Текст книги "История русского народа"

III. От перенесения великого княжества из Киева во Владимир-Залесский до нашествия монголов (от 1157 до 1326 года)

Глава 1. Андреева система политического единовластия и главные деления Руси

Приступив к изображению периода Уделов в Истории Русского народа, мы отвергли несправедливую мысль, что этот период был веком какого-то безумия народного, какого-то непонятного смешения страстей и действий, ими произведенных, после патриархальных, счастливых первобытных времен Руси. Предварительное изображение политического и нравственного быта Русских земель убедило нас в необходимости этого периода; изображение событий в течение ста лет, прошедших от кончины Ярослава до кончины правнука его Георгия Долгорукого, доказало нам, что этот период развился в строгих, неизменяемых, из самого начала русского народа происшедших условиях, по которым провидение всегда правит судьбы царств и народов.

«Бог, – говорит один великий историк, – держит в руке своей бразды всех царств и все сердца в деснице Его. Иногда Он воздерживает страсти, иногда послабляет им и – возмущает род человеческий. Угодны ли воле Его завоеватели? Он ниспосылает им своего духа мудрости и предвидения, воспрепятствующего бедствия государств и крепящего основы общественного благотишия. Он ведает мудрость человека, близорукую во многом, и просвещает ее, делает дальновидною, или – предоставляет ее собственному неведению, ослепляет, движет на гибель и губит ее ею самой: она запутывается, сбивается в своих собственных хитростях и улавливается самой своею предосторожностью. Таковы средства, которыми исполняются недоведомые судьбы Бога. Он готовит действия в причинах самых отдаленных; он поражает царства великими ударами, отражение которых разливается столь обширно. Когда погибнуть царству, все делается слабо и нестройно в его советах».

Посмотрите на начало Руси: как дивно воины Скандинавии ведены были на юг, через моря и пустыни; каких смелых действователей посылало им провидение; как оно давало им средства положить основание русскому народу; как внушило оно честолюбивому Владимиру желание просветиться христианской верою, послало после него долгоденственного Ярослава и отделило мир Востока в зародыше малом от мира Запада, развивавшегося в огромных объемах!

Начало было положено. Самобытный русс потек поприщем общественной жизни. Он не мог уклониться от основных законов человечества. Когда религия истребила язычество и образовывала дух народа, новый порядок правления истребил феодализм, перенесенный из Скандинавии, и сделался условием будущей судьбы руссов.

Пройдите мыслью столетие после Ярослава. Какие милые, но верные причины, и какие сообразные каждому времени действователи! Когда, кажется, все вело к спокойствию – являлось новое препятствие; когда мудрость человеческая думала, что создала твердое и незыблемое, – одна ошибка, один ничтожный действователь, и все разлеталось в обломках!

Основание находилось в самом образовании русских княжеств; стихия в политическом отношении одного княжества и одного рода князей к другому княжеству, другому роду князей; средства, от которых кипели стихии, – характеры князей.

Прежде всего явились три князя, три брата, три врага: Изяслав, может быть, добрый по душе, но имевший все недостатки людей малодушных; Святослав, мужественный, но не знавший союза совести с честолюбием; Всеволод, робкий угодник то Святослава, то Изяслава. Смерть двух других братьев, Вячеслава и Игоря, дала им повод к несправедливости. Первый шаг был сделан, и Изяслав заплатил за согласие на обиду ближних потерей престола. Смерть Святослава возвратила ему права его, но боязнь и мщение отразились в бедствиях и изгнании сынов Святослава. Надобно было, чтобы обделенные и оскорбленные племянники были люди, подобные Володарю и Васильку, Олегу и Роману, Борису и Давиду (хотя и злодею, но мужу, крепкому душою). Борьба их с дядьями была неудачна, но неудача только усилила взаимную ненависть. Изяслав погиб. Владимир Мономах, под щитом имени отцовского, умел стать против всех; но блестящие достоинства его помрачало холодное, своекорыстное честолюбие. Законностью избрания Святополка он хотел добыть себе новое орудие на врагов, и не знал, что возводит на престол человека без души и без сердца. Затаив в глубине души сознание своей ошибки, когда смерть Святополка сняла позор с великокняжеского трона, Мономах пожертвовал смирением властолюбию, сел на трон отцов, карал, ничтожил противников – было поздно: самобытность Новгорода, Галича, Чернигова была уже неистребима! Едва умер Мономах, все созданное им упало при слабых сынах его, Мстиславе и Ярополке. Руссы привыкали уже к мысли, что только род Всеволода долженствовал быть на Великом княжестве, потому что более 25-ти лет они видели великих князей из этого рода. Но Всеволод Олегович разрушил это поверье; умел завладеть Великим княжеством; держался на престоле; передал его братьям. В то же время род Мономаха разделился. Законный наследник, Вячеслав, был добрый, но неспособный человек, отверженный от престола, кажется, самою волею отца; другой, Георгий Долгорукий, губил свои права странной нерешительностью, робостью, беспечностью. Третий представитель Мономаховичей, Изяслав Мстиславич, был противоположен Вячеславу и Георгию, но не имел законного права. Дерзкою отвагой, ловкостью ума и силою руки сделавшись великим князем, он погубил достоинство сына, в то же время делами своими показывал другим, что надобно было для успеха в тогдашних обстоятельствах. Борьба Изяслава с потомками Олега и с Георгием; странное лицо – Вячеслав; беспрерывная мена удач и неудач между соперниками сделали наконец великокняжеский трон игрушкой князей, дружин их и даже народа, который не ожил, не узнал блага законной свободы, но с клеймом рабства буйствовал при каждой неудаче повелителей. Краткое княжение Георгия было как будто гранью, резко отделившею новый порядок политического быта Руси, из прежнего явившийся.

Совершенно отличен мог бы быть ход событий, если бы Изяслав, Святослав и Всеволод мирно соблюли завет отца; или Святополк, сын Изяслава, не был так ничтожен и черен душою; или дети Мономаха: Мстислав, Ярополк, Вячеслав, Георгий – были подобны отцу своему; даже если бы Всеволод Олегович не успел на время одолеть Мономаховичей. Как ни редко видели мы, что по причинам маловажным князья пятнали себя кровью ближних, и в то же время в минуты самые решительные, важные, меч убийцы как будто притуплялся… Что их удерживало?.. Есть провидение, есть судьбы, им предначертанные! Кого в этом не убеждает История, тот – недостоин ее великих уроков.

Новый порядок дел, к описанию которого должны мы приступить, произошел оттого, что с унижением достоинства великого князя, в борьбе за мечту власти, за право обладать благословенными горами Киева явилась самобытная жизнь частей. Здесь видим предмет для наблюдений. Непонятная вражда русских князей с Полоцком ослабила эту естественную преграду между Югом и Севером, положила пустыню на месте жилищ и как будто очистила место для жизни нового народа, нового государства: тут увидим литовцев. С другой стороны, серп судеб пожинал диких обитателей приволжских и придонских: в собственных междоусобиях, и в войнах руссов, гибли половцы; от них и от других народов оставались только мелкие семена новых поколений, очищалось обширное поприще чему-то грозному, чему-то страшному, темневшему в дали восточных степей!

Руссы беспрерывно ожидали конца света: не ему долженствовало наступить, но следовало быть последнему извержению из Азии. От смерти Георгия Долгорукого протекло не более века человеческого до появления монголов. Пережившего этот век ожидали труд и болезнь.

Если здесь видим всюду какое-то разрушение, падение, в то же время посмотрите, как жизнь будущего готовилась в других местах, и не гасла, но живилась. Волынь и потом Галич, долженствовавшие быть оплотом Руси от могущества Венгрии и Польши, были управляемы князьями мужественными, сильными; там княжили Володарь, Василько, Владимирко и, достойный сын его, Ярослав – Осмомыслы, подпиравшие Угорские горы железными полками, заступавшие путь королям, затворявшие ворота от Дуная. Если Чернигов разрушался, будучи терзаем враждою с Киевом, в то же время вражда эта восстановила Рязань, Муром, Курск, Новгород-Северский, наконец Владимир-Залесский, и отодвинула гнездо будущих событий на Север, на крайней оконечности которого жизнью народной свободы кипели Новгород и Псков.

Повесть о второй половине периода уделов решит нам то, что еще кажется неясным в событиях первой половины. Мы увидим ниспровержение, уже не Великого княжества – оно пало со смертью Мономаха, – но даже самого места, где оно существовало – Киева, до этого только для половцев не бывшего предметом благоговения; увидим, как разгар страстей доведет до решительного разделения север, юг, все части Руси, унизив характер одних до грубых злодейств первого времени руссов, сделает других какими-то странствующими рыцарями удальства и чести, умалит души, истощит сердца и доведет всю Русь до кровавой бани очищения.

Но, прежде чем начнем продолжать наше повествование, важный вопрос должен остановить внимание наше. Хотим знать: какое существовало тогда отношение Руси к Европе? Этому вопросу предшествует другой: что была Европа до первой половины XIII столетия?

Мы сказали, что «два столетия, IX и X, были для Европы веком перехода народов, истребителей древнего гражданского общества, к новому образованию обществ». Это образование явилось в совершенно новых формах: новых государствах, языках, законах, обычаях, новой вере! Смотрите на изображение Древнего и изображение Нового мира: где Рим, Иберия, Галлия, Германия, Британия, Скандинавия, Паннония, Скифия, Сарматия? Мы видим – Италию, Испанию, Францию, Саксонию, Богемию, Англию, Данию, Норвегию, Швецию, Венгрию, Польшу, Русь! Все изменилось: даже древние боги пережили свое божество: они лежали во прахе и уступали власть свою истинному Богу!

Рассматривая потом историю Европы до XI столетия, мы указали на империю Карла Великого, и в составлении и разрушении которой видели ход событий в средоточии Европы, дополнением которой были все другие страны Западной Еропейской системы. Сущность событий мы нашли в борьбе двух стихий гражданских обществ (монархии и церкви) или, лучше сказать, четырех: церкви, монархии, феодализма и народа.

Мы видели, наконец, различие Западной и Восточной системы; убедились, что до периода Уделов не было никакого прямого отношения Руси к Европе; что Русь IX и X века принадлежала к угасавшей системе Востока, приняв от Греции религию, подвергнувшись сильному политическому влиянию, законам, мнениям, действиям греков.

В одиннадцатом и двенадцатом столетиях в Европе продолжалось развитие духа человеческого по новым формам. Буря, сокрушившая мир Древний, утихла; звезда путеводная, показавшая начало Нового мира – империя Карла Великого погасла; стихии волновались, колебались, и еще ничего не образовали решительного.

Из скандинавских народов составились три державы: Швеция, Норвегия, Дания, – и взаимно боролись, высились и низились: северных людей уже не страшилась Европа. Англия, покоренная в середине XI столетия норманнами, в несчастном правлении Ионна Безземельного, предугадывала начало своего будущего политического образования; в Испании возрастали христианские королевства, отбивая беспрерывно землю у мусульман; с другой стороны Европы Венгрия, Польша, Богемия вступили в политический мир Европы и действовали одна на другую.

Основание всех событий было прежнее, то, на что мы уже указывали: власть духовная боролась с монархической, и в этой борьбе участвовали: феодализм, защищавший свое бытие, и народ, искавший если не политической самобытности, то хотя бы возможности физического существования. Главным представителем монархии был германский император, главным представителем Церкви – Папа. Кровавая, страшная борьба их потрясала Францию, Германию, Италию. К началу XIII столетия все пало пред громами Ватикана; но тем самым непобедимая власть пап укрепила основы монархии, подрыла сама себя своей победой» В XIII веке оканчивалось время необыкновенного перелома, который составили крестовые походы.

За пятьсот лет прежде последователи Магомета, под властью азийских халифов, сохранили для Европы свет наук и знаний.

В XI веке они же были причиной перелома дел в Европе: халифат пал от внутренних раздоров и меча турок; эти дикие завоеватели овладели Гробом Господним; восторг религиозный откликнулся на призыв папы, и Европа устремилась отнимать этот драгоценный залог у мусульман.

Первый крестовый поход был в конце XI века; после того в течение XII столетия – монархи, феодальные владетели, поданные их, духовные люди – все стремились в Землю обетованную. В крестовых походах участвовали собственно Германия, Венгрия, Греция, Италия, Франция, Англия. Но бесчисленные следствия их отразились и на остальных европейских землях – коснулись и русских земель.

Не исчисляем здесь следствий крестовых походов и того, какие частные обстоятельства споспешествовали им: следствий потому, что вначале XIII столетия они еще не были явны; частных обстоятельств потому, что они не касаются истории русского народа. Укажем здесь только на одно политическое отношение, коим перелом Европы означился и на Руси.

Крестовые походы довела до высшей степени ревность распространять христианскую веру, и с нею соединили мысль воинствующей Церкви. Что прежде делалось из политических видов, то стали делать по твердому уверению в святости дела; тоща увидели новое явление; рыцарские духовные ордена.

В 1099 г., в больнице иерусалимской Св. Иоанна, положено было начало Ордена братий больничных, получивших при магистре Раймонде назначение воинское, в 1118 г. В следующем, 1119 г. двенадцать человек утвердили клятвой близ Гроба Господня другой орден рыцарей – Св. Храма. Судьба первых была пережить потерю Палестины и постепенно исчезать до нашего времени под именем родосских и мальтийских рыцарей; судьба других: после потери Палестины охватить почти всю Европу своими мечами. Они силою обратили в христианство и покорили себе нынешнюю Пруссию, завладели обширными землями всюду, и были поводом, что в конце XII века в диких Чудских землях, на берегу Балтийского моря, явился еще новый Орден военно-духовный, и его действия, его жизнь имели сильное влияние на Северную Русь. Кроме этого, так же как прежде в IX и X веках, Русь не знала запада Европы. Самое географическое приближение Запада к Востоку, т. е. овладение Царьградом, еще более отдалило Русь от Запада, раззнакомив ее на полстолетия даже и с Грецией. Как прежде, не общее движение Европы, но частные причины сближали с Русью Польшу и Венгрию. Вера, законы, нравы, обычаи имели на Руси свою отдельную историю, изменялись, жили сами собой, не по влиянию Европы.

Какая изумляющая судьба! Пространство земель обширное; принадлежащее к Европе, и чуждое жизни ее, дел, великих вопросов, рождавшихся с каждым веком! Знала Европа, что на Востоке, за Польшей и Венгрией, живут народы многочисленные; но только отважные и купечествующие странники езжали в Русь, как ныне ездят в Среднюю Азию, и в рассказах своих смешивали имена русских властителей и названия земель; только посланники западного первосвященника ходили в нее с крестом в руке и честолюбивыми замыслами в душе и льстили владыке своему раннею или позднею победой над первосвященником Востока. А страсти бушевали между тем и в Руси: провидение вело ее своим верным путем; руссы передавали потомкам память своих благодетелей, своих губителей! Скоро долженствовал наступить новый период событий для Руси – дивных, напомнивших о великом переселении народов с V по IX век, последних событий этого рода!

Мы заключили повествование наше кончиной Георгия Долгорукого – последнего великого киевского князя. Мы видели, что обладание Киевом собирались уже исторгнуть у него другие, хотя и сами не знали, кому из них достанется Киев и титул великого князя. Кончина Долгорукого остановила брань, готовую обагрить днепровские берега кровью руссов и половцев и превращать в пепелища города и селения.

Из предшествовавших событий мы уже знаем характеры действователей, оставшихся после Георгия Долгорукого. Главнейшие были: Андрей Георгиевич, наименованный впоследствии Боголюбским; Ростислав Мстиславич, князь смоленский; Мстислав Изяславич, сын бывшего достопамятного великого князя; Изяслав Давидович, князь черниговский.

Мы видели Андрея пылким, храбрым юношей, забывавшим себя в опасностях сеч, добродушным в мире, негодовавшим на ухищрения и честолюбие отца. К этому присовокуплял он ум прямой, твердый, но деятельный только в опасности; беспечность отцовская отзывалась и в характере Андрея. Хотя не роскошный, не сластолюбивый подобно отцу, Андрей – лев в битве, был уступчив, доверчив, слепо верил добродетели других и доводил доверенность свою до слабости.

Ростислав смоленский, всегда слабый, всегда подвластный чужой воле, всего более походил на прадеда своего Всеволода так, как Изяслав черниговский был выродившийся Олег Святославич. Но в Изяславе не было доблестной честности Олега. Он опозорил себя в самом начале гонением несчастного дяди, Святослава Олеговича, потом передавался всем сторонам и никогда и нигде не умел выиграть многого.

Мстислава Изяславича мы видели крепкой опорой своего веледушного отца; потом союзником, с презрением оставившим слабого Ростислава в виду рати неприятельской; противником, выдержавшим натиск силы Георгия и союзников его: довольно для того, чтобы понять свойства Мстислава.

Другие князья были: Олеговичи – Святослав, знаменитый любовью к несчастному брату своему Игорю, столь долго страдавший, гонимый, преследуемый всеми, успокоившийся под старость; другой Святослав (сын Всеволода), которого мы более узнаем впоследствии. Мономаховичи – Владимир Мстиславич, сотрудник Изяслава: он скажется нам презрительным ничтожеством; Ярослав, брат Мстислава Изяславича, уступавший во всем мужественному своему брату, и не благодушный. Остальные князья, их современники, были не важны.

Заметим две отдельные политические системы, существовавшие тогда для русских князей: одна из них стремила целые области и целые поколения к искательству над другими власти, облекаемой обольстительным названием Великого княжества; другая вела князей к образованию отдельных сильных княжеств. Последнюю, рожденную местными обстоятельствами систему первый вполне понял Владимирко галицкий, имевший столько случаев и средств спорить за Великое княжество. Она сделалась ясной для поколения, к которому принадлежали Андрей Георгиевич и Мстислав Изяславич. Отец Мстислава первый открыл тайну обладать, предоставляя другому право величаться титулом обладателя: эта мысль сделалась господствующей мыслью Мстислава Изяславича и была основой дел всей его жизни. Андрей Георгиевич, рожденный, воспитанный в Суздальской области, любил эту далекую северную сторону, более, чем злачные, но усыпанные пеплом селений и увлажненные кровью людей берега Днепра: он решился быть Владимирком Суздали. Мы видели, что еще в 1151 году Андрей оставил отца своего и удалился в Суздаль. Когда потом, через четыре года, Георгий утвердился решительно в Киеве, Андрей не взял от него уделов на юге, и навсегда поселился на берегах Клязьмы.

Но старая система – преобладания над другими посредством Великого княжества занимала умы князей, принадлежавших к старому поколению: Ростислава смоленского и Изяслава черниговского. Они оба стремились в Киев и были представителями прежней вражды Мономаховичей и Олеговичей.

Подкрепление Ростислава заключалось в поверье народном: видеть Мономаховичей на Великом княжестве; в союзе Мстислава Изяславича и других родственников; наконец, в пособии храбрых и смелых сынов Ростислава. У него было их пятеро: Святослав, Роман, Рюрик, Давид и Мстислав, впоследствии прозванный Храбрым. Подкрепление Изяслава заключалось также в пособии родственников, хотя разногласных, не дружных, но при борьбе с Мономаховичами охотнее готовых помогать старейшему из князей Олегова рода, чем столетним гонителям своим, Мономаховичам.

Богоматерь Владимирская. Византийская икона XI – начала XII в.

Оставляя Киевскую область, Андрей Георгиевич взял с собой знаменитую икону Богоматери Пирогощей, дружину, двор, и шел с тем, чтобы основаться во Владимире-Залесском. В одиннадцати верстах от Владимира конь, на котором везли икону, остановился и не шел с места; напрасно старались понуждать его. Набожный Андрей видел чудо в этом событии; почел это предзнаменованием; на том месте, где остановился конь, велел заложить церковь во имя Рождества Богоматери и внес в нее икону. Тут впоследствии построил он себе дворец, устроил обитель иноков; следуя его примеру, строились вельможи и граждане. Все это составило город, который Андрей обвел каменной стеной и назвал Боголюбовым. Он любил этот город, преимущественно в нем жил и от него получил свое наименование – Боголюбского. Братья Андрея – Борис, Глеб и Святослав, обладали Туровом, Переяславлем и Поросьем; дети умершего брата Ростислава (Ярополк и Мстислав) и братья: Мстислав, Василько, Михаил и Всеволод (меньшой сын Долгорукого, впоследствии великий князь) были при Андрее. Следуя системе Владимирка, Андрей не давал им уделов и обладал сам единовластно. Услышав о кончине родителя, он благословил память его слезами и церковными обрядами. Суздаль, Владимир-Залесский, Ростов, Дмитров, Москва, Юрьев-Польский, Переяславльновый, или Залесский, были под властью Андрея, который именовал свое княжество Великим княжеством Суздальским или Владимирским, и не хотел знать смятений Южной Руси. Обратимся туда.

Услышав о кончине Георгия Долгорукого, Изяслав заплакал и, воздев руки к небу, сказал: «Благословен Господь, рассудивший меня с Георгием смертью, а не кровопролитием!» Вскоре явились к нему послы киевлян и, как за два года прежде, звали его властвовать в Киев. Изяслав поспешно приехал, объявил себя великим князем и утишил народный мятеж, ибо киевляне, ненавидя Георгия, буйствовали и грабили дворец его и дома бояр, пришедших с ним из Суздаля. Другие князья вступились в признание Изяслава и, предоставляя ему титул великого князя, требовали дележа. На берега Свини съехались Олеговичи и Мономаховичи. Мстислав Изяславич первенствовал в совете их. Положили: княжество Новгород-Северское отдать Святославу Всеволодовичу, а Чернигов Святославу Олеговичу: сей князь согласился и оскорблялся тем только, что от Черниговского княжества отделили несколько городов, дав из них удел племяннику Изяслава, Святославу, сыну Владимира, убитого в 1154 году. Мономаховичи не ссорились, оставаясь каждый при своем, кто чем владел. Владимир Мстиславич и Юрий, сын Святополка Изяславича, были недовольны: им ничего не дали. Князья разъехались. Казалось, все остается мирно и дружно.

Ограниченный почти одним Киевом, великий князь думал, однако ж, играть роль повелителя других. Он захотел наградить друга своего, Владимира Мстиславича. Своеволие Юрия Святополковича подало к этому случай. Юрий хотел сам добыть себе удел, бросился в Туров, изгнал Бориса Георгиевича и завладел Туровом. Борис удалился в Суздаль (он скончался там в 1159 г.) а великий князь отдал Туров Владимиру Мстиславичу – отдал, но надобно было взять его. Изяслав выпросил войска у галицкого, смоленского, волынского князей; десять недель осаждал Туров и возвратился без успеха. Юрий осел в Турове; Владимир Мстиславич остался без удела.

Недолго пробыл и сам Изяслав на великом княжестве. Он утратил его своею безрассудной горделивостью.

Мы давно не упоминали о Берладнике, двоюродном брате Ярослава галицкого. Мы помним, что Берладник был изгнан Владимирком, служил Всеволоду Олеговичу, бедствовал с братом его; наконец, он скитался и жил где мог, но Ярослав галицкий страшился сего князя и в изгнании. Еще с Георгием Долгоруким договаривался он в 1154 г. о выдаче Берладника, который тогда жил в Суздале. Георгий, желая дружбы Ярослава, велел схватить его; Берладника, скованного привезли в Киев; духовенство заступилось за несчастного князя, и Георгий усовестился, отправил Берладника назад в Суздаль. Дружина Изяслава черниговского отбила его на пути; с тех пор Берладник посвятил жизнь свою Изяславу и с ним приехал в Киев. Эта дружба казалась подозрительной галицкому князю, который упорно требовал выдачи несчастного брата. В этом убеждали Изяслава послы польского короля и других князей. Изяслав оказал великодушную твердость: не выдал Берладника. Испуганный сильным преследованием, Берладник бежал из Киева и, раздраженный злобным преследованием сильного брата, собрал шайку бродяг, ограбил галицких гостей, нанял половцев и вошел даже в Галицкую землю. Половцы оставили Берладника, когда он не согласился дозволить им грабить жителей – Берладник явился снова в Киев. Князь галицкий грозил войною. Изяслав спешил союзиться с князем черниговским и обещал отдать ему Мозырь и Чечерск. «Ты прав; на тебя нападают; ты мне брат: я с тобою! Более меня избави от мздоимства!» – отвечал Святослав Олегович. Услышав об этом союзе, князь Галицкий перестал спорить, ибо не хотел войны. Тогда безрассудно загордился Изяслав; думал, что успеет завоевать Галич для Берладника; объявил войну и требовал, по обещанию, помощи черниговской. Напрасно представлял ему Святослав, что он всуе затевает войну, что Берладник не сын, не брат его. «Скажите князю, – отвечал Изяслав, – что я посадил его в Чернигов и что он поползет у меня снова в свой Новгород». Князь черниговский оскорбился, напомнил о клятве, о выделе из его княжества городов, не хотел враждовать, но не хотел и помогать. Половцы и Святослав Владимирович соединились с Изяславом. Князь галицкий указал князю Волынскому на заносчивость Изяслава и союзился с ним; они выступили с войском и захватили Белгород. Изяслав не испугался, обступил их со своими дружинами и надеялся победы. Ночью открылась измена в его стане: торки и берендеи зажгли табор, разграбили и бежали к неприятелю. Изяслав увидел опасность, ускакал от Белгорода с Владимиром Мстиславичем, Берладником и Святославом Владимировичем и укрылся в Гомье; вскоре прибежала туда из Киева супруга его: Изяслав утратил Великое княжество; дружины волынские и галицкие заняли Киев.

Мстислав Изяславич, предводительствовавший ими, не хотел взять себе Великого княжества, удовольствовался добычей и послал к дяде Ростиславу смоленскому, призывая его. Ростислав явился немедленно и объявил себя великим князем. Старший сын его, Святослав, княжил по-прежнему в Новгороде; Смоленск отдан был Роману; Рюрик Ростиславич сел в Овруче; Давид Ростиславич в Торже.

Опомнясь от страха, Изяслав начал мстить – не победителям своим, но черниговскому князю, называя его изменником и приписывая ему всю неудачу. Желая мира, князь черниговский заодно с князем новгород-северским вступил в дружеский союз с врагом рода их, великим князем, дал ему помощь на усмирение разбойников, засевших при устье Днепра, и половцев, грабивших Приднепровье, но требовал помощи против Изяслава, который с половцами грабил земли своих родичей. Ростислав, веря старцу князю черниговскому, не верил дружбе князя северского; ему отдали в залог сына Святославова, и он отправил войско. Чернигов был уже в осаде; осаждавших отбили; Изяслав бежал, возвратился опять, снова был разбит и ушел грабить и жечь смоленские области. Княгиня его и богатства находились в городке Выри; Берладник заперся в этом городке и отбил дружины киевские и черниговские, которые оставили Вырь и осадили Вщиж, где укрылся Святослав Владимирович.

Здесь прекратились военные действия, ибо Олеговичи, князья волынский, галицкий, переяславский (зять Изяслава) и другие, не горячо вступались в ссору Изяслава с Олеговичами и Ростиславом, и Изяслав успел найти союзника сильного: за него заступился Андрей Георгиевич.

Изяслав в войне против Ярослава, оставленный изменившими ему войсками, бежал за Днепр

Поступок Андрея был следствием принятой им системы. Укрепляя силу Суздаля, Андрей думал, что для этого можно употреблять все меры – кроме злодейства. Так он, презирая мнение народа, не давал уделов младшим братьям, при нем бывшим и, может быть, досадуя на их требования, сделал еще более: изгнал их наконец из Суздальских областей. Новгород обращал на себя его внимание: там был сын Ростислава. Объявляя себя защитником Изяславовым, Андрей имел причину объявить войну Ростиславу и подчинить новгородцев своей власти. Но Ростислав боялся вступить в борьбу с князем суздальским и, узнав, что дружины Андрея идут освобождать Вщиж, сам немедленно предложил им мир. Изяслав думал, что Андрей не остановится при первом успехе. Празднуя с ним в Волоке-Ламском свадьбу Святослава Владимировича, за которого Андрей выдал дочь свою, Изяслав нетерпеливо дожидался ответа из Новгорода, куда отправлен был посол Андреев, с предложением вечу новгородскому князя от руки великого князя Андрея. Гордые новгородцы радовались чести, согласились и, желая соблюсти вид правоты, стали подыскиваться под Святославом Ростиславичем. Угодливый, подобно отцу, Святослав соглашался на все; никоим образом вече не могло его сделать виноватым. Потребовали наконец, чтобы Давид, брат его, оставил Торжок: и это было исполнено. Тогда раздосадованные новгородцы без всяких причин схватили Святослава, сослали его в Ладогу, заточили его жену, бояр, дружину и торжественно приняли к себе Мстислава, племянника Андрея. Святослав убежал из тюрьмы и ушел к отцу, который сначала рассердился на новгородцев и бросил в тюрьму новгородских гостей, бывших в Киеве, но потом успокоился и замолчал. В то же время, он казался вовсе не замечающим, что поступок новгородцев был по воле Андрея. Изяслав радовался, видя начало вражды; но, к досаде его, получив под власть свою Новгород, Андрей не думал более защищать оставленного всеми Олеговича.

Ему осталось искать новых средств, и он нашел их в мятежной Южной Руси. Прежде всех к нему явились половцы; потом пристал князь новгород-северский; наконец, хоть против воли, – союзился с ним и старый князь черниговский. Сын его, Олег, посланный в Киев людей посмотреть, был убежден злонамеренными людьми в умысле киевского князя на Олеговичей, уехал в Чернигов и стал убеждать отца воевать Киев. К нему присоединились черниговские бояре, говорили, что Ростислав был ленив на помощь ему, что с ним утратил уже он Вятичскую область. Старик спорил, наконец согласился, дал дружины. Изяслав и всегдашние спутники его – Берладник и Владимир Мстиславич – Святослав Всеволодович и Олег пошли к Киеву. В феврале 1161 года они прорвались до самой столицы великого князя, который робко бежал в Белгород. Изяслав вступил в Киев.