Текст книги "Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)"

Глава 38
РАЗРУШЕНИЕ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Между 476-м и 496 годами король франков Хлодвиг установил свою власть в Галлии и был обращен в христианство. После завоевания Аквитании и Бургундии в Галлии была основана, в 536 году, французская монархия. Вестготы, изгнанные из Галлии, завершили завоевание Испании. Саксы поселились в Британии в 455–582 годах.

Разрушение Западной Римской империи

Теперь я завершил трудный рассказ об упадке и разрушении Римской империи от счастливой эпохи Траяна и Антонинов до полного уничтожения ее западной части примерно через пять столетий после начала христианской эры. В это несчастливое время саксы яростно боролись за обладание Британией с ее коренными жителями, Галлия и Испания были разделены между могущественными монархиями франков и вестготов и зависимыми королевствами свевов и бургундов; Африка терпела жестокие притеснения от вандалов и дикие набеги мавров; Рим и Италия до берегов Дуная вначале страдали от армии наемников-варваров, а после их беззаконной тирании попали под власть Теодориха Остготского. Все подданные империи, которые говорили на латыни и потому больше остальных были достойны носить имя и иметь привилегии римлян, находились под гнетом позора и бедствий, обычных при захвате страны чужеземцами, и победоносные народы Германии установили новые нравы и ввели новую систему правления в западных странах Европы. Величие Рима в очень малой степени поддерживали константинопольские государи, слабые мнимые преемники Августа. Но все же они продолжали царствовать над восточными землями империи от Дуная до Нила и Тигра; Юстиниан силой оружия покорил готское и вандальское королевства в Италии и Африке, и история греческих императоров все же содержит длинный ряд поучительных уроков и интересных поворотов судьбы.

Разрушение Западной Римской империи. Общие замечания

После того как Греция была низведена до положения римской провинции, греки объясняли победы Рима не достоинствами, а счастьем римского государства. Теперь ветреная богиня Фортуна, которая так слепо дарит и отнимает свою милость, наконец, согласилась (по словам завистливых льстецов) снять свои крылья, сойти со своего шара и навсегда прочно установила свой трон на берегах Тибра. Но более мудрый, чем льстецы, и философски настроенный грек, который написал историю своего времени, лишил своих земляков этого пустого и обманчивого утешения, открыв их глазам глубинные основы величия Рима. Верность граждан друг другу и государству закреплялась привычками, выработанными воспитанием, и предрассудками, порожденными религией. Основными принципами государства были честь и добродетель; честолюбивые граждане много трудились, чтобы заслужить прославление в торжественном триумфе; а пылкое стремление римских юношей к славе разгоралось сильнее и превращалось в активное подражание предкам всякий раз, когда они видели у себя дома их изображения. Борьба патрициев и плебеев, не выходившая за рамки умеренности, привела к установлению прочного равновесия в виде конституции, соединившей свободу народных собраний, авторитет и мудрость сената и исполнительную власть царственного верховного чиновника. Когда консул развертывал знамя республики, каждый гражданин давал клятву в течение десяти лет нести военную службу, выполняя этим свой священный долг обнажать меч за родину. Это мудрое установление постоянно выводило на поле боя новые поколения свободных граждан-солдат, а подкреплением для них были воинственные отряды многолюдных государств Италии, которые после отважного сопротивления отступили перед боевой доблестью римлян и заключили с Римом союз. Тот мудрый историк, который пробуждал добродетели в Сципионе Младшем и видел разрушение Карфагена, точно и подробно описал римскую военную систему: новобранцев, оружие, военные упражнения, субординацию, порядок войск на марше и военные лагеря, а также устройство легиона – непобедимой воинской части, ударная сила которой была больше, чем у македонской фаланги Филиппа и Александра. Эти мирные и военные учреждения историк Полибий считал источником мужества и успехов народа, неспособного на страх и с трудом выносившего покой. Честолюбивые завоевательные планы, которые остальное человечество могло своевременно разрушить, если бы своевременно договорилось о совместных действиях, были опробованы и осуществились; и политические добродетели – благоразумие и мужество – служили поддержкой для постоянного нарушения справедливости. Войска римского государства, иногда проигрывая битву, но всегда выигрывая войну, быстрым шагом продвигались к Евфрату, Дунаю, Рейну и океану; цари и их народы, подобные золотым, серебряным и медным статуям, были по одному разбиты железной римской монархией.

Возвышение города, который разрастается в империю, – редкое чудо, которое, возможно, заслуживает размышлений философа. Но упадок Рима был естественным и неизбежным последствием неумеренного величия. Процветание помогало созреть семенам упадка: чем больше завоеванных земель входило в состав империи, тем больше становилось причин, которые вели к ее уничтожению; и как только время или случай уничтожили искусственные поддержки, поражавшая своей величиной постройка развалилась под собственной тяжестью. История ее разрушения проста и очевидна, и нам бы стоило не спрашивать, почему Римская империя была уничтожена, а удивляться, что она продержалась так долго. Победоносные легионеры, воюя в далеких странах, приобрели пороки иноземцев и наемников и вначале стали угнетать свободу республики, а потом оскорбляли величие императорского сана. Императоры, заботясь о собственной безопасности и спокойствии народа, поневоле прибегали для этого к недостойному средству: разрушали ту дисциплину, которая делала римских солдат одинаково грозными для врагов и для их собственного государя. Мощь военного правительства была ослаблена и в конце концов уничтожена пристрастными установлениями Константина, и тогда римский мир был затоплен потоком варваров.

Упадок Рима часто объясняют отъездом из него верховных властей империи, но в этой книге уже было показано, что правительство было не переселено в другую столицу, а разделено. В Константинополе был воздвигнут престол Востока, а Западом продолжали, сменяя один другого, владеть императоры, которые жили в Италии и заявляли, что имеют такие же наследственные права на легионы и провинции, как константинопольские государи. Это опасное нововведение подорвало силы империи и породило все пороки, свойственные двоевластию: у системы притеснений и произвола стало больше орудий, и выродившиеся преемники Феодосия начали соревноваться между собой не в достоинствах, а в показной роскоши. Великие бедствия объединяют свободный добродетельный народ, но лишь сильнее озлобляют одну против другой враждующие партии угасающей монархии. Любимцы Аркадия и Гонория, враждуя между собой, предавали государство общим врагам обеих его частей, и византийский двор равнодушно, а может быть, даже с удовольствием смотрел на позор Рима, несчастья Италии и потерю Запада. При последующих государях союз двух империй был восстановлен, но помощь восточных римлян была запоздалой, сомнительной и неэффективной; трещина, разделившая народ империи на греков и латинян, была расширена постоянным различием языка и нравов, интересов и даже религии. Однако разделение страны оказалось полезным и отчасти оправдало надежды Константина: в течение долгих лет упадка его неприступный город отражал удары победоносных варварских армий, защищал богатства Азии и господствовал в дни войны и мира над важными проливами, которые связывают Евксинское и Средиземное моря. Основание Константинополя больше способствовало сохранению Востока, чем гибели Запада.

Поскольку главная цель религии – счастье человека в будущей жизни, мы можем без удивления или возмущения услышать о том, что христианство или по меньшей мере злоупотребление христианством в определенной степени ускорило упадок и разрушение Римской империи. Духовенство успешно проповедовало верующим терпение и трусость, лишая их интереса к деятельным добродетелям общественной жизни; последние остатки воинского духа были погребены в монастырях: значительная доля богатства страны и состояний частных лиц была, в ответ на своевременные просьбы, отдана на цели благотворительности и религии, и жалованье солдат растрачивалось на толпу бесполезных мужчин и женщин, которые могли указать лишь на две свои заслуги: воздержание и целомудрие. Вера, религиозный пыл, любопытство и более земные чувства – злоба и честолюбие – зажигали пламя богословских расколов; церковь и даже государство оказывались разорваны на части враждой религиозных партий, столкновения которых были всегда непримиримыми, а иногда кровавыми. Императоры перенесли свое внимание с военных лагерей на соборы, римский мир был придавлен новым видом тирании, и преследуемые сектанты стали тайными врагами своей страны. И все-таки даже самая губительная или нелепая верность партии не только разъединяет, но и объединяет людей. Епископы с тысячи восьмисот кафедр внушали верующим, что те должны покорно подчиняться своему законному государю, последователю истинного христианства. Их частые совещания и постоянная переписка скрепляли единство общины, состоявшей из расположенных далеко одна от другой церквей, и духовный союз всех католиков усиливал в них ту доброту к людям, которой учило их Евангелие, хотя и ограничивал область действия этой доброты. Недостойные римляне, жившие в век раболепия и изнеженности, набожно выбирали своим занятием священную праздность монаха; но если бы суеверие не предоставило им достойного убежища, те же пороки заставили бы их покинуть знамя своей страны по менее благородным причинам. Приверженцы любой религии охотно подчиняются тем ее предписаниям, которые позволяют им удовлетворить естественные наклонности и освящают это удовлетворение; но чистым и подлинным действием христианства было его полезное, хотя и не полное, влияние на принявших его северных варваров. Крещение Константина ускорило упадок Римской империи, но его победоносная религия затормозила ее стремительное разрушение и смягчила свирепый нрав ее завоевателей.

Этот ужасный поворот судьбы может стать полезным и поучительным уроком для нашего времени. Патриот обязан предпочитать выгоду и славу своей родины всему прочему и действовать только ради ее выгоды и славы. Но философу может быть разрешен более широкий взгляд на мир, и он может смотреть на Европу как на единое большое государство, многочисленные народы которого все находятся примерно на одном и том же культурном уровне. Равновесие сил будет по-прежнему нарушаться то в одну, то в другую сторону, и процветание нашего собственного королевства или соседних королевств может то увеличиваться, то уменьшаться, но эти частные перемены не могут сильно пошатнуть основы нашего счастливого состояния, нашу систему искусств, наши законы и наши нравы, которые так выгодно отличают европейцев и их колонии от всего остального человечества. Дикие народы земного шара – общие враги цивилизованного общества, и мы можем с тревогой и любопытством задать себе вопрос: угрожает ли Европе и сейчас повторение тех бедствий, от которых когда-то страдали войска и учреждения Рима? Возможно, одни и те же размышления наглядно изобразят читателю разрушение великой империи и объяснят ему возможные причины нашей нынешней безопасности.

I. Римляне не знали, сколь велик размер грозившей им опасности и многочисленны их враги. Северные области Европы и Азии за Рейном и Дунаем были населены бесчисленными племенами охотников и пастухов, нищих, ненасытных, буйных, отважных в бою и нетерпеливо искавших случая похитить плоды чужого трудолюбия и мастерства. Варварский мир сотрясали толчки, от которых по нему, подобно волнам, с большой скоростью распространялись войны, и покой Галлии и Италии нарушили перемены, случившиеся в далеком Китае. Гунны, бежавшие от победоносного врага, направили свой путь на запад. По пути этот человеческий поток включал в себя все новых пленников или союзников и разливался все шире. Племена, которые проиграли сражение гуннам и бежали от них, в свою очередь начинали стремиться к завоеванию чужих земель; эти бесконечные ряды варваров все сильнее давили на Римскую империю, и если передних удавалось уничтожить, их место сразу же занимали новые нападающие. Такие ужасающие волны переселенцев больше не выходят с севера, и долгое спокойствие, причиной которого прежде считали уменьшение населения, в действительности является счастливым последствием прогресса ремесел и сельского хозяйства. Германия вместо нескольких грубо построенных деревень, разбросанных среди лесов и болот, теперь имеет две тысячи триста окруженных стенами городов; в Дании, затем в Швеции и после них в Польше были созданы христианские королевства; ганзейские купцы вместе с тевтонскими рыцарями основали свои колонии на побережье Балтики до Финского залива. От Финского залива до Восточного океана протянулась Россия, которая теперь принимает форму могущественной и цивилизованной империи. Плуг, ткацкий станок и кузнечный горн появились на берегах Волги, Оби и Лены; самые свирепые из татарских орд были научены дрожать и повиноваться. Независимое варварство царит теперь лишь на малом клочке земли, и остатки калмыков или узбеков, чьих воинов можно едва ли не пересчитать по пальцам, не могут вызвать серьезных опасений великого государства под названием Европа. Однако эта видимая безопасность не должна заставить нас забыть, что новые враги все же могут появиться: опасность может создать какой-нибудь неизвестный народ, который почти не виден на карте мира. Арабы, они же сарацины, когда-то завоевавшие земли от Индии до Испании, прозябали в бедности и презрении, пока Магомет не вдохнул в тела этих дикарей новую, вдохновленную верой душу.

II. Римская империя была прочно скреплена необычным и полным единением входивших в нее народов. Ее подданные из покоренных народностей отказывались от надежды на независимость, даже переставали ее желать и становились римскими гражданами, варвары отрывали провинции Западной империи от их метрополии вопреки желанию местных жителей. Но за это единство римские граждане заплатили потерей народной свободы и воинского духа; провинции, лишенные жизни и движения, по-рабски ждали защиты от наемных войск и от своих наместников, которые действовали по указаниям далекого двора. Счастье ста миллионов людей зависело от личных достоинств одного или двух человек, возможно, детей, чьи умы были испорчены воспитанием, роскошью и деспотической властью. Самые глубокие раны империя получила в годы несовершеннолетия сыновей и внуков Феодосия, а когда эти неспособные править государи достигали того возраста, когда они казались мужчинами, они оставляли церковь епископам, государство евнухам, а провинции варварам. Теперь Европа разделена на двенадцать могущественных, хотя и не равных одно другому, королевств, три уважаемые республики и большое число меньших по размеру, однако независимых государств. При большем числе правителей есть, по крайней мере, больше шансов, что среди них найдутся талантливые государи и магистраты, и может получиться так, что на севере правит новый Юлиан или новая Семирамида, а на юге в это время новые Аркадий и Гонорий спят на своих тронах. Злоупотребления тирании смягчаются страхом и стыдом одного правителя перед другими; в республиках установились порядок и стабильность; монархии прониклись принципами свободы или хотя бы умеренности, и общие нравы эпохи внесли хотя бы немного чувства чести и справедливости даже в самые несовершенные конституции. В мирное время такое большое количество соревнующихся между собой соперников ускоряет прогресс науки и промышленности; в дни войны сражения, умеренные по размаху и не доводимые до полного разгрома побежденных, позволяют войскам европейских стран упражняться в их деле. Если какой-нибудь дикий завоеватель выйдет из пустынь Татарии, он должен будет победить сначала крепких телом крестьян России, затем многочисленные армии Германии, потом благородных аристократов Франции и бесстрашных свободных жителей Британии, и все они, возможно, могли бы объединиться для обороны общего врага. Если бы даже победоносные варвары донесли рабство и опустошение до Атлантического океана, десять тысяч кораблей перевезли бы остатки цивилизованного общества туда, куда опустошители не смогли бы за ними погнаться, и Европа возродилась бы и процвела в американском мире, который уже наполнен ее колониями и учреждениями[156]156
  В Америке сейчас насчитывается около шести миллионов жителей европейского происхождения, и их число, по крайней мере в Северной Америке, постоянно увеличивается. Какие бы перемены ни произошли в их политическом положении, их нравы должны остаться европейскими, и мы можем с некоторым удовольствием предположить, что английский язык, вероятно, распространится по огромному и населенному множеством людей материку.


[Закрыть].

III. Холод, бедность, постоянные опасности и усталость укрепляют силы и мужество варваров. Варварские народности во все времена притесняли мирные народы Китая, Индии и Персии, которые забывали тогда и забывают теперь о необходимости создать с помощью военного искусства противовес для этой природной силы. Древние воинственные государства – Греция, Македония и Рим – воспитывали народ солдат, упражняли их тела, подчиняли дисциплине их мужество, умножали их силу передвижениями согласно правилам воинского мастерства и так превращали железо, которым владели, в мощное и пригодное для боя оружие. Но это преимущество постепенно уменьшалось по мере упадка их законов и нравственности, а потому Константин и его преемники, проявляя политическую слабость, на гибель империи обучали наемников-варваров, добавляя к их грубой отваге оружие и знания. С изобретением пороха военное искусство изменилось: человек стал способен управлять двумя самыми мощными стихиями природы: воздухом и огнем. Математика, химия, механика и архитектура были поставлены на службу войне, и воюющие стороны противопоставляют одна другой сложнейшие способы нападения и защиты. Историк может с негодованием отметить, что средств, ушедших на подготовку какой-либо осады, хватило бы, чтобы основать процветающую колонию и поддерживать ее существование; и все-таки мы не можем без удовольствия думать о том, что уничтожение любого города – дорогостоящее и трудное дело и что трудолюбивый народ может быть защищен теми силами, которые пережили упадок воинской отваги и возместили ее недостаток. Пушки и крепостные укрепления в наши дни являются непреодолимым препятствием для татарских коней, и Европа может не бояться никакого будущего вторжения варваров: чтобы быть в состоянии завоевывать чужие земли, они сначала должны перестать быть варварами. Их постепенное совершенствование в военной науке всегда будут сопровождаться – как мы узнали на примере России – пропорциональным ему повышением уровня мирных ремесел и гражданской политики, и такие завоеватели, видимо, сами будет заслуживать место среди тех цивилизованных народов, которые они покорят.

Если эти рассуждения покажутся читателю сомнительными или ошибочными, у него все же остается более слабый источник утешения и надежды. Открытия древних и современных мореплавателей, а также история и предания наиболее просвещенных народов представляют дикого человека голым душевно и телесно существом без законов, ремесел, искусства, мысли и почти без речи[157]157
  В этом случае было бы легко привести высказывания авторитетных поэтов, философов и историков, но это утомительная задача. Поэтому я ограничусь тем, что приведу решающее и подлинное свидетельство Диодора Сикула. Ихтиофагов, то есть рыбоедов, – племена, которые в его дни бродили по берегам Красного моря, – можно сравнить только с туземцами Новой Голландии. Воображение или, возможно, разум могут представить себе крайнее, абсолютно природное состояние человека, гораздо более низкое, чем у этих дикарей, которые все же имели какие-то ремесла и орудия.


[Закрыть].

Из этого отвратительного состояния, которое, возможно, повсюду было первоначальным примитивным образом существования человека, он постепенно поднялся на уровень существа, которое отдает приказы животным, оплодотворяет землю, переплывает океан и измеряет небеса. Его продвижение вперед по пути совершенствования способностей его ума и тела было неравномерным, а сам путь не всегда прямым. Вначале движение было невероятно медленным, затем постепенно ускорялось – рывками и каждый раз все сильнее: многие века трудного подъема сменялись быстрым мгновенным падением; и все климатические области земли, которых на ней немного, испытали это чередование света и тьмы. Однако опыт четырех тысяч лет увеличивает число наших надежд и уменьшает число тревог: мы не можем определить, каких высот совершенства может надеяться достичь человеческий род, но можем уверенно предположить, что, если лик природы не изменится, ни один народ не вернется к своему первоначальному варварскому состоянию. Усовершенствования, которые улучшают жизнь общества, можно разделить на три части.

1. Усилия одиночных умов: поэт или философ один описывает свое время и свою страну. Необходимая для этого большая мощь ума или воображения встречается редко, и такие произведения возникают случайно; но гений Гомера, Цицерона и Ньютона вызывал бы меньше восхищения, если бы воля государя или уроки наставника могли создать то, что создали они.

2. Закон и политика, торговля и мануфактуры, искусства и науки приносят более прочную и долговечную пользу, и важно, что в этих родах деятельности многие люди благодаря образованию и дисциплине могут служить на своих местах интересам общества. Но этот общий порядок достигается в результате умения и труда, а сложные механизмы могут быть разрушены временем или повреждены враждебной силой.

3. К счастью для человечества, более полезные или по меньшей мере более необходимые виды деятельности не требуют для занятия ими ни большого таланта, ни системы господства и подчинения внутри народа; для них не нужны ни способности одного человека, ни единение многих людей. Каждая деревня, каждая семья, каждый человек, вероятно, всегда будут иметь возможность и желание применять и передавать потомкам навыки пользования огнем и металлами, умение разводить домашних животных и ухаживать за ними, способы охоты и рыболовства, основы мореплавания, несовершенные способы выращивания пшеницы или других хлебных злаков и простые ремесла. Личный гений и общественная изобретательность могут быть вырваны с корнями, но эти стойкие растения переживут бурю и навечно пустят корни даже в самой непригодной для них почве. Воспоминание о прекрасных временах Августа и Траяна угасло во мгле невежества; варвары стерли с лица земли дворцы и законы Рима. Но серп, изобретение или символ Сатурна, до сих пор каждый год жнет урожай в Италии, и людоедские пиршества лестригонов уже никогда не повторялись на побережье Кампании.

Со времени изобретения ремесел войны торговля и религиозное усердие распространили эти беспенные дары среди дикарей Старого и Нового Света; передаваясь от поколения к поколению, эти дары успешно распространились по миру и не смогут погибнуть никогда. Поэтому мы можем с удовольствием сделать вывод, что каждая пережитая нашим миром эпоха увеличивала и продолжает увеличивать подлинное богатство, счастье, знания и, возможно, добродетельность человеческого рода[158]158
  Честь первооткрывателя часто пятнали алчность, жестокость и фанатизм, а общение между народами приводило к передаче от одного из них другому болезней и предрассудков. Необычным исключением из этого правила мы обязаны добродетели нашего времени и нашей страны. Пять великих путешествий, предпринятых одно за другим по приказу ныне царствующего его величества, вдохновлялись чистой и благородной любовью к науке и человечеству. Этот же государь, приспосабливая свои благодеяния к различным ступеням развития общества, основал школу живописи в своей столице и ввез на острова Южного моря растения и животных, которые крайне полезны для человеческой жизни.


[Закрыть].