Текст книги "История русского народа"

Сей поход, разбитие и плен Игоря составляют содержание драгоценного для нас «Слова о полку Игореве», единственного памятника древней поэ зии руссов. Мы уже говорили о нем и будем еще говорить.

Бегство Игоря из плена от половцев

Не описываем других битв с половцами: ими ознаменованы были десять лет после похода Игоря. Большею частию князья отбивали набеги половецкие, не думая уже о походах: им некогда было помышлять о войне в землях поганых. Увидим, что занимало их, особенно после смерти Святослава киевского в 1194 году.

В 1198 году Всеволод Георгиевич решился совершить поход на половцев: он сам ходил целый месяц в степях половецких и возвратился с победою и добычею.

Этот поход был последний. Через двадцать лет не было уже ни половцев, ни руссов. Обратимся к событиям в другой стороне Руси, имевшим следствия более важные.

Волынь и Галич издавна казались отделенными от других русских княжеств. С некоторого времени Волынь, охраненная рукой храброго и свирепого Романа Мстиславича, была безопасна от враждебных нападений других князей. Еще безопаснее казалось княжество Галицкое. Уже тридцать пять лет находилось оно под державой Ярослава, князя мужественного, умного, политика превосходного. Вступив на княжение после незабвенного Владимирка, Ярослав укрепил еще более Галич, сделал его сильным и страшным для соседей, королей венгерских и королей польских, был другом, союзником греческих императоров: Андроник, столь знаменитый своими похождениями, искал в Галиче помощи и покровительства. Олеговичи и Мономаховичи равно уважали Ярослава, умевшего помогать и враждовать кстати, не вмешивавшегося в распри за Киев и не желавшего войны без пользы.

Но Ярослав с горестью видел ненадежность судьбы Галича после своей смерти. У него был только один сын, Владимир, юноша, одаренный счастливыми способностями, но развращенных нравов, не уважавший отца, преданный пьянству и распутству. К несчастью, мать Владимира, дочь Георгия Долгорукого, потакала слабостям сына, ибо Ярослав не любил ее, не жил с нею с давнего времени, привязанный к любовнице своей, красавице именем Анастасия, от которой имел сына, Олега. В 1170 году Владимир, мать его и несколько галицких бояр бежали из Галича и объявили явную вражду Ярославу. Волынские князья приняли беглецов, обещали им помощь. Могло возгореться гибельное междоусобие, тем более что в Галиче оказался бунт: мятежники вооружились, избили отборную стражу Ярослава, захватили его самого и, окружив жилище несчастной Анастасии, сожгли ее, а юного Олега отправили в заточение. Ярослав уступил народу, дал клятву, что будет жить с женою своею в правду, и простил бегство и злые замыслы сына. Но смирение Ярослава было притворное: он жестоко наказал бунтовщиков, не принял жены и требовал полного повиновения от сына. В 1173 году Владимир с матерью снова бежали; мать уехала во Владимир-Залесский, там постриглась и умерла в 1181 году. Сын искал пособия на Волыни. Ярослав грозно потребовал выдачи его, двинул наемных поляков, сжег два волынских города. Князья волынские не смели противиться и только дали средства Владимиру бежать в Торческ, где тогда княжил Михаил Георгиевич. Припомним обстоятельства тогдашние: в тот год Андрей Георгиевич отдал Киев Михаилу, выслав Романа Ростиславича; братья за него вступились, захватили в Киеве Всеволода и осадили Михаила в Торческе. В числе договорных статей с Михаилом была выдача Владимира отцу его, за что Ростиславичи возвратили свободу Всеволоду Георгиевичу. Владимир привезен был в Галич. Отец простил его, но Владимир был сын, погибший невозвратно. Ни лета, ни семейственная жизнь не могли его исправить, и через десять лет, в 1183 году, Ярослав объявил Владимира лишенным наследства и изгнал навсегда из Галича. Владимир скитался из страны в страну: жил у Романа на Волыни, Ингвара в Дорогобуже, у Святополка в Турове, Давыда в Смоленске, у Всеволода во Владимире: нигде не принимали его, никто не смел за него заступиться. Наконец он нашел себе пристанище у зятя, Игоря северского. С честью принял тестя добрый Игорь, два года держал его у себя, старался умилостивить Ярослава. Чувствуя приближение старости, боясь крамол после смерти, Ярослав еще раз простил сына, но не хотел уже его видеть, дал ему в удел Перемышль и обязал клятвою не искать Галича после его смерти.

Через несколько месяцев жестокая болезнь приковала Ярослава к одру смертному. Он чувствовал приближение кончины; раздавал богатые вклады по церквам и монастырям, созвал бояр, духовенство, дружину и советовался с ними об участи Галича. «Благодарю Бога! – говорил Ярослав. – Один, своею худою головою, я уберег столько времени Галич, но что с ним будет после меня!» Он требовал, чтобы все присягнули и поклялись не давать Галича Владимиру. Бояре обещали, присягнули; Ярослав успокоился; велел пускать к себе всех галичан: богатые и нищие, знатные и незнатные шли к нему. Пока были у него силы, он со всеми говорил, плакал, каждого умолял простить его в грехах и сам прощал всех. 1 октября 1187 года Ярослав почил навеки. «Князь мудрый, речен языком, чтен в землях, славен полками…»

Он унес с собою в могилу честь и счастье Галицкой земли. Опустошаемый иногда врагами, стесняемый властию грозных повелителей, бывший несколько раз позорищем внутренних сметений Галич казался могущественным и мирным в сравнении с другими русскими землями. Вскоре он сделался местом бедствий и ужасов, не восстал при всех усилиях князей достойных и наконец утратил свою самобытность…

Едва схоронили Ярослава, как обет, данный ему, был нарушен. Галицкие бояре разделились на партии, и вскоре юный Олег принужден был бежать. Он удалился в Овруч к Рюрику: на Волыни не было ему места; там жил князь, тайно участвовавший, кажется, в самых первых смятениях галичан, раздувавший огонь и думавший только о своей пользе, – Роман волынский. Галицкие бояре немедленно объявили князем развратного Владимира. Двор этого недостойного внука Владимиркова представил зрелище разврата и бесчиния. Не думая о делах, Владимир пил, распутствовал, отнял у какого-то священника жену и обвенчался с нею, отнимал жен и дочерей у бояр и низших людей. Вельможи своевольствовали; народ роптал, волновался; оказались заговоры. Душою сильнейшего из них был Роман волынский. Без всякого зазора производил он переговоры с галичанами, советовал им свергнуть Владимира и принять его. Заговорщики спорили, недоумевали, собирались явно, но хотели еще договариваться со своим князем, требовали от него выдачи попадьи и казни ее. Малодушный Владимир не дожидался дальнейших следствий и ночью, взяв свою попадью и богатства, бежал в Венгрию. Немедленно явился в Галич Роман волынский, нашел все в неустройстве и смятении, но был объявлен галицким князем и отдал Волынь брату Всеволоду, бывшему удельным князем в Бельзе.

В Венгрии царствовал тогда король Бела. Он принял бегствующего галицкого князя дружески, горевал о его несчастии и немедленно дал ему войско. Владимир и Андрей, сын Белы, впоследствии названный Иерусалимским, выступили к Галичу с сильным венгерским войском. Роман не успел еще ни собрать дружин, ни утишить волнений. Слыша о приближении венгров, он бежал немедленно, и без всякого сопротивления венгры вступили в Галич.

«Тогда оказалось вероломство венгерского короля», – говорят летописи, ибо король преступил обещание защитить Владимира, и, к изумлению галичан, Андрей, сын Белы, был объявлен королем галицким. Бояре галицкие сами выбрали его, выговорив, что он будет править независимо от отца и соблюдать права их. Несчастный Владимир был увезен в Венгрию и заключен в темницу, как государственный пленник. Приобретение сделано было весьма легко, но удержать его было довольно трудно. Казимир Справедливый, успевший восстановить некоторый порядок в Польше; Святослав киевский и Олеговичи; Роман волынский; Рюрик и брат его с другими Ростиславичами – все жадно устремились к отнятию у венгров Галича и обладанию им. Явился еще один забытый искатель: сын несчастного Берладника, Ростислав; ему надобно было только найти средства. Всех соперников разделяла вражда, зависть; следствием для каждого был неуспех и усугубление бедствий Галича.

Прибежав на Волынь, Роман думал снова владеть родною волостью и идти на Галич; но брат его Всеволод напомнил беглецу, что он уступил Волынь добровольно и не может снова обладать ею. Отправив жену к тестю своему, Рюрику, в Овруч, Роман бросился в Польшу; там ему обещали помощь и дали в самом деле, но только не для Галича, а для возвращения Волыни. И здесь оказалась неудача: поляки осадили Владимир, но безуспешно, ибо Всеволод храбро защищался. Роман помышлял между тем всего более о Галиче. Венгры предупредили этот умысел и разбили малую дружину романову. Снова прибегнул он к Рюрику, кланялся, просил защиты, обещал быть верным другом и не думать уже о Галиче, если только возвратят ему Волынь. Рюрик помышлял сам завладеть Галичем и, желая умирить Романа, угрозами принудил Всеволода уступить Волынь по-прежнему. Всеволод занял старый удел свой, Бельз. Роман усмирился, ждал случая, вел переговоры…

Между тем Рюрик сносился с галичанами и с удивлением узнал, что Святослав киевский уже предупредил его. Сам король Венгерский объявил тайно Святославу, что он согласится отдать ему Галич добровольно, и только требовал выгод за эту уступку. Сын Святослава вел переговоры. Рюрик прислал уличать Святослава в коварстве. «А разве я на него подговаривал венгерского короля? – отвечал Святослав. – Я веду переговоры о своем деле: что он вмешивается!» Спор доходил до ссоры за добычу, которая не была еще в руках ни у Рюрика, ни у Святослава. Митрополит Киевский вмешался в посредничество. «Благо вам прежде отнять Галич у иноплеменников и потом поделиться честно», – говорил он. Рюрик и Святослав согласились, съехались, сперва поклялись в дружбе, мотом поссорились за дележ. Святослав соглашался отдать Галич Рюрику, но взамен требовал все днепровские города, занимаемые Рюриком; Рюрик уступал Галич за Киев. Оба князя разъехались с неудовольствием; ни тот ни другой не смел идти к Галичу, боясь взаимного сопротивления. Венгры радовались, что успели перессорить князей, и еще более, когда искатель Галича, более других смелый, погиб в несчастном своем походе.

Это был сын Берладника, Ростислав, о котором мы упомянули выше. Этот юноша жил в Смоленске и слышал, что есть и его приверженцы в Галиче, еще помнящие несчастного Берладника. С малою дружиной Ростислав хотел решить победу быстротою и смелостью. Он и успел бы, может быть, но Андрей был деятелен, встретил его с сильным войском и принудил к битве. С горестью видел Ростислав, что призвавшие его не являются. «Бог судья тем, кто звал меня и обманул; но лучше умереть, нежели скитаться на чужбине, как скитался отец мой и я», – сказал он и начал битву. Смертельно раненного взяли его венгры и привезли в Галич. Тронутые несчастной участью юноши, галичане заволновались. Андрей велел унять их и избавить его от сына Берладникова. К ранам Ростислава приложили отраву и показали народу мертвое тело его… Галичане успокоились, утаили досаду. Вскоре неожиданное событие сделало то, чего не успевали или не смели сделать сильные князья.

Темницей Владимира Ярославича в Венгрии была высокая башня. Он успел обмануть стражей, спустился в окно и бежал в Германию. Там умолял он императора Фридриха Барбароссу вступиться за него, обещал покорность империи и дань. Фридрих готовился тогда в крестовый поход и отправил Владимира к королю польскому с просьбою оказать ему пособие. Казимир, уважая императора и сам имея в нем доброго защитника, согласился. Поляки пошли к Галичу, где жители взволновались и начали резать венгров. Галичан оскорбило своевольство вельмож венгерских и всего более неуважение их к религии. Венгры так крепко были уверены в прочности владения Галичем, что начали презирать галичан, отнимали жен и дочерей у знатнейших вельмож и в церквах устраивали лошадиные стойла. Испытав тяжесть и унижение иноплеменной власти, галичане ждали беспутного Владимира с торжеством. Венгры были изгнаны. Владимир спешил укрепить себя дружбою с польским королем, послал с покорною просьбою и ко Всеволоду Георгиевичу, признавая его своим повелителем. Сын гордого Ярослава Галицкого писал к суздальскому князю: «Я Божий и твой, и только твой; тебе одному хочу повиноваться со всем Галичем!» Великодушный покровитель Владимира Фридрих уже не существовал тогда: он погиб на пути в Палестину, где ждали его два замечательных современника: Филипп, король французский, и Ричард Львиное Сердце. Всеволод послал ко всем русским князьям с объявлением, что на того падет гнев его, кто тронет Владимира. Все дали слово великому князю дозволить властителю Галича мирно довлачить остаток бедной жизни. Он вскоре умер.

Менее трех лет прошло от восстановления Владимира на Галицкое княжество до события, подавшего повод к последствиям значительным, – кончины Святослава Всеволодовича киевского. Приближаясь к глубокой старости, Святослав был еще деятелен и бодр духом и телом. Он находился в Карачевской области и спорил с рязанскими князьями о пределах, когда почувствовал сильную боль в ноге, так что спешил возвратиться в Киев; до берега Днепра принужден был ехать летом в санях; потом отправился по Днепру в лодке. Боль усиливалась. Доехав до Киева, Святослав почувствовал приближение кончины, съездил в Вышгород, со слезами приложился к мощам Св. Бориса и Глеба, хотел поклониться гробу отца своего, но придел, где покоился Всеволод, был заперт, и, не дожидаясь ключей, Святослав отправился в Киев. Здесь привезли его прямо к церкви св. Кирилла; отслушав обедню, князь прибыл во дворец свой, скоро обеспамятел, лежал в забытьи, бредил, едва говорил, вдруг поднялся, спросил: «Когда будет Маккавеев?» (день смерти отца его), и, услышав, что через неделю, сказал: «О! мне их не дождаться!» Он отправил посла звать к себе Рюрика, велел постричь себя, читал молитвы и умер 25 июля 1194 года.

Говорить ли о сем князе, почти пятьдесят лет бывшем действующим лицом в истории русского народа, свидетелем бедствий Игоря и Святослава Олеговичей, дел Изяслава Мстиславича, Георгия Долгорукого, Андрея Боголюбского, современнике нескольким поколениям, пережившем столько других замечательных князей! Мы описали жизнь его. Пусть она за него все выскажет!

После Святослава старшим в роде Олеговичей остался брат его Ярослав Всеволодович. Обладая Черниговым, он всегда отличался послушанием своему брату. Рюрик Ростиславич немедленно явился в Киев, послал звать к себе брата, Давида смоленского, для распоряжения уделами и уведомил Всеволода Георгиевича, что он берет себе Киев, признавая Всеволода великим князем всех русских княжеств. Всеволод ответствовал ему ласково, а брат Давид приехал немедленно, рассуждал об уделах и пировал с Рюриком. Вероятно, что был договор, по которому Киев долженствовал по кончине Святослава поступить во владение Рюрика и Давида, как старших князей. Олеговичи не противились исполнению договора. Рюрик и Давид почитали все оконченным, угостили большими обедами монахов, нищих, киевлян, были на обеде, который давали киевляне, и испугались, услышав, что в одно время и Всеволод Георгиевич и Олеговичи негодуют на них.

Олеговичи оскорбились тем, что от них потребовали отречения навсегда от Киева и клятвы, что ни они, ни потомки их не будут искать Киева. «Разве мы ляхи или венгры? – отвечали они. – Нет! Отцы наши были братья. Уступаем Всеволоду, уступаем Рюрику, как старшим нас; будем блюсти Киев за ними; но Бог пошлет по них, и пусть тогда Киев достанется достойнейшему: Олеговичу или Мономаховичу, как Бог рассудит!»

Всеволод рассердился совсем за другое. Рюрик, учреждая уделы, хотел обласкать зятя своего, Романа волынского, и, желая крепкой дружбы его, подарил ему пять киевских городов: Торческ, Канев, Триполь, Корсун и Богуслав. Всеволод не терпел, боялся предприимчивого Романа и велел спросить у Рюрика: «Как смеет он самовольно раздавать города, забывая, что и сам владеет Киевом по милости Всеволода? Делись с кем хочешь, но защитят ли тебя друзья мои – посмотрим!» – прибавил Всеволод. Напрасно Рюрик предлагал ему любой киевский город; Всеволод требовал именно отданных Роману городов. В недоумении Рюрик советовался с митрополитом, спрашивал: может ли он нарушить договор с Романом? «Я поставлен от Бога мирить князей; ты не согрешишь, ибо последуешь воле сильнейшего. Если Роман почтет тебя клятвопреступником, беру упрек на себя, а ты дай ему другие города; но паче всего страшись пролития крови христианской». Так отвечал митрополит. Роман видел затруднительное положение тестя своего и охотно согласился уступить города Всеволоду. Но странная политика Всеволода привела в сильный гнев Романа. Всеволод умилостивился; желая усмирить Олеговичей, грозил им войною, взял города и тотчас отдал один из них, Торческ, сыну Рюрика. «Ты коварствуешь с Всеволодом; ты ищешь уделов детям!» – говорил Роман тестю, объявил ему вражду, прогнал от себя дочь Рюрика, даже хотел насильно постричь ее и, предвидя следствия, послал к Олеговичам, приглашая их овладеть Киевом и уверяя в дружбе и пособии. Рюрик рассердился и сам прислал к нему послов, приказывая повергнуть пред ним договорные грамоты. Роман отправился в Польшу искать союзников, а Рюрик послал просить и бить челом о помощи ко Всеволоду. «Государь, брат и отец! Романко изменил нам, – говорили послы Рюрика. – Вот он сносится с врагами нашими; пособи нам!»

Олеговичи могли надеяться на мужество Романа, слабость сил Рюрика и нерешительность Всеволода, но за всем тем боялись следствий неблагоприятных. Они еще более стали опасаться, когда Всеволод объявил им сильный гнев свой, а Романа постигла жестокая неудача. В Польше были смятения: Казимир Справедливый скончался в 1194 году. Сын его, Лешек Белый, избран был королем; но дядя, Мечислав Старый, царствовавший прежде Казимира и потом низверженный, возобновил свои притязания на престол: действовали оружием и хитростью. Елена, вдова Казимира, опекунша Лешка, соединилась с Николаем, воеводою краковским. Она знала мужество Романа и просила его присовокупить волынские дружины к ее войску. За то обещали Роману после победы всякую помощь. Гордясь, что может оказать заслугу королеве польской, и всего надеясь от будущего, волынский князь решился сражаться. Сверх ожидания, приверженцы Лешка были разбиты. Роман, не жалевший себя, был жестоко ранен и с горестью отправился восвояси, несомый воинами на носилках. Напрасно уговаривали его остаться и защищать Краков. «С кем же стану я защищать? – говорил Роман. – Моих воинов и самого себя погубил я!» Оставив Польшу судьбе ее, Роман прибыл на Волынь и послал униженно просить мира у Рюрика. В то же время прислали послов к Рюрику и Олеговичи, говоря: «У нас с тобой никогда лиха не было; за что мы ссоримся?»

Рюрик радовался миру, тем более что с братом, смоленским князем, оказались у него неудовольствия. Рюрик подарил Роману два города, поручился за отдачу Витебска Ярославу черниговскому и взялся мирить Олеговичей с Всеволодом Георгиевичем.

Дела шли медленно; Давид не соглашался на отнятие Витебска у Василька Брячиславича, мирно там княжившего, и на отдачу его враждебному роду Олеговичей. Всеволод не говорил ни слова. Олеговичи принялись за оружие, дали знать Роману волынскому и получили его обещание помогать, ибо Роман рад был отомстить тестю за все оскорбления и за все неудачи. Многие из полоцких князей были с ними заодно. Смоляне готовились восстать против Давида; зимою войска черниговские напали на Смоленскую область; начался грабеж. Племянник Давида, Мстислав (сын Романа Ростиславича), встретил хищников, разбил одну часть их; другая окружила его, смяла дружины, захватила в плен самого Мстислава. Роман волынский воевал и грабил с другой стороны. Рюрик, не ожидавший столь скорого начала войны, напрасно посылал к черниговскому князю уговаривать его и напоминать ему о совести. Тогда же послы его явились и ко Всеволоду Георгиевичу, прося помощи. «Пусть начинает: я готов!» – отвечал Всеволод. Рюрик послал и в Галич. Послом от него был князь, столь замечательный впоследствии, – Мстислав, сын Мстислава Ростиславича Храброго. Князь Черниговский шел к Смоленску, когда Рюриковы послы бросили перед ним клятвенные грамоты договорные и объявили, что Рюрик желает ему счастливого успеха, а сам идет взять Чернигов. Нанятые Рюриком дикие половцы уже пустошили Черниговскую область. Всеволод двинулся; Роман волынский возвратился вспять, ибо Мстислав Мстиславич с галицкими дружинами воевал Волынь. Все приходило в сильное движение, и Олеговичи были в положении опасном. Князь Черниговский прислал к Рюрику. «Ты с чего вступаешься в дело чужое, воюешь мою волость и полнишь руки поганых? – велел он сказать ему. – Разве я ищу Киева под тобою? Витебск обещан мне, а Давид не отдает его; но я согласен мириться с тобою и с Давидом, отдам без выкупа пленного Мстислава, отступлюсь и от Витебска; мирись же, отпусти половцев, не вели грабить галичанам Волыни, уладь меня с Давидом и не вмешивайся в распрю нашу со Всеволодом Георгиевичем». Рюрик, слыша, что Всеволод уже вступил во владения князя Черниговского с войском, не слушал ничего и продолжал войну.

Тогда Олеговичи решились на отчаянную защиту. Они оставили Смоленскую область и собрались вокруг Чернигова; Олег и Глеб (дети Святослава Всеволодовича) остались защищать Чернигов и Посемье; Ярослав с другими князьями пошел навстречу Всеволоду Георгиевичу, который занял уже Вятичскую область; с ним были Смоленский и Рязанский князья и дружины. Два ополчения сошлись; Рюрик и другие князья ждали битвы, которая решила бы, может быть навсегда, участь Олеговичей. Но Всеволоду суждено было еще раз, с другим представителем Олегова рода, обмануть ожидания современников! Случилось то же, что было пятнадцать лет назад на берегах Влены.

По крайней мере, тогда Всеволод был не столь силен, не он нападал, а Олеговичи, и дело кончилось переменною борьбою. Теперь, напротив, Всеволод был князь сильный, шел поражать и – заключил мир на условиях, вовсе не тягостных для слабейшей стороны.

Не смея напасть на войско Всеволода, Ярослав старался только препятствовать своему поражению. Он испортил дороги, подрубил мосты, поделал засеки и, остановясь в лесах, послал сказать Всеволоду: «Брат и сват наш! Ты занял отчину нашу и поел хлеб наш. Если не хочешь правого суда и любви, мы не прочь и повинуемся твоей воле; если умыслил иное, и от того не бежим: да рассудит нас Бог и Святой Спас!» Всеволод потребовал свободы Мстислава Романовича, изгнания бедного прозревшего Ярополка (который все еще проживал в Чернигове) и разрыва дружбы с Романом волынским. Олеговичи отвергли последнее, говоря, что Роман всегда будет их другом; два первых условия они исполнили бы и без похода из Суздаля. Всеволод удовольствовался, не слушал негодования, противоречия князей Смоленского и Рязанского, заключил мир и поворотил дружины восвояси. Давид также примирился с Олеговичами и отправился в Смоленск.

Послы Всеволодовы известили Рюрика о мире. «Он вероломец, он обманщик! – возопил Рюрик. – Сам он затеял вражду, сам возбудил меня на злобу против зятя, сам поссорил с Олеговичами, с которыми никогда я не думал ссориться. Я отдал ему лучшие города свои – не от богатства, но скудости: отнял их у зятя, у брата! Все мы завраждовали через него, и когда надобно было сражаться, он медлил, наконец выступил и помирился с врагами! Теперь что мне делать с озлобленным Романом и с Олеговичами?» «Мириться», – отвечали спокойно послы и в утешение Рюрика известили его, что Всеволод взял клятву с Олеговичей – не трогать Рюрика. Рюрик послушался совета; но в досаде занял города, которые прежде отдал Всеволоду. Этот знак неуважения нисколько не оскорбил Всеволода: он пошел тогда в поход на половцев, о чем мы уже упоминали.

Вскоре события в Смоленске, в Чернигове и в Галиче преобразили весь порядок дел и разрушили систему Всеволодовой политики.

Возвратясь в Смоленск, Давид решился оставить суету мирскую. Восемнадцать лет его княжения в Смоленске были ознаменованы только смутами и беспокойствами. Еще не достигнув глубокой старости (ему не было и 60 лет), Давид чувствовал неисцелимую болезнь и ожидал смерти. Он возвел на Смоленское княжество племянника, Мстислава Романовича; сына своего, Константина, отправил в Киев к брату Рюрику и велел себя, тяжко больного, нести в Смядынский монастырь Св. Бориса и Глеба. Там, простившись со всеми, он принял иноческий обет; с ним постриглась и княгиня его; супруги расстались навсегда на пороге церкви, Давид вскоре скончался, творя молитвы (23 апреля, 1197).

На другой год умер Ярослав черниговский. Старейшим Олеговичем остался Игорь Святославич.

Не знаем точно года кончины Владимира галицкого – последней отрасли знаменитого рода Владимира, старейшего из сынов Ярослава, рода, отличенного столь замечательными князьями.

Известие о кончине Владимира было принесено в Киев почти вместе с известием о том, что Роман волынский уже в Галиче.

Как орел добычи, ждал смерти Владимира Роман. Верить ли известиям, что яд ускорил даже кончину жалкого внука Владимиркова? Может быть, потому так думали некоторые современники, что князь Волынский не дал одуматься никому из других князей и жадно схватил добычу, когда другие еще собирались схватить ее.

Роман употребил для овладения Галичем то же средство, которым Владимир исхитил княжество Галицкое из рук венгров: он выпросил себе помощь поляков. Предвидя бедственную свою участь под властью князя свирепого и оскорбленного им, галицкие бояре умоляли Лешка, короля польского, не отдавать Галича Роману, взять Галицкое княжество за себя и управлять им чрез наместников. Лешко не смел, ибо Польша обуревалась беспрерывными смятениями и междоусобиями. С волынцами и поляками Роман вступил в Галич; все покорствовало ему; но, наученный опытом, он принял меры сильные и жестокие для упрочения своей власти. «Если хочешь есть мед, то надобно задавить пчел», – говорил он и обратил секиру палача на истребление главнейших вельмож галицких, столь буйных и строптивых. Являлись доносчики, следовал суд, оканчивалось казнью, и часто ужасною: многих осужденных зарывали живых в землю, иных разрубали на части. Галичане затрепетали, укротились, были послушны Роману, если и не были ему преданы.

Роман соединил Галич с Волынью и усилил тем свое могущество. Никогда еще Галицкое княжество не простирало так далеко своих пределов. Столько же хитрый, сколько храбрый и свирепый, Роман спешил уверить в дружбе и покорности главного неприятеля своего, Всеволода Георгиевича. Всеволод с удовольствием внимал льстивым словам галицкого князя, позволил ему управляться с другими и распоряжаться как угодно в Южной Руси.

Роман не замедлил исполнением. Он узнал, что Рюрик и Олеговичи уже дружатся, сносятся, советуются между собой. Обвинив их в вероломстве, в покушении отнять у него Галич, Роман ударил прямо на Киев. Поход его был так быстр, что Рюрик и Олеговичи не успели даже и убежать из Киева, где происходили их совещания. Киевляне встретили Романа; Рюрик и Олеговичи покорствовали ему и кланялись. Он велел Рюрику княжить в Овруче, Олеговичам ехать в их области и отдал Киев Ингвару, сыну Ярослава луцкого.

Тогда безопасный со стороны Днепра Роман начал приводить в исполнение свои обширные замыслы. Он принял название великого князя и самодержца всея Руси, хотел устрашить соседей, искал чести, владений, богатств. Всегда суровый, думающий, что строгость и свирепость суть главные опоры власти, Роман нападал на литовцев, опустошал их земли, выводил пленников на Волынь, в Галич и отдавал в жестокое рабство. Литовцев впрягали в телеги, пахали землю, употребляли их вместо лошадей, и долго потом оставалась в Литве пословица: «Зле, Романе, робишь, что литвином орешь». С другой стороны, половцы обратили на себя меч Романа. Они опустошали Грецию, и император греческий просил галицкого князя заступиться за христиан. Роман выступил: ужасно было опустошение земель половецких! Изгоняемые, поражаемые всюду половцы еще более гибли от жестокой зимы. Венгрия была в самых дружеских сношениях с Романом. Бела умер в 1197 г. – Андрей, некогда княживший в Галиче, спорил с братом своим, Эммериком, о наследстве. Только посредничество папы могло отвратить кровавое междоусобие. В таком случае Роман был страшен Венгрии, тем более что, объявив себя другом Андрея, он непременно хотел подкреплять этого князя. Польша гибла между тем в междоусобии ужасном: Мечислав и племянники его спорили и сражались. Роман хотел отомстить Мечиславу за старое свое поражение; но в это время дерзость Рюрика и Олеговичей оскорбили Галицкого князя и заставили его отложить свои походы на Польшу.

Думая, что Роману некогда думать о Киеве при других делах, Рюрик и Олеговичи снова соединились, пригласили множество половцев; явился и старый Кончак – «пришла вся земля Половецкая», говорят летописи. Киев был осажден и зажжен 1 января 1204 года. Сквозь пламя пожара вторглись в него опустошители с мечами. Еще никогда не испытывал такого позора древний престольный город! «Сотворилось великое зло в Русской земле, – говорят летописцы, – зло, какого не бывало от самого ее крещения. Бывали над Киевом напасти, бывал он и взят; но что все прежние бедствия! Не токмо Подолие взяли и пожгли враги, но и самый город, разграбили Митрополитскую церковь Св. Софии, и Десятинную Пресвятые Богородицы, и монастыри все. Иконы обдирали, честные кресты, священные сосуды, книги, даже одежды прежних князей, принесенные в дар церквам на память их, все было поругано, взято, увезено». Свирепые воины не щадили ни пола, ни возраста, ни звания: умерщвляли, бесчестили, брали в плен при блеске пожарного зарева, кликах половцев и стоне убиваемых… Поступая, как истинные разбойники, князья поделились добычей и оставили опустошенный Киев.

Поспешим очистить память благородного Игоря Святославича черниговского: он скончался за три года до взятия Киева, в 1202 г. Главою Олеговичей был уже тогда Всеволод Рыжий, сын Святослава Всеволодовича, ничтожный, подобно отцу, но более его жестокосердый и бессовестный. Рюрик был, кажется, только его сообщником – князь малодушный, слабый, переживший все роды позора! Современники не смели судить его. «Рюрик, – говорили они, – христолюбивый князь, лета немногие жил, прижил чад по плоти, по духу же чадородие его было гораздо обильнее: мудролюбие, начинаемое страхом Божиим, воздержание, как основание добра, целомудрие Иосифа, добродетель Моисеева, кротость Давидова, правоверие Константиново и прочие добродетели, прилагаемые им к соблюдению заповедей Господних: таковы были чада духа его, так философствовал князь Рюрик, молясь ежедневно, да сохранит его Бог! Милостивый ко всем от малых до великих, раздавая милостыни, обогащая монастыри и церкви, любовь несытную имел он воздвигать церковные строения. Такова была и христолюбивая его княгиня, тезоименитая Анна, родительнице Матери Бога нашего. Ни о чем не помышляла она, кроме церковных потреб, милования бедных, маломощных и бедующих».