Текст книги "История русского народа"

Василий оказал совершенное хладнокровие, узнав все обстоятельства похода; он даже разгневался на одного немца, который, спасая пушки, не берег себя. «Люди знающие мне дороже пушек», – говорил он. Не унывая от неудачи, Василий велел готовиться Даниилу Щене в новый поход на Казань. Но зимою Магмет-Аминь прислал в Москву просить прощения. Радуясь случаю помириться, не унизив себя, Василий, «приговоря с братьею и с бояры, для христианских душ, кои в бусурманския руки попали, проступку Царю Казанскому отдал». Казань подтвердила снова свою зависимость Москве; возвратила пленных, захваченных купцов и добычу. Василий оставил в покое Магмет-Аминя. Его заняли Крым и Польша.

Карта Московии, изданная Сигизмундом Герберштейном в Вене в 1549 г.

В Крыму престарелый Менгли-Гирей медлил утвердить с Василием прежнюю дружбу, какую постоянно держал к Иоанну. Волею старика владели тогда приближенные люди, искавшие собственной пользы и добычи и готовые для сего сделаться врагами русских. Особенно Махмет-Гирей, старший сын хана, не думал о дружбе с Василием. Крымцы сделали неудачный набег на Польшу и почти в то же время ворались в Русь и напали на Белев и Одоев, Менгли-Гирей уверял, что своевольное нападение грабителей было учинено без его позволения, но медлил, затруднялся подтверждением союза, требовал отпуска Абдул-Летифа в Крым. Василий терпел все, зная пользу крымцев в войне против Польши.

В Польше произошло между тем много нового. Тщетно желав прочного мира с Русью, король Александр скончался в августе 1506 года. Государство Польское находилось в замешательстве, истощенное войною и безрассудными царствованиями двух сынов Ягайлы. Голоса делились при выбре нового короля; Русь угрожала, Крым тоже; западные соседи неблагоприятствовали. Все это внушило Василию странную мысль: предложить себя в короли польские. Он сообщил об этом вдове Алексадра, сестре своей, и польским вельможам, обещая им все выгоды и полную терпимость вер. Но предложение было сколь неуместно, столь и поздно. Младший брат Александра, Сигизмунд, князь мужественный и крепкий духом и телом, избран был в октябре 1506 г. в великие князья литовские, а в декабре в короли польские. Василий не возобновлял переговоров, какие шли перед кончиною Александра, хотел показать новому королю свою решительность и, выставляя обиды литовцев, послал войско грабить литовские области (в сентябре 1507 г.). Сигизмунд жаловался на вероломство, прислал послов в Москву, требовал мира; но не унижался, соглашаясь на мир только с возвращением Польше литовских городов, завоеванных Иоанном. Василий не хотел об этом слышать, и хотя был обеспокоен в это время бегством из Руси двух знаменитых изменников литовских и нерешительностью Менгли-Гирея, но готовился воевать.

Два знаменитых беглеца из Руси в Литву были: князь Константин Острожский и воевода Евстафий Дашкович – один, приневольный Иоанном присягнуть на подданство Руси; другой, думавший найти большие выгоды в Руси и добровольно давший русскому государю присягу. Василий избавил Острожского от тюрьмы и от опалы, в какой он находился, и только связал его записью, клятвою, ручательством митрополота; но Острожский спешил воспользоваться первым мгновением свободы для возвращения в отчизну и, верный своему государю, явился к Сигизмунду, горя желанием отмстить за позорный плен свой. Буйный Дашкович ушел в украинские степи. Там удалые толпы казаков избрали его своим предводителем. Дашкович составил из них грозные полки и сделался опасным соседом Руси и Крыма.

Но Василия утешила измена людей, более Острожского значительных для Польши. Это были князья Глинские, трое братьев, владевшие Глинском, Мозырем, Туровым и богатыми, обширными поместьями. В числе литовских вельмож братья Глинские были первыми. Старый, Михаил, гордый, властолюбивый, отличался храбростью и умом. Долго путешествовал по Европе, он служил несколько времени в войске императорском и сделался потом любимцем короля Александра. Он хотел власти, независимости, мечтал об отдельном Киевском княжестве, искал руки Анастасии, вдовы Симеона Олельковича, князя киевского, притеснял, презирал других литовских вельмож и своевольствовал безнаказанно. Особенно прославила его победа над крымцами, одержанная перед самою кончиною Александра. Все трепетало тогда перед набежавшими на Литву хищными толпами. Глинский поспешно собрал небольшое войско, встретил крымцев под Клецком, разбил их наголову, прогнал и отнял у них добычу. При своей силе, влиянии на Литву и властолюбии, Глинский казался Сигизмунду опасным. Лаская Острожского, слушая врагов Глинского, Сигизмунд не внимал его жалобам. Глинский с досадою уехал в Туров, окружил себя войском и нагло требовал удовлетворения, ссылаясь между тем с Москвою, Крымом и Молдавией. Все враги Польши обрадовались, узнав замыслы Глинского. Василий обещал ему княжество независимое; Менгли-Гирей хотел завоевать для него Киев. Желание мести довело, наконец, Глинского до явной измены отечеству. Не получая удовлетворительных ответов короля Сигизмунда, он присягнул Москве и начал неприятельские действия, обещая Василию взбунтовать всю Литву. Прежде всего Глинский захватил и перерезал врагов своих, разграбил их поместья. Русские войска шли к нему на помощь. Глинский повел их разорять отчизну. С другой стороны, воеводы русские спешили к Орше.

Тут пристал к ним Глинский, но с немногими силами и с бессильной яростью, видя, что только по неволе передавались ему некоторые литовские вельможи; все другие презирали изменника и ждали спасения от юного, бодрого короля.

Сигизмунд деятельно соединил полки свои и быстро подошел к Орше. Русские отступили, разоряли окрестности и бросились спасать свои пределы, ибо Сигизмунд, оставив русских, грабил окрестности Орши, пошел в Смоленск и оттуда послал отряды взять Торопец, Белый, Дорогобуж. Торопец сдался и присягнул Сигизмунду. Белый и Дорогобуж защищались; их сожгли. Из Москвы двинулся Холмский, с новым войском. Русские отбили Торопец. С обеих сторон были неважные удачи, ничтожные проигрыши. Доказав Василию твердость свою, Сигизмунд снова просил мира. Василий увидел, как мало помогла ему измена Глинского. Вместо сильной помощи, он должен был послать отряды для охранения собственных поместьев Глинского. Менгли-Гирей дрался в это время с астраханскими и ногайскими татарами, хвастал Василию победою над ними, но причинил тем одну досаду Москве, ибо ногаи, которым льстил Василий дружбою, обещали ему идти на Литву и были отвлечены Менгли-Гиреем от исполнения обещаний. Все это сделало Василия наклонным к миру, и мир с Польшею заключен был в Москве – вечный. Довольный тем, что Василий навсегда отказывается от Смоленска и Киева, Сигизмунд утвердил за Русью все, что было завоевано при Иоанне III, все, чем владели князья Шемякины, Стародубские, Трубецкие, Одоевские, Воротынские, Перемышльские, Новосильские, Белевские и Мосальские. Глинские лишились своих владений в Литве и, прежде столь сильные и гордые, в отчаянии должны были просить милости Василия, являясь в Москве жалкими изменниками. Василий принял, однако ж, Глинских с большою честию, сберегая в них орудие для будущего. Он наградил их подарками и поместьями в Руси. Михаил хладнокровно переносил заслуженное унижение и несчастие, но сообщники и братья Михаила плакали, оставляя отчизну.

Утвердив мир с Польшею, Василий успел, наконец, возобновить дружбу с Крымом. Он исполнил все требования прихотливого старика Менгли-Гирея: сперва вывел из заключения Абдул-Летифа, и хотя не позволил ему ехать в Крым, видеться там с матерью, но дал город в удел. Менгли-Гирей просил подарков, просил помощи на Астрахань, дани с Одоева; посла русского оскорбляли в Крыму, и хан не удовлетворял его за обиду. Василий отговорился от подарков, терпел мелкие притязания и даже уступил многое в обрядах: по требованию хана, он сам присягнул в верности договоров, клал руки на послов крымских; присягнул даже при договоре с Абдул-Летифом: никогда не делал этого его гордый родитель! Желая всегда иметь в запасе людей, опасных Казани, Василий обрадовался намерению одного из братьев Алегамовых, Кайдакула. Наскучив жить в ссылке, Кайдакул объявил, что желает принять христианскую веру. Несмотря на зимний холод, Кайдакула крестили в декабре 1505 г. на Москве-реке, назвали Петром; через месяц Василий отдал за него сестру свою Евдокию. Изъявляя большую дружбу к новому зятю, Василий, однако ж, торжественно встретил ханьшу Нурсалтан в Москве, когда она приехала наконец сама для свидания с Абдул-Летифом и потом отправилась из Москвы в Казань. Магмет-Амин снова подтвердил свои клятвы Василию, даже чистосердечно высказал, кто подговаривал его против Руси. По возвращении из Казани Нурсалтан прожила в Москве полгода и отправилась в Крым, уверенная во взаимной дружбе между Русью, Крымом и Казанью.

Еще в 1506 г. приезжал в Москву, с дружескими грамотами, посол императорский Гартингер и просил Василия помириться с Ливонией. По обряду, заведенному при Иоанне, новгородский наместник договаривался с рыцарями, после их предварительного посольства в Москву, и в 1509 г. заключил мир на 14 лет, разменяв пленных. Рыцари отказались от помощи полякам. Храбрый Плеттенберг хотел спокойствия. Император ходатайствовал и за Ганзу, убеждая Василия отдать товары, отнятые Иоанном у ганзейских купцов, и возобновить торговлю с ними. Василий отвечал, что товары были отняты у ганзейцев за вину, но от торговли с ними он не прочь. Поддерживая дружбу с императором и слыша, что венгерский король болен, а император, после смерти короля, думает овладеть Венгрией, Василий писал в 1508 г. через Глинского, предлагая императору союз против Польши. Ответа не было. С ганзейцами заключили наконец договор в 1514 г., и торговля их в Новгороде возобновилась. Но она была и осталась ничтожною. Ганза разрушалась в основании; торговцы ее не надеялись притом на договор с государем, который сегодня мог нарушить слово, данное вчера, не давал в том никому отчета и не мог быть принужден к исполнению.

Великий князь Василий Иванович. Рисунок 1584 г.

Так, не с бесславием, но и без славы отцовской, началось правление Василия, подражание Иоаннову, и это начало было совершенное изображение всего двадцативосьмилетнего царствования Василия.

В 1509 г. смерть освободила его от человека и в темнице опасного: февраля 14-го умер в тесном заключении несчастный внук Иоаннов Димитрий, венчанный властитель Руси. Василий приказал похоронить Димитрия великолепно, подле гроба отца его, в Архангельском соборе. Самовластие Василия оскорбляло брата Симеона. Открылось, что Симеон хочет бежать в Литву. Василий призвал его, и указал ему на темницу. Симеон испугался, раскаялся. Другие братья и митрополит молили за него. Василий простил виновного; всю беду сложили на его бояр, и отняли их у Симеона, дав ему других. Не имея детей, Василий не позволял братьям своим жениться. Симеон умер одиноким в 1518 году. Димитрий, ознаменовавший себя неудачным походом на Казань в 1506 году, умер, также не женатым в 1521 году, прожив несколько лет в бездействии и неизвестности. Василий взял себе бесспорно уделы обоих. Димитрий, в духовной своей, распорядился только движимым имением, вкладами в церкви и монастыри и просил брата помянуть его душу и сделать некоторые милости разным людям. Горшая участь ожидала двух остальных сынов Иоанна III! Преследованиям подозрительного Василия подвергся сын знаменитого князя Даниила, князь Василий Холмский, супруг Василиевой сестры Феодосии. Его сослали на Белоозеро в 1508 г., и он умер там в темнице. Вины его не было объявлено. С 1513 года великий князь владел уже Волоколамским уделом своего двоюродного брата Феодора Борисовича.

Как будто дополняя подражание делам отцовским, после мира с Польшею и Ливонией, Василий решил участь последнего вольного города, Пскова. Ему недовольно было смирения и повиновения псковитян – хотелось полной власти. Еще вечевой колокол напоминал псковитянам о старине: надобно было изгладить все следы ее. Случай скоро представился.

Ведая волю великого князя, наместники его не щадили псковитян, теснили, обижали их; суда и управы не было. Пьяный, ненавистный князь Ярослав был заменен князем Репнею-Оболенским, столь же нелюбимым жителями и корыстолюбивым. Псковитяне думали, что Василий уважил гостей всей Псковской области, и возопияли на него. В сентябре 1509 г. Василий неожиданно приехал в Новгород. С ним были: брат его Андрей, зять царевич Петр, Абдул-Летиф, бояре, чиновники, духовенство и дружина воинская. Послы псковские явились к Василию; благодарили, что он сохраняет их старину, но просили управы на наместника. Василий обещал разобрать дело и послал во Псков князя Шуйского и хитрого дьяка Долматова. Посланные известили его, что среди взаимных обвинений не в силах сыскать правды. Василий отвечал на новую просьбу псковскую, что без суда сменить наместника не может, и велел приехать в Новгород всем псковским посадникам, купеческим старостам и обиженным его наместником псковитянам. «Если они не явятся на очную ставку, – велел сказать он, – то вся Псковская земля будет виновата!» – «И в ту пору Псковичам сердце уныло, – говорит псковский летописец. – Великий Князь обласкал нас, принял дары, а сердечные мысли его никто не ведал, что он думал на свою отчину, на град Псков». Эта сердечная мысль скоро обнаружилась. Не смея ослушаться, все псковские посадники, купеческие старосты и обиженные псковитяне приехали в Новгород января 6-го; им велено было явиться к Василию. Они ждали суда. К ним вышли бояре и объявили, что все приехавшие псковитяне «пойманы Богом и Великим Государем, как виновные против него». Их рассадили под стражу. Мимо езжий псковский купчина, бросив товар свой, прискакал объявить об этом во Пскове. Собралось вече и – плакало, предчувствуя гибель вольности псковской! Иные предлагали защищаться; другие отвергали сию мысль, как безумную и отчаянную. Кончилось посольством к Василию. Псков совершенно предавался воле его. Василий велел призвать захваченных псковских посадников и граждан. Им снова объявили, что они преступники и беззаконники, забыли милости государей своих, не слушаются наместников, крамольничают, и за то объявляется им великая опала. Обещая милость, бояре, именем государя, потребовали от Пскова уничтожения веча и покорности безусловной. «Тогда, – говорили они, – государь приедет к вам в гости, молиться Св. Троице. Иначе он будет, при благословении Божием, делать свое дело, и кровь христианская, какая будет пролита, падет на ваши головы». Бедные преступники поклонились, предали себя и Псков воле Бога и государя, были приглашены к обеду, а в Псков поехал Долматов, сказать о воле великого князя и о том, что посадники и избранные люди псковские уже покорились сей воле.

Долматов сказал на вече все, что было ему поручено; хладнокровно сел он на ступени веча, ожидая ответа. Многочисленная толпа народа окружала его и только рыдала. Граждане обнимали друг друга, как будто собираясь на смерть; другие плакали, упав ниц лицом на землю. На другой день ударили в вечевой колокол – в последний раз. «Нам казалось, – пишет летописец, – что мы слышим похоронный звон по милой нашей родине». Долматов опять явился на вече. «Так написано у нас в старых летописях, – говорили ему псковитяне, – с прадедами, и с дедами, и с отцом его государевым крестное целование с великими князьями положено, чтобы нам псковитянам от великого князя, государя своего, какой будет на Московском государстве, ни в Литву, ни в Немцы не отходить. За то дозволяют нам они, Государи, жить по старине, по доброволье. Если же мы, псковичи, отойдем к литве, или к немцам, или особо станем жить без государя, да будет на нас гнев Божий, глад и огонь, потоп и нашествие поганых. Но если и Государь не учнет то крестное целование на себе держать и старину нашу нарушит, те же бедствия да будут ему. По Боге, государь волен в своей отчине и дедине, граде Пскове, во всех нас и в вечевом колоколе нашем. Мы прежнего целования изменить не хотим; на государя своего рук не поднимаем; в городе запираться не станем; рады прибытию его всем сердцем. Молим только, да не погубить нас до конца. Да благоволит он приехать, побывать в отчине своей и помолиться Живоначальной Троице». Все граждане преклонились потом пред Долматовым, и – вольность псковская умерла навеки. Василий давал сроку на решение до 16-го января; но 13 января вечевой колокол уже сняли и повезли на Светогорский двор, близ церкви Иоанна Богослова. Толпы народа шли за ним и плакали по своей старине и по своей воле. Января 15-го Долматов повез вечевой колокол в Новгород. Приказано было очистить во Пскове дома для государя, его свиты и воинов. Января 24-го Василий приехал во Псков. За две версты от города встретили его жители, и кланялись ему до земли. Василий спросил их о здоровье. «Будь только ты здоров, государь!» – отвечали ему. Благословляя его крестом у Спасской церкви, коломенский епископ, бывший при Василии, громко провозгласил: «Бог тебя благословляет, государь, взявшего Псков без брани!» – «А мы издревле разве не его отчина были!» – думали псковитяне, но безмолвствовали и только плакали. Января 27-го созвали знатнейших псковитян на двор государя, перекликали их и объявили, что от них было всегдашнее притеснение земле Псковской. По воле государя они должны были переселиться в Московскую землю. Всех их немедленно задержали, привели их жен и детей, и в ту же ночь триста семейств псковитян повезли в Москву, позволив им взять с собою что успеют из имения. «За тем не будет более псковитянам развода», – объявил Василий; но ему не верили, и многие постригались в монашество, желая хоть умереть на милой родине.

Василий послал здравствовать Москву и известить, что Псков уже взят им. Он распорядился самовластно во всем; наложил новые сборы и подати, установил суды, роздал поместья высланных из Пскова граждан московским боярам, воздвигнул церковь во имя Св. Ксении (день покорения Пскова), ввел во Псков московское охранное войско и, расселив псковитян в низовых городах, вывел напротив оттуда и поселил в Пскове равное число жителей.

«Суждено быть сему от Бога» – говорили современники. «Возрастает в силе шестое царство, ибо писано в 54-й главе Апокалипсиса: быть шести царствам. Се, прешло уже пять, и настало Скифское, или Русское, за тем будет седьмое, и явится Антихрист. Говорил господь: молитеся, да не будет бегство ваше зимою! Ныне настала зима для Пскова. Царству Русскому расти и злодейству в мире множиться, ибо грядет последний час мира».

Наместники великокняжеские следовали политике своего государя. От их притеснений скоро уничтожились все следы древней вольности Пскова, торговля стеснилась, голос независимости граждан умолк. «Дали они присягу и получили уставную грамоту о суде и правде; но псковичи бедные не ведали дотоле, какова правда московская: она с крестным целованием улетела в небо, а кривда начала ходить по земле. И от того невзгодья, кто мог, тот бежал, а другим куда было скрыться? Земля не расступается; на небо не улетишь».

Прошло около четырех лет после заключения вечного мира с Сигизмундом. С обеих сторон не думали держать его и ссорились, не боясь войны. Человек, все потерявший в последнюю войну, Михаил Глинский возбуждал Василия, надеясь все выиграть при новых замешательствах. Сигизмунд с завистью смотрел на обширные области, отторгнутые русскими. Он надеялся всего более на помощь Крыма, где Менгли-Гирей утратил волю и власть, совершенно доверяясь детям и вельможам своим. Польша платила ему ежегодную дань и приобрела его дружбу. Открывались неудовольствия и в завоеванных русскими областях, где Васиий беспрерывно стеснял права властителей и князей. Не исчисляем здесь подробностей мелочных и ссор и неудовольствий. Спорили о границах, о пленниках, о людях, перебежавших с обеих сторон. Василий жаловался и на стесненное житье в Литве. Наконец в мае 1512 года неудовольствия возросли до величайшей степени, и началась десятилетняя, упорная война. Прежде всего крымские хищники напали на Белев, Одоев, Рязань. Против них выступили войска. Часть татар ушла, не дожидаясь защитников; других преследовали до самого Дона. Василий послал упрекать Менгли-Гирея в нарушении договоров и дружбы. Хан ответствовал, что набег сделан без его ведома. Василий не входил более в переговоры; хотел действовать, предупредить Сигизмунда, ибо знал, что Крым враждует волею Польши. Говорили, что в гневе он обещал воевать с Польшею до тех пор, пока лошадь его будет ходить, а сабля рубить. Отправив к Сигизмунду складную грамоту, он исчислял в ней все, что давало причину к новой войне: утеснение Елены, неисполнение условий, подговор татар на Москву. Объявляя притом войну, Василий написал имя Сигизмунда без титула. Сильное войско русское выступило на Литву отовсюду. Сам Василий выехал к Смоленску 19 декабря 1512 года. Впереди его шли с войском князь Репня, конюшний Челяднин, князья Белевский, Микулинский, Оболенский и воеводы: Бутурлин, Протасьев, Захарьин, Сабакин. Щука-Кутузов отряжен был к Бряславлю; туда же от Лук должны были идти князья Одоевский, Семен Курбский, Данило Бахтеяр и Елецкий. Из Новгорода пошли и стали у холма князь Василий Шуйский, князь Тебеш-Уланов, князь Буйнос-Ростовский и воеводы Иван и Василий Морозовы. Главное войско, при котором был сам великий князь, находилось под предводительством царевича Петра, князя Даниила Щеки, князя Михаила Глинского, двух князей Масальских, братьев Василия и множества других знатнейших чиновников.

Сигизмунд Старый. Акварель 1802 г.

Сигизмунд, казалось, не страшился огромных сил русских. Крепким Смоленском начальствовал храбрый воевода его Сологуб. Надеясь, что Крым не замедлит с помощью, Сигизмунд защитил только Литву войском и прислал укорять Василия в вероломстве. Вместо ответа, русское войско облегло Смоленск, и разорило все его окрестности. Ночью, напоив воинов крепким медом, сделали шумный, стремительный приступ к городу. Сологуб отразил осаждавших, и нападения их прекратились. Два месяца после того войско русское стояло без действия под Смоленском и отступило наконец, принужденное к тому разлитием вод. В январе 1513 г. скончалась в Вильне королева Елена. В Москве явно говорили, что она отравлена. Несмотря на то что показывал вид, будто верит сей клевете, Василий не отверг мира, предложенного Сигизмундом, ждал послов его, боялся только, не хотят ли его провести, выиграть у него время, и снова, говоря о мире, привел в движение войска свои. В июне сделаны были распоряжения к походу; сам Василий выехал в Боровск, но медлил. Только князь Репня подходил к Смоленску и прогнал Сологуба, выступившего навстречу русским. В конце сентября опять многочисленное войско, при личном присутствии Василия, осадило Смоленск, и пока отряды русские разоряли селения в Литве, стояло шесть недель под городом, стреляло из пушек, ходило на приступы, и – отошло без успеха; начались дожди, развели грязь осенью. Василий возвратился в Москву.

Зимою, в феврале 1514 г., привезли к нему ответ на письмо, писанное им к императору в 1508 году. Императорский посол Шницен-Намер уверял, что государь его готов воевать Польшу. Василий обрадовался. Заключили договор, и в немецком переводе назвали великого князя императором. Послы русские поехали в Германию. Император утвердил договор золотою печатью, честил послов Василия, прислал от себя новых послов, которых великолепно и роскошно встречали и угощали повсюду, на пути и в Москве. Но император не начинал войны. Двукратный, по два года безуспешный поход к Смоленску огорчал Василия. Глинский взялся дополнить то, чего недоставало русским в искусстве или мужестве. Он требовал только, чтобы в награду отдали Смоленск ему и объявили его князем смоленским. Василий обещал. Глинский исполнил свое слово. Жители Смоленска и без того были в отчаянии от двукратной осады. Видя в третий раз подходящие русские дружины, они пристали к стороне друзей Глинского, находившихся в Смоленске, из коих главным был епископ Варсонофий. В конце июля Смоленск был осажден снова. Едва загремели пушки русские, в городе сделалось смятение. Жители взбегали на стены, просили пощады; другие умоляли Сологуба не противиться и сдать город русским. Тщетно храбрый защитник Смоленска уверял, что скоро будет помощь от Сигизмунда; что русские и на сей раз отойдут со стыдом. Его не слушали. Со стен не прекращались вопли жителей, моливших о помиловании. Пальба прекратилась. Епископ Варсонофий явился на городском мосту и известил о сдаче Смоленска. Августа 1-го Василий торжественно въехал в покорившийся город и, к изумлению изменника Глинского, начал самовластно распоряжаться, называя Смоленск своею отчиною и дединою, древним достоянием Руси, ныне возвращенным отечеству волею Божиею, оружием и победою. Глинский, рабски преданный дотоле, руководствовавший политикою Василия, спутник во всех походах его, осмелился напомнить о данном слове; вместо ответа Василий смеялся над безрассудным честолюбием изменника! Глинский замолчал и продолжал усердствовать.

Завоевав Смоленск, войско немедленно отправилось далее и начало разорять окрестности Мстиславля. Кричев и Дубровна передались русским. Василий подтвердил смолянам их права и преимущества, пожаловал изменников смоленских, одарил их. Уважая храбрость Сологуба, он отпустил его к Сигизмунду; прибавил к титулу своему название Смоленский, и определив наместником в Смоленске князя Шуйского, поехал в Москву, торжествовать. В Дорогобуже получил он весть неожиданную.

Глинское войско русское, посланное на Литву, находилось под начальством Челядина. Одним из отрядов его начальствовал Глинский. Пылая мщением за вероломство Василия, изменник предложил королю польскому свои услуги, если только король простит ему прежнюю вину и возвратит прежние поместья и милости. Взятие Смоленска встревожило Сигизмунда. Крымцы не шли на помощь, а русские немилосердно разоряли Литву. Сигизмунд знал, кому были обязаны русские Смоленском; обвинял Сологуба в малодушии, робости, беспечности, судил и казнил его, но милостиво принял предложение Глинского.

Изменнику обещано было забвение всего. Глинский хотел показать путь к победе войску польскому, которое поспешно выступило тогда против русских, под предводительством князя Константина Острожского. Обнадеженный в будущей судьбе, Глинский оставил вверенный ему отряд и поехал к польскому полководцу. Но он не знал, что отовсюду стерегли его завистливые соглядатаи; письма его были уже перехвачены и пересланы к Василию; знали даже, где и когда поедет Глинский к полякам, и на дороге схватили его, обезоружили его свиту, и представили всех беглецов в Дорогобуж к раздраженному Василию, который жестоко начал упрекать Глинского в измене. «Ты сам изменил, бесчеловечный! – вскричал Глинский. – Я век был бы тебе верен, если бы ты исполнил свое слово и отдал мне Смоленск! В чем упрекать меня? Я хотел только удалиться от тебя, не предавая тебя и не изменяя. Вели скорее отвести меня на казнь. Лучше умереть, нежели видеть лицом к лицу тирана ненавистного!» Но не казнь ожидала этого человека, столь замечательного, столь достопамятного в Русской Истории. Вскоре отправился туда и Василий, испуганный неожиданною переменою обстоятельств.

Князь Острожский хитрил несколько дней с русскими воеводами; вдруг перешел через Днепр и 8 сентября, близ Орши, напал на Челяднина, который не ожидал его и ссорился с своими товарищами. Острожский на голову разбил все русское войско, несмотря на превосходство сил его. Челяднин, тридцать семь князей и знатных чиновников, 1500 дворян и множество воинов отдались в полон; множество было убитых и утонувших в Днепре. Потеря русских простиралась всего до 30 000 человек; пушки и обозы достались неприятелю. Радость о победе была всеобщая в Литве и в Польше; Острожского уподобляли Александру Македонскому и плохими стихами воспевали его победу. Он велел петь благодарственные молебны на латинском и русском языке, и построил две церкви. Смоляне ужаснулись. Боясь наказания за свое предательство, они прислали тайно звать Острожского, обещая сдать ему город. Острожский бросился к Смоленску; русские отряды поспешно удалились перед ним; но Острожского предупредил бдительный наместник смоленский. Он проведал об измене; схватил епископа Варсонофия и отослал в Москву; других изменников повесили на городской стене, надев на них шубы, подарки Василия, и привесив к ним даже серебряные ковши, какими наградил их Василий за первую измену. Острожский приступил, однако ж, к Смоленску, осадил сей город, и был отбит. Все дело кончилось только отнятием литовских областей, занятых русскими за Смоленском.

Таким образом, победа Оршанская не имела важных последствий. Василий оградился остальным войском и терпеливо ждал неприятеля. Сигизмунд надеялся значительного пособия, известив крымского хана о своей удаче. В самом деле, крымцы двинулись думая, что застанут Василия врасплох. Киевский воевода Немирович и Евстафий Дашкович с удалыми своими казаками пристали к толпам татарским. Все ринулось на южные города; но неприятелей везде ожидали воеводы русские. Боясь зимы, татары удалились, несмотря на уговоры Дашковича. Он с досадою видел, что все зло Руси от крымцев кончилось грабежом северных областей.

Твердость, или, лучше сказать, упрямая настойчивость, была добродетелью Василия. Ни за что не хотел он мириться; отложил только на время походы в Литву, искал себе союзников в немецких рыцарях, в императоре, а всего деятельнее старался лишить Сигизмунда помощи крымцев. Менгли-Гирей умер весною 1515 года. Махмет-Гирей, старший сын его, буйный, жадный наездник и властитель честолюбивый, наследовал отцу. Но братья не совсем слушались Махмета; каждый действовал по-своему. «Чего думает наш государь? – говорил послам Василия брат Махмета, Ахмат-Калга, живший в Очакове. Пусть он отдаст мне Киев, и я помогу ему завоевать Литву. Незачем посылать к брату моему. Был отец наш царь; а теперь время худое: и брат мой царь, и сын его царь, и все князья наши цари!» Важное пособие Польше составилось уже между тем в полудиких казаках Дашковича. Сии отважные наездники приобрели себе еще храброго предводителя в Предславе Ланцкоронском. Сигизмунд особенно покровительствовал казакам; посылал им оружие, деньги; дарил места для поселений, и Дашкович крепко стоял за Польшу, бился с татарами, ненавидел русских, испытав их скупую дружбу. Он беспрерывно уговаривал татар идти на Василия, грозя мщением за вражду с Польшею. Но Махмет весил дружбу на золото. Получив подарки от посла Василиева, он клялся быть ему союзником; но получил подарки от Сигизмунда и прислал посла в Москву, угрожая войной, требуя нелепостей: отдачи Польше Смоленска, Брянска, Путивля; дани татарам с Одоева; отпуска Абдул-Летифа в Крым. Татары уже готовились к набегу, даже нападали на Русь. Василий снова склонил Махмета на союз. Червонцы польские опять разрушили дело, и сын хана, Баядур, опустошил пределы Рязани и Мещеры; но летом 1516 г. татары напали наконец на Литву. Мстя за то, Дашкович и Ланцкоронский прошли по степям южным до самого Аккермана, грабили, жгли, угоняли скот, пленяли людей. Махмет прислал в Москву, хвастал набегом и дружбою, просил даров. Главное: он уславливался, что Василий будет ему помогать против непримиримых врагов его, астраханцев и ногаев. Астраханский царевич Шихалей жил тогда в Руси, владея городком Мещерским. Слышно было, что казанский властитель смертельно болен. Боясь, чтобы Василий не назначил в наследники ему Шихалея и тем не усилил Астрахани, Махмет просил отдать Казань Абдул-Летифу. Об этом просили великого князя и сами казанцы. Василий обещал все, обещал даже выгнать из Руси Шихалея; требовал только одного – войны с Польшею. Махмет согласился, заключил договор, и летом 1517 года татары вторгнулись в Русь, прошли до самой Тулы! Причиною было то, что Василий забыл послать в Крым дары; Сигизмунд был памятливее и щедрее. К счастию, князья Одоевский и Воротынский разбили крымцев; князь Шемякин прогнал их из Путивля.