Текст книги "Взрослые дети"

Глава 6
Шпионские забавы

Огородника запахи не волновали. Он долго перебирал книги на полках, а потом добрался и до кладовки, куда Елизавета затолкала ненужные книги. С торжествующим видом он извлек толстую книгу с пожелтевшими страницами. После того как пыль была сдута с обложки, на ней можно было прочитать название «Неоколониалистская политика империалистов в Азии и Африке» и год издания – 1963-й. Усевшись в кресло в проходной комнате, где ему не мешали громкие жалобы Трубачева на своих родственников, Огородник принялся перелистывать страницы в поисках нужной информации.

– Ого… ничего себе. Какая дикость! – после прочтения новой строки глаза его все больше и больше округлялись.

Наконец, Огородник не утерпел и побежал делиться с Валеевым. Тот сидел, опершись замерзшей щекой на руку, и с беспристрастным видом кивал в знак одобрения нескончаемых претензий Трубачева к членам своего семейства.

– Смотри, смотри, – дернул его Огородник.

С черно-белой фотографии, помещенной в книге, на Валеева смотрел бородатый всадник, размахивающий саблей.

– Это султан, – пояснил Огородник.

Валеев недовольно фыркнул, ведь буквы он знал и прочел надпись под фото: «Фотография султана Абд-эль-Малика ибн Абд-эль-Гази аль-Бахри верхом на коне».

– И что из того? – спросил Валеев. – У нас и не такие ряженые ходят-бродят.

С минуту Огородник стоял с раскрытой книгой, как истукан, ничего не говоря. Потом потребовал от товарища поклясться семьей и родиной, что никому об их разговоре не расскажет.

– Да что с тобой, Вадик? – возразил на это генерал. – Спал плохо, наверно.

С этими словами Валеев положил на диван расшитую Елизаветой маленькую подушку и предложил другу отдохнуть.

– Этот молодой звонил им… – прошептал Огородник и ткнул пальцем в фотографию султана.

– Присядь хотя бы, – уговаривал возбужденного товарища Валеев.

– Тут ясно написано… – тряс книгой Огородник. – Полукрепостническое государство…

– Полуфеодальное государство деспотического типа, – прочел на странице Валеев.

– Так вот, – трясся от возбуждения Огородник. – У молодого есть контакт с их посольством. Я это узнал.

Валеев рассмеялся, посмотрев на фотографию султанских гвардейцев на боевых верблюдах.

– Ты на это не смотри, – сказал Огородник. – Это для того, чтобы пыль в глаза пустить, – он перешел на шепот. – У них там стоит американская военная база.

Но Валеева больше увлекал «боевой корабль “Гроза морей”», доставшийся султану в наследство от английского протектората и долгое время бывший единственной боевой единицей в составе султанских ВМС. С его помощью воинственный султан добавил к своим исконным владениям на лесистом острове часть континентального побережья, изгнав оттуда местные племена, не знавшие кавалерии и тем более артиллерии, а ведь только на одной «Грозе морей» было восемь бронзовых пушек. После маленькой победоносной войны, которая в книге описывалась как «неоколониалистская экспансия», султан укрепил свою армию боевыми слонами, ведь он помнил, что у его предков еще до того, как они прибыли на остров, боевые слоны были. В особых шипастых доспехах смотрелись они внушительно, но в книге, к разочарованию Валеева, это только описывалось.

– А картинки нет, – констатировал генерал.

Она должна была там быть, просто фотограф оказался неловок. Один из слонов его чуть не затоптал, и больше он близко к ним не подходил. Они мелькали на заднем плане за верблюжьей гвардией, но рассмотреть их детально Валеев, сколь ни напрягал зрение, не мог.

– У них там американская база, – повторил Огородник.

Просмотрев все фотографии, Валеев потерял к книжке интерес.

– Ну, а ты чего ожидал? – буркнул генерал. – У нас есть нефть, но армия – один сброд, потому мы даем вам приятную цену на нашу нефть и разрешаем создать вашу военную базу. Все логично, Вадик.

– А вот это подло, – неожиданно заявил Огородник. – Уж ты-то… От тебя-то, генерала, я такого не ожидал… Наслушался «Голоса Америки»? Все плохо, армия никудышная, только нефтью умеем торговать… Еще, как они, скажешь, что на нефтяную иглу подсели…

– Балда ты осиновая, – произнес снисходительно Валеев. – Я про султана твоего говорю… Иди спать лучше.

– Он не мой султан, – запротестовал собеседник. – Он же мясник… За кражу руки отрубают или вообще казнят, даже если один апельсин нищий какой украл… А вот посмотри, что дальше пишут… – поднес он книгу чуть ли не к носу Валеева. – Школьник написал его имя с ошибкой, и его отправили в тюрьму на двадцать лет… Имя с ошибкой… Ты посмотри, какое у этого кровопийцы имя, язык сломаешь…

Валеев только хмыкнул и тихо сказал:

– Что-то мне это напоминает…

– Что? – подвинулся к нему Огородник.

– Если достучишься до старшого, до самых его мозгов, он тебе расскажет, как семью его соседей ночью забирали… За то, что их сын уронил портрет одного усатого параноика.

– Ты что-то спросить хотел? – обратился Трубачев к смотревшему на него в упор Огороднику.

Огородник лишь кивнул на яблоко, которое Трубачев очищал от кожуры и нарезал ломтиками, чтоб удобнее было жевать.

– Бери, бери, – протянул он тарелку с ломтиками Огороднику.

Тот взял один и учтиво кивнул.

– И ты, Витя, бери, – дошла очередь до Валеева.

Он предпочел взять. Хотя яблоки Валеев не любил, но съесть один ломтик было гораздо проще, чем разъяснять свои кулинарные предпочтения.

– А ты старшого в наш спор не впутывай, – припомнил Огородник аргумент оппонента.

– Да тут и спорить не о чем, – смешно поморщился Валеев.

Картинки и Трубачева заинтриговали:

– Какой прекрасный корабль, – сказал он, приведя обоих своих товарищей в замешательство.

– Да ну, – сказал Валеев и кивнул на аквариум с гуппи. – Этой грозой только, вон, кильку пугать.

Но Трубачев разглядывал не шхуну «Гроза морей», а «Гордость султана». Так называлась роскошная прогулочная яхта.

– Но вот на себя-то он денег не пожалел, – нагнувшись к книге, произнес Огородник. – Дорогая игрушка…

Верблюды Трубачева не впечатлили, их он и сам видел в Туркмении.

– Ничего особенного, – озвучил свое впечатление Трубачев и вернул книгу.

– Да, такая лодка! – восклицал Огородник.

– Яхта, – решил подцепить друга Валеев.

– Лодка… Она и в Африке лодка, – прозвучало недовольно в ответ.

Валеев взял еще ломтик яблока, потому как Трубачев решил вдруг о нем позаботиться и протянул тарелку снова. Но это «старшого» не удовлетворило.

– Цыпленок, что ли? Или воздухом питаешься? Бери еще! – выдал он со всей твердостью.

– Вечный он у них, что ли? – бормотал Огородник, перелистывая страницы то сначала, то с конца.

По всей книге он встречал имя одного и того же бессменного султана.

– Наверняка они подсовывают двойников, чтобы сбить свой темный народ с толку, – пристал он к Валееву.

Лицо Валеева в тот момент было похоже на физиономию грустного клоуна, вот-вот готового разразиться фонтанами горючих слез из особых хитрых приспособлений. Он молча отнял книгу у Огородника и показал ему обложку, где был указан год издания.

– Ну, шестьдесят третий, – смотрел на него с усмешкой оппонент. – Так он тогда уже сорок лет был у власти, это сколько же ему теперь должно быть? Посчитай-ка. Сто двадцать. Вот! Ну, и кто теперь осиновая балда?

Оппонент хрюкнул и замахнулся на спорщика книгой.

– Вот это называется нечем крыть, – передразнил его Огородник.

Он показал Валееву язык, но быстро вспомнил: «Офицеру так себя вести не годится».

– Книга-то в чем провинилась? – заворчал Трубачев. – Это как булкой хлеба в футбол играть. От моей бы матери давно по мозгам получили… супостаты.

«Старшой» разошелся, вспомнив про «запятнанные» Андреем мемуары маршала Жукова. Выбора не оставалось, и Валеев решил «проветриться», чтобы этого тягучего брюзжания не слушать и заодно проверить, куда подевался Груздев.

Тут Огородник и вспомнил, что забыл сказать «самое главное». Валеева он догнал в коридоре у кухни и буквально припечатал к стене.

– Зачем этот молодчик, по-твоему, звонил в их посольство? А? – распаляясь, спрашивал Огородник.

– Откуда мне знать? – зафыркал Валеев.

– А я тебе скажу… Это все неспроста, их султан, будь двойник или старикашка ста двадцати лет, пляшет под американскую дуду… Понятно же…

– Что понятно? – словно током пронзил Огородника голос Груздева.

Саша тоже был рядом в «американских флагах», так что Огородник даже побледнел. Теперь эти флаги на шортах казались ему зловещими.

– Мы уже помылись, – объявил Груздев. – Вас ждать не стали, как бабы на скамейке «шушу-шушу», – подшутил он над обоими.

Огородник взглянул на Сашу, как бы говоря: «Может, ты и заморочил голову моему другу, но я не сдамся… Даже если костьми лечь придется».

Последнего ему делать все-таки не хотелось, и он быстро засобирался в баню, забыв даже куртку накинуть. Потом Огородник все-таки вернулся, увидев в замочную скважину, что «шпиона» в прихожей нет.

– Не обижайся на него, – успокаивала Огородника Елизавета, в очередной раз наводя порядок в кладовке. – Пашке лишь бы посмеяться над кем-то. А я вот тоже, например, историю Востока люблю…

Огородник помыслил словами известного советского киногероя-разведчика.

«Провал… – носилось в его голове. – Все слышали… Знать бы еще, что именно? Вот я дурак…»

Он подпрыгнул к выходящему из кухни Валееву и потянул того на улицу.

– Пойдем в баню, – упрашивал Огородник, желая в приватной обстановке «провал» свой обсудить.

– Да мне уже спать охота. Завтра сходим, – сказал Валеев, что прозвучало по меньшей мере необычно при его-то любви к баньке.

– Ну… пожалуйста, – тоже в несвойственной манере упрашивал Огородник. – Я тебя попарю… Хорошо попарю. На всю жизнь запомнишь.

Но Валеев стоял на своем, и тогда Огородник проследовал за ним в его комнату. Закрыв дверь, он шепотом продолжил «важный разговор».

– Зачем же молодой с ними связывался?

Валеев рухнул на кровать, как мешок с картошкой, и жалобно застонал.

– Что с тобой? – забеспокоился Огородник. – Он тебя ничем не напоил, случайно?

– Ты в своем уме, Вадик? – взмолился тот.

Намек на «осиновую балду» Огородник понял по-своему.

– Я всегда знал, что мужик ты умный, понятливый… Отраву пить не станешь.

Раздалось нечто похожее на истерический смех. Валеев хохотал, уткнувшись лицом в подушку.

– Какие у тебя будут предложения? – осторожно усевшись на стул, так, чтобы тот не скрипнул, прошептал Огородник.

Валееву действительно хотелось спать, так что этот спектакль перестал его забавлять.

– Витя, это важно обсудить именно сейчас, безотлагательно, – тщетно протестовал Огородник, когда генерал выталкивал его из своей комнаты.

– И не надо будить меня средь ночи, если кто-то снова заснет сидя, – предупредил Валеев из-за запертой двери.

Собрав волю в кулак, Огородник прошествовал мимо Саши и даже заставил себя ему улыбнуться. Полковник и так-то ходил под «хмелем» не очень уверенно, а тут еще такое испытание: чтобы в свою комнату попасть нужно пройти через гостиную, где расселся «шпион» в компании Груздева и Трубачева. «Будто ему интересно их слушать. Прикидывается своим парнем, паразит». А Саша с Груздевым ждали повтора «Рождественской гонки».

– Я спать, – сбивчиво произнес Огородник, отсалютовав всем вспотевшей ладонью.

– Спокойной ночи, – улыбнулся ему Груздев. – Какой-то ты загадочный…

– Все хорошо… – бросил Огородник и поспешил скрыться в комнате, которая уже была так близко.

Звук упавшей вазочки был для него сродни грому. Впопыхах Огородник принялся собирать сухоцветы, оттуда выпавшие, и впихивать их обратно как придется. В итоге созданная Груздевой композиция обогатилась торчащими во все стороны цветочными стеблями.

Груздев со смехом смотрел на этот «шедевр», представляя, как будет вопить жена, его увидев.

– Все хорошо, – бросил напоследок Огородник и заперся в заветной комнате.

Заснуть он, разумеется, не мог. Дверь со шпингалетом уже не казалась столь прочной, как в случае с «ворами». Его воображение рисовало образы «шпиона», с помощью стеклореза пробирающегося в его комнату. «Шпион» просовывал руку в вырезанное отверстие, открывал шпингалет и подбирался к жертве с наполненным цианидом шприцем.

«И ойкнуть не успеешь», – накручивал себя Огородник, не утруждаясь размышлениями, откуда в доме Груздевых тот цианид возьмется.

Он испугался и за Валеева: «Спит себе беспечно и ни о чем не подозревает. Фома неверующий, – думал Огородник, сидя на стуле в своей темной комнате. – Подкрадется и удушит подушкой, как курва Амин товарища Тараки… Нет, я не буду спать», – заклинал он себя.

Далее он пустился в размышления насчет Груздева и «старшого», которые, «как дети малые», ничего вокруг себя не замечали.

«Лизавета тоже хороша, – заключил Огородник. – Кормит его еще… А это он ловко придумал с ребенком приехать… Кто, кроме Мальцевой, заподозрит его?»

Полковника осенило: надо использовать депутата. «Органы дремлют, так хоть эта пусть разберется своими средствами». Ради такого Огородник готов был забыть и свое «силовое задержание» и день, проведенный в обезьяннике с каким-то вонючим пьяницей.

– Ну, погоди, – погрозил он в темноте кулаком. – Не знаешь еще, подлец, с кем связался…

Так Огородник просидел до глубокой ночи, пока не заснул… сидя.

Сашу тем временем одолевали мысли иного рода. Еще днем он и представить не мог, что будет думать об Инне. Впрочем, в егерском домике было настолько «весело», что не стоило удивляться, если даже собственное имя из головы вылетит. Теперь он признался себе, что с Олей может и не увидеться никогда впредь. А Инна была здесь и сейчас. Пусть красовалась, строя из себя самую умную, но все же в наличии интеллекта ей отказать было нельзя. Логика твердила что-то про синицу в руках, а чувства упирались: «Оля прекрасней всех». С таким противоречием сонному разуму тягаться было бессмысленно. Саша лишь решил, что будет с Инной предельно учтивым, если лыжная прогулка состоится. В глубине души он все же надеялся, что вдарит мороз под тридцать градусов, и можно будет прогулку отменить. Но снег размеренно падал большими хлопьями, термометр за окном показывал минус пять. Синоптики в кои-то веки сошлись в своих показаниях и похолодания не обещали.

Услышав утром грохот в запертой комнате, Саша позвал Елизавету. Но та к фокусам Огородника уже привыкла и придумала отговорку, что не может отойти от кастрюли: «Пельмени переварятся».

Беспокоить Груздева парень не стал. Полковник угомонился уже под утро. Едва Саша закончил со своими ночными измышлениями о девушках, как из-за стены послышались стенания насчет пижамы «из флага». В итоге Елизавета прихватила раскладушку и сбежала к Пуне.

– Теперь не один домовой сюда не проберется, – заверила она мальчика, плотно закрыв изнутри дверь его комнаты.

Ну, а Груздев еще долго возмущался наедине с самим собой. Он и к Саше заглянул в надежде, что тот еще не уснул и можно будет поделиться с ним историей «позорнейшего отношения к государственным символам». Но парень уже знал, как действовать в подобных случаях: закрыть глаза и не отзываться на довольно громкое «ты не спишь?». Повторив вопрос раз пять, Груздев таки отступил, поворчав малость насчет того, что и поговорить-то ему на серьезную тему не с кем.

Наконец, Огородник выбрался из своей комнаты, потирая ушибленный при падении со стула лоб.

«Начинается утречко», – пронеслось в его голове, когда он «застукал шпиона» у своей двери.

– Рад, что с вами все в порядке, – сказал Саша.

– Да, со мной все в полном порядке, – произнес с выражением Огородник, чтоб «шпион» знал: он не в силах поколебать его офицерского самообладания.

Про себя полковник подумал, что могло быть и хуже, ведь он таки заснул, став уязвимым для «враждебных происков». Первым делом Огородник решил проверить, не коснулись ли эти «происки» Валеева. Легонько толкнув дверь в его комнату, Огородник вошел. При этом он старался ничего не касаться: мало ли, не дай бог, конечно, следственным органам придется отпечатки снимать.

Тревожно Огородник прислушивался, дышит ли его товарищ. И никак ему не удавалось уловить дыхание. Он уже и ухо к генеральскому лицу подносил – ничего не понятно. Тогда Огородник обратился к старому приему с зеркальцем. Он не поленился по такому случаю распотрошить косметичку Елизаветы и ящичек ее туалетного столика. Раздобыв, наконец, зеркальце, Огородник с трепетом в сердце поднес его к губам Валеева.

– Совсем спятил, что ли? – зафыркал генерал. – Заправился уже, что ли, с ранья? Надо тебя наркологу сдать…

– Врачу, который занимается лечением пьянства, – по привычке перевел Огородник.

– Вот-вот, – подтвердил Валеев. – Без четверти восемь, а ты уже шпионов выслеживаешь… Дурдом какой-то, ей-богу…

Огородник прикрыл дверь и пустился в повествование на тему: «Не просто же так он звонил в это посольство».

Смирившись с тем, что сон досмотреть не удастся, генерал с фырканьем ответил:

– У них там, говорят, славные традиции охоты с соколами… Со всего мира к ним ездят опыт перенимать…

– Так, значит, ты считаешь, что в кабана молодой стрелял…

Валеев был столь ошеломлен выводом товарища, что даже у виска не догадался покрутить.

– Почему? – только и выдал он, застыв на месте.

– Ну, ты же охотник сам… А если он у них, как ты говоришь, опыт охотничий перенимал, значит, и он охотник. А какой охотник на охоте будет просто стоять столбом и смотреть, как охотится другой охотник?

В «охотниках» и «охотах» Валеев окончательно запутался и, махнув на друга рукой, отправился на кухню, откуда доносился теплый манящий душок варившихся пельменей.

– Лишь бы пузо набить, – тихо заворчал Огородник. – А чтобы ты, Витька, со своим пузом на передовой делал?

Выдав в сердцах, что никто его понимать не хочет, Огородник решился-таки на хитрость. По его мнению, состояла она в обращении к депутату Мальцевой с жалобой по излюбленной ею теме.

В то время Саша уже ожидал Инну. Та наряжалась, оставив дверь своей комнаты приоткрытой. Депутат Мальцева, подгляди она в щель, точно уличила бы девушку в распутности. Сашу Инна усадила на мягкий диван так, чтобы ему и подглядывать не пришлось – ее комната была видна оттуда как на ладони. Наконец, девушка жалобно попросила застегнуть ей лифчик. Обычно увидев такую девушку, мужчина восхищенно произносит про себя или вслух: «Какая цыпочка», «Такая киска», – а любящие лаконизм флегматики: «Сногсшибательно». Такой бюст мог бы украсить парадный портрет любой российской императрицы.

– Давно спортом занимаешься? – спросила Инна.

Вопрос прозвучал не просто из желания завести беседу. Хоть радеющих за спорт до фанатизма девушка терпеть не могла. Накануне она насмотрелась в интернете фотографий спортсменов, и теперь ее интриговало, какие мышцы под спортивной формой скрываются. Линии Сашиных ног под лыжным костюмом она уже оценила, а вот основное скрывала куртка.

– Лыжами с восьми лет занимался, – ответил Саша. – У меня первый юношеский…

– Форма красивая, – заметила Инна. – Покажи полностью… В смысле костюм…

«Вроде ничего так…» – думала девушка, делая вид, что «рассматривает «художественные элементы и оценивает дизайн» груздевского подарка.

Так хотелось дотронуться, но девушка сочла, что это будет слишком грубая работа, достойная разве что придорожной путаны. А вот под ручку игриво подхватить – иное дело.

На улице настала очередь Саши подхватывать Инну. Взвизгивая, девушка то и дело падала, но без фанатизма: так, чтобы приземлиться в мягкий снежок, или плавно сесть на пятую точку, ну или повиснуть у Саши на шее. Последнее, конечно, было более приятно, но и требовало наибольшего изящества в исполнении, чтоб парень план охотницы не раскрыл.

Наконец, прелюдия к лирической постановке завершилась очередным повисанием на шее и комплиментом «ты такой сильный», изящно оттененным извинением «прости, что я валюсь постоянно, как корова». Саша, разумеется, заверил, что к рогатым и копытным Инна никакого отношения не имеет и, разумеется, убеждать девушку в этом долго не пришлось. Теперь Инна оправдывала свои собственные слова о том, что ученица она прилежная и схватывает все на лету. По крайней мере вертикальное положение ей удавалось сохранять, и она устремилась по лыжне в лес, не особенно заботясь, какой у нее ход – одно-, двухшажный, коньковый или классический, и насколько он соответствует рекомендациям симпатичного учителя.

– Красиво так вокруг… вон белочки прыгают. Пошли дальше, – увлекала она Сашу все дальше от дачного поселка.

– Не многовато ли для первого раза? – тщетно вопрошал Саша. – Мышцы с непривычки могут устать…

– А, у тебя уже устали, значит, да? – подразнивала его Инна и, превозмогая ту самую усталость, бежала вперед.

Так они добрались до местной достопримечательности – Змеиной горки. Горкой ее назвали неспроста, до звания горы она явно не дотягивала. Здесь на гранитных булыжниках не одно поколение деревенской и дачной молодежи оставляло незамысловатые послания археологам будущего. С лыжни было хорошо видно сердце, пронзенное стрелой Амура. Сам Амур был изображен тут же, только почему-то все гадали, зачем было курицу в таком душевном месте рисовать.

– Курочка хорошо тоже смотрится, – поделилась впечатлением Инна. – Такая родная, теплая, она олицетворяет домашний уют. Думаю, она появилась годах в пятидесятых, – пошла импровизация. – Видишь, какая потертая уже… Сейчас романтиков нет, чтобы такое рисовать.

Саша не согласился и заявил, что романтики будут всегда. Именно этих слов девушка и ждала, чтобы кокетливо похлопать ресницами и сказать:

– Похоже, я уже знаю одного.

Осознание того, что можешь вогнать парня в краску, подсказывало – полдела сделано.

Для осуществления дальнейшего плана стоило еще добавить:

– Ой, ты был прав, я действительно, так устала, так устала…

Инна попросила о «коротеньком отдыхе», а чтобы скучно не было упросила Сашу проехать с горки на лыжах. Лыжня-то здесь была, как и сосны, которые кое-где подступали к ней вплотную. Девушку особенно порадовало, как Саша взбирается обратно на лыжах, так она могла увидеть работу всех мышц под лыжным костюмом.

– Родители уехали, только седьмого объявятся, – сказала она, как бы невзначай. – Тут еще куча всего интересного есть. А у нас на даче хорошо. Помнишь вальс? Я могла бы сыграть. Если бы ты дошел до большой комнаты, ты бы увидел пианино… Я там музицирую… Не для всех, под настроение и если человек нормальный слушает.

Когда Огородник позвонил в дом Мальцевой, ему долго не отвечали. У хозяйки после новогодней перепалки со своим гостем не было настроения. Потом «шушера» сняла трубку домофона и произнесла коронное в таких случаях «вас плохо слышно», сколько бы посетитель ни орал, слышно было все равно «плохо».

– Хозяйку позови, дура бестолковая, – не выдержал полковник. – У меня дело к ней важное.

Но Мальцева уже на мониторе увидела: «Пришел тот чокнутый с пистолетом», – и велела домработнице сказать: «Вызову милицию».

– Милиция… – задумалась Мальцева. – А… полиция, милиция – какая разница… Так даже для этого идиота понятнее будет.

К чему-то подобному Огородник был готов. Он запасся запиской, в которой указал: «Дам ценные сведения о случае всестороннего растления ребенка». Записку Огородник привязал к палке и перебросил через ворота.

Сама Мальцева незнакомым людям никогда не перезванивала, а помощника под рукой не было. На дачу она его не возила: не настолько был ей близок сын давнего знакомого. Папа голову сломал, куда бы дите устроить, чтоб с глаз долой. Ну, Мальцева и выручила, памятуя о прежней, так сказать, дружеской помощи, но брезгуя притом лишний раз на «помощника» смотреть. Не то чтобы он дурно выглядел, просто постоянно добавлял депутату «плохой рекламы»: то припаркует свой внедорожник прямо в ресторане, то устроит скандал в самолете, требуя вместо Петербурга лететь в Баден-Баден, потому что его подруга «подцепила там какого-то лягушатника и с ними обоими надо разобраться по-мужски».

Огороднику же по указанному в записке номеру позвонил водитель и предложил побеседовать для начала с ним в салоне депутатского авто. Мальцева его на скорую руку проинструктировала, что нужно узнать в первую очередь. После этого она уже собиралась решить, стоит или нет приглашать посетителя. Судьба «совращаемого» зависела от того, насколько дело можно будет раздуть во имя «защиты справедливости», читай – саморекламы. Подумав, что случай может депутата заинтересовать, водитель о нем доложил. Только тогда Огородник удостоился возможности посетить мальцевскую дачу и лицезреть депутата лично.

Полковник даже придумал примирительные слова на случай, если Мальцева вспомнит о том происшествии, которое прославило Огородника в блогах как «несгибаемого борца с произволом зажравшихся чинуш». Но депутат решила не тянуть и сразу перейти к делу.

– Так вы говорили, что стали свидетелем развратных действий по отношению к несовершеннолетнему, притом неоднократно. Вы обвиняете в педофилии Александра Мягкова, близкого друга полковника Груздева, не так ли? – в предвкушении протянула Мальцева.

– Да, так точно, в растлении всестороннем я его уличаю, – повторил Огородник слова из своей записки. – В смысле не моего друга, а этого… Отвратительного гнусного типа… На вас одна надежда, – добавил он для вескости.

Лести Мальцева наслушалась предостаточно, но эта выглядела уж очень притягательно, совсем как обращение верноподданного к справедливой государыне.

Далее депутат попросила рассказать максимально подробно, свидетелем каких именно действий он был. Не дожидаясь ответной реакции, Мальцева сама начала перечислять случаи из своей богатой практики.

– Первое точно было и немного пятого… Да и одиннадцатого тоже, – раскраснелся, как нашкодивший школьник, Огородник.

У него язык не поворачивался озвучить варианты, которые обозначила собеседница иным способом. Когда ему разъясняли первый пункт, у него уже возникало ощущение стыда, хотя прежде он никогда не стеснялся слушать, например, сальные истории о любовных похождениях сослуживцев и даже подробности того, что вытворял в баньке с рядовым один лейтенант. Когда повествование завершилось, Огородник напоминал вареного рака и одновременно вскипевший чайник, у которого вот-вот сорвет крышку.

Мальцева упрекнула посетителя в том, что мысли можно было излагать яснее, «словами, без нумерации». Поэтому ей пришлось вновь озвучить варианты, которые Огородник выбрал.

– Так точно… так точно, – повторял полковник, заглушая возмущавшую его речь и соглашаясь со всем подряд, лишь бы депутат быстрее с этим закончила.

Далее Мальцева поинтересовалась, имеются ли фотографии, видео или иные доказательства, которые Огородник мог бы ей «показать для дачи экспертной оценки». Отсутствие таковых депутата огорчило, и она осуждающе взглянула на своего водителя, будто вопрошая: «Кого ты ко мне притащил, идиот?»

Справившись с мерзким чувством, словно его затолкали в выгребную яму вместо Андреевой тещи, полковник процедил, что готов улики собрать, но какие-нибудь другие. Свою позицию Огородник подкреплял словами:

– Фотографирую я плохо, а снимаю еще хуже.

В доказательство он показал больной палец, который якобы мешает «такие, бесспорно, важные улики добыть».

«Постеснялся бы такое показывать, идиотина», – подумала Мальцева об артритном мизинце.

Она демонстративно поморщилась и перешла к описанию «методов получения доказательств». Теперь Огородник запыхтел, глаза бешено забегали, а услышав «импортное» слово «анус», он стал ерзать в кресле и бормотать что-то вроде: «Ну и срам…»

– Я же не прошу вас брать анализ, это специальный человек сделает в больнице, – с раздражением сказала хозяйка. – Вам только надо войти к ребенку в доверие и привести его туда. С больницей я договорюсь, – добавила она, как подтверждение своего благодушия.

– Что мне, играть с ним, что ли? – воззрился на нее Огородник, и тут ему пришла удачная вроде бы отговорка: – Этот же ни на шаг от него не отходит.

– Ну, что у вас детей не было? – повысила голос Мальцева. – Конфету дайте, шоколадку, банан… Не, банан не надо… На фоне такой темы у ребенка могут возникнуть нездоровые ассоциации.

Огородник вдруг улыбнулся:

– А привязанность к персикам может появиться как следствие извращения? Мальчик говорил, что этот растлитель очень любит такие плоды…

– Персики… – задумалась Мальцева.

Для чистоты эксперимента она прикрыла глаза и представила себе этот фрукт, даже руками в воздухе поводила, как бы ощупывая его.

– У них же кожица такая нежная, ворсистая, – приторным голосом заговорила депутат. – У нее такой оттенок, как у юной…

Кровь хлынула к лицу Огородника и запульсировала в висках. Полковник ощущал, будто его вдруг поразила сильнейшая горячка.

– Фу, страмотища, – произнес он уже отчетливо.

– Вы думаете, мне так нравится говорить о педофилах и прочих извращенцах? – едва не завизжала депутат. – Вы знаете, какая тяжелая это работа? Настоящая каторга – работать с этим каждый день. Но кто-то же должен защищать общественную мораль, наши традиционные ценности… – плавно перешла она к столь привычной агитации. – Вот вы наверняка не задумывались, почему женщины идут на аборт и как это предотвратить? А я думаю… даже сейчас. Как вы относитесь к идее закрыть доступ к престижным должностям не рожавшим или делавшим аборты?

– Правильно, закрыть им всем доступ… Туда… – решил согласиться для «вхождения в доверие» Огородник. – Я обеими руками «за».

Он так усердствовал, что даже придумал:

– Я голосовал за вас… И буду впредь голосовать за такого умного депутата.

Эта лесть показалась Мальцевой уже не столь изысканной – слишком прямолинейно, «как без смазки…» Мысль депутат не озвучила, и за это полковнику краснеть не пришлось. Зато она подробно разобрала вопросы, которые следовало, по ее мнению, задать Пуне «для подтверждения факта насильственных действий сексуального характера».

– Я ж со стыда сгорю, – ворчал Огородник, продвигаясь к груздевской даче. – У ребенка такие вещи спрашивать… А он возьмет да наябедничает этому… Что тогда? Стреляться из-за этой чепухи?

Последнее слово было сродни озарению, кратковременному, правда. Похоже, Огородник и сам толком не понял, что только что сказал и насколько близок был к сути происходящего.

– Только на себя можно надеяться, только на себя… – снова заворчал он и, не удержавшись, плюнул на крепкий мальцевский забор.

Надежда на одни лишь собственные силы не помешала Огороднику снова пристать к Валееву с расспросами о султанате.

– Витя, ну кого же мне спросить, если не тебя? – подхалимничал Огородник. – Ты же у нас умный… И в аппаратуре современной разбираешься.

– Ты бы тоже мог научиться компьютером пользоваться, если б захотел, – фыркал генерал. «И не приставал бы ко всем с детскими вопросами», – добавил он про себя.