Текст книги "Взрослые дети"

«На первое время пойдет, – решил для себя Груздев, – и ко мне поближе будет, и навыков не утратит. А потом в институт…»

Саше же он сказал, что егеря часто передвигаются на лыжах, практикуется в стрельбе, что и для биатлонистов имеет особое значение.

– Я подумаю, – заверил обоих Саша.

– Браконьеры затрепещут, – предсказывал Груздев и пообещал, что после охоты Саша расскажет про задержание Бобра всем, «кто не слышал или запамятовал».

– Ну, наконец-то! – воскликнул Трубачев, когда пришло время рассаживаться по машинам.

– Следи, чтоб вдоль номеров не стрелял… Прикидывать надо расстояние до цели… Не более сорока метров, – наставлял Сашу Андрей. – Если больше, хоть как ему объясни, хоть на пальцах… что палить нельзя. Лисицу можно брать… Медведя тоже…

– Медведя?.. – протянул Саша.

– Хочу, хочу! – отозвался на это Пуня.

– Иногда поднимали и медведя, – с гордостью произнес Андрей. – У нас тут зверя много. Бурелома много, медведь это любит. Там и залегает. Я бы дал тебе гладкоствольник, на всякий, но это незаконно. Крупного-то здесь не видел. А подростки могут быть. По осени на овсах гуляли трое. Был четвертый… Порвал грибника, и я его быстренько отстрелил. Не на смерть порвал, кисть только отхватил… Все нормально с ним, недавно видел его, радостный, за зимним грибом ходил… Тушу-то я ему отдал, вот и радостный. Небось, всем теперь твердит, что сам голыми руками добыл.

При разговоре охотовед широко улыбался, намекая: «Охота может оказаться неожиданной и веселой».

Номер был в ельнике, изрядно потрепанном шквальным августовским ветром. Как тут не подумать, что Андрей специально все подстроил? Один занесенный снегом холмик, из которого торчали тонкие ветки с сухими листьями, сразу пробудил Сашины подозрения. Рядом лежало толстое поваленное дерево, частично прикрывающее холмик своими исполинскими корнями.

Трубачев топтался рядом. Наконец, он выбрал место, где деревья немного расступались. Сашу он попросил обломать ветви, которые могли помешать при выстреле, а сам принялся утаптывать снег.

– Не ходи туда! – одернул Саша Пуню, который едва сделал шаг в сторону подозрительной возвышенности.

– Там кто-то был, – убеждал его мальчик.

У Пуни не было ни намека на волнение, одно сплошное любопытство, перерастающее в навязчивое желание осмотреть бурелом.

– Медведь там может быть? – спросил Саша Трубачева.

Парень указал пальцем на пресловутый холмик, опасаясь криками разбудить хищника или напугать Пуню.

УАЗ давно уехал. Перед этим Андрей несколько раз повторил:

– С номера сами не снимаемся. Зверя взятого брать, если близко ляжет… Под выстрелы не подставляемся.

Саше оставалось поддакивать и надеяться, что правила безопасности бывалый охотник Трубачев помнит хорошо.

– Медведь… – повторил Саша, наклонившись к самому генеральскому уху.

– Нет… – закачал головой генерал.

– Вам видней, – выдохнул парень.

А следом прозвучало:

– Неудобное там место. Видишь, сколько снега много да елка эта еще лежит… Неудобно, если только ты не зверь и логова не ищешь…

– Что за… – вырвалось у Саши, когда его телефон дал понять, что связь с внешним миром отсутствует.

Прошел час, и охота Пуне не казалась уже столь интересной. Хотя мороз был терпимым, мальчик капризничал и жаловался, что мерзнет.

– Не бойся, – послышался голос Трубачева. – Ничего зверь тебе не сделает. У меня глаз-алмаз. Однажды выскочил на меня медведь… Я и не ждал, ведь на лося шли. Тоже зимой дело было, только в декабре. Да…

Генерал испытывал от своего рассказа не меньшее удовольствие, чем от самой охоты. На минуту он прервался, чтобы посмаковать воспоминания, а потом продолжил:

– Снег разлетается, и он выскакивает… Напролом попер и прямо на меня… Ну, тут уже ни о чем не думаешь, только бы прицелиться… С одного раза не попадешь – пиши пропало. Ну, я и выстрелил… Прямо передо мной лег, килограмм под двести. Одна лапа с три моих ладони шириной. Вот прямо у ног лег, аж мозги по ботинкам растеклись. Точно попал. Вот так.

– Успокоили, – буркнул себе под нос Саша и снова обвел взглядом заснеженный холмик.

– Туда можешь не смотреть, зверь оттуда пойдет, – указывал вперед генерал.

К исходу второго часа и Трубачеву пришлось собрать все свое терпение. Генерал прохаживался туда-сюда, всматриваясь в ельник. Вдруг ему показалось, что среди стволов кто-то промелькнул. Его руки подрагивали от возбуждения. Жестом он подозвал Сашу с Пуней и указал на густой подлесок метрах в ста.

– Волк? – с тенью грусти прошептал Саша.

Парня переполняли противоречивые чувства.

«Ерунда, – сказал бы на это Груздев. – Нечего волков жалеть. Один вред от них и хозяйству убытки».

– Там, – указал Саша в другом направлении, желая сбить старого охотника с толка.

Трубачев напрягал зрение, но ничего кроме елок и сугробов не видел.

– Точно видел? – переспросил он.

Не глядя ему в глаза, Саша кивнул в знак согласия.

– Да, да, вон он, какой же ты молодец, – прошептал генерал.

Раздался оглушительный выстрел. Картечь оказалась качественной, кучно прошла как раз над головами Саши и генерала. Уже на излете она так же кучно вошла в древесный ствол.

– Вроде стреляли, – обернулся Трубачев к напарнику.

Саша показывал на молодой ельник за спиной, у самой дороги.

– Мне кажется, палили с той стороны, – прокричал он генералу в ухо.

– Ух ты! – подпрыгивал Пуня.

Верхушка полутораметровой ели, в которую угодил заряд, стала медленно наклоняться и, наконец, упала в снег.

– От мороза такое бывает, – пояснил генерал. – Вот слышал, как в мороз деревья скрипят? От холода древесина, естественно, замерзает. Обычное дело. Но если резко теплеет, тогда образуются в дереве трещины…

– Я вам говорю, это был выстрел, – крикнул ему Саша и начал всматриваться в придорожные заросли.

– Да не треснут же они все в раз, – сказал Трубачев, имея в виду три толстые, сросшиеся у основания березы, стоявшие рядом.

– Вот блин! – вскликнул он через несколько секунд.

Но относилось это не к выстрелу и даже не к добыче, про которую генерал уже позабыл. Трубачев вспомнил дерево, виденное во время летней охоты на кабана. Высокая береза в форме рогатки треснула в месте развилки после урагана. И ко времени октябрьской охоты на зайца трещина разошлась почти до самого основания ствола.

– Эта может рухнуть, – озабоченно произнес Трубачев. – Надо было Вадику напомнить…

Его озабоченность вскоре перешла в обычное ворчание: сначала он ругал егерей, которые дерево должны были спилить, потом дискутировал с самим собой, поставили там номер в этот раз или нет. В итоге генерал снял с себя ответственность, заявив:

– У меня ж голова, а не Дом Советов. Молодые же, самим думать надо…

Но движения в еловой поросли было нельзя теперь не заметить. Трубачев по привычке взял ружье наизготовку, а потом с досады плюнул. Потенциальная добыча была рядом, но из-за густого елового молодняка он даже не мог разглядеть, что за зверь трясет деревья, осыпая с них снег.

– Не, медведь не может быть, – сказал Саше генерал и пустился в рассуждения: – Лось, точно лось. Здорово он там разошелся… И чего он туда полез? Видать, загонщики его пугнули. Если б знать, что не корова, можно было рискнуть, дать так, а потом добрать, все равно бы далеко не ушел…

Верхушки молодых елей продолжали ходить ходуном. Трубачев снова прицелился, ожидая, что лось покажется.

– Пугнуть бы… Палку, что ли, кинь, у тебя-то рука сильнее…

– Мы же на волка, – убеждал его Саша. – Лису можно, лося нельзя… Нельзя, – повторил парень, изобразив рогатого…

– Без рогов, говоришь…

Саша едва не разразился истерическим хохотом.

– Нельзя, нельзя, – закричал он, надеясь, что тот, кто скрывался в ельнике, испугается и убежит.

«Нельзя», – начертал он наконец на снегу.

– Так откуда ты знаешь, что там корова, а не бык?.. Понятное дело, самку я стрелять не стану, она уже брюхатая ходит. Это молодые нынешние готовы всего зверя выбить, а мне хоть мало осталось, но я природу берегу, чтоб вы охотиться могли, – ткнул он пальцем Саше в грудь. – Эта мудрость с возрастом приходит, вот доживешь до моих лет, поймешь тогда и вспомнишь, что правду покойный Игорь Иванович тебе говорил. И внукам своим будешь то же самое наказывать, это тебе сейчас скучно старого слушать, а вот будешь на моем месте…

Закончив лекцию, генерал снова вспомнил о треснувшей березе. Пуня же швырял в ельник все, что под руку подвернется: снежные комья, палки, даже генеральский термос с чаем. Он настолько осмелел, что подходил все ближе, пока Саша выслушивал требовавшего внимания к своим словам Трубачева.

– Вот должен он был думать, что там это дерево стоит… Хотя, может, и не стоит… Но мог бы заикнуться хоть кто-то… Нет, забыли. А стрелять оттуда как раз удобно, наверняка Вадик там стоит.

Огородник оставался в УАЗе последним. Ему достался самый дальний номер. Те места ему нравились: светлая рощица, выходящая к большой прогалине, – все здорово простреливается. Там он раньше взял двух кабанов и уверился, что место это просто находка для охотника.

Но на том номере полковника Огородника теперь не было. Он снялся, придумав заранее легенду о прихватившем его сильнейшем поносе. Пока Саша разбирался у домика с егерской машиной, Огородник разведал внутри скромный запас коньяка и отлил от него в свою фляжку, где оставалось всего на пару глотков. Мешать алкоголь он не стал и сперва разделался с этими глотками. Волк на его счастливый номер никак не шел, и после коньяка Огородника снова одолела шпиономания. Так он и доплелся до соседнего номера. Трубачев прицеливался, а Саша, крадучись, подходил к нему сзади, опасаясь неведомую добычу спугнуть. Из-за того самого ельника Пуню Огородник не заметил, что вызвало у него еще бóльшие подозрения.

«Избавился уже, – пронеслось в хмельном сознании. – А может, малец с ним в сговоре… Они сейчас такие, из-за конфеты могут прибить».

Весь свой «боевой» путь до соседнего номера он проделал со взведенным ружьем в руках. Огородник даже продул ствол, когда после очередного глотка на его пути неожиданно возник овражек, и ружье оказалось в снегу в компании своего владельца.

Коньяк оказался самым настоящим, французским, оставшимся со времени прошлого заезда «больших людей». Так что Огородник не смог устоять, чтоб не позаимствовать в домике еще и фляжку, которую честно собирался вернуть егерям после охоты и непременно похвастаться при этом своей добычей. «Шпион» казался ему даже более желанной добычей, чем волк.

«Он человек, а человек все равно волка хитрее», – решил полковник.

Хотел Огородник его просто попугать, но тут…

«Подкрадывается… Сзади, сейчас он даст старшому по шее…» – вспомнились Огороднику «фантастические приемы» кунг-фу из одного зарубежного фильма.

Сам он такие фильмы не смотрел, просто увидел случайно, когда зашел в комнату к жене покричать, что из кастрюли на кухне вскипевший суп выплескивается.

Несмотря на выпитое, меткость Огородника не пропала. Прицелился он в «шпионскую» голову и хотел уже заорать: «Руки вверх! Ни с места!» – но вот ноги подвели, и рухнул полковник меж молодых елок, подбив шальным зарядом другую. На сей раз переживать из-за загубленного новогоднего дерева он не стал.

Поняв, что «шпион» раскрыл его присутствие, полковник пополз в еловую поросль. Деревья росли кучно, и разглядеть из своего укрытия Огородник ничего не мог. Ветки непрестанно елозили ему по лицу. Подняться он опасался и продолжал свой путь ползком, надеясь выбраться на дорогу. Ружье свое полковник чуть не потерял в частоколе тонких стволов. Потом на него свалилась запущенная Пуней палка, было не больно, но досадно:

– Обложил, как медведя в берлоге, – тихо ворчал Огородник. – Лишь бы не пальнул, засранец.

Голос Трубачева его порадовал, хоть и немного. Теперь, слыша рассуждения насчет сохатых, полковник повторял про себя: «Загнали меня, как лося».

Кричать он не собирался, решив, что Трубачев не услышит, а «шпион» уж точно пристрелит. Так он и полз через заросли на четвереньках по глубокому снегу. Ворчание на охотничью тему продолжилось: Огородник бормотал себе под нос, как это кабан на махах может здорово пройти, смяв на пути все «поганые кусты». Провалившись в снег «по брюхо», он вспомнил и про то, как ловко кабан умеет преодолевать глубокий снег, спасаясь от загонщиков.

Трубачев тем временем дал два выстрела.

– Ай! – воскликнул Огородник, уже прощаясь с жизнью, и нырнул лицом в снег, прикрывая затылок руками.

– Есть! Наш трофей! – крепко обнял Сашу Трубачев. – А как шел… как шел? Видел? А как я его взял!

– Ура! Ура! – кричал Пуня, как пионер в «золотые времена».

Постепенно до Огородника дошло, что «взяли» кого-то другого, и он стал спешно прорываться к дороге, пока его убежище снова не «обложили».

– Жалко, нет фотокамеры, – говорил Трубачев, но улыбка при этом не сходила с его губ.

– Сколько в нем, как думаешь? – спросил генерал.

Саша лишь пожал плечами, не став кричать про так и не взятых волков. Подстреленный Трубачевым кабан тянул на семьдесят килограммов как минимум. Его массивная голова с клыками прекрасно бы вписалась в интерьер губернаторской резиденции, ну или его скромного загородного мини-замка, записанного на дочь жены от первого брака.

– Хорош, хорош, – приговаривал Трубачев.

– А почему свинья такая лохматая? – дергал Пуня Сашу за рукав.

– Потому что в лесу зимой холодно, – не думая ответил тот.

– А этот дедушка продаст ее в магазин? Ему же одному ее не скушать… А почему у нее изо рта зубы торчат? Она упырь? А как вы ее отсюда унесете такую большую? А где волк? У него зубы еще больше, да?

Казалось, что расспросы будут продолжаться без конца. Лишь Трубачев спас Сашу от этой словесной бури.

– Тяните! – велел генерал обоим спутникам.

– Тяни! – переадресовал Пуня Саше, а сам принялся изучать строение кабаньего копыта.

Сашиными усилиями туша сдвинулась на десять метров, когда с дороги донесся шум двигателя.

– Будет материться, – предугадал Саша реакцию Андрея. – Сильно материться… Хоть бы не убил под горячую руку.

Но охотовед был пока занят созерцанием пятой точки Огородника, показавшейся из еловой поросли.

– Подъеловик, блин! – раздраженно произнес он и пнул по невинному автомобильному колесу.

Чьи это слова Огородник толком не разобрал и полез обратно к всеобщему смеху сопровождавших Андрея охотников.

– Какого ты здесь делаешь? – уже без церемоний спросил охотовед. Действительно, какие могут быть церемонии с пятой точкой?

Саша бросил тушу и вышел на дорогу. На его глазах Огородник выбрался-таки из ельника.

– Сказано же, стоять на номерах! В первый раз, что ли?

Охотовед выругался, заметив, как Огородник ставит ружье на предохранитель.

– Это… прихватило меня крепко… – признался тихо «ловец шпионов», косясь на Сашу. – Живот…

– Там кусты, там кусты, кругом кусты, – размахивал руками Андрей. – На какого… ты к елкам полез? Какого ты вообще приперся на другой номер?

– Он стрелял в нас, – наступал с другой стороны Саша.

– О, видать, крепко с коньячку-то заморского прихватило, – усмехнулся Валеев.

– Да, я перебрал. Холодно было, – признался Огородник, надеясь, что его пожалеют, и разнос на том закончится. – И ни в кого я не стрелял, пусть не врет. Кому вы верите? – обратился он уже к Груздеву и остальным. – Мне, с которым не один десяток лет знакомы, или…

– Верим, верим, ты у нас и лося с кабаном однажды спутал, – подцепил его Валеев.

– Ну, Вить, хорош, – шепнул ему Груздев.

Груздев единственный в полной мере проникся к товарищу состраданием. В конце концов, Огородник его однажды спас, популярно объяснив одному лейтенанту, что нехорошо на начальство рапорты строчить, «пусть и прилетело тебе пепельницей в зубы, но ведь не убило же. А часы и вовсе в ногу попали, даже не в голову». Даже «спотыкаться» лейтенанту не пришлось: его взяли на патриотические чувства.

– Это тебе, понимаешь, легко взводом командовать, а у командира куча серьезных дел. Вот с твоим теперь возиться будет, хоть и болеет, а ты рапорт собрался подавать. Подло это! Не патриотично! – внушал Огородник лейтенанту, лишившемуся в одночасье семи зубов.

В тот раз Груздева серьезно продуло после баньки с прорубью. В поясницу так и стреляло. Как говорил он жене, «глаза от боли наружу вылезали». А тут лейтенант совсем некстати принес известие о трактористе, прорвавшемся на своем тракторе к соседям. Тракторист был никакой не диссидент, просто пребывал в состоянии, сродни тому, в котором пребывал теперь Огородник. Так и досталось молодому лейтенанту за неподобающие известия. Потом досталось еще пограничникам на прорванном участке, соседям и, само собой, трактористу. Вернувшись на родину, тот «спотыкался» очень долго, отдуваясь за всех пограничников по обе стороны, которых Груздев решил лишь отчитать после недавнего инцидента с «хлипким и вероломным лейтенантом-макарониной».

– Давай помогу, – протянул он теперь руку товарищу, помогая выбраться из кустов на дорогу.

– Я вам точно говорю, – продолжал Саша, – в нас отсюда стреляли… Вот та елка сломалась после выстрела. Вы сами можете посмотреть…

– Врет он, – осмелев от дружеской поддержки, заявил Огородник. – Не было меня тут, когда она сломалась. Не надо перекладывать с больной головы на здоровую…

Валеев, слыша это, не сдержался и захохотал.

Без всякого желания Андрей пошел проверять подстреленную елку.

– Больше тут никого не могло быть? – произнес Груздев, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Я слышал выстрел с той стороны дороги, – нашелся Огородник. – Поэтому и снялся со своего номера. Точно палил кто-то с той стороны…

– Так браконьеров-то давно у нас не было… Разве что эти…

Кузьмин хотел сказать «заезжие», имея в виду «больших людей» на больших машинах, с большим весом в переносном, а нередко и прямом смысле, которые егерей утруждать, видимо, не желали, а потому охотились, самостоятельно выбирая, когда и на кого.

До елки Андрей не дошел, огласив округу чредой крепких выражений.

– Вот какого красавца взяли, – хвастался трофеем Трубачев.

– Ты-то куда смотрел?

Разбираться с тугим на ухо генералом Андрей счел занятием бесполезным, посему отчета потребовал с Саши.

– Неужели так сложно помочь? – воззрился на охотоведа Трубачев. – Раньше ты таким не был. Всегда помогал. Хочешь, чтобы Саня один кабана волок?

«Уже по имени его называет… Что ж вы все такие доверчивые?» – сокрушался в душе Огородник.

Стерев на снегу Сашино «нельзя», Андрей попытался тем же способом донести до генерала суть уже завершенной охоты.

– Волк, – сказал он и подчеркнул это слово на снегу.

– Да, сравнить, пожалуй, можно… Оба звери серьезные, могут и задрать, если охотник не опытен…

От осознания бессилия Андрей зашипел.

– Димыч, Панов! – крикнул он егерям. – Тащите тушу… Живо!

Около УАЗа энтузиазм к нему вернулся. Когда кабана положили рядом с добытым Груздевым волком-переярком, охотовед попросил Трубачева «найти десять различий».

– По-вашему, их спутать можно, да? – вещал он, напрягая голосовые связки.

– Я и не говорю, что волк мелковат. Хороший трофей, не спорю. Чей?

Андрей всплеснул руками, и так вышло, что левая задела егеря Панова.

– Молодец. Не смотри, что такой молодой, – поспешил с похвалами Трубачев и протянул Панову руку для поздравления.

– Ну, что, стеснительный ты наш? – отыгрывался за всю свою нервотрепку Андрей. – Невежливо это: генерал-лейтенанту и руки не подать.

– Твой будет, – пообещал молодому егерю Груздев. – Шкуру даже не попортили, хорошо будет смотреться…

Охотничий стаж Груздева не насчитывал еще и полутора лет, но, как бывалый, полковник уже обзавелся своими «хитростями». Так, охоту с картечью он не признавал, при каждом удобном случае намекая, что «сыскать хорошую картечь в наше время невероятно сложно». Использовал он только пулевые патроны и всегда заботился о сохранности шкуры, почитая за высшую степень мастерства воспетую в фольклоре способность «бить белку в глаз».

– Как ты его взял-то? – пристал к смущенному Панову Трубачев.

– Так это…

– Генерал старенький, слышит плохо, – продолжил издевки Андрей.

– Так это… – прокричал молодой. – Попал, вот…

Груздев ткнул в бок засмеявшегося Валеева. Тык оказался очень даже ощутимым, и генерал недовольно фыркнул.

– Видишь, парню и так нелегко, – шепотом пояснил свои действия Груздев.

– Санек, а может, кабана на самом деле ты добыл? – переключился на другое Валеев.

Андрей потешался над надрывающимся Пановым и в то же время слушал, как отреагирует Саша.

– Это наш секрет: мой, Игоря Ивановича и капитана Пуни, – отшутился Саша.

– Кто стрелял-то в хрюшку? – поинтересовался позже Андрей у Пуни.

Мальчик на это произнес одно лишь «тс…» и приставил палец к своим губам.

Панов уже придумал план, как он расправится с Андреем за все унижения. По приезду к егерскому домику молодой егерь предложил всем сфотографироваться на память с кабаном.

– У меня этих фотографий с охот хоть задом ешь, – отмахивался охотовед.

Панов проявил небывалую в подобных ситуациях настойчивость, чем заново разжег потухшее пламя.

– Не можете охоту провести нормально, – вскипал снова Андрей. – Одного волка только взяли… Позор.

– Ну, уж не взыщи, – улыбнулся ему Груздев.

– К вам, Павел Николаевич, это не относится. Вы как раз все правильно сделали, я бы сказал, лучшим образом, – распинался Андрей.

– Так флажки… – остановился на полуслове Кузьмин.

Флажков едва хватило на пятьсот метров. Их производство стоило семьям Кузьмина и Панова героических усилий. Раньше бы их за это назвали стахановцами и наградили медалью с почетной грамотой. А все из-за того, что хранение флажков для волчьих облав Андрей доверял только себе.

– Они должны хорошо пропитаться запахом человеческого жилья, – учил коллег охотовед.

Куда он их только «для пропитки» не клал: и на полку, где жена хранила приправы, и теще под подушку, и в грязное белье засовывал. Терпеливая жена выстирала флажки вместе с бельем, так что на два дня хватило поводов выяснять отношения в семье. Принюхавшись к постиранным флажкам, Андрей решил, что человеческого запаха им недостает, а ведь охоту Груздеву он уже пообещал. Так находчивый охотовед и решил повесить их на пару дней в нужнике.

Потом были дружеские поздравления с наступающим, и флажки из «умной головы» вылетели. А после того как влетели обратно, найти их уже не удалось. Жена на постоянные расспросы только отвечала, что в гробу эти флажки видела. Андрей перерыл большой платяной шкаф, который теща прозвала гробом за то, что был кривоногий с самого своего создания и, однажды рухнув, чуть ее не придавил. Не найдя там флажков, охотовед сказал жене:

– Памяти у тебя совсем нет. Не помнишь, куда положила. Склероз, как у бабки древней…

Флажки же упали в выгребную яму, где их никому и в голову искать не пришло. Нашел бы их Андрей, и тогда бы точно похвастался перед коллегами, как нужно пропитывать охотничий инвентарь «человеческим запахом».

Жена охотоведа на «мужнин поклеп» сильно обиделась. Мать она оставила и ушла с грудным сыном к брату. Деверя Андрей считал за ненормального, потому решил ждать, пока жена вернется сама, чтоб коромыслом от родственника снова не получить. Ну, а работу по новым флажкам пришлось возложить на Пановых и Кузьминых, потому что теща знала, насколько лес в округе обширен, и заявила:

– Ополоумел совсем. Чтобы я, старуха, на весь лес тебе флаги нашивала!

Теще Андрея за месяц до того исполнилось шестьдесят два.

– Только шестьдесят два, – поучала она подруг-ровесниц, когда те пеняли на «старость – не радость».

Ну, а нашить флаги на восемь километров веревки притом через равные расстояния… Тут уж было не до юношеского кокетства.

– Вам хоть с флажками, хоть без… Все одно, – рявкал теперь на коллег Андрей. – Ни хрена не умеете…

– Давайте сфотографируемся все с кабанчиком, – предложил Панов Груздеву.

Всю дорогу молодой свой план мести обдумывал и вот сейчас претворял его в жизнь.

– Позовите вы Андрея Ивановича, – шепнул Панов Груздеву. – Вас-то он послушает. А то нехорошо: надо уж всех героев запечатлеть.

Сделавший один заветный снимок и второй «про запас» Панов производил впечатление счастливейшего человека и на издевки Андрея лишь мило улыбался, думая про себя: «Язви, язви пока…»

Фотографии молодой обещал всем «героям охоты» разослать позже, а теперь, когда началось празднование, он бросился к телефону. Звонил он в природоохранную прокуратуру и главному охотоведу на мобильный, и даже в приемную губернатора. Повсюду он слышал длинные гудки. Будь у него номер, он бы и в президентскую администрацию позвонил, чтоб уж наверняка с «тупицей, возомнившим себя царем и богом», разобрались.

– Фотография есть, дата стоит, – решил Панов. – Разберемся не сейчас, так после праздников.

«Как же я так лопухнулся?» – думал тем временем Огородник.

От осознания, что «шпион» его раскусил и «противостояние перешло в острую фазу», у полковника теперь на самом деле прихватило кишечник. Пока Груздев рассыпался в тостах, его лучший друг лихорадочно перебирал в голове варианты дальнейшего развития событий, от которых кишки еще больше «возмущались». Он уверил себя, что вся эта история непременно должна завершиться громким разоблачением «шпиона» либо его, Огородника, трагическим концом. При всем этом подливать себе коньяка он не забывал.

– Ты видел, кто из них по кабану стрелял? – прошептал ему Андрей.

От неожиданности Огородник вздрогнул и коньяк расплескал.

– Я перебрал чуть-чуть, – произнес он, заметив усмешку Валеева.

Украдкой он взглянул на Сашу и лишний раз убедился, насколько «шпион» хитер: даже после всего, что случилось, внимания на него не обращает, делает вид, будто ничего ровным счетом не произошло.

– Он стрелял, точно, – ответил Огородник Андрею. – А в елку я не стрелял. Зачем мне в дерево стрелять? – усмехнулся он. – Что я, волка от елки не отличу?

Андрей совсем запутался.

– Так ты же говорил, что напился и не помнишь ничего?

– Думаешь, я вру? – перешел в оборону собеседник. – Может, чего и вылетело из головы, но тот момент я бы запомнил, хоть после трех бутылок.

– А генерал что делал во время выстрела? – продолжил охотовед.

– Не усмотрел я, – признался Огородник. – Но старшой тут ни при чем. Это точно.

– Так ты ж не видел… Выходит, знать не можешь, кто при чем, а кто нет, – звучало скорее как обвинение.

Перед охотой коньяк Андрей не пил, потому хорошо помнил, что ружье во время их встречи было при Трубачеве. Слова эти Огородника задели, и он едва не выдал Андрею, насколько тот «слепошарый», что под носом у себя «иностранного агента» не замечает и даже на работу его зовет.

– Я тогда немного выпил, Саня, для согрева, ничего не помню, – наедине сказал Огородник «шпиону», решив «ввести того в заблуждение» и получить время для «обдумывания сложившегося положения». – Но точно помню, что не стрелял. И как это я на вашем номере оказался… Ума не приложу.

– По дороге, наверно, пришли, – сказал Саша иронично.

– Пожалуй, я с тобой соглашусь, – наигранно улыбнулся Огородник. – В лесу-то, видел, сколько снега… Там и зверю пройти сложно, даже лосю, а я не лось, как видишь.

Еще на месте Саша упрашивал охотоведа проверить, сколько у Огородника осталось патронов.

– Я уже арестован? – вспылил тогда Огородник. – Не имеете права. Даже с заключенными, людьми без совести и чести так не обращаются. А я офицер… боевой.

Андрей лишь молча позлился, вспомнив, что права на обыск действительно не имеет.

– Такой волк от меня ушел, – плел теперь Огородник Саше, чтобы снять с себя любые подозрения. – Выстрелил, а он, паскуда, сразу в балку… Есть там такая низинка с кустиками… Стрелял я на своем номере по волку, вот так… Зрение у меня хорошее, я вижу, где волк, а где елка… Вот так, не все я забыл, хоть и выпил…

– Понятно, – не стал спорить собеседник.

Фирменное выражение, применяемое Сашей для остановки любой болтовни, Огороднику показалось многозначительным и даже намекающим: «Мы еще поглядим, кто кого».

«Поглядим, поглядим…» – повторил про себя Огородник.

– А кабана-то можно и на волка списать, – тем временем предложил охотоведу Груздев.

– Кабана волки зарезали. Понятно? – объявил позже Андрей Кузьмину. – Так остальным и передай.

При этом он не забыл сослаться на Груздева, которого старый егерь уважал.

Зря Груздев упрашивал Шегали «отведать кабанятины».

– Это же тебе не обычная наша свинья, – твердил полковник. – Кабан что попало жрать не станет. Тут ему и овес высевают и зернá зимой подкладывают в кормушки. Корова и та сильнее пахнет, а ведь считается животным чистоплотным.

– Нет, нет, спасибо, – упирался сторож.

– Все тебе подтвердят, какое зерно хорошее на зиму закупили у Тарасова. Я лично выбирал, – бил Груздев себя в грудь. – А ты, прости за прямоту, выделываешься. Если вера не позволяет, так и скажи.

Коммунистом Шегали никогда не был. Он и в октябрятах-то побывать не успел. Но вот со времен поступления в университет, религиозных вопросов филолог старался не касаться. Как он ни бился в философских спорах с самим собой, но не мог провести четкую границу между религиозностью и суеверием. Так этот вопрос и остался неразрешенным. Мусульманские праздники он отмечал, но пятикратного намаза не совершал. Все это периодически приводило к внутренним терзаниям, особенно когда заняться было нечем, например, глубокой осенью. Дачи тогда пустели, и сторож нередко оставался один во всем поселке, скрываясь от воющего ветра и дождей в своем домике. В такие дни он старался отвлечься и доходил до того, что начинал читать Пушкина вслух. Так он и выучил наизусть «Евгения Онегина». Монологи из «Пиковой дамы» Шегали тоже знал. Однажды он попробовал разнообразить ими осенний репертуар и стал говорить голосами разных персонажей. Не прошло и минуты, как он соскочил с табуретки, булькнул под нос:

– Какой же бред я несу.

И принялся мурлыкать строки из заученного романа.

– Вообще-то я не религиозный человек, – убеждал Шегали Груздева. – Но ведь в основе любой религии лежат рациональные моменты. Вот вы же не кушаете кошек, собак…

Тут ему на глаза попался добытый волк.

– И волков тоже… – застенчиво добавил Шегали.

– Вот у меня лайка живет, – вступил в полемику Кузьмин. – И на медведя с ней ходил, и на волкá. Одного взяли вот такого же переярка. А она вертится вокруг и поскуливает. Ну, я просто ради шутки бросил ей мяса парного, волчатины… Слопала и еще попросила… Представляете? Хотя и ближайший родственник… Вот такая она, природа, тут не до сюсюканий: буду есть, не буду есть… Если захочешь, и не такое съешь.

– Это известное заблуждение, – вспомнил о двух курсах биофака Панов. – Генетики доказали, что собака гораздо ближе шакалу, чем волку. Набор генов разный совершенно…

– Ну, на шакала я ее не натаскивал, так что не знаю, стала бы она его лопать или нет… – недовольно пробурчал Кузьмин.