Текст книги "История русского народа"

Преподобный Сергий Радонежский. Фрагмент покрова святых мощей. Троице-Сергиева лавра. 1420-е гг.

Дотоле благоприветливый к Новгороду Димитрий вознегодовал в это время на вольный город и воздвиг на него ту грозу, которою мог бы спасти отчизну от разорения и позора. Мы видели уже удальца новгородского Онисифора, который с ватагой товарищей бесстрашно ходил по Заволочью и Волге, добывая не купленные узорочья и казну вольною рукою. Такие походы вольницы и молодежи не считались в Новгороде постыдными. Правительство новгородское терпело их; народ любовался удалью. Атаманы вольницы были потом верными слугами Отчизны: так за Онисифора вступался черный народ на вече, а он после того дал память магнусовым дружинам под Орешком и Выборгом и был наконец посадником. Русские князья смотрели на разбои новгородцев равнодушно, ибо от них терпели поганые. Князья извинялись перед монголами тем, что своевольничают разбойники и недобрые люди. Примеру новгородцев следовали другие, и по настоянию ханскому князь Димитрий Константинович, как мы видели, принужден был в 1362 году судить и выдать костромских разбойников, ограбивших Жукошин. Удальство не прекращалось грозою ордынцев, а у новгородцев вошло даже в обычай. Спускаясь на Волгу в легких ладьях, новгородские ушкуйники доходили иногда до Каспийского моря, плавали на севере до Студеного моря и разъезжали по рекам сибирским за чужим добром. К несчастию, буйство или нужда заставляли их иногда бросаться без разбора на города и селения православных. Это производило битвы, ссоры, страшные притязания на Новгород. Никто из новгородских удальцов не славился после Онисифора такою отвагою, как новгородец Александр Абакумов, тот самый, которого убили под Торжком в 1372 году. В 1364 году он плавал далеко по Оби; в 1366 году, войдя в Волгу, он захватил суда хивинцев и армян, сжег и потопил их кербаты, ладьи, уганы и пабусы под Нижним, вошел в Каму и грабил булгаров. Ватагу его составляли 150 ушкуев, или лодок. Послы московские жаловались новгородцам на Абакумова. Вече отвечало, что он ходил без новгородского слова. Великий князь рассердился; велено было захватить новгородского воеводу, возвращавшегося с Двины, и выехать великокняжескому наместнику из Новгорода. Новгородцы прислали послов извиняться и помирились. Но ушкуйничество продолжалось; жалобы были беспрерывные. В 1369 и 1370 гг. удальцы новгородские ходили по Каме и Волге «и много зла сотворили». Новгородец Прокоп затмил самого Абакумова славою молодечества: 2000 отчаянных товарищей шли с ним повсюду и без разбора. В 1371 году они ограбили Кострому и Ярославль; в 1374 г. разбили Вятку, взяли с булгаров 300 рублей откупа, были у Сарая, за Сурою, по Ветлуге; в 1375 году снова напали они на Кострому, разбили великокняжеского воеводу и плавали до самого устья Волги. Там погиб Прокоп, обманутый монгольским князем Салчеем. Напрасно Москва приказывала унять удальцов, требуя вознаграждений за разорение Костромы. Новгородцы отговаривались. Прибавился еще какой-то спор о доходах великого князя и своевольное распоряжение, по которому новгородцы отреклись от митрополитова суда в делах церковных (1385 г.).

Как будто ожил тогда прежний Димитрий. Он вдруг сдвинул большую рать, взял дружины суздальские, нижегородские, городские и зимою 1386 года вступил в Новгородскую область. Новгородцы думали убедить на мир, соглашаясь заплатить 8000 рублей, и послали для сего к Димитрию владыку Алексия. Его не слушали, шли вперед, жгли селения. В начале января Димитрий отаборился в 30-ти верстах от Новгорода. Вольный город принялся за оружие. Новгородцы обнесли Новгород тыном, сожгли дома в посадах за рвом, не пожалели и монастырей, которых сгорело тогда 24. Димитрий поколебался: ему предлагали мир и платеж; в случае отказа перед ним стала «рать новгородская, великая и светлая, конная и пешая, и находилось много охотников биться». Предпочитая худой мир доброй брани, Димитрий согласился на заплату убытков и «взял мир по старине новгородской».

С этого времени прежняя деятельность возродилась в душе Димитрия. Угадываем причину: ослепленный честолюбием Тохтамыш безрассудно отваживался тогда на борьбу с благодетелем своим, Тимуром Чагатайским. В 1387 году Василий Димитриевич, дотоле томившийся в ордынской неволе, бежал и через южные степи пробрался в Молдавию. Димитрий с радостью послал встретить этот драгоценный залог, тяжело стоивший его сердцу. Не видим, чтобы монголы мстили за бегство или требовали возвращения сына Димитриева.

Еще более смелости показал Димитрий в следующем году. Тесть его Димитрий Константинович скончался в 1383 г. Борис городецкий ждал смерти брата своего в Орде и выпросил себе Нижний Новгород. Василий Кирдяпа за год до побега Василия Димитриевича (1386 г.) покушался также бежать, но был схвачен и возвращен в Орду, как пленник. Через два года хан умилостивился, пожаловал Кирдяпе прежний удел дяди его, Городец. Но Василий и брат его Симеон не довольствовались жалованьем хана. Они просили великого князя помочь им возвратить отцовское наследие, хотя они и не имели на то никакого права. Дружины московские соединились с ними и пришли к Нижнему Новгороду. Напрасно Борис показывал ханскую грамоту, доказывал права свои; ему не внимали. Он уступил и переехал в прежний удел свой.

Занятый приготовлениями к битвам с Тимуром Тохтамыш как будто хотел еще раз напомнить русским о каре за своеволие. Внезапным набегом монголы опустошили пределы Рязанские, но вскоре ушли обратно.

Может быть, Димитрий успел наконец опомниться от страха и готовился к новой борьбе с монголами. Но в это время совершил он важную государственную перемену: Владимиру Андреевичу объявили, что, по воле старшего брата, ему должно отказаться от прав своих на Великое княжество в случае смерти Димитрия. Кажется, что не обошлось без неудовольствий; но столько же достойный называться добрым, сколько и храбрым, Владимир поступился вековым предлогом междоусобий. Первый из русских князей, он добровольно отрекся от права, по которому старший в роде, брат, наследовал после брата, а не сын после отца. Это важное событие не было означено кровью и войною, совершилось в тишине княжеского терема и даже не было замечено летописцами. Может быть, никто из современников и не знал о нем, кроме митрополита, свидетельствовавшего договор князей, и немногих бывших при том бояр. Калита начал, Алексий-митрополит продолжал право наследования от отца к сыну: Димитрию принадлежит честь мирного и прочного утверждения нового порядка в наследстве; Владимиру – подвиг великодушного пожертвования честолюбием для блага общего. Договор, по которому Владимир признал Димитрия отцом, а сына его, юного Василия, старшим братом, обещаясь, равно для обоих и для потомков их, держать Великое княжество честно и грозно, хотеть добра и служить без ослушания, этот договор замечателен и тем, что в нем изъявлена надежда об освобождении от власти монголов. Договариваясь об ордынской тягости, бесерменском долге и проторях, князья упоминают, что, может быть, Бог избавит и освободит их от Орды. Димитрию не совершилось еще и сорока лет. Москва могла надеяться на его долголетие и на крепкую руку его, когда небосклон Отечества отовсюду обносило мрачными тучами, и, может быть, только новое Куликовское побоище могло спасти Москву от второго набега Тохтамышева. Ни труды ратные, ни бедствия долголетнего княжения не ослабили Димитриева здоровья. Еще в январе 1389 года, когда приезжал на поставление в Москву новый владыка новгородский Иоанн, Димитрий присутствовал после священного обряда на светлом празднике. Весною Димитрий заболел тяжко, но получил облегчение, и все порадовались. Напротив, он предвидел смерть свою, утвердил свою духовную грамоту и готовился к тихой кончине, не принимая ни монашества, ни схимы. Вокруг одра его плакали; Димитрий бодрствовал, утешаемый беседою святого Сергия. Сему святому старцу суждено было благословить Димитрия и на смертном одре, как благословлял он его на битвы за отчизну. Сергий свидетельствовал и Духовную Димитрия, в которой Димитрий отдал старейший путь сыну Василию и назначил его Великим князем по кончине своей. Спокойно определил Димитрий, кому из детей владеть которым уделом; разделил им платежи в Орду, участки пошлин, иконы, золотые пояса; заботился и об участи младшего сына своего, Константина, который родился за четыре дня до смерти отцовской. После долгой, поучительной беседы с детьми и боярами Димитрий заключил словами: «Да будет с вами Бог мира!», сложил руки на груди и почил навеки мая 19-го 1389 года. На другой день похоронили его в Архангельском соборе подле гробниц отца и деда. Трапезунтский митрополит Феогност, при ехавший в Москву за церковным подаянием, Даниил, епископ Смоленский, Савва, епископ Сарский и Сергий-игумен, преподобный старец совершили обряд погребения при стечении народа, горестно плакавшего и забывшего в победителе Мамая робкого беглеца от полчищ Тохтамыша.

Дмитрий Донской утверждает новый порядок наследования

Важные события означили собою в Истории русского народа двадцатишестилетнее бурное княжение Димитрия. Овладение несколькими уделами; унижение Суздаля и Твери; война с Ольгердом; битва Куликовская и нашествие Тохтамыша; новый порядок наследства великокняжеского; самое движение Димитрия на Новгород в 1386 году – все это заключало в себе начала вековых дел и великих последствий. Современникам нельзя было ни понять, ни видеть того и другого. Радуясь победе над поганым, рыдая на пепле Москвы, волнуясь личными страстями в битвах с Михаилом Тверским, думая отнять какую-нибудь княщину у Москвы или присоединить какой-нибудь городок к Рязани, они были орудиями непостижимого провидения, обуревавшего их мелкими страстями и отношениями. Только один провидец будущего был между ними: митрополит Алексий. Но события в княжение Димитрия пояснили для современников образ действий, приличный каждому из них: Москве – политику с монголами, Литвою, князьями и Новгородом; князьям Твери, Рязани, Суздаля, Ярославля, Ростова, Нижнего Новгорода – возможность бытия только при уступках Москве. Установился порядок общественного и политического быта надолго, на два продолжительные княжения сына и внука Димитриевых, почти на целое столетие. Из сего современного, постоянного течения дел не могли исторгнуть русских земель ни последние усилия монголов, ни страшные бури, колебавшие Орду в последний век ее бытия, ни важные события в Литве, ни смелые характеры противников, тщетно боровшихся с превозмогавшим действием времени, тяготевшим к одной цели; ни даже удалая вольность новгородская, вскоре сделавшаяся вовсе неуместною в Руси. Отделим простое, сердечное участие, какое невольно принимаем мы, видя борьбу человека против судьбы и падение его в сей борьбе, от исторического созерцания дел и событий, когда мы должны глядеть бессмертными очами судьбы, не знающими слез сострадания и соучастия. Кто из нас не желал Аннибалу победы под стенами Карфагена, на полях Замских? Так невольно соболезнуем мы сердцем судьбе тверских князей; будем еще сострадать бедствию рода князей суздальских, характеру и гибели Шемяки и падению Новгорода и Пскова. Но страсть – удел поэта, а не историка: повторим еще раз, что говорили при начале монгольского периода Русской Истории.

Важнейшее дело в истории Литвы, совершившееся во времена Димитрия Иоанновича, отдельно от событий русских, было соединение Литвы с Польшею и введение католической веры в литовских областях. После Казимира Великого (1370 г.) наследовал Польшу племянник его Людовик Великий. Он соединил Венгрию (которою владел с 1342 г.) и Польшу; но почти не управлял Польшею, в течение 12 лет своего властвования, оставляя ее вице-королям и матери своей, дочери Владислава Локотка. Но Людовик успел утвердить наследство Польши дочери своей Гедвиге, так как успел он передать Венгрию другой дочери своей Марии. Он умер в 1382 году. Несмотря на уступки духовенству, на крамолы матери Гедвигиной, польский престол возбудил множество соискателей; два года продолжалась нерешительность. Гедвига была уже обручена австрийскому герцогу Вильгельму, любила его и сделалась бедною жертвою политики. Поляки согласились принять Гедвигу с одним условием, что им предоставляется полная воля избрать ей супруга. Прекрасная собою, набожная, кроткая Гедвига привезена была в Польшу, торжественно коронована в 1384 году и с ужасом узнала о выборе супруга: это был Ягайло, полудикий язычник литовский, сорокалетний мужчина, убийца дяди, хищник наследия братьев, друг монголов! Только пятнадцать лет было Гедвиге; с детским ужасом слушала она рассказы о безобразии страшного литовца; говорили, что он поганый людоед, весь обросший волосами. В Краков приехал тогда же Вильгельм, жених и друг детства Гедвиги. Но духовенство и чины польские не думали о слезах молодой королевы, заперли ее в замке, не допустили к ней Вильгельма. Напрасно в отчаянии Гедвига бросилась сама рубить топором запертые ворота замка; ее увлекли во дворец, не слушали ни молений, ни просьб ее. Хладнокровно рассуждая о выгодах супружества с Ягайлом, поляки находили важным, что к Польше присоединится сильное государство Литовское, прекратятся кровопролитные ссоры двух соседей, усилится крепость Польши. Папа и духовенство работали неутомимо: они приобретали обширные области и новые доходы, могли наконец вырвать из рук греческого и русского духовенства Галич, Волынь, надеяться дальнейшего распространения католицизма. Судьбу Гедвиги определили; умели уверить ее, что Ягайло, хотя и не молод, хотя убил брата, но добр, смирен, не людоед и не оброс волосами; что он будет иметь славу апостолов, ибо Ягайло обещает креститься сам и крестить всех своих подданных, если получит руку Гедвиги. С великодушным самоотвержением христианки Гедвига наконец согласилась. Ягайло прибыл в Краков с братьями и знатнейшими людьми литовскими 12 февраля 1386 года; Гедвига приняла его, окруженная великолепием польского двора, во всем блеске красоты и величия. Ягайло был пленен ею, согласился на все условия вельмож и духовенства, клялся им перекрестить всю Литву. Февраля 14-го крестили его самого и назвали Владиславом; 15-го совершилось бракосочетание Ягайлы с Гедвигою, и вскоре Ягайла короновали и наименовали королем польским и Великим князем Литовским.

Ядвига. Рисунок XIX в.

Он не имел ни одного из блестящих качеств деда и отца, кроме наследного властолюбия их и свирепого зверства. Недеятельный, сонливый, нерешительный, не храбрый на войне, он без славы процарствовал сорок восемь лет в Польше, умел удержаться на троне, передать наследство в род свой, но не исполнил надежд Польши. Может быть, о них и не думали вельможи его, пользуясь слабостью короля и еще радуясь этому. Сделавшись супругом Гедвиги, Ягайло изменился в характере, стал слаб, доверчив, подвластен воле других. Он вскоре потерял Литву (как увидим мы это далее); но исполнил обещание, данное папе и духовенству: окрестил литовцев. На другой же год после свадьбы своей (1387 г.) Ягайло, Гедвига и с ними братья короля, Витовт, вельможи польские и литовские приехали в Вильну, велели разрушать капища языческие, рубили священные леса, били святых змей, залили огонь, вечно горевший в Виленском храме Перкуна. Смерть грозила жрецам литовским. Все безмолвствовало перед волею короля, державшего в одной руке меч губительный, в другой крест спасения. Христианская вера не была уже новостью для литовцев. Католики и греки издавна отправляли богослужение в самой Вильне, главном месте литовского идолослужения. Видя покорность жрецов своих, послушно покорялся народ. Ягайло сам ездил между толпами его, собранными подле Вильны, заставляя читать «Верую» и «Отче наш». Даримые при том белыми суконными свитками литовцы с радостью становились в ряды, получали христианские имена, были окропляемы святою водою и объявляемы верными чадами Церкви и святого отца папы. В Вильне учредили епископию, разделили приходы, и папа торжествовал крещение Литвы, а Гедвига и Ягайло (сделавшийся ревностным католиком) славу апостольства. Литовцы думали, что, по крайней мере, с сих пор не будут терзать их немецкие крестоносцы; но надежда не сбылась. В самый год крещения Ягайла гермейстер Конрад Чолнер вторгся в Литву и опустошал ее, как будто языческую землю. Гораздо труднее обращения язычников оказалось управление христианами греческого исповедания, бывшими под властию Литвы. Киев, Галич, Волынь, Полоцк, смоленские области явно оказывали ненависть свою к католицизму. Самые братья Ягайлы, Владимир и Скиргайло, были ревностными поборниками православия. Отселе начало борьбы религиозной, которая довела наконец Польшу до важнейших политических ошибок, споспешествовавших ее разрушению.

Ягайло. Рисунок XIX в.

Столь неожиданно совершилось важное дело, о котором в летописях русских было записано: «Женился Великий князь Литовский, Ягайло Олгердович: поял некоторую королевицу, не имущую ни отца, ни матери; ея же ради досталось ему королевство в Лядской земле. И крестился Ягайло в немецкую веру, и пришед в свою отчину, в Литовскую землю, крестил Литву в немецкую веру».

Крещение Литвы. Роспись собора в Сосновце. Художник В. Тетмайер. 1904–1906 гг.

Сказав о крещении Литвы, докончим прерванное нами повествование о смятении в Православной Церкви, начавшемся честолюбием Михаила, ухищрением Пимена и ссорою Дионисия суздальского. Мы видели, что Киприан, принятый в Москве после гнева Димитриева на Пимена, принужден был удалиться из Москвы после оставления паствы своей в нашествие Тохтамыша. Пимен не смел требовать у него Киева, который был подчинен Московской митрополии до самой кончины митрополита Алексия. Киприан поселился в Киеве и успел понравиться тамошнему князю Владимиру Ольгердовичу. Между тем Дионисий жил в Царьграде, старался снискать милость князей русских, присылал им образа, мощи и благосклонно принят был, возвратясь в отчизну архиепископом, с фелонью о четырех крестах и в стихаре с источниками. Ревностно управлял он после того своею паствою, истреблял ересь в Новгороде и так понравился наконец Димитрию, что его отправили (1383 г.) в Царьград и просили греческого патриарха возвести его в митрополиты. Феодор, плямянник св. Сергия, игумен Симоновской обители и духовник великого князя, ездил с Дионисием. Не затрудняясь тем, что в Руси будет три митрополита, греки возвели Дионисия в сей высокий сан. Но судьба не допустила соперника Михаилова торжествовать. Он приехал в Киев, вероятно, думая отнять права у Киприана. Владимир Ольгердович заступился за хитрого серба и утверждал, что Киприан есть истинный первосвятитель Руси. Он задержал Дионисия и не хотел отпустить его в Москву. Целый год находился в заключении Дионисий и умер в Киеве, в октябре 1385 года, пленником Владимира. Феодора отпустили с честию. Димитрий принужден был терпеть на митрополии нелюбимого им Пимена. Еще в 1384 году звали Пимена в Царьград два митрополита, нарочно приезжавшие за тем в Москву. Надобно было разобрать споры его с Киприаном. В мае 1385 г. Пимен отправился и прожил в Царьграде до 1388 года, оспоривая Киприана. Димитрий, кажется, держал уже тогда опять сторону Киприанову. Любимец его, игумен Феодор, поехал по следам Пимена. Он воротился в Москву с грамотою патриарха, по которой Симоновская обитель освобождена была от суда митрополитского. Пимен воротился без исправы. Он не смел заехать в Киев, боясь участи Дионисия. Неудовольствия Пимена с великим князем дошли до того в 1389 г., что он тайно укрылся от Димитрия и уехал без его спроса в Царьград. Нам осталось любопытное описание сего путешествия Пименова, составленное спутниками его. Но в Царьграде ждал уже Пимена непримиримый Киприан, а из Москвы преследовал его неутомимый Феодор. Димитрий между тем скончался. Пимен недолго пережил его. Он умер в Царьграде, в 1389 году. Киприану была тогда полная свобода. Но, боясь противоречий, он поехал к наследнику Димитрия с названием митрополита всея Руси; Феодору дали сан архиепископа Ростовского. Киприана сопровождали два митрополита греческие, некогда приезжавшие за Пименом. Принятый в Киеве, он почтительно встречен был в Москве и наконец имел наслаждение первосвятительствовать в Руси после 15-летнего терпения, соединив Киев с Москвою и правя потом русскою Церковью около 17-ти лет.

Мы сказали о нападении на Литву немецких рыцарей в самый год крещения литовцев. Предлогом набега их было защищение Скиргайла Ольгердовича. Он завладел Полоцком в отсутствие Андрея, брата его. Возвратясь после победы Куликовой, Андрей увидел себя изгнанником. Вскоре Скиргайло с бесчестием был выгнан полочанами и нашел мстителей и защитников в рыцарях. Стесненный упорною осадою, Андрей просил новгородцев по христианству пособить Полоцку. Новгородцы только отправили ходатаем к Ягайле посла своего. Андрей умел отбиться на сей раз; но в 1386 году он испытал тяжкое бедствие. Переселясь в Польшу, Ягайло отдал всю Литву в управление врага Андреева Скиргайла. Зная мстительный нрав брата своего, Андрей соединился с Святославом, смоленским князем, который после смерти Ольгерда почитал себя независимым от Литвы. Святослав обещал ему крепкую дружбу. Андрей просил помощи у рыцарей немецких, соглашаясь подчинить Полоцк их зависимости. Заключив договор с Андреем, прежние союзники Скиргайла хотели теперь пособить Андрею, но не успели. Войско польское и литовское под начальством Скиргайла, брата его Лугвения-Симеона и Витовта напало на Полоцк, взяло его на щит, мстило полочанам казнию за мнимую измену. Андрей был брошен в тюрьму. Напрасно Святослав смоленский вступил в литовские пределы, бесчеловечно грабил, жег, опустошал селения. Осадив наконец Мстиславль, он был наголову разбит Скиргайлом и Витовтом: сам Святослав и племянник его князь Иоанн Васильевич, сподвижник Донского на Куликовом поле, пали в битве. Дети его: князья Юрий и Глеб попались в полон. Скиргайло отдал Смоленск Юрию Святославичу с условием, что он будет зависеть от власти Ягайла. Брат Юрия, Глеб, остался за него заложником.

Наримант был покорен брату своему Ягайлу, но готовил убежище себе в Руси, как будто предчувствуя гибель. Он прислал сына своего Патрикия в Новгород (1383 г.), и новгородцы приняли его, забыв робкое ничтожество отца. Они дали ему в удел все, чем управлял некогда отец его: Орехов, Карелу, Лугу и половину Копорья. Не успев еще оказать услуги защитою вверенных ему мест, Патрикий раздражил жителей Орехова и Карелы. Они жаловались на него вечу и произвели большой раздор: одни концы новгородские стояли за князя, другие за его подчиненных; доходило до драки, но все кончилось миром. Патрикию переменили только удел, отдав ему Ладогу, Русу и Нарову. Он начальствовал дружинами новгородскими, когда Димитрий подступал к Новгороду. Довольные после сего Патрикием новгородцы приняли к себе (1388 г.) и другого беглеца из Литвы: Лугвения-Симеона Ольгердовича; Патрикий должен был уступить ему Русу и Ладогу.

В княжение Димитрия ревностию простого инока была распространена христианская вера между зырянами и пермяками. Несколько пожаров и частных событий в Новгороде и Пскове; кончина Еремии и Василия, князей тверских, виновников стольких бедствий отчизны и Москвы; укрепление многих городов каменными стенами; основание многих обителей, впоследствии знаменитых; начало раскола стригольников, или беспоповой ереси; естественные бедствия – таковы суть происшествия, коими дополняется обозрение событий в княжение Димитрия. Прибавим еще несколько знамений и чудес: их не должен оставлять без внимания наблюдатель, ибо они прибавляют разительные черты к изображению века. Когда в 1382 году заметили на небе комету («в лето 6890-е, бысть некое проявление, по многи нощи являшеся таково знамение на небеси, на востоце, пред раннею зарею, звезда некая, аки хвостата, и аки копейным образом; овогда же в вечерней заре являшеся, а то многажды бываше»), суеверие хотело объяснить себе это небесное явление. Пришел Тохтамыш, разорил Москву; руссы вспомнили о хвостатой звезде и говорили: «Она проявляла злое пришествие Тохтамышево на русскую землю и горькое поганых татар нахождение на христиан, еже бысть Божиим гневом, за умножение грехов наших».