Текст книги "История русского народа"

Среди сих смятений и беспрерывных битв с соседями, Польшею и Литвою, Даниил перешел к отцам своим. Его похоронили в любимом его Холме. Год кончины его заметили современники появлением кометы (1265 г.), «звезды хвостатой, явившейся на востоке образом страшным, и испускавшей из себя лучи великие. Сию звезду, – прибавляют летописцы, – иные называли власатою; страх обнимал людей, а хитрецы толковали, что будет великий мятеж на земле; однако ж, слава Богу, ничего не было». По смерти Даниила Василько начал княжить на Волыни; дети Даниила владели: Лев, старший, в Перемышле, Мстислав в Луцке; удел Сваромира был обширнее других – ему достались Галич, Холм и Дрогичин. Дядя и племянники дружно отразили нападение поляков, мстивших Сваромиру за участие в набеге литовцев. Василько был уважаем Войшелком, который называл его своим отцом и господином. Войшелк в самом деле исполнил свое обещание: призвал к себе Сваромира, отдал ему во владение Литовское свое княжество и снова скрылся в Новгородский монастырь. Усиление Сваромира возбудило зависть и злобу Льва. Он решился мстить виновнику усиления брата. Войшелк проводил жизнь уединенную, постную, призвал к себе Григория Мудрого и радовался, что живет с ним близ сына своего Сваромира и отца Василька. Лев послал сказать Васильку, что приедет к нему на совет, где надобно быть и Войшелку. Долго не верил и сомневался Войшелк; но Василько ручался за его безопасность. Войшелк прибыл во Владимир и весело пировал с Васильком, Львом и Сваромиром у боярина Марколыша. Он возвратился в монастырь свой, и вдруг явился туда Лев с воинами, схватил несчастного князя-инока, исчислил ему обиды его и разрубил голову саблей. Василько и братья Льва негодовали, честно похоронили Войшелка в обители Владимирской св. Михайла Архангела, но не мстили. Лев остался спокоен после злодейства, отвратительного и бесплодного, ибо Сваромир по-прежнему правил литовскими и, галицкими областями. Он вскоре скончался. Василько был уже в преклонных годах своих, и утомленный жизнью, мятежною, беспокойной с самого детства, отказался от мира, отдал доброму сыну своему Владимиру княжество, и несколько времени спасался во власянице отшельника, жил в пещере и умер там в 1269 году. Его положили с предками в соборной Владимирской церкви. Лев наследовал Галицкие области после Сваромира; но Литва не покорилась ему. Так восстал новый тиран и воин смелый Тройден. Грабежи и набеги снова ознаменовали имя литовцев у всех соседей. Лев поселился между тем во Львове, дружился с Тройденом, ждал случая к битвам и радовался, что Тройден не любит Владимира и воюет его области.

Лев I Данилович. Гравюра XX в.

В таких событиях рукою Миндовга, Войшелка и Тройдена укреплялось более и более политическое бытие Литвы. Но все еще один грабеж, одно желание набегов руководили толпами дикарей литовских. Полоцк погиб уже в сие время для Руси; им владели литовцы. Смоленские области заняты были беспрерывным отбитием набегов литовских.

В других областях Руси не происходило ничего замечательного. Потомки доброго Константина держали свои уделы в Ярославле, Ростове, на Белоозере, дружили с владимирскими князьями и вместе с ними ездили кланяться в Орду, и отдельно являлись к разным монгольским ханам. В 1257 году Глеб Василькович женился в Орде на монголке. Это соблазняло многих, несмотря на благочестие князя, строившего монастыри и церкви. Он скончался в 1279 г. и похоронен был честно епископом Игнатием в соборной церкви. Но через девять недель епископ велел вырыть гроб князя и похоронить его в одном из монастырей. Митрополит Кирилл разгневался за такой суд над мертвецом, прежде суда Божия, и хотя потом простил Игнатия, но укорял его, говоря: «Когда Глеб был жив, ты унижался перед ним, брал дары, ел и пил за его трапезою, а теперь, вместо благодарности, обругал тело его. Кайся за свое безумие и моли Бога, да простит тяжкий грех твой». Из событий рязанских знаем только о смерти князя Олега, который несколько лет жил в Орде, и, возвратясь оттуда, умер схимником в 1258 году, оставив Рязань сыну своему Роману. Участь черниговских князей, детей Михайловых, Романа, Мстислава, Симеона, Юрия, княживших в Брянске, Карачеве, Глухове и Тарусе, была общею участью всех других князей русских. Роман брянский был храбрым защитником своего владения против Литвы.

Набег литовский в 1263 году застал князя на свадебном пире: он отдавал любимую дочь за Владимира Васильковича владимирского; Роман немедленно сел на коня, бился, был ранен, победил и возвратился допировать свадьбу. Дочь Василька была выдана за одного из черниговских князей, Андрея Всеволодовича. Слух о приходе Бурондая застал Даниила и детей его на сей свадьбе во Владимире.

Смятения, бывшие в Литве после Миндовга, заставили многих, как мы упомянули, князей и простолюдинов литовских бежать в русские области. Сие бегство дало Пскову крепкого защитника: один из князей литовских, Довмонт, выехал в Псков, был там встречен радушно и принял христианскую веру. Псковичи совершили обряд крещения его в соборной Троицкой церкви. Названный Тимофеем, Довмонт ревновал мстить за христиан прежним родичам своим, собрал небольшую дружину псковскую, напал на литовцев, сделал жестокое опустошение, убил несколько князьков и возвратился в Псков – с победою, как говорили псковитяне, ибо считали бесчеловечный набег Довмонта победой. Обрадованный Псков признал после сего Довмонта князем псковским, и новгородцы дали на то свое согласие.

Глава 3. Разделение монгольских орд. Междоусобия князей Ярославова рода

В конце ноября 1263 года перешел к отцам Александр Невский, и брат его Ярослав Ярославич тверской принял название великого князя. Он переехал во Владимир; Тверь осталась уделом детей его; брат Василий слушался Ярослава, находясь в Костромском уделе своем, так же как и дети Невского: Димитрий, оставшийся в Новгороде, Андрей, князь Городца-Волжского, и Даниил князь московский. Потомки старшего рода, Константинова, владели Ярославлем, Ростовом, северными областями. Дети Андрея Ярославича властвовали над Суздалем и Нижним Новгородом. Если присовокупим к этому Рязань и мелкие уделы князей Стародубских и Галицких, то увидим весь объем политической системы Северной Руси.

Отношения князя, называвшегося великим, могли ограничиваться немногим: Ордою, управлением Великого княжества и Новгородом. Ярослав хотел, кажется, действовать подобно брату Александру: смиряться пред монголами, ладить с другими князьями, стараться держать в возможной зависимости Новгород и смиренно нести иго рабства, употребляя все силы, чтобы где-нибудь не проявилась воля народная, желавшая – не свергнуть иго, ибо о сем невозможно было подумать, но – дать свободу буйному, мгновенному удальству, всегда грозившему и бесполезным бедствием и наказанием.

Скоро Ярослав успел в большем обладании Новгородом: он назвался князем новгородским, изгнав из Новгорода сына Невского. Преемник Михалка, переведенный из Ладоги (в 1257 г.) посадник Михаил Феодорович, восстал против юного князя. Говорили на вече, что князь молод, что лучше Новгороду избрать защитника крепкого, и вече избрало Ярослава. Новгородцы не думали, однако ж, отдаться в безусловную волю его. Для нас сохранился тогдашний договор их с Ярославом – древнейшая Новгородская грамота. Мы излагали уже содержание сего важного дипломатического памятника, говоря о правах новгородских, и отношениях Новгорода к князьям. Новгород не заботился о признании в особе Ярослава титула великокняжеского. Ярослав обязывался держать Новгород на всей его воле, по старым грамотам прежних князей, не определять своих чиновников в новгородских областях и в новгородской части Торжка; устанавливал даже все мелкие выгоды княжеские; подтверждал прежние распоряжения князей в Новгороде; определял мыты и пошлины с новгородской торговли в других областях; возвращал все, что успел захватить у новгородцев Александр Невский, впрочем, столь уважаемый новгородцами. Ярослав думал воспользоваться правом повелителя дружин новгородских. Он хотел изгнать Довмонта из Пскова и привел для того дружины суздальские. Новгородцы видели в Довмонте доброго защитника от Литвы и рыцарей и не соглашались с Ярославом. «Ступай на Псков, но по решению нашему», – говорили они. Ярослав не заспорил, отпустил дружины свои, а Довмонт снова ходил на Литву с новгородцами.

Через год (в 1268 г.) начались на вече совещания о новом, большом походе. Войско собиралось, выступало, но еще не знало куда идет. Георгий, сын Андрея городецкого, оставленный в Новгороде Ярославом, был согласен на поход; вече ничего не решало: одни хотели воевать Литву, другие идти на Полоцк, третьи – на Ревель, драться с датчанами. Наконец от Дубровны воротились все дружины и обратились на Везенберг, или Раковор. Несогласие их было причиною неуспеха. Осадили Везенберг; один из братьев Сбыславичей был убит на приступе, и новгородцы воротились. Посадник Михаил управлял тогда вечем. Решили изготовиться в дальний поход; послали звать в Новгород Димитрия Александровича и самого Ярослава. Великий князь не приехал, но прислал детей: Святослава и Михаила; явился и Димитрий Александрович. Между тем готовили осадные орудия. Тогда приехали послы от ливонских рыцарей. «Слышим о ваших приготовлениях, – говорили они, – но мы с вами в мире. Надеемся, что вы сбираетесь не на Ливонию, а хотите испытать силы на Ревеле и Верезберге». Новгородцы потребовали от рыцарей подтверждения мира, и в январе выступила большая рать их на датчан с князьями и Дов монтом. Войско шло тремя отрядами, жгло, губило туземцев, осадило Везенберг и с изумлением увидело перед собою соединенные ливонские и датские дружины в великом множестве. Решились сражаться и дали бой, славный потом в новгородских преданиях под именем Раковорского. Битва эта казалась новгородцам достопамятною. Они говорили, что совокупилась на них тогда «вся земля немецкая; что оружие врагов уподоблялось лесу дремучему, и побоище было страшно, какого не видывали ни отцы, ни деды». Войско перешло реку Кеголу 18 февраля; Довмонт со псковичами взял правую руку; Георгий – левую с соединенными низовыми дружинами; Димитрий и новгородцы стали против средины, или головы железной свиньи, столь гибельной в битве. Георгий не устоял; но Довмонт и Димитрий бились крепко – посадник и множество знатных новгородцев пали в битве; наконец враги оробели, побежали; новгородцы гнались за ними до Везенберга. Возвращаясь, увидели новый отряд неприятельский и хотели снова биться; ночь развела сражающихся. Три дня стояли после сего новгородцы на костях, но не видали неприятеля. Битва так ослабила их, однако ж, что надобно было воротиться в Новгород. С горестью схоронив у Св. Софии Михаила, честно отдавшего живот свой, вече избрало в посадники сына достопамятного Анании, Павшу.

На другой год (1269 г.) магистр ливонский предупредил новгородцев и явился с 18 000 воинов под Псковом. Новгородцы с князем Георгием спешили помогать Довмонту, уже десять дней мужественно защищавшему Псков. Помощь новгородцев заставила рыцарей мириться; заключили мир, забывая вероломство ливонцев. Ярослав прибыл тогда в Новгород и объявил сильное негодование: «К чему вздумалось нам рассориться с немцами?» – говорил он; винил Сбыславичей, не одобряя выбора Павши в посадники, хотел отнять новгородские волости, или грозил уехать и оставить Новгород. Вече умоляло его отложить гнев, доказывая, как нужно было согласие при не конченной еще неприязни с немцами. Ярослав ничего не слушал, уехал и воротился уже от Бронниц, куда уговаривать его посылали владыку и вящих людей. Новгород сменил Павшу и избрал в посадники Ратибора, услужника Ярославова. Думая угодить новгородцам походом, Ярослав послал за суздальскими дружинами, а между тем самодовольствовал; новгородцы терпели. Дружины суздальские явились во множестве (даже баскак владимирский, Амрагань, приехал с ними); решено было идти на Ревель; но от датчан приехали послы, предлагая мир и отступаясь от владения Наровою, за что, вероятно, было все несогласие. Новгородцы погадали и заключили мир. Ярослав хотел идти с ними на Карелу, но вече просило его отложить поход бесполезный.

Ярослав Ярославич спасает 300 семейств литовских от новгородцев, хотевших их умертвить

Отослав дружины свои, сам великий князь остался в Новгороде, и вскоре новгородцы истощили с ним терпение. Он занял поля и Волхов своею охотою (заячьими и гоголиными ловцами); отнимал дворы у неприязненных ему людей; брал с них откупы; переводил к себе иноземцев; приставил своего чиновника к немецкому гостиному двору; слушал доносы слуг, отнимал сборы у городских священников, ссорился с владыкою. Вече зашумело и собралось на ярославовом дворе; сообщников Ярослава прибили, даже умертвили одного из них; другие спаслись в Никольской церкви, и посадник Ратибор бежал на городище к князю, куда предстали посланные от вече, с исчислением обид и словом новгородским, что Новгород не может терпеть насилия, промыслил себе другого князя и приказывает Ярославу ехать прочь. Князь испугался, прислал на вече сына Святослава кланяться, просить; обещал целовать крест на всей воле новгородской. «Прочь, прочь, князя!» – кричало вече. – Не хотим его; пусть идет, или всем Новгородом придем и прогоним его от себя!» Ярослав в гневе уехал, взял с собою Ратибора и, забыв совесть, хотел отомстить за обиду безбожно. Ратибор отправлен был от него в Орду и там бесстыдно оклеветал вольный город: «Новгородцы не слушают тебя; мы собирали тебе дань, царь державный, а они нас выгнали, иных убили, у других дома разграбили и самого Ярослава обесчествовали». Так говорил Ратибор. Хан велел двинуть войско – страх предшествовал ему. Тем более оробели новгородцы, что, послав звать к себе раковерского героя, князя Димитрия Александровича, получили отказ его. «Не хочу взять княжения под дядею», – отвечал честный князь и присовокупил свои переяславские дружины к владимирским. Новгородцы отдохнули, когда Василий Ярославич костромской прислал к ним, поклониться Св. Софии, известить о соединении Ярослава, Димитрия и Глеба смоленского, и сказать, что ему жаль своей отчины, Новгорода, и он едет в Орду – отвратить поход войска ханского. В самом деле, Василий Ярославич поехал в Орду, объяснил хану клеветы на Новгород, оправил его и обвинил Ярослава. Хан велел воротиться своему войску. Новгородцы ободрились, думали, что с одним Ярославом и союзниками его управятся, обнесли город тыном, не хотели слышать более о Ярославе, и когда увидели передовые дружины его, весь город, от мала до велика, бросился к оружию. Два дня стояли пешие воины новгородцев за Жилотугом, а конники за Городищем. Ярослав повернул к Русе, остановился там, и прислал в Новгород – мириться, уверяя, что оставляет всякую злобу и что другие князья поручатся за него. «Нет!» – отвечали новгородцы. «Ты вздумал на Святую Софию, иди же! Честно умрем мы все за Святую Софию. Нет у нас князя, но с нами Бог, правда и Святая София. Не хотим тебя!» Отовсюду из волостей новгородских, Ладоги, Ижоры, Карелы, Водской Иятины сходились люди; дружины псковские были с ними заодно. Все двинулись наконец навстречу Ярославу, и целую неделю ополчение новгородское стояло на берегу реки, не начиная битвы; Ярослав находился на другом берегу и также не начинал. Еще раз прислал он просить мира; тогда же новгородцы получили грамоту увещательную от митрополита. «Мне поручил Бог архиепископию в Русской земле, – писал владыка, – а вам подобает слушать Бога и меня. Не проливайте крови. Ярослав лишается всей злобы своей на вас, а я ручаюсь за него. Если вы дали клятву не покоряться Ярославу, снимаю ее и наложу на себя за то эпитимью». Наконец приехали послы монгольские сажать Ярослава на княжение новгородское; забыв хитрость Ярослава, монголы покровительствовали ему. Новгородцы уступили, и договор с ним был возобновлен. Ярослав въехал в Новгород, соглашаясь на все прежнее; обещал отложить гнев на посадника и на весь Новгород, от мала до велика; не мстить ни судом и ничем; не держать гнева и на владыку; отпустить всех новгородцев, кто где захвачен, отдать полоненных людей, коней, товар.

Сим кончились дела, три года занимавшие всю Северную Русь. Ярослав послал было еще раз во Псков сменить Довмонта; но, кажется, его не послушали. Он хотел упрочить безопасность свою со стороны Орды, где с 1266 года властвовал третий брат Батыя, Менгу-Темир, наследовавший Берку. Ревностный поборник исламизма, Менгу-Темир был добр и первый облегчил страшную тягость, лежавшую над русскими областями, – откупы бесерменские. Ярослав отправился кланяться ему в Орде, и скончался, возвращаясь оттуда, в 1272 году. Тело его привезли в Тверь, где Ярославу наследовал его сын, Святослав.

Память Ярослава была дорога тверитянам; он первый возвеличил сей город, дотоле незначительный, и был родоначальником тверских князей. Супруга Ярослава осталась после него беременной и родила Михаила, достопамятного кончиной и тем, что он поставил Тверь сильною соперницей Владимира. Поэтический рассказ украсил память второго супружества Ярославова. При Ярославе назначен был первый епископ в Твери, устроились многие церкви, обители, и город быстро начал распространяться.

Новгородцы столько же гордились раковорским походом, сколько и твердостью, с какою удержали прихотливое самовластие великого князя. То и другое приобрело им уважение в глазах других, так что после смерти Ярослава их решения потребовали двое князей, искавших названия великого: Димитрий Александрович переяславский и Василий Ярославич костромской. Первый надеялся на именитость свою в Новгороде; другой – на услугу, оказанную новгородцам отстранением полчищ монгольских. Послы Димитрия стали с поклоном на вече, собранном во дворе Ярослава; против них стали с поклоном послы Василия. Посадник Павша решил дело: Новгород избрал Димитрия, вопреки решению Суздальских областей, принявших Василия. Димитрий спешил приехать в Новгород, а оскорбленный Василий послал дружины на Переяславль. Но потом он оборотил их к Торжку, сжег часть сего города и опустошил область, вспомоществуемый Святославом тверским. Новгородцы прислали послов; Василий не слушал их, и Димитрий выступил из Новгорода с дружинами. Между тем в суздальских областях захватили новгородских купцов и отняли у них товары. Это подействовало сильнее всякой войны. «У нас не будет хлеба; разорятся наши торги», – говорили новгородцы. Димитрий согласился с ними, сам отказался от великого княжества и уехал в Переяславль. С ним отправился Павша, боясь мщения Василия. Но добрый Василий кончил все миролюбиво. Он обласкал Павшу, возвратил ему посадничество, гостил у новгородцев, не мстил Димитрию и тихо провел маловременное княжение свое; ездил еще раз в Новгород и был в Орде, может быть, потому что Менгу-Темир велел сделать тогда новое числение Руси. Василий не оставлял Костромы и там скончался в 1277 году. Его с честью похоронили съехавшиеся в Кострому князья: Борис ростовский, Глеб белозерский, Михаил стародубский, Феодор ярославский. Димитрий Александрович был также в Костроме и принял там название великого князя.

Можно было предполагать, что Димитрий, дотоле князь добрый и храбрый, крепко честно будет править великим княжеством. Но совсем неожиданно княжение его было несчастно для подвластных ему, горестно и бесславно для него самого. Еще более: примеры его княжения родили последствия бедственные, и с его времени долго Русь была терзаема междоусобиями, которые переходили в Москву, Владимир, Тверь, Новгород, и, напоминая кровопролития прежних уделов, были тем отвратительнее, что соединялись с рабским унижением перед повелителями Руси и что мечи монголов были направляемы князьями на пагубу родных и ближних. Напрасно думали и говорили подвластные князьям: «О возлюбленные князья русские! не прельщайтесь пустошною славою света сего, которая хуже паутины и как тень идет мимо: не принесли вы на сей свет ничего, ничего и отнести не можете…» Князья и вельможи не так думали, а порывы страстей не умирают и в темнице.

Дотоле радушный к новгородцам, Димитрий повел их в корельскую землю (1280 г.), разорил ее, заложил потом городок в Копорье и оставил в нем свою дружину. Новгородцы не соглашались на построение городка и оставление дружины княжеской, ссылаясь на слова договоров: «волостей Новгородских своими людьми не держать», Димитрий не послушался, уехал из Новгорода с гневом и готовил войско. Новгородцы просили у него мира и согласились уступить – может быть, потому, что предвидели близкие события в Суздальской области, Димитрий слышал об отъезде в Орду брата своего, Андрея Александровича, князя городецкого, и, находясь в своем Переяславле, с изумлением узнал, что Андрей возвратился с ордынским войском и грамотою хана на великое княжество. Остановясь у Мурома, Андрей звал к себе русских князей, а монголы пошли изгонять Димитрия: изгон этот был гибелен – веси, грады пылали, были разорены; мужей ожидала смерть, дев позорило бесчестие; церкви были ограблены. Димитрий бежал без всякого сопротивления; князья ростовский, ярославский, стародубский соединились с Андреем. Области Муромские, Владимирские, Суздальские, все места, до самой Твери и Ростова, были опустошены защитниками Андрея. Переяславль взяли они и разграбили 19 декабря. «Святки некому было праздновать, – говорят летописцы. – Не священное пение, но стон и плачь были слышны в Переяславле». Димитрий спешил в Новгород, но был остановлен на Ильмене. «Вспомни о Копорье; выведи из него свою дружину и потом иди куда угодно – не хотим тебя!» – говорили новгородцы, помня свою обиду. Димитрий отдал им в залог дочерей своих и бояр и скрылся в Пскове. Довмонт, женатый на его дочери, вступился за Димитрия, засел в Копорском городке, ходил на Ладогу; но новгородцы собрали дружины; Довмонт уступил, и Копорский городок был срыт до основания. Новгородцы отправили после того к Андрею послов и признали власть его.

Архиепископ Климент склоняет дарами Димитрия Александровича к миру с новгородцами

Андрей думал повелевать спокойно, отпустил монголов, ездил в Новгород и, воротясь во Владимир, услышал о приезде Димитрия в Переяславле, и сборе дружины его. Князь тверской, новгородцы и Даниил московский готовы были идти на Димитрия; но Андрей боялся измены и снова звал к себе монголов. Андрей не ошибся: новгородцы заключили мир, когда Димитрий согласился отдать им всю волю. Монголы охотно явились снова и новыми опустошениями означили до самого Переяславля помощь своему союзнику. В крайности, Димитрий решился прибегнуть к тому же отвратительному средству, каким действовал властолюбивый брат его. Андрей выпрашивал помощь и грамоты от Менгу-Темира; Димитрий отправился к Ногаю. Менгу-Темир уже скончался в это время. Туда-Мангу, или Телебуга, внук Батыя, правил Золотою Ордою вместе с Тохтагу, или Тохтою, сыном Менгу-Темировым, но оба хана признавали власть Ногая, кочевавшего по-прежнему в степях южных и в Крыму. Димитрий ударил ему челом. Довольный, что видит перед собою старшего из русских князей, Ногай дал грамоту Димитрию, и едва сей князь возвратился в Русь с грамотой Ногая, все преклонились перед ним. Незадолго до его возвращения новгородские послы съезжались в Торжке с Андреем и взаимно клялись – Андрей: «Не ступаться Новгорода»; Новгород: «Не искать другого князя». Одно слово Ногая удалило всех союзников от Андрея. Он покорился и не смел даже защищать несчастного боярина своего, Семена Тониглиевича. Обвиняя этого боярина в злых умыслах брата, Димитрий велел схватить его. Семена допрашивали в Костроме, требуя признания: не ведает ли он каких-нибудь новых вероломств Андрея? «Хорош мир их! – говорил Семен. – Едва присягнули, и уже боятся друг друга; едва обещали быть друзьями, и уже мучат бояр братниных!» На обвинение, что он подущал Андрея: «Мое дело служить верно моему князю, а не вмешиваться в распри его с братом», – отвечал Семен. Но Семена умертвили, не слушая ничего. Исполнителями казни и суда были бояре Димитрия.

Выдав Семена мщению великого князя, Андрей присоединил дружины свои к войску его, которое повел он тогда к Новгороду, не хотевшему ему покориться. Новгородцы уступили соединенным силам князей, у которых находились и монголы. Они были, напротив, оставлены всеми, даже и Псковом, где Довмонт вооружился за тестя. В знак покорности, новгородцы отдали Димитрию Вышний Волочек. Войско Димитрия жгло новгородские селения и грабило людей, как будто в земле корельской.

Доказав миролюбие покорностью, Андрей удалился в Городец, но не оставлял замыслов. Он ссылался тайно с другими князьями; двор его сделался домом монголов. Димитрий терпел два года; наконец собрал князей (1285 г.), пришел в Городец и уничтожил тайную измену. Андрей кланялся, смирялся. Димитрий вскоре поссорился с Тверью, где княжил уже в это время юный Михаил. Тверь готовилась к отпору; Димитрий уступил юному князю, который клялся ему после того в дружбе, и сдержал слово вернее всех других.

В Орде настали большие смятения. Тохта поссорился с Телебугой, собрал войско и пришел отнимать у Телебуги ханство. Разбитый в сражении, Телебуга бежал, попался в руки Ногая и был зарезан вместе с братом своим Олгуем, или Салагуем. Ногай объявил себя после того повелителем Орды, отдав управление оною Тохте.

Этим воспользовался Андрей, поехал в Орду, дарил, бил челом. С грамотой на Великое княжество и с силами монгольскими быстро явился он на Русь. Открылись сообщники: Феодор ярославский, Даниил Александрович московский (и прежде враждовавший против старшего брата). Димитрий скрылся в Пскове, у верного Довмонта. Переяславль, Владимир, Суздаль, Углич были взяты и разграблены монголами. Не зная друзей, Дюдень, воевода монгольский, опустошил Муром, Москву, Коломну, Дмитров. Михаил тверской находился тогда в Орде. Встречая всюду беззащитных жителей, Андрей усовестился, остановился и поворотил своих союзников на Новгород. Михаил тверской успел пробраться в Тверь и был готов крепко стать на защиту Твери. Слыша, что монголы грабят уже Волок, новгородцы прислали с поклоном в стан Андрея. Он отпустил монголов, отдал Переяславль союзнику своему Феодору Ярославичу и праздновал новый успех свой в Новгороде. Предугадывая, что Димитрий не замедлит явиться, Андрей сторожил его близ Торжка и успел захватить его спутников и обозы; сам Димитрий едва мог убежать в Тверь, к Михаилу. Смелый юноша с честью принял Димитрия, объявил себя его защитником и взялся мирить враждующих дядей. Тверской Владимир приехал в Торжок уговаривать Андрея и новгородцев. Испытанный несчастием, Димитрий добровольно отказывался от Великого княжества; Андрей отдал ему Переяславль, забыв, что князь Ярославский уже владеет им. Феодору велели оставить Переяславль; он вышел из него, злобствуя, поступая как неприятель и при выходе сжег весь город. Димитрий был уже на смертном одре: он заболел близ Волока, на пути в Переяславль, постригся, принял схиму, и в Переяславль привезли только бездушный труп его.

Андрей сел на престол мнимого Великого княжества. Князь, доведший крамолы до такого бесстыдства, дважды предавший Отчизну огню и мечу варваров-повелителей, унижавшийся в беде, гордившийся в удаче, не мог заслужить уважения других князей. Михаил тверской женился тогда на дочери князя ростовского; старшая сестра ее выдана была за Андрея; но Михаил не думал уступать новому своему родственнику. Он почитал себя самовластным князем. Союзник Андрея, князь Феодор ярославский, дружил с Андреем по-прежнему, но также не признавал его власти над собою. Вскоре то же объявили сын Димитрия Александровича, Иоанн, наследовавший Переяславль, и Даниил Александрович московский. Великий союз заключили тогда Тверь, Москва, Переяславль. К ним пристали новгородцы. В договоре сказано было, что Михаил признает Даниила старшим братом; что он будет с Даниилом и с Иоанном заодно, «если будет им тягота от Андрея, или от татарина, или от иного кого. Новгород идет к ним, а они к Новгороду потянут взаимно и не отступятся друг от друга ни в которое время». Иоанн спешил после сего в Орду; Даниил и Михаил готовы были взяться за оружие и обещали Иоанну блюсти Переяславль. Андрей бросился в Орду – может быть, думая в третий раз вознести меч монголов над Русью; но он приехал некстати: между Ногаем и Тохтою открылась явная война, и притом Иоанн Переяславский предупредил его. Тохта обласкал обоих князей, но вместо войска обещал послать своего вельможу и рассудить их ссоры. Иоанн остался в Орде предупреждать тайную крамолу. Андрей должен был воротится в Русь. Посол Тохты приехал во Владимир и созвал князей московского, тверского, ярославского, ростовского; вместо Иоанна явились его бояре; Андрей предстал лично; епископы, владимирский Симеон, и сарайский Измаил, были тут же; ханский посол председательствовал. Начался сильный спор, и напрасно ростовский и ярославский князья стояли за Андрея и горячились; дело доходило до мечей; только епископы могли отвратить кровопролитие, но посол ханский уже уехал, ничего не решив и взяв только равно от всех подарки и поминки. Князья разъехались. Андрей думал воспользоваться отсутствием Иоанна и пошел на Переяславль. Михаил и Даниил предвидели его замысел, и близ Юрьева встретили они соединения дружины Твери и Москвы. Андрей не смел сразиться и уступил. Даниил московский казался старшим из всех, подкрепляемый союзом Твери, Переяславля и Новгорода. В 1299 году скончался союзник Андрея, князь ярославский Феодор. На другой год был опять съезд князей в Дмитрове. Здесь Андрей помирился с неприятелями своими и мог порадоваться ссоре Михаила с Даниилом. Но Михаил уступил, хотя Новгород держал его сторону, а Даниил позволял себе своевольства. Он воевал Рязань, и даже взял в плен князя рязанского, Константина Романовича. Князь Переяславский скончался в 1302 г. Умирая бездетен, он отказал Переяславль Даниилу. Андреевы наместники находились уже там. Дружины московские изгнали их. Андрей не смел противоречить и поехал кланяться хану Тохте, который владел тогда Золотою Ордою после победы над Ногаем и смерти его.

В отсутствие Андрея скончался Даниил московский, в платье схимника. Пятеро сыновей, Юрий, или Георгий, Александр, Борис, Иоанн (Калита, впоследствии столь знаменитый) и Афанасий, наследовали волости отцовские, продолжили дела его, соединили дружины свои, взяли Можайск и полонили тамошнего князя Святослава Глебовича.

Целый год пробыл Андрей в Орде и вывез наконец грамоту Тохты: хан приказывал своею грамотою русским князьям жить мирно. Георгий и братья его не отступались от Переяславля. Андрей удалился в свой Городец и на другой год скончался там, приняв перед кончиною схиму.