Текст книги "Взрослые дети"

Елизавета смотрела на сына осуждающе: «Зачем же так грубо?» Но словесно это осуждение никак не выражалось: «Ведь сын же… родной».

– Я сама, Саша, постираю, – сказала она, чтобы хоть немного обстановку разрядить. – Кушать хочешь?

Но, как бы то ни было с обстановкой, еженедельные генеральные уборки никто не отменял. И тут уже командовала Елизавета: «Там помыть… здесь затереть!»

– Снова затрешь, – сказал парню «тюфяк», демонстративно потоптавшись в грязных уличных ботинках по только что вымытому полу.

Смачно послав «тюфяка», предварительно съездив тому шваброй по ребрам, Саша отправился-таки со всеми своими сумками к Градову.

К дому под елкой он добрался только в сумерках для того лишь, чтобы найти его пустым. Как назло, телефон разрядился, и парень остался без связи в деревне, пусть с железнодорожной станцией, пусть в двадцати километрах от большого города, но, несмотря на это, глухой.

Груздев метал громы и молнии, пытаясь выяснить, почему и куда Сан Саныч так спешно сорвался. Вернулся полковник от Андрея, а на даче толком не убрано, жена глаза прячет и только вздыхает.

Наконец, после долгих громких расспросов женщина призналась:

– Не поладили они чего-то…

Участь груздевского сына была бы незавидной, если б он заблаговременно не уехал на своей «красной росомахе», крикнув родителям на прощание, чтоб ждали внука на выходные.

– Да я… я этого тюфяка… – рычал Груздев, загнув со злости ложку. – Родила его на мою голову… дегенерата.

Как любящая мать, Елизавета принялась отпрыска защищать, но муж так посмотрел, что ей оставалось лишь добавить:

– Саша не маленький, все с ним хорошо будет.

– Что этот выродок сделал с его телефоном? Почему он не отвечает? – уставился Груздев на жену.

Полковник подозревал, что «тюфяк» сломал или украл Сашин телефон. Ему даже приходили мысли, что его сын нанял «отморозков».

– Все будет хорошо, – тихо повторяла Елизавета, отводя глаза.

– Если что, я заявлю, куда надо. Цацкаться не буду, ты меня знаешь. Вот так ему и передай!

Груздев вышел из кухни, с намеком положив перед супругой мобильный телефон.

Что до Градова, то он не появился у своего нового дома ни в одиннадцать вечера, ни в пять утра, ни к полудню. Тренер, конечно, поблагодарил Пушкина за дом, но сам решил его продать и купить что-нибудь по своему вкусу. И нашел за триста километров от этого места и за три от Дивино.

Купив на станции беляш с неопознанной начинкой, парень сел на электричку. Он вышел за две станции до места назначения, помня из прошлого опыта, что там часто бывают контролеры. Проехать зайцем на метро или трамвае, да с таким багажом было намного сложнее. Саша вздохнул, припомнив те золотые времена, когда на столичном трамвае можно было проехать зайцем, просто вооружившись коронной фразой безбилетника: «Я на следующей сойду».

У Дениса дома его, спортсмена уже в прошлом времени, никто не ждал.

– Мы все болеем, – ответил Денис, держа дверь на цепочке. – Квартира маленькая. Спать негде.

Здесь Саша скандалить не стал, ведь такая реакция брата не была чем-то необычным. У парня оставался еще вариант. Нет, не Сергей, эту идею Саша давно отмел. Новый вариант был крайний, но стоило попробовать, ведь от ночевок в лесных шалашах и подвалах парень уже отвык.

– Здравствуйте! Я крестный вашей дочери. Помните? – выпалил Саша, когда Алик Какучая открыл перед ним ворота.

– Заходи! – прозвучало сдержанно в ответ.

Одобрение на вселение от отца Алика было получено: «Пусть одним человеком в доме больше будет – какая разница?» Но при этом Саше прямо сказали: «Придется много работать». Что оставалось делать? – только соглашаться.

Асиду уже выдали замуж, у ее старшей сестры был трехлетний ребенок, а младшей только-только исполнилось шестнадцать. Так что опасения Саши насчет разговоров женитьбе оказались неоправданными.

Аня Огородник тоже жила в этом большом доме. Им с Аликом и дочкой выделили отдельную комнату, что для холостых членов семейства Какучая представлялось роскошью. Сперва было непривычно, но Аня быстро освоилась. На ней было воспитание дочери, а об остальном можно было не заботиться. Свекровь пыталась научить ее готовить, но бросила это дело, сочтя, что сама все сделает лучше и быстрее. Периодически она заводила нудные беседы о том, как полагается себя вести женщине из хорошей семьи. И еще заставляла учить абхазский язык, вот это как раз и было для Ани самым обременительным занятием. Она английский-то, международный, не учила толком в школе, а тут этот «маленький язык». Такие мысли она, конечно, не озвучивала, осознавая, что родня Алика подобного «юмора» не поймет.

Самого Алика она видела не очень часто. Он внял Аниным словам, а точнее предрассудкам тестя насчет симпатичной начальницы. Так он присоединился к семейному делу Какучая, чему его отец не мог нарадоваться. Работа была нехитрая – развозить живые цветы по торговым павильонам и частным заказчикам, но уж очень муторная. Труд был возведен старшим Какучая в разряд святынь, потому он требовал максимальной отдачи и от себя, и от сына. Но из себя он не мог уже выжать такого «КПД», как в былые годы, и Алику, можно сказать, доставалось по полной – «молодой же, здоровый». Аня же заметила, что букеты на праздники муж дарит ей с мрачным лицом.

«Разлюбил», – подозревала она, не догадываясь, что дело было в ненавистных после такой бешеной работы цветочках.

Отцу Алик, конечно, ничего не говорил – «отец же, уважать надо», но сам ломал голову, как же найти «нормальную работу», но чтоб отца не обидеть своим уходом. Подобно соленым огурцам вперемешку с молоком, эти несовместимые желания вызывали потерю сна и порчу настроения. Именно поэтому Алик даже зашипел, когда они с Сашей столкнулись в дверях: сначала оба ждали, пока другой пройдет, а, не дождавшись, разом ринулись в проход. Алик выругался на родном языке, специально, чтоб его не поняли, но сама интонация говорила обо всем.

Сашина работа была не менее нудной, но ему хотя бы не приходилось разъезжать по городу и области ежедневно, а иногда и по ночам, ведь старший Какучая ввел в своем бизнесе «полезный сервис» – круглосуточная доставка букетов. Саша же трудился в теплицах недалеко от дома. Отчасти это напоминало питомник «Калужниково-2»: вовремя полить, вовремя включить подсветку, вовремя форточки открыть, вовремя закрыть, ну, и своевременно провести срезку «товара» и обрезку «брака». Теперь у парня в носу стоял запах гибридных роз, тех самых, что Груздев в своих заметках описывал как «идеальнейший способ демонстрации мужчиной своих предельно серьезных намерéний в отношении выбранной им представительницы пола женского».

Полковник теперь звонил каждый день, подгадывая в обеденное время или часов в десять вечера, согласно расписанию, все форточки в розарии надлежало к тому времени уже закрыть и работу завершить до «срезки товара» на утренней заре. Груздев призывал вернуться на дачу, открытым текстом говоря:

– Тюфяк мой уже уехал. Теперь не скоро приедет.

Но Саша решил, что лучше уж такая работа у Какучая, чем никакая в Ореховке. Тем не менее Груздев не терял надежды, ведь на носу же был набор в Институт погранслужбы. Одно огорчало полковника – что теперь он не сможет наставлять Сан Саныча на истинный пусть долгими беседами о персональной пользе того на погранслужбе.

– Вырастили дармоеда… Осла какого-то, ей-богу, – высказывал жене полковник, загибая пальцы. – В армии служить не хотел, военным врачом тоже, военным переводчиком не потянул. Фарси, видите ли, сложный для него… Другие выучивают, а для него сложный. Бездельник… а как другим нагадить, это быстро, это вперед всех…

Сына Елизавета больше не выгораживала, поняв, что без споров ворчание закончится быстрее.

В доме Какучая тем временем назревал очередной маленький скандал.

– Сколько же можно повторять? – негодовал глава большого семейства.

– Это не я, – как всегда, с детской невинностью в голосе отвечала невестка.

То был самый частый ответ на замечания в ее адрес.

– Кто спички оставил на столе? – вопрошал Какучая. – Дети же маленькие, возьмут и подожгут… Думать же надо.

– Это не я…

– Пачка сигарет на столе…

– Это не я, Алик, наверно… Вы ж говорили, что это вредно. Я не курю, честно, вы не думайте.

Слушая такое каждый день и не по разу, ее свекор готов был рвать волосы на голове.

– Она повторяет одно и то же… Одни и те же слова. Каждый день. Она нормальная вообще? Может, у нее батарейка в голове, как у куклы заводной? – делился старший Какучая с женой.

– Не знаю, – отвечала та. – А руками точно ничего делать не умеет. И по-абхазски за все время только и выучила «Мама… Папа… Здравствуйте… Я тебя люблю». Ленивая. Не такую жену мужчине надо.

Ее муж лишь всплескивал руками. Тут же была своя специфика: местный суд точно оставил бы ребенка с матерью при разводе, а такой исход был для старшего Какучая неприемлемым.

Саша терпеливо ждал, пока беседа закончится, ему заранее объяснили, что прерывать старших не вежливо. Ждал он двадцать минут с вазой в руках ответа на один-единственный вопрос: «В какой комнате поставить цветы». Какучая, как и любой бизнесмен, был человеком практичным. «Брак» из теплиц не выбрасывали. Этими цветами украшали дом или высушивали для последующего приготовления чаев и домашних сладостей.

Ответа Саша не дождался, потому что вопреки этикету в комнату старших вбежала Аня с дикими воплями: «Пожар!»

Само ее появление вынудило свекра схватиться за сердце.

– Что ты так кричишь? Зачем? У меня уши есть. Понимаешь? И я хорошо слышу. Какой еще у тебя пожар? В каком месте? Спереди? Сзади? А может, там? – с этими словами он постучал кулаком по лбу.

Саша ничего не чуял, ему теперь казалось, что все, даже жареное мясо и воздух в бане пахнет розами.

– Вот здесь, нюхайте! – причитала Аня, собрав на кухне всех, кто был дома.

Выпалив несколько междометий, Какучая принялся искать источник дыма. Никто ничего не мог понять. А Аня между тем истерично кричала, что запах усиливается, столбиком стоя в дверях. Семейство же в полном составе шевелило ноздрями. Алик побежал к соседям, жившим в другой половине дома, выяснять, не они ли горят. Но там ему никто не открыл, даже когда он, не рассчитав силы, разбил кулаком оконное стекло.

– Детей на улицу, – скомандовал глава семейства, снова держась за сердце.

Муж Асиды угодил головой в духовку, потому что тесть запнулся за его ноги, когда тот пытался вынюхать источник запаха в печке. Благо что «пожар» находился не там, вот и обошлось без ожогов, только шишкой и громким ворчанием тестя.

– Это не я, – донеслось из кухонных дверей, когда Саша обратил всеобщее внимание на не затушенную сигарету в цветочном горшке.

– А кто? Дед Мороз, да? Или мальчик-с-пальчик? – выдал с колоритным акцентом Какучая.

Аня пожала плечами, но глазами указала на Сашу.

Свекор Аню никогда не ущемлял и руку тем более на нее не поднимал, но сама его строгость наводила на девушку дурные предчувствия. Родителям-то было все равно, курит она или нет, да и Алик ей не запрещал.

– В этом ихнем автопарке все курят… куда ей было деваться? – оправдывал Алик жену перед родителями.

Они долго обсуждали тему на языке, который Аня хотела понять, но не учить. А потом настал черед долгих нравоучительных бесед. Сначала свекровь развела на час монолог, что хорошей женщине курить не подобает. Потом подключился свекор, подробно объясняя, чем курение может навредить матери, ее ребенку и будущим детям. Аню тогда смутило буквально все: продолжительность и занудность бесед, интонации и то, что она расценила как намек «рожай побольше и почаще, пока получается».

Теперь девушка курила тайком, точнее пыталась: то второпях пачку забудет на видном месте, то зажигалку, то спички. А тут она задумалась и сама себе в душе пожаловалась, как плохо было работать в автопарке и как плохо жить в доме с такими строгими нравами. Затянулась, а тут шаги за кухонной дверью. И полетела сигарета туда, куда было ближе – в горшок с развесистым хлорофитумом.

– Даже цветок полить некому, – негодовал Какучая. – Как сено дымит.

Он метнул грозный взгляд на Сашу, на Алика, на невестку, которая повторила свои коронные слова. Прохрипев что-то бессвязное, но воинственное, Какучая направился к Ане, сжимая кулаки: не бить, но хотя бы припугнуть. Но он едва не нарушил, своего правила не бить женщин, в очередной раз услышав: «Это не я».

– Ты не ты, да? – передразнил Аню свекор.

– Это он, – указала она на Сашу, не выдержав колкого взгляда Какучая.

Разбираться у Какучая не было ни малейшего желания. Сначала Алик умудрился засушить ирисы во время доставки, теперь снова его жена… да еще это парень, о котором вообще ничего толком неизвестно… Полежав немного на кровати в запертой ото всех спальне, отец Алика поразмыслил и решил: вранья в доме развелось слишком много. Раньше он и подумать не мог, что кто-то из детей способен ему наврать, а теперь стонал от одной мысли, что дурной пример заразителен, и врать начнут без зазрения совести, «как эта безмозглая девка». На Сашин счет он тоже иллюзий не питал.

– Что я теперь, разбираться еще должен, кто из них врет? – делился Какучая с женой. – Если ты не знаешь, как ее манерам обучить, то я точно понятия не имею обо всех этих женских штучках. Он говорит «не я», она говорит «не я». Не я, не я… Только это и слышу. У сигареты ноги выросли, наверно, да? – пошутил он с грустной интонацией.

Если избавиться от невестки было затруднительно, то стоило «от этого парня» хотя бы: тогда уж проще будет поймать невестку на вранье. Но все-таки внучкин крестный – просто так выставить нельзя.

– Отправлю к кому-нибудь… К друзьям… К Аслану… или Баграту… или Хасику, – промурлыкал Какучая, засыпая.

Друзей ведь много. У кого-нибудь место да и найдется. Вот теперь можно было и вздремнуть спокойно.

Утром Саше принесли завтрак – вареные овощи, щедро приправленные базиликом. Так повелось с момента Сашиного появления в доме. Дом был большой, но не для семейства Какучая. Так что для Саши поставили раскладушку у входа в кладовку, где хранились инструменты и рабочая одежда. Когда пришло время первого ужина, парень героическими усилиями старался разместить свои немногочисленные вещи на ограниченной площади, чтоб не перекрыть проход. А все остальные собрались за огромным деревянным столом. Хозяин отсутствие парня заметил минут через пять после начала трапезы и попросил Аню отнести еду «на его место».

«Хоть какая-то от этой девчонки польза», – думал Какучая.

Так Аня и носила парню еду трижды в день, ну а Саша, списав такое отношение на некие обычаи, за стол не напрашивался.

В то утро завтрак принес сам Какучая.

– Знаешь, цветочки – это дело женщин, – начал он намеками. – Вот у друга моего есть хорошая работа, для настоящих мужчин.

– Понятно, – кивнул Саша.

Он и не ожидал, что чужие люди сильно обрадуются его появлению, но послевкусие все равно было неприятным. За мыслями «куда это меня спихнуть решили?» парень даже не оценил своеобразного вкуса пикантного кушанья.

Они долго ехали и в итоге доехали… До Хасика, ждавшего их на овощебазе.

– Спортсмен – это хорошо. Я вот тоже был здоровый, сильный и почти спортсмен, – заулыбался Хасик, и кончик его носа коснулся верхней губы.

«Хорошие люди» для «мужской работы» ему позарез были нужны. Он решил не откладывать дела на потом и сразу проверить Сашу в работе. Никто не обратил внимания, что парень в одежде, подходящей, скорее, для собеседования, чем для «мужской работы». Какучая перед выездом сказал просто: «Поговорите». Ни о каких перепачканных мешках с овощами речи не было.

– Ты бы куртку не снимал, а то холодно еще, – участливо сказал Хасик, когда Саша решил минимизировать ущерб от «тест-драйва».

Первичные испытания ограничились тремя мешками картофеля по тридцать килограмм весом. Их надлежало доставить со склада до фургончика Хасика.

Друга Хасик поблагодарил за такого работника, а Саше велел садиться в кабину на пассажирское кресло.

– Вещи его привезу сегодня или завтра… – сказал другу Какучая. – А лучше ты скажи ему, чтоб сам забрал… Столько дел с этими цветами… Искать надо работника в теплицу, – добавил, намекая, что расстался с Сашей лишь из-за того, что Хасик нуждался в сильном работнике.

– Век тебя не забуду, – пожал ему руку Хасик. – Ты меня знаешь, на хорошее дело я всегда найду достойный ответ.

На том друзья и распрощались, а Саше предстояла долгая поездка по торговым точкам, и выгружать ему предстояло уже все мешки и ящики самостоятельно.

– Никакой санкнижки не надо, – отметил Хасик как преимущество работы у него. – Работай в радость, ни о чем лишнем не думай.

«Радость» была большой, если учесть, что ночевал Саша в каком-то странном помещении, которое Хасик называл гостиницей. Именно тут обретались те, кто был прописан в городе лишь формально или не прописан вовсе. Здесь парень встретил представителей едва ли не всего бывшего СССР и даже тех стран, кому «Союз нерушимый» когда-то оказывал «братскую помощь».

– Я все устрою… потом, – заверил Хасик, поняв, что парень не в восторге от «гостиницы».

Саше же казалось, что на одной из полок трехуровневых нар лежит сам Бобр. Он не мог определить наверняка: лицо круглое, полное, щекастое. Как и многие люди в большой северной стране, парень имел сложности с распознаванием восточноазиатских лиц. На границе было проще: браконьер – лови, а там уже разбирайся, Бобр или иной незваный гость.

«Пришьет, – пронеслось у парня в мыслях. – Если это он, если узнал, дождется ночи и…»

Здесь он обратил внимание, что Хасик его уже оставил, и Саша в сердцах выругался. Конечно, Бобра там не было. Тот все еще «гостил» в одной из исправительных колоний, коими столь богаты земли за Уральским хребтом. Хасик на прощание оставил пакет с лапшой быстрого приготовления и, конечно, овощами, даже яблок по доброте душевной добавил. Но какая тут еда, если нельзя даже допроситься, где взять кипятка и где можно руки помыть? Понаблюдав за постояльцами, Саша заметил, что чайники здесь четко поделены между разными национальностями и даже спальные места разделены соответствующим образом. О последнем говорили различные предметы: где-то картинка с национальным колоритом, где-то флаг страны, где-то портреты кормчих и прочих «больших людей». Сашу определили к уроженцам Молдавии, у которых тоже был свой чайник, правда, кипятить воду в этом сосуде парень не решился по соображениям чисто гигиеническим. Двумя пальцами, сморщив нос, он приподнял не первой свежести одеяло, под которым ему предстояло спать. Ради справедливости скажем, что вони от местной так называемой еды было гораздо больше, чем от сего топчана, но здесь был эстетический вызов иного рода – постель оказалась перепачканной запекшейся уже кровью. За пару дней до того на молдавской части «гостиницы» произошла нешуточная потасовка.

Пусть люди и ехали на заработки в северную страну, но это не отменяло патриотических чувств к своей. События развивались стремительно, стоило лишь приезжим из Молдавии узнать, что новый постоялец из Приднестровья. По чистой случайности обошлось без поножовщины: местный интернационал сработал не хуже миротворческой миссии и напинал всем дерущимся без разбора, ведь в случае чего «накрыли» бы всех. И выслали бы, продержав прежде неизвестно сколько. А потом что? Снова въезжать, снова тратиться, таможни проходить или снова лазейки на границе искать?

Хозяин «гостиницы» был человеком далеким от мировой политики, как и от берегов Днестра. Он знал только про Карабах и мог долго об этом говорить, ища крайних, остальное было неважным, а тут…

– И те и те по-русски говорят, а сцепились, – удивлялся он. – Ничего не понятно… Дураки какие-то.

Так он решил с уроженцами тех мест в будущем не связываться. Перед вселением хозяин наедине у Хасика поинтересовался, «не оттуда ли этот парень, где река на букву Дэ?». Сути вопроса Хасик, конечно, не уловил, но у него все равно нашелся подходящий ответ:

– Он из местных бездомных.

Теперь хозяин явился в «гостиницу». Для ее обитателей это служило знаком – пора «включить тишину» и ложиться спать.

В ином случае хозяин, конечно, сильно бы возмутился и даже, наверно, применил бы силу. «Но этот-то местный… Мало ли что. Пусть уходит, если не нравится». За Сашино размещение Хасик заплатил, так что владелец заведения не чувствовал себя ущемленным: «и спокойнее будет, вдруг он все-таки из этих… с реки на букву Дэ. Ведь этот огуречник Хасик и наврать мог».

– У меня друг есть… Большой человек в органах здесь. Очень хороший человек, давно знакомы, – намекнул хозяин и еще повертел в руках складной ножик, чтоб совсем понятно стало, если парень недалекий.

Посмотрев на эти «фокусы», Саша буркнул «привет ему» и отправился, как бы романтики сказали, «в свободное плавание» да «под вуалью ночи», а фонари, конечно, загадочно смотрели ему вслед… Но мы отвлеклись от повествования.

Далеко парень не пошел. Хасик обещал заехать за ним утром, но Саша уже не был уверен, что ему самому это нужно. Руки в буквальном смысле отваливались после овощных мешков, в животе урчало. Парень забрался в кусты, услышав звук сирены не то полицейской, не то другой – прежние рефлексы возвращались. Скоро звук растворился в ночи. Но Саша шел дальше сквозь дебри старого парка, он хотел найти укромное место, где сможет отдохнуть и перекусить. Устроившись, наконец, на каком-то пне, парень достал из пакета яблоко, посмотрел на него, будто в темноте можно было что-то разглядеть, и впился в плод зубами, наплевав на гигиену.

«Ел же в детстве прямо с рынка и живой», – говорил он про себя.

Впрочем, морковь он не тронул. Даже просто прикоснувшись к ней руками, можно было подумать, что ее только что вырвали из болотной грязи.

Под первым весенним дождиком Саше не спалось, даже с курткой, натянутой на голову. А пока он бродил по местным аллеям в поисках беседки или еще чего-нибудь с навесом, наступило утро. Самое настоящее весеннее, с неистовыми трелями птиц и беличьими брачными скáчками.

Пару минут Саша стоял недвижимой статуей, размышляя, что имел в виду Хасик, говоря «это только на одну ночь»? Он, конечно, не ожидал увидеть дворец, подобный тому, что султан хотел ему подарить за «героическую борьбу» со сломанными лыжами на чемпионате мира. Парня устроило бы заурядное жилое помещение без шумных соседей и разного рода запахов, бьющих в нос. Сам Хасик жил в обычной квартире и заселять к себе «этого бездомного», понятное дело, не собирался, у него созрела другая идея.

С Сашей они встретились у дороги, метров за триста от «гостиницы».

– Будешь работать в магазине, – объявил ему Хасик.

Но прежде он улыбнулся, сказав, какой парень молодец, что не проспал.

Магазин, конечно, громко сказано. Это был павильон, немаленький, но все же павильон с типичным названием «Овощи-фрукты». Для него Хасик не жалел хвалебных слов, похваставшись:

– Теперь это мое.

Сначала он был здесь арендатором, а потом выкупил павильон.

– Теперь я сам себе хозяин, никого надо мной нет… – он задумался и добавил: – Кроме бога. Будешь стоять здесь, – сказал Хасик, указав на пол перед столом с продуктовыми весами.

Он имел в виду «будешь здесь работать». Ну, не мог Хасик похвастаться красноречием, тем более не на родном языке. А Саша стоял на том самом месте, думая, почему именно здесь он должен стоять? Стулья почитались Хасиком за лишний предмет мебели, когда речь шла о торговых точках. Ему самому для короткой передышки вполне хватало набитых картошкой или морковью мешков.

Теперь Хасик лично взялся обучать Сашу премудростям розничной торговли, то было своеобразной стажировкой, как и гнев покупателя не вызвать, и выгоду поиметь.

– Медленно еще считаешь, – услышал Саша после первой личной продажи. – Но все хорошо, – добавил Хасик.

Еще он добавил:

– У меня договор. Это мое дело, не надо о нем думать, не отвлекайся, лучше работай, вешай, деньги считай внимательно и улыбайся… улыбайся, бабушки это любят, и люди любят, когда им улыбаются. А о другом думать не надо, это мое дело.

Речь шла о пресловутой санитарной книжке, которую Хасик тоже считал, в общем-то, излишеством: «Парень сильный, а значит, здоровый, это и без врачей-ученых всяких видно». Он договорился, не без труда, но договорился, что искать нарушения будут не у него, а у ближайших конкурентов. Эта тактика себя оправдала, и некоторых «соперников», как он конкурентов называл, Хасику удалось из окрестностей выжить. «Договариваться с большими людьми» он считал делом первостепенным, не то что всякие стулья, пусть даже у него самого ноги к окончанию «стажировки» отваливались.

– Я поехал, – объявил Хасик, наконец. – Можешь раньше, но в девять ты уже должен открыться… не позже девяти, я говорю… Понял? – добавил он, не уверенный, что его русская речь в полной мере разборчива.

Затем выяснилось, что, помимо продавца, Саша получал еще должность ночного сторожа.

– Можешь курточку свою на мешки постелить, чтоб мягче было, – сказал Хасик заботливо. – Только на помидоры не надо ложиться. Картошка, лук, свекла более крепкие. А на помидоры не надо. Проверь сначала, чтобы под тобой не было помидоров, а потом можешь спать. Если стучать будут, не открывай. Если даже «полиция» скажут, не открывай, представь просто, что тебя тут нет, и ты не можешь им открыть. Понял?.. Хорошо. Я поехал, – Хасик зевнул во весь рот и поехал спать домой на мягкий диван.

Мысли о том, что сказка закончилась, клубились в голове, когда Саша пытался устроиться поудобнее на мешках с капустой. Капусту Хасик тоже упомянул в числе «прочных овощей», на которых дозволялось спать.

– А на цветной не надо, – оговорился он. – Нежная она. Сломаешь всю ее собой, кто ее потом купить захочет такую?

Вместо сна шли какие-то обрывки. Куст красного воронца – первый неудачный опыт знакомства с дикой природой после первого «большого» побега из детдома. Какая-то женщина, говорящая: «Ты – козлодой». Это было из разряда близкого знакомства с удивительным миром провинции, ведь только по интонации можно было понять, что Сашу хотели таким образом обозвать. Так и осталось тайной, имела та сварливая женщина в виду козодоя или все же некоего козлодоя. Просто нельзя было не вспомнить о персиках, спелых и аппетитных. Потом в дремоте звучал голос Груздева: «Жми, Сан Саныч». Саша вздохнул так сильно, что пыль с мешка, на котором он лежал, поднялась в воздух и в следующий миг ударила ему в нос запахом неизвестного поля. Утром он встал с ощущением, что всю ночь на его теле кто-то топтался. В павильоне у Хасика тоже был электрический чайник, как в той «гостинице», а рядом в качестве подсказки стоял использованный, очевидно, даже не однократно, контейнер из-под лапши быстрого приготовления. Такой же, с позволения сказать, завтрак парень раздобыл в соседнем киоске и только потом обратил внимание, что воды в его «жилище» нет. Хасик накануне так устал после стояния за прилавком без стула, все же он давно уже был не мальчик, что забыл сказать про местный источник влаги в лице старой доброй колонки. Находилась она через квартал, так что непосвященный мог найти ее лишь по чистой случайности. Саше удача не улыбнулась, потому пришлось покупать воду в том же соседнем киоске да еще минеральную газированную за неимением другой. Продавщица выказала на лице удивление, когда у нее спросили о питьевой воде, ведь, в ее представлении, покупка «обычной воды» выглядела более чем нелепо. Про себя она решила, что у парня сложно с русским языком, или он сам не знает, чего хочет, последний вариант она тоже не исключала, ведь было утро субботы.

– Зараза, – возмущался вслух Саша, ошпарившись кипяченой минералкой.

В тот момент он подумал, что Институт погранслужбы мог бы действительно стать неплохой альтернативой, но заводить об этом разговор с Груздевым было парню неудобно: «Вдруг подумает, что по блату напрашиваюсь».

И никогда прежде Саше так не хотелось на охоту. В тот день Груздев как раз позвонил с предложением «погонять серых разбойников». Саша поэкал и в итоге вынужден был отказаться. Какой бы поганой нынешняя работа ни была, но отпрашиваться с нее в первый же день парень тоже считал неудобным. К тому же тогда он был обременен деликатным занятием – поиском заменителя туалета, для коего в павильоне места, конечно, не было. Он долго блуждал с рулоном туалетной бумаги из «Роспечати», пока не забрался за какие-то гаражи. Запах здесь говорил сам за себя.

На обратном пути парень только и делал, что матерился, ища место, где можно было бы помыть руки. Но и на сей раз заветная колонка не попалась ему на глаза. Благо что покупатели не знали таких деталей, прося взвесить им наливные яблоки и «совхозные» помидорчики… из Турции.

Хасик давно приметил, что «совхозное» берут охотнее, чем «Узбекистан», а последний гораздо лучше, чем «Китай». Далеко не просто так он определил Сашу в продавцы. На его взгляд, «лицо мальчика» очень даже соответствовало надписям «совхоз» на ценниках. А вскоре и на самом павильоне появилась яркая вывеска «Овощи и фрукты от фермера».

– Ты не был фермером? Вот, а теперь будешь, – объявил Хасик с мягкой улыбкой.

Сашу он попросил переписать все ценники: где-то написать «совхоз», где-то «Краснодар», а экзотику вообще с витрин убрать. Киви и прочую «мелочь» Хасик решил развезти по другим точкам, а коробки с иностранными надписями велел парню убрать с глаз покупателей долой. Бананы неплохо брали, но не вписывались они в новый «фермерский тренд». Скрепя сердце Хасик хотел забрать и их, как вдруг его осенило:

– Пиши «тепличные», – произнес он с вдохновением.

После того Хасик проследил, чтобы с самих бананов были удалены все наклейки, выдающие их латиноамериканское происхождение.

Так Саша на своем опыте познал тонкости бизнеса.

– Я по телевизору видела, что и ананасы в наших теплицах растят, – спорила с недоверчивой знакомой одна покупательница.

Послушав это, Хасик подозвал Сашу к уже загруженному «лишним» товаром фургону и велел унести ящики с «тепличными» ананасами обратно.

– Все местное, свежее, без химикатов, – попросил он донести до покупателей.

– Все свежее, – с неохотой выдавил из себя парень, в это ему хотя бы немного верилось.

День за днем павильон преображался. Хасик выказал в полной мере дремавшую ранее склонность к дизайну. Прилавки оформили в виде деревянных срубов, обклеив и стены «под дерево», расставили перед окнами глиняные горшки со стереотипно деревенскими геранью и алоэ, украсили интерьер бутафорской сельской утварью с ближайшего базара, пшеничными снопиками. Хасик не пожалел для бизнеса и лубок с пастушкой работы неизвестного, висевший ранее у него на кухне, и даже дидухи он на ярмарке народных ремесел раздобыл по сходной цене, пусть их там и ставили не для продажи.