Текст книги "Взрослые дети"

– А пока его здесь ничего не держит, – заключил Кукса.

Кукса уже и начальству, и коллегам растрезвонил про «тотальную дисциплину» в своем учреждении.

– Вот даже в делопроизводители ко мне не девица с улицы пришла, а пришел настоящий сержант, – похвалялся он.

Кошмаром наяву виделась ему перспектива «опозориться», сев в лужу из-за написавшего заявление подчиненного.

Вернувшись из уборной, военком отдал распоряжение составить благодарность патриотичному мальчику, написавшему письмо.

– Смею доложить, вчера финансовый отдел…

– Иди, иди, – махнул ему рукой Кукса без привычных воплей.

Начальник финансового отдела лишь немного рот скривила, воззрившись на очередной «выкрутас» военкома.

– И сколько? – недовольно спросила она.

– Товарищ подполковник сказал, что вам видней, – передал слова начальника Саша.

«Товарищ подполковник…» – подумала женщина и хмыкнула.

За глаза она звала военкома пнем дубовым. «Ну, и что, я должна еще, по его разумению, наводить справки о цене дурацких фоторамок?» – читалось в ее глазах.

– Пятьдесят хватит? – спросила она после минутного раздумья.

Она повертела стоявшее на столе маленькое фото любимого кота, но ценник с рамки был сорван.

– Ему нужен формат «А три», – указал пальцем на соответствующую строчку Саша. – Он наверняка дороже.

– Ну, вот и проверьте сами, – с облегчением отложила письмо женщина.

Еще женщина поворчала, что с нее за каждую копейку спрашивают и подставляться из-за какого-то бреда она не собирается.

– Зайдете вечером в фотоателье или еще куда-то… Где ими торгуют… Этим, – помахала начальник письмом, – я перед ревизорами не оправдаюсь… Сумма даже не прописана… Вы будто вчера родились или с луны свалились… – отчитывала она Сашу за невозможностью высказать все Куксе, ведь о принципах субординации ей было хорошо известно.

– Отставить! – велел вернувшемуся парню военком. – Забери у этой курицы письмо. Вечером узнаешь стоимость простых карандашей.

Решение финансиста его даже порадовало. Так он мог, как ему казалось, исправить оплошность, заявив о необходимости приобретения карандашей для нужд военкомата.

– Сто пиши, – созрел он к концу рабочего дня.

Уже поставив под текстом подпись, Кукса почесал голову, а потом бумагу скомкал.

– Сто двадцать три пиши, – выдал теперь он.

Цифра сто, по его мнению, могла вызвать подозрения. Иное дело сто двадцать три – такое число должно было наводить на мысль, что потребности сотрудников военкомата в карандашах скрупулезно проанализированы.

– Исправить! – добавил он, ничего не сказав в этот раз насчет экономии бумаги.

– Разрешите мне для начала узнать цены…

– Исправить! – повторил с выражением военком.

Чтобы сержант мог нечто полезное сказать… Да Кукса ни за что бы в такое не поверил.

– Деньги получите под роспись. Товарный чек отдадите мне, – отрапортовала финансист.

– Да что она себе позволяет, – вспылил Кукса, расплескав чай из кружки. – С меня, с военного комиссара, чеки требовать!

Мокрые бумаги он велел «развешать на просушку по батареям», стол и пол велел затереть тряпкой, которая недавно попалась ему на глаза в туалете. А сам плюхнулся в кресло обдумывать дальнейшие комбинации по поводу покупки фоторамки.

– Я встретил в коридоре вашу дочь, она, кажется, что-то хотела, – вспомнил парень с наивностью прозвучавший Женин вопрос «а где папа?».

– Черт те что! – замахал руками комиссар.

Достав из корзины скомканные бумаги, Саша не без крепких выражений промокнул ими чайные лужи. Ту тряпку, о которой говорил Кукса, он бы и в перчатках не взял.

Женя ответила, что отца не звала, ведь она же знает: его нельзя отвлекать по мелочам, а Сашу спросила «просто так».

– Просто так… Просто так ничего не происходит, – бормотал по пути обратно военком. – Если от дурости сказала, то нечего и скрывать… Прямо так и надо говорить… Удружила женушка, парня не могла мне родить! Три… Три девки! – мотал он головой. – Осталось эту замуж отдать, – успокаивал себя подполковник. – Кто бы только взял.

Весь оставшийся день военком думал, как поступить. Нажив себе мигрень, он твердо решил, что финансисту, «да еще бабе», не уступит.

– Рамку покупай! Это приказ! – велел он Саше раздраженно, тщетно пытаясь попасть левой рукой в рукав своей дубленки, очень, кстати, похожей на те, которыми торговал Денис.

В магазине канцтоваров Саша очаровал уставшую за смену девушку-продавца своей просьбой поискать в корзине чек.

– Дайте мне, пожалуйста, товарный, – жалостливо попросил парень, отыскав чек на пять карандашей. – Иначе босс меня прибьет.

– А я не помню, чтоб вы заходили, – улыбнулась продавщица. – Вас бы я точно запомнила.

– Почему? Нос такой большой? Или веко дергается? – разыграл комедию парень.

Настроение после изматывающего дня в царстве тетрадей, ластиков и гуаши неожиданно поднялось, но радостная девушка товарный чек отдавать не очень-то и спешила, делая все нарочито медленно.

– А я в деревне живу… – сказал Саша после двухминутного ожидания. – Там хорошо, мне нравится. Вчера соседская корова принесла двойню… Редко такое бывает. Хотите посмотреть? Всего пятьдесят километров от города…

Чек был быстро заполнен и со вздохом выдан.

– И вон ту рамку для фото, пожалуйста, – добавил Саша. – Без товарного…

О том, что пресловутая «гулящая» корова родила двойню, в Ореховке знали все, кроме грудных детей, пребывавших пока в неведении относительно того, где им выпало появиться на свет. Сельчане известиям не особенно обрадовались, подсчитав, что скоро численность «гулящих скотов» утроится, как увеличится и объем поедаемого на чужих огородах и клумбах.

Начальник финансового отдела долго изучала товарный чек на семьдесят шесть рублей пятьдесят копеек, прежде чем соблаговолила его принять. Остальные деньги Саша сдал под вздохи женщины, которая ворчала:

– Мозолитесь, мозолитесь… Делать мне больше нечего… Выдавай, принимай…

Парень попросил выдать ему расписку, памятуя о том, как на его новой работе любят всяческие отчеты с печатями. Женщина восприняла это как личное оскорбление.

– Совсем ни во что не ставят… – едва не разревелась она.

У нее в голове крутились мысли: «Столько лет здесь угробила, ни одного взыскания, а какой-то пришел и подозревает меня в воровстве».

– Думаете, я себе возьму эти несчастные четыреста двадцать рублей?.. – всхлипнула она. – И еще эти три пятьдесят прихвачу… За кого вы меня принимаете?

Женщина швырнула мелочь на стол. Даже слова, что военком требовал от Саши «предоставления финансовой отчетности», ее не успокоили. С дотошностью она стала расспрашивать, почему куплено пять карандашей, ведь в бумаге указано сто двадцать три?

– Тяжелые, видимо, не унесли, – съязвила она.

Потом финансист намекнула, что у парня нет мозгов, раз он не подсказал военкому стоимость карандашей.

– Сто двадцать три штуки за пятьсот рублей, – зло усмехнулась она. – Где вы такие карандаши видели? Не подскажете? При коммунизме?

Посмотрев это представление, Саша, наконец, направился в свой кабинет. Парень в привычной форме доложил Куксе о своем приходе, вручив «финансовую отчетность» и фоторамку. На первую военком даже не взглянул: главное, что бумажка легла на его стол, теперь о ней можно было забыть. Письмо юного патриота Кукса Саше не доверил, принявшись старательно его расправлять, чтоб ни один уголок не загнулся. Парню он поручил найти изображение красной звезды, желательно с георгиевской лентой, чтобы заполнить свободное место, оставшееся под письмом.

– Хорошо, есть у вас цветной принтер? У меня черно-белый…

– Какой еще цветной принтер? – заворчал военком. – Будто мы тут на деньгах сидим… Что, картинку так сложно найти? Красная звезда… Что, редкий символ, по-твоему? Скажешь, сложно найти? А ленту георгиевскую тоже, скажешь, сложно? Не хочешь, так и скажи. Лень-матушка одолела… У нас не детский сад: хочу – сделаю, не хочу – истерику закачу. Тут такое не проходит.

– Разрешите приступить к работе… – процедил сквозь зубы Саша.

– Ах, ты еще и не приступал… – взвился военком. – А я голову ломаю, почему никаких писем нет… И где ты был все эти двадцать две минуты служебного времени? Бездельничал.

– Никак нет, – сыронизировал парень. – Я занимался крайне важным делом в финансовом отделе, оформляя финансовую отчетность.

– Молчать! – вышел из себя военком. – Я слышал, как открылась и закрылась твоя дверь… Она особенным образом поскрипывает, когда закрывается или же открывается… Я все о своем учреждении знаю, даже это. Не пытайся меня надуть.

Разгадка этого бреда находилась на Сашином столе. «Взяла карточки допризывников от “В” до “Ж”. Верну позже. Женя».

«Ладно, поиграет и отдаст», – пошутил про себя парень.

Работы и без базы будущих «защитников отечества» хватало. Нужно было показать Куксе «заивление» вчерашнего срочника Проскурина, желавшего служить по контракту, отнести его в случае одобрения начальнику третьего отделения, получить от помощника начальника корреспонденцию, показать ее Куксе, который не желал ничего из происходящего в разных отделах упустить, поставить в случае его согласия на конвертах красные штемпели. Если с кем-то из руководителей отделов Кукса не был согласен, он поручал делопроизводителю составить соответствующее письмо с требованием разобраться. Разбирался делопроизводитель лично, выслушивая от начальников объяснения вперемежку с матерками, потом отбрасывал последние, докладывая Куксе. Если военкому снова что-то не нравилось, он мог наконец-таки снять трубку и позвонить коллеге из другого конца коридора, но обычно у него находились другие дела, и делопроизводитель снова отправлялся на решение придуманных начальством проблем.

– Так не пойдет! – заявил военком.

Путятин вообще считал, что «партизаны» для армии только обуза. В объявление всеобщей мобилизации он давно уже не верил, так что оставлял «мешков», как он называл мужчин с пивными животами, валяться дальше на диванах.

Через Сашу военком передал начальнику четверки свое письмо, где высказывал подозрения по поводу численности резервистов. Кукса сам был вдохновителем учений, чтоб резервисты «пороха понюхали»… зимой, а «не ездили летом, как на курорт, чтоб птичек в лесу слушать да водку жрать». А тут выяснилось, человек, которого он считал приятелем, лишил такие важные сборы двух сотен рядовых и сержантов запаса.

– Насадят придурков!.. – орал Путятин в присутствии Саши. – И доволен, да? Нашел дела таких же полудурков… которые танк от мусоровоза не отличат…

Саша не стал оправдываться, что львиную долю неучтенных «партизан» нашла в архиве его предшественница. Сам парень лишь перебрал шестьсот дел с «Ф» по «Я».

– Что прикажете передать военкому? – без лишних формальностей спросил парень Путятина.

– Передай, что он взял на работу дебила, – сорвался тот. – Тебе на лобешнике надо это написать… Де… бил… Хреноед… безмозглый.

– И что из того, что кому-то из них восьмого сорок пять исполняется? – твердил потом Саше Кукса. – Сборы начинаются седьмого. Это настоящая подтасовка. Вот дочь моя второго сентября родилась. Второго… И в школу пошла в восемь лет. Потому что на момент наступления того первого сентября ей еще семи лет не было.

Для военкома это был железный аргумент, в духе Груздева, хотя Кукса и не желал таких сравнений признавать.

– Чтоб повестки на всех двести одиннадцать человек лежали сегодня же для подписи у меня на столе, – сказал он, когда до окончания рабочего дня оставалось полчаса.

Спустя полчаса он пробурчал, что Саша «шевелится медленно, как корова не подоенная». Выговор он писать не стал, решив, что и устного хватит. В прошлый раз остывшие вареники ему уж очень сильно не понравились.

– Лишь штаны просидеть… – ворчал он, шествуя по коридору за Сашей. – Ишь, вперед начальства побежал… Сержант, блин…

Отделяла их каких-то пара метров, и парень стенания военкома хорошо слышал. Он специально приостановился, чтобы начальство оказалось впереди и больше над ухом не ворчало, но военком счел это за самую изощренную хитрость.

– Оставить, Мягков, делать из меня дурака! – раздраженно скомандовал он.

Кукса еще немного постоял у ворот военкомата и поворчал погромче, глядя вслед Саше, спешившему на маршрутку.

– Удружил Пашка Груздев, подсунул мне… малолетку желторотую… Как ему только сержанта дали? За что? Наверняка по блату, – продолжал он ныть, уплетая дома горячие вареники.

Пережив первую рабочую неделю с Куксой, Саша приступил к уборке отмерших листьев и цветоносов в оранжереях «Калужниково».

– Фаленопсисы в этом году хорошо размножились, – хвастался Осипенко.

Он то и дело отрывал Сашу от работы, намереваясь показать и рассказать в подробностях об очередном представителе флоры.

– Я специально для вас, Сашенька, отсадил, – сказал профессор про маленькую орхидею. – Цветы будут пурпурные… Да. А вы заметили, что синих фаленопсисов у нас нет? Не зря… Знаете, как такая окраска достигается?

Профессор прочитал обширную лекцию, которую можно назвать, «о методах введения красителей в живые ткани растений». Ее он подытожил настоятельным советом не покупать синие орхидеи и призывом по мере возможности доносить эту информацию до других людей.

– У вас сейчас интернет, вы многое можете сделать, – заключил пожилой ученый, доктор наук, так компьютером и не овладевший.

– Анатолий Владленович, а сколько я бы получал на полной ставке? – полюбовавшись своей орхидеей, спросил Саша.

Такую постановку вопроса профессор считал не совсем тактичной, но простил Саше, списав на молодость, неопытность в общении и девяностые, в которых прошло детство парня.

– Не думаю, что намного больше, – обтекаемо ответил Осипенко. – Ну, десять было бы… Да, Сашенька, вынужден вас огорчить, полставки забрал Сережа Третьяков. Наш специалист по травянистым многолетникам. Влюблен, кстати, в Светочку, все вокруг да около ходит, а Светочка все над персиками своими колдует. Можете, конечно, поговорить с ним, с Сережей, по такому случаю, обсудить проблему…

«Но это было бы не совсем тактично», – добавил он уже про себя.

Осипенко бодро продолжил, прочитав на Сашином лице некие раздумья:

– Весной будет интересно… Будем с вами делать прививки на плодовых деревьях… Вы умеете делать прививки? А что такое подвой, знаете?

– Подвой – это когда волк откликается на зов другого, подвывает, – сказал Саша, ощутив вдруг желание пошутить.

– Нет, нет, – зашелся смехом Осипенко и затеял лекцию «о подвоях для прививки плодовых и декоративных культур». – Я вам, Сашенька, все покажу. А по поводу полной ставки вы не переживайте. Приезжайте в любое время. У меня теперь лекции только по средам… Поднадоело, знаете ли, все теория да теория… Решил молодость вспомнить… Я ведь был практиком, еще аспирантом вывел сорт вишни поздней спелости «Московская заря», может, видели… Да, точно видели, он же на даче у меня высажен. А потом кафедра… Теория важна, конечно, но когда сам, своими руками… это совсем другое, вы меня поймете.

– Наверно, это очень интересно, – произнес Саша, думая про себя, где бы на обратном пути купить газету с объявлениями о работе.

– Конечно, интересно, – просиял Осипенко и повел парня прочь от отмерших цветоносов, вперед к сортовым яблоням.

Так за познавательными лекциями незаметно прошла первая рабочая суббота.

– Да никуда опавшие цветы не денутся, – махнул профессор рукой.

До официального конца рабочего дня оставалось двадцать минут, и их Осипенко решил провести с максимальной пользой, рассчитывая привлечь в науку новые кадры. Рассказ был про Мичурина, и тактичный профессор наполнил его намеками явными и не очень.

– Начинал он свое дело с обычной сельской усадьбы… Примерно как у вас… А был он путеобходчиком без всякого профильного образования… А до каких открытий дошел… Главное, желание иметь, Сашенька… А сколько раз Мичурин стоял перед выбором, продать всю свою бесценную коллекцию или же продолжать исследования вопреки материальным трудностям… Скромный был человек, не то чтобы разговорчивый… А его именем даже улицы называют…

Каждое слово Осипенко взвешивал и в каждое вкладывал намек. Саша эти намеки прекрасно читал.

«Видимо, проспект безымянных энтузиастов – моя тема», – подумал он и не столь уж весело улыбнулся.

– Дело давало ему сил… – продолжал свое повествование профессор. – И кто теперь вспомнит, что он работал когда-то путеобходчиком?.. Все знают его как великого селекционера, прославленного ученого… И при монархии, и при советской власти его признавали, а потому что бесспорными были для всех его заслуги…

Селекционер-персиковод Губина, как ее называли знакомые, обхаживала свои саженцы, укрывая их брезентом. Она желала добиться, чтоб ее «Мальвина» приспособилась зимовать без укрытия, но после ночи при минус тридцати градусах женщина места себе найти не могла и решила на авось не надеяться. К Саше она относилась, как и ко всем коллегам мужского пола – с показательным безразличием. Чего не скажешь о Жене Куксе, натуре от природы влюбчивой.

Своей влюбчивостью она мужчин лишь отпугивала.

– Вот, я сделала, – похвалилась она, придя утром в кабинет Саши. – База допризывников от «В» до «Ж» готова… Ночью поработала… Но меня такая работа не напрягает… нисколько.

Лицо девушки расплывалось в улыбке. С руками она не знала, что делать. Те, будто по собственной воле, то в волосы лезли, то юбку поддергивали.

– Спасибо большое… Но не стоило… Это моя работа, – произнес Саша после просьбы отдать для работы картотеку от «З» до «К».

– Ну, и что мне еще сделать? – услышал он.

Руки Жени теперь сжались в крепкий замок, и казалось, что вот-вот пальцы захрустят.

– Евгения Николаевна…

– Женя…

– Хорошо, Женя, я и так знаю, что девушка вы хорошая и всю работу здесь знаете досконально…

– Да! Нет, я не хвастаюсь… Но ты всегда можешь ко мне обратиться.

На том они распрощались. Во время обеденного перерыва Саша сходил в соседний магазин за шоколадкой. Будоражить чувства военкомовской дочери цветами он не решился.

– Ой, как это мило! – захлопала Женя в ладоши. – Так мило, так мило, – твердила она, чтоб начальница обязательно слышала и, не дай бог, не подумала, что у девушки проблемы в отношениях с парнями.

Сурового вида начальник социально-пенсионного отдела казалась такой лишь снаружи. В реальности она просто была завистливой сплетницей без всяких помыслов относительно хитроумных интриг, то есть существом безобидным, хоть и с длинным языком. В глубине души она радовалась, когда у более молодых, красивых и состоятельных что-либо в личной жизни не клеилось.

– Женька втюрилась в нового секретаря… Спит с ним… Вот увидишь, он ее бросит… А глядишь, и обрюхатит, – делилась она с Переваловой.

Перевалова же флегматично макала в чай печенье и прибавляла громкость радиоприемника, когда речи о чужих амурных делах ей надоедали.

– Мир с ума сошел, – сменила она тему, услышав о беспорядках в маленьком далеком султанате, подавляемых подчас в прямом смысле полицейскими слонами.

Начальница социально-пенсионного отдела булькнула про то, что «эти всякие папуасы всегда были дикарями, и вообще это далеко, и нас не касается». Касались же, понятное дело, постельные дела других людей за неимением своих.

Одарив Женю шоколадкой и вернувшись к себе, Саша нашел на столе новую записку со знакомым содержанием: «Взяла карточки допризывников от “З” до “К”. Верну позже». Женю нельзя было обвинить в отсутствии фантазии, просто уроки отцовской «дисциплины» вкупе с однообразной работой делали свое дело.

Груздев подумал, что Саша тайком переехал, но, проверив холодильник, убедился, что привезенный ранее окорок почти съеден. Впрочем, налимы так и лежали нетронутыми, потому полковник их забрал, дабы вернуть потом, когда Елизавета приготовит.

«Жену ему надо, – лишний раз убедился Груздев. – Одну сухомятку ест…»

Он все же забеспокоился, когда и в выходные дни парня дома не застал. Узнав, наконец, Сашино рабочее расписание, Груздев в следующий раз нагрянул вечером.

– Привет, Сан Саныч? А теперь где ты пропадаешь? – спросил полковник, вознамерившись парня «пожурить генерально», то есть завернуть нравоучительную лекцию часа этак на два.

– А что ты там делаешь? – негодовал он. – На часы посмотри… Отбой уже…

– Составляю письмо, – вяло отвечал парень.

Он уже не помнил, кто этот Вячеслав Владиславович, для которого Кукса письмо велел составить. После многократно повторенного «исправить!» руки уже сами собой набирали то Владислава Вячеславовича, то Ярослава Владимировича.

– Что он там о себе возомнил!.. – повторял Груздев.

Полковник ходил взад-вперед по кухне меж женой и кастрюлями, то и дело задевая то одну, то другие. Это его еще больше заводило, и он начинал потрясать в воздухе кулаками.

– Такого ценного кадра за человека не считает… Держит на побегушках, взбрендит ему до ночи торчать, до ночи и держит… Я не я буду, если это так оставлю! А я этого, конечно же, так не оставлю… Не оставлю!

– Я поняла, – вставила жена, намереваясь мужа успокоить и прекратить его скачки по кухне, из-за которых уже соль просыпалась.

Примета говорила, что соль рассыпается к ссоре. Елизавета хорошо это помнила. И вот уже Груздев покрикивал, что жена «всю кухню собой заняла» и развернуться даже негде. Так женщина убедила себя, что доля правды в старинных приметах имеется.

– Напишу областному военному комиссару… – размахивал руками полковник. – Нет, лучше сам лично к нему пойду, – шибанул он кулаком по столу, на сей раз уронив нож.

Нож воткнулся в половицу, и у Елизаветы на автомате выскочило:

– Мужик придет…

– Ну, вот о чем с тобой говорить? Ты меня не слышишь совсем… – плюнул полковник и пошел «снимать нервно-эмоциональные проявления» к борзым.

Ну, а Елизавета, дождавшись, когда он выйдет, постучала по деревянной столешнице кулаком, трижды повторив: «Сиди дома…» Таким образом она себя убедила, что некий мужик со злым умыслом не явится.

Груздев уселся на подстилку рядом с преданными борзыми, норовившими лизнуть его в губы, и продолжал рассуждать вслух, какой Кукса сякой да разэтакий. Больше всего его злило, что областной военком имеет генеральское звание и «распесочить по полной» его едва ли получится.

– Тут другая тактика нужна… лобовой не возьмешь, – приговаривал Груздев, лаская собак.

В полночь Саша подскочил на кровати от заигравшего во всю мощь гимна биатлонных болельщиков.

– Надеюсь, не разбудила, – вкрадчиво сказала Женя по телефону.

Она похвасталась, что новые данные о допризывниках внесены в базу.

– Сегодня даже быстрее закончила, – гордо заявила девушка и еще раз поблагодарила за шоколадный презент.

– Не за что, – сказал парень в трубку, – любой сделал бы так на моем месте.

– Завтра принесу тебе базу. Дашь мне еще? Ну, или сама возьму, ты же знаешь уже, я это могу…

Женя без конца хихикала и кокетничала, напрашиваясь на новые комплименты.

– Поздно уже, – ответил парень. – Завтра видно будет.

– А я, бывает, и до пяти утра засиживаюсь, – призналась собеседница. – Один раз так с подружкой в чате зависла… В общем, пришлось от компа сразу на работу… Представляешь? А вообще мне обычно пару часиков хватает поспать. Единственный плюс этой нашей работы, что за десять минут можно добежать.

– Пока, – пробормотал Саша и, не дослушав, отключил телефон.

Его путь на работу занимал гораздо больше упомянутых десяти минут и даже двух часиков.

Новую часть базы парень давать Жене отказался, заявив, что тогда ему совершенно нечем будет заняться, хоть две базы у него уже горели. Военком велел составить сводку по всем офицерам-контрактникам, проходившим через военкомат за последние два года и тем, кто за тот же период уволился в запас. То была его собственная инициатива, и на ее реализацию подполковник отвел неделю. Кукса желал по этим сведениям оценить успешность работы своего учреждения. Он был уверен, если численность контрактников превысит число уволенных в запас, значит, военкомат работает успешно.

– Еще повестки заполни для призывников, – приказал военком.

– Этим же второе отделение занимается, – возразил было Саша.

Сначала Кукса потребовал доложить по форме, а потом провел «разъяснительную работу».

– Знаешь такую народную старинную мудрость: «Кто, если не я?» Если просят, неприлично сваливать, понимаешь, работу на других. Это называется безответственностью, банальной, но оттого не менее мерзкой безответственностью. Подумай, чтобы было, если бы во время боевых действий, настоящих, а не учебных маневров… если бы в такой ответственной ситуации ты начал безответственно препираться вместо того, чтобы выполнить просьбу боевого товарища. А ты препираешься, когда тебя не просят… То есть когда не просьбу получаешь, а самый настоящий приказ начальника, твоего непосредственного командира…

Своей речью Кукса себя завел и в завершении перешел на привычный ор, орошая все вокруг себя брызжущей слюной.

– И шевелись! За что тебе платят?

Для Груздева день тоже выдался не самый удачный. На одном перекрестке он едва не столкнулся с автобусом. Водитель автобуса тоже был на нервах. Он распахнул дверь и высказал Груздеву все, что о его стиле вождения и умственных способностях думает.

– Дубина, шары протри! Урод слепошарый.

Такого полковник снести не мог и стремглав выскочил из машины.

– Поори у меня, – пригрозил он, явив чудодейственные красные корочки. – Думаешь, я не понял, что ты специально дал по газам перед самым светофором. Тебе желтый горел, а ты понесся. Молокосос, я уже погранзаставой командовал, когда ты пешком под стол…

Сгоряча Груздев шибанул ногой по автобусной двери.

– Вали, шизанутый… Подотрись корками своими… Вали, пока не дал… Недоделанный…

Ситуация раскалялась. На вопли пассажиров никто не реагировал. Водитель автобуса уже и забыл, что торопился, дабы уложиться в график после стояния в пробке. Когда разъяренный его оскорблениями Груздев ступил на подножку, автобусник пригрозил, как водится, милицией-полицией, а поняв, что до ее прибытия не продержится, достал монтировку.

– А пистолетом в пасть? – блефовал полковник, запуская руку под куртку. – У меня контузия была, – продолжал он фантазировать. – Ты, щенок, меня не зли!

Водитель автобуса предпочел согласиться, что он сам дурак, и даже пожелал Груздеву удачного дня, а заодно и успехов на невидимом фронте.

В облвоенкомате полковник поскандалил с секретаршей. Сначала она утверждала, что прием у военкома не предусмотрен в принципе, и нужно обращаться в письменном виде. Увидев, что посетитель упорный, девушка решила отправить его подождать «недельки две… может, подольше», разумеется, потому что военком очень-очень сильно занят. С солдатскими матерями этот номер часто проходил, но Груздев продолжал упорствовать и заявил, что он заставой командовал, когда секретарь пешком под стол ходила.

– Так вы друг Ильи Федоровича, – как ни в чем не бывало заулыбалась девушка. – Присядьте на стульчик. Я о вас сообщу.

Областному военкому стало интересно, что это за полковник Груздев хочет его видеть. Не виделись ли они где? Дружеские компании он любил, особенно если «сгонять на рыбалочку и шашлычки».

В Груздеве он сразу признал родственную душу.

– А я служил в Чехословакии, – медленным спокойным голосом произнес военком, не отрываясь от сигареты. – Воздушное пространство контролировали над территорией ФРГ.

Генералу это казалось намного солиднее, чем «приглядывать» за «тыловыми» границами с советскими союзниками.

– Но мы могли отслеживать перемещения не только над Баварией. Австрия тоже была под нашим присмотром, – заулыбался он, важничая от ощущения величия. – Ракеты стояли… хоть до Бонна, хоть даже до Брюсселя… без проблем… Вот натовцам повезло. Это Горбачев … все похерил… такая. Горби… Эту… они так называли…

Но монолога не получилось, потому что посетитель постоянно напоминал о «самоуправстве Куксы».

«Кукса… Мукса… Что за хрен с горы? И на хрен он мне сдался?» – думал про себя военком.

Потом полковник завел речь о Сашиных способностях, которых Кукса в упор не замечает и эксплуатирует парня, как ломовую лошадь. Естественно, что компания Груздева областному военкому быстро наскучила. Он сразу же вспомнил о множестве важных делах, не требующих отлагательства.

– Разберемся, – пообещал он и велел секретарше проводить засидевшегося, на его взгляд, визитера.

В свою очередь Груздев пообещал позвонить и справиться о ходе разбирательства.

Упорство роднило их с Женей Куксой. Девушка набрала Сашин номер во втором часу ночи. Минут через десять набрала снова, потому что в первый раз парень не ответил.

– Совсем забыла спросить, – послышался из трубки счастливый голос. – Надеюсь, я тебя не разбудила…

– Вообще-то я спал… – вставил Саша.

– Ладно, я недолго… обещаю. Если буду слишком долго, можешь отключить просто телефон, я пойму… Без обид. Спать надо всем. Кому-то двух часов хватает, а кому-то и восьми мало. Это все зависит от особенностей мозга, я читала…

Не вспомнив, где именно она это читала, девушка перешла к «важным рабочим вопросам».

– Теперь о главном, – объявила она. – Проходили ли через тебя документы на установку памятника фронтовику Прохорову… Папа должен был передать в наш отдел, но я пока их не получала.

Папа в это время находился от Жени через стенку, доказывая жене, что у их дочки «телефонно-компьютерная зависимость».

– Завтра с утра принесу документы, товарищ подполковник подписал…

– Уже сегодня, – усмехнулась Женя.

– Отлично… значит, сегодня с утра, как на работу выйдем…

Документы Кукса, как водится, рассматривал тщательно, потому подпись под запросом об установке памятника ветерану за счет военкомата была поставлена, когда все сотрудники работу уже завершили.

– Как это хорошо… Что их уважают… Их же так мало осталось, победителей фашизма, – говорила Женя.

– Он ветеран Афгана, – возразил Саша, все равно ж сон был разбит.

– Да, они тоже герои… У нас так не любят эту войну называть… Говорят, что она бессмысленная была… А ты как думаешь?

Речь Жени перебили недовольные возгласы ее отца, и парень не стал медлить с отключением.

На следующее утро документы в отдел социально-пенсионного обслуживания Саша не понес: он стоял на ковре в кабинете № 1. Это был настоящий допрос в духе 37-го. На наркома Ежова Кукса, может, и не тянул, но вопросов было столь же много и столь же нелепых.

– Что у вас было, поросенок? Как давно вы спите и где? – это те, что повторялись чаще всего. – Думаешь, я не знаю, кто ей звонит по ночам?

– Женя сама звонила, – оправдывался парень. – Насчет документов…

– Средь ночи? Да кого ты, сопляк, решил дурить? Отвечай! Кого дуришь, паразит ты, вонючка, швабра помойная? Все уже говорят, что к Женьке ты, именно ты и никто другой, липнешь.

Под «всеми» подразумевалась не в меру разговорчивая начальник социально-пенсионного отдела. Она и Куксе по простоте душевной решила рассказать, не подозревая, что услышит от него про брюхатую безмозглую старую корову, обожравшуюся белены, дурмана с галлюциногенными грибами, и получит штраф аж на тысячу рублей с формулировкой «за нерабочее поведение и вредоносные слухи, мешающие нормальному функционированию режимного учреждения (военкомата)».