Текст книги "История русского народа"

Летописец современный дерзнул заметить, что Бог казнит Русскую землю бедствиями, сколько за грехи людей, столько же, может быть, «и князей ради: живут они в такой вражде, что много бы можно писать, но умолчу» – прибавляет он.

Если и умолчал о многом летописец, из того, что дошло до нас, судим об остальном.

После смерти Андрея мечта первенства над другими снова взволновала умы всех князей. Благоразумнейшие думали, что оно принадлежит Михаилу: сей князь был сын Ярослава; детей Александра Невского, старшего брата Ярославова, ни одного уже не было на свете: оставались внуки, дети Даниила. Дети Андрея Ярославича, владея Нижним Новгородом, не вступали в споры. Михаил видел права свои, не ожидал сопротивления и вдруг узнал, что племянник его, Георгий Даниилович, гордый успехом в споре за Переяславль, объявляет себя великим князем. Владимирские бояре приехали в Тверь поздравлять Михаила. Новгородцы согласились признать его и заключили с ним договор. Лишась многих выгод во время смятений при Димитрии и Андрее, они требовали старинных рубежей между Суздальскими и Новгородскими областями; возвращения сел, коими завладели Димитрий и Андрей в Новгородских областях, без всякого вознаграждения; требовали, может быть, и разных преимуществ, какими пожертвовали они сим князьям. Вероятно, встречалось много разноречий: мы имеем три договора Михаила с новгородцами, одинаковые в главном, различные в подробностях. Новгородцы уговаривались, что Михаил не станет затевать войны без воли новгородской, то есть не должен требовать помощи Новгорода в такой войне, на которую Новгород не согласится; что он не будет вмешиваться в дела Новгорода с Ливонией; наконец, что Новгород тогда только признает его новгородским и великим князем, когда ордынский царь утвердит его в достоинстве великого, Михаил на все соглашался. Между тем митрополит Максим тщетно уговаривал Георгия отступиться от своих требований на Великое княжество и не ездить в Орду. Владыка предвидел, что Георгий едет туда на крамолу; Георгий клялся, что отправляется в Орду не за великим княжеством. Михаил принял деятельные меры. Георгия едва было не схватили в Суздале посланные Михаилом; но он укрылся, и пробрался за Волгу тайным путем. Михаил отправил дружины в Переяславль и всюду подстерегал движения братьев Георгия. В Костроме дружины его взяли Бориса Данииловича, и увезли в Тверь. Но Иоанн Даниилович разбил тверские дружины под Переяславлем. Новгородцы не приняли наместников Михаила, даже выгнали их, говоря: «Князь тверской забыл договор наш; хочет владеть Новгородом, не бывши еще утвержден ханом». Они выслали войско в Торжок стеречь новгородские пределы от Твери. Всюду было своеволие: в Костроме народ собрался на вече, судил и бил бояр; в Нижнем Новгороде происходило то же. Михаил особенно боялся Орды, где вельможи говорили явно: кто больше даст выходу, тому и Великое княжество. Он поспешно поехал в Орду. Там Михаил и Георгий кланялись, судились перед ханом. В Руси с нетерпением ждали следствий тяжбы их; следствия сии прояснились возвращением Михаила: он привез грамоту ханскую и возведен был на великокняжеский престол (в 1305 г.) во Владимире митрополитом Максимом.

Победа Михаила Тверского над татарами и пленение воеводы Узбекова, Кавкадыя

Свирепый, деятельный, хитрый Георгий возвратился в Москву с непримиримою ненавистью к тверскому князю. Все другие признали Михаила, и Новгород принял его наместников. Но Георгий ничего не слушал; мужественно сразился с Михаилом, когда Михаил пошел на Москву; после нерешительного боя Георгий принудил его заключить мир. Великий князь уехал в Тверь, а Георгий велел умертвить рязанского князя Константина (полоненного отцом его Даниилом и бывшего в Москве в заключении); после сего он хотел овладеть Рязанью. Ярослав Константинович вымолил себе охранительную грамоту от хана. Георгий, за бесполезное злодейство свое, удовольствовался только уступкою Коломны и снова отразил Михаила, еще раз приходившего на Москву из Твери. Князья заключили наконец мир, с мечами под изголовьем, по русской поговорке. Действуя заодно, Георгий и четверо братьев его стерегли крепко Москву. В 1307 г. Александр и Борис поссорились со старшим братом и уехали в Тверь, но вскоре возвратились; союз Даниила казался неразрывным. Обозревая события, со времени кончины Александра Ярославича (с 1263 г.) до наименования великим князем Михаила Ярославича, в течение сорока лет, в княжении Ярослава, Василия, Димитрия и Андрея нельзя не усмотреть разительной перемены в действиях и характерах против первых двадцати лет монгольского владычества над Русью. Исчезла тишина, бывшая в княжении Ярослава Всеволодовича и Александра и Ярослава Ярославичей, нарушаемая только смятениями и делами новгородскими. Все быстро пошло к развязке; бури страстей понеслись, как тучи вихрем гонимые, чтобы тем скорее очистить небосклон Руси. Не приступая еще к изображению кровавого окончания вражды между родом тверских и родом московских князей – окончания, послужившего в основу силы и самобытности Москвы, мы должны здесь предварительно сообразить сущность событий и взглянуть на подробности, дополняющие картину века и общность происшествий.

Прежде всего Орда. Мы говорили о политической сущности монгольского царства, основавшегося на берегах Волги и в степях половецких, упоминали о быстрых переменах властителей одного и раздорах другого ханов. Опишем события ордынские подробнее.

Вскоре после Батыя умерли сын его Сартак, и внук (сын Сартака) Улавчи. Брат Батыя, Берку, наследовал ханство и умер в 1266 году. Ногай не слушал уже его велений, обладая южными землями от Волги до Дуная. После смерти Берку царствовал третий сын Чучи, Менгу-Темир. Он отделил потомству четвертого брата своего Шейбана, поколение Ак-Орду, кочевавшее между Сыром и Яиком, подле левого крыла монгольского. Здесь основалась из сего отделения монгольская Синяя Орда. Другой удел получило от Менгу-Темира потомство пятого брата, Тагай-Тимура: он отдал ему Крым, и тем положил начало Крымской Орде. Деля таким образом свои орды, Менгу-Темир увлекся еще в отдаленную войну с персидскими своими родичами. Разбитый в Карабахской области, Менгу-Темир не пережил своей потери. Два соискателя ханства явились после него: Телебуга, сын, или внук Батыя, и Тохта, сын Менгу-Темира. Несогласные в распоряжениях Ордою, они кончили распрю кровавым боем. Тохта победил; Телебуга бежал и погиб от руки Ногая, именовавшегося главным ханом после смерти Менгу-Темира. Вероятно, Тохта не хотел признать власти сего гордого и сильного хана; дошло опять до битвы; Ногай, побежденный Тохтою, не перенес поражения: он умертвил себя сам. Тохта повелевал после него всеми Ордами и в 1313 году умер, передав власть сыну своему, Узбеку.

Так, в течение полувека – восемь ханов сменились в Золотой Орде; война с Персией, разделение родов и два жестокие междоусобия, в коих погибли Телебуга и Ногай, ознаменовали сие время. Все: кротость и свирепость, война и раздоры монголов, способствовали благу России. В первый год своего правления Менгу-Темир ослабил налоги монгольские на Русь так, что это, вероятно, заставило его сделать новое перечисление в 1273 году, ибо послабление родило беспечность: таково свойство рабов; но занятый войною с Персией и смутою Ногая, он оставлял в покое руссов, не думал о неудачном отряжении монголов на Литву и как будто совершенно забыл о Заднепровских областях. Столь усильно собирал он отовсюду войско на битвы за Кавказом, что забрал даже дружины русские; они бились в 1277 году в Дагестане, по повелению Менгу-Темира. Ногай подражал в распоряжениях главному хану Орды: он посылал войска в Литву, на другой год после похода войск Менгу-Темира и, воюя в Булгарии, также водил с собою дружины руссов, на другой год после его Закавказского похода. Явное соперничество Телебуги с Ногаем сказалось в распрях русских князей после Менгу-Темира. Помощь Телебуги Андрею в 1281 году была остановлена волею Ногая, возвратившего Великое княжество Димитрию. Несогласие сих ханов видно также в событиях Курской области (о чем упомянем далее). Дюдень, отправленный потом в защиту Андрея Ногаем, в 1293 году, может быть, послужил к решению судьбы сего хана, который между тем вместе с Телебугой делал набеги на Венгрию и Польшу, в 1285-м и 1287 годах. Пора завоеваний для монголов миновала, и мечи их устремлены были родными на погибель родного. Уже не один Ногай противился Тохте. Какой-то хан Тохтамер приезжал в Тверь, после похода Дюденева, называл себя царем и бил монету в Орде, величаясь Тохту-Бегом правосудным.

Тохта, усмирив всех, хотел спокойствия. В течение десяти лет, протекших после смерти Ногая, он брал спокойно дань с руссов, не слушал их жалоб и приказывал им жить мирно, послав в 1297 году посредника во Владимир, дав повеление на мир в 1302 году, отдав старшинство Михаилу перед Георгием в 1304 году и охранив Рязань от притеснений Георгия. Только жадность добычи водила монголов в Литву, Венгрию, Польшу; но они не думали уже покорять сии страны, и, кажется, что только раздоры ханов Золотой Орды были причиною помощи Андрею в 1281 и 1293 годах: Телебуга хотел показать силу свою руссам, равно ездившим кланяться к нему и к Ногаю; Ногай хотел показать им свою мощь перед Телебугой, идя на решительный бой с сим ханом.

Два важные переворота совершились в Орде в сие время. Одним из них было совершенное отделение Золотой Орды от главной Харахорумской и других отдаленных монгольских Орд. Это, при разделении самой Золотой Орды на Синюю, Ногаеву и Крымскую, лишило приволжских монголов даже мысли о прежних великих завоеваниях Чингиза, Оготая и Мангу. Другой переворот заключался в изменении национальности. Отделяясь от своих восточных родичей, Золотая Орда не была уже монгольской – она превратилась в турецкое царство: язык, нравы, обычаи турецких племен были приняты ею. Еще Берку сделался магометанином; Менгу-Темир и наследники его усердно исповедовали веру аравийского лжепророка.

Мы сказали, что самое свирепство монголов было во благо русских областей; думаем, что сия мысль верна: удобство, открывшееся для русских князей, – удовлетворять честолюбие призывом монголов на решение спора о великокняжестве, возбудило новую деятельность умов; более дерзкие, или более хитрые князья, всегда могли выигрывать перед другими, Русь низко рабствовала; но уже не была бесчувственна, начала оживать, осмеливалась иногда даже противиться, сражаться, изгонять монголов, а князья надеялись, что новые раздоры ханов, или жадное корыстолюбие двора их могут извинить и оправдать подобную отвагу, таким образом, Русь преставала прозябать в рабском, мирном невольничестве, за которое современники благословляли память Ярослава, Александра и Василия. Память Андрея Ярославича осталась у них неблагословенной: он первый разрушил порядок аристократии рабственной, установившейся на удельных правилах. Говоря собственно, Андрей был первым оживителем русского духа, падавшего под игом поганых, и тем давшего средства самовластвовать одному князю над всеми. Александр, раб хана, своевольно казнил новгородцев; Ярослав следовал его примеру и сделался высокомерным, едва приняв название великого князя. Андрей разрушил это самовластие наследное, передав его уму и отваге каждого князя. Такие перевороты идей всегда покупаются бедствием. Андрей был тем же в XIII веке, что были в XII Всеволод Олегович и Изяслав Мстиславич: разрушителем прежнего порядка дел для произведения нового. В сем новом порядке дел выигрывали не род, не право, но сила и ум. Это сделалось причиной увеличивавшейся попеременно важности Переяславля, Твери и Москвы. Удача не прикрыла черноты дел Андрея для глаз потомства, и он остался навсегда обесславленным. Лучше его успели воспользоваться удачными злодействами Даниил московский и дети его, и современники благословляли Даниила и Иоанна Калиту; потомство повторяет похвалу их. Такова была основа событий в Северной Руси. Великое княжество перестало быть принадлежностью одного места: оно перешло из Владимира в Тверь, Кострому, Переяславль, Городец, и снова в Тверь – при Ярославе, Василии, Димитрии, Андрее и Михаиле. Москве не доходила еще очередь; но Даниил и дети его хорошо умели воспользоваться обстоятельствами, и быстро потом, из удела ничтожного, они сделали Москву сильным княжеством среди других русских княжеств, присоединив к ней Переяславль, Можайск, Коломну. После смерти Андрея пример его остался ободрительною надеждой для замыслов Георгия Данииловича. Михаил и Георгий, Тверь и Москва, стали друг против друга. Будущему предоставлено было решить борьбу их. Москве не доставало только великокняжеского титула. С ним она решительно делалась выше всех.

Оставляя здесь описание дальнейших событий, поспешим обозреть другие области Руси.

К востоку и к северу от Владимирских областей, составлявших принадлежность Великого княжества, простирались уделы потомков Константина Всеволодовича, образовавших поколения князей ростовских, белозерских и ярославских. По смерти Бориса и Глеба Васильковичей сын Глеба был обделен детьми Бориса; они ссорились потом между собою. Димитрий, бывший тогда великим князем, помирил их. В 1269 году умер Димитрий, сын Святослава Всеволодовича, вытесненного с великокняжеского престола племянником (Александром Невским и Андреем в 1249 году). Димитрий замечен был современниками за его благочестие и набожность. Умирая, он лишился языка, но, быв пострижен и посхимлен, вдруг обратился к епископу Игнатию и ясно проговорил: «Благодарю тебя, владыко: ты приготовил меня в дальний путь добрым воином Христовым!».

Мы упоминали о Феодоре, князе ярославском (говоря о междоусобиях Андрея и Димитрия). Феодор, прозванный Черным, не был потомком Константина: он происходил от рода князей смоленских и владел Ярославлем, женясь на единственной дочери Константинова внука Василия ярославского. Прежде того, он получил удел в Можайске, делясь с братьями своими, Глебом и Михаилом; но потом переселился в Ярославль. Здесь, лишась супруги, Феодор женился на родственнице ордынских ханов, вмешивался к крамолу князей, надеясь на покровительство Орды, и ходил отнимать Смоленск у племянника Александра, после смерти братьев. Он умер в 1299 году, приняв схиму перед смертью. На гробе его происходили чудеса, и потому Феодора причли к лику святых вместе с двумя сыновьями его, Давидом и Константином.

Потомки Андрея Ярославича мирно владели уделом своим, Суздалем и Нижним Новгородом. Георгий Андреевич (бывший от Ярослава наместником в Новгороде и бежавший в Раковорской битве) умер в 1280 году. Ему наследовал брат его Василий. Другой брат, Михаил, находился в Орде, когда нижегородцы собрали вече (1305 г.), вздумали судить и казнить бояр княжеских. Возвращение Михаила прекратило самоуправство горожан.

Князья Федор, Давид и Константин. Икона конца XVIII в.

Рассказав главные дела новгородские, мы не упомянули о мелких событиях. Исчисляем их. Нева и Ладожское озеро продолжали быть местом беспрерывных битв Новгорода со шведами. В 1283 году шведы явились в Ладожском озере, убивали купцов ладожских и новгородских и дрались с ладожанами. На другой год воевода шведский, Трунда, плыл в Ладожское озеро на многих ладьях и шнеках и хотел обложить данью карельцев. Посадник Семен ждал его в устье Невы, разбил и прогнал. В 1285 году сильный набег литовцев заставил соединенно действовать отряды Новгорода, Твери и Москвы. В 1286 г. вече сменило посадника Семена, и на другой год весь Новгород взволновался против него. Толпы народа бежали повсюду к дому сего смененного посадника с оружием, как будто на сильную рать; с шумом разграбили они дом его. Семен успел убежать в дом владыки и спасся в Софийском соборе, куда запер его сам владыка; но он не пережил своего бедствия и умер через несколько дней. В 1290 году, вече отняло посадничество у избранного в 1286 г. Андрея Климовича; собрание взволновалось, разделилось; убили какого-то Самуила Ратшинича в доме владыки, дрались и выжгли всю Прусскую улицу, причем сгорела даже одна церковь. В 1291 г. был в Новгороде конский падеж, и ранний мороз побил хлеб. Какие-то крамольники разграбили лавки торговцев; их схватили, судили на вече, и двоих утопили в Волхове. Эти внутренние смятения не препятствовали внешним делам: в 1296 г. отборная молодежь новгородская ходила разорять Ям.

Отряд шведов являлся отмщать за этот набег, в Ижору и Карелу, но неудачно. Желая обезопасить Финляндию от нападений русских, опекун детей шведского короля Магнуса, умершего в 1290 г., Трокель заложил большую крепость в Карельской земле, назвав ее Выборг. На другой год напрасно новгородцы приступали к Выборгу; настала теплая погода, сделалась распутица; кони гибли от недостатка корма, и новгородцы удалились. Торкель думал, что успел в своем предположении, что новгородцы не посмеют более тревожить шведов, и в 1295 г. принял он под свое покровительство торговлю любленских купцов, и построил новую крепость в Карелии, Кексгольм; другую тогда же заложили шведы на берегу Наровы. Новгородцы не медлили и разорили ту и другую. Торкель решился на предприятие важное, и в 1300 году прибыл сам в устье Невы. Здесь, на Охте, заложил он большую крепость, Ландскрону, или Венец земли, как переводили новгородцы шведское название. Новгородцы старались препятствовать постройке, но не могли, и на другой год сам князь Андрей Александрович пошел осаждать Ландскрону. Приступом взята была крепость эта, и название оной подало повод новгородцам посмеяться тщете гордого ее имени. «Ни во что было высокоумие врага, и всуе трудился он без Божьего повеления!» – говорили новгородцы. В 1267 году пожар опустошил в Новгороде весь Неревский конец. «Горе, братие!» – восклицает летописец. «Столь лют был пожар, что и по воде огонь ходил: в ладьях на Волхове погорело много товару; много и людей сгорело. Одни от того обнищали, а другие обогатились», ибо грабили во время пожара. Такое злодейство еще сильнее сказалось в пожаре 1299 года. Загорелось на Варяжской улице, и при сильном ветре огонь истребил Немецкий торговый двор, Холопью улицу, мост Волховский, Неревский конец, и множество церквей. Злодеи, пользуясь общим смятением, грабили не только дома, но даже и церкви. Пожар был в Великую субботу. «И были заутро в светлый праздник, вместо радости печаль и уныние, – говорит летописец. – Сбылось пророчество Исайи: преложу праздники ваши в плачь, и игрища ваши в сетование. Бог казнит нас за грехи наши, братие! Не отчаемся, но отстанем нашей злобы!» В 1297 году, чувствуя важность крепости Копорской, новгородцы возобновили там укрепления, срытые в 1282 году, во время ссоры их за самовластие Димитрия. В 1302 году в первый раз воздвигнуты были каменные стены вокруг Новгородского кремля. До тех пор кремль Новгородский огражден был стенами деревянными. Тогда же ездили послы новгородские и заключили мир с Данией. Время смутное наставало в русских областях: многая замятия была в областях Суздальских и, замешанные в спор между Михаилом и Георгием, новгородцы могли бояться мщения датчан за Раковорский поход. Новгородцы не обманывались, ожидая неприязни от Твери и Москвы. В 1303 году бесснежная зима оголодила Новгород: «бысть дорогов велика, и туга и печаль велика людем».

Мир, заключенный с ливонскими меченосцами, после неудачного нападения их на Псков, в 1269 году, продолжался много лет. Рыцари заняты были внутренними междоусобиями и войной с литовцами. Псков, составлявший граничную опору руссов, оберегал крепкой своей рукою Довмонт. В 1299 г. псковитяне поссорились наконец с рыцарями. Наехав нечаянно, рыцари сожгли посад и осадили самый кремль Псковский. Довмонт, уже старец, но еще юный душою, вступил в битву. «Бысть сеча зла, яко николи же такая не бывала у Пскова». Рыцари бежали разбитые. В том же году Псков лишился Довмонта. Он умер от какой-то заразной болезни, свирепствовавшей в Пскове. Урожденец полудикой Литвы, Довмонт более тридцати лет был примером храбрости и благочестия христианского, любил Псков, не жалел за него головы своей и навсегда остался в памяти псковитян, которые по смерти причли его к лику святых и долго называли довмонтовою каменную стену, которою обнес он псковский кремль. Выступая в битву, Довмонт всегда приходил в церковь, клал меч свой на алтарь, молилися со слезами, принимал благословение духовника и потом препоясывал меч его рукою. Сначала не любимый русскими князьями, он был потом женат на дочери Димитрия Александровича, не оставлял его в бедствии, и заслужил честь и славу мечом крепким, душою честной. Новгородцы и псковитяне равно скорбели о кончине Довмонта.

Распря князей перед послом ханским

После опустошения Курска там оставалось несколько ничтожных князей Олегова рода в разных городках. Один из них, Олег, был властителем Рыльска и Воргола; сродник его, Святослав, владел Липецком. Ахмат, баскак монгольский, угнетал людей, подвластных сим князьям, даже завел слободы, где сбирались к нему бродяги и разбойничали по дорогам и селениям, прикрываясь именем людей баскака. Олег решился ехать к Телебуге и жаловаться. Между тем Святослав скрытно нападал на ахматовы слободы. Олег получил повеление Телебуги: разорить прибежища Ахмата, негодовал за своеволие Святослава, и исполнил приказ Телебуги. Ахмат был тогда у Ногая, жаловался ему, говорил, что Телебуга неправ, что Олег не князь, но разбойник. «У него есть отличные ловы лебединые, – говорил Ахмат, – пошли выловить их, и позвать к себе Олега. Посмотри, что он не послушает тебя». Ногай исполнил по слову Ахмата. Боясь крамол, Олег не явился к нему. Ногай послал войско. Разорив Рыльск, Воргол и Липецк, монголы возили по селениям окровавленные одежды убитых ими, говорили: «Так будет всякому, кто оскорбит баскака!» Стыдно и страшно было видеть ругание поганых над православными… И хлеб в горло нейдет при одной мысли об этом!» – говорит летописец. Ахмат не смел, однако ж, оставаться в Курской области, боясь князей, ибо Олег снова убежал к Телебуге, а Святослав скрылся в воронежских лесах. Олег воротился с милостивою грамотою хана, и, к огорчению своему, узнал, что Святослав снова оказал своевольство: напал на ахматовых чиновников, побил их и разорил вновь собравшиеся слободы баскака. «Ты затерял теперь правду нашу, – говорил Олег, – возложил имя разбойника на себя и на меня. Зимусъ, тайно нападал ты на слободы, а теперь своевольно погубил наших злодеев. И у нас, русских, лихо бывает своевольному разбойнику; неужели не знаешь татарского обычая? Иди же в Орду и отвечай». «Сам ведаюсь в своем деле, – сказал Святослав. – Я прав был, отмщая врагам моим!» Боясь за себя, Олег явился с оправданием к Телебуге и получил прощение его, но с условием – казнить Святослава! Олег повиновался; Святослава убили по его повелению. Сын Святослава, князь Александр, отмстил смерть отца – убил Олега и двух сыновей его… «И бысть радость дьяволу и угоднику его, бусурманину Ахмату», – прибавляет современник…

Замок в Луцке

Кроме разорения Рязани Даниилом и смерти Константина Романовича в Москве, заметим, что еще прежде отец Константина, князь Роман Олегович, погиб в Орде, умерщвленный по приказанию Менгу-Темира, в 1271 году. Романа обвинили в хулении магометанской веры. Палачи ханские содрали с него кожу, разрезали его на куски, и воткнули голову на копье. «Он был первый русский мученик, страданием уподобившийся Иакову Персиянину и погиб, искупив страстью своею Царство Небесное». Так отзывались современники, но не причли Романа к лику святых.

Мы заключили галицкие события серединой XIII века: восшествием Льва Данииловича на княжение Львова, Галича, Холма и Перемышля (после смерти Сваромира) и вступлением Владимира Васильковича на княжение Волынское. Брат Льва, Мстислав, владел Луцком, а Тройден занял литовские волости, которые Сваромир получил некогда от Войшелка. Лев радовался вражде Тройдена против Владимира и дружил Тройдену; но убийца Войшелка недолго наслаждался их несогласием. Тройден захватил Дрогичин, принадлежавший Льву, и Лев решился просить помощи монголов. Сильный отряд их пришел на Волынь, где собралось множество мстителей литовцам, по приказу Менгу-Темира и по собственному желанию, ибо кого поганые Литовцы не обидели? Князья брянский, смоленский, псковский соединились со Львом и монголами. Дело кончилось ничем: Лев скрытно грабил литовцев, не делясь добычею с другими, и оскорбленные союзники отстали от него. Монголы, идя вперед и обратно, причинили столько зла жителям, что Лев рад был отделаться от их союза. «Пришли они, поганые, для помощи, а сделали одну пакость: не только забирали имение, скот, но даже так было, что кого где встретят, того тут и облупят, – говорит летописец и прибавляет: – Замечу на память и на пользу, что дружба с поганым не лучше брани». На другой год (1276) Тройден мстил Галичу; взаимно литовцы и русские жгли, грабили и помирились, утомясь бесполезностью ссоры. Но Лев, совсем нечаянно, получил грамоты Ногая, где он писал ему, что, слыша жалобы на грабежи литовские, посылает Льву сильных мстителей: своих монгольских воинов. Лев благодарил хана за милость и в 1277-м году снова начал невольный поход на Литву. Не уступая в грабежах монголам, руссы искали целых мест, ибо после татар нечем поживиться, говорили они. Это едва не погубило князей Мстислава и Юрия (сына Льва), бывших в походе. В 1279 г. Владимир поссорился с Кондратом Мазовецким. Во время страшного голода ятвяги прислали просить у него хлеба. «Не помори нас, продай нам хлеба, и бери что хочешь: воск, бобры, черные куны, бель, серебро», – велели сказать ятвяги Владимиру. Ладьи, нагруженные хлебом и посланные к ним, были разграблены. Владимир просил суда, и не получив его воевал области Конратовы. Князь добрый и умный, Владимир почитался утехою подвластных. Современники оставили нам похвальное изображение его, и сказывают, что Владимир был силен, удал на охоте, хорош собою, никогда не преступил клятвы, не пил вина и «глаголил от книг ясно, ибо великий философ был». Прибавляют, что он строил города, украшал церкви, сам списывал церковные книги. За четыре года до кончины своей Владимир начал страдать тяжкою болезнью и не участвовал в событиях, какие волновали в это время Галич, Волынь, Польшу и Венгрию.

Честолюбие Льва было причиною раздора его с Польшей в 1279 году. Тогда скончался король Болеслав Целомудренный. Несмотря на назначение наследником его Лешка Черного, еще с 1265 года, Лев вздумал искать престола польского, опять обратился к монголам, сам ездил к Ногаю, выпросил у него войско и был разбит Лешком. Поневоле участвовали в безрассудной войне этой Владимировы и Мстиславовы дружины. Лешко отплатил Льву в 1281 году и взял у него несколько городов. Владимир помогал потом (в 1283 г.) Конраду воевать против Болеслава Мазовецкого. В 1285 году русские князья были испуганы начинаниями монголов: Ногай и Телебуга, до того времени несогласные и довольные только помощью в ссорах Галича с Литвою и Польшей, дружно собрали многочисленную рать, двинули ее в Венгрию, и принудили Льва идти с собою. Опустошив многие области польские, монголы едва не все погибли от голода и заразных болезней. Руссы служили им путеводителями и нарочно наводили их на засады неприятельские. Ногай и Телебуга воротились из Венгрии в большой ссоре; но спустя год толпы монголов еще раз отправились через Волынь и Галич разорять Польшу. Ногай и Телебуга сами были в этом походе, но вражда их до того усилилась, что они не хотели ни действовать вместе, ни даже идти в одну сторону, и возвратились восвояси, удовольствовавшись опустошением нескольких литовских и польских областей. Поход их был и на беду и в пользу галичан. Страны Заднепровские во все это время были наполнены монголами; называясь друзьями, монголы ограбили, разорили, съели все, что могли. Князья русские принуждены были выходить с поклонами навстречу ханам, и молчать обо всем, что ни делали подчиненные им монголы. Но все послужило к пользе, потому что Лев закаялся с того времени приводить монголов в свои области и исполнил слово.

Владимир скончался в 1289 году. Он не хотел отдать своей отчины ни Льву, ни сыну его Юрию. Не имея детей, он благословил наследием после себя Мстислава Данииловича. Любя Владимира, летописцы подробно описывают все события при сем случае. Они любопытны. Чувствуя усиление болезни, Владимир хотел всем распорядиться и в присутствии монгольских баскаков передать права свои Мстиславу, послав сказать об этом Льву. «Я рад, – отвечал Лев, – не буду искать под Мстиславом ничего, ни при животе, ни по смерти брата. И до того ли мне! В нынешнее время дал бы только Бог своим извладеть». Услышав, что Мстислав отдал уже город Всеволож своим боярам: «Я болен, – сказал Владимир, – а он еще придает мне болезни: при жизни моей уже раздает он города мои. Успел бы и после смерти моей это сделать. Не полоном и не копьем добыл ты города мои, – велел он сказать Мстиславу. – Если так хочешь поступать, как ты поступаешь, вспомни, что у меня есть другой брат, Лев». Мстислав извинялся. «Пошлите же за Мстиславом, – сказал Владимир, – хочу учинить с ним ряд о городах милой княгине моей Ольге и сироте моей Изяславе, которую в пеленах взял я от отца и матери и миловал как родную, ибо Господь не дал мне родных детей». Изяслава была приемыш Владимира. Написав грамоты, Владимир привел Мстислава к крестному целованию в том, что он будет беречь удел княгини Ольги и Изяславы, и не станет принуждать сироту идти за кого-либо неволею. Заклинал исполнять свои заветы «Мне не встать будет посмотреть, кто что сделает по моем животе», – прибавил Владимир. Он был опечален в это время смертью Болеслава, и тем, что Юрий Даниилович вмешался в притязания Кондрата Мазовецкого против наследников Лешка, обманул его и хотел захватить себе Люблин. Между тем Лев старался хитростью добыть хотя какую-нибудь часть наследия, отданного Мстиславу. Юрий прислал для этого к Владимиру с притворною жалобою, что отец отнимает у него удел и что он надеется на милость дяди своего и ожидает от него хотя Берестья. «Не дам, – сказал Владимир, – не дам ничего. Скажите и Мстиславу, чтобы ничего не давал он, ни даже вот такого клока соломы». Владимир вырвал клочок соломы из снопов, под него подостланных. «Даниил был король мой, Лев – мой брат, но ты отец мой; исполню, что ты велишь!» – отвечал ему Мстислав. Тогда явился ко Владимиру переяславский епископ Мемнон. Владимир понял, зачем он приехал. «Лев велел сказать тебе, – говорил Мемнон, – что дядя твой Даниил, и братья ваши, Роман и Сваромир, лежат в Холме. Ты до сих пор не зажег свечи над их гробами. Дай Берестье на помин их душ и зажги свечу на память им». Владимир долго беседовал с епископом, «зане философ бысть, якого же не бысть по всей земле, по нем не будет». Он отвечал Льву, что не давал ничего, когда для живых просили, не даст ничего, когда и на мертвых просят. Болезнь Владимира усилилась; он страдал, как второй Иов, но, собрав последние силы, велел вести себя в церковь, причастился и воздав хвалу Богу, скончался после 20-летнего честного княжения. После кончины «его облекли в аксамит с кружевами, как достоит царям». Над гробом его плакали подданные и чужестранцы: немцы, сурожане, новгородцы и самые жиды, как в день взятия Иерусалима. «Царь мой благий! – вопияла княгиня Владимирова. – Воистину назвался ты Иоанном: всею добродетелью ты был подобен ему! Сколько оскорбляли тебя родные, и никогда не воздавал ты им злом за зло!» «Добро бы нам было умереть с тобою, сотворившим такую свободу, – говорили владимирцы. – Ты уподобился деду своему Роману; поревновал ему и наследил путь его. Зашло солнце наше и в обиде нас всех оставило!»