Текст книги "Взрослые дети"

– Чего лыбишься? – взвился Градов.

Тренер ворчал, что «дебильная погода» и сюда добралась, а тут еще этот улыбается во все зубы… Явно сачкануть хочет. Потому тренер сразу припомнил, как он «по-идиотски названивал», а «паразит-сморчок» делал из него дурака.

– Пошел вон… вместе с лыжами, – прикрикнул Градов.

Звучало двусмысленно: далеко и надолго идти, либо же только до лыжни.

– Вали уже давай! – вот это звучало понятнее.

По-настоящему посылал Градов обычно иначе, в те моменты даже гланды его можно было разглядеть. Сейчас же имелась в виду всего-навсего пробежка.

Вечером Саша заснул очень быстро, с необычной для него улыбкой на губах, которую столь часто именуют крокодильей. С улицы доносился вой ветра, оттого теплая комната и постель с мягким одеялом казались еще более уютными. Утром термометр порадовал Сашу – минус двадцать. Он долго смотрел на ртутный столбик с той же крокодильей улыбкой. Кто мог подумать, что маленькая месть окажется настолько сладкой…

– Долго будешь там торчать? Нос примерзнет, – крикнул ему раздраженно Градов.

Тренер напряженно думал, стоит ли давать нагрузку при такой температуре. Чем дольше он думал, не находя решения, тем больше шалили его нервы. Градов даже символически поддал Саше ногой, когда его походка показалась тренеру демонстративно вальяжной. Решение принес Брянцев. Он пришел поделиться своим «огромным горем»:

– У Сычевой тридцать восемь и три, Николаева соплями исходит, на распухшие лимфоузлы жалуется, – плакался он. – А тут еще преследование, эстафета… Вот как мне быть теперь? Кого в эстафету ставить?

Перестраховщиками Градов пренебрежительно называл врачей, которые при малейшем кашле назначают антибиотики и направляют на флюорографию. Но сейчас и он решил перестраховаться.

– Куда? – схватил он Сашу за капюшон. – Ишь, заскакал козликом. Холостой тренаж! Обойдешься сегодня без свежего воздуха.

Тщетно парень обещал, что он быстро, «мухой туда и обратно». Градов был непреклонен и держал свою добычу мертвой хваткой, едва та делала движение в сторону двери. Мерзнуть Саше не хотелось, но был большой соблазн хоть одним глазом взглянуть на окоченевшую бывшую.

Он помнил, как Катя готова была телевизор целовать, едва там появлялось изображение Пушкина.

– Уси-пуськи, Темочка, лапочка такой, – сюсюкала она в такие моменты.

Тогда у нее еще не возникало намерения Сашу позлить, но тем не менее получалось это на славу. В одном Катя была последовательной: когда Говоров стал повторять «был спортсмен Пушкин, да весь вышел», а прежние поклонники на интернет-форумах писали «пинком ему под зад, пусть летит… из сборной», девушка оставалась по-прежнему верна своему кумиру.

Прохожие не могли понять, что она делает на набережной в такой мороз, наряженная и «размалеванная», будто на светский раут собралась.

Уже когда она пила в номере горячий имбирный чай, ей пришло сообщение.

– Хм… Надо было понимать, что развод, – брюзжала у нее над ухом Юля. – Кто он и кто ты? Осталась бы с бывшим и по телеку светилась бы сейчас. Думать надо было…

– Смотри сюда!

Катя ткнула дерзнувшую подружку носом в монитор.

«Извини, я приболел, – писал “Пушкин”. – Надеюсь, что увижу тебя в среду. Поболей за меня, я хочу это увидеть. Артем».

В гостевой домик явился Груздев. Первым делом полковник поинтересовался, не появилась ли у Саши девушка. А услышав откровенный ответ, пожурил за то, что не отвечал, ведь получалось, что «уважительных причин» для молчания не было.

– С девками со стадиона чтоб ни-ни… – грозил пальцем Градов. – Так и смотрят, чтоб залететь от кого-то…

– Да, Сан Саныч теперь и вашим фору даст, – похвастался перед Брянцевым Груздев. – Его вчера по телевизору показывали. Хозяйке своей говорю: «Мой друг Сан Саныч», а она не верит. Соглашается, но по глазам вижу, что не верит. Я их хорошо знаю, все ж сорок три года после загса…

Неспроста Градов упомянул болельщиц: новости он тоже смотрел. Говоров даже отдельный сюжет сделал: не каждый же день встретишь такого экзотического спортсмена, да еще говорящего по-русски. Попал Саша и в политическую сводку, что тренеру уже совсем не нравилось. С идеей пафосного интервью коллега Говорова не ошибся: только в сети оно набрало за сутки пятьдесят тысяч просмотров.

Теперь наступало время пожинать плоды неожиданной славы. Денис неожиданно вспомнил номер брата и искупал его в своих извинениях. Он так и сказал:

– Братишка, извини меня за все, за все…

И даже дочке трубку поднес, чтоб могла поздороваться с дядей. Кто ж станет старые обиды припоминать, услышав детский голос?

– Она тебя даже нарисовала, – заговаривал брата Денис.

Из комнаты он перешел на кухню, подальше от дочкиного компромата, ведь та со всей непосредственностью заявила, что дядю Сашу не рисовала и не знает вообще, кто это такой.

На свою заброшенную страницу в соцсети Саша не заглядывал, в ином случае он бы много-много раз прочел, какой он молодец, и нашел бы даже парочку открытых признаний в любви.

– Лужина хороша, – насел Груздев на Брянцева. – Мы с Сан Санычем просто налюбоваться не могли, когда еще по телевизору смотрели. Я вот что вам скажу: только дурак не поставил бы ее в эстафету.

– Посмотрим, – процедил Брянцев, обиженный «дилетантскими советами».

– Вы только скажите, если нужно будет там подсказать что-то на трассе или питье подать. Сан Саныч не откажется девчонкам подсобить.

Теперь зафырчал уже Градов, посоветовав полковнику за девушек не переживать:

– Там хватит людей, чтоб и подать, и поднести, и обматерить, если надо.

На помощь со стороны Саши Брянцев, конечно же, не рассчитывал, но слова Градова и особенно интонация, с которой их произнесли, его задели.

– Лужину, Лужину на первый этап, – снова сказал ему Груздев уже в дверях.

Как ни странно, Брянцев и сам об этом думал, но из-за навязчивых «дилетантских советов» готов был собственное решение пересмотреть.

«А может, это провокация? – нашло лазейку его сознание. – Специально надоедал, чтоб я сильную спортсменку не ставил первой…»

В этой мысли была своя логика, но к эстафете и спорту вообще она не имела никакого отношения. Просто Брянцев спасал свою репутацию в глазах своего же самолюбия.

Следующее утро принесло потепление, чисто символическое – до минус шестнадцати. Брянцев наблюдал за разминкой своих подопечных. В то утро он бы послужил прекрасным натурщиком для «Утра стрелецкой казни». Даже Градову на товарища было больно смотреть.

– Лужину на последний этап поставлю, – объявил Брянцев, открестившись тем самым от «дилетантских советов» Груздева. – Кому исправлять, если не ей?

– Да зря ты заранее, может, и сложится… – поддерживал его Градов.

Брянцев лишь скривил лицо и махнул рукой, словно услышал величайшую глупость всех времен. По его мнению, чудеса иногда, конечно, случались, но лишь потому, что кто-то до этого не увидел вполне закономерные их предпосылки. Он же едва ли не с начала карьеры отследил показатели всех спортсменок, которым предстояло бежать эстафету, потому ни на какое чудо в исполнении дублирующего состава не уповал. К тому же «по старой дружбе» его попросили «обкатать» одну более чем скромную в спортивном отношении девушку, решившую, что в биатлоне ей повезет больше, чем в лыжных гонках. И как в таком случае отказать, если просит руководство?

– А потом будут ныть: где призовые места? – ворчал Брянцев.

Он снова махнул рукой и, намекая на «теплое местечко» Градова, добавил:

– Пусть уводят. Не пропаду. Пристроюсь где-нибудь.

Тем временем Катя, всем морозам вопреки отправилась в ближайший крупный город за обновками для предстоящего «грандиозного события».

Ну, а в расположение сборных команд нагрянули люди в белом. Кто-то пустил слух, что спортсменов подкосила «странная эпидемия» и, как во многих случаях, когда грозило сорваться некое важное мероприятие, принялись искать крайних. Несмотря на диагнозы ОРВИ, комиссия сочла долгом переворошить пищеблок в поисках чего-нибудь болезнетворного. И таки нашла источник инфекции в лице чихнувшего за завтраком Борка. Между собой врачи поворчали, что тому нужно в номере сидеть, а «не распускать заразу». Но известному человеку, тем более иностранцу, высказать все на частоту никто не решился – пришлось объяснять предельно вежливо. «А то настучит еще», а становиться крайним никто не хотел.

Истомин глотал иммуностимуляторы разрешенные и, когда Кудинов отворачивался, запрещенные. В деле сокрытия улик Истомин был не столь искушен, потому тренеру приходилось убирать их с видных мест. Сам Истомин думал, что до следующей допинг-пробы «все рассосется», Кудинов же успокаивался тем, что у больных ее брать не станут. Он уже объявил подопечному, что преследование, обещавшее очередной триумф, для него отменяется.

– Носиться надо было меньше… Инфекция же сезонная, – высказал тренер спортсмену.

– Пробежки были по графику, по вашему графику, – отвечал Истомин, не желая понять предельно прозрачный намек.

Истомин уже хвастался, что у него все отлично, как предательски вырвался кашель. Кудинов давно понял, что спорить с воспитанником бесполезно, потому без лишних объяснений потребовал выбросить из головы преследование, а из кармана запрещенные таблетки.

Пушкин был вполне здоров, но покусывал локти из-за злой шутки фортуны: соперники дают такой шанс, а у него… дурацкое шестьдесят второе место вне стартового листа.

У Саши были заботы иного плана. Близился день рождения Ольги Сычевой, что могло стать удачным поводом к более близкому знакомству. Пока парень не отдавал себе отчет, зачем ему вообще это нужно, но подарок не выходил у него из головы. «Сгоняв» без ведома Градова в ближайший сувенирный магазин, парень, запыхавшись, вбежал в столовую. Теперь при появлении тренера ему надлежало сделать вид, что именно здесь он провел прошедшие полчаса.

– Олька подарила? У нее точно такая же была, – впервые в тот день улыбнулся Пушкин.

То, что Ольга собирала милых игрушечных сов, Саша, конечно, знал. Он весь магазин осмотрел в поисках чего-то, на сову похожего, нашел такого милого мехового совенка, а тут такие новости… Игрушка действительно могла вызвать бурные эмоции по части няшности, что Кристина и доказала своим:

– Ой, какая красота…

При этом она так посмотрела на Сашу, что тот просто не мог ей сову не подарить. Да и красивые слова как-то сами собой складывались, даже рифмовались.

– И ты туда же… за юбками, – проворчал Градов, заметив на щеке воспитанника «помадный автограф».

– Так просто… Это не фанатка, – буркнул Саша в оправдание.

– Да хоть она лошадь ногайская будь… Меня не колышет, – фыркнул Градов.

Касаясь данной темы, он чувствовал явное стеснение, поэтому до Саши доносилось мало разборчивое «ты только не дури… ну это… понял?».

– Не обрюхать ее, – подобрал, наконец, слова тренер. – Понял меня? Потом это… без меня. Хотя нормальный на такое не пойдет, не подумавши… А вам, современным, думать нечем… Так что… Эволюция, видать, вспять пошла…

Незаметно Градов перешел на воинственную интонацию. Он ходил вокруг да около, но главного не говорил, потому со стороны могло показаться, что тренер призывает к монашескому образу жизни и вообще женский пол не очень-то жалует.

Кристина Лужина по простоте душевной готова была показать свой подарок и рассказать о нем любому мало-мальски знакомому человеку. Так Ольга Сычева в придачу к вновь заложенному носу обнаружила, что ее сову-талисман «увели». Желания долго искать свою неожиданную пропажу простуда не добавляла, но подруге Ольга сказала, что сова Лужиной точно такая же, какая у нее… была, а теперь вдруг исчезла. Пусть спортивная среда, пусть Говоров сколь угодно долго вещает о «дружной, единой и неделимой биатлонной семье», но, как и во многих семьях, сарафанное радио здесь работало отлично. Вскоре поползли слухи и домыслы, которые закономерно доползли и до Кристины. Хотя в сувенирном магазине точно таких же сов благодаря бесперебойным поставкам из Китая было неимоверное количество, но слухи уже жили своей личной жизнью, обособленной от всякой логики. Даже сова, нашедшаяся во внутреннем кармане сумки Сычевой, теперь не играла большой роли.

– У нее такая же сова… – выдавила через всхлипы Кристина, когда Брянцев «зашел разобраться».

Для него это была несусветная дикость, дикость в том плане, что он никак не мог понять таких страстей по игрушечной сове. Как выпускник советской школы, в самом широком смысле этого понятия, он начал подозревать Сычеву в желании эстафету сорвать.

– Собака на сене, сама не ам и другим не дам, – вырвалось у него.

Ольга уверяла его, что все в порядке, просто недоразумение, а «Кристинка – фантазерка, напридумывала там что-то про какую-то сову, раздула слона… Это же нелепость – поднимать шум из-за такой мелочи». Другие девушки, перенесшие «совиный синдром», тренера наперебой заверяли, «это все с Олькиных слов, мы здесь ни при чем и никогда на Лужину бочку не катили ни из-за какой совы». Сказали, а между собой решили, что это Кристина «стуканула деду», как за глаза называли Брянцева.

Тем временем Брянцев «нежное создание» наедине успокаивал. Он даже по голове Кристину погладил, чего раньше никогда себе не позволял. Уж очень она была похожа в том состоянии на ребенка, которого очень хотелось утешить.

– Ты объективно лучшая в команде на данный момент, – внушал ей Брянцев. – Просто так я бы это не сказал.

В итоге Кристина слезла со своей постели, где прежде лежала, свернувшись калачиком. Приличие требовало поздравить Сычеву с днем рождения, хоть Брянцев и сказал сгоряча:

– Не переломится звездочка наша болезная, если и не поздравят.

Она сразу поняла, что Сашин букет предназначается не для нее. Про сову она тоже все поняла, но швырять ее парню в лицо и закатывать истерики не стала, а просто вернулась к себе и снова улеглась калачиком на кровати.

– Спасибо, – поблагодарила Ольга за цветы и тактично намекнула, что болеет.

– Да я вот что-то тоже… – сбивчиво сказал Саша.

– Пока, – прозвучало в ответ уже не столь тактично.

Про горло Саша Градову ничего не говорил, тренировался в обычном режиме, выслушивая привычные комментарии тренера, и рассчитывал, что все пройдет само по себе. Если бы Градов узнал, что подопечный ходил к «этой заразной», его реакцию не решился бы предугадать никто. Тренер и так ворчал без умолка, заметив сначала «пассивность», а потом насильно потрогав Сашин лоб. Ему и без градусника все было понятно.

– Лежать… Подхватил, вот и лежи! А то с пинка полетишь у меня в постель, – стоял тренер на страже постельного режима.

Разумеется, и представить было невозможно, что в подобной ситуации Градов проявит хоть малейшую деликатность по отношению к журналистам, да еще «дебильным и навязчивым». Сашина известность переходила в новую плоскость. Валя Черкасова из Ореховки, память о которой уже выветрилась из Сашиного сознания, родила. И тут она видит репортаж, а в нем знакомее лицо. Ясное дело, что «простых людей», как она, «вот так запросто по телевизору не кажут». Снова попасть в телевизор и «прославиться на всю страну» было решено старым испытанным способом.

Речь Градова, когда он услышал про анализ ДНК, была уж слишком крутой, чтобы ее цитировать. Но тем журналистам было не в новинку «получать по лбу», и подобные слова их не остановили.

– А можно увидеть Александра? Где сам Александр? Почему вы нас не пускаете? Это его позиция – не допускать прессу? Так он не собирается признавать ребенка?

Подобные вопросы просто вынудили Градова послать «прессу» в той самой форме, которую молва часто приписывает сапожникам. Но отправиться восвояси журналисты решили лишь после того, как тренер от души постучал по их камере, дорогой импортной камере.

– Дикарь, козел… на людей кидается, а еще спортсмен… еще заслуженный, – причитали гости студии.

Покуда самого Сашу снять не удалось, разозленный Градов стал изюминкой видеосюжета. Фотографию Саши, сделанную во время Афро-Азиатских игр, показали на большом мониторе. Показали довольного, с медалями, а потом в облачении султанских гвардейцев для пущего колорита.

– Тут и анализа никакого не надо, – заявил нужный человек из массовки.

Вся студия его идею подхватила, найдя, что полугодовалая дочь Вали Черкасовой похожа на «отца-подлеца», как две капли воды.

– Позицию самого Александра нам, к сожалению, узнать не удалось, – с наиграно кислой физиономией объявил ведущий. – Он сказался больным, узнав, о чем мы собираемся с ним говорить. Человека, назвавшегося его тренером, поведение этого… так сказать, человека все вы прекрасно видели. Но все мы понимаем, что это означает, все мы люди взрослые и умеем читать между строк…

Микрофон дали сидевшей в первой ряду Мальцевой. Она возглавляла список своей партии на предстоящих выборах, потому ей нужна была реклама, много рекламы.

– Я имела возможность лично общаться с Мягковым, – начала она, как положено, с пафосом. – Если бы я сказала, что от этого контакта у меня остались приятные впечатления, это было бы, конечно, неправдой. Тем более что прологом к нашей встрече послужила ситуация, связанная с его другом. Скажу честно, у меня был шок…

Далее Мальцева подключила фантазию, намекнув, что Сергей извращенец и, не забыв упомянуть, что именно она добилась постановки Пуниных родителей на учет в комиссии по делам несовершеннолетних.

К теме шоу это уже не относилось, но ведущий терпеливо выслушивал «возмущение» депутата по поводу всех возможных извращений.

– Нам стало известно, что Мягков какое-то время проживал в его квартире, потом они оба появлялись на даче одного гражданина, отставного военного, между прочим, мальчик там тоже присутствовал…

Аудитория мигом переключилась на «извращенцев». Кто-то истерично требовал немедленно изъять Пуню из такого окружения, «пока не поздно», кто-то призывал судить, кто-то сулил «извращенцам» божью кару, а кто-то убеждал Валю, что она еще легко отделалась.

– Такой бы мог и на куски изрубить, – заключила одна женщина, взглянув на учтиво предложенную аудитории Сашину фотографию в тюрбане и с саблей в руке.

Многие, все же, этому шоу предпочли просмотр женской эстафеты. У них было не меньше повода для расстройства, хоть Говоров неустанно повторял, что отставание от лидирующих команд не критическое. Он постучал по деревянному столу в своей кабинке и замолк в преддверии первой стрельбы завершающего этапа, того самого, на который Брянцев выставил Кристину. Но молчание его длилось недолго…

– Ой-ой-ой, мамочки, что творит Лужина… Тут уж не до примет, хоть застучись по дереву… Вот он, господа, ночной кошмар биатлонного болельщика, да и комментатора тоже. Пять патронов, пять промахов… Думаю, от нее-то такого точно никто не ожидал. Два штрафных круга у нас уже есть стараниями… Кристины Лужиной, даже говорить непривычно, ей богу… Е-мое, да… три круга, напортачила наша дива и вправо и влево… Чую, что мы сегодня не только без медалей, мы сегодня в самом хвосте… Ох, и снова Лужина отличилась, и снова… Сама на себя не похожа сегодня Кристина. Будто подменили, околдовали, не знаю, что еще могло стрястись… Кристина наказала себя по полной и прошла лишний штрафной круг, лишние двадцать секунд, хотя по двухминутному отставанию тут уже и эти секунды роли по большому счету не играют…

Команда при участии Кристины заняла восемнадцатое место из двадцати четырех возможных в той эстафете, обновив один из антирекордов, за которыми Говоров бдительно следил.

Девушка уже на финише едва не разревелась. Ну а в номере слезы полились рекой. Брянцев успокаивал как мог, а потом пошел к Градову, «поговорить о влиянии его воспитанника на столь низкий результат женской сборной».

– Надо же было такой подарок подобрать, – жаловался он Градову. – Как специально, чтобы девок рассорить…

– Сычева – дура, и это не новость, – ответил Градов. – Другие, видать, такие же, раз повелись… Давно пора понять, что спортсмены-идиоты хороши только в анекдотах.

– А твой… – взвился Брянцев.

– Его я не выгораживаю, он идиот, но хотя бы не клинический, – выкрутился собеседник. – Скажешь, по ушам надаю, тогда только соображать начинает.

Брянцев уже понял, что никакой моральной поддержки от Градова не получит, напоследок он только добавил, что «идиот» дарил «одной дуре» цветы, а другой «дурацкую игрушку».

– Значит, он вдвойне идиот, – спокойно сказал Градов и пообещал донести до него сей факт сразу, как только тот проснется.

– Придурки, – проворчал Брянцев уже на улице. – Кругом придурки одни. Как работать с такими?

Груздев метался по комнате, тряся кулаками. Хозяйка только успевала головой вертеть вслед за молниеносными движениями полковника: только что у печи стоял, а уже по подоконнику ногтями от злости шкрябает.

– Истеричка тупая, дура старая, овца очкастая… Ничего, мы ей очки вотрем, как следует, – грозил он Мальцевой через экран. – В суд подадим, и все узнают, как она избирателей оболванивает. В суд! И никак иначе!

– Меня не надо впутывать, – сказала на всякий случай хозяйка. – Мне без судов хватает… Пожить хочу спокойно на старости лет.

– Ну, так живи, кто мешает? – взвился Груздев и едва не опрокинул горшок с фиалками. – Мы с Сан Санычем справимся без всяких…

Тут уже взвилась хозяйка и заявила, что это ее дом, и только она вправе здесь «орать на кого и когда угодно».

– Этот дом еще не слышал, как я ору.

Груздев вдавил кулак в обложку бульварного романа, лежавшего на столе.

– Она… Книжка… Из библиотеки, – произнесла женщина кротко, подозревая, что видит то самое состояние аффекта, о котором говорил «судья» в судебном шоу.

С советского детства у нее выработался принцип, что библиотечную книгу нужно возвращать вовремя и в хорошем состоянии, не грех даже привести книжку в порядок после нерадивых читателей: «Подклеить, стереть карандашные почеркушки». Она не могла объяснить себе почему, но ей было страшно и стыдно лишиться читательского билета. Особенно хозяйка переживала за этот роман в мягкой обложке, клеевой переплет которого так и норовил развалиться. Но переживала не очень громко, все ж таки Груздев в сутки выплачивал за десять таких книжек.

– Книжки, книжки… – добавил Груздев уже снисходительно. – Интеллигенция.

Полковнику сразу вспомнилась учительница по русскому и литературе, к которой его мать однажды заглянула из-за двойки по диктанту.

– Ты же не из аула приехал, – ворчала мать.

– У нас все нации равны, – с нынешней груздевской интонацией возразил отец. – Хоть из аула, хоть из кишлака, хоть из стойбища, это все не людей вина, а их прежних князьков.

Уважительно выслушав мораль, которая растянулась в груздевской же манере, мать, наконец, отправилась затемно к учительнице.

То был не простой диктант, а заодно и нравоучение будущим строителям коммунизма и, разумеется, детальное описание всех достижений Октября.

– В доме все кувырком, книги штабелями, посуда не мыта, а она разлеглась поперек кровати с книжкой и шоколадку лопает, – описывала, вернувшись, мать.

В тот день Груздеву не досталось «воспитания» ремнем – родители решили, что учительница просто к нему придирается. Сам же Паша сообразил, что ходить под угрозой ремня не годится и взялся с упорством штудировать правописание.

– Интеллигенция… – снова вздохнул Груздев с мыслями, что образ мышления интеллигентов ему никогда не понять. «Букашки одни в голове да гонор», – добавил он в душе.

Полковник оставил, наконец, роман в покое, тем более что хозяйка от греха переключила канал.

– Опера… и как вы слушаете? – в очередной раз подивился он «букашкам» в голове. – Я был один раз, командир уговорил. Ну вот, пришлось ему меня в антракте будить. Так и ушли вместе, тем более в программке было написано, что в конце парень девку задушит и себя заколет… Такое совсем не интересно смотреть, ерунда какая-то… А с этой идиоткой Мальцевой мы разберемся, мало она с ведром на башке бегала… И с этой кукушкой тоже… Ее в деревне все мужики шалавой зовут.

Про ведро хозяйка уточнять не стала. Она вспоминала свой опыт двадцатипятилетней давности: на третьем месяце и без всяких намеков на руку и сердце с другой стороны. Ее посетила банальная мысль: «Все мужики – сволочи». Валю Черкасову она всем сердцем поддерживала. И к Мальцевой симпатия пробудилась. По этому поводу у нее тоже вызрела мысль: «Если этот так называемый полковник ее так хает, значит, она поступает по справедливости». Конечно, мнение свое хозяйка сохранила при себе, решив, что будет за этой историей следить по телевизору, «ведь должна же справедливость восторжествовать».

Брянцев ушел от Градова с уверенностью, что Саша симулирует простуду: «Уж слишком активно что-то шебуршало за его дверью».

«Наверняка от журналюг прячется, которые здесь ошивались, – решил Брянцев. – Хорошо еще, что сборную мне не обрюхатил».

Градова претензии приятеля откровенно забавляли.

– Ловко ты, – хмыкнул он, обращаясь к Саше, – эстафету им завалил. Это же нечестно, не стыдно тебе?

– Ей понравилась сова, я и подарил. Всего-то… – сказал парень без всяких оправданий.

– Ну, и я про то же, – не унимался Градов. – Раз, раз и головой их в унитаз. Давай, кстати, башку потрогаю…

Тактильный опыт тренера подсказывал, что никакой температуры нет. Порадовало это его не только в свете грядущей индивидуальной гонки. Он был уверен, что именно правильный подход к тренировкам, отдыху и питанию укрепил иммунитет «этого козлика-поскакунчика». На такой вывод Градов, впрочем, имел определенные основания.

– Завтра легкая нагрузка, после – по полной, – объявил тренер и велел. – Дрыхни иди.

Конечно же, он поворчал, что надо еще витамины выпить:

– Все надо талдычить, – разошелся он. – У самих, что голова, что задница – одно и то же. Вообще не варит котелок. Вот не напомнил бы, ты бы так и завалился на топчан свой. Откуда вы такие бестолковые? Экология? Чернобыль? Санитарка в роддоме уронила?

– Уронила, уронила, – передразнил его Саша. – У меня даже голова неровная, хотите потрогать?

– Да брысь уже, – прозвучала короткая отповедь. – Витамины, чистишь зубы, баю-бай… Все! Вперед и с песней.

Саша затянул игривую песенку про биатлониста-лузера. Даже Градов дал «слабину» и едва не расхохотался.

– Дурдом, ей-богу, – сказал он наедине с собой. – Дети, совы какие-то тряпичные… Сову-то покажи, соловушка наш ненаглядный? Что там за чучело, что страсти по нему такие?.. Не слышит, – проворчал он. – Дурик! Да хватит уже голосить там. Пока рот тебе не зашил…

Градов еще долго сокрушался, сидя в кресле перед султанским портретом и выключенным телевизором. Когда свет в Сашиной комнате погас, тренер включил телевизор как можно тише. Думал он, что не стоит перед сном про «бородатеньких» смотреть, но не удержался.

– Вот где дурдомище-то, – тихо прокомментировал он последние новости из султаната и сразу выключил «ящик».

На следующее утро Груздев попытался прорваться на трассу, размахивая красными корочками перед охраной и твердя, что он двадцать лет жизни отдал во имя безопасности отечества. Когда подоспело подкрепление, полковник оставил план «силового прорыва», решив перейти к переговорам. Его хотели скрутить, как обычно полагается, когда кто-то пытается вмешаться в ход солидного мероприятия да еще международного масштаба, но корочки, а точнее связи, которые могли за ними стоять, уберегли его даже от «профилактического» удара дубинкой. Впрочем, на трассу Груздева так и не пустили.

– Срочное, срочное дело у меня! – повторял Груздев, набрав номер Градова. – Договоритесь как-нибудь с этими и поскорее, чтоб пустили меня…

– Пожар, горит, полыхает? В каком месте? – донеслось иронично с другого конца.

Закончив разговор, Градов громко выругался.

– Сюда рули! Рули давай, рули! – велел он Саше.

Слов тренер подобрать не мог.

– Решай сам насчет гонки, – сказал он и набрал номер Груздева.

Полковника в тот день переполошил звонок Огородника. Говорил тот сбивчиво, то и дело вспоминая каких-то козлов и тварей. Когда все разъяснилось, Груздев был ошеломлен. Обняв голову руками, он, наконец, решил забронировать два билета на ближайший рейс – для себя и Саши, а уже потом обо всем самому Саше рассказать.

– Не пускай ты пузыри, Сан Саныч, говори четко. Плоховато, видать, Юрка Клячин вас учил уму-разуму…

Градову Груздев сказал, что у Саши умер дед. В такой ситуации приврать полковник считал не зазорным. Он рассчитывал, просто был уверен, что Саша помчится вместе с ним на похороны Трубачева, «ведь тот так хорошо к нему относился и столько раз обещал на него квартиру переписать».

– Мне очень жаль, – выдал, собравшись с духом, Саша, – соболезную, но поехать я не могу.

– Бесстыдство, сущее бесстыдство, – едва не разорвал динамик голос Груздева.

Затем сигнал пропал, потому что полковник сгоряча швырнул свой мобильный телефон в дерево.

– Бывает всякое, крепись, – произнес Градов сочувственно.

Саше показалось, что и тренер его осуждает, хотя в речи Градова читалось скорее стеснение: никогда еще прежде ему не приходилось выражать соболезнования от своего имени.

– Продолжаем, еще два круга, – добавил тренер необычно мягким голосом. – Два круга еще, – повторил он, что было уж совсем непривычно.

– Это не мой дедушка, это знакомый Павла Николаевича, – заговорил оправдательным тоном Саша. – Мы всего несколько раз виделись…

– Ну, понятно все, сказал же, два круга еще тебе, – повысил он голос, но совсем немного.

От хозяйки Груздев позвонил Елизавете и «вздрючил» ее по полной программе за то, что она такие новости прозевала.

– Тебе хоть Хиросима за окном, клушка, ни черта не видишь кроме кастрюль своих!

– Буду следить за новостями, а жрать сам готовь себе, – неожиданно вышла она из себя.

Такого поворота Груздев тоже не ожидал, но быстро собрался с мыслями и ответил, что его уже почти полмесяца, как дома нет, и «варить ведра борща нет никакой необходимости». Трубачевы разговаривать вообще не стали, ведь полковник на первых же секундах разразился отборным матом.

Хозяйка покусывала ногти, представляя кругленькие счета за межгород, но вмешаться не отважилась.

– И какого ты там делаешь в Латвии? – этот вопрос Груздева едва не лишил хозяйку чувств.

Может, в школе она и не очень жаловала географию, но знала, что Латвия – это далеко, а теперь еще и заграница.

Валеев к тарифам телефонной связи относился куда спокойнее, потому терпеливо объяснил другу, что младшая его дочь недавно переехала из Каунаса в Ригу, потому что у внучки годовалые близнецы, а ей и мужу надо работать, и кто-то должен нянчиться с детьми.

– А ты что, тоже в няньки записался? Сопли подтирать? Пеленки стирать? Еще скажи, что на похороны не поедешь!

Хозяйка ушла в другую комнату, уж так смачно Груздев Валеева отчитывал.