Текст книги "История русского народа"

Русь и Польша действовали таким образом друг против друга. Войны не было. Василий не выпускал из рук Смоленска; Сигизмунд гордился Оршанскою битвою. Оба хотели мира. Но Василий не искал его; король польский, напротив, просил императора посредствовать в мире его с Русью. Император был уже тогда союзником, а не врагом Польши. Сигизмунд виделся с ним в Пресбурге, у брата своего, короля венгерского. Там обручили сына Максимилианова с дочерью венгерского короля. Сигизмунд обещал императору помощь в войне против турок, но за то требовал посредства между Польшею и северными варварами. Василий не изъявил ни малого гнева, когда император, обещав прежде помогать ему, вдруг сделался другом Польши. В апреле 1517 г. приехал в Москву посол Максимилиана: это был знаменитый барон Герберштейн, дипломат опытный, умный и памятный для нас описанием Руси, какое составил он, дважды посетив Москву. Герберштейн проговорил перед Василием длинную речь, где истощил все тонкости тогдашнего дипломатического красноречия, уговаривая его мириться, доказывая пользу мира, вред войны. Василий изъявил согласие, послы польские приехали в Москву в октябре. Герберштейн дожидался их; но переговоры остановились, ибо узнали о внезапном начале военных действий. Без воли Василия (как он уверял), псковский воевода нечаянно захватил и ограбил Рославль. Константин Острожский бросился к Опочке и осадил сей город. Воевода Салтыков мужественно защищался в этом ничтожном городке целые две недели. Русские войска спешили помогать ему, и на пути разбили корпус поляков. Князь Острожский снял осаду Опочки; действия военные прекратились, доставив особенную честь от Василия Ивану Ляцкому, разбившему поляков. Тогда начались в Москве переговоры о мире. Но Герберштейн напрасно истощал свое красноречие. Поляки требовали обратно всех завоеваний Иоанна; русские – Киева, Витебска, Полоцка, даже удела Елены в Литве. Об отдаче Смоленска Польше и слышать не хотели. Переговорщики даже едва не поссорились, обвиняя друг друга в упрямстве. Василий не хотел также исполнить и особенной частной просьбы императора: отпустить Михаила Глинского. Отвечали, что только принятие православной веры спасло Глинского от казни, ибо он, происходя от православных родителей, вероломно перешел в латинскую ересь, а теперь кается и просит принять его в православие снова. Однако ж Василий ласково отпустил посла императорского и отправил дьяка своего Племянникова к императору в ноябре 1517 года. Принятый со всеми изъявлениями дружбы при дворе императора, дьяк требовал помощи его на Сигизмунда, который, как видели послы импраторские, обманывает императора и великого князя русского, и не хочет мириться. Послы императорские Да-Колло и Де-Конти приехали в июле 1518 г. в Москву, снова говорить о мире. Они говорили много, великолепно; изображали необходимость всем христианским государям жить в согласии и соединенно напасть на грозных оттоманов; стращали Василия опасностью от турок и не успели ни в чем. Василий спокойно выслушал посторонние речи; хотел уступки Смоленска и только обещал не воевать с Польшею в следующем году; но за то требовал он соединения императора с ним против Польши, ибо император видит, что не он, а Сигизмунд не хочет мира. Русские подозрительно смотрели на одного чиновника, находившегося при императорском посольстве, который своевольничал в Москве и старался тайно переговорить с Глинским. И на сей раз переговоры кончились ничем. Василий предложил было разменять пленных, которых в Польше и Руси содержали жестоко. Сигизмунд не согласился. За последним словом Василий отправил к императору дьяка Борисова. Максимилиану было тогда не до войны Руси с Польшей. Его занимал собор Аугсбургский, где Лютер громко возвысил свой голос. Января 12-го Максимилиан умер, возвращаясь из Аугсбурга. Карл V наследовал ему. Русь была забыта юным императором. Зато и Василий не сдержал своего слова: он немедленно послал войско осаждать Полоцк (в 1518 г.). Русских успели прогнать от Полоцка; но настоящая опасность Польши только еще приближалась: в 1519 году Сигизмунд узнал всю меру хитрой политики и великой силы русского властителя.

Сигизмунд фон Герберштейн. Гравюра XVI в.

Ноября 9-го 1518 года умер Абдул-Летиф – бедное игралище воли великих князей русских, слепое орудие выгод их. Хан Крымский, надеявшийся, что Летиф будет преемником Магмет-Аминя, снова начал опасаться: не отдадут ли Казани Шихалею, или кому-либо из Ногаев, Василий воспользовался сим случаем и, с условием воевать Польшу, согласился утвердить в Казани брата Махметова, Саип-Гирея. Посол Крымский, мурза Аппак, приехал в Москву; Василий клялся, заключал договор, что исполнит все требования Махмета. Хан удовольствовался уверениями. Страшным, давно неслыханным набегом полетели крымцы по областям Сигизмунда.

Тогда же новый, нежданный враг стал грозить Польше от берегов Балтийского моря. Мы упоминали, что Василий искал союза с немецким, или Тевтонским орденом. Сие военно-духовное братство, произведение Крестовых походов, более 200 лет бывшее грозою Литвы и Польши, упало тогда, совершенно стесненное отвсюду. Альберт Бранденбургский, избранный в гермейстеры в 1511 году, тщетно искал защиты против Польши у императора и решился воспользоваться силою русских, желая выиграть утверждение своей независимости. Он говорил об этом послам Василия, возвращавшимся в 1516 г. от императора. Дело казалось столь важным, что Шонберг, посол Альберта, на первой неделе Великого поста приехавший в Москву, вел переговоры с боярами и был принят Василием в тот самый день, когда он приобщался: Альберт требовал одного – денег. Василий согласился с тем, чтобы начать войну немедленно. В марте 1517 г. дворянин Загряжский был у гермейстера в Кенигсберге. Ливонский магистр не советовал Альберту верить русским. Папа Леон X также не советовал ему вступаться в распрю сильных, и лучше всего ждать до времени. Но Альберт ничего не слушал. Василий льстил ему всячески: писал за него к королю французскому; соглашался на дружбу с папою и наконец послал даже значительное количество серебра. Альберт унижался перед русским властителем до того, что приказывал послам своим кланяться ему в землю. Дело было кончено. Получив деньги, гермейстер набрал войско и напал на занятые Польшей прусские города. В то же время хищники крымские жгли и грабили Волынь. Неоднократный победитель крымцев, князь Острожский, спешил разбить их, и – во второй раз в жизни испытал жестокое поражение: под Соколом, Баядур, предводитель крымцев, жестоко разбил его и беспрепятственно опустошил земли Литовские и Польские до самого Кракова. Русские дружины в это время вступили тремя путями в Литву: Шуйский из Новгорода, Курбский из Стародуба прошли до самой Вильны. Воевода Годунов и князь Елецкий грабили окрестности Витебска и Полоцка. Царевич Феодор, сын Алегама, разорил Литву налетом, соединясь с сыном Даниила Щени, князем Михаилом.

Если бы в сей войне принят был правильный план, если бы Василий был одарен умом отца своего, Сигизмунд мог бы погибнуть; по крайней мере, Русь могла бы приобрести тогда великие выгоды. Но Альберт тщетно предлагал русским завоевать Самогицию и войти потом в Мазовию, где он соединится с ними и отнимет у Сигизмунда все средства защиты. Русские, по старой привычке, ходили грабить Литву, довольствовались добычею и действовали наудачу. Василий, может быть, ослепленный успехами, неосторожно оскорбил в это время Махмета и сделал его из союзника врагом своим. Татары немедленно удалились из Польши. Сигизмунд спешил предложить Василию перемирие, польстив его уступкою Смоленска. Василий согласился, ввел опустошительные толпы свои обратно в русские пределы и в сентябре заключил с Польшею перемирие на полгода.

Махмет оскорбился наглым вероломством великого князя. Татары устремились на Польшу, исполняя свое обещание. Посол Махметов, Аппак, принявший клятву Василия в том, что Казань будет отдана Саип-Гирею, не оставлял еще Москвы, когда получено было известие о смерти Магмет-Аминя. К изумлению Аппака, Василий немедленно отправил в Казань врага Махметова, Шихалея, и воевода Дмитрий Вельский возвел его на трон казанский. Аппак изъявил сомнение в дружбе русских, но уехал в Крым довольный извинением Василия, что он возвел Шихалея во избежание большего зла, ибо казанцы хотели иметь царя из рода Ордынского. Махмет утаил на время досаду, но перестал воевать с Сигизмундом. Король немедленно предложил ему дружбу, союз, подарки. Махмет готовил мщение Руси, и успел исполнить его. Обольстив Василия миром, удалив от него Махмета, Сигизмунд спешил наказать оставленного русскими гермейстера немецкого. Альберт не имел силы защищаться. Поляки заняли города орденские. Бедный гермейстер униженно просил пощады. Сигизмунд согласился заключить с ним мир на четыре года. Альберт всюду искал после того пособия и, видя необходимость, продал старцу Плеттенбергу все права свои на Ливонию. С 1521 года Плеттенберг объявил орден Ливонский самобытным, после 284-летней зависимости от немецкого. Здесь оканчивается история славного ордена немецких рыцарей. Тщетно Альберт признал себя подвластным императору. Сигизмунд объявил ему войну по истечении четырехлетнего срока, и Альберт, сделавшийся в то время ревностным лютеранином, сбросил орденскую мантию, признал независимость свою от Польши, в качестве герцога прусского, принял герб польский, и женился (в 1526 г.) на дочери датского короля. Бедные остатки рыцарей видели в Альберте безбожного отступника, избрали себе другого гермейстера, но – это была уже тень, без всякой существенности.

Около года прошло тихо. Неожиданные события в Казани доказали Василию, что не одним набегом могут быть опасны крымские варвары и что руководимые политикою европейцев, они могут так же хитро и скрытно обманывать, как и народы, называющие себя просвещенными.

Шихалей принят был казанцами поневоле и остался рабом великого князя московского на троне своем. Тем тяжелее было это рабство, что казанцы отвыкли уже в последние годы от безмолвного повиновения русским. Толстый, некрасивый собою, Шихалей был ничтожен душой, при огромном теле. Ни он, ни воевода русский Карпов, ни посол русский Василий Юрьев не знали, когда крымский царевич Саип-Гирей прискакал под Казань, весною 1521 года. Жители встретили и приняли его с радостью. Русских, бывших в Казани, ограбили, оставили в плену. Шихалея и Карпова отпустили; они пробирались по степям Приволжским, терпя голод и боясь смерти от хищных черемисов. Но Василий встретил Шихалея как царя-изгнанника, изъявил ему всю дружбу, при всем народе обнимая его, и обещал отплатить врагам его. Но враги Василия и Шихалея бодрствовали.

С первою травою крымцы, в силах многочисленных, предводимые самим Махметом, соединясь с ногаями, помчались прямо к Москве. Дашкович и казаки его были с ними. Саип шел в то же время из Казани. Василий вдруг узнал о набеге казанцев и о том, что Махмет уже разбил на Оке высланных против него воевод. Победитель Сигизмунда оробел и бежал из Москвы в Волоколамск, поспешно сзывая отовсюду войско. В Кремле Московском затворились защитники, царевич Петр, многие бояре. Страшная теснота от жителей, сбежавшихся в Кремль и оставивших посады в добычу татарам, угрожала голодом и болезнями. Недоставало ни пороху, ни средств, ни бодрости защищаться. Опустошая все на пути своем, Махмет соединился с Саипом близ Коломны, не занимался взятием городов и явился прямо под Москвою. Отряды его были даже на Воробьевых горах; сам Махмет стоял на берегах Лопасни. Решились спастись унижением и послали к Махмету, предлагая ему платить дань, какую древле Русь платила монголам! Махмет потребовал в этом грамоты клятвенной. Ее немедленно дали, прислали дары, припасы, меды в стан татарский. И легкомысленный варвар горделиво отступил к Рязани. Напрасно Дашкович, воин опытный, советовал ему осадить Кремль, разослать войско для поисков, ибо повсюду встретит он только робость и беззащитность. Махмет ничего не слушал. Наконец, он издумал было для опыта захватить Рязань, под которою закочевал на время своим обширным табором. Но в Рязани начальствовал храбрый Хабар Симский, спаситель Нижнего в 1504 г. Он не допустил в город татар, уверявших, что они идут только для размена пленных. Хан прислал к Хабару грамоту, данную ему боярами московскими. Хабар оставил грамоту у себя и велел стрелять из пушек в толпы татарские. Поздно увидел тогда ошибку свою Махмет. Вероятно, Сизигмунд обещал крымцам воевать Русь в то же время, но не воевал. Астраханцы и враждебные ногаи, пользуясь отсутствием Махмета, пришли в самый Крым и грабили бесчеловечно. С досадою Махмет и Саип поворотили домой, жгли и губили по дороге, увезли много добычи и пленников. После ухода их нарочно посланные искали и находили множество детей, разлученных с отцами и матерями и брошенных татарами, которые брали с собою только взрослых.

Но тем для Руси ограничилась вся гибель успехов Махмета, и они казались так маловажны, что спасение Москвы торжествовали как чудесное событие, ознаменовав день оного на веки установлением крестного хода в Сретенский монастырь. Василий возвратился в Москву и объявил гнев свой воеводам, стоявшим на Оке и допустившим татар до Москвы. Некоторые из них (князь Владимир Курбский, Шереметев, Замятин) пали в несчастной битве и спаслись от суда человеческого. Других: князей Ивана и Дмитрия Вельских, князя Ивана Воротынского, князя Оболенского-Лопату (выкупленного из плена за 100 рублей), судили. Вся вина пала на Воротынского. Ему объявили великую опалу. Запись в верности взята была в 1522 г. с князя Василия Шуйского. Вероятно, и его винили в оплошности. Затем поспешно приготовили войско, ибо слышали, что Махмет снова намерен идти на Русь.

Оказав прежде непростительное малодушие, Василий хотел показать пример мужества и сам выехал против крымцев в обширный табор воинский, расположенный близ Коломны, летом 1522 г. Сигизмунд снова просил мира. Махмед обратился не на Русь, но на Польшу. Он хотел истребить казаков, мешавших ему воевать Волынь, и в сильном набеге своем погубил их множество, захватил в плен самого Дашковича, не шел на Русь, слыша, что его готовы встретить, грозил Польше, и решился наконец завоевать и покорить враждебную Астрахань. Она всего более отвлекала его в 1521 г. из Руси. Усиленный Казанью, подвластною Саипу, крымский хан мечтал сделаться грозным властителем, подобно предкам своим Чигнисам. Грамоту бояр московских на старинную дань, вероятно, сам Махмет считал только вынужденною отговоркою; он молчал о ней и охотно вступил в переговоры с Василием, который, готовясь к отпору, предлагал Махмету мир и союз, слыша о вражде хана против казаков и Польши. Василий не боялся предприятий Махмета на Астрахань, даже радовался, видя врагов Руси, истребляющих друг друга. Русь и Крым помирились. Махмет пошел к берегам Каспийского моря летом 1523 года. В декабре 1522 г., после продолжительных споров, заключен был наконец мир с Польшей. Сигизмунд думал, что Василий смирился от татарского урока; но Василий гордо отверг предложение вести переговоры в Польше, требовал присылки послов в Москву и упорно настоял на отдаче Смоленска. Сигизмунд хотел за то, по крайней мере, прочного мира. И в этом было ему отказано. Заключили мир, только на пять лет; границею положено было течение Днепра, ниже Смоленска и по реке Мире, вверх до реки Иваки. Таким образом, желание Василия исполнилось: Смоленск, отторгнутый Витовтом при его прадеде, сто двадцать лет бывший оплотом Литвы против Руси, присоединился снова к Русской земле. Ни перемены счастия, ни продолжительная война не возвратили Польше завоеваний Иоанна и сына его. Опустошения Литвы и сговорчивость короля польского показывали крепость и силу Руси. Ненадежность мира являла, что при первом удобстве Польша снова увидит хоругви русские в своих пределах, без надежды на успех в битвах.

Но кто ручается за беспрерывное счастие в будущем? Василий, приближающийся к старости и бездетный, мог опасаться пагубных следствий после своей кончины. Он захотел распределить основательно дела между Русью и Польшей при посредстве знаменитого государя и отправил к императору Карлу V грамоту дружественную. Карл, в то время победитель Франциска I, могущественный государь в Европе и других частях света, принял посла русского в Мадриде и благосклонно выслушал напоминание о союзе Русской земли с предместником его, императором Максимилианом. Русские предлагали ему посредство в прочном мире между Русью и Польшей или готовы были в союзе с ним воевать Польшу с тем только, что император возьмет себе за то Венгрию и Богемию, отдав Руси Киев и другие днепровские области. Карл лучше взялся мирить Польшу с Русью, ибо некогда было ему думать о войне против Польши. Знаменитое посольство отправилось в 1526 г. От императора был назначен послом граф Нугароль; от брата его барон Герберштейн. Они заезжали в Варшаву и сначала уговаривали на мир Сигизмунда; потом поехали в Москву и прожили здесь около 8 месяцев. Король польский досадовал на посредничество императора, но прислал, однако ж, в Москву послов своих. Василий угощал знаменитых гостей великолепно. Споры и требования Польши и Руси были нескончаемы. С обеих сторон хотели невозможного, не могли согласиться даже в распределении границ, как будто нарочно оставляя в споре о границах всегдашний предлог для войны. Утвердили только новый мир на прежнем условии, до 1533 года, и Герберштейн успел собрать множество сведений о Русской земле, которую знали хуже, нежели Китай. Неприязнь с Сигизмундом продолжалась до самой кончины Василия. По крайней мере, войны между ними более не было. Несколько лет прошло мирно. В сии годы случилось много неожиданного в Крыму, Казани и при самом дворе великокняжеском.

Посольский двор в Москве

Изъявляя гнев свой против воевод, допустивших Махмета до Москвы, Василий имел, может быть, те же причины к негодованию на князя Шемякина. Но, вернее: он хотел уничтожить последние следы Удельной системы. Рязань была присоединена к Москве еще в 1517 году. Иоанн, последний князь рязанский, и мать его Агриппина, уже давно томились – он в темнице, она в монастыре. На них взвели небывалые преступления. При набеге Махмета на Москву Иоанн успел бежать из темницы своей и погиб без вести. Агриппина умерла монахинею. Оставался Шемякин, потомок памятного Димитрия Юрьевича. Он верно служил Василию, но был властителем сильного удела, не простым царедворцем и помещиком, как другие князья: Оболенские, Воротынские, Масальские. Шемякина особенно ненавидел князь Стародубский и беспрерывно клеветал на него. Откровенно оправдавшись однажды, Шемякин был потребован снова в 1523 году; в безопасности его ручался сам митрополит. Шемякин доверчиво приехал в Москву и был осужден на вечное заточение. Послали взять его княгиню, бояр; княжество его присовокупили к великому; внук Шемяки погиб в своем безвестном заточении, и – последние следы Уделов исчезли навсегда! Напрасно Троицкий игумен Порфирий вопиял о несправедливости, о нарушении слова митрополитова; его принудили оставить Троицкую обитель и сослали на Белоозеро. Митрополит, не обинуясь, хвалился тем, что избавил своим вероломством Русскую землю от запазушного врага.

В Москве сведали, почти в одно время, об успехах Махмета и погибели его. Гордый хан счастливо покорил Астрахань и был потом изменнически зарезан ногайским князем Мамаем, союзником своим, когда вместе с друзьями пировал победу. Сын его, храбрый Баядур, воины, наездники были захвачены врасплох и перебиты. Малая часть войска крымского бежала в Крым. Ногаи гнались за своими врагами и разорили крымские уделы. Дашкович, влекомый пленником к стенам Астрахани, бежал в общем смятении, снова собрал удальцов своих и страшно свирепствовал в Крыму вместе с ногаями, сжег Азов, грабил татарские селения, обогатился добычею. Место Махмета заступил сын его Казы-Гирей; но для юного хана Сайдет-Гирей овладел Крымом, удавил Казы-Гирея и предлагал дружбу Василию, прося его не воевать Казани, где бесчеловечный Саип вероломно обагрился кровью русских. Узнав о взятии Астрахани, не предчувствуя бедствия Махметова, Саип думал, что теперь настало время мщения Москве, и начал его тем, что перерезал русских купцов, бывших в Казани, убил даже посла великокняжеского. После гибели Махмета, столь неожиданной, Казани грозило мщение ужасное. Василий послал к Сайдепу подтвердить мир; но велел сказать, что Саип злодей, а не царь, режет мирных купцов и послов, и за то с ним мира не будет. Крым не в состоянии был помогать Казани и предал ее мщению Русского государя. Несмотря на новое усиление казаков, которым Сигизмунд отдавал целые города для поселения, видя в них лучший оплот Волыни, Крым принужден был воевать Польшу, ибо султан, начав тогда войну с Венгрией, велел крымцам разорять владения Сигизмунда. Герой Острожский ждал крымцев и отмстил им за поражение под Соколем. Он, Дашкович, Ланцкоронский и храбрый воевода киевский, друг и родственник Дашковича, Немирович, разгромили полчища крымцев. Казаки бросились после того к Очакову; 1300 человек этих удальцов еще раз опустошили его. Крым, растерзанный столькими бедствиями, утих на несколько лет.

Не совсем так удачно происходили дела русских под Казанью. Передовые русские отряды, под начальством Шихалея и князей Василия Шуйского и Бориса Горбатого, ходили в 1523 г. и разоряли Казанскую область. Желая утвердить власть свою в сих областях прочнее, Василий велел им заложить на устье Суры, при впадении ее в Волгу, новый город, названный Васильевым. Здесь могло быть надежное пристанище, оплот русских в будущих походах в Казань. Но главная рать отложена была до другого года. Кажется, Василий решался было на дело важное: хотел сам идти, и – может быть – завоевать Казань совершенно. По крайней мере, он приготовил даже свою духовную и сделал все надлежащие завещания, к сожалению, для нас утраченные.

Но Василий не пошел сам и вверил многочисленную рать Шихалею и полководцам, большею частью неопытным, отличенным только одною знатностью. Славный Хабар Симский предводил конницею; но Иван Вельский был главным вождем, после Шихалея, над пехотою, плывшею на судах. Все благоприятствовало успеху; Саип не дерзнул даже дожидаться русских и бежал в Крым. Казанцы, оставшись без него, избрали царем племянника его, юношу Сафа-Гирея.

Шихалей и Вельский пришли к Казани и гордо потребовали сдачи города. «Победите и возьмите!» – отвечали им. Вожди русские решились ждать тяжелых орудий, которые, вместе с припасами, вез по Волге князь Палецкий, и конницы, ведомой по берегу Волги Хабаром. Прошло четыре недели. Воеводы бездействовали, не пользовались даже замешательством неприятеля, когда загорелась деревянная стена казанская; не замечали и опустошения окрестностей, нарочно огороженных неприятелем. Вдруг получено было известие, что Хабар разбит на пути. Шихалей и Вельский видели себя лишенными конницы и припасов и не знали что делать; хотели даже отступать и идти чрез Вятку, потопив суда, ибо опасались нападений и недостатка. Но Хабар пришел благополучно, разбив дорогою татар, чуваш и черемисов, окруживших его, под предводительством богатыря Аталыка. Пришел и Палецкий, хотя принужден был побросать в воду тяжелые пушки при жестоком нападении черемисов. Тогда окружили Казань – и вдруг помирились с Сафа-Гиреем, почти без битвы. Войско русское отступило; множество людей погибло на возвратном пути от недостатка и болезней. Василий разгневался на воевод, особенно на Вельского. Подозревали, что Казань купила у него пощаду золотом. Вельский был несколько времени под гневом государевым, но потом прощен, дав запись в верности и доброжелательстве. Такие же записи дали на себя брат его и князь Воротынский, оставшийся в немилости с самого похода Махметова на Москву. Василий оказался снисходительным и к Сафа-Гирею, который присылал просить прощения, обещаясь быть мирным присяжником Руси. Князь Пенков ездил в Казань, и заключил с ним договоры. Отчего являлось такое расположение Василия к миру и прощению? Не оттого ли, что женская прелесть победила его тогда, – как говорили современники: он был счастлив любовью и хотел только мира и тишины. Вот одно из замечательнейших событий, имевшее следствием важные государственные перемены, раскрывающие нам в государе человека, и тем более любопытное, что тайны дворские всего менее известны нам из преданий старины. Почти всегда мы видим следствия, не зная причин.

Женатый еще в юности (в 1505 г., когда было ему только 26 лет), Василий не имел детей. Соломония, супруга его, отличалась добродетелью, сокрушалась, слыша о желании супруга и подданных видеть наследника, давала благочестивые обеты, ходила по святым обителям, молилась со слезами. Тщетно: провидение не благословляло ее супружества детьми! Но, тоскуя о своем сиротстве, иногда со слезами на птичек небесных и говоря: «Я всех вас беднее – у меня нет детей», Василий соблюдал, однако ж, святость брака, хотя не любил супруги своей. Вдруг увидел он красавицу и для нее забыл все, решился растерзать сердце добродетельной женщины, с которою жил 20 лет, даже – нарушить все уставы церковные. Может быть, еще не знали тогда царедворцы, на кого падет выбор новой великой княгини; каждый думал приблизиться к трону родством, и общий голос двора потакал страстям государя. Митрополит тогдашний, Даниил, не был совершенно чужд мира; он и бояре отвечали Василию единогласно, когда он требовал совета их, что «бесплодную смоковницу должно исторгать из вертограда» и что Василий, по всем правилам церковным и ради счастья отечества, не только может, но должен развестись с Соломонией и вступить во второй брак.

Но среди голоса льстецов раздались и голоса людей прямодушных. Таков был князь Симеон Курбский, завоеватель Югрии, муж строгого, сурового нрава, отличенный правотою и просвещением. Он смело заговорил против Василия и льстецов его. К нему присоединил голос свой инок Вассиан: это был тот знаменитый боярин Василий Иванович Патрикеев, сообщник Елены и Димитрия, которого принудили принять монашество, вместе с отцом его, в 1499 году. Василий, немедленно по вступлении на престол, как будто в очищение совести, призвал Вассиана в Москву, поселил его в Симонове, уважал, советовался с ним, называл его умягчением души своей, веселием беседы, наставником любви и отпускал ему из дворца кушанья. Стоя на пороге гроба, Вассиан не хотел потакать слабостям государя. Наконец заговорил еще один любимец Василия – инок Максим. Он был некогда вызван из Афонских гор для разбора, перевода и исправления церковных книг, и около 20 лет жил в Чудовом монастыре, выучился языку русскому, занимался неутомимо, был любим и уважаем Василием. Нередко Максим говорил ему правду, стоял за невинных, и возопил теперь о правоте Соломонии. Все это произвело большие смятения при дворе. Крамольники и льстецы не хотели оставить начатого дела; был труден первый шаг: решились погубить противников. Вассиан издавна ссорился с монахами: он укорял их роскошью житья; против него писали оскорбительные возражения; его самого представили сластолюбцем и плотоугодником. «Посмотрите на проповедника иноческого смирения, – говорили противники Вассиана, – он не жалует роскошной пищи монастырской – хлеба ржаного и капустных или свекольных щей, каши с мозглым молоком или с избойным соком, ни пива убогого – нет! он скромен и неприхотлив: ест хлебы пшеничные, крупичатые, и братины многие, пестротные и услаждаемые, которые приносят ему с трапезы великого князя. Если сложить монастырские выти, так он съедает только против 2000 иноков. И как с его великим постничеством сравнять роскошь других монахов! Они услаждают голод свой великими яствами: овсяным невеяным хлебом или ржаною толченою мукою, и часто едят хлеб сухой, без соли. А питье их? вода; а овощи их? свекла да репа, да калина, да рябина; а одежда их? заплатки на заплатках. Не худо воздержник наш помогает алчбе своей и питием: пьет нестяжатель сей романею, бастр, мушкатель, ренское белое вино». Еще сильнее воздвиглось гонение на мудрого Максима. Его обвинили в ереси, сказали, что он хочет испорушить святость книг старинных; открыли – это казалось еще страшнее, – что он осуждает дела Василия. Начался суд. Боярин Беклемишев-Берсен, впадший в немилость, дьяк Жареный и другие были обвинены вместе с Максимом. В самом деле, у Максима нашли проповедь «против мужей, оставляющих жен своих без вины законные». В допросах открылось множество улик о непристойных речах против государя. Казнь преступников была ужасная: Беклемишеву отрубили голову, Федору Жареному отрезали язык. Максима пощадили – только сослали в Тверской монастырь, где не выпускали его из кельи, не дозволяли ему даже приходить в церковь и приобщаться Святых Тайн. Опала постигла и других противников тайной мысли Василия: князя Курбского удалили от двора, он умер в ссылке (1527 г.). Вассиана предали в руки врагов: послали его в Иосифо-Волоколамский монастырь. Все умолкло. Но Василий хотел еще соблюсти благовидность. Соломонии предложили, именем его, самой отречься от супружества и разрешить Василия. К досаде и изумлению всех, она не хотела об этом слышать. Тогда забыли все приличия и насильно увлекли Соломонию из дворца. Сам митрополит постригал ее в Рождественском монастыре. Соломония противилась совершению обряда, рвала на себе одежды, сбросила куколь иноческий, топтала его ногами и громко вопила, что ее постригают против воли. Шигона, бывший в немилости у Василия и усердием в этом деле снова заслуживший милость его, был так дерзок, что ругал Соломонию, даже поднял на нее руку – ударил ее! «Как смеешь ты?» – восклицала несчастная. «Смею, – отвечал Шигона, – государь отдал тебя в волю нашу!» Ее назвали Софией и увезли в Суздальский монастырь, где она пережила своего неверного мужа и видела гибель своей счастливой соперницы. Ужасное известие встревожило Василия потом: оказалось, что Соломония была беременна и в монастыре родила. Не знаем последствий. Совесть не тревожила уже Василия. Он все позабыл тогда, счастливый любовью. Едва прошло два месяца после удаления Соломонии, Василий потребовал разрешения духовных на второй брак. По древним уставам, муж должен был постричься, если отпустил жену свою в монахини. В этом охотно разрешили великого князя. Тогда он объявил имя избранной им невесты.

Преподобная София Суздальская (великая княгиня Соломония Юрьевна Сабурова). Икона XVII в. из Покровского монастыря в Суздале