюсь с непокорными мне, или я оставлю Казань – делайте что угодно. Могу оказать последнюю услугу царю русскому: перережу главных вельмож, заколочу пушки, истреблю запасы пороховые – берите Казань беззащитную». Адашев отправился в Москву, советоваться о решительной мере для окончания дел. Он предлагал свести Шихалея с престола, объявить Казань подвластным России городом, ввести в нее русское войско, оставя свободу и веру мусульманам. Царь и совет его одобрили распоряжения Адашева; он еще раз поехал в Казань. Употребили благовидный предлог для нового распоряжения врагов Шихалея, бывших в Москве: им велели бить челом Иоанну, да сведет он Шихалея, да будет Казань областью русского царя, ибо в противном случае новые смятения погубят и Казань и Шихалея. Ненавидя своего повелителя, беглецы казанские согласились на все. В феврале 1552 г. Адашев прибыл в Казань, несмотря на опасение лишиться жизни, ибо приезд его казался жителям Казани смертным приговором царства Казанского. Старик Шихалей слушал слова Адашева с горестью. «Итак, наступает час, когда падет Казань!» – говорил он. – Но не требуйте, чтобы я сдал вам мое царство; позвольте мне оставить его и берите без меня. Самому мне сдать Казань не достает сил!» Марта 6-го Шихалей выехал из Казани, с большою свитою, на рыбную ловлю; остановился, велел схватить 84 человека из своей свиты и грозно объявил, что везет их на суд в Москву, ибо товарищи их обвиняли его пред царем Московским; сопровождаемый русскими стрельцами, прибыл он в Свияжск, где ожидал его Адашев с товарищами.

Казань являлась беззащитною сиротою; безмолвно внимали казанцы объявлению, что по прошению их царь русский приемлет их под свою высокую власть и что русское войско идет из Свияжска занять их древний, знаменитый город. «Когда же просили мы?» – спрашивали казанцы. Адашев, Серебряный и Микулинский выступили с войском из Свияжска; посланные вперед уже приводили казанцев к присяге. Роковая минута вечной покорности наступала. Но когда полки русские явились под Казанью, последняя искра любви к отечеству и народной гордости вспыхнула в сердцах; отчаяние уничтожило все ссоры, примирило все партии. «Не отдаем Казани; прусские идут перерезать мусульман; пусть же с бою возьмут они наш правоверный город!» Таковы были клики, раздававшиеся в Казани. Все восстало. Русские воеводы пришли к стенам казанским со своими отрядами и в изумлении увидели, что ворота заперты; многочисленный народ стоит на стенах в оружии, готовый к битве. Дерзко отвечали казанцы на все мирные советы и увещания, и 12 марта 1552 г. воеводы русские были уже в Свияжске. Адашев отправился в Москву.

«Казань должно покорить оружием, и уничтожить, единожды и навсегда, сие гнездо бунта и мятежей! Идти немедленно царю и воинству, пока не собрались враги Русской земли защищать Казань». – Таков был решительный голос Адашева, с которым согласились Иоанн, вся дума Боярская, и который обрадовал все воинские дружины, весь народ. «Идем истребить врагов христианства и изменников нашего государя! Благословенно намерение царя!» – говорили повсюду, когда деятельно начались обширные приготовления, начали двигаться войска и воинские снаряды. Шихалей, принятый в Москве с особенною ласкою, одаренный, пожалованный многими милостями и выпросивший себе в супруги Сумбеку, по воле Иоанна, спорил о неудобствах летнего похода. Его не слушали; отправили в Касимов набирать войско. Воспоминая о трудностях похода в 1550 году, Иоанн желал остаться в Москве; многие подкрепляли его мнение, указывая на опасность от ногаев, Крыма, Польши; даже Анастасия, беременная в то время, умоляла Иоанна остаться. Адашев и друзья его думали иначе; хотели, чтобы царь непременно был при войске, и их мнение превозмогло.

Здесь приступаем мы к описанию события, которое не было особенно велико по сущности своей, как падение Золотой Орды при Иоанне III, но внезапно, или ознаменовано геройством, подобно Куликовской битве, ибо в чем существенно состояло сие событие? Многочисленное, одушевленное надеждами, оживленное присутствием юного государя и мудрых его советников, воинство покорило город, еще сильный, крепкий, многолюдный, но уже истощенный последними происшествиями, разрушавшийся от внутренних раздоров, едва не отдавшийся без сопротивления русским воеводам, лишенный сильных вождей, наскоро собравший себе защитников. Между тем падение Казани ознаменовало в памяти народной имя Иоанна, и едва ли какое-нибудь другое событие, кроме Куликовской битвы, радовало русских, подобно взятию Казани, было описано так подробно, преувеличено до такой степени. Современники говорили, что все силы ада были употреблены на защиту Казани; что великие чудеса и памятные явления сопровождали подвиги русских, и самые обыкновенные препятствия в походе на Казань представлены были от них как затруднения, едва победимые неслыханным мужеством и верою; каждое воинское распоряжение описывали как геройский подвиг. Представляем главные черты из рассказа современников о взятии Казани.

Решительное определение о походе на Казань утверждено было 24 марта 1552 года. Войско собиралось в Коломне, Кашире, Муроме; Михаил Глинский пошел предварительно на Каму; князья Александр Горбатый и Петр Шуйский соединяли дружины северных областей в Нижнем Новгороде. Морозов повез по Волге тяжелые огнестрельные орудия и снаряды. Главным войском предводили И. Ф. Мстиславский и князь Мих. Иван. Воротынский. Последнему дали в это время почетный титул Слуги Государева. Передовой полк вручили кн. Пронскому-Турунтаю и князю Хилкову; правую руку князю Петру Щенятеву и юному князю Андрею Курбскому, столь достопамятному впоследствии; левую руку – князю Д. Микулинскому и Плещееву; сторожевой полк кн. В. Серебряному и Семену Шереметеву; царскую дружину князю Владимиру Воротынскому и Ивану Шереметеву, к сей дружине причисли князя Владимира Андреевича, Шихалея, двух братьев Адашевых; князья Шемякины, Троекуровы, Палецкие, и множество других воевод стояли в рядах воинских. Брат царя, Юрий, остался в Москве начальником, вместе с мастиным старцем князем Михаилом Булгаковым (незадолго до сего времени изведенным из неволи литовской), Морозовыми, митрополитом и многими сановниками. Отъезжая из Москвы, царь усердно молился во храмах, заказывал супруге своей не щадить милостыни; 16 июня Иоанн оставил Москву и поехал в Коломну. На пути встретили его с неожиданною вестью: хан крымский шел на Москву, и уже стоял близ Путивля. Царь не показал смущения. «На зачинающего Бог!» – сказал он и поспешил к войску, в Коломне собранному. Если надежда на Бога и превосходную силу оживляли русских, то отчаяние заменяло все средства казанцам, а мысль, что русские идут вконец разрушить великое мусульманское царство, внушала необыкновенную силу их убеждениям и мольбам о защите, с какими отнеслись они к ногайцам, крымцам, астраханцам, самому султану. «Спасать Казань!» – сделалось общею мыслью мусульман, сделалось призывным кликом на берегах Волги, Салгира и Яика. Толпами, отвсюду отправлялись татарские удальцы в Казань. Даже народы горного Приволжья, присягнувшие Иоанну, не хотели слышать имени русского, начали враждовать, окружили Свияжск своими отрядами. Астраханский царевич Едигер был вызван в Казань, приехал с отборными людьми и объявлен царем казанским. Султан писал к ногаям, советовал им жить в мире с Астраханью и Крымом, и усердно защищать Казань от гордого русского царя, сожалея, что отдаленность мешает ему воспомоществовать войском и оружием.

Но крымцы решились помогать собратам не одними советами о согласии и общем союзе. В Крыму царствовал уже новый хан, Девлет-Гирей, сын Мубарека, внук Менгли-Гирея, гордый и предприимчивый. Слыша, что вся рать царя русского обращена на Казань, он думал застать врасплох Москву и быстро кинулся с многочисленной толпой войска к Рязани.

Правители Руси все предвидели и ожидали крымского хана. Полчища Девлетовы поворотили на Тулу, услышав, что сильная русская рать ждет их в Коломне. К Туле поспешно были посланы Щенятев, Турунтай-Пронский, Хилов, Воротынский, Курбский. Сначала получили от них известие, что ханские силы невелики; но вскоре русские воеводы известили, что хан с многочисленным войском, с турецкими пушками и янычарами, жестоко осаждает Тулу. Иоанн садился за обед, когда пришло известие; немедленно пошел он в церковь, велел епископу Коломенскому не прерывать моления, пока не начнется переправа за Оку, и сам повел полки, давно готовые, на другой берег реки.

Но нападение на Тулу было уже следствие досады Девлета, который увидел свою ошибку и не смел броситься на Москву. Жестоко громил он Тулу; в ней было немного воинов, но воевода князь Темкин не хотел слышать о сдаче; целый день продолжался приступ; ночь остановила нападающих, и к утру уже не было следа их. Прибытие русских войск так ободрило защитников Тулы, что они погнались за ханом, догоняли отряды его, били их, захватили в плен шурина ханского Кам-Бердея. Сильный отряд татарский внезапно явился под Тулою, возвращаясь с грабежей по окрестным сторонам. Татар было до 30 тысяч. Но русские воеводы напали на них, имея войска в половину менее, разбили, погнали, докончили поражение на берегах Шевороны и прислали пленных и множество добычи к государю.

Отправив Кам-Бердея в Новгородскую тюрьму, Иоанн послал пленных, турецкие пушки и верблюдов крымских в Москву, порадовать встревоженных москвитян, известить их, что хан крымский бежит восвояси невозвратимым путем, бросает обозы и уставших, переходя по 60 и по 70 верст в сутки. Москва возрадовалась помощи Божией, к Иоанну послали уведомить, что царица его здрава и с митрополитом и с народом молит за него Бога. Макарий прислал к царю длинное послание, уговаривая его бодрствовать и укреплять воинство своим присутствием. Поход не медлили; послание вручили Иоанну уже в Муроме.

Уверясь в безопасности со стороны крымцев, Иоанн возвратил войско в Коломну. Распорядились идти на Казань двумя путями: Мстиславскому и Воротынскому на Рязань и Мещеру; самому Иоанну на Владимир и Муром. В войске оказался ропот; жаловались на беспрерывные труды, страшились дальнего похода и боялись неудачи. Велено было переписать все войско, и каждого, кто робеет трудов и будущих опасностей ратных, отпустить восвояси, с именем труса. Никто не захотел быть в числе малодушных; ропот умолк; июля 3-го воинство русское оставило Коломну.

С молитвою, произнесенной пред иконою Богоматери, находящейся в Успенской Коломенской церкви, осеняемый хоругвиею с изображением Спасителя, наверху которой был утвержден крест Димитрия Донского, Иоанн отправился в путь; во Владимире благоговейно молился он у мощей св. Александра Невского, а в Муроме – у мощей чудотворца князя Петра и княгини Февронии. Три месяца протекли для него, считая со дня отъезда из Коломны, в трудах, воинских беспокойствах, боевом шуме, тревоге ратной. Современники описали для нас все подробности его пути, все ночлеги по дороге до самой Казани так, что путешествуя по следам Иоанна через два века, можно указывать на места и урочища и говорить: «Здесь герои Казанского похода были обрадованы тем, здесь опечалены тем!» Все облекалось для них в чудеса, знамения, предвещания. Казалось, что поход на Казань есть решительная битва за владычество христиан над мусульманами, за освобождение христиан от ига агарянского.

Августа 13-го полки достигли Свияжска. Отсюда написали к Едигеру и казанцам, требуя покорности, обещая им помилование. Несмотря на проливные дожди, дороги, испорченные неприятелем, войско терпеливо и постоянно шло к Казани. Августа 19-го Иоанн и 150 000 воинов его стали на луговой стороне Волги и с веселением смотрели на обширную, богатую Казань, дворцы, мечети ее, крепкие стены. Августа 20-го получен был гордый ответ Едигера, и прибежал из Казани изменник, старый мурза Камай. Он открыл русским состояние города, план защиты его и много способствовал успеху русского царя.

Казань являлась тихою, безмолвною; неприятель нигде не показывался. Но притворной тишине не верили, и тем более были осторожны особенно после известий Камая, что в Казани находится более 30 тысяч воинов, поклявшихся умереть, не сдаваясь, и что славный наездник Япанча стережет русских из Арской засеки. Августа 23-го, на самом рассвете, русское войско начало окружать Казань со всех сторон. Стройно, тихо пошли воины, когда царь благословился у священника, ободрил окружающих его словами, перекрестился, и сказав: «Двигаемся о имени Божием!», сам поехал средь избранной дружины на бодром аргамаке. Казань еще безмолвствовала; но едва часть стрельцов перешла через бурлак, городские ворота растворились с сей стороны, и с визгом, с воплем устремились на русских 15 тысяч отборных татар; они смяли, погнали все им встретившееся. Завязалась первая битва; число одолело отчаянную храбрость; татар сбили и вогнали в самую Казань.

С тех пор не проходило дня, когда не сражались бы татары, всегда разбиваемые, всегда являлись с новой яростью, и изумляли русских упорством, дерзостью, перенесением нужд и бедствий осады. Ничто не спасало их; извне не было помощи; внутри города уменьшались припасы, снаряды; число храбрых убывало ежедневно, но остальные готовились умереть бестрепетно.

Царь поставил среди табора три большие шатра и учредил в них походные церкви; подле сих храмов находились его царские шатры. Сюда собирались воеводы молиться, советоваться; Казань облегли наконец со всех сторон, пресекли всякое сообщение из города с окрестностями. Напрасно наездник Япача, изумивший первым нечаянным нападением (28 августа), несколько времени тревожил стан русских. Князь Горбатый послан был против него, истребил его войско; пленных привели и поставили перед стенами Казани, думая убедить осажденных к сдаче. «Умрите от рук правоверных, но не будьте невольниками христиан!» – кричали со стен Казани и пустили тучу стрел в несчастных пленников. Изумляясь дикой решительности защитников города, Иоанн велел отвести пленных в русский табор.

Уже вся Казань была обставлена турами, из-за которых безопасно действовали русские. Тщетно сбивали их татары, в сильных вылазках 26 и особенно 29 августа, когда начали громить городские стены из 150 тяжелых орудий, и громадные пушки, отличенные особенными именами Сверстного змия, Летучей змеи, Кольца, Ушастой разбивали башни и здания. По указанию Мурзы Камая 5 сентября подорвали тайник, из которого жители запасались водою; часть городской стены разрушилась; русские бросились на приступ, но были отбиты. Зато сентября 6-го они овладели крепким острогом, находившимся за Арским полем, в 15 верстах от Казани, прошли по земле Арской, обильной стадами, хлебом, садами, где были построены загородные дома казанских вельмож и богачей. Ночью к главным воротам казанским подвезли раскат, в 6 сажень вышиной, и из 60 пушек начали стрелять во внутренность города. Ничто не побеждало упорства осажденных, которым еще раз предлагали тогда оставить Казань и свободно идти с царем своим куда им угодно. Умирая от жажды, казанцы рыли в городе колодцы, пили гнилую воду, укрывались от ядер и пуль в землянках, но отвергали все предложения о сдаче.

Вскоре последовала битва жестокая, кровопролитная более всех прежних. Русские беспечно расположились обедать; татары вышли из города, захватили туры, отбили пушки. Князь Кашин, воевода Морозов, даже сам князь Михаил Воротынский бросились в битву, были ранены; с большим уроном прогнали отчаянных неприятелей. Сентября 30-го подорвали тарасы и землянки близ Арских ворот; широкий пролом открылся в стене; русские овладели одной из городских башен; толпы татар резались с ними насмерть; число русских было усилено. Воротынский хотел решить участь Казани, требовал еще войска, хотел, чтобы приступ немедленно начали со всех сторон. Но Иоанн не послушал совета воевод и отложил решительный приступ до завтра, когда два главнейшие подкопа будут готовы. Воины, завладевшие Арскою башнею, не хотели оставить ее, и, вспомоществуемые пальбою извне, два дня удерживались в башне, несмотря на усилия татар, загородивших пролом срубами и хотевших снова овладеть башнею.

Октября 1-го, в день праздника Покрова, государь назначил последний приступ. Велено было всем воинам молиться, очистить души покаянием, готовиться испить чашу смертную. В стане русском все было в движении целую ночь. До рассвета Воротынский уведомил государя, что осажденные заметили места подкопов и медлить более не должно. Царь долго беседовал со священником; потом велел служить заутреню, обедню. Все войско было между тем готово. В последний раз предложили тогда пощаду казанцам: мурза Камай подъезжал для переговоров к стенам Казани; осажденные грозили смертью изменнику вместо ответа. Одетый в светлую воинскую броню, Иоанн молился со слезами. Солнце восходило, когда диакон громогласно читал Евангелие, и едва произнесены были слова: «Да будет едино стадо и един пастырь» – грянул гром, земля дрогнула, потряслась; царь вышел из церкви; над Казанью стояло облако пыли и дыма: подкоп, куда вкатили 48 бочек пороха, взорвало. Царь опять вошел в церковь. Когда диакон возглашал в ектении: «О благоверном и Богом хранимом Царе и Вел. Князе Иоанне Васильевиче, и о благоверной Царице и Великой Княгине Анастасии Романовне, и о всех Болярех, и о воях его – о пособити и покорите под позе его всякого врага и сопостата» – казалось – лопнуло основание земли, среди вопля, грома, дыма и пыли: взорвало последний, главный подкоп! В обломках стен и зданий взнесло на воздух множество несчастных защитников Казани, и страшное действие подкопов изумило самых осаждающих. Это была решительная минута. Подали знак к приступу; тысячи воинов, устремились отвсюду на Казань, восклицая: «С нами Бог!» – «Алла! Алла! Мугаммед, Мугаммед!» – слышно было из города. Звук труб и бубнов, стрельба, звон оружия заглушали слова, и на развалинах стен, на растерзанных трупах татар началась убийственная, кровавая битва. Русские лезли на валы городские, падали, умирали; но царь еще не являлся к войску. «Государь! Спеши; воины ждут тебя!» – сказал ему гонец, прискакавший от Воротынского. «Дожидаюсь конца литургии, да получу совершенную милость Христа!» – отвечал Иоанн. «Государь! Спеши; войско унывает, не видя тебя!» – сказал другой прискакавший гонец. Царь не отвечал, плакал, подняв руки к образу Св. Сергия и говоря: «Не оставь меня, Господи Боже мой!» Он причастился Св. Тайн, приложился к образам, просил священников продолжить молитвы и, сказав всем: «Простите и благословите!», выехал и стал подле своего царского знамени. Уже хоругви русские веялись на стенах города, но победа еще не была решена. Сбитые со стен и башен татары, среди обломков, трупов и пожара, дрались в улицах, в домах. Русским послали подкрепление; следствие было еще неизвестно, ибо сражение шло внутри города, пылавшего в нескольких местах. Вдруг с ужасом увидел царь, что русские бегут из города, с криком: «Бьют, бьют!» К несчастью, не все одушевлялись равным мужеством, и, ворвавшись в Казань, многие устремились на грабеж; этим воспользовались отчаянные татары, и – великий подвиг дня славного мог погибнуть бесплодно! Иоанн смешался, побледнел. Опытные вожди окружили его, требовали, чтобы он сам подал пример войнам. Ему вручили знамя, почти насильно поволокли коня его в толпу бегущих; отборная дружина царская ринулась в город, и татары были снова стеснены, прогнаны. Близ главных мечетей с остервенением резались кинжалами и ножами абызы, сеиты, муллы, сам Куль-Шириф казанский, и – ни один не сдался живой! Когда из царского двора, состоявшего из обширных, крепких зданий, выбили Едигера и его отборную дружину, шаг за шагом, медленно шла сия дружина до городских ворот, называвшихся Збойливыми. Там, видя Казань горящую повсюду, занятую русскими, грабимую, исполненную трупов, облитую кровью, татары остановились, требовали переговора, звали воеводу русского. Явился князь Палецкий. «Пока был у нас родной юрт, мы стерегли Царя нашего; теперь отдаем его вам здрава; ведите его к победителю, а мы обрекаем себя на смерть!» – так говорили воины Едигеровой дружины, простились с царем, отдали его русским и бросились из города, стараясь пробиться к ближнему лесу. Поражаемые пушками, окруженные толпами русских, они легли все до единого; только раненых забрали в полон.

Первый известил Иоанна о покорении Казани главный воевода князь Михаил Воротынский. Иоанн воскликнул: «Прославим Бога, да освятит Он град сей имени своему Святому!» Отслужили молебен на том самом месте, где стояла царская хоругвь; определили воздвигнуть на этом месте церковь; царь с радостью обнимал всех воевод, велел тушить, заливать горевшие в Казани здания, очистить улицу для проезда его до царского двора, милостиво принял представленного ему Едигера и поехал в Казань. Все, что нашли в Казани, рабов и богатства, царь отдал воеводам и воинам; себе взял только Едигера, его царскую утварь и пушки казанские. После милостивого приветствия, воспоминания о падших, благодарности раненым царь отправил в Москву Даниила Захарьина с известием о взятии Казани, разорении поганства, торжестве православия. Октября 3-го город был очищен от трупов; заложена первая в Казани церковь Благовещения, а 6 октября ее освятили. Иоанн спешил после того отъездом в Москву, назначив наместником казанским князя Александра Горбатого, а князя Василия Серебряного определил ему помощником; князя Петра Шуйского назначили воеводою Свияжским. Имея достаточное войско, воеводы должны были покорять и усмирять окрестные полудикие народы и возобновлять укрепления казанские. Октября 14-го царь отправился из Свияжска; за ним пошло войско в обратный путь, обогащенное добычею, забывая о трудах, потерях и скорби ран. Всюду народ встречал Иоанна как великого победителя и покорителя Казанского царства, с радостными слезами и восторгом. «Ты извел нас из врат адовых!» – говорили ему пленники, освобожденные из неволи казанской. В Нижнем приветствовали его присланные из Москвы, и радостный плач народа заглушал пение благодарственного молебна. В Судогде порадовала его весть о рождении первенца, названного Димитрием. Октября 27-го царь был в Троицкой обители и при гробе Св. Сергия благодарил Бога за победу, а рано утром отправился в Москву. Толпы народа встретили его на берегу Яузы; митрополит и бояре у Сретенского монастыря. Иоанн, Владимир, воеводы и дружины, с ними прибывшие, поверглись перед крестами и иконами. Царь приветствовал митрополита речью, отдавая всю славу победы единому Богу; митрополит в ответе своем славил доблесть, подвиги, заслугу отечеству. Облеченный в золотую царскую одежду, пешком пошел Иоанн в Кремль, молился в соборах и со слезами обнял свою супругу, забывшую скорбь рождения при виде супруга и победителя. Ноября 8-го был великолепный обед в Грановитой палате. Три дня раздавали подарки, знаки отличий воеводам. Слух о победе разнесся в отдаленных областях, и всюду радовались и благословляли царя победительного, юного и счастливого. «Так Господь поможет ему отнять Киев у безбожной Литвы!» – говорили русские. Это было счастливое время в жизни Иоан на; ни прежде, ни после он не был уже столько славен. О счастии – ни слова… его утратил он с добродетелью… Во время Казанской осады, Иоанн дал обещание: воздвигнуть храм в благодарение Богу, и в сентябре 1554 г. построил наскоро деревянный храм близ Кремля, во имя Покрова Богоматери – день взятия Казани. Но в 1555 году начали воздвигать вместо него новый великолепный храм, о девяти верхах, доныне удивляющий нас странным своим зодчеством и известный под именем церкви Василия Блаженного. Еще торжество веры ознаменовало взятие Казани: пленный казанский царь Едигер изъявил искреннее желание быть христианином. Его крестили 26 февраля 1553 года на Москве-реке, и Иоанн осыпал его потом благодеяниями. Нареченный Симеоном, он сохранил название царя, получил дом в Кремле, особых бояр и в ноябре женился на дочери сановника Кутузова. Пируя на свадьбе его, Иоанн подарил ему в поместье Рузу, со всеми ее вотчинами. Еще прежде Симеона, в Чудовом монастыре, сам митрополит крестил малолетнего Утемыша, назвав его Александром.

Иоанн Грозный. Покорение Казани

Здесь конец – не славе Иоанна, но – его благоденствию, душевному спокойствию и тому, что в немного лет вознесло его величием и любовью в глазах подданных; заставило их забыть мятежное правление бояр и грехи юности Иоанна; соединяло сердца всех на подвиги чести. Еще несколько лет продолжалось славное, блестящее правление Иоанново, и как чудом почитали его исправление, перемену в жизни и делах на добро, так впоследствии чудом почли его внезапную нравственную погибель, его изменение на зло, забвение славы, сделавшее его позорищем иноплеменников, страшилищем подвластных. Но там и здесь видимы были только неисповедимые судьбы Божии, во благо народов посылающие гнев и милость на царей и царства земные.

В то время когда в Кремлевском дворце своем покоритель Казани праздновал победы среди бранного воинства и воевод, доказавших подвигами любовь к отечеству и вере православной, когда Иоанн, на двадцать третьем году жизни, видел в будущем только надежду на успехи и славу, готовясь смирить два остальные царства мусульманов, Крым и Астрахань – счастливый брат, супруг и отец – невидимая рука судеб уже тяготела над его главою и готова была показать, ему и свету, как суетны все надежды и замыслы человеческие!

Через четыре месяца после взятия Казани Иоанн заболел: открылась огневая горячка: марта 11-го ближние царя отчаялись в его жизни, и дьяк Михайлов, со слезами, возвестил Иоанну, что время ему подумать об устроении государства после себя. С кротостью христианина царь отвечал, что он всегда готовился к смертному подвигу, и велел писать духовную грамоту, объявляя сына, младенца Димитрия, царем России и своим наследником. Собрал бояр и сановников в столовой палате, и – каково было изумление верных людей, скорбь царя, когда по духовной его не захотели присягать, а князь Владимир Андреевич отказался утвердить запись о своей покорности! И кто же были другие ослушники? Щенятевы, Палецкие, Курбский, Пронские, даже самые родственники Анастасии – Захарьины, как будто в оправдание укоризн, коими осыпали их другие, говоря: «Вы хотите властвовать за малолетнего Димитрия и возобновить для нас времена Шуйских и Вельских!» Наконец – и какою скорбию должно было это поразить сердце Иоанна – отреклись от присяги Адашевы, отец и сыновья – отрекся и Сильвестр! Среди шума, крика и споров невозможно было расслышать различных требований. Бояр позвали к Иоанну. Они предстали к одру умирающего царя и безмолствовали. «Итак, вы хотите другого царя, кроме сына моего? – спросил он слабым голосом. – Но где же присяга ваша мне и где совесть? Димитрий законный царь ваш, и если вы забыли совесть и клятву, то вспомните, что есть Бог, наказующий преступление. Отвечайте; я не в силах говорить много!» Старый крамольник Иван Михайлович Шуйский начал лукаво извиняться, что им худо изъяснили волю царскую и, не видя царя, не слыша слов его самого, они колебались исполнением; но старик Адашев заговорил смело и дерзновенно: «Если мы дадим присягу Димитрию, то будем повиноваться Захарьиным, государь; мы знаем, что в их руках будет тогда власть. А кто не помнит, какую чашу бедствий испили мы во время малолетства твоего, когда управляли бояре!» «Я велю вам присягать не Захарьиным, но сыну моему Димитрию. Кому отрекаетесь вы служить еще в пеленках сущему, тому и в возраст пришедшему служить не будете. Если я и сын мой вам не надобны – ответ на душах ваших». – Так отвечал Иоанн, и не мог более говорить. Между боярами начался шум, спор; им велено было удалиться.