Текст книги "Взрослые дети"

Ее пыл не остудила даже сама встреча. Улыбка – да, теплые слова благодарности – да, но фейерверка радости, к которому девушка подсознательно готовилась, Саша не явил.

– Я останусь здесь, – сказала она Градову и расположилась на ночь в приемном покое госпиталя.

Даже перейти через улицу в гостиницу выглядело для нее чем-то недостойным и даже несправедливым по отношению к Саше: «Ведь несчастный, бедненький Сашенька лежит там, в палате, и страдает». Внутренний голос подсказывал Кристине, что в таких случаях полагается в прямом смысле сострадать, и сострадать по полной, то есть создать себе спартанские условия на грани невыносимых.

«Бедненький» же тем временем без всякого сострадания мучил компьютер, перескакивая с сайта на сайт. Полтора часа без всякого перерыва даже на питье он поглощал в неумеренных объемах новости из султаната. Авторы «сенсаций» горячо друг с другом спорили, подключая подчас некое подобие красноречия, и каждый «журналист» стремился опровергнуть с ним несогласных. У неискушенного читателя, коим можно назвать и Сашу, голова шла кругом, разум затуманивался, а иногда вообще отказывался воспринимать реальность.

Когда медсестра пришла ставить ему ежедневный укол, в спутанном сознании промелькнула даже мысль, что в шприце может быть яд, «ведь повстанцы мстят всем, кто так или иначе с султаном связан». Да и в популярных криминальных фильмах его детства такой прием тоже часто использовали для расправы с неугодными.

Мысли стали потихоньку меняться, когда медсестра аккуратно убрала ноутбук на столик и столь же аккуратно обработала антисептиком кожу на голове парня, откуда были вырваны волосы. Разум теперь припоминал, что в криминальных фильмах с жертвами никогда так бережно не обращались.

Атташе из султанского посольства раздражался в коридоре, что медсестра работает медленно, и ему приходится ждать. Он и при встрече с Сашей не скрывал, что не в настроении. Атташе ночами не спал от мысли, что его могут в любой момент отозвать на неспокойную родину, «оправдывать свои погоны», как он иронизировал в узком кругу.

– Поправляйтесь. Вы нужны Его Величеству и нашему благословенному государству, – произнес атташе с безразличной интонацией.

Насчет Саши в местное посольство уже поступило распоряжение и именно по части «оправдывать погоны», а заодно и названную его именем улицу. Вывески там уже сменили: меткие стрелки были как никогда востребованы и почитаемы государством.

– Уже теряя сознание от двух пуль в голове, он спросил: «Цел ли оптический прицел винтовки?» До последних минут герой думал о нем. Ведь он хорошо знал, что без него все подразделение остается будто без глаз, – поведали султанские СМИ легенду о герое-снайпере.

Саша тоже ее слышал из новостей, но не догадывался, что нечто подобное могут скоро сочинить и о нем самом.

В холле больницы, где девушка решила ночевать из солидарности с Сашей, Кристину посетила одна мысль: откуда-то когда-то она слышала, что больным очень хорошо помогает куриный бульон. Благо что в округе ферм была масса, в том числе и столь популярных эко-ферм. На одну из них девушка и отправилась, едва солнце вышло из-за горизонта.

– The best chicken, – выпалила она заранее отрепетированную фразу.

Молодой фермер широко улыбнулся и закивал. Он всегда улыбался и всегда широко, отсутствие верхнего резца его ничуть не смущало. Все-таки зуб выпал не просто так, а после встречи с быком, о чем фермер гордо рассказывал соседям и туристам. Но в тот день Кристина оказалась совсем не благодарным слушателем: она спешила сварить лучший, лучший в мире, самый питательный, самый вкусный бульон.

– The best chicken for cooking буль-буль hot drink, – пояснила она, сочтя, что не каждая курица для бульона сгодится.

Она хотела самую свежую курицу и получила ее – упитанного живого бройлера. От вида «несчастной птички» девушка всплеснула руками, что фермер воспринял как отличную оценку своей продукции и в доли секунды из кудахтавшей курицы сделали полуфабрикат. Кристина плакала, но она же хотела приготовить лучший бульон. Говорить она уже не могла из-за пережитого потрясения, потому жестами показала, чтоб курицу во что-нибудь завернули.

Развернув покупку уже в номере, девушка смотрела на нее, долго не решаясь ощипать: птица же была совсем, как живая, не то что куриное филе в магазине. Потом настал момент самого тяжкого испытания: Кристина зажмурилась и с протяжным «ой» перерезала куриную шею. Но на этом муки ее не завершились, ведь для «лучшего бульона» тушку надлежало разделать. Пол в перьях, сама в перьях, стол в куриной крови – все это напоминало девушке фильм ужасов. Хоть сама тушка уже не очень сильно походила на себя саму прежнюю, но Кристина хорошо помнила, как еще недавно та бегала по лужайке от «мерзкого беззубого живодера». Окровавленные внутренности да к тому же еще теплые – это уже было слишком. Девушке казалось, что она убийца, самая настоящая убийца. Так что пришлось вернуться на ферму и за дополнительную плату попросить «беззубого живодера» птицу разделать. Давшийся таким трудом и моральными страданиями бульон Саша просто был обязан оценить.

– Ой, спасибо, спасибо тебе большое, – этих слов казалось уже маловато.

– Два часа назад еще живая была, – произнесла Кристина и разрыдалась и за курицу, и за себя.

Вот теперь теплые слова полились рекой, девушку успокаивали, ее обняли и даже по голове погладили. Стоило бы при таком еще поплакать, но очень уж захотелось улыбнуться.

Градов решил, что он что-то упустил и за чем-то не досмотрел. Ему сцена в палате показалась «далеко зашедшим романом», который стоило бы заметить на ранних этапах.

– Надо же, сплошное умиление, – буркнул тренер, побудив обоих занять смиренные позы и застенчиво потупить глаза.

Махнув на обоих рукой, тренер вышел. Саша с Кристиной по-прежнему смущенно хлопали глазами, будто их папарацци запечатлели, притом совершенно голых. Но в целом эта встрече произвела благоприятное на девушку впечатление, потому она решила в следующий раз приготовить еще что-нибудь «по-домашнему» и, разумеется, самое вкусное.

Когда Кристина прошествовала мимо с видом нашкодившей школьницы, Градова уже покинуло былое желание поделиться недавней новостью. Человек, которого он увидел около госпиталя, был помят, царственной поступью не выделялся, но тренер узнал в нем султана. Никакой свиты, рядом, только два человека в камуфляже без опознавательных знаков.

– Отстрелялись, – вздохнул тогда Градов.

Его глодали подозрения, что ему предстоит вернуться к своей пасеке, притом очень и очень скоро. Насчет же «гаврика» соображений не было никаких.

Госпиталь считался элитным, с чем соглашались те, кто видел другие местные больницы. Но Мудрейший был уверен, что здесь его встретят довольными улыбками – ведь какие скидки на нефть он этой стране давал, и по его же просьбе здесь «заткнули рты» арестованным террористам и приняли его спортсмена на лечение. Именно «мой спортсмен» с намеком на безраздельное владение, монарх называл Сашу при придворных и во всех документах.

Султан не стал ждать до конца, пока ему что-нибудь отрубят эти «чесоточные свиньи», как он теперь величал и своих подданных. Сложности возникли с поисками неброской одежды, но монарх быстро нашел выход, самолично раздев своего телохранителя. В таком виде на самой неброской машине, которую только смог отыскать в своем гараже, он отправился в аэропорт. Когда его сиятельный зад коснулся мягкого кресла пилота, султан позволил себе утереть лившийся со лба пот.

Пассажиры в салоне захлопали, когда самолет поднялся в воздух, ведь до этого все возмущались, какой в стране бардак, и какой султан дурак, что жить спокойно стало невозможно. Очень многим хотелось устроиться на новом месте в каком-нибудь мусульманском квартале благополучной европейской страны.

Они прилетели отнюдь не в Лондон, как предполагали, но и эта страна их вполне устроила. Здесь пассажиры дружно написали прошения о политическом убежище. Мудрейший уже не контролировал информацию, как привык, потому его присутствие стало явным. Узнав его в неприметном человеке с взъерошенными волосами, пассажиры хором спели монархический гимн. Теперь они стали большими поклонниками «своего любимого султана, отца нации», что и указали в качестве основания для получения убежища. Только один старик-муфтий прошения писать не стал. Он летел для чтения проповедей в общинах, «оторванных от родной земли», а не в какую-то там иммиграцию.

– Проклятые безбожники, – клял он повстанцев заготовленными для лекций словами. – Гореть им в аду. Наш долг – бороться с ними до последней капли крови.

Вот его быстренько и отправили обратно, бороться… А там уже заточили в тюрьму, указав, что «оный клерикал восьмидесяти пяти лет от роду в сговоре с подлым изменником-тираном собирался народную освободительную революцию задавить, опершись на самые невежественные слои населения».

Кристине вся эта политическая повестка была неведома и неинтересна. Она осмелилась приготовить «для Сашеньки» бефстроганов, благо что коров фермеры продавали уже в разделанном виде. Девушке на сей раз удалось избежать моральных потрясений, потому настроение ее было просто сказочным. А новые «обнимашки» казались ей столь близкими…

Но… «к Сашеньке» ее не пропустили «какие-то странные люди», стоявшие у палаты. Да и Градова нигде не было видно.

Требования, слезы, крики «я гражданка России, пустите меня!» успеха не возымели. Даже «я его невеста» не сработало. Девушка долго скакала под окном, но из-за штор ничего не могла разглядеть.

– Дура, дура, – захныкала она, вспомнив, что даже номер Сашиного телефона прежде не узнала.

Потом еще полтора часа она осаждала посольство с золотистым орлом на вывеске.

– Проблемы, виза просрочена? Самой надо было думать. Ходят тут… – сказал не представившийся человек в деловом костюме.

Видимо, поклонников биатлона среди дипломатов не нашлось. Чемпионку никто не узнал, да еще и попросили ее «покинуть территорию по-хорошему», пригрозив местной суровой полицией.

Градов же на собственные средства улетел домой. Его ждали дела… на пасеке и не только.

В просторных кабинетах страны, которую мы, по понятным причинам, не назвали, ломали головы: «Как отделаться от неудобного гостя». Никакой ненависти к свергнутому монарху здесь не было, просто прагматизм.

«Бизнес и ничего личного», – как говорят в подобных ситуациях.

Из бывшего султаната уже пришла нота, в которой подчеркивалось: «Новое народное правительство расценивает присутствие прежнего султана-тирана на вашей территории как не очень хороший знак для перспектив нашего сотрудничества. Но мы надеемся, что данный инцидент явился всего лишь досадным недоразумением, которое будет разрешено к нашему с вами обоюдному согласию».

Уполномоченный местным правительством человек застал Мудрейшего в смотровом кабинете госпиталя и в отнюдь не аристократической позе. Монарх был озабочен состоянием своего кишечника, а точнее подозрениями, что в последнем обеде, съеденном на родине, мог быть яд. Покривив губы, султан принял столь несвоевременный визит с поразительным смирением. Но как же ему хотелось в тот момент замахнуться саблей и «снести этому идиоту всю говорильню».

– Вы наш гость, – начал уполномоченный. – Вы вольны оставаться здесь столько, сколько сочтете нужным. Просто мы решили донести до Вашего Величества некоторую информацию и очень надеемся, что вы найдете ее полезной.

Лицо Мудрейшего перекосилось: он все понял. Намек на то, что один генерал-диктатор из далекой страны может обеспечить гораздо лучшие условия, «подобающие монаршей персоне», был уже лишним.

Про Сашу «на высочайшем уровне» тоже вспомнили. «Для пользы дела» в правительстве решили сперва разобраться с его случаем, «как менее сложным». Так и появилась охрана у палаты. Уполномоченный рангом пониже вручил парню бумагу без всякого перевода да и удалился без лишних слов и церемоний.

Охрана у палаты не способна была что-либо объяснить, но само ее присутствие и пространная бумага говорили о многом: охраняли явно не от кого-то, а чтоб не сбежал. В перерыве между процедурами Саша лежал с закрытыми глазами на кровати, а всякие сумбурные мысли лезли и лезли в его голову. Кормили как и прежде, но эта еда казалась теперь хуже забродивших персиков из его детства. Наконец, когда Мудрейший проверил свой кишечник и съехал, в госпиталь пригласили представителя новых властей «народной островной республики».

С ходу Саше объявили, что он подозревается в «крупной растрате денежных средств, составлявших национальное достояние». На его обещания выплатить те три тысячи по возвращении домой никак не реагировали.

«Гази был борцом за свободу, а такие люди не врут», – таков был нехитрый принцип. «Написано было у него в блоге, что похищено “вороватым шутом-авантюристом” триста тысяч, значит, так оно и есть».

Разбираться же с залежами канцелярских бумаг, доставшимися в наследство от «тиранического кровавого режима» никто не хотел. Гораздо интереснее было заниматься секретными ранее документами о казнях и произносить пламенные речи на могилах новых героев.

Саша понял, что вопрос о его экстрадиции дело уже решенное. Весомый был повод скиснуть.

– Не надо так переживать, – сказали ему без всякой иронии и намека на злорадство. – Мы строим цивилизованное государство. Сначала вам сделают обезболивающий укол и только потом отрубят руки. Раньше ворам отрубали руки по плечо, но мы не мерзкие тираны, мы считаем, что достаточно просто удалить кисти с пальцами.

С сосредоточенным лицом посланник «свободной республики» добавил, что все это действо пройдет не на главной площади столицы, как раньше, а вблизи больницы, куда Сашу сразу же доставят для обработки культей. Медикам надлежало находиться рядом, чтобы привести в чувство перед исполнением приговора, если понадобится, и доставить в больницу после.

Мимоходом Саша бросил взгляд в сторону окна, и охрана сразу же оказалась там, хоть снаружи и были решетки.

– Мы верим, что вы раскаялись в краже народного достояния, – продолжал городить визитер. – Поэтому, как только вы придете в себя после… Ну, вы поняли меня. Тогда мы пригласим вас прочитать профилактические лекции о пагубности воровства. Ваш пример многим может помочь исправиться.

На Сашу напал истерический смех, и визитер поспешил проконсультироваться с главным врачом. Долго разбираться не пришлось, ведь «преступники часто симулируют потерю рассудка, чтобы избежать законного наказания».

«Народный посланец» недоуменно поморщился: такое наказание казалось ему скорее условностью. У него была уверенность, что Саша в краже совсем не раскаялся по причине невероятной наглости либо невероятной глупости.

«Слишком уж наши новые законы гуманны для таких», – решил посланец.

Кристина уревелась у себя в номере. В голову ничего не приходило, кроме как позвонить Брянцеву и пожаловаться «на дикость и несправедливость». До этого девушка спросонья шлепала ладонью по постели: ей снилось, что рядом находится кто-то, очень похожий на Сашу. А тут… руки отрубить хотят. Это же не только больно, но и жутко, так романтический сон может превратиться в ночной кошмар.

– Дедушка, значит, – вздохнул Брянцев. – Ты это… только не психуй там и не выдумывай ничего. Все утрясется… все…

Кристина не соглашалась и снова повторяла про отрубленные руки. Брянцев уже испугался за ее рассудок, ведь девушка спросила: «Можно ли будет «пришить их потом на место?» Тренер не нашел ничего лучшего как сослаться на пример паралимпийцев, и начал доказывать, что «сейчас возможно все: и механические руки, и всякие штучки-дрючки, о которых раньше и фантасты не писали».

Обычно у Брянцева хорошо получалось успокаивать, но теперь он сам был огорчен «вялым выступлением» женской команды.

– Если хочешь, я поговорю о нем с паралимпийцами, – от чистого сердца предложил Брянцев.

Этим он вызвал бурю рыданий на другом конце и неистовое шуршание: Кристина пыталась свободной рукой распечатать новую упаковку одноразовых носовых платков. Одной рукой ничего не получалось, и тут она представила, каково придется Саше без обеих и бессильно плюхнулась носом в подушку.

Брянцев повторял, что все уладится, все будет хорошо, но Кристине уже было не до его речей. Девушка рыдала, телефон лежал рядом, а из динамика несся голос Брянцева… Так со счета утекли все ее деньги, и пришлось девушке искать платежный терминал или хотя бы некую кассу. Совершенно забыв нужные английские слова, она шла к цели на протяжении часа и, в который уже раз, выходя на улицу, она забыла наложить привычный макияж.

Прямо от терминала она позвонила своему личному тренеру. Тот громко засопел, полагая, что Брянцев не поставил его подопечную на этап:

– Я ему сейчас позвоню, я ему дам таких… Понимаешь меня? Кого он вместо тебя поставил? Сычеву-мазилу? Николаеву? Да она же валится на ровном месте! Или юниорку… испробовать решил? Я ему покажу юниорок. Ты там, слышь, Кристя, потопа не устраивай, разберемся! Чего?.. Парень у тебя? За что руки рубить? Плохо слышно тебя… шумишь, как водопад. То есть он за тебя заступился, а Брянцев пообещал ему руки оторвать? Ну, это вообще позор для сборной! Разберемся, разберемся с этим хамлом! Не шуми так!

Оставался еще один вариант – родители, которых девушка из-за постоянных разъездов слышала чаще всего именно по телефону.

Как и полагается, мать долго пытала дочь насчет Саши: настолько ли хорошо она его знает, чтоб так из-за него нервничать?

– Даже спортсмены разные бывают, – услышала девушка. – Другой человек – потемки. Вот отец твой, помнишь, говорил: скоро домой приду, а потом… друзья свистнули – погнал на рыбалку. Эти сборы… я его вообще не видела, а он еще на рыбалку.

– Парню надо помочь, – раздалось в отдалении.

Отец Кристины готов был помочь «тому парню», но не готов был вставать из-за этого с кресла и подходить к телефону. У него была на то веская причина – мурлыкающий кот, который топтался на его коленях и бодал руки, требуя, чтоб его гладили еще и еще.

Конечно, трехсот тысяч не рублей у четы Лужиных не нашлось: Кристинин отец последний сезон выступал на уровне дублирующего состава областной биатлонной сборной, собираясь уйти в тренеры, а мать в поте лица трудилась в секции, пестуя едва вставших на лыжи детей. В общем, жили без шика.

– Живем как все, – отвечала мать Кристины на вопросы любопытных знакомых, видевших спортсменов на дорогих иномарках и среди депутатов.

Кристина же пересчитывала оставшиеся у нее деньги. Теперь нужно было думать, долго и упорно думать, куда их потратить.

– Скажите номер Градова, – протараторила Кристина Брянцеву.

Но разговор затянулся, ведь незадолго до того у Брянцева состоялся мало приятный диалог с личным тренером девушки. Тот не стеснялся в выражениях и грозился «пройтись по всем тупым башкам дубиной». Воспитанницу он не выгораживал, просто знал, на что она может претендовать и был уверен в своих способностях как тренера. Им была упомянута даже лисья шуба Брянцева, в которой тот любил чинно прогуливаться после удачных стартов своей команды. Теперь эту шубу ему пообещали «в глотку затолкать без мыла».

– На девочках молоденьких власть свою показываешь, – упрекал личный тренер Брянцева. – Доминировать хочется, альфа-самцом показать себя… Хочу – поставлю на старт, хочу – не поставлю. Как твоей левой пятке угодно будет… Я лучше думал о тебе… выдра ты… Я до главных дойду, так и знай, скотина ты безрогая!

От вопросов Брянцева, звучавших на непривычно высоких тонах, девушка снова разрыдалась. Ее опять начали терпеливо успокаивать – так Кристинин счет в очередной раз обнулился. Пришлось ей писать по электронной почте Пушкину и упрашивать вспомнить номер бывшего тренера. Получив ответ, она постучала себя по лбу за то, что раньше не догадалась. Электронное послание не выдавало интонаций голоса и прочих стеснительных вещей, потому, поразмыслив неспешно, Пушкин указал телефон, пояснив, что сам его давным-давно забыл за ненадобностью и потому должен был расспрашивать знакомых.

– Значит, у вас все-таки роман-банан, – выдал Кристине Градов.

На сей раз разговор был недолгим, потому что тренер заявил: «Сам буду проблему решать». Призвав «не пороть горячку», он присоветовал:

– Отдохните, юная дива, и займитесь лучше спасением своей команды в Холменколлене.

В это время Градов находился у Груздева, где они и «решали вопрос» под подозрительные взгляды Елизаветы, которая опасалась, как бы муж еще чего-нибудь в ломбард не заложил, «машина-то уже утекла». Услышав про триста тысяч в валюте, Груздева едва блюдо из рук не выронила. Героических усилий ей стоило его удержать и сделать вид, что ничего не произошло. Сумма выглядела невероятной, баснословной, неподъемной, наконец, но в уме женщина все же подбирала аргументы, чтобы удержать мужа «от всяких авантюр».

– У внука вон тоже в школе такие поборы… За все дерут. Назвали школу гимназией и дерут без зазрения совести. Только успевай деньги выкладывать. Все теперь обнаглели от учителей до самого правительства. Хапают и хапают, подавиться не могут… – сказала она, будто невзначай.

Груздев сразу понял подтекст, нахмурил брови, «ведь Сан Саныч не мог своровать». Он хотел стукнуть кулаком по столу, но в руке оказалась вилка.

– Ну вот, все из-за тебя, – обвинил он жену, глядя на поцарапанный стол и погнутую вилку. – Вечно скажешь невпопад да под руку…

– В общем, если что, мой номер у вас есть…

С этими словами Градов направился к выходу, оставив чету Груздевых выяснять отношения наедине…

От бессилия Саша скоблил ногтями обои в своей палате. Главврач, недовольный, что парня определили лично под его ответственность, лениво являлся по очередному вызову охранников и слушал их рассказы про то, как Саша воет волком и скоблится, что крыса в закрытой банке. Доктор тяжело вздыхал, разводил руками, для приличия смотрел на пациента-заключенного и в очередной раз объяснял свою позицию, которая оставалась неизменной. Врач искренне полагал, что парень симулирует нервное расстройство, чтобы попасть к психиатру, а не на эшафот.

Каким-то чудом здравый рассудок сохранился у парня, круглосуточно запертого в палате, при том, что даже утки у него проверяли на наличие чего-нибудь неизвестного и подозрительного. В общем, электротоком врачевать не пытались, и на том спасибо.

Однажды один из охранников, привычно следивший за тем как Саша справляет свою нужду, вместо того, чтобы заглянуть в утку, показал парню пять пальцев. На смеси ломаного английского и языка жестов он объяснил, что может устроить побег. Саша даже не обдумывал, как будет добираться до границы и к какой границе вообще направится, язык все сказал сам собой. Тогда суровый обычно охранник заулыбался, снова показал пять пальцев, потом показал на цифру пять на своих часах и кивнул на Сашин ноутбук. Его «спаситель» получил без всяких препирательств. Больше охранник ничего не сказал, даже «до свидания». Он заговорил позже, причем очень эмоционально и громко, и к ноутбуку это уже никак не относилось. Начальству находчивый охранник доложил, что «предотвратил дерзкую попытку побега», когда «задержанный ровно в пять часов утра намеревался штурмом взять запасной выход». Начальство покачало головой и подивилось невероятной способности Саши ориентироваться в незнакомых помещениях, ну, и разумеется, выразило своему сотруднику глубокую признательность, правда, лишь словесно, что «героя» изрядно огорчило.

Куда надо было доложено, что задержанного «необходимо срочно долечивать и отправлять по адресу во избежание всяких фокусов». «Султанишку же отправили, пора и с этим червяком заканчивать». В просторном кабинете после этих слов произошла нешуточная перепалка: «Народная республика» требовала «выдать тирана с потрохами», а его вместо этого отправили «не по адресу», а именно «в гости» к генералу-президенту. То был поразительных размеров толстяк, который объявил себя солнцем нации, горячно материл всех политиков кроме своих коллег-диктаторов и дразнил иностранцев обещанием поставить памятник Гитлеру, дабы о нем и его стране писали по всему миру, много и часто.

Саше в палату забросили книги на английском языке. Без компьютера было совсем плохо, не то что волком, медведем взревешь. Вот он и решил хоть чем-то себя занять перед «отправкой по адресу». Опять же, спасибо, что вообще что-то принесли. Это было то, что первым попалось под руку неизвестно кому неизвестно где: учебник по кролиководству и путеводитель для иностранных туристов. В последнем Саша предсказуемо прочитал, насколько местная культура самобытна, как чист здешний воздух, зелены поля, леса, и веселы народные праздники. Прочитай он это в какой-нибудь уютной кафешке за чашкой ароматного чая, может, и возникло бы у него ощущение идиллии, на которое авторы сей книжки с яркими фотографиями рассчитывали.

Парень все чаще разглядывал свои руки, о которых ему прежде даже не думалось. Теперь же в голову приходили мысли об их невероятной пользе и, более того, красоте. Во время умывания Сашу захватило созерцание стекавших с ладоней капель. На сей раз и ноги, и руки его подвели: первые ступили в мыльную пену, которую расплескали последние. Даже при падении руки оказались бесполезными, и парень клюнул в пол носом. Разумеется, шум не мог остаться без внимания: явилась охрана и привела с собой главного врача. Мнение доктора не изменилось. Вернувшись в свой кабинет, он позвонил кому надо и сказал, что сил его больше нет:

– Психа не получилось сыграть, теперь он целенаправленно, я это подчеркиваю, занимается членовредительством. Он все сделает, чтобы избежать наказания… Нет! Это я вам говорю не как врач, а как разумный человек… Вам там смешно, а меня каждый день таскают к нему… Решите уже что-нибудь! – взмолился доктор напоследок.

Спустя сутки к Саше явились… затемно. Разумеется, он не спал, но от гама за дверью вздрогнул. Он уж подумал, что «пронесет», но, едва гомон затих, в его палату ввалились трое в военной форме. Парень не понял слов, но уловил смысл того, что они рявкнули. Спустя миг в него прилетела куртка, тут уж вообще причин для сомнений не осталось.

Кое-кто из медперсонала улыбнулся: то, что они считали сумасшествием, закончилось. Парня затолкали в фургон с одним маленьким зарешеченным окном и повезли. Возили долго: солнце уже встало, сквозь накопленную прежними пассажирами вонь со свободы пробивались запахи весны, совсем рядом коровы гремели колокольчиками, а пастух горланил нечто из местного фольклора. Люди в форме, сидевшие в кабине с освежителем воздуха горланили еще громче, гоготали, и это уже был не тот фольклор, за которым приезжали туристы. Сквозь мутное стекло Саша пытался разглядеть незнакомые пейзажи. Он мог различить только деревья и колею, до боли напоминающую типичное российское бездорожье. Но здесь дороги не асфальтировали принципиально – считалось, что они тоже отвечают за создание яркого колорита для туристов. У парня застучало в висках, что с ним случалось лишь после первых градовских тренировок. Была твердая уверенность, что здесь среди тех самых зеленых первозданных лесов его и «кончат». Периодически машина останавливалась, и кто-нибудь из кабины с любопытствующим лицом являлся на него поглазеть. Потом дверца снова с грохотом закрывалась, и снова звучал этот гогот. Игра на Сашиных нервах оказалась для некоторых превосходным средством от скуки, ведь в этих краях редко происходило что-то более значительное, нежели кража велосипеда.

Полицейский фургон долго колесил по живописным окрестностям. Реакция парня на очередную остановку в глуши «весельчаков» уже не так забавляла. Один из них, что сидел за рулем, вдруг вспомнил «интересное кино», и Саша ударился головой о стенку из-за резкой остановки. К волосам со стенки прилипло нечто мягкое и вонючее, но «кино» только начиналось. Сашу выволокли наружу и повели в лес. Снова гоготали, насвистывали что-то из фольклора, шли и шли.

Инстинкты взяли свое, и Саша рванул со всех ног в чащу. Ветки хлестали по щекам, ушам, губам, драли куртку, но это не имело совершенно никакого значения. Гогота он теперь не слышал, просто несся сквозь заросли, перебегал тропинки и снова скрывался в чаще – инстинкт подсказывал, что там безопаснее. Он выбился из сил, несясь сначала по зарослям, а потом по кочкам. А обширное болото и вовсе остановило его. Любой бы человек на Сашином месте подумал, что лучше жить с культями, чем пытаться штурмовать эти топи. Через полчаса он снова услышал знакомый гомон на славу повеселившихся конвоиров. Двое из них едва держались на ногах, но не от усталости, а от смеха.

Как тут не провести аналогии с облавой на волков в мокроложском охотхозяйстве?

– Ай, дурачок, насмешил… Наши болота никому не по зубам, – сказал один из охранников.

Саша улавливал мягкие интонации, но разум твердил, что это обман. Весь обратный путь охранники расхваливали местные болота, в которых еще в средние века увязла не одна сотня завоевателей. Для них эти топи были, без преувеличения, национальной гордостью. Веселья всем хватило, и теперь фургон ехал без остановок до самого аэровокзала, куда прибыл уже к сумеркам. Нагнав на лица серьезности, конвоиры сопроводили парня к самолету. Они остановились около трапа обычного пассажирского самолета, долго выясняли что-то с бортпроводником, а потом пихнули Сашу к трапу и даже прокричали нечто похожее на «чао».

В салоне находились с виду совершенно обычные пассажиры, занятые нехитрыми разговорами и банальным выяснением отношений по поводу всевозможных бытовых мелочей. О курсе парню сообщить не удосужились. Сам он нисколько не сомневался, что «отправился по адресу», и вскоре ему предстоит послужить иллюстрацией «справедливого воздаяния за хищение народных денег». Но стоило пролететь совсем немного, как все догадки отпали: трудно о чем-то думать, когда тебя нещадно штормит после суточного голодания вкупе с укачиванием. После кусочка фирменной жареной курицы от местных авиалиний парень буквально штурмом взял туалет. Снаружи ворчали: многие почему-то желали попасть в заветную кабинку именно в то самое время, когда Саша раскланивался с унитазом. Вернувшись на свое место, белесый, как накрахмаленный вампир из фильма, он попросил уже таблетку от укачивания и сладких леденцов.

Когда тошнота немного отступила, Саша вновь взглянул на свои руки. Вдали уже виднелись огни аэропорта… И никаких перспектив избежать «справедливой кары». Прозвучало привычное «пристегните ремни».

В душе Саша выругался, ожидая скорого появления качков в форме и очередного вонючего фургона с решетками. Но… В аэропорту его никто не встретил… Парень поначалу не верил ни глазам, ни ушам, даже когда его в категоричной форме и знакомыми словами послала некая дама, спешившая на свой рейс к теплому морю. В конце концов, мало ли таких дамочек катается по миру, создавая легенды о доступных и любвеобильных «Наташах»? Но, обилие знакомого с детства колорита говорило само за себя.