Текст книги "История русского народа"

Юрий решился на ухищрения, видя, что все старания достать что-нибудь из наследия дяди были тщетны. Он занял Берестье, где безрассудные жители приняли его с радостью. Бояре советовали Мстиславу захватить города Юрия. Но легкосердый Мстислав отказался. «Избави меня Бог проливать кровь неповинную: и без того исправлю я все Божиею помощью, – отвечал Мстислав своим советникам. Он послал к Юрию, и велел сказать ему: – Ты сам хорошо слышал, как брат Владимир отдавал мне свои земли, не скрывая распоряжений от твоего отца, при всех людях, и при царских чиновниках. Зачем же тогда не противоречил ты? Я призову татар для моей защиты; но прежде желаю знать, чтобы не казнился неповинный: по воле отца твоего или по своей собственной силе ты в Берестье?» «Жалуюсь тебе, – говорили послы Мстислава Льву, – жалуюсь, как старшему брату и отцу, и желаю знать право: своею ли собственною волею, или твоим повелением занял Юрий города мои? Не утаю от тебя, что я готовлюсь на войну и послал уже к хану, да пришлет мне рать». Лев испугался угрозы Мстислава. «У него не прошла еще тогда оскомина от Телебугиной рати», – прибавляет летописец. Он отрекся от всего; послал приказание Юрию: немедленно выйти из Берестья, обещая при непослушании идти на него сам, и лишить его наследства. Юрий принужден был уступить, но, оставляя Берестье, разграбил сей город, также города Каменец и Бельск; сообщники его ушли с ним. Жители Берестья с покорностью встретили Мстислава. Он простил их и только для памяти легкомыслия их обложил Берестье податью, обратив сию подать на содержание своей охоты. Лев и Мстислав жили после того мирно. Лев скончался в 1301 г. Мстислав недолго пережил его, и Юрий, соединив владения отца и дяди, именовался королем русским и князем владимирским.

Если пришествия монголов были тяжки Волыни и Галичу, то они были вовсе нестерпимы в Киевской и Черниговской областях. В 1299 году митрополит Максим (присланный из Греции в 1283 году) навсегда оставил Киев и перенес митрополию во Владимир, на берега Клязьмы.

Юрий Львович. Гравюра XX в.

Так совершенно погибло для Руси то знаменитое место, где началась первобытная история русского народа. Вскоре увидим, как утратятся для Руси Галич и Волынь, и чуждое владычество на целые столетия овладеет древними городами Владимирка и Володаря, образует здесь совершенно отдельный, хотя и родной русским областям народ, с новыми, неслыханными дотоле нравами, новыми поверьями, и – даже новым именем…

Печальна была в это время История русского народа, грустна, безнадежна жизнь его, тяжко существование! Предания этого времени показывают ужасающую наготу и бедность бытия человеческого. Кто из князей не погибал в междоусобии, не умирал под ножом палачей ханских, тот с трепетом облекался при кончине своей в рясу инока и в схиму, хотя тягота жизни равнялась для всех с бессмыслием страстей, волновавших души и сердца.

Трепеща за будущее, народ с ужасом видел наказание Божие в самых обыкновенных случаях – пожар, наводнение, неурожай, болезни. Суеверие беспрерывно замечало знамения и предвещание различных бедствий. Кроме пожаров новгородских, летописцы упоминают о сильном пожаре в Твери, 1296 г. Торжок выгорел в 1300 г. Михаил Ярославич тверской едва не погиб, когда ночью загорелся дворец его: он успел выбежать с княгиней, но казна, одежды, оружие, все сделалось жертвою пламени. В тот же год тверитяне были опечалены тяжкою болезнью своего князя; но Михаил выздоровел, для того чтобы тяжко погибнуть потом в отдалении от родины! В 1278 г. в Руси свирепствовали повальные болезни; в 1280 г. целое лето были сильные бури, громы, молнии; вихрь разметывал дома. Набег монголов на Польшу в 1287 г. был последуем сильною смертностью; говорили, что монголы отравляют воду в колодцах на погибель христиан. В 1297 г., когда мор свирепствовал во Пскове, в Новгороде и других местах были сильные грозы и бури. В 1303 г. в Ростове бурей разрушило четыре церкви и сорвало крыши с других. Кроме страха от кометы 1266 г. (звезда на западе, а лучи от нее как хвост долгий на полдень), предков наших испугало солнечное затмение 1271 г. (померче солнце средь утра, и паки наполнися, и рады быша), лунное 1290 г. (бе месяц кровав, и преложися в тьму) и огромная комета 1301 г. (звезда на западе, лучи имуща, яко хвосты вверх, к полудню). Наконец, их тревожили и особенные странные знамения: в феврале 1278 г. «огородилось солнце дугами, а среди дуг был крест, вне дуг 4 солнца, а свыше того дуга великая, рогами кверху»; зимою 1280 г. «было знамение на небеси: облако огненное явилось на западе, и на всю землю падали из него искры». В 1292 г. знамение страшно явилось на небеси: стояли на воздухе как будто толпы воинов, на юг и на север»; в 1298 г. «огородилось солнце грозно». Если бы кто-нибудь и знал тогда естественную причину сих воздушных явлений, то не посмел бы сказать; суеверие, грознее монгольских ханов, наказало бы неверующего. Каждый век страшится своих призраков, и – горе тому, кто, превышая свой век, осмелится сказать ему, что, мечты ничтожные напрасно тревожат его; кто дерзнет назвать их созданиями воображения, исчезающими перед светом ума и опытами веков!

Глава 4. Первенство Твери в северной Руси и ее споры с усиливающеюся Москвою

Оставив наконец в покое упрямого Георгия Данииловича и Москву, Михаил Ярославич жил мирно с другими князьями, назывался великим князем, основал свое пребывание в Твери и только ссорился с новгородцами.

Несколько лет не доходило, однако ж, между Тверью и Новгородом до вражды явной. В Пскове, после Довмонта, жил наместник Михаилов, Феодор Михайлович; другой наместник его, Борис Константинович, правил карельскими волостями новгородцев. Тот и другой возбудили народное негодование. Феодор робко бежал из Пскова, узнав о походе магистра ливонского, не слушал просьб Новгорода, и псковитяне принуждены были без него невыгодно помириться, а Феодор обирал между тем мирных обитателей; Борис передал многие карельские области шведам. В 1312 году неудовольствия усилились: Михаил отозвал наконец своих наместников, рассердился на Новгород, захватил Торжок, Бежецк, остановил привозы хлеба к новгородцам. В самую распутицу владыка Новгородский Давид принужден был ехать в Тверь и мириться. Новгородцы казались кроткими – перед сильною бурей.

В 1313 году умер хан Тохта. Давно уже не было примера спокойного воцарения в роде; но юный сын Тохты, хан Узбек, мирно наследовал отцу. Михаил должен был явиться к новому властителю. Он отправился немедленно. С ним поехал достопамятный святитель русский, митрополит Петр. По кончине грека Максима в 1305 году, три года не было митрополита в Руси. Князь галицкий думал воспользоваться сим случаем и упросил царьградского патриарха благословить на учреждение в Галиче особой митрополии. Охотно соглашаясь, патриарх поставил в митрополиты благочестивого игумена волынского Петра. В суздальских областях игумен Героптий принял между тем самовольно управление после смерти Максима. Петр не оставался в Галиче; он поспешил во Владимир, куда, как мы упоминали, за десять лет прежде была перенесена митрополия русская. Здесь, встреченный почтительно всеми, митрополит Петр заслужил общее уважение кротким, но твердым характером своим, добродетелью и благочестием. Он обличил злую ересь какого-то Сеита; действуя, как архипастырь, он лишил сана Сарского епископа Измаила, и кротостью свое обезоружил обвинителей на Соборе, созванном для его осуждения в Переяславле. Михаил и Петр приняты были в Орде милостиво. Митрополита вскоре отпустили с возобновленною грамотою хана на права и преимущества, данные духовенству предместниками Узбека. Но Михаил принужден был остаться в Орде. Здесь начало его бедствий.

Митрополит Петр. Икона первой половины XV в.

Можем догадываться о причинах, по которым пребывание Михаила в Орде продолжалось около двух лет. Деятельный враг его, Георгий московский, конечно, не упустил никаких средств для борьбы с Михаилом. Не брала сила – употреблялось коварство. Безрассудно оскорбив новгородцев, Михаил потерял любовь их, и только одно оставалось ему теперь: укреплять власть свою ордынскою силою. Необходимость принудила Михаила употребить пагубное средство, по которому память Андрея осталась ненавистною. Он услышал на берегах Волги, что в отсутствие его Новгород передался Георгию. Присланный от Георгия наместником, Феодор Ржевский был принят новгородцами; они схватили Михайловых бояр, заперли их в доме владыки и поспешно выступили с войском к самой Твери. Димитрий, сын Михаила, стал против них на берегу Волги. Обе стороны не хотели начинать битвы, и до осени простояли тверитяне и новгородцы друг против друга. Ничего не слыша об отце, Димитрий уступил и добровольно отказался за него от Новгорода. Новгородцы послали тогда к Георгию, и заключили с ним договор на всей воле своей. Радуясь своему хотению, вскоре они увидели у себя Георгия с братом его Афанасием. Михаил горько жаловался хану и выпросил себе для управы монгольское войско под предводительством Тохтамерия. В то же время Георгия звали на суд в Орду. Может быть, Михаил хотел только устрашить своих противников – он ошибся. Георгий с послами новгородскими, отправился в Орду немедленно, а новгородцы не оробели от присутствия монголов и выступили к Торжку, предводимые князем Афанасием. Надобно было приняться за мечи, и новгородцы дали первую битву монголам 10 февраля 1316 года. Драка была отчаянная; сыновья посадников Миши и Павши легли на поле битвы; но сила превозмогла – побежденные скрылись в Торжке. Михаил требовал выдачи Афанасия и Ржевского. «Не отдаем Афанасия, – отвечали новгородцы, – лучше все умрем честно за Святую Софию!» Михаил требовал выдачи хотя одного Ржевского. Крайность принудила согласиться. Новгород признал снова Михаила, обязался заплатить ему тяжкую дань – 12 000 гривен серебра, разделяя платеж на сроки. В залог платежа выданы были аманаты. Положили: не требовать пограбленного с обоих сторон; пленных отдать без откупа; Михаилу отложить нелюбие, не захватывать купцов в суздальских областях, не мстить недругам; Новгороду держать его княжение честно, без обиды. Договор любопытен подробностями. Михаил отпустил монголов и нарушил все мирные условия: захватил Афанасия и бояр новгородских, мстил врагам своим, отнимал имения торжковцев, брал откупы; наконец, как будто предвидя, что снова восставит новгородцев, вызывал своих наместников из Новгорода и собрал войско.

Жестокая ненависть новгородцев к Михаилу сказалась тогда в величайшей степени. Они решились снова воевать с ним; обнесли Новгород тыном, созвали дружины псковские, ладожские, русские, карельские, ижорские; вече не хотело слышать об имени князя тверского. Игнатия Веска, подозреваемого в перевете с Михаилом, били на вече и сбросили в Волхов. На другого новгородца, Даниила Писцова, донес раб его, что будто он был послан от господина своего к Михаилу, и – Даниила убили без всякого суда. Между тем Михаил шел к Новгороду дремучими лесами и болотами по Ловати; кони у него погибли; оказался голод; воины его ели даже конину и кожи сапог и щитов своих; Михаил вынужден был воротиться. Он не пошел походом на другой год, но стеснял отовсюду новгородцев, и не давал им мира, хотя они присылали владыку своего в Тверь и желали мириться.

Давно говорили руссы, что дружба монголов хуже войны. В самом деле, только смерть, с надеждою венца мученического, ожидала в битве против притеснений. Но дружба их вела за собою позор, унижение, продажу души; помощь их была последуема гибелью отчизны. Кроме того, купя дружбу их всеми жертвами, нельзя было ожидать постоянства, и лишняя выгода, самовластная прихоть деспота или коварный совет вельможи его, навлекали сегодня бедствие на голову того, кто вчера был в великой милости и почете у хана. Михаил узнал все это тяжким, горестным опытом. Георгий уехал в Орду с 1315 года, все еще оставался там. Казалось, что он забыл плен брата своего Афанасия и не внимал призывному воплю Новгорода. И братья его не трогались из Москвы. Но вскоре услышал Михаил весть опасную: Узбек не только извинил во всем Георгия, но даже полюбил его; Георгий женился в Орде на родственнице хана, названной в святом крещении Агафией; пользуясь особенною дружбою вельможи ханского Кавгадыя, Георгий выпросил наконец себе Великое княжество, и Кавгадый с войском монгольским отправился в Русь – сопровождать нового великого князя и возводить его на престол.

Торжество Михаила мгновенно превратилось в пагубу. Он соглашался на позволение новгородцам не принимать участия в распре его с Георгием, но сам приготовился на защиту отчаянную. Георгий шел на него с силами монгольскими и дружинами Москвы и Суздаля. За сорок верст от Твери, при селе Бортнове, дано было сражение. Михаил не жалел себя и – победил! Георгий бежал в Новгород. Борис Даниилович, Кавгадый, жена Георгия достались в плен Михаилу. Он с честью отпустил пленных монголов и оказал снисхождение, когда новгородцы приняли Георгия, снарядили войско и пришли к Торжку. Они не хотели драться, но желали только примирить князей и соблюсти свои выгоды. Сам владыка их, Давид, был в новгородском стане. В договоре ни слова не сказано о Георгии и Великом княжестве. Михаил условился с Георгием: ждать решения ханского, отдать пленных, дать Новгороду свободу не признавать никого князем до ханского решения. К несчастию Михаила, Кончака умерла в Твери. Говорили, что она была отравлена… Дело темное; но если это обвинение было справедливо, Михаил впоследствии дорого заплатил за свое злодейство. Георгий поехал в Москву и оттуда в Орду. Михаил хотел прежде распорядиться делами, и, как залог скорого приезда и невинности своей, послал в Орду сына своего Константина, 12-летнего отрока.

Не смея, по прошествии пяти веков, обвинить Михаила, с горестным участием читаем повесть о кончине сего князя, отличенного многими доблестями. На берегу Нерли расстался он с матерью и исповедался духовнику в грехах. «Вместо облегчения христианам, только тяготу творил я в жизни своей; да будет им смерть моя во благо!» – говорил Михаил, прощаясь с ближними и идя на погибель, почти верную. Во Владимире встретил он посла ханского Ахмыла, грозно звавшего Михаила на суд в Орду, где Георгий и Кавгадый были его обвинителями. Михаил не поколебался ехать, но отпустил в Тверь детей своих, Димитрия и Александра, бывших при нем, хотя они просили его позволить и им ехать с ним и погибнуть или и самому не ездить вовсе. «Тогда разорение падет на Отчизну; если же определено мне умереть, то лучше положить душу свою за братью», – отвечал Михаил. Сыновья его возвратились в Тверь. Орда кочевала тогда при устье Дона. Константин с трепетом встретил отца своего в Орде, рассказывая ему о злых доносах и наветах Георгия и Кавгадыя. Но Узбек встретил Михаила довольно милостиво, принял и подарки его и велел потом судить его и Георгия. «Кого обвините, тому казнь», – прибавил он. Михаил видел свою беззащитность: Кавгадый был в числе его судей. Судьи наконец собрались. Требовали ответа: почему Михаил самовольно собирал дань с русских, подвластных царю, городов и не отдавал ее Узбеку? Почему бился он с послом царским и провожатыми его, дерзая не повиноваться? Наконец, Михаила обвиняли в смерти Кончаки. Великий князь приводил в опровержение первого обвинения роспись множества сокровищ, переданных им Орде; говорил далее, что он избавил, напротив, от гибели посла царского, и с честию отпустил его, а сражался только с одним Георгием; наконец, он клялся, что в смерти Кончаки совершенно невинен, и что смерть ее была от Божией воли. В другое заседание суда Михаила привели уже связанного, осудили его, не слушая оправданий, разграбили его имущество, приставили к нему стражу и надели на шею его колодку. От самого выезда из Твери Михаил готовился к смерти и еженедельно приобщался Святых Тайн. Теперь, видя погибель неминуемую, он забывал земное, но оказывал твердость неколебимую; со слезами молясь по ночам, он казался спокоен днем, и только беспрерывно читал Псалтырь. Один из отроков его перевертывал ему листы, сидя перед ним, ибо руки Михаила были связаны. Между тем решение ханское еще не выходило. Орде был сказан поход: Узбек двинулся на охоту со всем великолепным двором своим. Тысячи зверей были охватываемы и биты в облаве. Орда достигла берегов Каспийского моря и расположилась там кочевать. Все блистало роскошью. Множество купцов и странников находилось в вежах монголов. Несчастного Михаила влекли за Ордою, как бедного преступника. Верные слуги и духовник не оставляли его и однажды известили тайно, что все готово к побегу. Михаил отрекся. «Никогда, – отвечал он, – не приобрету я молвы, что, спасая себя, я оставил в жертву вас, людей моих! Да будет воля Божия!» Ругаясь над бедным узником, Кавгадый велел однажды привлечь его на торжище, будто для расспросов, поставил там на колени, насмешливо упрекал стражу, что они возложили на князя такую тяжелую колодку, и говорил ему: «Не бойся, Михайло: таков у царя нашего обычай; на кого он прогневается, тому надевают колодку, хоть бы это был родной племянник его. Но сегодня гнев, а завтра милостив; беда минется, и, может быть, ты еще в большей чести будешь». Злодей удалился. Утомленный князь просил подать ему стулец, на котором мог бы он присесть и отдохнуть. Народ собрался вокруг него и с любопытством глядел на страдальца. «Поди лучше в свою вежу, – говорил один из слуг Михаила, – видишь, как позоруют в твоей укоризне, тебя, некогда княжившего в своей земле». Глаза Михаила наполнились слезами; он отвечал словами Священного писания и пошел тихо, говоря: «В позоре был я ангелом и человеком, и видящие меня покивали на меня головами!» Двадцать шесть дней протекло в сем томлении. Смерть Михаила была наконец решена. Он узнал о том, велел петь заутреннюю, сам читал псалмы, исповедался, посадил подле себя Константина и передал ему последние заветы к супруге, детям, боярам. «Дайте мне теперь Псалтырь, – сказал он, – вельми прискорбна душа моя!» Раскрыв наудачу, Михаил читал псалом: «Внуши, Боже, молитву мою, вонми моление мое; сердце сое смутися во мне, и страх смерти приде на мя!» Он обратился к предстоящим: «Что предвещает мне псалом сей?» – спрашивал князь. «Это известный тебе псалом», – отвечали ему, боясь тем более смутить его. «Кто даст мне крылья, да полечу и почию? Удалихся бегая, и водворихся в пустыни, чая Бога спасающего!» – воскликнул Михаил. Тогда вбежал один из слуг князя, бледный, испуганный, и известил, что от ханской ставки едут Георгий и Кавгадый с толпою народа. «Ведаю, зачем они едут», – отвечал Михаил, обнял в последний раз сына и, зная, что монголы сопровождают смерть каждого осужденного грабежом и буйством, велел всем разойтись поспешнее и отвести Константина к ханьше. Недалеко от шатра находилось торжище. Остановясь на нем, Кавгадый послал убийц. Из приближенных Михаила одни спешили увести юного Константина, других разогнали посланные; Михаил остался один, молился; убийцы вторгнулись толпою и бросились на князя; он упал от их ударов и прошиб колодкою шатер. Тогда начали терзать, бить его, сорвали с него одежду. Один из палачей, по имени Романец, вырезал у него сердце. Нагой труп Михаила брошен был в сторону, пока убийцы рвали шатер и грабили имущество князя. Кавгадый и Георгий стали над трупом. Князь московский глядел на убитого врага с такою злобною радостью, что Кавгадый вознегодовал и сказал ему: «Он был старший брат, отец твой – вели хоть прикрыть наготу его тела!» Георгий смутился; один из людей Георгия прикрыл труп Михаила котыгою. Наконец позволили приближенным взять истерзанное тело страдальца; они обмыли, одели его и перевезли за реку Адж, или Горькую. – «И точно горькую, – говорит летописец. – Горько было тогда, видя смерть великого князя!» Все сопровождавшие Михаила остались рабами в Орде, терпели побои и страдания, кроме людей, спасенных ханьшею, сохранившею и несчастного сироту Михайлова, Константина. Георгий пировал между тем с друзьями своими, руссами и монголами; потом снова выпросил себе у хана Великое княжество. Узбек отдал в волю его всех бояр Михайловых и даже самого Константина. Не боясь слухов, что над телом Михаила являются чудеса, Георгий велел везти его в Москву и поспешно приехал во Владимир, где объявил грамоту ханскую на великокняжение.

В Твери услышали о приезде Георгия. Еще ничего не было известно о Михаиле – «далече бо бе земля, и не бе кому вести донести». Послали узнать в Москве, и с горестью сведали, что в Москву привезено бездушное тело Михаила, и положено в Преображенском Кремлевском монастыре; что при Георгии находятся пленниками Константин и тверские бояре. Горесть уязвила сердца всех. Будущий мститель за Михаила Димитрий принял княжество тверское и отправил братьев Александра и Василия молить у Георгия мира, возвращения гроба отцовского в Тверь и отпуска пленного брата Константина и бояр. Послав в Новгород наместником брата Афанасия, Георгий горделиво предписывал Димитрию условия: не искать под ним Великого княжества, заплатить Москве две тысячи рублей серебра, и гроб Михаила обменять на гроб Кончаки, оставшийся дотоле в Твери. Димитрий соглашался на все. Гроб Кончаки повезли в Ростов; в Москву прибыло тверское духовенство за гробом Михаила. Достигнув до берега Волги, посланные повезли драгоценный гроб сей водою. Димитрий, братья его, жители Твери, епископ Тверской Варсонофий встретили останки князя-страдальца с духовным пением, воплем и слезами. Но все были обрадованы, когда, раскрыв гроб, увидели тело нетленным. Воздав хвалу Богу, переменили плач на радость. Димитрий хотел после того расплатиться с Георгием.

Прошел год. Георгий воевал в это время Рязань, где княжил внук убитого им Константина, Иоанн. Рязань покорилась Георгию. Не видя равной покорности Димитрия, Георгий решился принудить его к тому силою. Брат Георгия, Иоанн, давно уже находился в Орде. Георгий собирал дружины, когда владыка Тверской приехал просить от его имени Димитрия о мире, и обещал, что все условленное прежде будет исполнено. Надеясь на прочность связей своих в Орде, Георгий отправился в Новгород, где скончался тогда брат его Афанасий. В Новгороде услышал Георгий, что Иоанн Даниилович возвратился из Орды с послом ханским Ахмылом. Посол этот своевольствовал в Ярославле, казнил, грабил жителей и потом уехал обратно. В то же время получено известие, что Димитрий тверской нарушал свои обещания, уехал в Орду и был там принят Узбеком весьма благосклонно. Кавгадыя уже не было на свете. Связи не помогли Георгию. Дары решили дело, и Димитрий воротился с названием великого князя.

Великодушная кончина Михаила Тверского в Орде

Мужественно предводя новгородцами в разных военных предприятиях, Георгий полагал, что они не откажут ему в заступничестве: новгородцы отступились от него. Думая решить смелостью, Георгий спешил во Владимир и узнал, что там все уже признали власть Димитрия. Князь Александр Михайлович ждал Георгия на дороге, напал на него, разграбил его обозы. Георгий едва успел убежать и укрыться за Псков. Не вступая в раздоры за Великое княжество, новгородцы звали Георгия жить у них, и два года жил он в Новгороде, правил воинскими дружинами, ходил с новгородцами в походы и терпеливо ожидал последствий. Брат его Иоанн владел Москвою; Димитрий правил Великим княжеством; тот и другой как будто забыли о Георгии. Он решился наконец ехать в Орду. Начальствуя тогда новгородскими дружинами на берегах Двины, Георгий поплыл рекою Камою, а потом по Волге в Сарай. Димитрий не замедлил явиться в Орду, слыша, что враг его уже отправился туда. Пылая местью, сей юный князь, Грозные очи, как называли его современники, был представлен перед Узбеком. Рядом с ним стал перед ханом Георгий, виновник смерти родителя его. Гнев Димитрия вышел из всех пределов, когда он увидел Георгия лицом к лицу. Забыв, что находится в присутствии хана, вне себя, Димитрий обнажил меч и пронзил врага своего… Георгий пал и скончался мгновенно. Тело его повезли в Москву. Архимандрит Моисей, приехавший в Москву на посвящение в архиепископы Новгорода (ибо владыка Давид скончался в 1324 году), видел там погребение Георгия. Митрополит Петр, епископы тверской Варсонофий, ростовский Прохор, рязанский Григорий и сам Моисей отпевали его в Успенском соборе. Иоанн, один оставшийся в живых из сынов Даниила Александровича, неутешно плакал над гробом старшего своего брата.

Надеясь, что у хана все можно купить золотом, тверские князья, ибо с Димитрием был Александр, оставались в Орде. Александр возвратился в Суздаль через несколько месяцев. С ним приехали монгольские должники – вероятно, заимодавцы его и брата. Немного времени прошло, и получена была страшная весть: Димитрия убили в Орде по повелению Узбека. Но Александр, как будто в замену сей казни, получил от хана достоинство великого князя. Новгородцы признавали власть брата его, по отбытии Георгия; признали беспрекословно и Александра. Утверждая договором 1327 г. права нового великого князя, Новгород выговаривал только свои всегдашние условия, и присягнул князю «по любви, в правду, без всякого извета».

Недолго поддержались любовь, правда, известность Новгорода и самое княжение Александра Михайловича! Не верим, чтобы в погибели его не участвовал умный, хитрый князь Иоанн Даниилович московский. До сих пор, действуя сначала из-за отца, потом из-за старшего брата, он оказывал ум, мужество, крепко стерег неприкосновенность Москвы, умел биться с врагами, умел ладить в Орде. Оставшись один властителем Москвы, Иоанн не искал Великого княжества, и тем не навлекал на себя преследований, подобно честолюбивому Георгию. Но действуя скрытно, Иоанн успел перезвать в Москву главу Русской Церкви митрополита Петра. Старец, довольный тихим приютом, благословил князя Иоанна, мирного, кроткого по наружности, благотворительного к нищей братии до того, что он всегда носил при себе сумку, или калиту, с деньгами для раздачи бедным, и от того, как говорят, прозван был Калитою. Повествование сомнительное, так же как и другое, будто митрополит Петр, решась остаться в Москве, говорил Иоанну: «Воздвигни здесь храм каменный во имя Богоматери, и прославишься из рода в род, паче других князей; и град Москва славен будет из всех градов Русских; прославятся в нем сыны и внуки твои; святители поживут в нем, и руки его взыдут и плеща врагов; прославится о нем Бог, и мои кости положены в нем будут». Иоанн в самом деле предложил основать церковь во имя Успенья Богоматери в Московском Кремле, и в год кончины Георгия митрополит Петр заложил сей первый в Москве каменный храм – столь знаменитый впоследствии собор Успенский, 4 августа 1326 г., назначив и место гроба своего в новозаложенной церкви, в стене, близ алтаря. Он отдал в сей храм образ Успения, им самим писанный, но не дожил до окончания воздвигаемой церкви. Успенский собор был окончен на другой год и освящен 14 августа 1327 года, епископом Ростовским Прохором. Добродетельный митрополит Петр скончался 20 декабря 1326 года. Над гробом его исцелились трое недужных. Современники назвали Петра первым митрополитом и великим святителем и чудотворцем московским.

Тихий, кроткий по наружности Иоанн Калита не таков был в самом деле. Скрывая дотоле свои честолюбивые замыслы, он узнал о безрассудной отваге Александра тверского. Тогда сказался истинный характер Иоанна.

Летом 1327 года приехал в Тверь посол монгольский, Шевкал, сын разорителя Твери Дюденя. Приезды таких послов были явлением обыкновенным в русских областях. Надобно было дарить их, терпеть своевольства, обиды их, нередко сопровождаемые пролитием крови. Может быть, шевкаловы притеснения были в самом деле нестерпимы; может быть, Александр в самом деле боялся участия отца и брата и предчувствовал судьбу свою. Как бы то ни было, но он начал внушать тверитянам, что Шевкал прислан от хана убить его и братьев, истребить других князей, ниспровергнуть христианскую веру, ввести магометанство, посадить по городам ордынских князей. «Бог да будет отмстителем крови великого отца моего Михаила, и брата моего Димитрия, убиенных невинно; да не сотворят поганые сего надо мною!» – говорил он. Тверитяне взволновались, вооружились. Александр повел их на монголов рано утром в 15-й день августа 1327 года. Услышав о волнении народном, Шевкал решился дорого продать свою жизнь. Окруженные отовсюду, монголы резались с тверитянами до самого вечера и, побежденные ими, укрылись в княжеском дворце. Александр велел зажечь дворец; Шевкал и остатки дружины его погибли в пламени.

Надобно было или поправлять безрассудство унижением или смело отражать погибель, за ним следующую. Александр не делал ни того, ни другого, бездействовал, а Иоанн московский был уже в Орде, и вскоре услышали, что он едет с воеводами и войсками монгольскими. Приняв главное начальство над ними, он соединился с суздальским князем Александром, сыном Василия, и двинулся к Твери мстителем за оскорбленную честь ханскую. Александр не хотел умереть великодушно, оставил подданных на жертву врагам и бежал. Его не впустили в Новгород; предусмотрительный Иоанн прислал уже туда своих наместников. Александр укрылся во Пскове, где жители дали ему убежище, несмотря на противоречие новгородцев. Братья Александра, Константин и Василий, бежали в Ладогу. Тверь, Кашин, другие города и селения тверские были выжжены, и, несмотря на подчиненность Иоанну, монголы опустошили даже Торжковскую область. Новгородцы откупились 2000 рублями серебра от дальнейших бедствий. Узбек утвердил Великое княжество за Иоанном.

На другой год Иоанн снова отправился в Орду. С ним был Константин тверской, смиренно искавший милости Иоанна по возвращении своем в Тверь. Подтвердив Иоанну Великое княжество, Узбек был доволен покорностью Константина и отдал ему Тверь, где Константин начал княжить, раболепствуя Москве. Вместе с другими князьями он обязался не только не принимать к себе брата Александра, но преследовать его и представить в Орду, на суд ханский, если успеет захватить где-либо.

Иван Калита. Титулярник. XVII в.

Александр был оставлен всеми. Впоследствии увидим преследования, каким подвергло несчастного сына Михайлова решение ханское, увидим великодушное заступление псковитян, позднюю решительность Александра, – лучше умереть, нежели скитаться в изгнании – и несчастную кончину его. Но все сии частные обстоятельства не изменили главного порядка дел: тысяча триста двадцать восьмой год должно почесть началом новой политической системы на Руси и самобытности – сперва Москвы, потом всей Руси. С сего времени Иоанн Даниилович, князь московский, сделался великим князем, первенствующим среди князей русских, и уже ничто не могло исторгнуть у него и наследников его ни достоинства великокняжеского, ни решительного перевеса Москвы над всеми другими городами и областями русскими. Обладая Владимиром, Переяславлем, Коломною, Можайском, Иоанн основал пребывание свое в родной Москве. Новгород посылал с ним в Орду чиновника своего и покорствовал ему. Тверь не смела ослушаться его. Крамола и покорность безопасили его от Орды.