Текст книги "История русского народа"

«Кто из православных христиан захочет ведать о богопротивном Темир-Аксаке, да ведает, что мы о нем слышали. Он сперва не был царь, и не от рода был он царского, ни княжеского, ни боярского, но так, простого рода, от худых людей, от заяицких татар, самаркандские земли, Синия Орды, что за Железными воротами. Ремеслом был он ковач железа; обычаем и делом немилостив, хищник, ябедник и грабежник. Холоп был он у некоего государя, и за злонравие отвергся от него государь, бил его, прогнал от себя; не имея чем жить, Темир-Аксак кормился воровством. Он был тогда еще молод; украл у кого-то овцу и, замеченный в том, бежал; его догнали, били, хотели убить, дать ему смертную, перебили ему ногу и бедро и оставили его бездыханного на съедение псам. Но он выздоровел, восстал, перековал себе ногу железом, хотя и остался хромым. От сего и имя ему, ибо Темир значит: железо, а Аксак значит – хромец. Так толмачили нам на половецком языке о Темир-Аксаке, называя его железный хромец, и должно быть правде, ибо от вещи и от дел звание приемлется, и по действию имя стяжается. По исцелении от ран и великих побоев, не лишился Темир лихого своего первого обычая, не смирился, не укротился, но паче на большее совратился, горше давнего и пуще прежнего стал лютый разбойник. Приложились к нему юноши немилостивые, мужи суровые, подобные ему злые человеки, разбойники и хищники, и сильно умножились. Когда было их до сотни, назвали они Темир-Аксака начальником; когда же собралось их до тысячи, князем; когда наконец еще более они умножились, попленили земли, поимали грады и царства, то назвался Темир царем. Он начал многие рати творить, многие брани воздвиг, много побед учинил, много полков сопротивных одолел, много градов раскопал, много людей погубил, много стран и земель повоевал, много областей и языков попленил, много княжеств и царств покорил под себя. Вот имена главным землям и царствам, поплененным от Темира-Аксака: Чагатай, Хорасан, Голустан, Китай, Синяя Орда, Шираз Испагань, Орнан, Генен, Сиз, Шибрень, Шамахия, Савоз, Арзерум, Тифлис, Тавриз, Обез, Багдад, Темир-Кабы (то есть железны врата), Ассирия, Вавилон (где были некогда царь Навуходоносор, пленивший Иерусалим, и жили три отрока и Даниил-пророк), Севастия (где мучимы были сорок мучеников), Армения (где жил некогда Григорий, епископ Великой Армении) и Дамаск великий. Со всех сих царств и градов оброки и дани давали Темиру, и повиновались ему все, творя волю его и ходя с ним на брань. Разбил же он и царя Турского, царство его взял, а самого в клетке железной возил за собою, да видят все славу и силу Темира, безбожного врага и гонителя». Описав поражение Тохтамыша и чудесное спасение Руси, летописатель возносит молитвы к Богу, Богоматери и молебнику московскому Петру-митрополиту. «Так спасен был при Иезекии Иерусалим от гордого Сенахерима», – восклицает набожный летописатель…

Но пока в уединенной какой-нибудь келье записывали нашествие Тимурово, уже новые события волновали Русскую землю. Тимур находился еще в странах Приволжских, когда Витовт изменою присвоил себе Смоленск. Князь смоленский, Юрий, был тогда у тестя своего в Рязани. Глеб и другие князья смоленские спорили за уделы. Узнав, что они все почти собрались для сего в Смоленске, Витовт придвинул сильную рать, но уверял, что собрал ее для защиты от монголов, и дружески звал смоленских князей в стан свой, обещаясь быть беспристрастным посредником и решить их споры. Легковерные князья дались на обман. Витовт велел взять их под стражу и разослал по Литве. Смоляне сдали ему город. Витовт объявил Смоленск волостью своею.

Уже издавна Смоленск был для Руси чуждым городом, почти таким же, как Киев и Чернигов; он считался зависимым от Литвы и ходил на Русь под рукою литовских князей. Но мысль, что княжество, издревле принадлежавшее роду Мономахову, уже совершенно отторгнуто Литвою, сия мысль ужасала руссов, а поступок Витовта показывал, чего надобно было ждать от него другим. Витовт приготовился на битвы, думая, что за Смоленск заступятся; но Василий Димитриевич хотел перехитрить тестя и дружески приехал к нему в Смоленск, гостить у него, как у родного. С ним был и митрополит Киприан. Витовт клялся в дружбе Василию и подтвердил неприкосновенность прав митрополита на православных христиан в Киеве и Волыни. Киприан отправился в Киев, а Василий поехал дружить тестю своему в Москве. Смоленский князь нашел себе защитника только в Олеге рязанском. Василий не советовал им воевать с Витовтом. Князья не послушались, и Олег скоро раскаялся: за нападение на Любутск Витовт заплатил опустошением рязанских областей. Мимоходом виделся он с Василием, нарочно приезжавшим в Коломну. Здесь Витовт и Василий условились соединенными силами стеснить Новгород.

Новгородцы не ожидали войны, заключив в 1393 г. мир с Витовтом и тогда же удовлетворив требования великого князя. Оставался только неотступный Киприан: везде – в Новгороде, в Литве, Твери, он упорно стоял за свой церковный суд. В 1395 г. опять приезжал Киприан в Новгород с послом царьградского патриарха и требовал возвращения церковного суда, который новгородцы успели снова отнять у него после 1390 года. Но одаренный богато, довольный честию Киприан уехал, благословляя Великий Новгород и сына своего, владыку новгородского Иоанна. На другой год владыка Иоанн ездил в Москву, и митрополит отпустил его с честию и благословением. Но причина к войне отыскалась: послы Витовта и Василия потребовали от новгородцев разрыва с немцами. В 1391 году заключен был у новгородцев с Ганзою мир: нарочно съезжались для сего в Изборске послы Новгорода, Пскова, Любека, Готланда, Дерпта, Ревеля, Риги. Из чего должно было теперь нарушить сей договор, без всякой вины немцев, и лишиться выгодной торговли? Новгородцы видели в требовании князей одну привязку, и вече отвечало: «Господин князь великий! у нас есть с тобою свой мир, с Витовтом иной, а с немцами иной!» Витовт и Василий не возражали; не говорили ничего и о том, что беглецы и изгнанники русские, литовские, князья смоленские, белозерские, суздальские жили в новгородских областях друзьями вольного города.

Возвращение великого князя Василия Димитриевича в Москву

Но Василий не хотел говорить, а воевать начал медленно. Заволочье и двинские области, столь давний предмет зависти московских князей, были внезапно захвачены его войском. Жители тамошние согласились отказаться от Новгорода и признали власть Василия. Тогда же занял он Торжок, Бежецк, Вологду. Посол его приехал в Новгород сказать, что великий князь снимает с себя крестное целование к Новгороду. «Мы сами снимаем его к нему!» – отвечало вече. Другой посол был прислан от Киприана, стольник митрополита Клементий. Он звал владыку Иоанна в Москву, снова говорить о церковном суде. Владыка решился ехать. Вече отправило с ним посадника и послов и било ему челом от всего Новгорода, чтобы он заступился за отчизну свою, «подал князю великому слово доброе и благословение за детей своих, за Великий Новгород». Владыка исполнил просьбу. Он был принят митрополитом благосклонно, предстал к Василию с послами, и когда они проговорили князю челобитие от веча новгородского, владыко говорил ему: «Сые мой, господин князь Великий! прими благословение мое и доброе слово, а от Новгорода челобитье. Отложи нелюбие от своих вольных мужей новгородских; возьми их по старине и не учини еще раз кровопролития между христианами в свое княжение. Ты отнял у Новгорода, против крестного целования, Заволочье, Торжок, Волок, Вологду, Бежецкий Верх: отступись от сих областей и отдай их по старине Новгороду. Не требуй и общего суда на порубежьи – все это не старина». Убеждения владыки остались безуспешны; Иоанн возвратился в Новгород без мира. Весною 1398 г. новгородцы собрались к нему толпою. «Не можем терпеть более насилия от своего великого князя, – говорили они, – хотим поискать пригородов и волостей, отчины и дедины, которые отняты у Святой Софии и Великого Новгорода. Мы клялись стать на этом деле за одно, стать все, посадники, бояре, дети боярские, житые люди, купецкие дети и простые воины: или изнайдем свою отчизну к Святой Софии и Великому Новгороду, или положим головы за Святую Софию и за своего господина Великий Новгород. Благослови нас!» Получив благословение владыки, дружины новгородские выступили, жгли, разоряли белозерские и кубенские области, Устюг, Вологду, доходили до Галича, целый месяц осаждали городок Орлец, взяли его, захватили передавшихся Василию правителей, представили их на суд веча и так обогатились добычею, что не имели места в ладьях своих для пленных, отпускали их, взимая откуп. Вече строго осудило переметчиков: один из них, боярин новгородский Иоанн, был сброшен с моста в реку Волхов; братья его, Герасим и Родион, со слезами выпросили позволение отказаться от света и постриглись. Четвертый брат, удалейший из всех, Аифал, успел убежать из Заволочья.

Великий князь Василий III. Гравюра XIX в. со старинного оригинала

Вероятно, не сия месть новгородцев, но Витовтово участие вдруг заставили Василия помириться. Дружась с Василием, Витовт хотел только довести Новгород до крайности и взять его потом под свою руку, подобно Смоленску. Василий предупредил тестя. Витовт не скрыл досады, объявил гнев свой Новгороду, и послы его открыто говорили на вече: «Новгород обесчествовал Великого князя Литовского. Зачем не явились вы к нему и не передались ему? Сделавшись великим князем вашим, он защитил бы вас от Москвы». Новгородцы отвечали гордо. Витовт грозил местию; но его отвлекли на время предприятия обширнейшие.

Золотая Орда, разбитая рукою Тимура, казалась совсем издыхающею. Темир-Кушлук сидел на зыбком троне Ордынском; Тохтамыш укрывался в отчизне своей, Тавриде. Русь не платила уже дани Орде, довольствуясь подарками. Приходы монголов напоминали еще от времени до времени русским прежние страшные времена, но это были только мгновенные набеги хищников. В 1391 г. была разорена монголами Вятская область; но вятчане и новгородцы отмстили за это разорением Приволжья. Сии события происходили в то время, когда рука Тимура не потрясала еще Орды в основании. Беспечность русских увеличилась после Тимура. Витовт провидел далее. Он хорошо расчел, каким важным орудием может быть для него Орда и какое зло, напротив, может она еще причинить, как змея, раздавленная, но не умершая, могущая ожить. Потому Витовт не оставлял в покое гнезда монголов в Крыму. Разоряя окрестности Азова, Витовт оставался до времени хладнокровным зрителем новых междоусобий монгольских. Тохтамыш отдохнул после Тимура и хотел снова обладать Сараем. Полчища крымские устремились на Волгу. Слабый Темир-Кутлук мог погибнуть, то Тохтамыш забыл о силе Эдигея, опекуна и дяди Темир-Кутлукова, заклятого врага крымскому властителю. Сила ногайская подкрепила Золотую Орду. Тохтамыш бежал, разбитый Эдигеем, и укрылся в Литве, не смея уже явиться в Крым, ибо Эдигей перевел свои сильные Заяицкие Орды через Волгу и заночевал на юге, от Волги до Крыма и Днепра. Витовт не ведал героического честолюбия, но понял всю важность победы над новою силою ордынцев. Он вдруг объявил себя защитником Тохтамыша и не хотел выдавать его злобе Эдигеевой. Разрушив мощь Эдигея, Витовт сделался бы обладателем Крыма, а Тохтамыш был бы на Волге его данником «Посажу тебя в Орде, с тем, что ты посадишь меня в Москве Великим князем». Таков был договор Витовта. И в самом деле, что могло после сего устоять против Литвы?

Руси грозила, таким образом, новая, страшная опасность. Василий не был в состоянии отвратить ее, хотя понимал наступающую беду. Он решился ждать окончания борьбы между двумя врагами, равно опасными Руси. Вивовт не пренебрегал неприятелем своим, хотя и надеялся на победу. Собирая силы оттовсюду, он просил их у Василия, у Ягайлы. Польша не смела прекословить и прислала полки свои. Василий обещал тестю воевать монголов с другой стороны и послал к нему вместо вой ск дружеские уверения. Софья, по воле супруга своего, поехала в Смоленск с детьми, с боярами. Витовт не показал досады, подарил ей несколько богатых образов, притворился, что верит дружбе зятя, и без московских дружин выступил в поход. «Выдай нам беглого царя Тохтамыша и возьми себе все, что есть при нем», – говорили Витовту послы Эдигеевы. «Я сам увижусь и поговорю об этом с ханом, а Тохтамыша вам не отдам», – отвечал Витовт. На берегах Ворсклы Витовт встретил ордынцев, готовых к бою. Войско Витовтово было сильно: пятьдесят князей, русских и литовских, находилось при нем. Дружины Тохтамышевы стояли в рядах Витовтовых вместе с полками, тевтонскими рыцарями, смолянами, другими русскими дружинами и литовцами. Эдигей также был в силе великой. Он и Витовт, оба медлили, видя взаимную опасность и предчувствуя, что едва ли все не зависело от удачи. Уже став друг против друга, долго еще они переговаривали. Хан соглашался мириться, даже хотел платить дань. Витовт требовал совершенной покорности. Переговоры перешли наконец в брань. «Темир-Кутлук может покорствовать, – сказал Эдигей, – и мне стыдно: я тебя старше, князь Литовский, – лучше ты покорись мне, будь мне сыном и поставь мою Тамгу на своих деньгах». Вместо ответа на сию насмешку дружины литовские двинулись в битву; юные князья, находившиеся в войске Витовта, смеялись, когда старый пан Спитко упорно советовал мириться. Кричали, что он не хочет умереть, боясь оставить вдовою молодую свою жену. Битва была ужасная (12 августа 1399 г.); но пушки Витовта и храбрость его уступили искусству Эдигея, ученика Тимурова. Витовт и Тохтамыш были разбиты и бежали. Верные товарищи Димитрия – Андрей полоцкий, Димитрий брянский – князь Глеб смоленский, князь Иоанн киевский, двое волынских и множество других князей пали в битве. Монголы гнались за бегущими до самого Киева, взяли с него откуп и опустошили Заднепровье…

Удивимся ли, что победа монголов произвела на Руси всеобщую радость? Так ненавистен и страшен был князь литовский. «Бог навел поганых на Литовскую землю за высокоумие князя Витовта», – говорили новгородцы. – «И по делам! – прибавляли другие. – Быв прежде христианином, он отвергся православия, принял лядскую веру, превратил святые церкви в богомерзкое служение, помыслил пленить Русскую землю, и Новгород, и Псков. Безумец! забыл, что если Бог по нас, то кто на ны!»

Думали, что отныне Витовт навсегда утихнет. Видя Литву, опустошаемую монголами, полагали, что на нее обратилось теперь наказание Божие, тяготившее Русь. Вечные враги Витовта, крестоносцы немецкие, немедленно начали с ним войну. Ожил и изгнанный смоленский князь. С рязанскими дружинами он явился под Смоленском (1401 г.), был принят жителями и свирепо казнил наместника Витовтова и друзей его, бояр смоленских. Витовт пришел было прогнать Юрия, но не мог и отступил. Думая, что Литва уже вовсе обессилила, Олег рязанский отправил сына воевать Брянск. Но Лугвений встретил, разбил сына Олегова, взял его в плен, обременил оковами и только за 2000 рублей знаменитый пленник получил свободу.

Печать Витовта

Василий радовался не менее других несчастию тестя, но был осторожнее. Вместо помощи в 1399 г., он отправил только русские отряды грабить и жечь монгольское Поволжье: Жукотин, Болгары, и потом хвалился усердием. Витовт, казалось, верил ему, и постоянно изъявлял дружбу; Василий также как будто вовсе не думал об ослаблении могущества Литвы после битвы на Ворскле; он не вмешивался в притеснение князя смоленского Литвою, допуская Витовта угнетать его; но, между тем, в 1400 г. брат Василия, Юрий, женился на дочери смоленского князя, а сын Владимира Андреевича, Иоанн, на внучке единственного союзника его, Олега рязанского. Олег вскоре кончил свою беспокойную, тревожную от самой юности жизнь (в 1402 г.). Изгнанник в детстве, противник Москвы и Литвы, то союзник, то жертва монголов, Олег постригся перед кончиною и преставился с именем инока Иоакима. Сын его, Феодор, был уже не соперником, но подручным князя Василия, и Рязань потеряла с Олегом свою политическую самобытность. Но не это ли и было причиною, что Рязань пережила другие уделы и еще более ста лет составляла собою тень отдельного владения? Василий защитил сына Олегова от нападений князя Пронского и помирил их в 1409 г. Но он решительно не вмешивался в дела между Смоленском и Литвою, когда Витовт, овладев Вязьмой в 1403 г., опять осадил Смоленск, семь недель громил его из пушек и отступил, не успев преодолеть отчаянного сопротивления жителей. Юрий увидел, что рано или поздно ему придется уступить Витовту, приехал в Москву, молил, уговаривал Василия, соглашался даже отдать ему Смоленск, только бы Витовт не добыл его. Василий оставался непреклонным. Между тем в отсутствие Юрия измена совершила то, чего не могла сделать сила литовская. Витовт быстро окружил Смоленск; пушки его и голод устрашили жителей; заговор волновал бояр Юрия. Город сдали Витовту, и таково было последнее пленение Смоленска от Витовта. Он не выпускал уже его из рук. Супруга Юрия, родня и доброхоты его, были увезены в Литовские области. Не хотел ли наконец Василий согласиться на предложение Юрия и взять себе Смоленск? По крайней мере, Василий рассердился на несчастного князя, упрекал его в коварстве, говорил, что он хотел только обольстить его, Василия, ласковыми словами, а между тем нарочно передал Смоленск Литве. Обвинение было нелепо; но Юрий принужден был бежать из Москвы и ушел в Новгород. Там его приняли, хотели оставить на уделе и давали ему земли кормиться до века. Но Василий снова помирился с Юрием, вызвал его к себе и отдал ему в управление половину Торжка; другая половина была отдана верному сопутнику и другу Юрия, князю Симеону вяземскому. Юрий скоро обесславил себя безумным следствием страсти неистовой. Он влюбился в жену князя вяземского, тщетно склонял ее нарушить верность супругу, наконец в бешенстве злобы убил князя вяземского и хотел употребить насилие против его супруги. Евдокия решилась лучше умереть, нежели быть обесчещенною, едва не зарезала Юрия; в ярости он изрубил ее мечом. Терзаемый совестью, презираемый, гонимый людьми Юрий скрылся в Орду, потом скитался из земли в землю и кончил бедственную жизнь свою в пустынной обители близ Венева.

Великое княжество Литовское в XIV–XV вв.

С ним прекратилась отдельная история Смоленска, и род Ростислава смоленского перестал быть в числе владетельных князей русских.

В год битвы Витовта с монголами умер верный друг отца и дяди его, враг Москвы – Михаил тверской (1399 г.). Истощив все усилия в борьбе с Москвою и узнав бесполезность ее в последнюю войну свою с Димитрием (1375 г.), Михаил около 25-ти лет княжил мирно, не был ни другом, ни врагом Москвы, поддерживал связи свои с Литвою и заботился только о сохранении независимости Твери. За несколько лет до кончины он подтвердил с Василием договор: не брать Великого княжества, если бы татары и вздумали отдавать ему; быть за один в войне Москвы с немцами, Литвою и монголами. Любимый народом Михаил был горестно оплакан тверитянами. Кончина его была трогательна, исполнена патриархальной простоты. Чувствуя смертельную болезнь, дотоле всегда бодрый, несмотря на старость, Михаил велел написать духовную, разделил уделы сыновьям Иоанну, Василию, Феодору, и внуку, сыну умершего князя Бориса. В это время приехал из Царьрада протопоп Даниил, посланный с церковною милостынею, и привез Михаилу благословение патриарха: образ Страшного Суда. Михаил, казалось, ожил, велел встретить икону с торжеством и сам встал с одра смертного. Собрав духовенство и нищих, он дал им великолепный обед; с трудом сидел за столом с ними, но выпил прощальную чашу и подал каждому гостю из своих рук по чаре, говоря: «Простите и благословите!» Все плакали, лобызая изнемогающего князя. Он простился потом с детьми, боярами, домочадцами, уговаривал всех на мир и доброе житие и пошел в соборную Спасскую церковь. Там со слезами молился он, кланялся гробам родителей и велел копать себе подле них могилу. Народ толпами собирался вокруг церкви. Бедный, изнуренный Михаил вышел, стал на крыльце церковном и громогласно произносил, кланяясь на все стороны: «Братия! простите и благословите!» Слезы и рыдания народа смешивались с словами: «Бог простит, Бог простит тебя, добрый князь и господин наш!» Ожидали, что Михаил возвратится во дворец; но, не имея уже сил говорить, он указывал рукою на обитель Св. Афанасия. Туда повели его. Михаил велел постричь себя, болел еще семь дней и скончался под именем инока Матфея, августа 28-го 1399 г. Дети не соблюли завета Михайлова: Иоанн выпросил в Орде грамоту на все отцовское наследие, обижал братьев своих, гнал их. Василий Димитриевич старался мирить тверских князей, но безуспешно.

Вынужденный мир Василия с Новгородом не был поддерживаем ни с той, ни с другой стороны. Не дерзая на предприятие большое, Василий беспрерывно притеснял Новгород во всем. В 1401 г. в Москве задержали и заключили в Чудов монастырь владыку Новгородского. Три года и четыре месяца он терпел нужду темничную. Между тем Василий захватил двух знатных торжковцев. Войско его опять вошло в Заволочье. К нему пристал удалец Анфал, бежавший в 1398 г. и разбойничавший по Волге и на Севере, с братом Герасимом, который сбросил с себя клобук монаха, насильно на него надетый, и мстил своей отчизне грабежом. Новгородцы отбились. Анфал грабил после того по Волге и Каме, имея до 250 лодок; он едва не погиб от монголов и был убит на Вятке другим новгородским удальцом, Рассохиным, вольно разъезжавшим повсюду. Рассохин в 1417 г. ходил от великого князя с его дружиною и своею ватагою грабить Заволочье. Новгородцы разбили удальца и, преследуя его в бегстве, снова выжгли Устюг. Так мирился и ссорился Василий с Новгородом. Витовт стоял то за Москву, то за Новгород. Беглецы из Литвы и Москвы жили безопасно у новгородцев. Недовольные вечем новгородцы искали взаимно покровительства у великого князя. Ненависть между Новгородом и Москвою увеличивалась беспрерывно. «Чему дивиться, если новгородцы то и дело клятвопреступствуют? – говорили москвичи. – Издавна они народ суровый, непокорный, упрямчивый, непоставный; сегодня правают, а завтра рагозятся. Кого из князей они не прогневали? Который из князей угодил им? Даже и великий Александр Ярославич не мог им уноровить! Если хочешь испытать деяния, разогни книгу: великий летописец русский, и прочти от великого Ярослава до нынешнего князя.» Описывая казнь убийц Максима Торжковца (1393 г.), московский летописец хладнокровно сказывает: «Повелением князя Великого казнили их (семьдесят человек!) казнью различною: иным отсекали руки, иным ноги». Но убиение Максима разгорячает описателя: «В самый Велик день, – говорит он, – сошлись некие от новгородцев, вечники, крамольники, человеки суровые, люди свирепые, и убили Максима, мужа благоверного», – доброхота великокняжеского – сказывает новгородец, и тем объясняет благоверие Максима. Описывая набег новгородцев на Устюг, летописец уверяет, что новгородцы будто бы почитали икону Одигитрии, взятую из Устюжского собора пленницею. Лодка, на которой повезли ее, не могла отчалить от берега. Старик новгородец, Ляпун, вскочил в лодку, и сказав: «Никакой пленник несвязанный не пойдет в чужую землю!», связал образ платком. Но едва пошли новгородцы, как начало им корчить руки и ноги, ломать спины, наконец все они ослепли и выздоровели, только обративши икону в Устюг. Подобные черты любопытны: они показывают отношения других русских к Новгороду.

Василий беспрерывно более ободрялся и становился смелее. Наконец он дерзнул противиться – даже Витовту! Началось за Псков. В 1406 г. Витовт нечаянно напал на псковитян, послал в Новгород договорные грамоты. Он взял город Коложе, стоял два дня под Вороночем, грабил, жег и ушел восвояси. Несмотря на размирье с немцами, псковичи разорили в отмщение Литовскую область, но молили Василия пособить им в тошное время. Василий вступился, послал брата Константина во Псков, требовал от Витовта удовлетворения, не получил его и отправил войско. Ожидали важных следствий, но тесть и зять хотели только перелукавить друг друга, а не воевать. В мае москвичи безуспешно ходили к Серпейску, Козельску и Вязьме; Константин впадал в Полоцкую область; сам Василий повел войско, встретил Витовта и остановился. Заговорили о мире, заключили перемирие и продолжали набеги. В 1408 г. выехал в Москву князь литовский Свидригайло Ольгердович со множеством других князей, бояр, епископом Черниговским Исаакием и дружиною. Василий так обрадовался Свидригайлу, что отдал ему в удел Переяславль, Юрьев, Коломну, Ржев и другие города. Может быть, он надеялся, что литовский беглец будет важным пособием в делах против Витовта. Русские выступили тогда еще раз в поход против Литвы. Витовт ждал их, хотел мира и поступил умеренно: не требовал ничего от Василия и утвердил границею реку Угру, так притом, что города Любутск, Перемышль и Козельск поступили во власть Руси и были присовокуплены к уделу Владимира Андреевича. Свидригайло остался в Руси и скоро показал, что недостоин был ласки, оказанной ему Василием.

Свидригайло Ольгердович. Гравюра XVI в.

Не оттого ли Витовт был так снисходителен, Василий так смел, что литовский князь опасался Эдигея, однажды испытав ум и силу этого старого хана? Слыша о сильном вооружении ордынцев, Василий не беспокоился: Эдигей уведомлял его, что идет на Литву. Витовту грозила, между тем, война с крестоносцами. Если в самом деле Василий верил Эдигею, то он вскоре испытал пагубное вероломство монголов. Неожиданно, зимою 1408 года, сильные полчища Эдигея вдруг устремились прямо на Москву, так, что Василий не успел ни встретить их, ни приготовиться к отпору. Спешили только ввести дружины в Кремль. Владимир Андреевич затворился на осадное сидение с братьями Василия, Андреем и Петром. Посад Московский зажгли; несколько тысяч деревянных домов выгорело; жители сбежались в Кремль. Василий отправился в северные области собирать войско. Эдигей примчался с войсками в конце ноября. Монголы его рассыпались повсюду и беспрепятственно выжгли и разграбили Переяславль, Дмитров, Юрьев, Ростов, Серпухов, Верею, Нижний Новгород, Городец; не брали кремлей в сих городах, но успели захватить множество пленных и добычи. Между тем Эдигей нетерпеливо ждал тверского князя, недавно получившего от него грамоту на Тверское княжество. Иоанн обещал явиться под Москву с осадными орудиями, пушками, тюфяками, самострелами, но только выгадывал время, знал, что монголы медлить не будут и что в противном случае на них могут собраться и ударить отовсюду. «Таким коварством, – говорит современник, – перемудровал он всех, не раздражил Эдигея, не сгубил и великому князю, гнева обоих избежал, поступил уменски, а еще более истински». Эдигей стоял около трех недель под Москвою, не шел на приступ, и, к изумлению Владимира, вдруг начал просить откупа, располагаясь отступить. С радостью согласились на предложение, дали 3000 рублей; Эдигей послал вперед добычу и 21 декабря отступил от Москвы и пошел обратно. Тогда еще не ведали причины: Эдигей хотел показать Василию силу Орды, но он собрал для этого все средства, до того, что в его отсутствие в Орде едва было не захватили хана неприятели, пришедшие с вооруженными толпами. Василий возвратился в Москву, уверенный горестным опытом, что Орды не должно еще пренебрегать и что нельзя полагаться на хвастливых чужеземцев. Сколь умно и благородно поступил тверской князь, столь робко и низко Свидригайло: он трусливо укрылся от монголов и поспешил воротиться в Литву. Радуясь спасению Москвы, русские жалели о разорении областей. «Избавили нас Господь, Пречистая его Матерь и Чудотворец Петр, коего праздник наступил вскоре, избавили от великие печали, – говорит современник, – но зла учинилось всему христианству много, грех ради наших, ибо вся земля была пленена, и не осталось места, где не были бы татары: а где они были, там был убыток великий: все взято, пожжено, посечено, и в плене уведено». Описывая жаркие молитвы и обеты о спасении, другой прибавляет, что тогда богатые обещали наградить бедных, сильные не притеснять слабых, судьи быть правосудными, но «солгали пред Богом: прошла беда, и все забыли свои обещания».

Испытав неожиданный ужас нашествия, не легче Тохтамышева, Василий получил хвастливую грамоту Эдигея.

«От Эдигея поклон Василию, да и много поклонов, – писал хан. – Вот тебе наш царский ярлык и слово: посылает меня к тебе царь, по общей нашей думе. Слышали мы, что у тебя укрываются Тохтамышевы дети, и для того приходили мы на тебя ратью. Да еще слышали мы, что у тебя не право делается: послы и гости из Орды к вам приезжают, а вы послов и гостей на смех поднимаете, да еще великие обиды и истомы им чините. Все это не добро. Прежде улус ваш страх к царю держал, пошлину платил, послов чтил, гостей принимал без истомы и без обиды. Спроси у стариков, как прежде бывало. А ты ныне так не деешь, стариков не спрашиваешь, и, скажи, хорошо ли поступаешь? Был царь Темир-Кушлук – ты в Орде не бывал, царских его очей не видел, князей и бояр, ни старых, ни молодых, ни сына, ни брата не присылал. Настал царь Шадибег, и у того ты не бывал, и никого, ни с каким словом не присылал. Минуло царство, и уже третий год царство Шадибега; Булат-Султан сел на царство, и уже третий год царствует – ты сам не бывал, сына, брата, боярина не присылал. Но над твоим улусом ведь ты великий князь: от тебя при Федоре Кошке. Вот добрый человек, и об Орде тебе напоминал. Теперь у тебя сын его Иван, казначей твой, любовник и старейшина; их его думы, их его слова ты не выступаешь. И вот тебе его думою учинилась улусу твоему пакость и люди погибли. Не делай так, не слушай молодых, и если хочешь сидеть на улусе своем, думай с старыми боярами и земскими старцами думу добрую, ведущую на добро. Пришли к нам старые оброки, как при царе Чанибеге, дабы твоему улусу шкоты не было, и людям было добро, и не гибли бы они и держава твоя до конца, за твою гордость. Захочешь осваиваться, будешь работать, да бегать. Не худо бы тебе без этого прожить, и безбедно в своем улусе, но видишь сам – нельзя. Когда кто тебя из русских князей, или Литва, обижает, сколько от тебя жалоб! Пишешь, просишь обороны – покоя нет от твоих жалоб, и все говоришь, что улус твой истомился, выхода взять не на ком. Мы верили слуху, не видав сами твоего улуса; открылось, что все ты лгал, что ни говорил в грамотах своих, посыланных в Орду. Вот сбирал ты у себя с двух сох по рублю подати, а куда девал ты это серебро? Будь бы оно отдано царю по старине, улусе твоему зла не было бы, люди твои не погибли бы, и ярости и брани нашей ты не испытал бы».