Текст книги "Взрослые дети"

– Да чего ты городишь? – раздался голос Андрея.

– Ну, что уж мне и сказать ничего нельзя? – тихо заворчал Кузьмин.

Но охотовед нападал на свою излюбленную добычу – Панова.

– Профессор, блин, выискался, – продолжил Андрей. – У меня пятнадцать лет собака жила, волкособ… А ты мне будешь говорить, что у них там гены какие-то разные. Вот у ежа с ужом разные. Если даже умник какой скрестит, ничего путного не выйдет, разве чудо природы какое-нибудь, как ты…

Охотовед разразился хохотом, а обиженный Панов медленно встал из-за стола.

– Так выпил он, чего связываться? – шептал молодому Груздев, ожидая потасовки.

Но драться Панов не собирался, он считал себя умнее, потому в очередной раз позвонил на мобильный главному охотоведу. Какова же была его радость, когда тот громко закашлял в трубку.

– Дмитрий Ильич, Дмитрий Ильич… – запрыгал у аппарата Панов. – Это егерь Панов, помните? Вы к нам по осени заезжали… деревня Ореховка… Помните?

– Ты дурак, – сказал главный, не дослушав всей истории. – Какой может быть сейчас кабан, дурья башка твоя? На календарь посмотри, чучело… Совсем уже… Ни ума, ни фантазии… Кабана у него подстрелили… Да в моем ведении столько зверья, как во всей московской популяции, а ты мне про кабана какого-то… еще в праздники…

Он что-то еще пробормотал насчет того, с какими идиотами ему, нормальному человеку, приходится работать, ввернул затем пару крепких оборотов и отключил телефон.

Панову этот короткий разговор только добавил решимости идти до победного. За стол он не вернулся, а пошел писать жалобу на главного охотоведа и на Андрея «до кучи».

– Ну, нельзя же так, – доносился до него из соседней комнаты голос Груздева.

После пяти тостов к нему пришло желание кого-нибудь из молодежи поучить. Выбор пал на Андрея, которому полковник решил рассказать о вежливом обращении с людьми.

– Вот я в одного товарища пепельницей зарядил, – вспомнил Груздев «казус с лейтенантскими зубами». – Так он рапорт решил на меня написать. И обоснованно решил. Но стоило просто вежливо поговорить и все… Вадик подтвердит…

– Да, да, – кивнул Огородник и поднял только им с лучшим другом понятный тост за груздевскую поясницу.

– Стреляло так, что я всех готов был разорвать, – шутливо оскалился Груздев.

Панов порвал жалобу на Андрея.

«Как он будет теперь в извинениях растекаться, – представлял молодой егерь. – А я еще помолчу, прежде чем пойти на мировую. Пусть унижается, на коленях ползает, посмотрю на его рожу…»

Он был уверен, что после слов Груздева именно так все и произойдет.

– О, профессор наш дорогой явился, – фукнул Андрей. – А коньяк-то выпили…

Охотовед взял со стола бутылку, где еще оставалось немного на дне.

– Волчатину попробуешь, дам коньяка. Тебе тут как раз хватит, чтоб захрюкать… Он уже после третьей рюмки ничего не соображает, – поведал охотовед гостям. – Такое плести начинает… Что девки-то на него в институте вешались. А парни не вешались? А то смотри у меня… – гогоча, погрозил Андрей пальцем молодому коллеге. – С тебя станется.

Панов убежал обратно, решив, что напишет жалобу еще серьезнее прежней. К «незаконно добытому браконьерским методом кабану» он присовокупил раков, которыми Андрей промышлял в заповедной зоне, и «лекарственные растения, которые были собраны на охраняемой природной территории в период цветения под предлогом цистита у тещи обвиняемого».

К Груздеву Панов после слов поддержки в свой адрес проникся симпатией и подумал, что лицо его на «документальном фотографическом свидетельстве преступления» нужно замазать. Остальные на издевки Андрея в адрес Панова не реагировали, потому были уличены последним в пособничестве.

«Молчание – знак согласия», – вспомнилась молодому егерю старая поговорка.

Чтобы не дай бог не забыть кого из присутствующих, он переписал всех по фамилиям. Сашиных данных у него не было, потому молодой егерь придумал хитрость:

– Знаете, мой друг занимался биатлоном, рассказывал он мне об одном Александре… Напомните вашу фамилию… Извиняюсь, похоже, он не о вас говорил, – с улыбкой отреагировал на Сашин ответ Панов, а потом, присев в одном укромном месте, куда люди без особой нужды обычно не заходят, внес в список полученные сведения.

– Ну, что скажешь, Андрей Иванович?

Время, когда охотовед был навеселе, казалось полковнику Груздеву подходящим для продолжения разговора о трудоустройстве Сан Саныча. Обещание было получить проще, а потом уж, если станет упорствовать, обещание то припомнить.

– Ну, я не знаю пока… – протянул Андрей.

– Расскажи, Сан Саныч, про Бобра, – потребовал Груздев, хмуря брови.

– Так слышали уже вроде, – заплетавшимся от тостов языком сказал охотовед.

– А не лишне будет еще раз послушать, – стоял на своем Груздев, пристально глядя на Андрея, – и тем, кто не слышал, и тем, кто слышал, но запамятовал… Начинай, Сан Саныч!

– Вот уж да… Китайцы… – внимательно дослушав, начал Кузьмин. – А что они тогда на Даманском натворили… Цацкаться еще с ними. Правильно, что засадили его, всех их надо сажать, другим хитромордым неповадно будет браконьерничать.

Огородник похлопал Кузьмина по плечу и с умным видом сказал:

– Не так уж все просто… Как там говорится? Кто старое помянет… тому глаз вон. Не надо путать то, что было раньше, с современным международным положением. Теперь Китай – наш главный союзник, а браконьеры во всех этих делах – мелочь. А слышал ли ты продолжение пословицы? Кто забудет, тому, значит, оба глаза вон… Это не я придумал, – добавил он, чувствуя, что к намечавшемуся диспуту не готов.

Огородник подкреплял свои слова фразой «новости надо чаще смотреть, не знаете, что в мире делается», а у Кузьмина на телевизор времени после работы и ухода за скотиной почти не оставалось. То же, что оставалось, жена занимала своими любимыми мелодрамами, которые и сам Кузьмин смотрел с удовольствием, только никому об этом не рассказывал.

Валеев захихикал. О своем личном отношении он не думал, просто решил победить товарища в честном споре.

– Ну, – потер он от удовольствия руки. – Предположим, что браконьеры к государственной политике китайского руководства…

– Тут и предполагать нечего, – перебил Огородник. – Еще скажи, что наши генсеки посылали браконьеров в Китай. По-твоему, китайские секретари глупее?

– Не перебивай, Вадик, имей терпение, – мягко сказал Валеев. – Вот уступленные острова тоже, по-твоему, мелочь?

Вопрос взял Огородника врасплох.

«Не согласись я – скажет, что не патриот, согласись я – получится, что политику нынешнего руководства осуждаю. Вот лис старый!» – думал оппонент.

Затянувшуюся паузу нарушил Груздев.

– Сан Саныч, а твое какое мнение по этому вопросу?

После этого Огородник сразу воодушевился и тоже потер руки, ожидая, что теперь-то шпионская сущность этого «мальчика» всем станет ясной.

– Возможно, к этому договору было какое-то секретное дополнение, – нехотя процедил Саша, – выгодное для нашего руководства…

Валеев подпрыгнул на месте от предвкушения победы. Теперь он и второго оппонента мог переспорить.

– Вот именно, что руководству… Ты же не сказал, что стране… Вот к пакту Молотова – Риббентропа тоже прилагался такой секрет, и что в итоге вышло? Никакой выгоды.

– Игорь Иванович, – крикнул Огородник Трубачеву так, что Шегали едва не проглотил кусок говядины целиком. – Расскажи им про договор Молотова с этим… германским министром…

– Что передать? Горчицу? А на кой она тебе? Не пельмени же…

– Ты старшого не впутывай, – иронично сказал Валеев. – Признай, что крыть тебе нечем.

– А ты не переводи разговор на другую тему, – спешно подобрал замечание Огородник. – Вспомнил бы еще, что в прошлом веке было…

– Ну, прошлый век завершился не так уж давно, – подтрунивал Валеев.

– Ты же понял, о чем я… – легонько стукнул по столу Огородник.

– Это, конечно, не очень хорошо, на мой взгляд, – не удержался Груздев. – Сейчас я в отставке и могу об этом сказать. Вчера Даманский получили, сегодня амурские острова, а завтра что? Фильм-то помните перед Новым годом? Хоть и комедия, но все же… Если всем земли раздавать, сам ни с чем останешься… О секретных договорах спорить не стану, никто о них не скажет сейчас, есть они или нет, а фантазировать я не привык. Вот так… Лично я думаю, что Китай не враг сейчас, но и не друг в том понимании, как Белоруссия.

Огородник совершенно сник: лучший друг не поддержал его точку зрения.

«Пусть не согласен, – ворчал он в душе, – но разве трудно было поддержать ради дружбы?»

– А папа говорил, что дядя тряпичный дурак. Покупает у этого Китая дурацкое барахло… Одна копейка за мешок, – огласил Пуня, рассмешив даже Огородника.

Тот решил, что тряпичный дурак – Сашино прозвище, и захохотал так громко, как только мог. Разумеется, не из-за дурости, а чтобы «шпиона» позлить.

Пуня быстро вспомнил, что «папа просил не говорить такие плохие слова при дяде Саше», и ойкнул. Но Саша улыбнулся и протянул ему леденец, которым его наградила Инна перед отправкой на охоту. Девушка пококетничала, что и сама бы не прочь в такой компании поехать, но уж очень у нее натура нежная, не позволяет она на несчастных зверюшек смотреть.

– Тряпичный дурак – это дядин Сашин брательник, – добавил Пуня, получив леденец. – Папа сказал, что он тупой, как бревно и в железе совсем не шарит…

– Ты про брата как-то не говорил, – заметил Груздев.

Пришлось Саше аккуратно подбирать слова и придумывать, почему Денис ну никак не мог его из детдома забрать.

– Ну и ну, – вытаращил глаза Груздев. – Уму непостижимо просто. Такое пережить… Отец пропал, мать тоже… Обалдеть можно.

– Может, еще и найдется твоя мама, – обнадежила Елизавета. – Мало ли что… может, память потеряла, такое часто бывает. Я в передаче одной видела.

– Но паспорт-то с ней был, – заспорил Груздев. – Если б даже и память потеряла…

– Могли украсть или отобрать вообще, – отвечала жена между прочим, попивая чай.

– Ты, Лизка, не знаешь, так зря не выгораживай, нечего парню мозги пудрить… Защитница выискалась. Я кукушек повидал за свою жизнь…

– Я даже знаю одну, – намекнула Елизавета на груздевскую сестру.

Это была больная тема, и от полномасштабного скандала супругов спасла лишь жена Андрея. Она прибежала из деревни, запыхалась, но тем не менее энергия из нее так и била. Не удивительно – теща Андрея провалилась к потерянным флажкам в выгребную яму да так перемазалась, что соседи отказывались ее вытаскивать. Андрей же спокойно сказал, что занят на работе.

– Вижу я, как ты пойлом занят, – раскричалась жена. – Опять все самой делать придется. Кто тебя просил там такую дыру делать?

– Это не я, это доски подгнили, – с прежним спокойствием произнес охотовед.

Они обменялись еще несколькими репликами и аргументами, которые казались им железными. Андрей вспомнил про «полоумного деверя», который «мог бы помочь матушке своей». Ну, а жена напирала на сгнившие доски, которые «рукастый мужик давно бы уже поменял».

Этот скандал остановила Елизавета, которой разговоры о политике давно приелись. Свою порцию кабанятины она столь же давно съела, потому вызвалась ехать обратно на санях в компании жены охотоведа.

«Хоть по дороге поболтаем о чем-нибудь интересном», – подумала Груздева.

Но времени поболтать не выдалось. Зато выдалась возможность поучаствовать в «спасательной операции». Андреева теща после часа, проведенного в непривычной, мягко говоря, обстановке, оставила уже попытки выбраться самостоятельно. Теперь главным делом было «прославить» зятя на всю деревню, не щадя голосовых связок.

– Он меня всегда со свету сжить хотел, – доносилось из-под нужника. – Западню мне, фашист, устроил, когда шкафом придавить не получилось.

Тем временем Груздев достиг того известного состояния, когда его начинало со страшной силой тянуть на всевозможные разговоры. Даже уважавший полковника Кузьмин поспешил от них удалиться под предлогом проверки кормушек на своем участке.

– Губернатор же к нам намыливается да еще не один, а с причиндалами своими, – сказал он, и этого оказалось достаточно.

– А что наш славный Александр Сергеевич писал о пограничниках? – обратился Груздев к Шегали.

Сторож неуверенно сказал, что погранслужбы как таковой в те времена не было. Но до такого состояния, чтоб в подобное поверить, Груздев еще не дошел.

– С кем у нас тогда границы были? – переключился он на Сашу.

– С Китаем, с Турцией вроде, с Персией…

«Хитрый, паразит, – подумал Огородник. – Даже знает, что с Турцией раньше граничили, даже знает, как Иран раньше назывался… Гад…»

– С Польшей, – вставил Огородник, не желая прослыть глупым.

Тем более сам он в тех краях служил, и не озвучить это было для него – все равно что написать у себя на лбу «дурак».

– Так, Польши тогда не было, – победно заявил Валеев. – Наша тогда Варшава родимая была, а граничили там с пруссаками и австрияками.

Огородника переполняли смешанные чувства: с одной стороны, он сел с Польшей в лужу, с другой – ему открылась новая героическая страница отечественной истории, которая в его школьном учебнике, наверно, была выдрана. По крайней мере, полковник решил именно так, ведь ему казалось, что подобные сведения он бы запомнил обязательно, если бы прочел.

Шегали помалкивал, опасаясь, что его спросят, к примеру, когда Нахичевань вошла в состав России, а этого он не помнил.

– Так, а что другой наш Саша притих, – будто подтверждал его опасения Груздев. – Что там было на востоке? Вот видишь, какие границы протяженные, а ты говоришь, пограничников не было…

– Я… я говорил, что в современном понимании не было… – оправдывался сторож. – А крепости были, а у границ жили казаки, которые их и охраняли. Этот мотив прослеживается на примере повести «Капитанская дочка». Капитан Миронов был комендантом как раз такой крепости… А яицкие казаки тогда поддержали Пугачева.

– Настоящие пограничники так бы не поступили, – стукнул по столу Огородник. – Чтоб на своих пойти, а границы оставить… Пусть ездит, кто хочет… Без пошлин, без таможенной проверки, наркотики везите, оружие, что угодно…

Зря Шегали принялся с ним спорить, что о героине тогда не знали.

– А ты-то откуда такие сведения имеешь? – насторожился спорщик.

– Тогда же опиум курили, – сказал к своему несчастью Шегали.

В голове Огородника уже мелькали догадки, что Саша с Шегали заодно.

«Вот подонки, – подумал Огородник. – Ну, этот ладно, а у того-то и фамилия русская, и служил вроде как на границе… Где же он со сволочью этой ваххабитской снюхался?»

– А мне вот интересно, как опиум на человека воздействует, – выдал к удивлению товарищей Огородник.

Он переводил взгляд с Саши на Шегали, но от первого услышал только вздох, а второй сказал, что все наркотики – дрянь.

– Ты их пробовал, чтобы такие выводы делать? – напирал «разведчик» на сторожа.

– Ну, Вадик, будет тебе… – обратился к нему Груздев. – Хочется тебе, что ли? Не пойму я…

– Мне просто интересно, – прозвучало в ответ.

Прослыть наркоманом ему тоже не хотелось, как и вспугнуть «террористов-наркоторговцев». Он уже и улыбался им, и подмигивал, чтобы организовать сделку и взять тех с поличным. Наблюдая все эти ужимки, Саша невольно улыбнулся. Огородник истолковал это по-своему и решил, что теперь не кто иной, как главарь исламистской наркогруппировки находится у него на крючке. Теперь-то он, Огородник, попросит доставить крупную партию героина или опиума, неважно, а сам вместе с соответствующими органами произведет задержание.

– Ну, а что писал Александр Сергеевич про военных в целом? – увлекся темой Груздев.

– «Повести Белкина», – выдал измученный сторож. – По художественному замыслу Белкин был капитаном…

– Все капитаны… капитаны, – показательно ворчал Огородник.

Делал он это специально, чтобы «все выглядело по-настоящему и шпионов-террористов-наркоторговцев не настораживало».

– Ну, то же псевдоним, – не унимался Груздев. – Может, он и писал под ним те повести, но это же не видение человека военного…

– А ты служил? – вмешался Валеев.

– Я служил на турецкой границе… – с трепетом произнес Шегали, дергая дужку своих очков. – Секретарем командира… – добавил он для точности.

– Не совсем, значит, штатский, – захихикал Валеев, запихивая в рот остывшую отварную картошку.

– Писарем, значит, был, – перевел Огородник.

Тщетно бился Шегали, доказывая разницу между писарем и секретарем.

– Это все равно что лапти с современными туфлями сравнить, – не сдержался он.

У Огородника и на это нашлось возражение. Он заявил, что «такие обувные понятия» очень близки.

– Вот угораздило меня однажды в Свердловске купить обувь, – с умнейшим видом повествовал Огородник. – И только поносив ее, понял, почему местные прозвали свою обувную фабрику «Урал-лапоть».

Шегали лишь фыркнул по примеру Валеева, чем того рассмешил.

– У тебя хорошо получается, – заметил генерал. – Надо тебе было на службе оставаться, – осенило при этом Валеева. – Может, и получилось бы из тебя что-то.

– И какие грузы через ваш участок проходили? – спросил Шегали Огородник.

Ко всем его фантазиям могли добавиться еще «тайные агенты, под видом пограничников разведывавших пути для переброски наркотиков, оружия и террористов».

– Иногда продукты, иногда бытовая техника, – принялся перечислять Шегали. – Вообще там вся граница чуть больше десяти километров…

– Что ж ты, раньше-то молчал, как не родной? – схватился за бутылку сидра Груздев. – Раньше надо было, чтоб коньячком это дело отметить…

Обрадованный Груздев закинул руку сторожу на плечо, и тосты пошли один за другим. От сидра вскорости тоже ничего не осталось.

Шегали пытался убедить его, что саму границу не охранял, а служил в канцелярии, но Груздев уже признал в нем своего, так что пить все равно пришлось.

– Один Андрюха в автобате служил, – подшутил над охотоведом Валеев.

Андрей уже пребывал в неком параллельном мире. В разговоры он если и вступал, то говорил что-нибудь невпопад.

– За боровиками надо сходить, – повторял он, предлагая отправиться в лес «с утренней зорькой».

– Да, да, хорошо ты придумал, – соглашался с ним Груздев под неуемный смех Валеева.

Иногда Андрей поднимался из-за стола и бродил по домику, ища грибные корзины. Даже в этом странном состоянии он умудрялся досадить Панову, с упорством доказывая, что тот боровик от мухомора не отличит.

– Так что там у Александра Сергеевича про военных было? – вернулся к старому вопросу Груздев.

Про свои остававшиеся без ответов вопросы он никогда не забывал надолго. В тот момент к нему еще вернулось намерение поговорить с женой насчет «пижамы из оскверненного флага».

Шегали с ужасом смотрел на шатавшегося по дому Андрея. И в ночном кошмаре он не мог представить, что способен дойти до подобного состояния. Тосты продолжались, и сторож пообещал рассказать про военных в творчестве Пушкина потом, добавив, что ему срочно нужно домой:

– Посмотреть надо, как там Гуля без меня управилась.

Когда у Андрея случился проблеск разума он, памятуя о «рабынях» в семье Шегали, решил того проучить:

– Я тебя не повезу, – в лоб сказал Андрей, едва держась на ногах. – Я занят… Пешком иди!

– Да и нам пора, – тихо произнес Груздев, с Сашиной помощью усадив охотоведа в кресло.

– Да, пожалуй, – поддержал Валеев, оглядев опустевший стол.

Груздев позвал Панова и попросил отправить кабанью голову знакомому таксидермисту.

– Чучельнику, – поправил друга Огородник.

– Нас Сан Саныч довезет, – посмеиваясь, сказал Панову Груздев. – Не беспокойся. Не стали мы его поить. Кто-то же должен нас отвезти.

– А я бы мог, – заверил молодой егерь.

Это была своеобразная дань вежливости с его стороны после заступничества Груздева.

Трубачеву показалось, что Андрей ему кивнул, как и раньше делал во время прощания.

– И тебе всего доброго, Андрюшка, – попрощался со спящим охотоведом генерал.

Едва гости переступили порог, Панов снова бросился к телефону и снова повсюду слышал гудки, что было совсем неудивительно в шесть вечера второго января.

– Подождите, подождите, – бежал он за груздевской машиной.

– Так мест нет, – огорчил его Саша.

УАЗ забрал Кузьмин, и Панов умолял посадить его хотя бы в багажник.

– Там ружья, – услышал он от Валеева. – Даже если пополам тебя согнуть, не влезешь.

Валеева вплотную прижали к дверце так, что его левая щека впечаталась в заиндевелое стекло. Шегали было не лучше. Он чудом уместился сзади четвертым между Валеевым и Огородником. И оба его пихали. Один пытался спасти щеку от обморожения, другой не желал слушать упреки Трубачева:

– Да не ерзай ты, как ребенок на горшке! Двинься! – говорил Трубачев и толкал соседа слева.

После «двинься» толчки шли по цепочке до Валеева и его щеки, потом волна возвращалась обратно, и все повторялось снова.

– Да поехали уже, – зафыркал раздраженный этим Валеев.

– Ну, тут ничего не попишешь, извиняй, – Груздев даже руками развести не мог, потому что на его коленях с трудом, но все же поместился Пуня. – А чего тебе приспичило?

– Так я это… корову забыл закрыть, – придумывал Панов. – Околеет ведь. Дома никого…

Добившись таки, чего хотел, Панов добрался до деревни, где была хорошая мобильная связь, и позвонил главному охотоведу со своего телефона.

– Это егерь Панов, – затараторил он.

Для убедительности Панов сказал, что Андрей напился и угрожает ему топором.

– Нет, нет, – поправлял собеседника егерь. – «Мокроложское» – это название нашего охотхозяйства. К ложке оно не относится. Здесь у нас Мокрый лог, урочище…

– Уродина, мать твою, слушай сюда, – грозно раздалось в трубке. – Если я приеду, я тебе эту ложку знаешь куда засуну?!

Следом пошла длинная чреда слов, которые так любят запикивать на телевидении.

– Так я вас жду, – сказал напоследок Панов, решив, что сам в хозяйстве от греха подальше появляться не будет.

«Пусть главный полюбуется на этого пьяницу, на кабанью тушу, а там хоть ложку ему, хоть что пусть сует. Без разницы».

– К счастью, с коровкой все хорошо, – донес он до Саши, который там, в лесу, уступил Панову свое водительское кресло.

На это Саша ничего не сказал. У дачи Груздевых его ждала Инна. Елизавета, принявшая непосредственное участие в высвобождении тещи охотоведа, принесла в дом запах, который Инне пришелся не по вкусу.

В этом «душистом» ореоле теперь сидел Груздев с компанией и с крайним нетерпением ожидал, пока его жена отмоется и освободит баню.

– Всегда я крайняя, – ворчала наедине с собой Груздева. – Суп остыл – я виновата, в кладовке беспорядок – снова я, как из туалета вытаскивать – Елизавета Васильевна, – передразнила она Андрееву жену. – Она, видите ли, родила недавно… нельзя нам тяжести тягать… В лес, как лошадь, прискакала, и ничего, не отелилась… На подошву прилипло – снова я… Не видишь, что ли, что приволокла, – передразнивала она уже мужа. – Я уже в свинарнике нанюхался… А кто тебя к этим свиньям вообще тащил? Хоть бы спросил: каково тебе, Лиза, пришлось? Я чуть в это … не нырнула, а ему лишь бы только запаха в доме не было…

Досталось и Андреевой теще. Мало того, что она чуть не утянула Груздеву в зловонную яму, так еще и долго обнимала ее, выбравшись оттуда.

«Все равно Лизочке мыться надо будет, – подумала та. – Уж заодно. А мне приятно будет отблагодарить ее, хотя бы обнять…»

Теперь Груздева неспешно прохаживалась по парной, жестикулируя и передразнивая всех, кто ей когда-либо насолил. Груздев же ходил по гостиной, выглядывая в окно, не открылась ли, наконец, баня. В очередной раз убедившись, что нет, он громко говорил:

– Бардак… Так ведь и заночует там! О чем она думает вообще? Вечно копается.

После этого он вспоминал все магазины, где Елизавета когда-либо «копалась», как долго она одевалась на обе свадьбы их «тюфяка» и даже припомнил летний отдых 1981 года в Батуми.

– Собиралась на пляж, как на бал-маскарад. Пока разодевалась, дождь пошел и на всю неделю зарядил. Вот так мы отдыхали, – разводил он руками, задевая то телевизор, то настенный светильник и еще больше раздражаясь.

– Сан Саныч вообще где? – воззрился он вдруг на товарищей.

– Мы же с тобой вместе зашли, – тоже не без раздражения сказал Валеев. – Откуда нам знать?

– Все самому надо делать… категорически все… никто ничего не знает и знать, видимо, не хочет, – заворчал Груздев и быстрым шагом направился к входной двери.

Возиться с мобильным он счел слишком долгой историей. Внук уехал с родителями в Прагу, так и не заведя ему нужный контакт.

«Чем искать телефонную книжку, сам быстрее найду», – решил полковник.

И нашел Сан Саныча даже ближе, чем ожидал.

Про биатлон Инна узнала еще перед знакомством с Сашей, от Елизаветы.

– Забавные такие, на лыжах с ружьями бегают, – объясняла ей Груздева.

По большому счету Инне было чихать на спорт. Спортивных фанатов она считала если не больными, то по крайней мере на редкость глупыми:

– Одни носятся за мячом, а другие на это смотрят… фи…

Футбол или дуатлон – не имело значения:

– Все равно же спорт, а фанатики они фанатики и есть… Примитив полнейший, дай только поорать да пива дешевого пососать.

Но, когда в Инне проснулась охотница, ей пришлось искать подходы. Так она открыла, что дуатлон и биатлон отнюдь не синонимы. Девушка даже посмотрела запись одного из стартов и даже услышала длинную речь комментатора Говорова о том, какие биатлонные болельщики культурные и миролюбивые.

– Фи… – вырвалось у нее от удивления. – Примитив с претензиями на крутость…

Но охотничий азарт требовал «взять этого парня», в конце концов, замуж за него она не собиралась. На то она и звала себя охотницей, чтоб, по примеру Груздева, взять трофей и записать его в счет своих достижений.

– А я вот небольшое поздравление приготовила… С Новым годом и Рождеством, – говорила она теперь Саше, скромно пряча глаза.

Из толстой красной бумаги девушка вырезала сердечко, на котором фломастерами нарисовала биатлониста. Как уж нарисовала, так и нарисовала. Нельзя же было требовать от девушки, чтоб она рисовала столь же хорошо, как играла на фортепьяно. К тому же надпись внизу «For my favorite biathlete» не оставляла сомнений, что нарисованный человечек – биатлонист. «С Новым годом и Рождеством» Инна написала разноцветными буквами по-английски, французски, итальянски и даже японски.

– А это означает «с Новым годом» на хинди, – указала она изящным пальчиком на выведенные золотистым цветом каракули, которые были скопированы из электронного онлайн-переводчика.

Охотница, по ее мнению, должна была быть не глупее паиньки. Инна считала, что «одними лишь сиськами и попкой можно взять только тупое чмо из гетто». Словом «гетто» она обозначала обычные места скопления гопников, то есть не очень чистые спальные районы. Один только вид городских окраин, как, впрочем, и большинства известных ей деревень, вызывал у Инны череду «фи…». Там она не появлялась, полагая, что достойной добычи «гетто» предложить не могут.

Саша учтиво прослушал, как Инна прочитала поздравления на разных языках, и поблагодарил за открытку.

– У нас, оказывается, лыжи есть, – намекнула она.

В этот самый момент появился Груздев.

– Что вы мерзнете? Идите в дом, – произнес он специально для брезгливой Инны. – Лиза помоется, расскажет, как знакомую из ямы выгребной вытаскивала… Обхохочешься…

Инна быстро объяснила Саше, как пройти к даче ее родителей. Потом она вежливо попрощалась, попросив Груздева передать горячий привет Елизавете от нее и всей ее семьи.